lesya-lin:
25.10.15 12:27
» Глава 12
Отогнав рябую курицу, проявлявшую чересчур живой интерес к начищенному носку его гессенского сапога, Себастьян направился навстречу креслу-каталке, в котором восседал некоронованный монарх Франции.
Нареченный при рождении Луи-Станиславом
(1) и получивший титул графа Прованского, он был четвертым в очереди на французский престол. Никто и не предполагал, что склонный к полноте и удовольствиям граф Прованский когда-нибудь станет королем.
Поэтому его с юных лет предоставили самому себе, не препятствуя манкировать учебой, влезать в ошеломляющие долги и с каждым годом делаться все дороднее. Его младший брат, граф д'Артуа, оставался стройным, энергичным и красивым. А Луи-Станислав – нет. Даже в молодости он был тучным. Теперь же, в возрасте без малого шестидесяти лет и мучимый подагрой, он почти не мог самостоятельно передвигаться.
– Девлин! – воскликнул он еще за несколько футов до виконта. – Не удирайте! Я хочу поговорить с вами.
– Ваше величество, – отвесил изящный поклон Себастьян.
Граф Прованский хмыкнул, его пухлое, розовощекое, удивительно моложавое лицо расплылось в добродушной улыбке.
– Весьма дипломатично, юноша! И к тому же без малейших колебаний. Большинство на вашем месте трется-мнется в муках нерешительности. Буквально видишь, как отчаянно мечутся мысли в их головах: «Следует ли мне обращаться к этому человеку, как будто он действительно король Франции, а не обнищавший изгнанник? Титуловать ли его графом Прованским? Или взять пример с Наполеона и называть его графом де Лилль
(2)?» – Огромный, выступающий живот Бурбона заходил ходуном. – По крайней мере, меня еще никто не величал так, как моя племянница Наполеона – «этот преступник»!
– В самом деле?
– О да, и уже долгие годы. – Неуклюже повернувшись в кресле, граф с заметной нежностью коснулся правой руки везшего его мужчины: – Амброз, не будешь ли ты столь любезен? Прогулка к часовне предоставила бы нам больше уединения, не так ли?
Изогнув губы в легкой, загадочной улыбке, Амброз Лашапель покосился на Себастьяна:
– О, безусловно.
Девлин встречал Лашапеля и раньше. Родившись в аристократической семье в Авиньоне, тот юношей покинул Францию, чтобы сражаться в армии эмигрантов-контрреволюционеров во главе с принцем Конде. Когда войско расформировали, Амброз присоединился в изгнании к графу Прованскому, сначала в России, затем в Варшаве, где быстро завоевал расположение своего царственного господина. Себастьян слышал, что стремительное возвышение аристократа объяснялось его готовностью идти ради своего некоронованного короля буквально на все.
На все что угодно.
– А знаете, в молодые годы мы с вашим отцом были добрыми друзьями, – заявил граф, повышая голос, чтобы перекрыть скрип колес кресла-каталки и хруст заросшего бурьяном гравия под ногами. Их окружили безлистые дубы и вязы запущенного парка, темные и угрюмые в блеклом свете дня.
– Нет, я не знал, – отозвался Себастьян.
Улыбающиеся глаза Бурбона почти исчезли за одутловатыми веками.
– Неужели Гендон никогда не рассказывал о днях своей зеленой юности в Париже? – Людовик попытался рассмеяться, но смех тут же перешел в лающий кашель. – То были золотые годы. Золотые! Рысаки, драгоценности, дворцы, кареты, вино… Нам принадлежало всё. Однажды я наделал долгов на миллион ливров, и мой брат-король уплатил эту сумму. Только подумайте! Миллион ливров! Чего бы я ни отдал за такие деньги сейчас. Мы думали, те времена никогда не закончатся. Но они закончились. – Граф искоса взглянул на Себастьяна: – Вы, должно быть, считаете, что нам следовало все это предвидеть, и действительно – нам следовало предвидеть! Я все время твержу Марии-Терезе, что когда два процента нации владеют всеми богатствами, а остальные девяносто восемь процентов платят все налоги, кровопролитие неизбежно. Неизбежно!
Девлин слышал, что внутри французской королевской семьи бушуют острые, порой ожесточенные разногласия. Граф Прованский был сторонником ограниченной парламентской монархии и выражал готовность пойти на многочисленные уступки простому народу Франции, если только ему позволят вернуться.
Однако и Мария-Тереза, и его младший брат Карл, граф д’Артуа, принадлежали к ультрароялистам, которые упрямо цеплялись за свою веру в божественное право королей и настаивали ни много ни мало на возвращении абсолютизма.
– По моему опыту, большинство людей склонно верить в незыблемость существующего положения вещей вопреки всем доказательствам противного, – ответил Себастьян.
– Верно, верно, – вздохнул Луи-Станислав. – Хотя я нахожусь в изгнании уже более двадцати лет. Но, даст Бог, именно это положение изменится, и скоро. Мне не хотелось бы умереть на чужбине.
– Новости с континента звучат обнадеживающе – если можно назвать обнадеживающей гибель полумиллиона людей.
Жизнерадостное лицо Бурбона погасло.
– Ужасно, правда? Столько мертвых, рассеянных по полям России.
Неподдельность его печали застала Себастьяна врасплох. Он невольно задался вопросом: а скорбела ли Мария-Тереза хоть минуту о павших на войне сыновьях нации, которой она надеялась править как королева? Весьма сомнительно. Принцессу слишком занимали собственные страдания и утраты.
Словно угадав направление его мыслей, граф Прованский заметил:
– Однако же вы проделали весь путь сюда не для обсуждения философских вопросов или моей давно минувшей юности, не так ли?
– Нет, сэр, – улыбнулся Себастьян. – Позвольте спросить, слышали ли вы когда-нибудь о молодом французском враче по имени Дамион Пельтан?
– Ха! – торжествующе хлопнул по ручке кресла граф. – Так вот почему вы здесь, да? Я же говорил тебе, Амброз, верно?
Девлин покосился на придворного, который вышколенно смотрел прямо перед собой с лицом, застывшим в ничего не выражающей маске.
– Так вы его знаете?
– Я? Нет. – Граф Прованский кивнул в сторону небольшого здания из красного кирпича, наполовину скрытого растущими рядом дубами. – Взгляните туда. Видите? Мне рассказывали, что в свое время это был дом приходского священника. Теперь в нем поселились герцог, два графа, их супруги и дети, их престарелые матери, а также их незамужние или вдовые сестры со своими отпрысками. Все постройки в поместье переполнены – сараи, конюшни, даже старый готический павильон в парке. В самом особняке нам пришлось разделить апартаменты и возвести перегородки в галерее. Я занимаю помещение, служившее крохотным кабинетом при библиотеке, Мария-Тереза обитает рядом с несгораемым хранилищем для документов, а изгнанный король Швеции размещается в часовне. Более двухсот человек живут здесь. Подумать только! Аристократы, выросшие в лучших дворцах Франции, теперь спят в стойлах и курятниках. Поверьте мне, в таких условиях мало что из происходящего в Хартвелл-Хаусе не становится вскоре всеобщим достоянием.
Перед ними выросли шпили неоготической часовни, изящные и мрачные в холодном зимнем свете. Граф Прованский какое-то время смотрел на строение, а затем произнес:
– Я хочу сказать, что хотя моя племянница и пытается держать правду при себе, все знают о ее встречах с множеством докторов. Даже после стольких лет брака она по-прежнему надеется понести ребенка. Бог свидетель, из моих чресл наследника этой семье не получить, а для Марии-Терезы нет ничего важнее, чем видеть род Бурбонов восстановленным на престоле Франции на веки вечные.
– Принцесса еще сравнительно молода, – заметил Себастьян.
– Разумеется, разумеется. И нельзя не признать, что ее мать тоже долго не беременела.
Себастьян задержал взгляд на устремленных ввысь шпилях часовни. Ни для кого не являлось секретом, что длительная задержка Марии-Антуанетты с деторождением была обусловлена исключительно неспособностью ее королевского супруга в течение семи лет консуммировать брак. В свое время об этом ходило немало сплетен, хотя большинство из них в конечном итоге утихло.
Однако вокруг брака самого графа Прованского подобные слухи продолжали циркулировать. Одни говорили, что супруга отвергла его, в то время как другие заявляли, будто граф отдавал предпочтение любовницам. Некоторые же имели дерзость утверждать, что интерес Луи-Станислава к женщинам всегда был весьма прохладным, а в зрелые годы и вовсе сошел на нет.
– Прелестно, не правда ли? – запрокинув голову, некоронованный монарх с явным знанием дела обвел взглядом ажурные переплеты арочных окон, и его пухлое лицо наполнилось добродушным удовольствием.
Но Девлин вместо часовни посмотрел на королевского придворного, Амброза Лашапеля.
Этот человек был клубком противоречий. О его храбрости во время службы в армии принца Конде ходили легенды. Превосходный наездник, искусный стрелок и мастер обращения с холодным оружием, Лашапель одно время зарабатывал на жизнь уроками фехтования.
Но о нем гуляли слухи и другого толка. Поговаривали, будто французский аристократ облачается в женскую одежду и бродит в сумрачных аркадах Ковент-Гарденского рынка и Королевской биржи, где его знают как Серену Фокс. И Себастьян подумал о таинственных мужчине и женщине, которые разыскивали Дамиона Пельтана в ночь его смерти.
И о кровавом отпечатке, оставленном женской туфелькой на сломанной дощечке в зловонном проулке, где доктор встретил свой ужасный конец.
ПРИМЕЧАНИЯ:
(1) Луи-Станислав-Ксавье, Людовик XVIII (1755-1824), свое второе имя получил в честь прадеда, польского короля Станислава Лещинского, а третье – в честь одного из святых покровителей семьи матери, святого Франциска Ксаверия (христианского миссионера, иезуита, сподвижника Игнатия Лойолы, проповедовавшего в Индии, Японии, на Цейлоне). Символичненько, учитывая, что принцу пришлось больше 20 лет скитаться по городам и весям Европы.
(2) На самом деле, Луи-Станислав бежал из Франции под именем графа
де л’Иль-Журден (de l’Isle-Jourdain), по названию одного из поместий Бурбонов в Лангедоке – причем имея на это полное право. Еще Людовик I Хромой, герцог де Бурбон (1279-1341), писался в официальных документах «граф де Клермон-ан-Бовези, граф де ла Марш, сеньор де Божоле, граф де л’Иль-Журден и прочая, и прочая»
Но в ходе странствий имя сократилось до «де л’Иль», а потом то ли с легкой руки какого-то несведущего иностранца, то ли и вправду по примеру Наполеона начало писаться «де Лилль»: может, потому, что город Лилль как-то больше был известен за пределами Франции, а может, и в насмешку – ведь такого титула в истории не существовало.
...