Моргана:
о. Порока.
Флеймод. Море. Пляж.
Я недавно приехала в этот городок. Горожане сказали, что это остров Порока или Порок, а мне понравилось это название. Не скажу, что здесь прекрасно, как в раю, но по развлекаться можно. Теперь остается только найти: где и как.
Побродив немного по городу, ноги сами нашли приключений (я всегда за ними это замечала). Это была поляна – единственное, что я запомнила из местности.
А в воздухе летал запах похоти.
И столько криков. Мммм… Я бы облизала пальчики, если бы они уже не были заняты.
Рабыни суетились, визжали, кричали и, естественно, пытались убежать. А их догоняли, скручивали и наказывали. А я никогда не пробовала с девушками…
Охотники, так я их назвала, выливали свое желание на них. Беря из них всю жизненную силу. Это было бы противно, если бы не так захватывающе выглядело.
Меня привлекла одна пара. Девица, особо прытко убегала от насильника. А он не спеша продвигался к своей жертве. Хищник был развратен, не замечал кроме нее никого. Она упала на колено, а он тут как тут. Схватил ее за волосы, повернул личико на себя, даже посмел улыбнуться ей, а она уже дрожала, предвкушая казнь за побег. Он не заставил долго себя ждать. В этот момент я отвернулась. С ними и так все понятно. А что со мной то делать?
И я заметила его. Он сидел в сторонке и не принимал во всем этом безобразии участия. По одежде принять его за палача было бы… неразумно. Слишком уж рвано и скромно.
- Ты чего сидишь то? – подошла я к нему.
Он вздрогнул, как от кнута.
- Яяя… ээээ…
- Не ожидал, да?
Кивнул в ответ.
Блин, вроде бы вся эта история не прошла незаметной для меня. Вид той девчушки, которая боялась, но хотела… И моя реакция… Дааа, давно же у меня не было мужика.
Его глаза расширились.
- А ты сообразительный.
- Пожалуйста, не надо!
- А почему ты не хочешь? Боишься? Ты еще ни разу не пробовал?
Его еще больше расширенные глаза ответили на все мои вопросы.
- Не бойся мальчик, тебе понравиться.
Одной рукой я уже повалила его на землю. Он даже не сопротивлялся. Обидно. Снять с него штаны не заставило труда, правда, помучалась немного с застежкой. И напридумывают же ремни верности. Его мальчик-спаличик уже торчал, угрожающе большим. Я дотронулась до него пальцем. Парня затрясло, приглушенный всхлип вырвался из горла.
И тут какая-то бестия испортила мне все веселье. Ворвалась подобно урагану… А пыли то сколько…
Ремедио Алетре:
Фиона посмотрела на меня ошарашенно - наверняка, такого поворота она не ожидала. Потом вдруг нагнулась к отброшенному на траву рюкзаку, и на миг я похолодел: кто знает, что у нее на уме, а ну как вынет оружие и... Она и правда вынула оружие, тонкий нож с обоюдоострым лезвием, рукоять украшена, кажется, золотом - не разбираюсь я в этом, я и золота в своей жизни настоящего не видел никогда - и вдруг этот клинок оказался в моей руке, приятно тяжелый и очень холодный. Другой рукой она коснулась - так осторожно и легко, почти невесомо, что я едва почувствовал это прикосновение - моей ладони.
Интуиция меня все-таки не подвела, и мой жест девушка разгадала верно. И как-то странно было стоять напротив друг друга, два человека из разных миров, которые никогда не поймут, что хочет другой, но все же - единение, вдруг, откуда-то изнутри это странное чувство, и немеют кончики пальцев, и хочется одновременно обладать ею, это красоткой, ее красоту не скроет грубая одежда, даже под курткой видны женственные изгибы тела, и хочется припасть губами к теплой коже на спине чуть выше ягодиц, подниматься все выше, выше... Девичьи упругие груди так соблазнительны, но еще лучше - впадинка между ключицами, заветное место, да еще - коленки и щиколотки... Хотелось обладать ею - разъяренной хищницей, но и хотелось просто сидеть, гладить ее мягкие (наверное - мягкие!) волосы, шептать что-то на ухо, так, что больно сдавливает легкие и дымно, темно, трудно вздохнуть. Вместе смотреть дурацкие сериалы и пить чай, читать что-то веселое или наоборот - грустное, молчать и говорить всю ночь напролет.
На моих руках запищал, завозился ушастый зверек, и вдруг откуда-то пришла волна образов и чувств, словно отозвавшись на мои мысли. Холодная, цепенящая волна, она захлестнула меня, и я стал тонуть в ее мутных глубоких водах, и меня понесло куда-то, и слышал я крики, стоны, видел кровь, обнаженные тела, предающиеся самым мерзким забавам, вываленные из вспоротого живота внутренности, мужика, который надевал на дрель искусственный член и пытался вставить его в... Двух девок, натирающих друг друга дерьмом и мужика, который получал от этого оргазм, какую-то бабу и здоровенный пенис коня...
Меня чуть не вывернуло. Я не мог понять, что это и откуда, и мозг мой метался в дикой агонии. Огни мелькали передо мной, выплывали лица, искаженные похотью или ужасом, казалось, что этой оргии никогда не придет конец, и я только и мог наблюдать образы, полустертые, но слишком живые, и терпеливо, с отвращением ждать, когда все закончится.
Все вернулось на свои места. Пожалуй, такого я не видел никогда, хотя мнил себя человеком искушенным в искусстве любви, да и порнушку иногда посматривал - а кто не посматривает?.. Но это было что-то из ряда вон, что-то настолько резко расходящееся с человеческой природой, что просто не верилось, что такое бывает. И в большинстве увиденных картин в главных ролях я узнал недавнего расцарапанного хмыря.
Фиона побледнела и пошатнулась, ее рука дрогнула, а глаза стали совсем дикие и испуганные. Губы ее побелели и сжались в полоску, и вдруг она, еще раз качнувшись, упала вперед - я едва сумел ее подхватить.
Фиона:
Нет это же надо – хлопнулась в обморок, как кисейная барышня!
Ремедио смотрел на меня с искренним беспокойством, но кроме этого в его взгляде промелькнуло еще какое-то выражение и тут же исчезло.
- Спасибо, - я попыталась отстраниться и поняла, что он держит меня на руках. Обычно я очень настороженно относилась к чужим прикосновениям, однако, сейчас неприязни не было. Наоборот, появилось непривычное ощущение уюта. Прислушавшись к себе, я осознала, что не имею ничего против, даже если…
Но Ремедио явно принял мою задумчивость за недовольство, потому что сразу поставил на землю.
Ноги к счастью, не дрожали, и я отошла к рюкзаку, оставленному в траве. Подхватила его, потом, немного подумав, скинула кроссовки и, связав их шнурками, перекинула через плечо – так идти удобнее.
«Залезай, нам пора».
«Нет, - фыркнул Трис. – Я с Ремедио останусь, чтобы тебе не мешать».
Упади сейчас рядом метеорит, я удивилась бы меньше, но вступать в препирательства не стала. Коснулась руки Ремедио и показав направление, заскользила по тропе, держа размеренный, щадящий – вряд ли Ремедио привык к долгим пешим переходам – темп.
Добрались мы благополучно, встреча с этим (даже слов нет, после того, что я увидела) оказалась последней неприятностью.
Ремедио, конечно, производил порядочно шума, но для новичка держался совсем неплохо.
Пару раз, правда, пришлось предупреждающе рыкнуть – в Шезгарте и обычные хищники совсем не прочь разнообразить свой рацион человечиной – но связываться с рассерженной тигрицей никто не пожелал.
И все же, когда мы вышли к дому, я вздохнула с облегчением.
Дверь я открыла своим ключом, и почти сразу перед нами появилась молоденькая горничная в строгом сером платье и белоснежном чепце, которая с откровенным любопытством уставилась на Ремедио, но тут же опомнившись, присела в реверансе:
- Добро пожаловать домой, госпожа Фиона.
- Спасибо, Элени, - кивнула я. – Где домоправительница?
- Почтенная Атэна проводит учет продуктов в леднике.
- Хорошо, передашь ей, что у нас гость. Его комната – та гостевая, что рядом с моей. Сейчас приготовьте горячую ванну. Мне тоже. Одежду после заберете в стирку. Ужин в малой столовой – на двоих. Пару салатов – на усмотрение Делии («наша повариха ничуть не уступала маме, как-то раз они решили приготовить обед вдвоем, так на сногсшибательные ароматы сбежался чуть ли не весь прайд»), двух гусей с кашей, а на сладкое пироги - с яблоками, и с изюмом.
- Будет исполнено, госпожа, - прежде чем уйти, Элени обожгла Ремедио еще одним взглядом, черные глаза лукаво блеснули. М-да, пожалуй, ему могут не только ванну приготовить, но еще и спину потереть, а то и вовсе компанию составить.
И что тут такого? И, вообще, Фиа, хватит думать о том, что тебя никоим образом не касается… или…
Я обернулась к Ремедио, указывая на центральную лестницу, расходящуюся на втором этаже надвое – в правое и левое крыло.
- Пойдем, покажу тебе комнату.
После сеанса ужасов, устроенного Трисом, Ремедио, кажется, стал лучше меня понимать – то ли восприятие обострилось, то ли интуиция, во всяком случае, ничего спрашивать не стал. Шел за мной молча и почти неслышно – к дому он, явно привычен больше, чем к лесу. Но это легко исправить, при желании.
Остановившись у двери, по которой, как живые, вились виноградные лозы, я коснулась резной грозди и на ладонь, тут же упал ключ. Хорошее заклинание – я его про себя называла «скотчем» - держит предметы так же надежно.
Ключ повернулся в замке, дверь открылась с едва слышным шорохом – петли всегда тщательно смазывались. Хотя комнатой почти не пользовались, порядок здесь царил идеальный, да найди домоправительница хоть одну пылинку и нерадивая прислуга тотчас отправится на кухню – драить котлы или разделочные столы отмывать.
Ключ я протянула Ремедио, тут и без слов все понятно. Потом указала на комнату справа и на себя, объясняя, что это моя.
«Трис, ты идешь?»
«Сейчас», - откликнулся кроль.
Я просто не могла поверить тому, что увидела: Трис очень быстро оказался у Ремедио на плече, ткнулся носом ему в щеку: «Спасибо», и только после этого спрыгнул ко мне в руки.
Первый раз на моей памяти Трис соизволил признать рядом с хозяйкой еще какого-то мужчину, кроме отца.
Из ступора меня вывело появление двух слуг, тащивших бадью для мытья, а следом за ними появилась Элени с мылом и полотенцем.
Быстро они…
Наверняка, не стали возиться с нагревом в печи – управились заклинаниями.
- В вашей комнате тоже все готово, госпожа Фиона, - сообщила горничная, так и стреляя глазками в сторону Ремедио. - Только вы не сказали, какое платье наденете.
- Я выберу сама.
Благо, есть из чего и выбирать сегодня я буду очень тщательно.
Платье… одежда…
Демоны, я совсем забыла: Ремедио нужно найти чистую одежду.
Как хорошо, что папа тоже предпочитает земные вещи – он, правда, немного выше, но это ничего. А того, что в гардеробе стало на пару брюк и рубашек меньше, папа и вовсе не заметит. Вот если бы из библиотеки пропала пара фолиантов – было бы целое разбирательство, а одежда, так, пустяк, и говорить нечего.
Вытащив блокнот, я изобразила рубашку и брюки – ну почему я не художник?!, потом что-то вроде шкафа и вышла из комнаты.
Попутно открыла свои апартаменты, впустив туда Триса, чтобы не путался под ногами
Спальню родителей я знала как свою собственную, и сразу направилась к комоду. Левый нижний ящик был забит так, что едва открылся, причем, все вещи до сих пор были в пакетах.
Да, тетушка Летиция неподражаема, почему-то вбила себе в голову, что лучший подарок - это одежда, и преподносит её всем родственникам на все праздники. И, что самое интересное – никогда не ошибается с размером, глаз-алмаз. На Земле бы из неё вышел кутюрье.
Надо будет непременно её поблагодарить – вон сколько всего.
Боги, она еще и комплектами дарит – тётя, при встрече я вас расцелую!!
Возьму два – темно-синий и черный, ага, вот и носки.
Та-ак, еще кое-чего не хватает.
Да, нижнего белья в подарках точно нет, трусы тетя, разве что мужу подарит.
Надо же, оказывается, есть – вполне себе симпатичные черные боксеры – но это уж точно мама позаботилась.
Главное, что ненадеванные.
Распаковав черный комплект, я сложила его стопкой. Темно-синий взяла как есть – в пакете. Пора идти. Запирать дверь с одеждой в руках было неудобно, но я справилась.
Дверь Ремедио так и не закрыл, явно дожидаясь меня. Элени тоже не было.
И, судя по взглядам, бросаемым в сторону бадьи, возможность помыться его интересовала намного больше, чем все горничные, вместе взятые.
Поэтому я отдала одежду и сразу ушла - самой просто нестерпимо хотелось оказаться в горячей воде и расслабиться.
…Из бадьи я вылезла, когда вода совсем остыла, растерлась полотенцем, накинула халатик и открыла шкаф. Спустя четверть часа на кровати выросла груда платьев, а я, в полной растерянности смотрела на разноцветный ворох.
Если надевать официально-парадное, то без помощи никак не обойтись – один этот ужас, называемый «стражем добродетели»* (чтоб того, кто его придумал, демоны месяц без перерыва любили!) – чего стоит.
Нет уж!
Вернувшись к шкафу, я подумала еще немного и, вытянув очередное платье, поняла – то, что нужно.
Земное, в античном стиле, одно плечо обнажено, на другом – поблескивает витая застежка-фибула из белого золота.
Бирюзовый шелк невесомо струится по телу, притягивая взгляд игрой света и тени в мягких складках, и ниспадая почти до пола. Теперь - легкие серебристые туфельки. Наряд готов, осталась прическа. С этим просто – классический узел, с несколькими выпущенными локонами.
Что, Фиа, решила произвести впечатление? Да, решила.
«Трис, ты со мной?» - спросила я, выходя из спальни.
Ответом стал блаженный вздох. Трис не собирался покидать обожаемый диван в гостиной даже под угрозой смертной казни.
Оставив кроля пребывать в нирване, я закрыла за собой дверь и постучалась к Ремедио.
*«Страж добродетели» - жесткий каркас, на который надевается юбка.
Зариланна:
Подарю солнца улыбку, дождем теплым горе унесу.
Прощу я любую ошибку, вручив свою жизнь...и спасу...
Попрошу я всего немножко...капельку нежности в каждом вздохе.
Крадучись на коготках, как кошка, приду и обниму, если будет плохо...
Излечу поцелуями раны, прости если их я нанесла...
Хотела сказать как люблю я и песней, но от счастья слов не нашла.
Никогда не верила и не мечтала, а судьба все рядом брела.
Падала я и поднималась, и чего - то каждый миг ждала...
Растворюсь, расплавив в Свете тени.
Растают в объятиях прошлого виденья.
Глаз серебро станет небом, касанье каждое словно пожар...
Окутаю утром ласковым ветром, утопив в вине страсти печаль...
Попрошу у тебя лишь быть рядом, никогда - никогда не уйти,
согревать родным сияния взглядом...И не важно, что ждет впереди...
Подарю себя, всю свою вечность...свежесть зимы и весны беспечность...
За окном оставляя ненастья...Позволь мне быть твоим счастьем...
Утро разбудило несмелым лучиком, скользнувшим в окошко. Сдерживаю глупое детское желание заорать от счастья. Слегка одуревший (ладно, не слегка, а как после зимних праздников) взгляд поднялся к полупрозрачному стеклу.
- АААААААААА!
Подобная побудка разбудила бы кого угодно. Из импровизированного зеркала на меня таращилась знакомая личность, с раскосыми разноцветными глазами, рунами на висках и...черными волосами! Черными, как безлунная ночь. Но у меня же были белые. Я точно помню...
- Кошмар? - прикосновение тонких пальцев к щеке. Впечатления спасибо моей богатой фантазии проснулись снова, подкрадываясь на мягких лапках к каждой клеточке тела. Ууу, теперь ребра будут болеть.
- Кошмар! - проявляю удивительную солидарность. Что обычно на меня не похоже абсолютно. - Мои волосы!
- Нормальные волосы...
- Они черные! - в качестве вещдока предоставляю угольную прядь. Так...путь домой, произнесенное словно во сне I adarra...Та твою ж матрицу! Мне Тери не простит потопленных островов и измененного кардинально рельефа...
Убираю когти с самым виноватым видом, на который способна. Сущность Охотника надо загонять пинками поглубже...чтобы не реагировала на эмоциональный подъем выпусканием когтей.
- Оно того стоило...- словно искры разжигают сухой хворост, по коже волнами побежал жар от легкого прикосновения губ.
- Тьма, и связалась же на свою голову...Правду говорят - от Светлых добра не ищут, - я не специально, и ни в коем случае не хочу задеть. Сама же связалась...почти. Когда - то очень давно...когда миры были молоды Охотник сам же и попался. И никуда не хотел сбегать, если честно...Не просто I adarra...I amira. I amira adna erten...Буду любить на века. И я говорю это сейчас...глазами, душой, по натянутым струнами каналам, расшатанными моим Посвящением. Касанием, улыбкой...наверное, идиотски - глупой, потому что я не умею улыбаться, только скалить клыки. Прохлада и пыл, Тьма и Свет...Я снова вспоминаю как это...прекрасно отдавать себя, получая сторицей то же взамен. Я учусь..учусь жить...А не выживать. Содрогаться, но не от боли...
- Глаза...светятся...- шепот на выдохе, словно вбирая мою душу..Подушечки пальцев рисуют на висках новые руны помимо клятвенных, облекая пушистое облако волос в мягкую сетку, пробегают по шее, до края татуировки Охотника, выстрелившей снопом искр. Она все еще не привыкла к контакту со Светом, но не жгла...Даже Печать Охотника приняла тебя, aenn Elliria...
- Ire'nai anna ri'shassa en Arrinia
kei Telleina mia agnei t'en Elliria*
Острые коготки перебирают cеребро прядей, в них отсвечивают утренние блики...Временно заключая в плен, вглядываюсь в каждую черту забытого, но такого родного лица. В них живут звезды, в твоих глазах. В моих лишь огни безумия...Я Тьма, которой никогда не стать Светом. Обмениваюсь дыханием, и простое касание превращается в бурю. Сплести в отчаянном порыве пальцы, отзываясь на игру с искусанными до крови, но не от боли, губами. Я не прошу всего...лишь частичку. Потому что всего я никогда не заберу. Просто я люблю. А в любви я еще более сумасшедшая, чем на поле битвы. И только тут я могу позволить себе
*И был то в одночасье лучший миг на свете,
Когда Тьма моя сияла твоим Светом - cтрока из Ara'ishta - Ночного Гимна.
Здравствуй, мася, я сбылася! (мечта идиота)
- Я же говорил! Татуировка на всю спину! Гони 100 шиз!
- Разоритэль пэрнатый!
На этот раз я орала громче, зашвырнув в паразитов разрядом. Попала...по - моему по Ёрику, так как он вопил, что "джЫгиту не идет лысина, да". Тебе щас гроб пойдет по всем статьям, майхар побери!
- Какого мрыса лысого вам надо?! - срываюсь на рычание, глаза полыхают алым. Кольцо рук рвануться вперед не позволило, пришлось применять менталку. Шурку и Ёрика превратило в красочные матерящиеся фото обои. Обои клевались и протестовали.
- Йа парламЭнтер! - замотавшись в кусень простыни, вещал Ёрик. - Нэ убивать!
- Ага, покалечь его! Знаешь, на что он спорил? - заржал Шурик.
- Ты тожэ, ара. А если чэстна, мы не спэцыально, да.
- И какая нелегкая вас сюда принесла?
Я - то добрая и терпимая, а вот о Светлых так не скажу. Если полетит второй разряд, Шурка рискует превратиться в гриль.
- Ри...словосочетание "Дикая Луна" тебе о чем - нибудь говорит?
Челюсть медленно здоровается с полом. Ну нет слов, одни междометия!
- Дикая Луна? Кровавая Охота? - щекоткой по коже, заставляя передернуть плечами, чтобы сбросить напряжение.
- Она...
Ну вот нельзя, чтобы все просто было хорошо! Мне не везет, не везет, а потом кааак не повезет!
Эш Грешник:
Меня прет, меня прет, потому что Новый год… (с)
Глоток пива из хмельных шишек, и снова рука вверх вместе с бутылкой. Ноги на ширине плеч, согнутые в коленях. Бедром вправо, раза три. Закусываю язык от усердия. Бедром влево, раза три. И повторить, подпевая словам зажигательной песни, которая доносится из приемника, одолженного с земли:
- Ай лайк ту мувит, мувит, ай лайк ту мувит, мувит…
Я весь в танце. Отдаюсь ему без остатка в кураже собственного одиночества. И мне это чертовски нравится.
- А-у! – импровизирую стоя, хватая себя за пах в несложном движении какого-то известного земного певца.
На этом интересном моменте ощущаю чье-то присутствие рядом. Поворачиваю голову. Мысль первая – застукали. Мысль вторая – у нее зеленые глаза. У девушки, одной из куртизанок, кого к себе в дом привел друг, и за чем вообще отходил. Мысль третья – отсутствие мыслей.
- Надеюсь, хватит? – спрашивает меня Крис, пока хихикают три красавицы, стоящие рядом с ним.
- Хватит, - отвечаю на ходу, отставляя бутылку.
- Тебе какую?.. – еще успевает спросить друг.
Я уже подлетаю к зеленоглазой. Без лишних слов и имен врезаюсь пальцами в копну ее темных волос, притягиваю к себе и жадно припадаю к приоткрытым губам, словно изможденный путник к живительному источнику. Я пью ее, не имея возможности напиться, но и не имея сил отказаться от попытки.
- Ясно, мог бы и не спрашивать, - слышу слова Криса. – За мной, девочки.
Не упуская возможности, не отрываясь от сладостного процесса, хватаю за руку вторую красавицу, укрепляя свой выбор.
- И почему я не удивлен? – спокойно возмущается Крис.
- Ты против? – спрашиваю у него, говоря это в губы зеленоглазой, так что она принимает это на свой счет и мотает головой в ответе «нет».
- Эх, ладно, так и быть, наслаждайся, гад.
Подхватив оставшуюся, он уходит с ней в соседнюю комнату. Мы остаемся втроем. Одежда рвется в моих руках, летит на пол. Туда же укладываю зеленоглазую, лицом к себе. Она не против, наоборот – пылает, распахивает для меня ножки, готовая на все. Врываюсь резко и до упора, с удовлетворенной дрожью улавливая в ее стоне тонкую нотку боли. Вторая дева лезет целоваться, напоминая о себе. Вот что со мной творят эти зеленые глаза.
- Я тоже хочу, - тихо просит та, о ком уже успел позабыть.
Дарю ей быстрый поцелуй и обещание:
- Ты следующая, детка, потерпи.
Фыркает. Обижается. Уходит. Пусть. Не до нее сейчас. Черт, сбился с ритма. Не беда, не овец считаю. Напористо и в глубине женского тела ищу новый ритм. Ее громкие стоны удовольствия подсказывают мне, что я на верном пути. Переключаю скорость на четвертую. Хватаю за волосы, натягивая, заставляя смотреть мне в глаза. Хочу видеть ее пылающую зелень, представляя на месте этой женщины другую. Она бьется подо мной в оргазме, царапает плечи, хватает ртом воздух, пытается выгнуть спину. Последнее сделать не даю, заставляя смотреть на меня. Ноготки уходят под кожу, словно в отместку. Еще немного, и она сдается, просит тихо:
- Хватит.
- Мы только начали, - напоминаю, ненадолго сбавляя темп, позволяя передохнуть.
- Ну-ну, полегче ковбой. Каира готова продолжить вместо меня.
- Я тебя хочу.
- Давай позднее, хорошо? А то ты мне так сейчас натрешь трудовую мозоль.
Вбиваюсь в нее всей длинной своего трепещущего члена, замирая внутри. Опускаю лицо вниз, жадно целую впадинку на шейке. Сейчас ты у меня запоешь по-другому...
Просыпаюсь в жаре женских тел. Чувствую на своем боку ножку, которую опознает еще прищуренный взор. Нос щекочут темные волосы, пах удобно упирается в мягкую попку. Вот всегда б так просыпаться, - думаю, уже отыскивая вход у этой дивной попки. Но неожиданно, попка подскакивает с постели и начинает кричать:
- Совсем уже?! Ты же вчера пообещал, что больше не станешь меня трогать!
Приподнимаюсь, подпирая рукой голову, ухмыляюсь:
- Это было вчера. Так что иди ко мне, сладкая.
- Возьми Каиру.
- Нет. Ты, - подманиваю пальчиком. Позади меня раздается звук недовольства, возможно разочарования.
Зейра, а именно так звали зеленоглазую, предпринимает попытку к бегству. Настигаю у входа, зажимая между каменной стеной и своим телом. Хватаю за подбородок, приподнимая к себе лицо. Смотрю в глаза, полные яркой зелени и тихого страха.
- Эш, я серьезно. Отпусти. У меня внутри уже все саднит.
Молчу.
- Пожалуйста, - тихо просит.
Да что ж такое?! Я начинаю смягчаться. А это злит. Поглаживаю ее щеку большим пальцем руки и отвечаю:
- У тебя пять минут, чтобы убраться отсюда. И лучше не попадайся мне на глаза, договорились?
- Еще бы, - дерзко хмыкает в ответ, уже дергаясь в сторону.
Но отпускать не спешу. Припадаю к ее губам, оставляя свой влажный след. И только после этого отхожу. Собравшись впопыхах, Зейра выскакивает из дома. Встречаю на себе суровый взгляд Каиры. Девушка явно чем-то неудовлетворена. Обиженно вскидывает подбородок, натягивает одеяло на обнаженную грудь. И где только Крис нашел таких куртизанок с характером? Кстати, не пойти ли мне проверить, как у него дела?
Развернувшись, покидаю ненадолго обидчивую. Не доходя еще до комнаты Криса, слышу мелодичные женские стоны. Но это же не повод не входить к нему, прально? Захожу, застигая их в позе миссионера, ну или вроде того. Девушка лежит спиной на столе, обнимая ножками стоящего перед ней Криса, который вбивается в нее поршнем аж употел весь. Меня почти не замечают. Увлечены. Видно уже давно начали. Чтобы не отвлекать, присаживаюсь на стул, подхватывая стоящую рядом бутылку пиво. Как кстати, а то пить хочется со страшной силой. Делаю пару долгих глотков, утираю рот тыльной стороной руки. Хорошоооо. Почти как и этим двоим, которые передо мной двигаются в первобытном ритме.
Находясь уже где-то на пике, девушка выгибается навстречу Крису, навстречу его мощным толчкам, отчего еще выше приподнимается красивая грудь с острыми маковками. Ее тело так и поет, так и просит разрядки, аккомпанируя стонам. Руки за головой, пытаются ухватиться за край стола, царапают столешницу. Ей явно хочется во что-то вцепиться. Отставляя бутылку, подхожу к ним, встаю за головой девушки. Встречаю на себе улыбчивый и вместе с тем напряженный взгляд Криса, который упорно продолжает доводить девушку до оргазма. На ее бедрах уже виднеются синяки от его пальцев. А она все стонет. Подаю ей руку. Тонкие пальчики тут же обхватывают ее чуть выше запястья, врезаясь ноготками в кожу. Вторая ее рука находит мою без приглашения. Чую, что следы останутся и там. Наклоняюсь к ней, целую с непривычного, но не менее приятного ракурса, и уже глотаю ее надрывные стоны оргазма, которые имеют остро-сладкий вкус. В конечном итоге удостаиваюсь еще и нежной чуть озорной улыбки (приятно, черт возьми), когда Крис уже кончает сам и перестает пихать красавицу.
- Ты че тут ходишь? – бросает он мне, еще не успев выровнять дыхание.
- Соскучился.
- Виделись недавно, - усмехается он.
Пока он пытается отдышаться, упираясь ладонями в стол, девушка потягивается под ним словно сытая довольная кошка. Думаю про себя - надо было эту брать, она явно выносливее двоих моих, раз так упахала самого Криса и ни в одном глазу усталости. А то у меня одна попу воротит, другая личико.
- Ну о’кей, тогда пойду я, - вспомнил как раз о своем незавершенном деле.
- Вот и иди, - провожал меня друг.
- Вот и пойду, - посылал я его следом.
Но, к моему возвращению уже и след простыл той, кого я оставил томиться в своей жаркой кровати. И че мне так «везет» в последнее время? Плюнув на всех, пошел в душ. Крис жил в горном поселке и потому у него был санузел элементарного типа по-нашему, по-Шезгардски – над головой металлический лист с множеством дырок, на который сверху подавалась вода из горного источника. Только не успел я намылить член, как ко мне вломилась сладкая парочка.
- Занято, - попытался я им разуть очи.
- Сейчас прям, угу, - буркает Крис, вставая ко мне под душ вместе с девой.
- А где девчонки? – спросила та.
- Ушли.
- Как ушли? – не поверила она.
- Вот так, встали и ушли.
- Ой ты, бедолага, - припевает крошка, опуская глаза на мое гордо стоячее орудие. – И помочь с этим некому. - Издевается? Видимо да, что я понял особенно четко, когда она обхватила это мое орудие своей теплой ладошкой. – Хочешь, тогда я помогу? – соблазнительно спрашивает в губы.
- Начитается, ё-маё, - сетует Крис, быстро сообразив, к чему все снова идет.
- И ты еще спрашиваешь? – уточняю у девы.
Ухмыляется загадочно. Закусывает нижнюю губу. Опускается вниз на корточки, раздвигая ножки в коленях. Шумно втягиваю воздух от одного только ощущения влажных губ на своей головке. Нет, все-таки сегодня мой день…
Ремедио Алетре:
Она потеряла сознание всего на какую-то долю секунды, но этого времени ей хватило, чтобы, качнувшись, упасть вперед. Я подхватил ее, и она тут же открыла глаза, посмотрела на меня непонимающе, странно. "Отпусти", - прочел я в ее взгляде, и осторожно, как что-то хрупкое, поставил на землю. Она была такая легкая, почти невесомая - век бы держал, не выпуская, вдыхал ее запах - запах женщины без примеси искусственного аромата духов. Я не люблю духи, они нужны лишь, чтобы спрятать себя от других, завеситься чужеродным ароматом, чтобы перестать быть собой. Фиона же казалась естественной и мне приятно было держать ее на руках, еще как приятно!
Фиона пробормотала что-то, слова благодарности, потом взяла свой рюкзак, сняла обувь и осталась босиком. Мне почему-то захотелось тоже скинуть ботинки и пройтись босиком по колкой траве, по впивающимся в кожу камешкам и сухим былинкам. Девушка махнула в сторону тропы и уверенно зашагала вперед, и я покорно поплелся следом, сам не зная, почему иду за этой в крайней мере странной незнакомкой. Она шла упругой походкой, не снижая темпа, но и я не отставал: недаром еще будучи подростком, я тренировался до изнеможения, пробегая по десять километров под дождем, в жару, в снег, навесив на себя еще и снаряжение, лазил по скалам и прыгал с парашютом. По тени удивления на ее лице я понял - она не ожидала такого, и мимолетом улыбнулся ей лукаво, дразня.
Мы шли долго, часа два. Пейзаж вокруг все не менялся, он был таким же, как и двадцать минут или час назад, таким же, как и в прошлый год или век. Высокие деревья, которые я окрестил про себя просто деревьями, потому что они не были похожи ни на один известный мне вид, солнце, стволы, уходящие в небо и лиственный свод, как в храмах, только выше, светлее, ярче и необьятнее. Но тени, ложащиеся на тропинку, менялись ежесекундно, они образовывали то один, то другой узор, и узоры эти никогда не повторялись, и я знал - ничего не повторяется, все течет и подвержено изменениям, как облака и тени, как следы на песке и танец листьев.
Она, верно, и не замечала, как я смотрю на нее... Или делала вид, что не замечает. Я думал о ее пышных грудях, так соблазнительно колышущищся в такт шагов, о ее руках и голых загорелых лодыжках. О том, как поворачивает она голову, как дотрагивается до щеки, чтобы убрать волосы, как подтягивает ремни рюкзака. Но я думал не только о ней, хаос мыслей и чувств царил в моей голове и душе. Как там Ральф, вот он наверняка офонарел от такого поворота событий: еще бы, на его глазах друга уносит в портал, и черт знает, может, этого самого друга там на атомы расщепило. Я вспоминал книги, которые мне доводилось читать, и сомнение закрадывалось: а вдруг это не реальность, вдруг это проекция, и я лежу где-то на Эре в пабе, надираюсь и мне все это просто снится? Или я существую во множестве миров и реальности расходящимися тропами ведут во всех направлениях, ветвятся, пересекаются, разбегаются... Я снова представил Ральфа и его лицо, совершенно ошарашенное, и подумал, а может, время и вовсе застыло, нелепо странно - кто-то занес ногу, чтобы сделать шаг, и нога повисла в воздухе, кто-то поднял руку с чашкой кофе, да так и не отпил ни глотка, застыла на лице официантки улыбка, и капли пролитого молока не достигли пола. Автолеты замерли высоко над землей, и пылинки прекратили вечный танец в луче света, а вратарь в прыжке никак не может поймать мяч. И мяч, и автолеты, и капли молока - ничто не притягивается к земле.
Много всего успел я передумать, пока мы шли по лесу. Но наконец-то пейзаж стал меняться: сначала мы оказались в подлеске, впереди мелькнул кусочек неба, и вот мы стоим на склоне пологого холма, а в низинке, полускрытый пышными кронами, виден дом, из трубы поднимается дымок.
Таких домов раньше мне видеть не приходилось. Невысокий, всего в два этажа, покатая крыша, маленькие окна, несколько труб. То ли из кирпича, то ли из камня, да, наверное - из кирпича, красные стены и темная крыша, тяжеловесный, мрачноватый дом. У нас таких давно не строят - слишком дороги камень и дерево, а здесь, как видно, еще не все леса вырубили, еще не превратили дикие земли в пустыни, покрытые горами шлака и отходов.
Внутри было темно, и после яркого света перед глазами прыгало что-то красно-золотистое, я поморгал, чтобы привыкнуть к полутьме. Сразу же, как мы вошли, перед нами появилась еще одна девушка - подумать только! - в платье, она поклонилась и спросила что-то, и Фиона ей ответила, показывая на меня. Я из вежливости старался не больно-то по сторонам глазеть, но все же было интересно, и я то и дело разглядывал тяжелую деревянную мебель, стены, обитые, кажется, какой-то узорчатой тканью, картины и забавные украшения. Все это было так не похоже на знакомое мне, что даже удивляться сил не осталось.
Фиона тронула меня за локоть и показала на лестницу. Я пошел следом, и вот вы стоим у красивой узорчатой двери, в руке девушки неведомым образом оказался ключ. Видимо, тут я буду спать. Удивительное гостеприимство! Наверное, я везунчик, ведь могло все обернуться куда как хуже. А я вместо местных монстров наткнулся на добрую хищницу. Забавно, я даже улыбнулся своим мыслям. А хорошо бы еще и под душ сейчас... Интересно, ванная там есть? Я открыл дверь, кивнул Фионе, благодарно улыбнувшись, и вошел в комнату.
Она была огромная, хотя снаружи дом казался совсем небольшим. Два окна завешены, у стены - огромная кровать на тяжелой деревянной раме со столбиками - такие только в кино видел! Мне сразу же захотелось плюхнуться на нее и заснуть. Тут в комнату протиснулись двое, они несли что-то, сильно смахивающее на огромное ведро, а еще двое принесли ведра с горячей - от нее шел пар, и с холодной водой. Мать моя женщина, да у них тут даже водопровода нет! Что, конечно, компенсируется рабочей силой в виде слуг. Но плевать, хочу залезть в воду, а будет это душевая кабина или такая вот бочка - не все ли равно?
На моем плече зашевелился ушастый зверек - я совершенно о нем забыл! Ткнулся мокреньким носом чуть пониже уха и проворно спрыгнул на руки хозяйке.
Служанка, которая принесла мне мыло и полотенце, так и сверлила меня любопытно-изучающим взглядом, в котором чувствовался не только простой интерес к новому человеку. Не люблю, когда девушки так себя ведут - так откровенно и нагло, к тому же она была не такая хорошенькая, как хозяйка, хотя, в общем, тоже ничего.
Слава богам, мыться они оставили меня в одиночестве, и я наконец мог влезть в почти нестерпимо горячую воду, пахнущую чем-то приятным, лесным. Много разных мыслей лезло мне в голову по дороге сюда, а сейчас вообще казалось, что голова взорвется. Перво-наперво надо выучить язык. Хотя бы так, чтобы объясниться с пятого на десятое. Я попробовал воспроизвести те слова, что слышал от Фионы, и вроде бы даже очень неплохо вышло. Конечно, придется изучать все методом погружения, но так оно и лучше. Затем... Думать о мотивах красотки Фионы не стоит, кто их, женщин, разберет, что у них там на уме. А вот о чем определенно стоит поразмыслить - так это о том, как из этого мира убраться в свой. Конечно, начало совсем неплохое, могло бы быть гораздо хуже, но кто знает, как оно потом повернется. Загадывать не хотелось. Надо поискать сначала того, кто знает о зеркалах и переходе в другие миры. Что-то мне подсказывает, что с магией тут попроще, чем в моем мире - интуиция? Но все же первостепенно - выучить язык.
Несмотря на все неудобства, все же помыться мне удалось. И мне даже подложили сверток с одеждой - честно сказать, одевать свою не было никакого желания, слишком уж провоняла она выпивкой, потом и табаком. Даже о белье позаботились - как мило со стороны Фионы! Это наводило на мысли о других мужчинах в доме, но мне-то все равно, и вообще надо перестать думать об этой соблазнительной крошке... Я оделся, не слишком мне понравилось нацеплять на себя пижонскую рубашку и брюки, хотя все пришлось почти впору. А теперь можно осмотреться получше, хотя, признаться, есть хотелось страшно. Комната была явно гостевой спальней, а богато украшенная мебель говорила, что у владельцев деньги водятся немалые. Я с тоской вспомнил свою квартирку, где кроме спального отсека да кухни ничего не было. Назначение многих предметов осталось для меня непонятным, но кровать - она кровать и есть, хоть в нашем мире, хоть в этом - лишь бы удобная. Я даже прилег на мягкие подушки, и понял, что ужасно устал. На несколько минут я закрыл глаза и задремал, какие-то смутные обрывки снов беспокоили меня, но потом я никак не мог вспомнить, что мне снилось.
В дверь постучали. Наверное, Фиона - какой я дурак, надо было поискать ее и отблагодарить, а я засел в комнате и изучаю резной столбик кровати!
Фиона:
Ремедио открыл сразу. Мужчине, чтобы привести себя в порядок, нужно гораздо меньше времени, чем женщине. Сейчас он совсем не походил на бомжа – и посмотреть на него определенно стоило. Все-таки блондин в черном – впечатляющее зрелище.
Даже если я ему это скажу, он все равно не поймет. Жаль.
Но тут со стороны малой столовой пахнуло таким сногсшибательным ароматом, что я, как наяву, увидела аппетитного, с поджаренной золотисто-коричневой корочкой, гуся и чуть не захлебнулась слюной.
С трудом удержавшись от желания кинуться туда со скоростью звука, я изобразила самый понятный, наверное, всемирный жест, и дождавшись кивка Ремедио, неторопливо двинулась по коридору.
Малая столовая имела одно неоспоримое достоинство – не нужно было пускаться на другой конец стола за горчицей верхом.
Слуг я отослала сразу, вряд ли Ремедио понравится пристальное внимание к своей персоне, тем более, что все уже нарезано и разложено, а вино и сами нальем. Впрочем, готова поспорить, что у всей свободной прислуги нашлись неотложные дела где-нибудь поблизости.
Но даже вывернись они наизнанку, все равно ничего не услышат.
«Птичка!! М-р-р, большая вкусная птичка!!» - начисто забыв про салаты, я придвинула к себе блюдо с гусем – тем, что покрупнее, и ушла в астрал.
«Замечательно. Все-таки Делия – кулинарный гений», - налив в бокал вина (от гуся к тому времени осталась только горка костей), я потянулась за пирогом. А вот Ремедио что-то задумался – есть их или не стоит.
Усмехнувшись, я открыла блокнот, нарисовала яблоко и кисть винограда и передала ему.
Было бы несправедливо лишать гостя возможности попробовать такую прелесть.
Как оказалось, листок в блокноте был последний. И что теперь? Будем сидеть молча, таращась друг на друга, как совы, вытащенные из дупла в разгар дня?
Или устроить Ремедио урок языка: «Вот это стол – за ним едят, вот это стул – за ним сидят»?
А это идея!
Встав из-за стола, я неслышно подошла к двери и резко дернула за ручку. Так и есть!
- Алиса…
- Чего изволите, госпожа Фиона? – замерев на месте, испуганно прошелестела младшая горничная.
- Принеси из библиотеки азбуку.
- Азбуку? – уточнила девушка, глядя на меня круглыми глазами.
- Именно.
«Через три минуты вся прислуга будет знать, что молодая госпожа, которая и без того была со странностями, рехнулась окончательно».
Получив требуемое, я вернулась к Ремедио – он времени даром не терял, пирогов явно поубавилось, и сдвинув блюдо с салатом, опустила увесистый том на столешницу. Но открыв первую страницу, едва не уронила на книгу свой бокал. Пожалуй, столовая – не самое подходящее место для изучения алфавита.
Но, с другой стороны, мы же не можем бесконечно рисовать, а Ремедио уже ухватил мою идею – глаза прямо загорелись.
И правильно – любому надоест глухонемого изображать.
Ничего, у меня в гостиной не диван, а сказка.
Вот только вопль возмущенного Триса, которого я безжалостно выставила на пол: «Ну что это такое?!! Бедному кролю поспать спокойно не дадут!», был вовсе не сказочным, а уж мысленно от него шли такие волны обиды, что я закрылась наглухо, пока голова не заболела.
Ремедио оказался настоящим вундеркиндом, как говорят на Земле. Такими темпами, через неделю он, пожалуй, заговорит без акцента.
И время пролетело совсем незаметно – я и оглянуться не успела, как пришлось свечи зажигать.
Вот только, чем дальше, тем труднее мне становилось сосредоточиться на буквах и звуках.
А виноват в этом был сидящий рядом мужчина.
И что тут такого: пару раз руки коснулся да чуть головами не стукнулись, когда я объясняла картинку к букве, только меня отчего-то в дрожь бросило, но он, кажется, не заметил.
Не стану скрывать: кое-что я себе позволяла, но никогда не доходила до конца - ни в прайде, ни на Земле. Недостатка в мужском внимании я не испытывала, и легко могла получить мимолетное удовольствие, но…
Бежать к лохани или в душ, когда пройдет угар вожделения, чтобы поскорее смыть с себя чужой запах и прикосновения, а потом, выставить его за дверь, или самой торопливо одеться и уйти, небрежно попрощавшись…
Нет, так не хочу.
А вот с ним, - я незаметно принюхалась – я бы осталась до утра и…
«О чем я думаю!»
Я моргнула, пытаясь сообразить, почему уже две минуты смотрю на страницу и ничего не вижу.
Ремедио что-то спросил, я вскинула на него глаза, а он смотрел на меня так же, как тогда, на поляне. Не просто желание, а готовность разделить на двоих маленький мир, который каждый создает для себя. Пусть даже на одну ночь.
«Да», - ответила я взглядом, зная, что он поймет.
Ремедио Алетре:
Я открыл, она стояла на пороге, вся завернутая в какую-то струящуюся легкую ткань, и я даже не понял, что на ней надето, так странно это было. Потом все же до меня дошло, что это платье, пережиток боги весть каких времен. Почему-то вдруг мне стало неловко, за ее гостеприимство и свою беспомощность, за то, что сейчас мы казались лучше, чем, возможно, были на самом деле.
Она сделала знак, что нам пора обедать, да я и сам уже чувствовал аппетитный запах, исходящий из кухни. Интересно, она так всегда одевается, когда привечает гостей из других миров? А впрочем, женщина - что сказать! В ее глазах я увидел одобрение, когда она взглянула на меня. Ну все же - не без доли самолюбования скажу - я весьма недурен собой, как говорят.
Все-таки дом этот не похож ни на какие другие дома, где я бывал. Он был ниже, темнее, тут я не заметил привычных экранов, различных панелей, словом, это вовсе не был "умный дом", к которому я привык. Все нужно делать самому - я о таком читал: готовить, убираться, мыть посуду и стирать белье. Правда, в доме Фионы всем этим занимались слуги. Тут пахло деревом и чем-то сладким, похожим на ваниль. Мне это нравилось, как и сам дом, хоть и без удобств, но определенно очень красивый, разумно построенный.
Большая комната с отполированным столом посередине. Сто-ло-ва-я. Так, кажется, это называется. А сам стол просто ломился от гор еды. В животе так заурчало, что это точно было слышно Фионе. Я не ел, наверное, целые сутки. Какое-то мясо, аппетитно зажаренное до румяной корочки, овощи, что-то еще... Девушка протянула мне блокнот с рисунком, но я ничего не понял, да и ладно, буду пробовать все подряд, может, и не оправлюсь. Презрев осторожность, я набросился на мясо, потом на овощи, потом на что-то печеное, с начинкой. Это было просто потрясающе! Как же отличается еда этого мира от той безвкусной гадости, которую мы именуем питательными коктейлями, от еды для репликатора. Такие вкусы мне и во сне не снились. Но как бы не был я занят едой, я посматривал на Фиону, а она - исподтишка - на меня. Наконец мой желудок стал тяжелым, а мысли - медленными и ленивыми, я откинулся на стуле.
Фиона что-то сказала, вошла служанка, которая опять смотрела на меня, чуть ли не пожирая взглядом. В голосе хозяйки дома я услышал властные нотки, служанка поклонилась, вышла и через минуту снова вошла с яркой книгой в руках. Да эта девчонка просто гений! В каком доме не найдешь букварь?
Та книга, что Фиона раскрыла передо мной, была именно азбукой. Странные, угловатые значки, точки и линии - не похоже на наш алфавит. Но книга чуть не свалилась со стола - не слишком тут заниматься удобно. И девушка сделала жест - "Идем за мной", и мы вошли в другую красивую комнату, с коврами и камином, с удобными мягкими креслами и уютным диванчиком. Мы сели на диван, разложив на коленях азбуку.
- Аэ, ннэ, ра, ша...
Я старательно повторял названия незнакомых букв, всматривался в картинки. Сорок одна буква основного алфавита - катора, двадцать семь - "неофициального", который используется для личной переписки, как я понял. Запоминал я очень легко. Уже через пару часов я знал десятка три слов. Фиона улыбалась, слушая, как я коверкаю звуки ее родной речи. Ее взгляд все чаще устремлялся не в книгу, а сталкивался с моим, и я почувствовал то же, что и в лесу. Она была обворожительна, очень хороша в этих своих полупрозрачных струящихся тканях, и я теперь слушал не ее объяснения, я просто то, как она говорит: плавно, тихо, мне нравилось смотреть на ее профиль, и так хотелось дотронуться до губ, провести ладонью по щеке - такой нежной, почти детской.
Я напрягся, ощущая желание. Здесь и сейчас, на этом диванчике - ну, не будь разиней, она тоже тебя хочет. Я незаметно, будто случайно, задел ее за локоть, и она вздрогнула, подняла на меня глаза, сказав короткое слово, прозвучавшее слишком длинно. Да, она была вовсе не прочь, и я осторожно, очень нежно взял ее за руку, она оставалась сидеть, но было ясно, что ее это тоже волнует, и она чуть покраснела, а сердце стало биться часто-часто. Робкая улыбка никак не вязалась с тем, что я видел в лесу - но сейчас она была просто женщиной, обычной женщиной, рядом с которой я сидел как замороженный и одновременно как будто выжженный дотла.
Чаша моих чувств переполнена до краев. Моя рука скользит по ее колену, и Фиона не противится этому наглому жесту, и ее тело сквозь ткань теплое, мягкое, обжигает. По легким платьем она как обнаженная, и я вдруг вижу ее губы, такие яркие, свежие, ее блестящие глаза, серые, как туманное утро, нежный пушок на шее – так отчетливо, так ясно, что мне хочется впиться в эти губы, пробовать ее на вкус снова и снова, пока не устану... Рука моя уже достигла впадинки между ее ногами, она сначала напряглась, но потом покорилась, и сквозь ткань я почувствовал влагу.
Я стал целовать ее – всюду, нос щекотал запах пудры, тонкий и слабый, едва заметный, и ее руки уже обнимали меня, так крепко, так нежно, что я вздохнул глубоко-глубоко от неизъяснимого удовольствия. Она то резко отклонялась от моих ласк, то льнула ко мне, так отчаянно, безрассудно и безоговорочно, доверяя себя моим рукам, и это доверие ни с чем не сравнить, это выше всего, ибо любовь, дружба - все это держится на доверии.
Тогда я не думал о других, кто был в моей жизни, но потом - ведь, в конце концов, у меня было время подумать, я пришел к выводу, что Фиона подарила себя мне, она была щедрой с несчастным путешественником через время и пространство, и я был за это благодарен. В итоге она дарила мне не себя, нет - она дала мне надежду, что все образуется. Было ли это минутное помрачение рассудка или перст судьбы - да кто сейчас разберет, да и нужно ли разбирать?..
Я подхватил ее на руки и понес в спальню, полутемную и теплую. Там, в полутьме, уже не было одежды, не было ничего, чтобы разделило наши тела, мы изучали друг друга медленно и осторожно, и язык тела был гораздо красноречивее языка человеческого. Мы слились, стали единым, стали одним пульсирующим сгустком невероятного экстаза, который охватил нас, словно темная приливная волна. И когда он прошел, волна схлынула, оставив нас уставшими на дивных берегах удовольствия, мы лежали в мраке комнаты и я рассказывал Фионе - ну и пусть она меня не понимает! - о своей жизни, и мой голос тек плавно, ровно и спокойно, и под конец она заснула, и мои пальцы запутались в ее волосах.
Фиона:
Дремлют в дымке вулканы,
Тонут в воде облака,
Полон тайн необъятный мир,
отраженный в твоих зрачках.
(с) Fleur
Блеснув в полумраке спальни резко и остро, как лезвие стилета, лунный луч упал на подушку. Неслышно подкравшись, запутался в волосах Рема, превратив светлые пряди в льдистое серебро, но до лица не добрался. И хорошо – пусть он спит, слишком много впечатлений для одного дня.
А вот меня разбудили, и весьма бесцеремонно. Тигрица беспокойно ворочалась внутри, то ли требуя, то ли намекая. Но не хотелось даже шевелиться, не то что вставать. Да и то, что произошло между нами, не отпускало до сих пор.
Пусть это называется глупостью, пусть – сумасшествием, но я ни о чем не жалела, я знала - все так, как должно быть, и именно с этим мужчиной.
Все исчезает, остается только он, невозможно оторваться даже на миг, и обжигающие губы приникают к моим, так, что становится нечем дышать, но это уже не важно…
Кажется, что по венам течет не кровь, а раскаленная лава, и уже нет ни его, ни меня, а только мы, ставшие единым целым...
В реальность меня вернула опаляюще-жаркая волна, прокатившаяся по всему телу – от корней волос до пальцев ног.
Ничего не поделаешь – придется идти, я и так слишком долго не меняла облик.
Ступни коснулись прохладного пола, я наклонилась было за платьем, но передумала.
Обернуться и в гостиной можно, хотя, мама такого поведения не одобряет. Но почему бы не позволить себе маленькое удовольствие.
В гостиной я решительно распахнула окно, сдвигая зеленых питомцев мамы в сторону, и отойдя к дверям, плавно опустилась на колени.
Ощутила, как плавятся, переливаясь в иную форму, кости и мышцы, последняя, разрывающая сознание, вспышка, и я взглянула на мир глазами зверя. Упругий, для разминки, прыжок от дверей на подоконник, краткий полет – второй этаж, пустяки для тигра, и лес принял блудную дочь в свои объятия…
…Вернулась я на рассвете. Перемахнув через подоконник, вытерпела привычный миг боли, и поднявшись с пола, глянула в зеркало. Все в порядке, по дороге в озере искупалась. А это что? Я слизнула капельку крови с уголка губ – охота сегодня была удачной, потом открыла сундук, стоявший в простенке между окнами.
День обещал быть жарким – что обычно для Шезгарта – и я надела летний костюм: стального цвета топ на бретельках и такие же брюки. Немного подумав, вынула из шкатулки с украшениями один из любимых комплектов: кулон и серьги из лунного камня.
Сегодня мне хотелось быть красивой не просто так, а для совершенно определенного мужчины, который еще смотрел сны.
Застегнув сережку, я вышла из гостиной. Пожалуй, завтрак лучше взять в комнату, иначе поесть спокойно нам просто не дадут.
Подойдя к кухне, я усмехнулась. Гул из-за двери доносился такой, что казалось, там жужжит рой пчел.
Но стоило мне появиться на пороге, как в помещении воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь бульканьем и шкворчанием котлов и сковородок.
- Доброе утро, Делия.
- Доброе утро, госпожа Фиона, - откликнулась повариха, добавляя в томящийся на углях небольшой котелок – пахнет вкусно до невозможности, щепотку сушеной зелени. – Чего желаете?
- Хороший завтрак на двоих, - но почти сразу я передумала: олень попался отменный. - На одного, мне только кофе.
Обернувшись, Делия окинула меня оценивающим взглядом и неодобрительно покачала головой:
- Что-то вы опять похудели. Ничего, это поправимо, - и тут же принялась гонять помощниц, так что через пару минут мне собрали такой завтрак, которым можно было накормить целую армию.
А за право его нести чуть баталия не разгорелась.
- Госпожа Фиона, - пропели одновременно Алиса и Элени, почтительно поклонившись и явно приготовившись идти за мной следом. Еще бы – такая возможность увидеть собственными глазами как и что именно вчера в спальне молодой хозяйки произошло. Ну уж нет!
- Я справлюсь сама, - подхватив поднос и оставив ошеломленных девиц с носом, я вышла из кухни.
Пищи для сплетен уже более чем достаточно. Если не весь прайд, так половина точно оповещена о переменах в моей личной жизни.
Я злорадно улыбнулась – даже если мама добьется своего, свадебным подарком мужу станут рога – просто и со вкусом!
Не входя в комнату, по давней привычке – осторожность прежде всего – прислушалась.
Тишину нарушало только ровное дыхание – Ремедио не спал, но вставать явно не торопился, скорее всего, воспользовался возможностью побыть в одиночестве и подумать.
«Ничего, это ненадолго, - я покосилась на кофейник, - такой аромат и покойника поднимет».
И угадала – ума не приложу, как он услышал мои шаги, но открыв дверь из гостиной в спальню, я едва не уронила поднос, услышав негромкое: «С добрым утром».
Даже не знаю почему – словно бес под локоть толкнул – я тут же оказалась у кровати, а с языка само собой сорвалось:
- Доброе утро, Рем. Завтракать будешь? – и мгновенно вспыхнули щеки.
Темный Владыка:
Я захлопнул дверь в свою комнату и подошел к окну. Сердце еще бешено билось в груди, но мысли уже пришли в порядок.
Больше этого не повторится, - пообещал я себе.
Образ обнаженной Рогнеды все еще стоял перед глазами, хотя я упорно гнал его от себя. В комнату тихонько постучали.
-Войдите.
Цитата:
-Владыка, что... делать с девушкой?
-Покорми, переодень. Не снимай браслетов и не нарушай круга. И не тревожить меня сегодня больше! - почти прокричал я.
Нервы совсем ни к черту.
Подошел к столику и налил себе бокал виски. единственный напиток, который я мог пить.
Снова вернулся к окну, уже с бокалом в руке, и до рези в глазах стал вглядываться в даль.
Хотелось все изменить, уничтожить даже мысли о событиях, произошедших в темнице. Но ее тело. Я сглотнул и прижался лбом к стеклу.
Отошел от окна и уселся в высокое резное кресло, снова выпил, но это никак не помогало сегодня успокоиться. Я метался по комнате, в надежде найти себе место, но не мог. Я готов был сорваться и как юный мальчишка побежать к ней, упасть на колени и.. и тут мною овладевали уже совсем не юношеские мечты.
Внезапно на глаза попалась ручка, когда-то захваченная Мор с Земли, и кусок пергамента. Я схватил все и перебрался поближе к столу, рука выводила неровные, кривые строчки:
Я могу думать лишь о тебе,
Лишь к тебе я хочу стремиться!
Но от мыслей этих не по себе!
Нам с тобой суждено проститься.
Я смирить не смогу свой гнев,
Ты гордыню смирить не сможешь.
И я знаю, слова твои - блеф,
Ты меня, знаю, уничтожишь...
Рука замерла, и ручка с тихим стуком упала на пол.
Ремедио Алетре:
Я проснулся среди ночи и не сразу понял, где нахожусь. Лунный луч устроился рядом со мной на подушке, как наглый котище, и я несколько секунд не мог сообразить: подушка?! Да еще и вышитая! Но тут же все события прошедшего дня обрушились лавиной мыслей, чувств, впечатлений. Я оглянулся, но Фионы почему-то не было рядом, и я стал шарить рукой под подушкой, как будто бы она была еще где-то здесь. Может, просто вышла. Да мало ли что приспичит человеку... Я взглянул на часы, что все еще носил с собой, но они показывали пять часов вечера по времени моей родины. И не факт, что и тут часов в сутках - двадцать четыре с небольшим, и вообще время измеряют часами...
Луна заливала комнату, это была яркая лунища чужого мира, и я подошел к окну, вглядываясь в небо. Нет, незнакомы мне эти созвездия, так странно, непривычно расположившиеся на небосклоне, и от этого я понял: я не на Эре, я в другом мире - окончательно и бесповоротно. И нет иного выхода, как смириться и принять данное.
Я думал о той, что ушла, но чье присутствие ощущалось здесь - в небрежно брошенном на кресло платье, в бокале недопитого вина, в блестящих безделушках на столике перед зеркалом, в вазах с цветами. Как это было удивительно, как необычно! Я не мог понять - что нашло на нас обоих? Отчего мы кинулись в объятия друг друга, от какого страшного одиночества и отчаяния рискнули на такой шаг? Она явно не принадлежала к числу девиц, которых можно снять на ночь, а потом они уходят, и ты не помнишь ни ласк их, ни прелестей, ни имен. Они - как дым, как новость среди других, и тонут в потоке новой информации, впечатлений. Так же, как и появляются, они исчезают легко, и не оставляют после себя ничего.
Но Фиона казалось совсем не такой. Что-то было в ней, что до краев волновало меня, и чувства мои, такие по сути животные, окрашивались розоватыми отблесками боги весть каких закатов, пылавших над этим миром. Она была чудно хороша, и я с благодарностью думал о ее шелковистом теле, упругом и мягком, но даже если бы она была невзрачной угловатой девчонкой - я бы все равно сделал то же самое, что сделал этим вечером. Может, правы поэты прошлого? Я всегда смеялся, когда в курсе литературы мы изучали стихи о любви: все эти незнакомки и прекрасные дамы, совершенства, королевы и так далее. Может, поэтам дано чувствовать глубже, чем нам? Чем мне, "бездушному интегралу", у которого в голове априори - одни сухие цифры, формулы, схемы и алгоритмы, и ни одного живого росточка, ни одной травинки зеленеющего чувства? Мое сердце будто стало огромным и билось сразу и в горле, и в пятках, все мое тело стало сердцем, и это было так страшно и великолепно, что я готов был еще много раз повторить это. Как сказать на ее языке "Я люблю тебя"? Как сказать ей "Спасибо", ведь в это сухое короткое слово нужно вместить глубины и высоты, и тени, и свет, и запахи, и то, что сердце мое готово разорвать грудь и увеличиться до поистине огромных размеров.
Нет, конечно, слагать стихи меня не потянуло, но захотелось сделать для Фионы что-то особенное, порадовать ее. Но я гол и нищ, и со мной нет ничего, кроме этих несчастных часов. Сладкое чувство! Никогда еще не хотелось мне так сильно обрадовать другого, принести ему дар - как символ того, что я готов отдать что-то больше, чем крохотную безделушку. Впервые это было не обычным скучным ритуалом праздника, не следованием традиции, а просто велением души. И душа моя пела, и я был пьян, чертовски пьян. Хотелось смеяться и прыгать и вытворять немыслимые вещи, но я просто подошел к окну, раскрыл его в вязкую темноту ночи, прислушиваясь к незнакомым звукам - то ли птицы кричали, то ли звери, то ли какие чудища. А звезды яркие-яркие, и я вспомнил работу и то, как упивался возможностью отправить вот к этим далеким шарам раскаленного газа мерцающую стрелу, кусочек металла, пассажирам которого не суждено уже будет увидеть Эру такой, какой они ее покидали.
Утро подкралось тихо и осторожно. Небо было чернильно-черным, и вдруг справа стала медленно разгораться заря, и вот уже пол-неба объято розовым и оранжевым. Я смотрел на зарю, словно впервые, и что-то пело во мне и рвалось ввысь, и хотелось закричать от радости.
В дверь постучали, и я открыл, и увидел Фиону с подносом чего-то невероятно ароматного, она улыбалась и что-то говорила, и я понял, что она сказала: "Доброе утро, Рем", и вся закраснелась от смущения, и я тоже улыбнулся ей, желая обнять ее, прижать к себе крепко-крепко и не отпускать. И когда она поставила поднос на столик, я так и сделал.
Фиона:
Опустив поднос на стол, я хотела спросить, что класть в кофе: сливки или сахар, или и то, и другое, но не успела. Рем шагнул вперед и обнял меня – так крепко, что я вздохнула. Кажется, он думал, что я ему приснилась.
И это было понятно – окажись я в чужом мире, тоже могла бы подумать, что это всего лишь видение и попыталась найти что-то или кого-то, на кого можно опереться.
Я прижалась к нему, обняла за талию и потерлась щекой о плечо, убеждая, что это – не сон, что я живая и настоящая и никуда не исчезну.
Время словно остановилось, мне не хотелось ничего – только замереть в кольце его рук, чувствуя себя уютно и надежно, как никогда раньше.
И, что самое удивительное, так себя чувствовала не только я.
Тигрица сейчас безумно походила на домашнюю кису, объевшуюся сметаны и разомлевшую на солнышке – я и не подозревала, что она может быть такой блаженно-довольной. Реши я сейчас обернуться, не отошла бы от Рема ни на шаг, да еще и ушко подставила почесать. Вот только вряд ли это ему понравится.
Не знаю, сколько бы мы еще так простояли, но чей-то желудок уверенно напомнил, что в каком бы мире ты не находился, есть все равно надо.
- Завтрак остынет, - всполошилась я и потянула Рема к столу, сама себе напомнив наседку, квохчущую над цыпленком. Наверное, мама права и настоящей тигрицы из меня не получится. Госпожой я быть не смогу.
Почти весь поднос я подвинула Рему, забрав только свой кофе, а в ответ на его вопросительный взгляд, пояснила:
- Я уже поела.
После завтрака мы перебрались в гостиную, только уже за стол, чтобы не отвлекаться. Рем прямо-таки приклеился к азбуке, тем более, что от слов мы очень быстро перешли к простым фразам.
- Нет, не так. Тверже, - я улыбнулась, в очередной раз как можно отчетливей произнося упрямое слово, никак не дававшееся Рему, и вдруг вспомнила кое-что из того, что он говорил прошлой ночью.
Я произнесла всплывшую в памяти фразу почти без запинок и, судя по веселым искоркам в его глазах, получилось совсем неплохо. Теперь бы еще узнать, что именно я сказала.
Учитель из Рема получился куда лучший, чем из меня, та фраза, которую я запомнила, в Шезгарте не употреблялась, а оказалась знакома мне по Земле: «Мой начальник – полный кретин».
Правда, через три часа, я вполне серьезно задумалась, кто я на самом деле – тигр или попугай? Да еще в голову время от времени лезли совсем посторонние, но очень соблазнительные мысли.
В очередной раз поймав себя на витании непонятно где, я отложила ручку:
- Может, отдохнем немного? Пойдем, покажу тебе сад.
Сад, хоть и небольшой, был заслуженной гордостью мамы, и пособием по применению магии – без нее в Шезгартской жаре вряд ли что-нибудь выросло.
Помня, как Рем отреагировал на лес, я провела его в домашнюю часть сада, в парадной, поражавшей даже меня, слишком много всего. Если он увлечется, то пожалуй, и ночевать в саду останется.
Домашнюю часть, где росли фрукты и овощи для стола, от парадной, вызывавшей неизменный восторг гостей, отделяла яблоневая аллея. У первой же яблони Рем собрался впасть в ступор, но я очень вовремя отвлекла его яблоком – огромным, янтарно-желтым, с плотной, рассыпающейся на зубах мякотью. Устоять перед такой прелестью было совершенно невозможно и я благополучно увела его в свой любимый уголок с клумбой золотистых роз и небольшой – как раз на двоих – резной скамеечкой.
Как оказалось, в его мире тоже была известна игра «На что похожа тучка» и через пару минут мы уже валялись на травке, разглядывая взъерошенные облака.
- Утюг!
- Нет, лампа, и не спорь! – я обернулась к Рему и почувствовала, как замирает сердце.
Боги, если он не перестанет так на меня смотреть и улыбаться, я не знаю, что сделаю….
…уже знаю… и… сделаю…. прямо сейчас…
- Госпожа Фиона!
Вздрогнув, я обвела лужайку непонимающим взглядом и поспешно соскользнула с колен Рема, поправляя полустянутый топ.
- Вы ведете себя совершенно неподобающе.
Сколько раз я слышала эти слова, вот только теперь Атэна застала меня отнюдь не за кражей варенья и не сидящей на дереве в парадном платье. Но все равно, мне тут же захотелось куда-нибудь спрятаться.
Рем, словно прочел мои мысли: поднялся, оставив рубашку в траве, протянул мне руку, помогая встать – чуть ниже шеи отчетливый след от зубов (когда это я успела его пометить?) – и решительно закрыл собой, явно защищая.
Желание остаться за его спиной было почти непреодолимо, но я вышла вперед.
- Атэна, я уже совершеннолетняя и не обязана давать отчет в своих поступках.
- Госпожа Фиона, - Атэна поджала губы, метнув пронзительный взгляд в сторону Рема, - пока вы живете в этом доме, извольте подчиняться правилам, установленным госпожой Беатрис. Проявите благоразумие и найдите для вашего «гостя» другое место.
- В отсутствие моей матери, хозяйкой дома становлюсь я. Странно, что мне приходится напоминать вам основные правила.
- Госпожа Фиона, - Атэна прямо-таки прожигала меня взглядом, - вы переходите все границы! То, что вы привели в дом человека, можно объяснить молодостью и неопытностью, но все остальное – совершенно недопустимо. Вы – кузина королевы, и обязаны помнить об этом. Наконец, вы вот-вот выйдете замуж, что скажет ваш будущий муж!
- Это мое дело и ничье больше! – меня едва не трясло. – Я имею право на решения и запретить что-либо мне может только мать или королева, но не вы. Вы все поняли, Атэна?
Домоправительница взглянула на меня так, словно видела впервые.
- Да, госпожа Фиона. Позвольте удалиться?
- Ступайте.
Уходя, Атэна все же не удержалась, пробормотав себе под нос:
- Посмотрим, что вы скажете, если госпожа Беатрис объявит «право победителя»*
«Что?!» - это оказалось последней каплей. С губ сам собой сорвался рык, и тигрица рванулась наружу.
*«Право победителя» - если Тигрица не может назвать избранника, мать девушки объявляет бой между кандидатами в мужья. Победитель становится мужем девушки, независимо от её желания.
Алира Торенс Иньюс:
Начать жизнь с чистого листа – величайшая из вселенских иллюзий.
Шезгартская ночь обманчиво тиха, глядит с небес тусклыми светилами-спутниками, сменяющимися один другим, то разливаясь тусклым желтым отсветом, то вспыхивая на темно-синем шелке красноватым свечением иной, кровавой луны. Дышит вселенским холодом и неизменным покоем, в который кутаются едва различимые огоньки остроконечных бриллиантов-звездочек, изредка плача слезами метеоритных дождей.
С того самого момента как полной грудью делаешь первый вдох, пропитанный легкой примесью серы, следствием повышенной вулканической активности, и, подобно ундине, из озерных глубин выходишь на берег, оставляя за спиной посеребренную темноту блюдца почти правильной овальной формы, приходит осознание очевидного – ты дома. Куда бы ни заводили нас нити полотна судьбы, в какой бы мир ни открывались синеватые врата порталов, зазывая посетить реальность, построенную на другом укладе и принципах, сердце все равно преданно стремится в родную обитель. Пусть даже это инфернальный, темный мир, представляющийся изнеженным жителям Земли самым настоящим филиалом ада, но он весь твой, от неяркого света Флеймонда, едва согревающего своими лучами, до сетей тайн и интриг Диктатума, за долгие тысячелетия забывшего об истинном предназначении духов Фейри и гармонии природных стихий.
С мокрых волос на плечи стекают ручейки воды, оставаясь холодом на теле, блестят капельками на черной коже тесного платья, падают на гладкий вулканический пласт под ногами. Отчетливо помню эти камни, небрежно и без всяких намеков на симметрию разбросанные у самой кромки вползающих на берег волн, оставленные на них вещи и оружие, однако ныне былого и в помине нет. И здесь я совершенно одна, не считая мрачных теней ночной мглы, отдаленных шорохов неизвестной природы и тумана, клочьями серой дымки поднимающегося от земли. Жизнь не замирает с заходом солнца, словно рисунок ледяных узоров на стекле, она лишь меняет формы и обличия, от заката до рассвета правя иными сущностями. Люблю ночь, когда она нежна и опасна в своих проявлениях.
Я не спешу под сень раскидистых вековых деревьев, а, закрыв бездну серо-голубых глаз, слушаю стихию, капризную и непостоянную силу, энергия потоков которой отчётливее всего чувствуется там, куда духов ведут все пути – в Шезгарт. Растворяюсь в ней, теряя материальный облик юной девы…
***
Княжеский дворец не спал, сияя величеством своих огней, однако меня никто не ждет. Правители не находятся в резиденциях постоянно, порой пропадая на неопределенный промежуток времени, чтобы погрузиться в свою стихию, отвлекаясь от груза извечных споров, настороженности, паутины сплетен и закулисных распрей, стремлений к силе и власти, династических браков, основанных на расчете. Но едины мы лишь в жажде объединить несовместимое, сохранить баланс жизни и смерти и достигнуть новых высот мощи личных возможностей.
Минуя просторные залы, объятые пламенем не тающих воском свечей, которое бликами играет на сусальной позолоте и белых плавных изгибах мраморных статуй, через галерею с высокими куполообразными сводами, подхватывающими эхо каждого шага. По привычке бросая быстрый взгляд на украшающий одну из стен холст в тяжелой резной раме, встречаясь с родными глазами цвета морозной стали, вокруг зрачка окантованными тонкой оранжевой линией. И подняться по широкой лестнице вверх, распахнув двери собственной спальни, где гнездятся предрассветные сумерки, не тронутые искусственным освещением.
На покрывале из бардового бархата свернувшись полумесяцем и забавно раскинув когтистые лапки, сладко растянулась саламандра, словно заснув, охраняя лежащий рядом клинок, по-видимому, найденный ей на берегу лесного озера. Стараясь не беспокоить умного зверька, забравшего подарок Темной Богини, не позволив ему кануть в Лету, я обошла широкую кровать, на ходу избавляясь от сжимающего фигуру платья. Ши подняла головку, в темноте блеснули угольки ее зениц, и раздался тоненький заспанный голосок:
- Госпожа, вы вернулись так вовремя. У нас большие проблемы.
- Нет настолько серьезных проблем, которые не подождут до утра…
- Но, госпожа, послушайте, завтра может быть поздно. Диктатум…
- Впереди бесконечность, - я прервала речь Ши, не дав ей договорить. – Спи.
Я слишком устала, физически и морально, чтобы пытаться о чем-то думать, анализировать, делать логические выводы. Чтобы просто слушать тихий, убаюкивающий голосок ученой саламандры, находясь на грани между явью и полудремой, медленно отдаваясь во власть последней. Слишком много сил высосала мерцающая, вязкая синева портала, долгое путешествие, собственная стихия. Голова коснулась подушки – и в то же мгновение я провалилась в глубокий сон.
Ремедио Алетре:
Фиона удивилась, но поддалась на мои ласки и объятия с явным удовольствием. Не знаю, сколько мы стояли вот так, в невозможности разнять руки, но тут желудок мой настойчиво напомнил, что я уже давно ничего не ел. Фиона рассмеялась и, высвободившись, показала на поднос, где аппетитно исходило паром какое-то блюдо и - о счастье! - самый настоящий кофе!
Мы позавтракали. Она смотрела на меня со смутным, неясным выражением, будто солнце закрыла легкая тучка, и я не мог понять, о чем она думает, какие мысли мелькают в ее очаровательной головке. Что до меня - я был полностью, безоговорочно, глупо счастлив, как подросток в пору первой любви. Но при свете дня на меня напала странная стеснительность, и как бы я ни желал сейчас провести пальцем по коже ее шеи или поцеловать мочку уха, я держал эти порывы в себе и просто смотрел, как она сидит, наклонив голову, и в светлых ее волосах путаются лучики солнца, как мягкий свет вычертил ее профиль, как она улыбается уголками губ, как она поправляет одежду и заводит за ухо прядь волос, касаясь сережки из голубоватого с красной искоркой внутри камня.
Как приятно слышать это ее гортанное "Рем", ее голос - перекаты воды через камешки, переливы, полные полутонов. Я вспоминал накрашенных ярких девиц в черном и обтягивающем, их искусственные губы и улыбки, их одинаковые прелести, такие выдающиеся, что девицы эти казались передутыми куклами. Чем Фиона тронула мое сердце? Бесконечной ли своей, истинно женской, сострадательностью, своей натурой, душой-огоньком, душой-птицей?
Мы перебрались в ту комнату, где вчера начали свою безумную ночь, но на сей раз не на диван, а за стол. И вновь я погрузился в мир чужого языка, его странных звуков и сочетаний, слов, которые, не имея для меня никакого смысла, вдруг обретали его, когда я начинал понимать их значение. Это было почти как во время моей учебы, только вместо строгих профессоров рядом сидела Фиона, и она поправляла меня, когда я что-то говорил не так.
Почему-то я сейчас только задумался о том, кто она такая. До этого меня не беспокоило ни ее прошлое, ни семья, ни друзья и увлечения – она была просто женщиной, загадочной и странной. Но сейчас, находясь в ее доме, я пытался разгадать, чем живет она, что интересует ее, что она любит и ненавидит, каков ее характер. Из мельчайших деталей, подмеченных мною то там, то здесь, я понял – что она – любимица семьи, будущая хозяйка дома. А еще она, конечно, из тех, кто не выставляет напоказ себя, свой ум и красоту, и в ней не было ни капли надменности девушек, которые знают себе цену. И да – она была умна, все ее объяснения я понимал легко, без труда, хотя язык и его система казались сложными и запутанными. Но к концу урока я уже знал несколько фраз, этого, конечно, невероятно мало, чтобы установить контакт, но уже больше, чем совсем ничего.
Фиона даже попыталась воспроизвести что-то из моей вчерашней речи, и это у нее получилось даже неплохо. Мы посмеялись – фраза оказалась о моей начальнике, гнусном типе, который всегда думает только о себе. Интересно, что они теперь там делают все? – подумалось мне на краю сознания, но я отбросил эту мысль, как шелуху и мусор. Теперь я здесь, и пусть это даже будет сон, обман, иллюзия или игры разума – пусть! Пусть я потом проснусь в комнате с обитыми во что-то белое и мягкое стенами, из которой выйду, когда все мысли и чувства мои придут в стандартную норму, пусть я проснусь в тесной камере с мрачным соседом – мне все равно! Все зыбко, и любое мгновение счастья – лишь миг, ускользающая песчинка времени, пиксель истории.
Потом Фиона позвала меня в сад. Полоски света и тени, лимонные блики, густые ветви незнакомых мне деревьев и поющая, шуршащая тишина вокруг. Мы шли по солнечной дорожке, и я остановился у дерева, усыпанного плодами, такими аппетитными на вид, что хотелось сорвать и тут же съесть. Фиона, смеясь, потянула меня дальше, все глубже в прохладную зелень, хотя день стоял жаркий и ветреный. Мы устроились на травке и тут же затеяли детскую игру в угадайку. Смотрели на облака, высоко запрокинув головы, так что от высоты и простора мой голова точно начала кружиться, отгадывали, на что похоже проплывающее мимо облако…
Незаметно мы совсем легли в густую, пахнущую чем-то жарким и пряным, траву, и снова ее кожа под моей ладонью притягивала магнитом, и я не мог сдержать себя.
Но нас оборвали – грубо и бесцеремонно. Словно неоткуда появилась перед нами дородная женщина..
Но нас оборвали – грубо и бесцеремонно. Словно неоткуда появилась перед нами дородная женщина, крикнула что-то, строго посмотрев на Фиону. Та напряглась, и я почувствовал, что ей очень неприятно видеть эту тетку, встал, помогая подняться девушке и попытался загородить ее от излучающей волны ненависти бабищи.
Фиона остановила меня, и дальше я только и мог, что смотреть и слушать из разговор – холодно-надменный, даже не на повышенных тонах. Тут и проскользнули в голосе Фионы властные металлические волны, и опять пришло на ум банальное сравнение с водой, которая становится колким льдом при определенной температуре. А температура разговора все поднималась, добираясь медленно, но верно до точки кипения, и я это чувствовал так четко, что у самого внутри клокотало и ярилось что-то зверское и темное. Но все же под конец женщина сдалась. Она пошла прочь грузным шагом, и я вздохнул с облегчением, напряжение ослабло, но тут она повернулась и четко, зло сказала что-то, выплюнув слова в лицо Фионе.
Та стояла камнем, а потом вдруг показала прелестные белые зубки, которые вмиг превратились в острые клыки, и вместо девушки вдруг оказался зверь, огромный, дикий, страшный. Женщина взвизгнула и бросилась прочь, но тяжелая лапа все же достала подол ее платья, ткань с треском порвалась, и, издав пронзительный вопль, толстуха понеслась прочь, сверкая полосатыми панталонами. Тигрица в один скачок оказалась рядом с ней, и не знаю, что было бы, если бы я не завопил, что есть мочи: «Фиона!», бросившись за ней следом. Зверь остановился, посмотрел на меня таким взглядом, что я подумал – все, покойник. Ноги подкосились, и я упал на колени, а зверь стоял мордой ко мне и явно размышлял, есть ли меня сейчас или оставить на ужин. Я зашептал что-то успокаивающее, глупые ласковые слова, зверь шевелил ушами и немного порыкивал. Тогда я протянул трясущуюся руку у ней, зная наверняка, что зверь мне откусит конечность, дотронулся до мокрого холодного носа и тут же отдернул ладонь. Зверь все стоял, лупил себя хвостом по бокам, и я вспомнил почему-то, что кошки так выражают свое недовольство. Тогда я снова протянул руку, ободренный первой попыткой и уткнулся ладонью в густую шерсть на затылке, стал чесать полукруглое ухо зверя. Тот продолжал мести хвостом. Я удвоил усилия, приговаривая свои нежные глупости – откуда, спросите, я такого бреда понабрался? Глаза я от страха крепко зажмурил. Но ничего не происходило, и руку откусить мне никто не пытался. Тогда я осторожно приоткрыл один глаз и увидел, что вместо зверя рядом со мной живая и вполне человеческая Фиона, и она в глубоком обмороке.
Фиона:
«Темно… холодно… куда это я попала? Выбираемся – не спеша, осторожно, лапками, лапками. Лапками? Чувствую себя тигрицей, значит, оборачивалась, а если ничего не помню… Боги!!!!»
Я поспешно распахнула глаза. Рем обнаружился рядом, стоящим на коленях, с застывшим взглядом. Живой… и даже целый…
Вне себя от облегчения – но как такое возможно, я же себя не контролировала, должна была его на ломтики нашинковать?!! – я едва не кинулась к нему, чтобы удостовериться окончательно, что он цел и невредим, но передумала.
Осторожно - вся одежда в клочья - поднялась и, обойдя Рема, подняла из травы его рубашку. Продела руки в рукава, застегнула пуговицы и, только после этого, повернулась к нему.
- Пойдем, - голос я постаралась сделать ровным и спокойным, без звериных ноток. А вот в ногах уже чувствовала предательскую дрожь. Не знаю, как у остальных, а у меня почти сразу после вспышки начинался откат: слабость в теле и мороз по коже. Впрочем, средство от этого я уже нашла, но сначала надо было добраться до дома.
Меня ощутимо шатнуло и повело в сторону, но уже пришедший в себя Рем отреагировал инстинктивно - подхватил, не дав упасть. И, оказавшись у него на руках, я отключилась окончательно.
…М-м-м... - голова никак не желала отрываться от подушки и я пошла простым путем: медленно открыла сперва один глаз, потом второй. Судя по ощущению, я в кровати, а рисунок на пологе очень знакомый - значит, в собственной, и это радует.
- Ну ты даешь, Фиа, - раздался от дверей звонкий голос, а через минуту рядом со мной на одеяле по-хозяйски развалилась миниатюрная смуглая девушка с буйной копной бронзовых кудрей.
- И тебе доброго утра, тётя, - на автопилоте отозвалась я.
- Еще раз назовешь тётей, загрызу, - младшая сестра мамы сверкнула зелеными глазами. - И, между прочим, сейчас не утро, а вечер. Ты целый день проспала.
- Ноэль, - я отлепилась от подушки и попыталась сесть. - Что ты здесь делаешь?
- Хороший вопрос, - хмыкнула Ноэль. - Если кратко: то я пришла в гости, а попала в дурдом. Несгибаемую Атэну, трясущуюся, как клюквенное желе, повариха отпаивает на кухне коньяком, остальная прислуга жмется по углам, решив, что настал конец света, а тебя, в мужской рубашке, и со всем признаками недавней вспышки, притаскивает из сада на руках какой-то полуголый тип.
- Ноэль, что с Ремом?! - я рванулась с кровати, но попытка бегства была подавлена в зародыше.
- Лежать! - скомандовала тётушка, прижав меня обратно к матрасу. – Жив-здоров, ты его ничем и никак не задела. В своей комнате стресс снимает или, если уже удачно снял, то спит.
- Чем? - сообщение меня не успокоило, даже наоборот. - Что ты ему налила?!
- Почему налила? - Ноэль наивно захлопала ресницами. – Я только поставила, а налил он сам.
Но вдруг осеклась и резко сменила тон:
- Не огнуху, не беспокойся. Я ему водку принесла и даже – цени – о закуске позаботилась. - Ноэль мечтательно зажмурилась. – Селедочка с лучком, м-ням, и сама заодно перекусила, а то пока разберешься, что у вас тут творится….
Да где же эта черепаха? Её только за смертью посылать!
Не успела Ноэль договорить, как в дверь негромко постучали и появилась Алиса с подносом.
- Наконец-то! – слетев с кровати, Ноэль ураганом промчалась по комнате и тут же вернулась обратно. Горничная мышью шмыгнула за дверь, а я обнаружила поднос уже у себя на коленях. На нем красовалось блюдо с двумя громадными, с пылу с жару, отбивными и кружка, источающая умопомрачительный аромат горячего вина с пряностями.
- Кусочек за маму, кусочек за папу, - почти пропела Ноэль, подавая мне вилку.
- У-мм, - это все, что я смогла ответить, рот уже был занят.
- Вот и славно, - Ноэль убрала опустевший поднос и укутала меня одеялом, - а теперь закрывай глазки и баиньки. Тебе сейчас восстанавливаться надо, ребенок.
- Ребенок?! – возмутилась я, разлепляя отяжелевшие веки. – Ты на полгода младше! Ноэль, а… с Ремом точно все нормально? Ты меня не обманываешь?
- Боги, ну что за наказание! – тетушка вперила взгляд в потолок. – Два сапога – пара! Он тебя в комнату принес, на кровать положил, но из рук выпускать отказывался, словно ты – бриллиант короны. Пришлось чуть ли не отдирать. Я уже смежную дверь между спальнями – ту, что за гобеленом – открыла и ключ ему отдала. Сказала, что он к тебе в любое время сможет пройти, только тогда ушёл.
- Спасибо, ты – чудо, - уже в полусне пробормотала я.
- Я знаю, но все равно приятно, - откликнулась Ноэль.
Как за ней закрылась дверь, я не слышала, снова улетев в мир сновидений.
Кап… кап… кап…
Этот звук сводит с ума. Надо чем-то отвлечься – рецептами зелий, например. Хотя, из-за них ведь сюда и попала. Ноги, похоже, скоро примерзнут к каменному полу, надо походить, может, хоть немного согреюсь.
Цепляясь за неровную, в выбоинах, стену, осторожно поднимаюсь. Перед глазами плывут цветные круги – от слабости. Но идти недалеко, узкий каменный мешок – три на четыре шага.
Шарканье башмаков, скрип дверцы, больше похожей на щель и в камере появилась кружка воды, накрытая ломтем черствого хлеба.
Последний ужин ведьмы.
Приговор мне еще вчера зачитали, не входя в камеру – через оконце на двери. Писарь баронский аж трясся, думал, что я его заколдую. Да я сейчас и мышь зачаровать не смогу.
Снова шаги, уверенные, хозяйские. И зябкой змеёй прополз между лопаток холодок – опасность.
Поворот ключа в замке и голоса:
- Жива еще?
- Вчера жива была, господин.
Никак сам барон? Теперь-то ему что надо?
Дверь распахнулась, факельный свет, после тьмы камеры, кажется нестерпимо ярким и веки захлопываются сами собой.
- Наверх её, да поживей!
«Не-ет, лучше костер!»
- Доброе утро, - отодвинувшись от Рема, я сладко, по-кошачьи, потянулась.
А как он оказался в моей постели? Нет, я совсем не против, даже, наоборот, но засыпала-то я в одиночестве…
Память услужливо воскресила вчерашний день во всех подробностях и томная лень исчезла, уступив место готовности. К чему? Да к чему угодно.
Проснуться в постели с девушкой – это одно, а с девушкой, внутри которой живет зверь, едва не пообедавший тобой – совсем другое.
Взгляд Рема я прямо-таки кожей чувствовала, по спине мурашки забегали, ощутимые такие. Хорошо, что Ноэль перед уходом помогла любимую пижаму надеть – темно-синюю, фланелевую, мяконькую такую, а то бы мурашки, пожалуй, и видны стали.
И что он мне сейчас скажет? Или просто – встанет и уйдет?
Может, Фиа, еще на ромашке погадаешь: «Любит – не любит, плюнет – поцелует…»