lesya-lin:
09.11.15 08:55
» Глава 16
Глава тайной парижской миссии остановился в тени скромного портика часовни. Он был невысоким, полноватым, с пухлыми пальцами и короткой шеей, укутанной в пышный белый галстук. Упитанные щеки и глаза, буквально исчезавшие на круглом розовом лице, когда Вондрей улыбался, создавали видимость добросердечного благодушия. Но Себастьян понимал, даже без предупреждения, что эта видимость обманчива. Занимаемого Вондреем положения невозможно было достичь без не имеющей границ беспринципности и того жестокого своекорыстия, которое не ведает пощады и компромиссов.
– Я знаю, кто вы, – заговорил француз. – Вы пресловутый графский сын, странно одержимый расследованием убийств и справедливостью. Девлин, правильно? Я заметил вас у задней стены церкви.
Себастьян повернулся к нему лицом:
– Решили не оставаться на заупокойной службе?
Вондрей негромко хмыкнул.
– В детстве я учился на священника. Излишне упоминать, что род деятельности выбирался не мной. В нашей семье все вторые сыновья шли в армию, а третьи – в церковнослужители. И я хотя бы по той причине навеки останусь благодарным революции, что она избавила меня от жизни, полной лицемерия и невыразимой скуки. Поверьте мне, Дамион Пельтан был не так глуп, чтобы ожидать, что я досижу до конца его траурной мессы.
– Вы хорошо знали Пельтана?
– Он был моим личным врачом. У меня, знаете ли, слабое сердце.
– Это не совсем ответ на мой вопрос.
– Нет? – Вондрей неспешно сошел с последней ступеньки и остановился на тротуаре. Странная, напряженная усмешка присобрала кожу в уголках его глаз. – Проявите мудрость, милорд, и оставьте это дело в покое, а? Поверьте, для всех заинтересованных лиц будет лучше, чтобы доктора считали погибшим от рук грабителей.
– Лучше для вас, для меня или для Пельтана?
Усмешка собеседника стала шире.
– Для всех.
– Сегодня по дороге из Хартвелл-Хауса в Лондон меня пытались убить. Вам, случайно, ничего об этом не известно?
Француз громко и, похоже, с неподдельным весельем рассмеялся:
– Смертоносная семейка, эти Бурбоны. Вы не представляете себе, во что ввязываетесь.
– Не до конца, – согласился Себастьян. – Однако у меня очень богатое воображение – плюс трезвое понимание того, как может повлиять гибель полумиллиона мужчин за полгода на отношение общества к легитимности выскочки-правителя.
Вондрей больше не улыбался.
Виконт продолжал:
– Принимая во внимание, что один из членов вашей делегации был…
– Делегации?! Что за выдумки!
– …был убит, от вас ожидается содействие любым попыткам разыскать его убийцу. Вы же, похоже, не проявляете ни малейшего интереса. Почему?
– Но мы содействуем – представителям Боу-стрит. А они заключили, что Пельтан пал от рук грабителей. Зачем раздувать его смерть в нечто большее, нежели есть на самом деле?
– Дамиона Пельтана убили не грабители, и вам об этом известно.
– Вы столь уверены, милорд?
– Какой грабитель забирает сердце своей жертвы, но оставляет кошелек?
Лицо Вондрея резко вытянулось с выражением, весьма похожим на ужас.
– Что вы сказали?!
– Вы слышали. – Себастьян всмотрелся в бледные, внезапно осунувшиеся черты собеседника. – Хотите убедить меня, будто вы не знали?
Француз дрожащей рукой отер губы.
– Нет. Меня не посвящали в подробности. То есть я видел тело в той ужасной секционной возле Тауэра. Я видел, что грудь была… Но сердце? Забрали?! – Он тяжело сглотнул. – Вы уверены?
– Это известие выбило вас из колеи. Почему?
– Господи Боже, а кого бы не выбило? В смысле… вырезать у человека сердце! Дикость! Дело рук безумца! Какое жестокое, опасное место этот ваш Лондон!
– Не спорю. Однако он гораздо благоприятнее для здоровья, чем Париж, скажем, в 1793 году. Вы не согласны?
– Те темные дни уже двадцать лет как в прошлом, – окаменела челюсть Вондрея.
– Двадцать лет – не такой уж долгий срок.
Подул ветер, погнал по улице сорванную театральную афишу и с внезапной, неожиданной отчетливостью донес до собеседников голос священника:
–
Ambulabo coram Domino, in regione vivorum… (1)
– Кто желал бы поставить крест на возможности мирных переговоров между Наполеоном Бонапартом и британским правительством? – спросил Себастьян.
– Я не говорил…
– Хорошо, в знак уважения к вашей необычайной чувствительности к языковым тонкостям, я перефразирую вопрос:
если бы между Парижем и Лондоном велись предварительные мирные переговоры, кто был бы заинтересован в их безвременном прекращении?
– Откровенно,
monsieur? Перечислять можно до бесконечности. По моему опыту, тем, кому война приносит прибыль, никогда не бывает достаточно. Для них война – это благоприятные возможности, а не лишения и горе. В конце концов, их сыновья редко оказываются в безымянных могилах на чужой земле.
Себастьян всмотрелся в стоявшего перед ним дородного, успешного чиновника. Очевидно, Вондрей и сам извлек немалую выгоду из революции и последовавших за ней бесконечных войн. Но спросил только:
– У вас на примете есть кто-то конкретный?
Собеседник деланно улыбнулся.
– Наверняка вам лучше, чем мне, известно, кто из англичан наживается на войне, да?
– А из французов?
Вондрей покачал головой.
– Во Франции даже те, кто когда-то разбогател благодаря империи, понимают, что военные затраты последних двух десятилетий больше не окупаются. Мне кажется, французов, наиболее яростно возражающих против замирения Англии и Наполеона, следует искать на этом берегу Ла-Манша, а не на том.
– Имеете в виду роялистов?
– Эмигрантов, роялистов, Бурбонов. Здесь десятки тысяч моих бывших соотечественников. Большинство из них мечтают когда-нибудь вернуться на родину. И отомстить.
– Известно ли Бурбонам о вашем присутствии в Лондоне?
– Официально? Нет. Но мало кто из сторон этого конфликта не располагает собственными шпионами.
– Возможно ли, что за смертью Пельтана стоит граф Прованский?
– Граф Прованский? – Вондрей наморщил нос, отчего уголки его рта поползли вниз. – Самозваный Людовик XVIII болен, бездетен и не по годам немощен. По моему мнению, единственный, кто заслуживает внимания – это его младший брат, граф д’Артуа. Он, да еще племянница, герцогиня Ангулемская. Было бы ошибкой сбрасывать со счетов Марию-Терезу как полоумную. В конце концов, она – дочь Марии-Антуанетты. Я слышал, сам Наполеон назвал ее единственным мужчиной в семье Бурбонов.
– Он опасается принцессы?
– Я бы не заходил так далеко, чтобы утверждать, будто Наполеон ее опасается. Однако он не спускает с нее глаз. Определенно, не спускает. – Коснувшись полей своей шляпы, Вондрей кивнул: – Сударь…
Он уже поворачивался уходить, когда Девлин спросил:
– А вы, случайно, не знакомы с лордом Питером Рэдклиффом?
Француз медленно развернулся обратно лицом к виконту:
– Я знаю его достаточно хорошо, чтобы отличить от других, если вы это имеете в виду. – Темные глазки неожиданно довольно блеснули. – Полагаю, вы заметили, что он тоже не остался на заупокойной службе?
– Зачем сыну герцога Линфорда посещать отпевание какого-то французского врача, прибывшего в Лондон всего три недели назад?
– По-моему, Рэдклифф женат на француженке. На какой-то давнишней знакомой Пельтана.
Себастьян знал леди Питер, поскольку та славилась редкостной красотой. Девушка приехала в Англию девять лет назад, когда у ее отца, уважаемого генерала Великой армии, случилась ссора с Наполеоном, вынудившая семью срочно покинуть Францию. Но беглянка прибыла в Лондон отнюдь не нищей, поскольку генералу удалось скопить кругленькую сумму, предусмотрительно хранимую для целости за границей. И почти половину своего состояния он оставил красавице-дочери.
В глазах Вондрея сверкнул неприятный огонек.
– Возможно, вы ищете слишком мудреный мотив для этого убийства, милорд. Не исключено, что мы имеем дело с обычной – хоть и несколько кровавой –
affaire de cœur (2). Это многое бы объяснило, правда?
– Пельтан был влюблен в леди Питер?
– Может, в юности – как знать? Дамион Пельтаном был моим врачом, а не другом и наперсником. – Вондрей еще раз поклонился: – А теперь действительно прошу меня извинить, милорд.
Себастьян смотрел, как француз шагает по направлению к Портман-сквер и холодный ветер развевает полы его черного пальто, а в это время из церкви доносилось низкое, печальное пение:
–
Pie Jesu Domine, dona eis requiem. Amen. (3)
ПРИМЕЧАНИЯ:
(1) Буду ходить пред лицом Господним на земле живых… – Псалом 114:9 (в последнем переводе Nova Vulgata, утвержденном Иоанном Павлом II в1979 г. – Псалом 116:9). Интересно, что в каноническом (c 1590 г.) переводе Иеронима Стридонского (382 г.) первое слово было иным: «
Placebo Domino in regione vivorum» (Буду угоден Господу на земле живых).
(2) Affaire de сoeur (фр.)– дословно «сердечное дело»; роман, любовная интрижка.
(3) Милостивый Господи Иисусе, даруй им покой. Аминь. – Последние слова из секвенции «Dies irae» (День гнева) из заупокойной мессы (реквиема).
...