Nadin-ka:
Ирина Ратушинская КОРОЛЬ УЕХАЛ В ГОРЫ...
— Король уехал в горы,
На дальнюю охоту.
— Ну что ты плачешь, дурочка,
Охота — не война!
— Конечно, милый братец,
Мне так — взгрустнулось что-то.
Служанка королевы
Горько плачет у окна.
— Ах, он уехал в горы
Без слуг и без короны
И клялся королеве
Вернуться поскорей.
А может, там и правда —
Ещё живут драконы?
Ну что он сможет сделать
С десятком егерей?
Ведь люди говорили:
Следы нечистой силы,
И козы пропадают,
И хохот в рудниках...
А он ещё на подвиг
Хотел отправить сына,
Но принц пришёл без шпаги
И в спущенных чулках.
Ах, как бы я хотела —
Ведь я верхом, как мальчик —
Хоть подержать бы стремя,
Хотя бы щит нести!
Неправда, милый братец:
Ты видишь, я не плачу.
Но я осталась в замке,
Когда король в пути!
— Ну что тебе, девчонке,
До королевской славы!
Он поседел на войнах
И к странствиям привык.
А женщинам пристали
Домашние забавы —
Ручная обезьянка
И карлик Доминик!
— Я знаю, милый братец:
Шелка да гобелены...
Служанка королевы —
Не рыцарь королю.
Не мне бросаться с башни,
Когда осадят стены,
Ни плена, ни победы
Я с ним не разделю,
Ни мантии, ни сласти
Отравленного кубка —
Ни под одной планетой,
Ни под одной плитой...
Зачем перед отъездом
Он мне сказал: «Голубка,
Кому ты вышиваешь
Заплаканный платок?»
Nadin-ka:
Михаил Дмитриев ЗЕМЛЯ И АНГЕЛ
Ангел неба, вестник мира
Над землею пролетал;
Житель горняго эфира
Сквозь воздушный купол мира
Долу трепетно взирал.
Тучи плыли над землею,
От морей вставал туман,
Океан ревел грозою,
Пламя гор рвалося к бою,
Степью мчался ураган!
И Небесный, с дней созданья
Не видав лица земли,
Только внявший от преданья
Слух паденья, слух изгнанья,
Изумясь, стоял вдали.
«Что за мир? — Миры другие
Не состарели ж века!
Этих туч пары густые,
Эти взрывы огневые,
Не они ли плод греха?.
Что сковало эти льдины,
Изсушило скал чело?
Эти голыя вершины,
Этих пропастей морщины,
Не проклятье ли нажгло?.
Помню утро я созданья!
Как светла была земля!
Луч рубина — дня сиянье,
Блеск сапфира — волн дыханье,
Изумруд — ея поля!
Горы к небу восходили,
Как торжественный алтарь,
Волны гимны возносили,
И возник, сын бренной пыли,
Человек — творенья царь!
Помню дни земли младые,
Помню первую чету,
Как дивясь склонились выей
Мы безплотные, впервые
Видя тела красоту.
Но Эдема след забытый
Средь потопных вод исчез!
Где же, верою омытый,
Новый род, от волн укрытый,
Для разсадника небес?
Здесь ли те шатры и кущи
Были поздних праотцов,
И Мамврийский дуб цветущий,
Где, как путник, Сам Могущий
Посещал земли сынов?
И на что, и чьей десницей
Камень к камню взгроможден!
Мы летаем горней птицей;
Им и так их мир темницей,
Что ж стенами замкнут он!»
Безответно над землею
Тучи шли, вставал туман,
Океан ревел грозою,
Пламя гор рвалося к бою,
Степью мчался ураган!
И Небесный взор смиренья
Тихо к груди преклонил
И слезою сожаленья,
Видя бедствия творенья,
Лик впервые оросил.
«Прежний брат наш красотою —
Вот он где от нас сокрыт!
Искажен своей виною
И тяжелой пеленою
Этим воздухом повит!
Прежде светлый, тусклый ныне,
От общенья отчужден,
Чуден он небес в пустыне!
День и жизнь на половине,
На другой — и ночь и сон!
Солнце в силе благотворной
Льет, как прежде, благодать;
У земли лишь непокорной,
Недро скупо и упорно,
Клятвы древняя печать!
Стройны звездных струн движенья,
Неба музыка звучна!
Или с древняго паденья
И гармония творенья
Оглушенной не слыша!
Седмицветной лентой света
Опоясан мир лучей!
Или радуга завета —
Знамя мирнаго обета
Только Бога, не людей!
Нет им мира! — Вон их рати!
Гром и пламя! Стон и кровь!
Человек казнит собратий!
О мир бедствий и проклятий!
Улечу! не здесь любовь!»
Брызнул с крылий светом рая
Он в прощальный дар земли,
И в лазури утопая,
Долго, долго, улетая,
Как звезда блистал вдали!
Nadin-ka:
Александр Головин ПРО ВЕЖЛИВОСТЬ
Есть в Африке речка с названием Нил,
В той речке кусачий живёт крокодил,
А значит, твердят не напрасно,
Что плавать в той речке опасно.
Там каждое утро (я видел с моста)
Плывёт кто без лапы, а кто без хвоста,
Плывёт всякий мусор и тина –
Ужасная, в общем, картина!
Должно быть, всю ночь куролесило зло,
Кто в речке купался, тому не везло
(Кругом одни когти да пасти) –
Точь-в-точь африканские страсти!
Просил крокодила один из зверей:
«Пожалуйста, чуточку станьте добрей!»
И тотчас остался без уха –
Случилась и с ним невезуха!
А вот бегемот был в общении прост –
Злодея он вежливо тяпнул за хвост,
Злодей удирал что есть мочи…
И стал он добрей, между прочим!
Теперь он подолгу, почти не дыша,
С лягушками вместе сидит в камышах,
И, если вы сами не грубы,
Он вежливо скалит вам зубы.
На вежливость кто-то глядит свысока,
Когда она ростом не так велика,
Но каждый ведёт себя скромно,
Когда она с виду огромна.
Peony Rose:
НИКОЛЬ БОЗОН
(до 1290 – после 1350)
РЫЦАРЬ ХРИСТОС
Историю извольте послушать, господа,
О рыцаре, чью славу умножили года.
К его любезной даме нагрянула беда;
Он для ее спасенья пошел на смерть тогда.
Известно: эта дама – заблудшая душа.
Но витязь шел на подвиг не сразу, не спеша:
Пускай узнает дама, что, тяжко согреша,
Она в безумье впала, свой разум сокруша.
Ее страданьям долго чинил он попущенье,
Чтоб стало ей понятно греха отягощенье.
Заслышав зов на помощь, он даровал прощенье,
Тем более что даму сгубило обольщенье.
На выручку любимой он выступил в поход,
У всех его сражений победным был исход,
Где силу применял он, где – хитрость и расчет,
Он знал: в конце похода его страданье ждет.
Как был прекрасен рыцарь, отправившись в сраженье!
Какие муки вынес он в самоотверженье!
Повесь в светлице, дама, являя береженье,
Щит рыцаря, на коем герба изображенье –
Серебряное поле, на нем узор червлёный;
Увенчан щит короной, из терния сплетённой;
Четыре ценных знака есть на кайме белёной,
Источник посредине, весь кровью обагрённый!
Был конь высок и крепок, породы знаменитой;
Имел четыре масти, древес четыре вида:
Из кипариса тело, кедровые копыта,
Круп – из маслины, грива – вся пальмою увита.
Шлем рыцаря – кровавых волос его копна,
Доспех чепрачный – кожа, везде рассечена,
Кольчуга – из страданий, вкушенных им сполна,
Сам Бог – его оружье, и тем рука сильна.
Сражен им в поединке пленивший нас с тобой,
Добился он победы, сокрывши образ свой –
Ведь если б враг проведал, с кем занят он борьбой,
То ни за что на свете не вышел бы на бой.
Был витязь хитроумен на страх своим врагам –
Взял у оруженосца по имени Адам
Оружье и доспехи. Их переделав сам,
Доверил облаченье он девичьим рукам.
В покои к этой деве спустился рыцарь властно,
Ведь не было на свете другой такой прекрасной,
Вошел он к деве тихо, беззвучно и безгласно,
Лишь ей единой тайну открывши безопасно.
И рыцаря та дева всего вооружила,
Заемные доспехи из плоти возложила:
Рубаха – не из ваты, видны в ней кровь и жилы;
Налядвенником голень воителю служила;
Для ног сухие мышцы как поножи готовы,
А кости – для доспеха телесного основа,
А кожа – надоспешник, на ощупь – что шелковый,
Для жилок и сосудов прекрасней нет покрова.
Облекшися в доспехи, покинул он покои.
Сразиться жаждет витязь, скорее ищет боя;
И супостат коварный тут выступил из строя,
В противнике своем он не опознал героя.
Завидел враг доспехи, издал он злобный смех;
Христос дал супостату сражаться без помех.
Оружие отбросив, даря врагу успех,
Обрек себя на гибель – и этим спас нас всех.
На дереве повесив доспехи, как трофей,
Сломал ворота рыцарь у вражьих крепостей.
Он даму из темницы освободил, и с ней
Отправился к спасенью кратчайшим из путей.
пер. А. Серебренникова
Svetass S:
НИККОЛО МАКИАВЕЛЛИ
(1469-1527)
ПОЮТ ЗАКЛИНАТЕЛИ ЗМЕЙ
Мы заклинаем змей, а если надо,
И от змеиного спасаем яда.
Мы от святого Павла род ведем.
Неблизко, дамы, наш родимый дом,
Но как не задержаться здесь при том,
Что вашей чуткой ласке сердце радо?
У всех у нас внизу природный знак,
Чем больше он, тем больший ты мастак,
И чтобы даме убедиться, как
Щедра природа к нам, довольно взгляда.
Дабы из вас любая поняла,
Что вам от наших змей не будет зла,
Хотим, чтобы на пользу вам пошла
Наука, нам известная измлада.
Попробуйте медянку распалить,
Дразните, не давайте ей остыть, -
Она покажет вам такую прыть,
Что для нее и латы не преграда.
Угрюмый аспид - не змея: дракон.
И спереди, и сзади жалит он,
Но спереди не так велик урон,
Хотя и страх берет при виде гада.
У ящерицы этой вкус такой,
Что дамы не смутят ее покой,
Ей больше облик нравится мужской,
Она у нас особенного склада.
Тут ящерки у нас припасены,
Что нападают тайно со спины:
Они сначала вроде не страшны,
А после - больно и берет досада.
А этот змей, как видите, растет,
Сожми его - из пальцев ускользнет,
Однако на поверку он не тот,
Надолго не хватает в нем заряда.
Такой змее залечь всего милей
На травке или в ямке меж камней,
А этот бойкий исполинский змей
Болото ищет - как-никак громада.
Присесть хотите - бросьте взгляд вокруг,
Чтоб вам змея не причинила мук,
Предательски набросившись, - а вдруг
Поблизости змеиная засада!
Коль скоро змей хотите не робеть,
Сие вино попить полезно впредь
И этот камень при себе иметь,
Да не терять - беречь превыше клада.
Спасибо чарам, камню и питью,
Теперь вы силу знаете свою
И чем крупнее встретите змею,
Тем большей вам покажется награда.
(пер. Евгения Солоновича)
Nadin-ka:
М. Новикова ПРИНЦЕССА В КАРТОФЕЛЬНОМ МЕШКЕ
В далёком королевстве с названием на "эль",
Жила-была принцесса по имени Адель.
Принцесса, как принцесса. Известно, что она
Была мила, красива, богата и умна.
Наряды обожала! — скажу, но только вам —
Двенадцать тысяч платьев висело по шкафам!
Был у принцессы замок, две сотни верных слуг
И принц Анри красавец — жених и лучший друг.
Всё было бы прекрасно, но как-то летним днём
Дракон напал на замок и всё пожёг огнём.
Спалил шкафы, кровати, столы, и даже трон,
А лошадей принцессы с каретой слопал он.
Всё золото пропало, но худшая беда:
Двенадцать тысяч платьев исчезли без следа.
Сама Адель осталась, в чём мама родила,
Ни юбки, ни рубашки — сгорело всё дотла!
Прислуга разбежалась — тут струсил бы любой,
А жениха-красавца унёс дракон с собой.
Искала одеяло, портьеру, простыню,
Но лишь мешок дырявый нашла принцесса-ню.
Помяла, повертела — фасон-то, не ахти!
Надела — что же делать? Не голой же идти.
Пошла она вприпрыжку, легко — поклажи нет —
По выжженным деревьям искать драконий след.
Шагала днём и ночью, не ела, не спала.
Вдруг на пути возникла высокая скала.
В низу скалы пещера, храпит дракон внутри,
А за драконом спящим — прекрасный принц Анри.
— "Проснись!" — кричит принцесса, — "Есть разговор, дракон!"
— "Прошу не беспокоить!" — ей отвечает он, —
Я так вчера объелся, что булькает в груди.
Когда проголодаюсь, тогда и приходи".
— " А правда ли, что в лёгких твоих такая мощь,
Что ты одним дыханьем сжигаешь десять рощ?"
— "О, это мне — раз плюнуть!" — дыхнул, что было сил,
И двадцать, а не десять, ближайших рощ спалил.
— "Ещё!" — Адель в восторге, — "Какие чудеса!"
И снова запылали окрестные леса.
Когда же попытался он дунуть в третий раз,
Иссяк огонь драконий, лишь пыхнул — и угас.
Адель дракону: "Браво! Достойно похвалы!
А можешь за минуту — сто раз вокруг скалы?"
— "Конечно, да! Смотри-ка!" — и сделал без торгов,
Пыхтя и отдуваясь, в минуту — сто кругов.
Упал в изнеможенье, ни слова не сказал,
Блаженно улыбнулся и закатил глаза.
Адель кричала в ухо и щекотала, но
Лежал он неподвижно и смирно, как бревно.
Вошла она в пещеру и вывела на свет
Красавца со словами: "А вот и я, привет!
Пойдём скорей, любимый. Ты цел ли? Говори!"
Но на неё с презреньем смотрел её Анри.
— "Ты скверно пахнешь гарью, вся в саже, босиком.
Пойди, поправь причёску и вымойся. Бегом!
Что на тебе надето? Наряд — ну просто жуть!
Пока его не сменишь, ни слова не скажу".
Нахмурилась принцесса и говорит в ответ:
— "А ты, мой принц прекрасный, изысканно одет.
Твой внешний вид опрятен, и не помят камзол,
Но, знаешь что, приятель, — какой же ты... козёл!"
Принцесса удалилась, легка и весела...
Они не поженились — такие, брат, дела!
Peony Rose:
Василий Курочкин
Весенняя сказка
Здоровый ум дал бог ему,
Горячую дал кровь,
Да бедность гордую к уму,
А к бедности любовь.
А ей - подобью своему -
Придав земную плоть,
Любовь дал, так же как ему,
И бедность дал господь.
Обманом тайного сродства
И лет увлечены,
Хоть и бедны до воровства,
Но были влюблены.
Он видел в ней любви венец
И ей сиял лучом,
И - наших дней концов конец -
Стояли под венцом.
Он не согнулся от трудов,
Но так упорно шел,
Что стал, как истина, суров,
Как добродетель, зол.
Она - в мороз из теплых стран
Заброшенный цветок -
Осталась милой - как обман
И доброй - как порок.
Что сталось с ним, что с ней могло б
Случиться в добрый час -
Благополучно ранний гроб
Закрыл навек от нас.
Peony Rose:
Фридрих Шиллер
Боги Греции
В дни, когда вы светлый мир учили
Безмятежной поступи весны,
Над блаженным племенем царили
Властелины сказочной страны, –
Ах, счастливой верою владея,
Жизнь была совсем, совсем иной
В дни, когда цветами, Киферея,
Храм увенчивали твой!
В дни, когда покров воображенья
Вдохновенно правду облекал,
Жизнь струилась полнотой творенья,
И бездушный камень ощущал.
Благородней этот мир казался,
И любовь к нему была жива;
Вещим взорам всюду открывался
След священный божества.
Где теперь, как нас мудрец наставил,
Мертвый шар в пространстве раскален,
Там в тиши величественной правил
Колесницей светлой Аполлон.
Здесь, на высях, жили ореады,
Этот лес был сенью для дриад,
Там из урны молодой наяды
Бил сребристый водопад.
Этот лавр был нимфою молящей,
В той скале дочь Тантала молчит,
Филомела плачет в темной чаще,
Стон Сиринги в тростнике звучит;
Этот ключ унес слезу Деметры
К Персефоне, у подземных рек;
Зов Киприды мчали эти ветры
Вслед отшедшему навек.
В те года сынов Девкалиона
Из богов не презирал никто;
К дщерям Пирры с высей Геликона
Пастухом спускался сын Лето.
И богов, и смертных, и героев
Нежной связью Эрос обвивал,
Он богов, и смертных, и героев
К аматунтской жертве звал.
Не печаль учила вас молиться,
Хмурый подвиг был не нужен вам;
Все сердца могли блаженно биться,
И блаженный был сродни богам.
Было все лишь красотою свято,
Не стыдился радостей никто
Там, где пела нежная Эрато,
Там, где правила Пейто.
Как дворцы, смеялись ваши храмы;
На истмийских пышных торжествах
В вашу честь курились фимиамы,
Колесницы подымали прах.
Стройной пляской, легкой и живою,
Оплеталось пламя алтарей;
Вы венчали свежею листвою
Благовонный лен кудрей.
Тирсоносцев радостные клики
И пантер великолепный мех
Возвещали шествие владыки:
Пьяный Фавн опережает всех;
Перед Вакхом буйствуют менады,
Прославляя плясками вино;
Смуглый чашник льет волну отрады
Всем, в чьем кубке сухо дно.
Охранял предсмертное страданье
Не костяк ужасный. С губ снимал
Поцелуй последнее дыханье,
Тихий гений факел опускал.
Даже в глуби Орка неизбежной
Строгий суд внук женщины творил,
И фракиец жалобою нежной
Слух эриний покорил.
В Елисейских рощах ожидала
Сонмы теней радость прежних дней;
Там любовь любимого встречала,
И возничий обретал коней;
Лин, как встарь, былую песнь заводит,
Алкестиду к сердцу жмет Адмет,
Вновь Орест товарища находит,
Лук и стрелы – Филоктет.
Выспренней награды ждал воитель
На пройденном доблестно пути,
Славных дел торжественный свершитель
В круг блаженных смело мог войти.
Перед тем, кто смерть одолевает,
Преклонялся тихий сонм богов;
Путь пловцам с Олимпа озаряет
Луч бессмертных близнецов.
Где ты, светлый мир? Вернись,
воскресни,
Дня земного ласковый расцвет!
Только в небывалом царстве песни
Жив еще твой баснословный след.
Вымерли печальные равнины,
Божество не явится очам;
Ах, от знойно–жизненной картины
Только тень осталась нам.
Все цветы исчезли, облетая
В жутком вихре северных ветров;
Одного из всех обогащая,
Должен был погибнуть мир богов.
Я ищу печально в тверди звездной:
Там тебя, Селена, больше нет;
Я зову в лесах, над водной бездной:
Пуст и гулок их ответ!
Безучастно радость расточая,
Не гордясь величием своим,
К духу, в ней живущему, глухая,
Не счастлива счастием моим,
К своему поэту равнодушна,
Бег минут, как маятник, деля,
Лишь закону тяжести послушна,
Обезбожена земля.
Чтобы завтра сызнова родиться,
Белый саван ткет себе она,
Все на той же прялке будет виться
За луною новая луна.
В царство сказок возвратились боги,
Покидая мир, который сам,
Возмужав, уже без их подмоги
Может плыть по небесам.
Да, ушли, и все, что вдохновенно,
Что прекрасно, унесли с собой, –
Все цветы, всю полноту вселенной, –
Нам оставив только звук пустой.
Высей Пинда, их блаженных сеней,
Не зальет времен водоворот:
Что бессмертно в мире песнопений,
В смертном мире не живет.
1788
Nadin-ka:
Ольга Моисеева ДВА ЛЕТЯЩИХ ДРАКОНА
Он позвал её в небо.
И она поднялась,
Стала мигом почти невесомой…
Он почувствовал с ней
Неразрывную связь –
Из ведущего
Стал вдруг ведомый
Этим странным созданьем
Из мира теней
Грациозно кружившим при взлёте.
Он поверил в неё.
Он доверился ей
Целиком
В этом странном полёте.
И казалось,
Предчувствовал каждый виток,
Каждый взлёт её
Или паденье.
Он впервые забыл,
Что был так одинок
Под Луной
До её появленья.
А она возносилась
Стрелой в небеса
За собой его чувствуя силу.
И так ярко азартом горели глаза…
А его
Упирались ей в спину.
Он держал её взглядом,
Над бездной держал
И боялся,
Что вдруг потеряет.
Он так много побед на Земле одержал
Но не знал,
Что любовь покоряет
В одночасье…
Не зная запретов живёт
Две души вместе слив воедино.
Что вот этот,
Быть может, последний полёт
Станет песней для них
Лебединой.
Ведь стремительный взлёт
Превращался в пике
И над самой землёй прерывался.
И опять в небеса
Он за ней налегке,
Как за солнцем с утра
Поднимался.
Просто верил в неё.
И доверился ей
Целиком…
Не хотите не верьте!.
Два летящих дракона
С тех пор у людей
Стали символом
ЖИЗНИ
и СМЕРТИ.
Nadin-ka:
Юрий Нестеренкр МАРСИАНЕ
Давно уже явились марсиане!
Их корабли стоят на полюсах,
Их станции сокрыты в океане,
В бразильских неизведанных лесах.
Скопили денег, обросли чинами,
Набрались человеческих идей:
Они как люди ходят между нами —
Совсем неотличимы от людей.
Они — прогресса двигатель земного,
От них — и паровоз, и "Аполлон",
И вовремя подсказанное слово,
И вовремя подсунутый фасон.
Но нет, совсем не даром помощь эта!
Они не знают, что такое "дар",
И продают на некую комету
По-браконьерски забранный товар.
Они творят работу воровскую —
И очень уж разборчив супостат:
Не хлещут марсиане кровь людскую,
Желудочного сока не хотят.
Они планету зорко озирают —
И в корабли к себе на полюса
Всю доброту злодейски забирают,
И детский смех, и веру в чудеса.
Но стала плохо заполняться тара,
И грузовые ёмкости пусты:
Всё меньше, меньше на Земле товара,
Всё меньше смеха, веры, доброты.
И скоро с марсиан спадут личины!
И главный вор на главном корабле
Нажмёт на кнопку. Загудят машины,
И марсиан не станет на Земле.
Окрасят небо ярче всех рубинов
Огни судов — и скроются вдали...
Куда они отправятся, покинув
Пределы обворованной Земли?
Svetass S:
РОБЕРТ ХЕНРИСОН
БАСНЯ О ГОРОДСКОЙ И СЕЛЬСКОЙ МЫШАХ
Две серых мышки, две сестры
В разлуке много лет прожили…
Сбылись у старшенькой мечты:
Ее в столицу пригласили…
А младшую, случалось, били
За воровство с чужих полей:
Землицы не было своей…
Ей приходилось голодать,
От лютой стужи погибать,
Нередко жизнью рисковать…
Сестра ж ее забот не знала:
Налогов, пошлин не платила,
Богатство нагло наживала,
Куда ей вздумалось – катила…
Но, нахватав добра чужого,
Внезапно мышка захандрила:
Уж сколько лет лица родного
Она вокруг не находила –
И вот, внезапно заспешила,
К себе в деревню собралась,
С клюкой, босая поплелась
По тайным путаным тропинкам,
Через болота, через лес,
Кололи лапки ей былинки,
И мех весь на боках облез,
Когда зверек сквозь вереск лез.
Но вот знакомая нора:
– О, милый друг, проснись, пора!
Сестра навстречу ей спешит,
Ее в объятья заключает,
Смеется, плачет, тормошит,
То захохочет, то вздыхает;
Дары ей старшая вручает,
Затем, обнявшись, входят в дом,
Вернее, в норку под полом.
Родительский был домик мал –
Из вереска и торфа сделан, –
Сухой и чистенький подвал,
В жару прохладный. Был он вделан
В огромный камень – в дождь там смело
Укрыться можно было, но
Мороз кусал их всё равно:
Ни дров, ни печки не имели,
Всю зиму, бедные, дрожали…
За шаткий столик сестры сели,
Меньшая бойко угощала,
Бобы, орехи предлагала;
Но старшая скривила рожу:
И это – хлеб насущный? Боже!
– Смеешься над сестрой ты милой?
– Жалею просто. Пища – яд.
– Мадам, – тут младшая вспылила, –
Мне мама часто говорила,
Что девять месяцев подряд
Она обеих нас носила
Под сердцем, – вот, дружок, в чем сила!
Тогда богачка улыбнулась:
– Прости, сестрица, не ругай,
Но, понимаешь, я втянулась,
Живу как Лорд (о чем узнай,
Но, чур, соседям не болтай!),
Орехом – зубы поломаю,
А от бобов – умру, я знаю!
…………………………………
Да пятница моя страстная
Роскошней вашей скудной пасхи!
И ждет тебя беда большая:
Ты и теперь совсем больная
От голодовок; без опаски
Идем со мной: в моих домах
Ты вечный свой забудешь страх…
По-королевски станешь жить,
Так при дворе не угощают:
Как Леди будешь есть и пить;
Нас мышеловки не терзают,
Ленивый кот не замечает,
Кухарки мясом закормили,
Его свирепость укротили…
Они лишь ночью в путь пускались,
А днем спокойно отдыхали
В глухом леске: они старались
Поменьше спать – всё избегали
Опасных встреч. Они страдали
От грязи, голода… но вот
Громада города встает…
Вот городская мышь ведет
Сестру на главную квартиру,
Их изобилие тут ждет:
Бочонки с маслом, формы с сыром,
Колбасы, кейки и пломбиры,
Севрюга, тёша и икра –
Кладовка доверху полна
Была. Вот стол они накрыли
И стали вольно пировать…
Сестра хозяйку всё хвалила:
– Подобных кушаний подать
Сам Лорд не смог бы… благодать
Тебя здесь божья осенила,
Спаси тебя Христос, друг милый…
И мышки вдруг развеселились:
То потанцуют, то споют;
Смеялись, прыгали, резвились,
Не чуя, что уже их ждут
Несчастья, слезы, что идут
На смену счастью: дверь открылась,
Фигура грозная явилась…
То был дворецкий – он спешил
И пир мышиный не заметил;
Гремя ключами, ворошил
В углу мешки и что-то метил;
Тут старшая, что было сил,
К норе секретной побежала,
Сестра же – в обморок упала.
Дворецкий вскоре вышел вон,
Оставив двери нараспашку,
И старшая, услышав стон
Сестры, приподняла бедняжку.
Рыдая, та стонала тяжко,
И, вздрогнув, друга отстранила,
И дико вдруг заголосила.
«Не надо, милая, молчи, –
Сестра ей ласково сказала, –
И слезы все свои утри» –
И блюда новые достала.
Но пить и есть сестра не стала:
– Твоих даров я не приму,
В деревню лучше побреду…
Но всё ж сестра ее склонила
К столу роскошному присесть,
На милость гнев она сменила
И собралась уже отъесть
Кусок от окорока – честь
Сметанке также оказать,
Затем, урча, медок слизать;
Как вдруг игрун наш, Гил-мурлыка,
Мяукнув, грозный, к ним вбежал;
В одну секунду, пискнув дико,
Хозяйка юркнула в подвал
(О щели той никто не знал),
Сестру покинув вновь в беде,
И ты, в предсмертной маяте,
Кота напрасно умоляла
И гордый род его хвалила;
Усатый рыцарь для начала
Ее подбросил вверх вполсилы;
Как бы готовя ей могилу,
Он лапой после придавил,
И вдруг (возможно ль) отпустил!
Тут мышка бросилась бежать, –
Кот – прыг – опять ее поймал,
Он мог бы вмиг ее сожрать,
Но от кухарки получал
Он столько мяса, требухи,
Яичек, сыра, щей, ухи,
Что есть он вовсе не желал,
Но думал только об игре…
Фортуна мышке улыбнулась,
Ее забросив в щель в стене;
Коту ж проказнику взгрустнулось,
Зевнув, он прочь пошел; на дне
Убежища лизала раны
Страдалица. Хозяйке ж странной
Вдруг показалась тишина.
Покинув свой тайник надежный,
Зовет вновь гостюшку она:
– Жива ль? Откликнись! Осторожно
На свет вновь показаться можно,
Гроза прошла, давай играть
И вновь беспечно пировать!
Со стоном младшая явилась,
Вся исцарапана, избита,
С насмешкой старшей поклонилась:
– Ну, угодила мне, сестра, ты!
–Здесь жизнь – как райские мечты!
– Но за такое изобилье
Беднягу до смерти прибили.
Чем так с опаской пировать,
Уж лучше нищенствовать дома,
Лишь богачам тут благодать,
А беднякам – несдобровать;
Спокойней будет на соломе
В убогой хижине им спать
И жизнью зря не рисковать…
(пер. Бориса Колесникова)
Peony Rose:
Анна Тумаркина
Дочь бея
Ты знаешь арабские харфы и тюркские руны,
Читала гяуров святых и хмельных мусульман,
В шкатулке твоей – не монеты, а солнца и луны,
Дочь бея – ковыль твои руки и сабля – твой стан.
Из всех, кто рождён на закате, не многих ты краше,
Но знаешь дороги в иное и цену дорог.
Ты дева и вечно одна, словно Девичья Башня,
А складки одежды твоей не касаются ног.
В крови твоей – горечь кочевья и доблесть османов,
В твоих волосах – сто ветров из диковинных стран,
На каждом запястье повязаны сны неслиянно,
Дочь бея, ковыль твои руки и сабля – твой стан.
Я житель лесной, собеседник травы и цикад,
Я умер давно, но я тих и весьма осторожен.
Вот помню подробно, как... Сколько столетий назад?
Сюда приходила рабыня, а с нею вельможа.
Она говорила ему, что пыталась бежать,
Но ради него не желает расстаться с неволей,
А он всё смеялся и взгляд отводил. Возражать
Не смел он. Закатные маки раскрасили поле,
Как ветер горчил... И поил их закат, как вода,
Под самую полночь покинули лес эти двое.
Минули века. Больше люди не ходят сюда,
Но он здесь остался. Он в этой земле упокоен.
Nadin-ka:
Фазиль Искандер БИБЛЕЙСКАЯ БАСНЯ
Христос предвидел, что предаст Иуда,
Но почему ж не сотворил он Чуда?
Уча добру, он допустил злодейство,
Чем объяснить печальное бездейство?
Но вот, допустим, сотворил он Чудо.
Донос порвал рыдающий Иуда.
А что же дальше? То-то, что же дальше?
Вот где начало либеральной фальши.
Ведь Чудо — это все-таки мгновенье,
Когда ж божественное схлынет опьяненье,
Он мир пройдет от края и до края,
За непредательство проценты собирая.
Христос предвидел все это заране
И палачам отдался на закланье.
Он понимал, как затаен и смутен
Двойник, не совершивший грех Иудин.
И он решил: «Не сотворится Чудо.
Добро — добром. Иудою — Иуда».
Вот почему он допустил злодейство,
Он так хотел спасти от фарисейства
Наш мир, еще доверчивый и юный...
Но Рим уже сколачивал трибуны.
Nadin-ka:
Сергей Соловьев КУПАНИЕ НИМФ
Посв. А. М. Кожебаткину
На золотом песке, у волн, в тени лавровой,
Две нимфы, белые, как снег, с отливом роз,
Сложили бережно прозрачные покровы
И гребни вынули из золотистых кос.
Климена нежная с Агавой чернобровой
Поплыли, обогнув береговой утес,
И ветер далеко веселый смех разнес,
Ему отозвались прибрежные дубровы.
И целый час слышны удары, крик и плеск.
Но солнце низится, умерив зной и блеск,
И девы стройные, подобные лилеям,
Выходят на песок, который так горяч,
Что им обжег ступни. Они играют в мяч,
Натершись розовым, блистательным елеем.
Svetass S:
ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЕТЕ
УЧЕНИК ЧАРОДЕЯ
Старый знахарь отлучился!
Радуясь его уходу,
Испытать я власть решился
Над послушною природой.
Я у чародея
Перенял слова
И давно владею
Тайной колдовства.
Брызни, брызни,
Свеж и влажен,
С пользой жизни,
Ключ из скважин!
Дай скопить воды нам в чане,
Сколько требуется в бане!
Батрака накинь лохмотья,
Старый веник из мочалы.
Ты сегодня на работе
Отдан под мое начало!
Растопырь-ка ноги,
Дерни головой!
По лесной дороге
Сбегай за водой.
Брызни, брызни,
Свеж и влажен,
С пользой жизни,
Ключ из скважин!
Дай скопить воды нам в чане,
Сколько требуется в бане!
Погляди на водоноса!
Воду перелил в лоханки!
И опять в овраг понесся
Расторопнее служанки.
Сбегал уж два раза
С ведрами батрак,
Налил оба таза
И наполнил бак.
Полно! Баста!
Налил всюду.
И не шастай
Больше к пруду!
Как унять готовность эту?
Я забыл слова запрета.
Я забыл слова заклятья
Для возврата прежней стати!
И смеется подлый веник,
Скатываясь со ступенек.
Возвратился скоком
И опять ушел,
И вода потоком
Заливает пол.
Стой, довольно,
Ненавистный!
Или больно
Шею стисну!
Только покосился в злобе,
Взгляд бросая исподлобья.
Погоди. Исчадье ада,
Ты ведь этак дом утопишь!
С лавок льются водопады,
У порога лужи копишь!
Оборотень-веник,
Охлади свой пыл!
Снова стань, мошенник,
Тем, чем прежде был.
Вот он с новою бадейкой.
Поскорей топор я выну!
Опрокину на скамейку,
Рассеку на половины!
Ударяю с маху,
Палка пополам,
Наконец от страха
Отдых сердцу дам.
Верх печали!
О, несчастье!
С полу встали
Обе части,
И, удвоивши усердье,
Воду носят обе жерди!
С ведрами снуют холопы,
Всё кругом водой покрыто!
На защиту от потопа
Входит чародей маститый!
"Вызвал я без знанья
Духов к нам во двор
И забыл чуранье,
Как им дать отпор!"
В угол, веник.
Сгиньте, чары.
Ты мой пленник,
Бойся кары!
Духи, лишь колдун умелый,
Вызывает вас для дела.
(пер. Бориса Пастернака)