Karmenn:
07.01.24 16:38
» Глава 14
перевела
Karmenn
отредактировала
Sig ra Elena
украсила
Анна Би
Все происходило не так, как в кино. Тад не прижал Оливию к стене тотчас, как захлопнулась дверь номера. Они не срывали друг с друга одежду, не прерывая поцелуя. Не зарывались в волосы, не тянули друг друга на пол, будто, охваченные похотью, не могли добраться до кровати. Все происходило совсем не так.
Во-первых... У них не оказалось при себе презервативов. Что на самом деле не обернулось такой уж проблемой. Они уже обговаривали эту тему раньше, выяснив, что ни у кого из них не имелось ЗППП и Оливия принимала противозачаточные таблетки. Настоящей проблемой стало...
Они слишком затянули дело, нагнетая напряжение, чересчур на себя давили.
Оливия заявила, что ей нужно пописать, тут же заперлась в ванной и задышала длинными, глубокими вдохами и медленными выдохами, какими владела как оперная певица с великолепным контролем дыхания... до того момента, как потребуется петь.
Тад постучал в дверь.
- Я захожу.
- Нет! Меня тошнит.
— Ничего тебя не тошнит, — возразил он с другой стороны.
- Наверно у меня желудочный вирус.
— Я думаю, у тебя вирус трусливой курицы.
- Это тоже.
- Ладно, я подожду.
Оливия повернула кран и вымыла руки. Она привыкла видеть себя в париках и диадемах, а не в бейсболке «Звезд», но ей понравилось, как та смотрелась у нее на голове. Спортивно. Беззаботно. Все такое, что ей не присуще.
— Можно я заберу эту кепку себе?
- Нет, - раздалось из соседней комнаты.
- У тебя, должно быть, их десятки. И ты не подаришь мне одну?
— Я не чувствую себя щедрым прямо сейчас.
- Ясно.
Она неохотно сняла флисовую куртку и выскользнула из кроссовок, но осталась в бейсболке.
- Я раздеваюсь.
- Давай, приступай.
В голосе Тада не чувствовалось восторга.
Оливия представила красивое нижнее белье, спрятанное у нее в чемодане, и взглянула на простые спортивные трусы, которые надела с уродливым спортивным бюстгальтером телесного цвета. О чем она только думала? Что на минутку заскочит в спортзал по-быстрому перепихнуться?
Поскольку прошлой ночью она спала едва ли три часа, еще повезло, что на ней вообще было нижнее белье.
— Признавайся, — сказал Тад с другой стороны двери. - Ты девственница, да? Это что ли твой глубоко хранимый темный секрет, и именно поэтому ты бежишь от страха?
- Я не девственница и никуда не убегаю. Просто я не сильна в переменах, ты ведь знаешь, что это все испортит. После Рэйчел ты вроде как мой второй лучший друг.
- Именно то, что не хочет слышать изголодавшийся по сексу мужчина.
- Ты прав. Я веду себя глупо.
Оливия сняла часы и положила их на полку в ванной, за ними кольцо с ядом, египетские браслеты и, наконец, бейсболку со «Звездами».
Потом распустила волосы и сделала еще один глубокий вдох. Она собиралась это сделать. Собиралась забыть, что влюбилась в него: просто будет наслаждаться. Это касалось ее тела, а не сердца. Она повернула ручку. Тад сидел на полу за дверью, прислонившись спиной к стене, и выглядел скучающим.
- Извини, — заявил он, — но я потерял интерес.
- Прискорбно.
Оливия села, скрестив ноги, на пол рядом с ним. Он согнул ногу в колене и оперся на него локтем.
- Вот по всем причинам у нас с тобой никогда не может быть серьезных долгосрочных отношений.
— Давай, выкладывай свои непристойности.
— Ты полностью посвящаешь себя своей карьере.
- Воистину.
- В мире оперы солнце восходит и садится для тебя.
— Небольшое преувеличение, но продолжай.
- Ты основной игрок. Суперзвезда.
- Спасибо.
- А я человек, который устал играть во втором составе.
- Это понятно.
- Я не создан для того, чтобы держать твою сумочку, пока ты будешь раздавать автографы.
- Даже представить трудно.
— Или подавать тебе бутылку с водой, когда ты уходишь со сцены.
- Эти пластиковые бутылки с водой небезопасны для окружающей среды, но я тебя понимаю.
- В заключение...
— Есть еще заключение?
- В общем, ты основной игрок, Лив. И мне никакой радости бегать за тобой, играя запасного.
— Итак, ты хочешь сказать...?
- У нас не может быть с тобой серьезных отношений.
Оливия вскинула голову.
- Ты согласен? Мы обречены?
- Полностью.
- Фантастика!
Она оседлала его, уперлась коленями по обеим сторонам мощных бедер и поцеловала от души. Долгим, глубоким поцелуем. Поцелуем, который не имел ничего общего с любовью, только с потребностью. Поцелуй изменился, стал более голодным. Тад засунул руки ей под свитер и стал нащупывать застежку лифчика.
Которой не оказалось. Потому что... бюстгальтер был спортивным.
Тад попытался с ним бороться.
Оливия поднялась на ноги.
– Только ради тебя.
Она схватила его за руки и потянула. Уперев ладони ему в грудь, потащила к кровати, толкнула на нее и отбросила в сторону его туфли. Отступив назад, Оливия подарила ему самую соблазнительную улыбку Далилы и стянула свитер через голову. Пришло время поиграть. Выкинуть все мысли из головы. Чтобы ее чувства не выплеснулись наружу. Только наслаждаться.
Возможно, она и стеснялась своего скучного нижнего белья, но, похоже, Тада оно ничуть не смущало — этого великолепного мужчину с криптонитово-зелеными глазами и невероятным телом. Он прислонился к куче подушек на кровати, чтобы наблюдать за ней. Оливия целую вечность расстегивала молнию на брюках и стягивала их с бедер. Потом медленно наклонилась, открывая прекрасный вид на свое декольте, когда переступила через брюки.
Простой бюстгальтер. Удобные трусики. Она сцепила руки за головой, провела пальцами по волосам и подняла их, позволив скользнуть по ее рукам и запястьям, все время испепеляя Тада глазами.
- Ты... просто... убиваешь... меня, — произнес он охрипшим голосом.
Ее голос струился как жидкий дым.
- Наслаждайся своей смертью.
Вот она, игра в соблазнительницу. Это то, что Оливия творила на сцене. Кармен. Далила. Сумасшедшая, сексуальная леди Макбет. Ее тело давало представление так, как его обучили, но давало представление исключительно для Тада — этого силача, который пребывал в ее власти, точно так же, как Далила околдовала Самсона.
Оливия двигала бедрами, играла волосами и размышляла, как бы пограциознее, пособлазнительнее снять спортивный лифчик через голову, не нарушив при этом настроения.
Дилемма для любой женщины, а ведь Оливия не была любой женщиной.
Поэтому отвернулась от Тада и подняла нижнюю резинку на грудь, чтобы та не зацепилась в ответственный момент. Потом грациозно скрестила руки. Поворот, рывок большими пальцами, решительно и без каких-либо видимых усилий... И внезапно уродливая вещица оказалась у нее над головой. Оливия помахала тряпочкой на кончиках пальцев и уронила на пол.
Она позволила Таду окинуть взглядом свою спину, выступающие позвонки. И засунула большие пальцы сзади за резинку трусов. Поиграла немного, дразня, как будто собиралась снять их, только чтобы убрать пальцы и оставить все на месте.
С кровати донесся тихий стон. Медленно, все еще в трусиках, Оливия повернулась к Таду лицом, обнажая грудь перед его взглядом. Полуприкрытые глаза, приоткрытые губы, - портрет полностью одетого, полностью возбужденного мужчины.
Оливия улыбнулась.
«Ты, любовь моя, может, и мастер поджаривать на решетке, но я, я-то
La Belle Tornade».
Она снова потянулась к волосам, вытянув тело, подчеркнув грудь. Упиваясь своей силой. Пока Тад неожиданно не выдал самую необыкновенную просьбу.
- Спой мне. «Хабанеру».
На мгновение она подумала, что это одно из его десенсибилизирующих упражнений, но ужасно несвоевременных. Но эти полуприкрытые глаза, хриплый голос говорили об обратном. Он хотел соблазнения, соблазнения, которое не могла предложить ни одна женщина ни из его прошлого, ни из его будущего. Только она. И вот Оливия запела, высвобождая силу своего голоса, но превращая каждую ноту в прокуренный, безупречный соблазн. Французская лирика, испанская соблазнительница. Она предупреждала его о своем непостоянстве.
« L’amour est un oiseau rebelle…».
«У любви, как у пташки, крылья, ее никак нельзя поймать...»
Оливия расставила ноги, выставила оголенную грудь. Плавно повела руками.
«Тщетны были бы все усилья, но крыльев ей нам не связать».
Ее волосы ниспадали волнами. Оливия выгнула спину, гибкую талию. Голос лился. «Всё напрасно – мольба и слёзы, и страстный взгляд, и томный вид, Безответная на угрозы, куда ей вздумалось - летит».
Оливия омывала Тада своим шелковым глиссандо. И сохраняла самообладание. Никогда больше она не потеряет себя из-за мужчины. Не принизит себя. Она была дикой, неприрученной птицей, которая брала все, что хотела.
«Любовь свободна, век кочуя, законов всех она сильней. Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей!».
Когда затихла последняя нота, Тад встал на колени и со стоном потянул ее на кровать.
- Это... — прошептал он, — совершенство.
Ее трусики мгновенно испарились. Вместе они боролись с его одеждой, пока Тад не стал таким же голым, как и Оливия, и она смогла принять мощное тело, сделавшее его карьеру. Сильное, скульптурное, стройное и обтекаемое. Оливия касалась. Наслаждалась. Играла. Она бы вечно резвилась на его игровой площадке, если бы он не подмял ее под себя, поймав в восхитительную ловушку под тяжестью своего тела. Теперь ее волосы рассыпались по его мускулистым рукам. Большие пальцы легли ей на виски, когда они снова поцеловались. Жестокий, плотский поцелуй, служивший наглядной увертюрой к тому, что должно было произойти. Ее бедра раскрылись. Губами Тад скользил вниз по ее телу, трогая каждую точку удовольствия — соски, талию, живот — опускаясь ниже, задержался там, но недостаточно долго. Оливия стонала, умоляя его. Он прижал ей запястья к кровати по обе стороны от ее головы, поймав как дикую птицу, когда вошел в нее. Оливия засмеялась, с трудом веря в происходящее. Вонзила зубы ему в плечо. Тад укусил ее за ухо. Она обхватила его ногами, и смех перешел в гортанный стон.
Тад отстранился и улыбнулся собственнической, лукавой улыбкой: мужчина, который глубоко и тяжело погрузился в нее. Улыбкой завоевателя. В отместку Оливия впилась ногтями ему в спину. Он застонал и толкнулся глубже. Это был секс подобный грандиозной опере — возмутительно чрезмерно, нахлынувшая мощь бросилась играть с ее телом.
Тад прижался к ее губам, и они двинулись вместе. Долгие, жесткие вторжения и изысканные ответные действия. Миссионерский секс, благословленный дьяволом. Тела блестели от пота. Их дыхание стало хриплым, горячим и прерывистым. Они соревновались на выносливость. Он знал, как дождаться идеального принимающего. Она знала, как держать ноту, пока та не пронзит небо. Никто не собирался сдаваться.
Пока…
Даже лучшие игроки порой доходили до предела. Он двигал бедрами, тяжело опускаясь. На его агрессию она отвечала своей. И они вместе разлетелись на куски.
Оливия боролась с цунами нежеланных эмоций, грозивших ее затопить. Это была игра. Всего лишь игра. Восхитительная, сексуальная игра, которая не имела ничего общего с непреодолимым приливом любви, которую Оливия испытывала к этому невозможному мужчине.
- Это было слишком идеально. - Она устроилась у него на плече. - С этого момента, что бы такое ни случилось, будет одно большое разочарование.
Тад поцеловал ее в макушку.
- Мы установили высокую планку.
— Я продержалась дольше, — озорно подзадорила она.
- Вовсе нет.
— Да.
Рука Тада обвила ее бедро.
— Ты напрашиваешься.
- Пожалуй.
— Дай мне пару минут.
- Так много?
Он слегка ее шлепнул.
- В течение нескольких недель ты сдерживала меня, а теперь хочешь всего и сразу?
- Я примадонна. Нам позволено быть неразумными.
- Можешь мне не говорить. - Он приподнялся на локте и поиграл с прядью ее волос, в его глазах таился хаос. - Не хочу тебя обижать — ты же примадонна и все такое, — но думаю, тебе нужно немного больше практики.
- Правда?
- Я в этом уверен.
Тад провел пальцами от ее ключицы между грудями к животу и ниже. Оливия прошлась взглядом по его телу и упала на кровать. Он ухмыльнулся, накрыл ее, и они снова принялись целоваться.
Оливия заставила Тада лежать неподвижно, пока сама исследовала, вбирая в себя все, что ей так хотелось увидеть. Пробуя, что ему нравится. Что нравилось ей. Удивительно, что у человека, посвятившего свою жизнь такому жестокому спорту, такое идеальное тело. Затем настала его очередь. Сначала Оливия дала волю его любопытству, но хорошего понемножку. Она устроилась сверху и использовала его самым изысканным образом, пока они не соединились в бурном, душераздирающем поединке. Не любовном. Только игривом.
Потом они вздремнули.
Затем Тад перегнул ее через подлокотник кресла.
Далее они застряли в душе.
Держась друг за друга.
- Вот дерьмо!
Тад подскочил в постели. Оливия проследила за направлением его взгляда к прикроватным часам.
- Merde!
Было почти семь тридцать. Их первый ужин с клиентом в Чикаго начинался через полчаса. Они бросились одеваться. Оливия не стала возиться с лифчиком. Тад сунул босые ноги в кроссовки, а носки запихнул в карманы куртки. Они выскочили как ошпаренные из отеля в холодную иллинойскую ночь.
На ужин Тад опередил Оливию, но менее чем на десять минут, и, учитывая, что ей требовалось привести в порядок волосы и нанести макияж, его впечатлило, как быстро та взяла себя в руки. Она уложила волосы в какой-то низкий закрученный пучок на затылке и надела одно из тех платьев-футляров, которые ей шли больше всех. Тад надеялся, что он единственный мог заметить слабые красные отметины, которые Оливия пыталась замаскировать. К завтрашнему дню оставленные ею на нем следы проявятся, но их скроет одежда. В следующий раз ему следует вести себя с Оливией осторожнее.
А следующий раз будет обязательно.
Это оказался лучший секс в его жизни, как будто Тад побывал в постели с дюжиной разных женщин. Ее быстрые как ртуть смены настроения, характера — от девственницы до лисицы — ее чувственные движения и прекрасное тело, смех в ее темных глазах, опасность. Она спела для него именно так, как он мечтал. «Хабанеру». У него сложилось тревожное ощущение, что Оливия испортила его для других женщин. Какая несправедливость. Как может какая-либо женщина конкурировать с профессиональной актрисой уровня Оливии? Но Оливия, похоже, не устраивала представление. Вместо этого у Теда сложилось отчетливое ощущение, что она показала ему свое истинное лицо.
- Кто ваш любимый игрок, Тад? Ну, кроме вас самого?
Потребовалось огромное усилие, чтобы вернуть внимание к экспансивному, чрезмерно пахнущему одеколоном мужчине, владельцу сети ювелирных магазинов в Иллинойсе, сидящему рядом с Тадом и жующему филе-миньон.
У Тада было несколько готовых ответов на этот вопрос, но, поскольку это Чикаго, подойдет только один.
- Должно быть, Уолтер Пейтон.
В зависимости от того, где он находился, его сопровождали Джерри Райс или Реджи Уайт. Может, Дик Буткус. Тад старался держаться подальше от квотербеков. Как бы он сравнил великих квотербеков «Звезд» — Боннера, Такера, Робийара и Купа — с такими парнями, как Монтана, Брэди, Янг и Мэннинг? Может быть — однажды — Клинта Гарретта. Подобные сравнения путались у него в голове.
Его сосед за ужином одобрительно кивнул.
- Уолтер «Свитнесс» Пэйтон. Величайший раннинбек всех времен.
Джим Браун мог бы с этим поспорить, но Тад кивнул.
На другом конце стола Лив выдерживала допрос бородатого мужа покупательницы из универмага.
— Так почему же вы никогда не участвовали в «Американском идоле»?
Тад чувствовал, как она изо всех сил старается не стиснуть зубы.
- «Американский идол» — не совсем оперный конкурс.
Его собственный собеседник за ужином начал монолог о Пейтоне Мэннинге, и Тад кивал, не вникая. Его мучила совесть.
«У нас с тобой никогда не может быть серьезных долгосрочных отношений».
Именно это он сказал Лив и вспомнил, как она обрадовалась. Но у него и Лив были разные представления о том, что означает «долгосрочные». Он думал, что этим летом они поплавают по озеру и, возможно, даже отправятся на Карибы после окончания футбольного сезона, когда у нее будет перерыв между выступлениями.
По ее же мнению, она бросит его через два дня.
После того, что произошло между ними, это было неприемлемо.
Немыслимо.
Вот они... разошлись по всему интернету. Их с Лив фото крупным планом.
Прима и Квотербек слились в поцелуе на Великолепной Миле в Чикаго
Только «Чикаго Трибьюн», газета его родного города, поставила имя Тада на первое место.
«Известный запасной квотербек «Звезд» Тад Оуэнс неожиданно для всех сошелся с оперной мегазвездой Оливией Шор, которая скоро будет выступать в «Аиде» в Чикагской муниципальной опере...»
Тад отложил свой ноутбук на мятые простыни. Это было утро их третьего дня. По ее мнению, последнего. Оливия засунула руки в карманы гостиничного белого махрового халата, ее волосы были собраны резинкой на макушке, и она совсем не походила на сексуальную кошечку, которой Тад наслаждался менее получаса назад.
- Почему они никак не перестанут?
Он закинул локоть за голову.
— Сейчас мы просто тема, Лив.
Тад знал, насколько она осторожная, и постарался подчеркнуть «сейчас». Она подбоченилась и продолжила возмущаться.
- Необязательно об этом трубить на всю округу.
Тад свесил ноги с края кровати.
- Ты должна признать, что связь между Королевой Высокой Культуры и узколобым спортсменом, таким как я, может показаться людям занимательной.
Она сравняла его с землей царственным взглядом.
- Ты ни в коем случае не узколобый спортсмен. И я ненавижу слово «связь». Оно заставляет меня чувствовать себя пойманной в сеть рыбой. - Оливия потянулась за полотенцем. - Я иду в душ. На этот раз одна, потому что нам скоро предстоит встреча с Анри, и если ты потащишься за мной, ты знаешь, чем дело кончится.
Тад одарил ее ленивой улыбкой.
- Просвети меня.
Она на мгновение забыла, как разозлилась из-за фотографии, и одарила его своей сексуальной улыбкой в ответ, улыбкой, которая вновь заставила его возбудиться.
- Ты неисправим.
Оливия исчезла в ванной. Тад снова опустился на подушки. Он, Таддеус Уокер Боумен Оуэнс, получил в собственное владение одну из величайших певиц в оперном мире. Голую. Ему нужно всего-то попросить. Правда, она не могла запеть во всю мощь в их гостиничном номере без того, чтобы не прибежала охрана. Также правда в том, что она не была довольна звучанием, которое выдавала. Но, по крайней мере, она пела: репертуар Уитни Хьюстон, когда они вместе были в душе, Нины Симон после завтрака, а сегодня утром в постели, встав на колени в великолепном обнаженном виде, она благословила Тада Моцартом.
Он сожалел о каждой минуте, которую они тратили в этот последний официальный день тура на интервью и встречи. Ему хотелось проводить время с ней только вдвоем. Ему никогда не доводилось быть с женщиной такой щедрой, такой свободной, такой непредсказуемой. Они сплетались, они экспериментировали, они смеялись. Соперничали в остроумии, и наверняка ни один из них не готов отказаться от всего этого ради какого-то нелепого крайнего срока, который только один из них считал необходимым. Лив упряма, но не глупа. Она не хуже него знала, что между ними происходит что-то особенное. Ему только и нужно теперь заставить ее это признать. Та фотография появилась очень не вовремя.
Несмотря на все свое профессиональное возмущение, Оливия не так уж и испытывала недовольство той фотографией. За последние несколько месяцев ее самолюбие сильно пострадало, и публичная связь с таким мужчиной, как Тад Оуэнс, заставила ее почувствовать себя лучше. Этот факт несколько угнетал, потому что сигнализировал, что она, возможно, мерит свою самооценку с точки зрения наличия мужчины, что абсолютно неправда, но все же приятно знать, что теперь люди могут видеть ее в другом свете — не как элитарную оперную певицу, а как женщину, способную привлечь такого мужчину, как Тад Оуэнс, что…
Она зажала уши. Все в Таде приводило ее в панику еще до того, как они занялись сексом. А теперь, когда секс свершился, все стало в тысячу раз хуже. Возможно, это не любовь. Возможно, просто страстное увлечение. Может ли женщина ее возраста увлечься? Наверно, она могла бы убедить себя, что это именно увлечение, потому что нельзя найти худшего мужчину, чтобы влюбиться. Тад Оуэнс, анти-Деннис.
Оливия напомнила себе, что нужно сосредоточиться на настоящем — на сегодняшнем дне — а не на будущем, потому что вычеркнуть Тада из своей жизни будет ужасно, и если она слишком много будет думать об этом, испортит то немногое время, которое им осталось провести вместе.
Анри и Пейсли встретили их в люксе в последний день перед окончанием тура. Вместо того чтобы расстроиться из-за фотографии, Анри был доволен.
- Очень романтично, да? Уже звонили с «Уинди Сити Лив» (известное ток-шоу – Прим.пер.). Они хотят, чтобы вы оба участвовали в завтрашней утренней программе. Надеюсь, вы не против добавить это в свое расписание. - Его мобильный зазвонил, и улыбка Анри превратилась в хмурую гримасу. - Прошу прощения.
Он вышел в коридор. Оливия и Тад все еще сидели за столом, допивая кофе. Оливия сморщила нос.
– На что спорим, что это звонит Мариель, чтобы устроить Анри головомойку за то, как мы втаптываем в грязь имя Маршана?
Пейсли, которая старательно красила глаза перед гостиничным зеркалом, засунула тушь обратно в сумку.
- Мариель ничего не понимает в рекламе. Она типа застряла в пятидесятых или что-то в этом роде. У нее даже нет профиля в «Линкедин» (деловая социальная сеть – Прим.пер.). По крайней мере, Анри начинает это понимать. - Она полезла обратно в сумку, то ли за губной помадой, то ли за телефоном, но ее рука замерла. - Я вот тут думала... - Она вытащила руку из сумки. - Может быть, вы, ребята, могли бы типа порекомендовать меня в качестве личного помощника кому-нибудь из ваших друзей-знаменитостей? Или как агента по рекламе. Не вы, Оливия, без обид — если только вы не знаете некоторых поп-звезд или, например, кого-то даже из списка «Б», кому нужен личный помощник?
— Боже, никто не приходит на ум, — невинно сказала Оливия. — Но держу пари, у Тада есть связи.
Он уставился в свою кофейную чашку, трусливо уклоняясь от разговора.
- Я буду иметь в виду.
Пейсли принялась мять лямку своей сумки и уставилась на них обоих.
— Никто ведь из вас не хочет мне помочь, да? Вы меня просто не уважаете.
— Дело не в уважении, — тактично возразил Тад.
— Вы думаете, я плохо работаю, — пробормотала Пейсли.
Оливия посмотрела на нее с некоторым сочувствием. Пейсли воспитывали в привилегированной среде, и скорей всего родители виноваты в том, что она такая недалекая.
- Пейсли, — сказала Оливия как можно ласковей, — нельзя сказать, что ты старалась изо всех сил помочь в этом турне.
Пейсли бросила свою сумочку.
- Это просто из-за того, что как вообще можно получать удовольствие от раздачи сэндвичей репортерам или, типа, от того, чтобы отслеживать, чтобы ваши чемоданы доставили в нужную комнату?
Задача, с которой Пейсли точно не справлялась.
Вмешался Тад.
- Я понимаю, что продвижение часов — это не то, чем хочется заниматься, но, взявшись за работу, делаешь все возможное. В том числе и те вещи, что не нравятся. И такое на каждой работе. Их приходится делать так же усердно, как и все остальное.
У Оливии возникло сильное подозрение, что он говорит о себе и о своей работе с Клинтом Гарреттом.
Пейсли, казалось, была готова расплакаться.
- Это так несправедливо! Я усердно трудилась! И я принесла вам в два раза больше известности, чем вы могли бы получить, если бы предоставили это Анри или Мариель! Да я…
Она резко замолчала и, взяв сумку, направилась к двери. Оливия вскочила из-за стола и преградила ей путь.
— Может быть, тебе лучше объясниться?
- Забудьте.
Пейсли встряхнула волосами, глядя дерзко, как подросток, которого застали после комендантского часа. Все встало на свои места. Оливия посмотрела на Тада и увидела, что он думает о том же.
- Ты сделала эти фотографии, — сказала она. - Это ты скармливала их сайтам сплетен.
...