Лабиринты (СЛР, драма)

Развязка, как последний аккорд, который не должен стать фальшивым. Прекрасно понимаю тебя, Кристин, но я уверена, что у тебя все получится. После эпилога "Неба" тебе ли в себе сомневаться. Просто последние шаги кажутся самыми трудными, но осталось совсем немного. И хоть мне бесконечно даль прощаться с героями, я с нетерпением жду развязки. Увидеть, понять, к чему пришли герои и... отпустить Вадима. Всякий раз, читая "Лабиринты", я возвращаюсь мыслями к нему. Вместе с Ксенией, ее воспоминаниями, сомнениями, терзаниями. И я тоже хочу отпустить его, как и она.



На то ты и автор, а я рядовой читатель со своими симпатиями и жалостью, которой готова одаривать наиболее приглянувшихся персонажей .



Я задумалась вот над какой вещью. Как бы и что бы ни было, Ксении предстоит отпустить Вадима, попрощаться с ним, оставив его прошлому, частью которого он и является. Как ты писала, проекции более жизнеспособны, по сравнению с чувствами, и зачастую, спустя время, мы продолжаем любить не человека, но себя в тех отношениях и тех эмоциях, что были для нас важны. Но продолжая оставаться во "вчера" невозможно увидеть сегодня и завтра. Жизнь проходит мимо, в рутине, заботах, делах, но человек не живет, а словно наблюдает за происходящим. Он эмоционально выключен. И сейчас зреет та самая волна - осознаний, эмоций, чувств, что должны выдернуть Ксении из того кокона, которым она себя окружила. А дальше останется выбор - куда идти дальше, кого оставить рядом, а кто должен уйти.



Спасибо тебе за общение *и к вопросу о нЭрвных натурах, тебе ли о нервах говорить * .
_________________

*активно киваю головой аки китайский болванчик*

Конечно, сомневаться! Потому как "Небо" в плане читательского восприятия вышло более-менее "ровным". Не было кардинально противоположных взглядов на героев. Они полюбились изначально, чем-то уж подкупили аудиторию. А эпилог взывал если не дебаты, то волну непонимания. Кому-то было "слащаво-сопливо", а кому-то мало событий-действий-слов; кто-то не увидел своего представление о пресловутом ХЭ - не было свадьбы и "я там был, мед-пиво пил". Вроде бы так и должно быть. Все мы разные. Но ведь в "Небе" принцип кондового люблю-ни-магу, и ХЭ однозначный и непобедимый.
А как быть с героями, которые неоднозначные изначально, сотканны из противоречий, разрывающие своими действиями штампы и стандартные наборы межличностных отношений, которые есть в любовных романах? В любом случае, однозначности не будет. И как сделать так, чтобы выглядел конец логичным? Если не сточки зрения эффективного выбора поведения, то, по крайней мере, с точки зрения обывателя-читателя? *вращает глазами, как хамелеон в разные стороны*


Я сейчас в невесомости, Лен. Еще две главы вижу. а вот сам финал, аккорд, чтобы без фальши и с логикой действий. Мне надо героиню освободить, но что-то не хочется идти на радикальные меры. Хочется дать ей шанс...
Если взять принцип сказкотерапии, то ХЭ - это не результат, лежащий на поверхности, - свадьба с принцем, добро, победившее зло, а осознание процесса и событий, зачем и для чего героем пройдены испытания.
В "Лабиринтах" литературного ХЭ не будет. Ясно с пролога. Зато может быть ХЭ личностный, для каждого героя свой.
Во, заработалась я, однако Уже без анализа книжек писать не могу


ДА, моя хорошая, еще раз да! Весь смысл в том, чтобы научиться прощать, отпускать и видеть не только черное с белым, но и оттенки радуги, которые есть в жизни, но из-за зашоренности сознания они бывают не заметны.

я тоже. Очень хочу! Я знаю, как это надо сделать, но очень боюсь, что выразительности не хватит

Леночка, солнце, ты сейчас в нескольких фразах расписала весь лейт-мотив моего романа. Браво

Вот я и зависла на том, какой путь выбрать героине. Уйти в неизвестность? Она к этому не готова, да и смысла нет. Она уже приняла мужа, но новый виток страсти в их отношениях не возникнет. Она уже созрела для признания в любви. И я эту сцену очень ярко вижу. А что после? Вязкая тьма. Последние картинки в эпилоге вижу. Только ведь его чем-то кроме надо наполнить... Головная боль одна с этими "Лабиринтами". мой персональный стрессовый фактор

Я очень пристрастный автор, к сожалению. Мне бы твою уравновешенность по отношению к героям и их "диагнозам"

Это тебе спасибо за поддержку, веру в мои силы и за всё-всё!

Ллю тя, дорогая!

У каждого из твоих читателей может быть свое видение, но в итоге мы должны будем придти к тому, что предложишь героям именно ты, как автор *меня до сих пор потряхивает, когда спрашивают о финале "Ошибок", потому что там тоже может не быть ХЭ в общепринятом понимании, и каким будет исход я пока не знаю, есть лишь направление, но нет определенности*.
Посему, неважно, кто и что будет думать и что и кому будет казаться, главное, чтобы завершился твой гештальт, а уж как, знаешь только ты.



Ты сама ответила на свой вопрос, Кристин. Осталось лишь оформить твое видение в слова.



Ты ведь можешь оставить открытый финал *его не любят читатели, но, порой, он является самым логичным*. Не все возможно завершить однозначно, не все имеет смысл наполнять.



Это я "чужим" героям могу диагнозы расставить, а за своих... своими я живу, болею, переживаю и грызу ногти от нервов, когда их не понимают, не принимают, ругают и так далее. Здесь я смотрю со стороны, там я внутри.

Кристин, у тебя все получится. Иной раз, чем меньше мы пытаемся понять и проанализировать, тем четче видим то, что должно быть. Хотя советы в данном случае вещь бессмысленная, потому что у каждого творческий процесс индивидуален.
_________________

Очень надеюсь, что я могу предложить тот финал, который будет логичени совпадать с теми мотивами, которые я вкладывала в суть романа *грызет ноготь в волнении, всё по Фрейду*

Дорогая, мне так стыдно. Читала "Ошибки", потом выпала из процесса, не могу настроится на волну и вернуться. Надеюсь, ты меня примешь и не пнешь, когда я морально созрею и приду

Эх... Но ведь и обратная связь тоже важна... Сложные мы натуры, мать

Смотря еще что называть "открытым финалом". Для кого-то отрытый финал - путь героя куда-то без конкретики, о с решенными проблемами по сюжету *собственно, это я и вижу в конечном итоге в "Лабиринтах"*, а для кого-то открытый финал - всё, что не имеет под собой конкретики (перечисление количества детей, имен и расписанная свадьба с гостями поименно). Так что я опять в раздумьях...

Зато ты умеешь держать "лицо". Спокойно, с чувством, толком и расстановкой объяснять свою позицию, дополнительно давать разъяснение поступкам героев. Я же... эх.. бывают у меня нервные срывы, за что потом стыдно

Леночка, спасибо тебе за теплые слова и поддержку! Мне тебя очень не хватало
Творчество, конечно, процесс сугубо индивидуальный. Иногда и правда нужно доверится порывам и меньше всего анализировать. Что я и постараюсь сделать
У меня личная жизнь внезапно наладилась
Глава немного задержится, но я постараюсь к новому году ее завершить.

В ожидании следующего поворота в "Лабиринтах", одна очень талантливая девочка сделала мне и всем читателям такой вот замечательный подарок. На мой взгляд, актриса Елена Ксенофонтова - моя ожившая Ксюша. Ну, а Даниил Страхов в разные годы своей жизни - два Вадима

Кристин, спасибо, что пишешь и что продолжаешь "Лабиринты". С нетерпением жду новой главы *несмотря на то, что твоя личная жизнь наладилась, я не тороплю, но все же *.

Обложка потрясающая .
_________________

Ленусь, твои сообщения в пять утра меня до сих пор отправляют в нокаут Забываю о разных часовых полюсах и смотрю на время отправки твоего коммента вот так



Большое спасибо, что ты ждешь продолжение-завершение. Я же никогда не забрасывала роман, но брала тайм-ауты и передышки, иначе выгорела бы полностью. Слишком сложно полностью погружаться в тему, которую я когда-то выбрала, устав от бесконечных ХЭ и легких, ненавязчивых (поначалу) сюжетов аля-"всё будет хорошо". Теперь вот погрузилась в рефлексию, пока "личная жизнь" посапывает в теплой постели *и, главное, продолжает меня удивлять - даже не заикается о том, что время я трачу на что-то пустое и ненужное* Планирую к Новому году дописать основную главу-развязку *и тьфу-тьфу, чтоб не сглазить*


Агась, согласна полностью

Миа, привет!)
Помнишь такого блудного-приблудного читателя, как я, не?
Обложка потрясающая
Такая Ксюша мне очень нравится, а Страхов вообще вне конкуренции
_________________

Ксюша, привет


Конечно, помню, и не только читателя, но и замечательного автора!
Первая наша "встреча" состоялась еще в "сырой" версии "Лабиринтов" и в другой моей форумной жизни
Очень рада тебя видеть!


Мне самой Ксения очень нравится с такой внешностью. Актрису эту люблю. Есть в ней что-то такое от "женщины-королевы". Страхов хорош в любой ипостаси. И так повезло, что его фото можно встретить и в нежном-юном возрасте, а в зрелом под 40 (последний вариант мне нравится куда как больше )

Ира, приветики! Очень рада, что ты ко мне заглянула.

Можешь не объяснять. Я сама вечная "потеряшка"

Ага, у меня была такая же реакция

Дорогая, а ты ведь ее уже видела. В видео такой образ в самом наглом виде используется. Особенно во втором варианте.
Я случайно увидела фильм по телевизору, что само по себе уже событие ( я его вообще не смотрю, иногда бубнит для фона). А тут зацепился взгляд за актрису и сценарий был ничего, очень даже с эмоциями, где-то соприкасался с моими "Лабиринтами". И тогда уже я поняла, как выглядит Ксюша в зрелом возрасте. И сами главы с ее участием в "наши дни" идут на удивление легко в плане визуализации. Для нового блока событий и откровений новая обложка оказалась как нельзя кстати

Поздравляю с праздником и все же - продолжение будет?
_________________

eska, продолжение пока в затяжном процессе. Ничего конкретного сказать не могу, дабы не обнадеживать лишний раз читателей. Пока обстоятельства складываются таким образом, что сложно переключится на творческий процесс. Но я не теряю надежды. Допишу "Лабиринты" обязательно.

Ира, спасибо большое за поздравление! Очень и очень рада тебе!
Правда, пока не могу порадовать новой главой. Обещаю исправиться

 » Поворот тринадцатый

Я отвечу, правду скрою.
Эта рифма - капля в море.
Мутной бархатной рекою
Утекало мое горе

Который день Ксении казалось, что весь ее привычный мир сжался, будь то шагреневая кожа. Она не видит вокруг себя ничего, кроме белесого тумана. Нет внешней жизни за пределом квартиры. Нет ориентиров. Отсутствуют напрочь планы, стремления, желания. Так случается, когда непредвиденные события сносят всё на своем пути, сминают тебя, тешатся, что кот мышью. И тогда неизвестность – вязкое болото – разливается впереди, делая опасными сами мысли о будущем.

Неделю она валялась в постели. Попытки подняться, привести себя в божеский вид заканчивались неудачей – в глазах темнело, слабость завладевала телом, отправляя его вновь в горизонтальное положение. Никогда ничем серьезным не болевшая женщина ощущала себя древней старухой, пестующей все свои хвори разом. Бессилие дарило ярость, но она вмиг улетучивалась, стояло подняться с кровати, совершить пару несмелых шагов к шкафу с одеждой. Тело протестовало против мыслей о макияже, презентабельном внешнем виде и поездки в «Останкино».

Семейный совет закончился ничем. Друзья и родные разошлись во мнениях. Меркуловы были против передачи от лица Ксении, Боря настаивал на опережении Самохиных, хотел срочный выпуск авторской программы от Метлицкой. Андрей, казалось бы, не переживает. Делает ставки на свой проект. Сын Вадик так и не понял, из-за чего творится весь сыр-бор. Его больше интересовало здоровье матери, так некстати свалившейся с артериальным давлением. Не ожидал от волевой, энергичной женщины простой житейской слабости.

Одна лишь Вера Петровна ухмылялась чему-то своему, одной ей понятному. Первая жена Вадима молча курила, игнорировала запреты врачей и детей, явно что-то обдумывала. Не навязывала невестке свою компанию. Демонстративно не игнорировала, но и участливо не заботилась. Награждала выжидающим, внимательным взглядом, от которого на душе Ксении становилось еще хуже. Будто Вера Петровна пришпиливала ее, уличала во лжи, но при этом и даже виду не показывала, что явно осуждает.

РТВ продолжало массированную атаку рекламой, подогревало интерес публики предстоящему ток-шоу. Интернет уже пестрел заголовками. Блогеры активно строчили статьи и делились размышлениями о личности и судьбе Вадима Метлицкого. Забытый большей частью молодого поколения актер снова стал притчей во языцех. Опять раз за разом Вадим будоражил мысли общественности. Девушки томно вздыхали, признавая – эх, какой был мужчина! Уж мы бы с ним закрутили! Парни обсуждали его попытки выжить в системе, разбирали годы жизни, обосновывали выбор ролей. Кто-то называл Метлицкого «главным диссидентом того периода», а кто-то «дешевым позером» или же «сволочью, не думавшей о жене, сыне и бросившего всё ради красивого ухода».

Снова актер стал возмутителем спокойствия обывателей. Правда, сейчас слухи разносились по домам не из уст в уста, а благодаря бездушной технике и возможности говорить то, что думаешь, отказываясь от мысли – своими словами можешь сделать больно другим. В том числе и родственникам того, кого рьяно осуждаешь, винишь во всех смертных грехах. Передачу на РТВ ждали все, уже предвкушая скабрезные подробности, драки и склоки в прямом эфире.

От Ксении интернет прятали, как могли. Андрей из желания лишний раз не бередить ее раны. Они так и не поговорили после ее обморока и нервного срыва. Муж отговаривался рекомендациями врачей, тем, что ей нужен покой. Вадик лишил мать ноутбука, планшета. Запрети работать, волноваться, всячески препятствовал любой активности. Заботливый сын не сложил «два плюс два». Не связал ее состояние с шумихой вокруг Вадима. Решил, что мать устала, переработалась и исчерпала все мыслимые резервы нервной системы. Это было недалеко от правды.

Ксения усмехнулась. Устройства Вадик хоть и изъял с руганью, а про телефон забыл. Чем женщина и пользовалась без зазрения совести. Всяко лучше, чем валяться в постели и изучать тонкие швы на бежевом натяжном потолке.

После посещения второго сайта и чтения споров о Вадиме, ее лихорадочно трясло. Хотелось закричать. Громко-громко завизжать, дабы остановить весь бессмысленный гомон голосов, который мерещился ей в постах пользователей.

Яд, слишком много яда человеческого. Осуждение, презрение, ненависть, непонимание… При жизни Вадим научился игнорировать недоброжелателей, только и делал, что поддразнивал злопыхателей, подливал масла в огонь выходками, разрывал шаблоны. После его смерти прошло тридцать лет. И вновь петля Мебиуса замкнулась. Траектория движения вернулась на прежнюю орбиту. Его ненавидят просто так. За то, что такой человек жил на свете, дышал, думал, совершал поступки. Его собственные. Не влияющие ни на чью судьбу. Он сам выбирал для себя путь. И его судят, бросают камни, и скоро его последнюю спутницу ждет та же участь. Сожгут ведьму на костре. Не даром же Метлицкий называл ее когда-то «ведьмочка моя».

Закрыв глаза и отбросив мобильник в сторону, Ксения лежала в разобранной постели. За неделю в комнате образовался беспорядок: на прикроватной тумбочке батареей выставлены всевозможные флаконы с лекарствами; на полу скомканной кучей атласа валяется покрывало; всякие вещи лежат не на своих законных местах. Если будущее летит в тартарары, то разве есть дело до прежней аккуратности, граничащей с педантичной манией? В ее существовании возник хаос. Черная дыра в космосе, пожирающая пространство, гасящая звезды. Вот что такое «завтра» для Ксении Метлицкой. Под вопросом замужество, доверительные отношения с сыном, понимание друзей… и теплота, душевная близость от Веры Петровны.

Первая жена ее первого мужчины. Оксюморон. Дурацкий водевиль, разыгранный по сценарию судьбы, искусавшей ее острыми зубами. Ксения во время вынужденного безделья виделась со всеми, а вот с Верой Петровной не могла. Не хотела смотреть ей в глаза, каяться и надеяться на прощение. Спать с ее бывшим мужем – одно, а вот выйти замуж за ее сына, родить внука и при этом скрывать события одного года, изменившего всю ее жизнь; пытаться забыть, вычеркнуть навсегда из всех закоулков мозга Вадима…

- Ксеня, знаю – не спишь!

Свекровь легка на помине. В возрасте уже, а двигается непринужденно, бесшумно, без старческого шарканья. Никогда домашние не слышали от старшей представительницы семейства жалоб на ревматизм, боль в суставах и прочие напасти. Курить запрещали, но своеволием Вера явно не уступала первому мужу.

Ксения с трудом разлепила веки. Полумрак спальни раскрасился золотым светом – заходящее весеннее солнце падало аккурат на задернутые бежевые шторы. В комнате отчетливо пахло духами Immortal. Надо же, она и не обращала внимания, насколько любимый аромат пропитал ее вещи – от нижнего белья до баночек с кремами на столике перед зеркалом-трюмо. Когда несешься вперед кометой, то тебе не до мелочей. Теперь же, она словно начала смотреть под другим углом, будто слепец, внезапно вернувший зрение. Мелочи кажутся существенными; грядущие события даже не страшат, а угнетают, делают безвольной тряпичной куклой. Она готова услышать о себе нелицеприятные вещи. Однако не готова увидеть в глазах близких терновые колючки укоров, осуждений, презрения.

- Ксения! Хватит прятаться. Не будь нашкодившей девчонкой!

Тем временем, Вера Петровна успела сесть в кресло рядом с кроватью. Ее седые волосы уложены в элегантную прическу. На носу очки в тонкой оправе с изящной цепочкой. Лицо хоть и морщинистое, но старость обошлась с первой любовью Вадима бережно, даже благородно. Не испещрила тонкой паутиной морщинок, не иссушила кожу печеным яблоком, а добавила красок мудрости, разбавила гладкость витиеватостью. Не старуха. Отнюдь. Приятная дама без определенного возраста, гордящаяся своим опытом, пройденным путем.

- Вера Петровна, я бы хотела…

- Я бы тоже хотела, дорогая моя, – безапелляционно выдала свекровь. Ксения внутренне содрогнулась, готовя себя к гневной отповеди о прошлом. Однако Вера, который раз, удивила: - Хватит изображать из себя улитку, залезшую в раковину. Или страуса, или черепаху. Метафор много. Умная баба, сама выберешь определение по нраву. Мне надоело смотреть на тебя в состоянии овоща.

- Можно подумать, я в восторге, - хмыкнула телеведущая, на миг ставшая той «Мраморной Дианой», к которой привыкли за последние годы. – Хочу подняться, сделать хоть что-нибудь, а тело назад тянет. Чувствую себя бабочкой пришпиленной. Сил нет ни на что…

- А поговорить? – серые глаза смотрели внимательно, выжидательно.

- Нужно? – безучастно спросила Ксения, понимая, что пришпиленной бабочкой она стала именно сейчас, под пристальным и проницательным взглядом мудрой, опытной, довольно-таки резкой в суждениях женщины. Вера всегда ратовала за справедливость. Даже в ерундовых вопросах.

- Не мне, тебе, дурочка, нужно!

Во рту сделалось сухо. Язык внезапно сделался ватным. Хотелось вымолвить хотя бы слово. Попросить свекровь удалиться. Можно же прикрыться усталостью, болезнью, слабостью… Да чем угодно, лишь бы не плавится под изучающим, колющим, что тонкий и острый стилет взглядом, давящим на безысходное чувство вины.

- Ксеня, выслушай. Я не люблю, когда ко мне в душу лезут сочувствующие. После развода с Вадимом их были сотни. Люди не могли понять одного: мне от них не это нужно! Вот и к тебе я не лезла. Подумала, сама расскажешь, как созреешь. Крепкий ты орешек, милая моя! Зрела годы! Думаешь, я такая недальновидная тетка, которой лапшу на уши навешать можно. Да, Вера Петровна, наслышана о папе Андрюши, о вашем муже. Что вы, такой актер, мужчина-красавец! Ой, не довелось мне с ним свидится… Ох, Ксюша! Да я глаза твои бегающие, блеск лихорадочный сразу просекла. Застынет у плаката Вадима в офицерском мундире. Да-да, том, где взгляд у него вдаль направлен, на смерть он там идет… И стоит столпом соляным. В глазах боль адская, как душа твоя воет волком внутри. В молчанку играть – дело неблагодарное. Не для других. Для себя самой.

Ксения воззрилась на свекровь с каким-то суеверным ужасом. Мысли скакали блохами в голове – из угла в угол, из одного в другое; кружились вихрем, подбирая за собой слова. В горле стоял ком. Говорить совершенно не хотелось. Не верилось.

Судорожно всхлипнув, она смогла выдавить:

- Все всё видели, знали, догадывались… Кроме Андрея… Вера Петровна, простите меня. Я испортила жизнь вашему сыну… Я…

- Ксень, как думаешь, Вадим мне жизнь испортил? – резко спросила свекровь. Выжидательно смотрела, не моргая. Не сбежать от ответа.

- Не знаю, - тихо прошептала Ксения. – Вам виднее. У вас же есть общее – сын.

- Вот и я о том же! У вас с Андреем тоже общее - сын. Да, я видела, что ты не сгораешь от страсти рядом с моим Андрюшкой. Но так это и не тот сорт мужика, который за собой на край света уведет. По большей части его воспитанием занималась моя мать – училка на пенсии. Кого мы с ней на пару могли вырастить? Две бабы псевдо-интеллигентки. Хорошо хоть я «умных советов» не послушалась, когда с Вадимом развелась. Не препятствовала встречам с сыном. Не отказывалась от помощи. В том числе материальной. Заметь: не алименты выжимала, а именно брала то, что он давал. Сам. Без лишних напоминаний. И не чуралась напомнить: «Вадик, у Андрюшки сильная аллергия. Нужны лекарства импортные, достать не можем». Или: «Вадик, в школу бы сына собрать». И Вадим всегда был рядом. Прибегал, помогал, участвовал в жизни нашей, хоть кому-то это и не нравилось. Я никогда не ругала бывшего мужа. Это мне он «бывший», а сыну – отец родной, единственный. Ты можешь сказать теперь, что ты сломала жизнь Андрею? Ты его держала, встряхивала. Он ориентир увидел, стремился. В облаках перестал витать, романтик наш недобитый. Нет, Ксюш, ты появилась в нужном месте, в нужное время.

- На свежей могиле Вадима появилась. Осенью. Дрожала на лавочке. Вещей теплых не было. В чем из Ялты вернулась, в том на кладбище и поехала. Тихо себе скулила. И тут из темноты силуэт вырисовался: куртка, запах, сигареты. Думала, что Вадим вернулся. Не его похоронили. Это всё бред, вранье. Вот он – руку протянуть. Прижаться всем телом. Целовать лицо. Реветь в три ручья от радости – живой! А когда поняла, что ошиблась, то… То не смогла отпустить! Решила, пусть другой, пусть младше, но есть в нем частичка Вадима, хоть что-нибудь, но я себе оставлю. Привыкла тайком у других воровать. Ни одна душа живая о нас с Вадимом не знала, кроме бабули моей. Андрей тоже не знал. Мне так страшно было. Осудит, не поймет, уйдет… И я опять одна. Совсем одна! До Вадима было проще, а после него – хоть следом, с крыши камнем вниз! Смалодушничала, не призналась. Когда Андрюша мне предложение делал, то я у Вадима внутренне благословение спросила. Как будто он стоял рядом с нами. С укором смотрел: «Что же ты, ведьма моя, делаешь. Пацана моего за собой в топи уводишь, губишь, как себя рядом со мной». Я слышала его голос. Знала его слова. Но не могла отказать себе в ощущении – теперь Вадик всегда рядом. Хотя бы в его, вашем, сыне. Я его заранее уже любила. По рассказам. По разговорам. Знала о существовании. Вадим так всегда о нем с гордостью говорил…

Слова слетали с губ сами по себе. Приглушенные всхлипы парализовали горло. Слезы прожигали веки. Ранили изнутри алмазными шипами. Лились по щекам ручьями, что талый снег с пригорка. А внутри делалось легко. Тревожные мысли, копившиеся годы, точно камни, обрывались с утеса, срывались в бездонную пропасть. Страх растаял туманной дымкой, уступил место надежде на облегчение. Оказалось – так просто сказать о том, что таилось в закромах души долгие годы. Есть рядом человек понимающий. Он не осудит. Примет и поймет. Сначала случайный собеседник – молодой батюшка около часовни. Он разворошил ее память, смог разговорить. Страх откровения исчез, словно дым в ясном небе. Теперь же свекровь – единственная близкая женщина, что осталась в ее семье. Она поймет. Она всё всегда понимала…

- Плачь, девочка, плачь. Давно пора, - сухая и прохладная ладонь коснулась лба, погладила волосы. – Ксюша, дурочка. Надо было раньше сказать. Снять груз. Мы бы придумали вместе что-нибудь. Думаешь, я осудила бы? Клеймо на тебе поставила? Вадим в последние годы для меня стал близким, братом, другом. Мы вместе взрослели, учились быть парой. Не вышло. У меня никого нет из братьев-сестер. У него тоже. Мы стали друзьями. Родители непутевые, а друзья хорошие.

Вера засмеялась совсем не старческим дребезжащим смехом. Легко, игриво, мелодично.

- Вы давно в курсе? – тихо спросила Ксения, понимая – сейчас внутри ее обжигает стыд.

- С самого начала. Андрей воодушевленно рассказывал о девушке, которую на могиле отца встретил. Не чокнутая поклонница, а вполне милая, спокойная, горюющая по-настоящему. Костя пару раз обмолвился о том, что Анька в пролете, у Вадима зазноба есть, с которой «всё серьезно». Сам он ко мне приходил, размышлениями делился. Имен не называл. Ничего конкретного, но было видно – есть та, кем я не стала.

Взгляды женщин пересеклись. Ксения судорожно всхлипнула, замотала головой. Как можно поверить в то, о чем запрещала думать себе и тогда, и последующие годы? Вадим четко дал понять – между ними лишь «секс». Странное слово, для человека из той страны, означающее нечто порочное, пагубное, нехорошее априори. А теперь ей утверждают обратное. Рушат все установки, барьеры. Убирают стены, коими она оградила себя много-много лет назад.

- Не веришь мне? Зря. Я сумела тебя вычислить. Андрюшка… Он видел то, что хотел.

- Я, я… Вера Петровна, я не заслуживаю… Вы зря так со мной, - сквозь слезы прошептала Ксения. – Простите…

- Это что за новости? Ты мне дочь, хоть мы с тобой в одном клубе имени Метлицкого состоим. Сестры то ли по счастью, то ли по беде. Честно скажи: хорошо с ним было?

Ничего не оставалось, как лишь кивнуть головой, сглатывая соленые слезы. По-другому выразить отношение к Вадиму было просто невозможно. Столько слов крутились, столько хотелось сказать, но слезы, приглушенные рыдания мешали.

- То-то! Не знаю, каков Вадим был в последние годы. Мне он еще зеленым, но ретивым достался. Всё на руках носил, стихи читал, охмурял знатно. Да и в быту можно было на него положиться. Я увидела, что мы ему мешаем, когда время пришло. Решила отпустить. Я о разводе ему сказала. Не он от меня удрал, как принято считать. Слышишь? Я его опустила. Прошло чувство первое. Пора была искать что-то новое. Взрослое. Без иллюзий. Единственное, на чем Вадим настоял – никакого официального брака до совершеннолетия Андрея. Отец он один. Никаких мужиков, двойственности, отчимов. И хоть с нами не жил, но помогал так, как у других баб с мужьями не было. Я не особо стремилась снова замуж. Хотя были ухажеры. Романы случались, даже с актерами. Я тогда на «Мосфильме» считалась одной из лучших помощниц по подбору кадров. Мужики через меня хотели роль получить. Помотала я им нервы, Ксюха! Развлечение то еще было.

Ксения недоуменно смотрела на мать Андрея. Не видела еще ее такой. Даже тогда, в советское время, когда она впервые перешагнула порог ее квартиры, где стены были увешаны портретами Метлицкого. Это был его храм. Место, где память о нем хранилась в первозданном виде без утайки, купюр, без «эффекта ореола». Еще тогда, будучи молодой девушкой, она уже хотела поговорить по душам, максимально откровенно с первой женой Вадима. Сказать, что понимает ее, в надежде на взаимность. И не смогла… Задушила порывы, поддалась страхам… А теперь всё оказалось зря. Хрупкий хрусталь иллюзий лопнул, больно поранил осколками, оставил незаживающие рубцы на сердце.

- Хорош реветь. Я вот что подумала. Негоже тебе в таком виде по телевизору мелькать. Чтобы ты не сказала, всё равно будет выглядеть оправданием. Да еще не сдержишься. Майку за патлы оттаскаешь.

Телеведущая хмыкнула, пытаясь утереть слезы тыльной стороной ладони. Представилась картина: она и госпожа Самохина в прямом эфире затеяли настоящую свару, до которой далеко базарным торговкам. Рейтинги взлетят до фантастических отметок. Нет уж, такой радости телезрителям она не доставит. Не потеряет себя. Не ринется в вульгарную драку, хотя, ой, как хочется!

– Ксюша, теперь надо думать, как выпутываться будем. Наши проблемы могут стать всеобщими. Я знаю, каково это. Через развод проходила. А в те годы это считалось первым грехом из множества надуманных. Сколько грязи выслушала, отбивалась, как могла. – Вера вздохнула. Выпалила: - На эту чертову программу пойду я. Не спорь! У меня с Анькой давние счеты. Еще со дня похорон. И книжку ее поганую пора разнести в пух и прах, так сказать, официально. Устрой мне проход на съемки. Как-нибудь договорись, чтобы я в массовке оказалась. А там дальше – дело техники. Потребую микрофон и выдам на-гора им всё. Пусть сами в помоях утонут!

Глядя на довольную Веру Петровну, Ксения и не вздумала возражать. Только на душе защемило от тоски по былому. Как никогда, сидящая перед ней женщина напоминала другую – любимую бабушку, не боящуюся преград, испытаний, кривотолков за спиной.

- Поспи, приди в себя. Всё образуется, Ксень. Мы все с тобой.

Свекровь грациозно поднялась с кресла, не спеша покинула комнату, оставив женщину в одиночестве посреди золотистых сумерек, меркнущих с последним лучом заходящего солнца. Спальня погрузилась в темноту. Свет включать абсолютно не хотелось. Наконец-то, ночь не пугала. По углам не мерещились призраки прошлого. Душа словно сбросила железные оковы, держащие ее столько лет в темнице страха. Сон мерно забирал в свои объятия…

***

Парой слов капелькой нежности
Я тебя, я тебя…
Одного до бесконечности
Как огня, как огня…

Пальцы нежно скользят по обнаженному плечу, ласкают кожу, дарят трепет. Губы касаются прикрытых век. Ее голова покоится на груди мужчины. Он сильный, настоящий, теплый, живой.
Нет и не было той давней грозы в городе, молний, рвущих фиолетовыми всполохами темные небеса. Облака не клубились в выси. Ее душа не разрывалась на части от невыносимой боли. Она не видела, как танцуют на ветру веточки ив, не сидела на скамейке с безучастным видом. Не ощущала косых струй дождя. Не шла в обнимку с молодым парнем по обители мертвых. За ними не следили осенние звезды и ангелы с надгробий. Она еще не знает, что это ЕГО сын.

Снова прикосновение – легкое, бережное, дразнящее. Сердце бьется учащенно, дыхание прерывается. Его объятия. Ощущения сильного тела. Покой окутывает пеленой. Истома накрывает волной. Каждая клеточка тела сейчас нежится в его объятиях.

- Мне так с тобой хорошо. Я чувствую себя в безопасности, - ее голос тих, покорен, нежен.

- Мы сейчас, Ксюха, как никогда, беззащитны. Без одежды. Расслабленные. Измотанные. Счастливые, - его голос окутывает похлеще паутины – бархатной, теплой паутины. – Спасибо.

Она поднимается на локте, заглядывает в его глаза. Там плещется сапфировое море. Пучина затягивает. Хочется смотреть туда вечно, любуясь разными оттенками – реакцией на эмоции обладателя этих глаз. Сейчас синий цвет похож на ягоду индиго. Значит, ему хорошо с ней. Он счастлив, безмятежен. Сбросил маски. Стал собой. С ней он может расслабиться, ничего не доказывать. Просто любить ее тело. Доставлять удовольствие. Брать то малое, что она способна ему дать.

- Это тебе спасибо, - она жарко шепчет ему на ухо. – Мне очень хорошо. С тобой я летаю. Ты мне крылья подарил. И мы с тобой летим над Москвой, над миром. Убегаем от всех.

Её губы целуют его скулы. Пальцы скользят по подбородку с небольшой ямочкой посредине, исследуют очертания лица. Он усмехается. Ловит губами ее пальчик, нежно облизывает. Она понимает – новый виток чувственной игры начинается. Снова она будет извиваться под его телом. Будет чувствовать его резкие движения. Станет просить еще, еще ощущений целостности. Он заполнит ее до конца. И тогда вновь она переживет полет. Они вместе будут парить выше домов, крыш, даже облаков в весеннем небе.

- Я тебя не заслуживаю, ведьма, - тихо бормочет он. – Девчонка глупая, что ж ты делаешь… Мое место на дыбе. Меня скоро казнят прилюдно. И ты себе место рядом со мной пригрела…

Тяжкий вздох. Его руки тянутся к прикроватной тумбочке. Он вытряхивает сигарету из пачки. Берет ее краешком чувственного рта. Вертит в руке зажигалку. Щелчок. Небольшое пламя. Он закуривает. Выпускает терпкий дым ноздрями – хищно, безумно привлекательно. Так умеет только он.

- Ну что может случиться? Никто не узнает.

- Ксюха, зря я это начал, зря. Теперь ты – моя боевая точка. На себя давно начхать. А вот ты… Хочу спрятать тебя. Не показывать никому. Моя. Ты только моя.

Он берет пепельницу с тумбочки. Тушит сигарету. Возвращает назад стеклянную безделушку. Крепко прижимает к себе девушку.

- Не отпускай меня. Не уходи, - просит она. Это мольба, стон, желание…

- Когда-нибудь уйду, но не сейчас, Ксюша. – Он замолкает. Сосредоточенно вглядывается в ее лицо. Проводит подушечкой большого пальца по припухшим губам, еще не забывших силы и вкуса шальных поцелуев. – Как мне с тобой хорошо, ведьмочка моя. Я с тобой дышать научился в полную силу. Не могу остановиться. Знаю – надо! Пора прекратить тащить тебя следом за собой, а не могу. Задохнусь сразу.

- Как и я, Вадим, - обреченно говорит она. Словно нарушает все поставленные барьеры. Заходит в тайную комнату, куда долгое время путь был заказан. – Я без тебя не могу. Не бросай меня.

Он молчит. Бережно перебирает ее каштановые пряди. Сердце в его мощной груди стучит с удвоенной силой, словно запоздалый путник в ночи ломится в закрытую дверь постоялого двора. Пальцы продолжают ласкать ее плечи. Другие слова. Не те, что говорят двое. Не те, что воспеты трубадурами в балладах. Не те, что шепчут влюбленные в ночи. Но смысл тот же. Главное – поверить! Принять, признать…

Больно ему. Больно ей. Они не хотят признавать очевидного. Только оба понимают, насколько сильно то, что началось играючи. Одна июньская ночь. Взгляды. Поединок. Вызов. Притяжение. Они не могут остановиться. Они – марионетки на ниточках, дергаются в руках незримого кукловода. Самая малость, и тогда изменится всё – он не идет в ее квартиру. Она не приглашает его. А сил переиграть всё по-новому нет. Тысячу раз они проживут тот миг. И тысячу раз его губы накроют ее губы, разум умрет под напором безудержного желания. Тысячу раз он уйдет летним утром, чтобы потом осенним вечером заключить в объятиях ту, без кого дышал все годы в пол силы. Всё так, как должно быть…

- Я пойду, Ксюш, - с трудом произносит он, нарушая осязаемую тишину, повисшую в комнате. – Репетиция скоро. Завтра спектакль. Твое место ждет.

- Не уходи, пожалуйста, - испуганно лепечет она, пытается удержать его, изгибается кошкой, трется о его плечо.

- Надо, ведьмочка моя, надо. Я уйду, а ты должна остаться. Не время тебе.

- Вадим, пожалуйста, останься со мной. Мне холодно, - говорит она, не понимая, почему.

Сразу в комнату пробрался мороз. На окнах появился иней, расписал стекла причудливым узором. Изо рта вырывается облачко пара. Тело сотрясает озноб. Зима врывается в комнату стремительно. На мебели, полу, подоконнике – везде иней.

Она по-прежнему сидит на кровати, среди смятых простыней. Каких-то пару минут назад они сливались воедино. Здесь. На этой кровати. А теперь она обнажена. Кутается в простынь. Трясется в лихорадке. Он уже одет. Темные джинсы. Чуть расклешенные. По моде конца семидесятых годов прошлого века. Рубашка-поло. На воротнике узор. Яркой краской нанесен цветок. И в темных волосах его алеет гвоздика. Нет! Это не цветы и вышивка. Кровь, что стекает из раны. Струится по виску змейкой, впитывается в мягкий хлопок рубашки, разрастается. Вместо узора уже багряное пятно. Одежда медленно окрашивается в алый цвет. Набухает влагой. Он медленно растворяется. Его силуэт тает…

- Вадим, не уходи! – отчаянный крик. – Не надо, прошу тебя. Будь со мной!

- Не могу, Ксюха. Я должен.

- Я с тобой пойду! Подожди, я оденусь.

- Тебе нельзя. Позже. Когда-нибудь… А пока знай – я тебя…

- Нет! Не говори! Нельзя! Они узнают, разлучат, не позволят нам быть вместе, не позволят нам жить, быть счастливыми, - она тараторит, а он всё больше становится призрачной дымкой.

- Надо было раньше сказать, - откуда-то издалека слышен голос. – Ксюха, ведьма, скажи! Ты можешь… Мне нужно…

Его уже почти нет в комнате. Разыгралась метель. Снег летит откуда-то свысока, наметает сугробы. Падает на плечи, волосы, усыпает постель белоснежным покрывалом. Она сидит не шелохнувшись. Снежинки застывают на ресницах. Слез нет. Они горячие, могут согреть. А их нет! Вместо слез на ресницах – застывшая вода. И она не тает.

А его силуэт всё тает, тает… Исчезает… Растворяется в снежном мареве, теряется в круговерти…

- Скажи…

- Нельзя, я не могу, Вадим. Не уходи, - она хочет зарыдать, но не может. – Не уходи, - хрипит, давится словами. – Я тебя…

Снежная буря посреди комнаты. Завывает ветер. Метель швыряет белые хлопья, слепит глаза, попадает в рот. Она так и не сказала. Не смогла. Ведь ясно всегда знала – нельзя об этом говорить. Больно, невыносимо больно будет потом, когда он уйдет. Не так, как сейчас. Он просто должен уйти. Их совместный полет – не вечность. Она знала об этом, когда взяла ключи от его квартиры. А теперь… Как сказать, если его нет? Кому? Уже не важно, ничего не важно. Холодно. Он тоже холоден, как лед, снег, талая вода в полынье. Его нет. Давно нет. Она осталась одна. Без него…

- Вадим, вернись! – кричит она в пустоту. И лишь метель вторит ей, подпевает ветер. Снежные хлопья танцуют вокруг. Нет никого. Она осталась одна. Замерзает. Падает в снежную перину. – Вадим, я…

Немеющие губы, скованные морозом. Резные снежинки, украшают ее замершее скорбной маской лицо. Волосы кажутся седыми. Сердце отказывается биться, замирает, делает малые толчки. Кровь в венах стынет. Густеет. Жизнь по каплям утекает. С последним выдохом. С последним облачком пара, вырывающегося из приоткрытого рта. Метель устраивает дикую пляску, погребая ее тело, скрывая от того, кто может случайно оказаться здесь, где еще недавно он гладил ее плечи, а она так и не смогла признаться ему в любви.

***


Проснувшись, Ксения обнаружила смятое одеяло на полу. Сердце в груди трепыхалось подбитой птахой. Она не понимала до конца, что ей приснился сон. Озиралась по сторонам в надежде увидеть Вадима. Рядом не оказалось никого.

Андрей временно перешел в кабинет, дабы не мешать жене болеть с комфортом. Одиночество, послевкусие дурного сна погнали Ксению прочь из спальни. Все еще ощущая всем телом дрожь, женщина открыла дверь кабинета. В окно тонким серпом заглядывал месяц. Свет уличного фонаря падал пятном на пол. На диване спал Андрей, укрывшись стареньким пледом. Ксения провела дрожащей рукой по его волосам. Теплый. Живой. Здесь и сейчас. Слава Богу, хоть он никуда не ушел!

- Ксюша? – муж встрепенулся, моментально проснулся. Сбросил плед, поднялся. На нем были пижамные брюки. Торс обнажен. Не такой мощный, не такой развитый, но всё же, всё же… Привлекательный зрелый мужчина.

– Что случилось? – встревоженно спросил он. – Как ты, моя хорошая?

- Я… мне кошмар приснился, - пролепетала она.

- Да ты дрожишь! Пойдем, - приобняв жену за плечи, поправляя тонкие лямки ночной сорочки, Андрей повел ее назад, в спальню.

Подойдя к кровати, он остановился, помог Ксении улечься в постель. Она вцепилась в его руку.

- Пожалуйста, не уходи. Прошу тебя. Не оставляй меня, - находясь во власти сновидения, прошептала женщина. – Я замерзну без тебя.

- Ну что ты, Ксюш, я рядом, я здесь, - Андрей улегся к ней, прижал к себе, поцеловал макушку. – Не надо дрожать. Давай укроемся, вот так.

Оказавшись под одним одеялом с мужчиной из плоти и крови, Ксения ощутила, как внутренний мороз уходит. Ее тело медленно нагревается, кровь возвращает себе способность двигаться по венам. Сердце начинает входить в ритм. Кошмар не выходил из головы. Она так и не смогла сказать те самые слова. Не смогла признать чувств. До сих пор ужас сковывает при мысли – надо было признаться ему еще тогда.

- Не уходи, - прошептала вновь она, стараясь прижаться как можно теснее к мужу. К сыну того мужчины, что заморозил ее сердце, сделав похожей на мраморную статую работы античного скульптора.

Снег, метель, заиндевевшие губы… Они никуда не делись. Остались в душе, едва она подумает о чувствах к Вадиму. Закрыв глаза, Ксении показалось – она вновь спит, грезит наяву. Изменился запах кожи того, кто прижимал ее к своей груди. Изменился ритм биения сердца. Руки обрели другую силу, иную нежность. Снова ей захотелось почувствовать крылья и летать, стать свободной, не думать о завтрашнем дне…