Peony Rose:
01.01.21 10:38
» Чтобы все сбылось
Было 31 декабря.
У Татки все болело.
Все - в буквальном смысле. Голова. Спина. Ноги. Руки. И даже душа.
Полутораметровая искусственная елочка грустно стояла в углу гостиной и наготой своей укоряла хозяйку: «Ну что же ты? Я пришла тебе счастье дарить, дух поднимать, сердце веселить. А ты…»
Но Татка отводила взгляд от зеленой красотки и вяло помахивала рукой. Той самой, которую никак не удавалось понудить к делу. Простая задача - дотянуться до кладовки, достать оттуда коробку с заветными, любовно сбереженными мамой шариками, фигурками, бусами, мишурой… Простая, а вот и не совсем.
В ушах Татки все звучали мамины наказы. «Если хочешь, чтобы в будущем году все сбылось, во-первых, приготовь совершенно новую игрушку. Во-вторых, не подпускай к елке никого чужого, иначе – быть беде. В-третьих, все делай без лишней болтовни и суетни!»
Были еще и в-четвертых, и в-пятых, и так далее. Но вот беда – все это Татка выполняла, пока еще мама была жива и здорова. А в этом году ее не стало.
И вместе с мамой сам хвойно-мандариново-конфетный дух праздников, казалось, навеки отлетел от этого старого милого дома.
Татке было тридцать девять лет, она всю жизнь прожила с мамой и последние семь лет за ней ухаживала. Одному Богу известно, сколько горьких слез пролила она в подушку, сколько пламенных просьб высказала в старинной сельской церковке святителя Николая Чудотворца. В этот год все пошло под откос: мама слегла окончательно, рассудок ее иногда мутился, и она переставала узнавать Татку, путая ее то с лучшей – давно умершей – подругой, то с какой-то непонятной «тетей Люсей». Приходя в себя, мама ничего не помнила из этих ужасных приступов помутнения. И Татка ей, конечно же, ничего не рассказывала, только стискивала зубы и продолжала вертеться, как белка в колесе.
На работе, в школьной библиотеке, все давно опостылело. Порой, уходя из служебного помещения, Татка ловила в угловом зеркале свое отражение, привычно пересчитывала новые седые волоски – вон, справа уже прядь целая, - а потом дергала плечом и хмурилась. Толку-то считать. Седину можно закрасить, морщинки у глаз – сгладить кремом. А что делать с совершенно постаревшей душой, где истаяли и надежда, и вера, и любовь? Даже любовь к матери стала похожа на слабенький, колеблющийся на сильном ветру огонек свечи.
Умерла мама на исходе осени. Тихо, смиренно - в один момент перестала дышать. Татка, увидев на подушке белое застывшее лицо, не закричала. Просто тяжело осела в соседнее с кроватью кресло, где провела столько бессонных ночей, закрыла руками лицо и затихла.
С похоронами помогли девочки из церковного хора и ближайшая Таткина подруга – Саша Уфимцева. Татка безропотно исполняла все Сашины указания – поедем туда-то, купим то-то, а вот те венки не подходящие, ага, зато тот катафалк нам обойдется дешевле, и вообще, Тат, ну встряхнись ты, я все понимаю, но жизнь-то для тебя не кончена!
Но сколько ни твердила Саша эти слова, сколько ни уговаривали девочки съесть хоть что-то с поминального стола, поговорить с гостями, да хотя бы сказать последнее слово над уже выкопанной могилой – Татка только молчала, равнодушно глядела по сторонам и двигалась, как дряхлый заржавевший автомат.
Очнулась она спустя неделю после поминок. И отчего-то ее потянуло к семейному альбому с фотографиями. Сидя на полу с поджатыми ногами, Татка медленно перебирала картонные прямоугольнички: вот прадед с грузинским кинжалом и грозными усами, прабабка с нежным румянцем и опущенными долу глазами, а перед ними – шестеро детей, и среди них ее, Таткин, дед по отцовской линии; вот бабушка по материнской линии с добрым лицом коренной украинки, и рядышком – ее муж-поляк, маленький, полненький и улыбчивый человечек, и конечно, их трое ребят; вот родители самой Татки – сияющая мама, не снявшая впопыхах поварской колпак, и статный папа в форме офицера советского военного флота. Она перевернула это фото, на обороте оказалась дата «24 июля 1979 года». Значит, снято еще до ее рождения. И за несколько лет до того, как корабль отца нелепо потонул где-то в Тихом океане во время секретной миссии.
Татка не любила море. Даже когда маме дали путевку, и они поехали вдвоем в Крым, Татка почти не сидела на пляже. И ногой не ступала в волны. Мама сначала удивлялась, потом злилась, даже разок ее шлепнула, но дочь оставалась тверда – никакими пряниками и посулами невозможно было заставить ее гулять рядом с убийцей папы.
Влюбилась Татка только один раз, на последнем курсе института. Влюбилась болезненно, жарко и… безответно. Гошка Мартыневич, красавец-блондин двухметрового роста, капитан институтской команды по волейболу, был звездой и фаворитом практически всех лиц женского пола. Девушки рыдали и валялись у его ног, он пожимал широкими плечами и уносился то на сборы, то в турпоходы с друзьями.
Она написала ему длинное письмо. С цитатами из любимой Цветаевой, с рисунками – не слишком ловкими, но искренними. И передала по большому секрету через старосту курса, Терезу Мирзоян. На следующий день, пройдя через турникет парадного входа института, Татка ощутила на себе любопытные взгляды – и незнакомых студентов, и сокурсниц. Услышала смешки и шепот за спиной. Уже понимая, что случилось непоправимое, побежала, нелепо размахивая сумкой, к зданию своего факультета, ворвалась туда, увидела стенд с объявлениями… И свое письмо в самом центре потемневшей от времени доски. К низу первой страницы было аккуратно прикреплено написанное также от руки пояснение: «Пушкинские Татьяны еще живы в нашей среде, ребята! Ура!».
Татка подала заявление на перевод – с дневного отделения на заочное. Мать выходила из себя, кричала, угрожала. Татке было все равно. Мир рухнул, и собрать его из осколков не представлялось возможным. Когда заявление подписали в деканате, она пошла искать работу на неполную ставку и нашла почти сразу же – в книжном магазинчике. В районе, максимально удаленном и от института, и от мест обитания Мартыневича.
Она строила новый мир из книжных страниц – терпеливо, год за годом, залепляя строчками те уродливые дыры реальности, которые угрожали ее душевному спокойствию. И вполне преуспела в этом занятии.
Теперь же не помогали и книги.
Новый Год не давался в руки. Никак.
Отчаявшись, Татка метнулась в ванную, привела себя в порядок, накинула пальто, сунула ноги в разношенные удобные полусапожки и выбежала из дома.
Декабрь не баловал снегом, точнее, отмерял его по строго рассчитанной мерке: вчера все сверкало, а вот сегодня температура резко подскочила, и от былого великолепия не осталось почти ничего. Но воздух был великолепный – в нем чувствовался праздник.
Дыша полной грудью, Татка шла по центральной улице родного села и думала о… Да сразу обо всем – и ни о чем.
На углу блеснула витрина нового магазинчика подарков и сувениров «Безе». Владелец постарался на славу: стекла украсил росписью из золотых и серебряных арабесок, по центру поставил роскошную елочку с украшениями ручной работы, а под ней раскидал лучшее, что было в продаже – кукол, декоративное оружие, шкатулки, миниатюрные картины и еще массу всякой всячины.
Цены тут были высоковаты для ее зарплаты, но Татка отчего-то решила зайти. Не купить – так полюбоваться. Что ж такого.
Хозяин, Владислав Евгеньевич, был ей знаком: его единственный сынишка Вадик частенько забегал в библиотеку и, помимо учебных, спрашивал художественные книги. В нынешние времена, когда дети не отлипают от смартфонов, такое читательское рвение как бальзам ложилось на душу Татки. Она поздоровалась, улыбнулась одними краешками губ и отошла к дальнему стеллажу, где за плотно прикрытыми дверками таилось сокровище Али-Бабы.
Ее внимание привлек большой шар – стеклянный, чистейшей лазури, с золотыми снежинками и звездочками, с узорчатой золотой тесьмой-пояском. В центре шара сверкал сапфировый страз. Налюбовавшись, Татка опустила глаза на ценник, но тут ее ждало разочарование – шар стоил одну пятую ее месячного заработка. Ничего не поделаешь, нужно уходить.
— Отличный шар, - раздался сзади голос хозяина.
Татка вздрогнула и обернулась. Немолодой, бородатый и чуть-чуть похожий на Деда Мороза Владислав Евгеньевич широко ей улыбался и подмигивал.
— А… да. Потрясающий. Но мне пора.
Татка попыталась было протиснуться мимо, но мужчина остановил ее жестом.
— Знаете, Вадим мне о вас часто рассказывает. О том, какая вы добрая и внимательная, как советуете ему книги, а потом спрашиваете о прочитанном. Это чудесно.
— Спасибо, но это моя работа, - Татка заикнулась и тут же покраснела. Вот дурочка. Она так и не научилась беседовать с мужчинами естественно, без волнения и заикания.
— А моя работа – делать все для счастья сына. И знаете, Татьяна Владимировна… я только что вспомнил, что именно на этот шар забыл выставить финальную цену. Пятьсот. Берете? Он у меня последний из партии, его братьев давно раскупили. И мне кажется, он принесет вам много счастья.
Татка зажмурилась и вдруг ощутила, как тот самый, неуловимый хвойно-мандариново-конфетный дух праздников впорхнул в душу.
— Беру, - открыв глаза, сказала она совершенно незнакомым, уверенным голосом. – Заверните, пожалуйста.
Дальше она шла с поднятой головой, улыбаясь уже открыто и ловя свободной ладонью срывающиеся с потемневшего неба снежинки. Они мгновенно таяли, и Татке хотелось смеяться в голос. А чудеса-то – есть! Одно из них уютно устроилось в фирменном белом пакете с изображением воздушного пирожного, внутри зеленой с золотом деревянной коробочки. Ее волшебный Небесный шар. Именно его она повесит сегодня на елочку и загадает желание.
Ей захотелось что-нибудь испечь. Года два не пекла, и тут просто зазудело в руках. Но для выпечки понадобятся мука, сахар, масло. И еще… вишня с творогом! Да, это же ее любимый пирог.
В продуктовом магазине народу было много. Видно, не одна Татка оказалась опоздуном: женщины и мужчины бегали от полки к полке с доверху нагруженными тележками, возбужденно обсуждая праздничное меню.
Татка успела схватить последнюю тележку и сразу же нырнула в ряд бакалеи. Пересчитывая деньги в кошельке, она врезалась в кого-то, ойкнула и машинально извинилась. Только потом Татка поняла, кто перед ней стоит.
— Тереза? Господи, не ожидала…
Тереза Мирзоян, некогда стройная чернобровая прелестница, превратилась в толстую желтолицую бабищу. Броский макияж на ней смотрелся нелепо, как и дорогая бобровая шуба. Выражение ее лица, только что надменное, неожиданно стало заискивающим.
— Танечка, миленькая! Ой, сколько лет, сколько зим… Радость-то какая! Как ты? Семья как, все хорошо? У меня вот все отлично, Миша недавно вернулся из Норильска, шубу мне купил, машину в кредит взял. Живем не тужим. К его тетке заехали вот, поздравить.
Тереза что-то болтала без умолку, а Татка тихо недоумевала. Они никогда не были не то что подругами, даже приятельницами – так, иногда работали вместе над организацией праздничных мероприятий для сокурсников. В последний раз говорили в тот злополучный день, когда Татка передала письмо, а Тереза…
Их взгляды встретились. Тереза смолкла и потупилась. Бывают в жизни озарения, которые приоткрывают перед нами самые темные уголки чужих душ и разумов – и это оказался именно такой момент.
— Это не Гошка мое письмо повесил на доску. Это была ты, - медленно произнесла Татка. Состояние эйфории, в котором она пребывала после удачной покупки Небесного шара, ушло.
Толстое желтое лицо с красными губами мгновенно сморщилось в жалкую гримасу. Тереза захлюпала носом и стала мять пухлыми пальцами борт своей шубы.
— Танюша… Танечка… прости-и, прости ты меня, гадину-у. Виновата перед тобой, как есть виновата-а-а… - бормотала она с каким-то мерзким ноющим призвуком. – Я же Гошика сама любила – смерть как, и твое письмо прочла, и как прочла, за сердце взяло меня. На такую, как ты, он бы точно внимание обратил – умный ведь, и романтик, все стишки бардовские под гитару пел. А я тогда что, пролечу фанерой над Парижем? Черт попутал с письмом, не передала, сразу на доску… ну прости-и, прости ты меня-а-а, дуру-у…
Татка потрясла головой, приводя в порядок разбежавшиеся мысли и чувства. Давно вроде случилось, должно было уже отгореть, отболеть. Ан нет. Вспыхнуло и прожгло – насквозь. Но злиться на эту жалкую бабищу, которая и в шубе-то, в теплом магазине, дрожит? Ну ее.
— Бог простит, а я не помяну лихом. Иди куда шла.
Татка развернула тележку и направилась в другой ряд, где стояли консервы. Да гори все синим пламенем! К пирогу нужны хороший большой салат из помидоров и огурцов, мультифруктовый сок, мандаринки, а еще неплохо бы купить филе хека и сотворить из него отличное жаркое.
Отстояв очередь у кассы, Татка все как следует упаковала и решила вызвать такси. Точнее, позвонить знакомому таксисту дяде Вите Семиреву: он брал недорого и умел каждого пассажира рассмешить до колик в животе. А это как раз ей было сейчас необходимо.
Дядя Витя не подвел. Таня села сзади, наслаждаясь простором и теплом салона.
— Поймала ты меня, лисичка, в последний миг, не вру! Еще бы минутка – и я бы снял табличку и умотал к своей половине под бочок, вкушать плоды ее трудов. Но раз так – довезу куда положено. А слышала последний анекдот о Кремле, а?
— Нет, не слышала. Какой?
Дядя Витя открыл рот, но тут откуда-то из-под соседнего свободного сиденья раздался звонок. Обычный, не музыкальный, но из-за него таксист вздрогнул и машина слегка вильнула.
— Твою ж… прости, Танюша, вырвалось. Телефон забыл, растяпа!
— Кто?
— Да последний пассажир. То есть предпоследний – тот мужик, что до тебя ехал. Ох, незадача, придется обратно в город пилить, возвращать. Лисичка, не обидишься из-за крюка?
— Ну что вы, дядь Вить, давайте. Без телефона нынче как без рук.
— И то верно. Ну, залетная моя, птица-тройка железная, выручай!
По дороге таксист ответил на вызов диспетчера, приятной молодой девушки, которую забывчивый пассажир уже оповестил об утере. Наконец все стороны договорились о месте встречи.
Татка не собиралась никуда выходить. Она даже не взглянула в сторону того пассажира, когда таксист покинул свое место. Просто открыла свой фотоальбом в телефоне и начала его листать. А потом кто-то постучал в окошко справа.
Она захлопнула крышку чехла и уставилась прямо в лазурные мальчишечьи глаза. Судя по всему, обладатель глаз ходил пока что в начальную школу. И характер у него был довольно-таки бойкий: увидев, что незнакомая тетя обратила на него внимание, голубоглазик высунул розовый язык и скорчил рожицу. Смеясь, Татка помахала ему рукой и решила приоткрыть окошко.
— Привет! – сказала она дразнильщику.
— Привет, - откликнулся тот. – Ты рыжая. Значит, бесстыжая. Так папа говорит, а он всегда прав.
Вот теперь Татка расхохоталась в голос. Ну и день сегодня. Действительно, все чудесатее и чудесатее.
— Я не просто бесстыжая, - отсмеявшись, сообщила она мальчику. – Я – самая бесстыжая из всех рыжих на всем белом свете. И меня зовут Тата. А тебя?
— Миха! – На плечо мальчика легла тяжелая рука. Мужчина великанского роста укоризненно покачал светлокудрой головой. – На минуту нельзя оставить одного. Извинись перед… Таня? Рождественская?
Татка не удивилась новому совпадению – она вообще уже поняла, что сегодняшний день полностью вывел ее с привычной орбиты и зашвырнул куда-то в глубь Страны чудес.
— Привет, Гоша. Ты к своим или от них едешь?
— К отцу. Он тут Миху воспитывал все это время, пока я в Москве и Праге пахал, как вол. И вот сдал – сердце прихватило. Так что я срочно приехал, его в больницу завез, а Миху решил пока запереть в квартире. Но это же… стихийное бедствие!
Гоша и Татка вместо осмотрели «бедствие» с головы до пят, а «оно» фыркнуло и повернулось к ним спиной. В поле его внимания попала большая черная ворона. Охота началась. С невинным видом Миша стал подкрадываться к ничего не подозревающей жертве.
Татка плюнула на приличия и, махнув недоумевающему дяде Вите, вышла из машины.
— Гош, а давай так. Не надо никого нигде запирать. Ребенку нужен свежий воздух и пространство. У меня и того, и другого в избытке. Хочешь, я его возьму к себе, в село, пока все не утрясется?
Голубые, как и у «бедствия», глаза Мартыневича широко распахнулись, потом сузились. На твердых губах появилась улыбка. От нее Таткина душенька распустилась, как Euphorbia pulcherrima после обильного полива.
— А если я обнаглею и тоже к тебе напрошусь? А то Новый Год встретить особо и не с кем.
— Обнаглей, - кивнула Татка. – Приму обоих. У меня есть свободная гостевая с двуспальным диваном.
Гоша протянул руку. А Татка, щурясь на покрывающееся грозными тучами небо, вздохнула и сказала самой себе:
— Ну что, пушкинская Татьяна, с новым счастьем? То-то же.
«Бедствие» прыгнуло. Это был великолепнейший тигриный прыжок. Но сегодня в Стране чудес не было места гибели, и черная ворона, издевательски каркнув, взмыла ввысь и исчезла из вида.
А снег опять пошел. Как полагается под Новый Год – крупными хлопьями, похожими на вкусные ледяные пирожные-безе. Он пробрался в открытый салон машины и успел коснуться пакета с Небесным шаром, прежде чем растаять и улететь следом за вороной.
...