Sandrine Lehmann:
» Глава 26
Глава 26
Очередной заводной йодль позволил странной парочке, состоящей из француза и швейцарки, показать, что не только баварцы умеют танцевать баварско-тирольские танцы. Отто с удивлением понял, что они оба - как минимум, танцоры выше среднего уровня. Ноэль просто любил танцевать, Рене вроде бы упоминала, что много лет занималась танцами, так что все было бы вполне естественно... если бы не какой-то почти неуловимый нюанс. Они двигались и выглядели так, будто являются партнерами (и не только по танцам) уже лет сто и знают друг друга как облупленных. Ноэль вел, Рене подчинялась, и у них здорово получалось, и еще... она так выглядела, черт бы ее подрал. Раскраснелась, растрепалась, глаза сверкали, ноги мелькали над дощатым полом. И чертов Пелтьер так и ел ее глазами. И не только он один. За соседним столом несколько мужиков позабыли о своих братвурст и пиве и таращились на Рене. Она встряхнула головой, Отто увидел, как шпилька вылетела из тяжелого узла растрепавшихся волос, ударилась об пол и отскочила в сторону. Еще одна стукнулась о плечо Рене, описала дугу в прокуренном воздухе и исчезла из вида. И произошло неизбежное - тяжелая копна черных блестящих локонов вырвалась из плена оставшихся шпилек и заколок на плечи и спину, вызвав волну аплодисментов, улюлюканья и одобрительного свиста из зала. Черт, эта Рене. Ромингеру хотелось схватить ее и немедленно трахнуть. И наверняка, не у одного его возникло подобное желание. Ноэль явно стоял в очереди, не говоря уже об этих чуваках за столами вокруг. Отто вспомнил, как Рене прикрывалась волосами, когда впервые разделась для него неполных 3 недели назад. Сейчас подобная стыдливость явно осталась в прошлом. Этот чертов топ вместе с лифчиком могли бы с тем же успехом быть совершенно прозрачными или она могла не трудиться их надевать - она была все равно что голая даже не до пояса, а намного ниже.
Быстрый танец кончился, и мужики на сцене, может быть, чтобы дать паре дня время остыть и отдышаться, временно отложили свои инструменты. Заиграла запись. < Это было нечто совсем другого рода, не имеющее никакого отношения к йодлям - вроде бы джазовая композиция, не то чтобы медленная, скорее даже быстрая, но... черт, лучше бы они этого не делали. Ноэль по-хозяйски положил руку на голую поясницу Рене и повлек ее в довольно быстром, но плавном и каком-то очень томном и чувственном почти до непристойности танце. «Я одержима тобой, ты - мое наваждение», - пел низкий, хриплый, теплый женский голос. Боль в руке, Отто, вздрогнув, бросил взгляд вниз - сигарета догорела до фильтра, обожгла пальцы. Он ожесточенно раздавил окурок в пепельнице.
Рене слегка откинула голову на плечо и назад, как иногда во время секса. Когда она так делала, Отто всегда целовал ее шею, под ухом, между ключицами, и он слишком хорошо знал приятеля, чтобы не понимать, что и Ноэль с удовольствием проделал бы то же самое. Но этим дело не ограничилось. Верхняя половина ее тела была отклонена назад, ее грудь, которая выглядела намного более бесстыдно, чем если бы Рене была раздетой, притягивала все взгляды, голый живот терся об одежду Ноэля, а бедрами они прижимались друг к другу. Рука Пелтьера скользнула с ее талии наверх, он пропускал пальцы сквозь густой черный шелк ее волос, обхватил ее плечи, привлек к себе, Отто даже подумал, что сейчас поцелует, но Ноэль резко отстранился, будто стремясь не поддаться искушению. «Повезло тебе», угрюмо подумал Отто. «Поживешь еще. Может быть. Если не будешь распускать руки...»
К сожалению, Ноэль Пелтьер не умел читать мысли, а может и не хотел. Его рука ненавязчиво переместилась вниз - с плечей на спину, на поясницу, обхватила круглую, упругую попку девушки, туго обтянутую синими джинсами. Резким, ловким движением танцор заставил партнершу проделать пусть несколько старомодное, но очень эффектное движение - сильный, глубокий прогиб назад с опорой поясницей на его ладонь. Волосы Рене облаком обрушились почти до пола, грудь выпятилась, до отказа натянув тонкий шелковистый трикотаж топа, который задрался вверх, обнажая тонкую белую кожу на ребрах, весь ее живот до выступающих тазовых косточек.
Отто понял, что только что врезал кулаком по столу. Черт. Ему хотелось разбить что-нибудь, заорать, избить кого-нибудь до полусмерти, ввязаться в какую-нибудь мерзкую драку с поножовщиной, что угодно, только бы не смотреть, как Рене обжимается с Ноэлем. Он доверял этим двоим так, как только вообще был способен доверять какому бы то ни было человеческому существу. Ноэль, каким бы клише это не звучало, был ему как брат. Рене... зачем о ней думать? Он хотел ее бросить, но боялся причинить ей боль. Ноэль - тоже мужчина, как и Отто, точно такой же молодой и здоровый натурал, не слепой при этом. Как он может не отреагировать на такую девушку? Если Отто сам, впервые увидев Рене в этой кофтенке в день их знакомства, незамедлительно положил на нее глаз, почему бы и Ноэлю не сделать то же самое? К нему никаких претензий, пока он не предпринимает активных действий. Что касается Рене...
Отто выдернул из пачки сигарету, со стуком поставил на стол пустую кружку и, почти высекая из пола искры тракторными подошвами своих ботинок, направился к стойке. Он не хотел на это смотреть.
- Еще пива, - бросил он бармену.
Молодой парень с шикарными усами посмотрел на него сочувственно:
- Какое ты пил, приятель?
- Не помню. Без разницы.
- Францисканер подойдет?
- Да.
Он пересел за стойку, чтобы не смотреть на Рене и Ноэля. Но, как намагниченный, все равно повернулся к залу. Его взгляд упал на официантку, которая несла сразу шесть огромных кружек к одному из столов. Начала расставлять их. Кто-то из мужиков смачно шлепнул ее по заднице, девушка только улыбнулась. Твою мать, зло подумал Отто. Эта кельнерша, которую каждый тут считает вправе полапать, и которая ничего не имеет против этого, одета и то скромнее, чем Рене. Конечно, ее глубокое декольте и короткая юбка так и стремятся друг к другу, но по сравнению с Рене эта официантка просто одета как монашка, у нее всего-то и открыто, что верх груди и ноги немного выше колена. А Рене вообще все равно что голая, этот чертов топ, под который она надела какое-то другое белье, и джинсы совсем тонкие, очень откровенно обтягивающие все ее выпуклости и впадинки, которые он привык считать своими, своей безраздельной собственностью. Он снова посмотрел на танцующих. Медленная песня кончилась, началась другая - похожая, и все пошло по новой. Тесные объятья, томные плавные движения, интимные улыбочки и ее тело, выставленное напоказ.
- Даже если миллионер теряет одну марку, он не должен расстраиваться, - тихий женский голос прозвучал очень близко и ласково. Отто обернулся - перед ним стояла та официантка, которую можно было схватить за какое-нибудь место. Но ему не хотелось ее хватать. К белой рубашке был прицеплен маленький значок, на котором готическими буквами было написано ее имя - Ханни. Когда она подходила к их столику, Отто слишком занят был рассматриванием ее декольте, чтобы заметить этот значок.
- Что? - рассеянно и безразлично переспросил он.
- Такой парень, как ты, не должен расстраиваться из-за девчонки. У тебя их наверняка пруд пруди. - Она говорила с сильным баварским акцентом.
- Да, - мрачно сказал Отто и отвернулся, уткнувшись взглядом в свою пивную кружку. Ханни отошла обслуживать посетителей. Что бы она понимала, эта Ханни. Он расстраивается не из-за того, что потерял одну марку. Завтра он станет посмешищем для всего Кубка Мира - его женщина на его глазах тискается с его же лучшим другом.
Полкружки пива, которые он выдул залпом, не сильно успокоили его, напротив - привели в состояние тихого бешенства. Он едва удержался от того, чтобы снова попробовать кулаком прочность дубово-каменной стойки бара. Нежное прикосновение к плечу, поцелуй куда-то в район уха. Рене. Сейчас она пришла пообжиматься с ним. Только завелась-то она пораньше. И не на него.
- Что тебе надо? - отрывисто спросил он, не глядя на нее.
- Тебя.
- Да ну? А где же наш танцор - пошел отлить?
- Отто! - весело удивилась Рене, прижимаясь виском к его плечу. - Да ты, никак, ревнуешь?
- Нет! - грубо ответил он, стряхивая ее с себя. - Еще чего!
- Почему ты сердишься? - удивилась она. - Отто, мы просто танцевали!
- Вы не просто танцевали.
Он понимал, что ведет себя как кретин, и от этого приходил в еще большую ярость. Он, черт подери, не ревновал! Ему просто было противно, что все так и облизывали ее глазами, а Рене, которую он дразнил ботанкой и считал скромницей, делает вид, что все нормально. Его бесило, что Ноэль пускал слюни на его девушку. Отто не помнил, бывало ли такое, чтобы он отбивал девиц у приятеля - возможно, если не он сам, то кто-то из подружек Ноэля давал ему понять, что не прочь переметнуться, и наверняка бывало так, что он не возражал. Но это не имело значения. Его выводило из себя, что завтра весь Гармиш-Партенкирхен будет знать, что его девчонка при нем висла на Пелтьере. Была бы она для всех, как прежде, его подстилкой, никаких проблем бы не было, но он сам так постарался, чтобы все считали, что Рене - его девушка. Ее репутацию спас, свою - угробил.
- Я же не виновата, что ты не танцуешь, - промурлыкала Рене, снова начиная ластиться к нему, как голодная кошка. - Если бы ты танцевал, я бы не пошла с ним.
- И не выставляла бы себя напоказ?
Она слышала, что его голос немного дрожит от ярости, понимала, что вызвала его гнев, но никак не могла взять в толк, чем. На какой показ? Что за бред? Если она любит Отто, это же не значит, что она не может потанцевать с кем-то другим?
- Отто, я вовсе не выставляла себя напоказ. Ты ведешь себя глупо! Ты как собака на сене! Сам не танцуешь и другим не даешь! И потом, ты же сам разрешил...
- Что я разрешил? Тискаться на виду у всех?
- Ты просто пьян, - рассердилась она. - Тебя именно это волнует? Что на виду у всех?
Ему надоел разговор. На него вдруг навалился весь этот день - фрирайд, трещина, в которую он в самом деле чудом не сорвался, рука, которая продолжала болеть как сучий потрох, без малого три литра выпитого пива, почти голая Рене на виду у толпы пьяных сальных придурков, Ноэль, который тискал ее... Отто боялся, что сорвется. Заорет, ударит ее. Остаточный адреналин после фрирайда и трещины, много пива, злость, ревность и неудовлетворенное желание вместе давали взрывоопасную смесь. Он поднялся с барной табуретки, намереваясь уйти отсюда. Хотя бы вернуться за стол (за которым сидел Ноэль и уже что-то уплетал - весь стол был заставлен едой) Главное, подальше от Рене. Но она ничего этого не понимала - он встал, и она уверенным, грациозным движением прижалась к нему всем телом. И поцеловала его в губы. Отто обхватил ее голову и отвечал на поцелуй, вкладывая в это все разрывающие его идиотские чувства. А потом резким движением развернул спиной к себе и притиснул к стойке. Процедил сквозь зубы:
- Так тебе нравится выставляться напоказ? Ну так давай выставимся по-настоящему!
Его левая рука сжала ее грудь, правая полезла под джинсы - с трудом, запястье болело, и джинсы были очень тесные. Неловкая возня разозлила его еще сильнее, он смог засунуть под ее джинсы и в стринги мизинец и безымянный палец - именно так, как ему было нужно. Рене ахнула:
- Мне больно! Перестань!
- Чего вдруг?
Большим пальцем он уперся в ее пупок, это тоже было очень больно. Когда они занимались раньше любовью, он тоже часто ласкал ее одновременно в нескольких местах, но сейчас он причинял боль; сейчас это не имело отношения к сексу, а только к наказанию, унижению и собственности. Она попыталась освободиться, вырваться из его рук, которые сейчас были такие же ласковые, как кандалы. Но ничего не вышло - он был в разы сильнее. Он тискал ее, она слышала его быстрое, тяжелое дыхание, ее рука, шарившая по стойке, нащупала ручку пивной кружки. Подняв глаза, Рене натолкнулась на растерянный взгляд бармена. Всхлипывая от боли, обиды и бессилия, девушка вцепилась в кружку Отто, мечтая выплеснуть пиво ему в лицо. Но она не сделала этого. Частично потому что ей просто не хватило решимости, она боялась, что он сделает еще хуже, частично потому, что не успела созреть - ему этого показалось мало, и он прорычал:
- А вот теперь мы покажемся всем как надо!
И рывком повернулся к залу вместе с ней - она по-прежнему прижата спиной к его телу, его левая рука мнет ее грудь, правая на животе и под джинсами. Большинство не обратило внимания, конечно, но некоторые потрясенно затихли, несколько голов повернулись в их сторону, еще, еще...
- Прекрати! - Рене отдала бы многое, чтобы не плакать в довершение ко всему перед чужими людьми, наблюдающими за происходящим с обалдевшим видом. Но она никак не могла удержаться, она плакала от боли и унижения и потому, что не могла понять, что за дьявол вселился в ее любимого Отто и почему он так поступает с ней. Ей было больно и страшно - куда больнее и страшнее, чем в тот вечер почти месяц назад, когда она лежала на полу в холле в своей квартире избитая и изнасилованная.
- Я никогда тебе этого не прощу! - всхлипнула она.
- Какой ужас, - сказал он. - Пошли.
- Нет!
Продолжая тискать Рене, он поволок ее через темный, прокуренный зал к выходу, и люди замолкали, глядя на них. Она на секунду встретилась взглядом с Ноэлем - он сидел с белым от ярости лицом, она подумала, что он вмешается, но Отто уже вытащил ее в гардероб, сдернул с крючка ее жакет. Перед ними распахнулась тяжелая дубовая дверь на улицу, холодный воздух обжег обнаженную кожу. Рене боролась с Отто и ужасно жалела, что упустила момент с пивом.
- Какая же ты скотина! - плакала она. Он рывком распахнул дверцу стоящего перед входом в ресторан такси, затолкал ее на заднее сиденье и втиснулся рядом с ней. С переднего сиденья послышался испуганный голос:
- Я жду клиента!
Отто повернулся к шоферу и рявкнул:
- В Райндль. Быстро. - Рене увидела, что он сунул между сиденьями купюру в двадцать марок. Все, сопротивление таксиста было задушено в зародыше.
- Зачем ты это делаешь? - плакала она. - Перестань! Ты говорил, что не причинишь мне боль! Мне страшно!
- Черт, - пробормотал он. - Дерьмо... Черт...
Щелкнула зажигалка, Рене почувствовала, что он отпустил ее. Таксист снова подал голос:
- У меня некурящее такси, господин!
Отто не отреагировал, молча приоткрыл окно, отвернулся от Рене. Она опустила лицо в ладони и постаралась успокоиться, но слезы продолжали душить ее. До отеля они доехали всего за несколько минут.
Что на него нашло? Он чувствовал себя самым подлым и низким и самым несчастным из всех подонков, живущих на свете. Как он мог сделать это с ней? Они поднимались в лифте, он смотрел на ее бледное, застывшее, заплаканное лицо. Она уйдет. Никто не сможет простить такое. Он хотел, чтобы она ушла, и она уйдет. Кричи ура, Ромингер - ты добился своего! Никогда еще он не чувствовал себя дерьмовее. Оба молчали. Вот дверь в номер. Вспыхнул свет - Рене ушла отсюда несколько часов назад, вся пылая от нетерпения, красивая и полная надежды.
Он молча повернулся к ней, не глядя в ее глаза. Обнял. Снял с нее жакет - она осталась перед ним в своем красном топе и синих джинсах. Попыталась оттолкнуть его руки. Он чуть поморщился, когда она ударила его по больному запястью.
- Я не хочу, - прошептала она, когда он схватил ее и положил на кровать.
Он молча раздел ее. Он целовал и ласкал ее тело там, где несколько минут назад причинял боль, и она против своей воли оттаивала. Она и в этом была бессильна перед ним. Она была безоружна и против его силы, и против его нежности. Острый, сокрушительный оргазм заставил ее кричать, Отто быстро расстегнул свои джинсы и овладел ею, так, как они оба любили - резким, мощным ударом. Она стонала от наслаждения и ничего не могла с этим поделать. Ей было хорошо, и она ненавидела за это и его, и себя.
Потом Отто встал и застегнул джинсы. Он просто не мог здесь оставаться. Он не знал, что теперь делать. Она уйдет. Единственное, что он должен сейчас сделать - это извиниться, причем так, чтобы она простила, как бы невозможно это не казалось. Но он не мог этого сделать. Он оставил на столе бумажник, в котором лежала куча денег. Он знал, что, когда дверь за ним закроется, она сложит вещи и уйдет. Чтобы добраться до Цюриха посреди ночи, нужно много денег. Времени уже за полночь, он должен немедленно идти в кровать и пытаться проспаться, он пьяный как скотина, в 9 начинается официальная тренировка. Он тут, на минуточку, не чтобы пьянствовать и заниматься фигней, а чтобы соревноваться в скоростном спуске с сильнейшими спортсменами мира. Он сунул в карман сигареты и кредитную карточку, остановился, посмотрел на Рене, которая лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку. Еле слышно прошептал:
- Пока...
Дверь хлопнула.
...