Я выхожу из игры. Книга 1. `Волк в капкане` (СЛР, 18+)

Sandrine Lehmann:

привет, спасибо! С Рождеством!

подробности будут, но я таки не говорила "сегодня"!
Ловим

...

Sandrine Lehmann:

 » Глава 31

Цюрих встретил их оттепелью и дождем. Они приехали уже затемно. В салоне негромко работало радио - комментатор начал разбирать итоги сегодняшнего гигантского слалома.
- Поклонники восходящей звезды Отто Ромингера немного разочарованы результатом своего кумира. Пятое место - первый результат Ромми вне пьедестала в этом сезоне. Нам пока не удалось дозвониться до главного тренера сборной Швейцарии Штефана фон Брума, который сейчас возвращается домой из Германии, но наш корреспондент смог записать комментарий пресс-секретаря ФГС Клер Хаммерт.
Женский голос, слегка искаженный телефоном и небольшими помехами:
- На самом деле, к хорошему быстро привыкаешь. Отто очень быстро приучил не только болельщиков, но и аналитиков и журналистов и даже конкурентов и соперников к своим победам, настолько, что попадание в первую пятерку, которое было бы великолепным результатом для любого другого спортсмена, воспринимается теперь почти как провал. Но это неправда. Отто очень универсален, он не только отличный скоростник, что он доказал своей победой на трассе супер-джи в Зельдене и вчерашним серебром на Кандагаре, но и блестящий слаломист - все мы помним ту великолепную победу в Кран-Монтана...
Отто вздохнул и переключил приемник на музыкальную волну - салон заполнил тяжелый рок Лед Зеппелин. Да, он сегодня отстал, впрочем, он и не рассчитывал на медаль. Золото получил Кирхмайр, серебро Билли Бэстин, на бронзу выскочил Жан-Марк Финель, который раньше ходил только слалом, но последние 2 года усиленно вытягивал гигант. Вот, судя по всему, и вытянул. Отто решил, что тоже может вытянуть эту дисциплину, и сделал себе пометку в уме, что надо бы провести рождественские каникулы поближе к трассам гиганта. Впрочем, традицию нарушать нельзя - 26 декабря не только рождество, но и день рождения Ноэля, и неявка в означенное время в Гренобль чревата как минимум повешеньем на нок-рее.
Айсхофер тоже не проявил себя в гиганте - всего лишь двенадцатый результат, для честолюбивого Эйса - однозначный провал. Впрочем, после вчерашней победы, может и пофиг. Молодой норвежец Карл-Йоахим Нистром - младше Отто на год - ловко выскочил на четвертое место к дикому восторгу своих болельщиков. Он опередил Отто на 1 сотую и отстал от Кристофа Кирхмайра на 20 сотых секунды. Шестым оказался еще один слаломист - Арне Бурс - и тоже считал этот результат отличным. Отто подумал немного и решил, что для него пятый результат в гиганте - тоже неплохо. Помимо прочего, к дикому восторгу Брума, он продолжал лидировать в общем зачете с огромным отрывом. К тому же, он был единственным спортсменом, который набрал очки во всех дисциплинах, а не в одной или в двух, как прочие. За исключением комби, которая пока не проводилась. Вторым пока шел Хайнер с очками в супер-джи и спуске, а третьим - Финель с результатами в слаломе и гиганте.
Итак, у него оставалось всего четыре дня перед долгой поездкой в Америку, на соревнования в его любимых скоростных дисциплинах и слаломе. Он едет туда один, без Рене. Она уже знала об этом. Сегодня утром он сказал ей с очень расстроенным видом:
- К сожалению, мы слишком поздно спохватились. Тебе не успеют сделать визу. Мне сегодня звонила Серена, нужно было заняться этим еще неделю назад.
- А как же ты? - Рене даже не заподозрила обман - что он и не подумал связываться ни с какой Сереной (секретарь Брума контактировала с посольствами).
- Так у меня же мультивиза, малыш.
Оба понимали, что им предстоит расставание. Только Рене не знала, что это будет расставание навсегда. А когда она начала расспрашивать его про то, когда он вернется и куда они поедут потом, он быстро перевел разговор на другую - тоже небезынтересную - тему. Теперь, когда он стал звездой, он оказался перед необходимостью решать один насущный вопрос, а именно выбора менеджера.
Менеджер для успешного спортсмена в каком-то отношении самое незаменимое лицо, все равно как импресарио для рок-звезды. Он может тянуть и воровать огромные деньги, а может и помогать их зарабатывать, он может принимать наихудшие решения по работе своего клиента, а может и оптимальные, может вовлечь его в большие неприятности, а может и избавить от них, и в конечном итоге может как превратить жизнь звезды в сплошной геморрой, так и существенно облегчить ее. Поэтому Отто постарался подойти к вопросу со всей возможной осмотрительностью.
Вокруг молодого спортсмена толпами вились желающие стать его агентом - их рвение только подстегивалось его огромным успехом, популярностью у фанов и большим интересом потенциальных и ныне действующих спонсоров. Среди этих агентов были всякие - и известные, пользующиеся серьезной репутацией мэтры профессии, и откровенное жулье, которое ничего не смыслило в спорте и в законах, принятых профессиональными спортивными федерациями, но всегда всплывало там, где пахло большими деньгами. Ромингер давно уже понял, что спортивный менеджмент - довольно-таки грязный и криминальный бизнес, и меньше всего ему хотелось вляпаться в какую-нибудь подобную гадость. В спортивных кругах ходили страшилки о том, как ничего не подозревающие спортсмены крышевали торговлю наркотой или спонсировали какую-нибудь запредельную гадость вроде детской проституции, а потом во время следствия могли только проблеять «А я ничего не знал!» То есть все сводилось к тому, что или спортсмен - конченный подонок, прикрывающийся спортом для обтяпывания преступлений, и такому была одна дорога - вон из спорта прямиком за решетку, или он - полный идиот, не подозревающий, что творится у него под носом. Тут речь шла не об уголовной ответственности, а о стопроцентно разрушенной репутации, огромных финансовых потерях (спонсоры бежали от таких несчастных, как от огня) и зачастую - о длительной дисквалификации вплоть до пожизненной. По обе стороны Атлантики уже прогремело несколько таких скандалов. Поэтому Отто медлил с выбором, присматриваясь к игрокам этого рынка, продумывая схему ограничения полномочий агента при работе с банковскими счетами клиента, но так, чтобы эти ограничения не мешали делу. Тем временем Регерс зверел от того, что Отто все время отправлял его на переговоры со спонсорами. А теперь на горизонте замаячило не только соглашение с Ауди, но и еще несколько интересных предложений. В том числе и условно спортивных. Одна немецкая компания, крупный производитель молодежной спортивной одежды, вздумала сделать Ромми лицом бренда. Очень большие деньги. И бесконечные фотосессии и съемки. Отто терпеть не мог всю эту ерунду, но обсуждаемые гонорары были слишком существенные, чтобы просто так взять и отказаться... Ему осталось только намекнуть на эту тему, и Рене начала его расспрашивать, тянуть из него клещами все новые подробности. Но ведь никто не отменял и реальные спортивные темы, к примеру, то, что Россиньоль планировал начать выпуск снаряжения, спроектированного персонально для Отто.
Его просто тошнило от разговоров о спонсорах и контрактах, в то время как сердце рвалось на части, какой бы глупостью это не казалось. Отто никогда бы не поверил, что может так тосковать, решив всего-навсего расстаться с девушкой. Решение было принято, оно было твердым и окончательным. Он не вернется к ней из Америки. Но ему осталось четыре дня, всего четыре, и он проведет их с ней. А сейчас ему необходимо побыть одному.
Рене искоса поглядывала на него, пока он прокладывал дорогу по заливаемым дождем, запруженным автомобилями улицам Цюриха. Он вел машину мастерски и аккуратно, как всегда, но на автопилоте, с отсутствующим видом, явно пребывая мысленно где-то далеко, в каком-то не самом приятном месте. Его лицо было сурово и сосредоточено, брови нахмурены, неулыбчивые губы плотно сжаты. Рене ощутила, как по спине пробежал уже хорошо ей знакомый холодок неустроенности и страха - что будет дальше? Очередные скачки его настроения пугали ее до потери памяти. В последние несколько дней он был такой странный: то веселый, то мрачный, то ласковый, то грубый и злой, то спокойный, то какой-то взвинченный, нервный. Можно было бы списать все это на сотрясение, но началось-то все еще до травмы. Она даже может точно сказать, когда - на следующий день после его победы в слаломе в Кран-Монтана. Уже больше недели он будто носится в эмоциональном смысле по американским горкам и тащит ее, Рене, с собой. Он весел и ласков - и она счастлива, он хмурится - она дрожит от страха, а тот его взрыв в Гармише накануне контрольной тренировки просто чуть не доконал ее... А сейчас... куда они едут? Что с ними будет? Почему он такой мрачный? Она не имела понятия, что произойдет в ближайшие пять минут, но ей и в голову не приходил простой вопрос - а стоит ли ее огромная любовь всего этого? Она была готова на все ради того, чтобы быть рядом с Отто. А вся нестабильность и зыбкость их отношений казалась ей совершенно объяснимой - она пытается удержаться рядом с мужчиной, который так похож на ветер - от ласкового бриза до сокрушительного урагана, от теплого дуновения до ледяного шторма. Она любит его, значит, должна принимать таким, какой он есть. На свете могло быть много других мужчин - тоже молодых и красивых, но более предсказуемых, менее эгоистичных, способных полюбить ее, но разве мог хоть один из них сравниться с ее великолепным Отто?
Он затормозил около ее подъезда, не глуша двигатель, и прохрипел:
- Я приеду в десять.
Она откинула назад волосы, потянулась к нему, но увидела, что он мрачно смотрит перед собой, продолжая сжимать руль. Его настроение было просто пугающим.
- Отто, - прошептала она.
- У меня есть кое-какие дела, - процедил он. - Иди, малыш.
Рене молча вышла из машины, достала чемодан из багажника. Пока ждала внизу лифт, услышала, что Отто уехал. Кнопки в лифте расплывались перед ее глазами от слез. Она была уверена, что Артур обитает сейчас у Макс, и это было хорошо. У нее не было ни малейшего желания отвечать на вопросы, становиться объектом сочувствия, не говоря уже о том, чтобы участвовать в светских беседах на тему «а я тебя предупреждал!» Дома было темно и тихо. Она включила свет, прислонилась к двери спиной, сползла на пол, села прямо под дверью и горько заплакала, уткнувшись лбом в колени. Она могла сто раз понимать его и находить ему миллионы оправданий, но ей все равно было так грустно, так страшно... Она говорила себе, что все хорошо, что он скоро приедет ... Он приедет в десять. Он приедет в десять.

Отто припарковал БМВ около того сервиса, в котором пять лет назад работал механиком и подхалтуривал бухгалтером. Хозяева, вполне шустрые мужики, расширялись - теперь они занимались еще и организацией коммерческого хранения сезонного транспорта. Летом тут стояли снегокаты, зимой - мотоциклы, скутеры, катера. Тут ожидал весны и ромингеровский офигенный спортбайк - Хонда Харрикейн 1000, купленный полгода назад.
Было просто верхом кретинизма даже вспоминать о байке ноябрьским вечером. На улице шел проливной холодный дождь, дул пронизывающий ветер, термометр показывал +10. Но ему нужно было что-то, чтобы как-то избавиться от той тоски, которая накрыла его, когда он принял свое трусливое, подлое решение бросить ее. Вся трусость и подлость того, что он решил, была для него очевидна. Но что еще он мог сделать?
Какая-то встряска, адреналин, хоть что-то. То самое, за что Брум так орал на него в начале сезона. Рисковать ни за что. Свернуть шею к чертовой матери. Может, оно бы и к лучшему. Хотя он вовсе не хотел умирать. Он хотел жить. Свободным. Независимым. Он сейчас просто немного проедется. Никакого удовольствия он от поездки, конечно, не получит - в этот промозглый вечер гонка на спортивном мотоцикле могла стать источником только опасности, никак не удовольствия. Оставалось только попробовать списать это идиотское желание на посттравматический бред, выпить таблетку элениума и уговорить себя отказаться от всей дурной затеи. Он сам не понимал толком, зачем так рвется за руль. Только знал, что ему нужен байк. Нужна скорость километров в сто сорок минимум. Для фрирайда сейчас было поздновато, а ему нужно это прямо сейчас, сию секунду.
- Простите? - растерянно уставился на него клерк за стойкой. - Ваш мотоцикл?
- Ну да. Проблемы? - Отто невинно посмотрел на мальчика за стойкой. Сопляк. Что бы он понимал. «Сопляк» был явно на пару лет старше Ромингера, но сопляком был не по возрасту, а по жизни.
- Э... Я позвоню боссу, - пробормотал клерк, хватаясь за телефон. В его сто-франково-недельной головенке, очевидно, не умещалась мысль о том, как можно брать мотоцикл во время холодного ноябрьского дождя. Не удостоив его ответом, Ромингер уселся в кресло и демонстративно взялся за какой-то журнал, который лежал тут для развлечения клиентов. На самом деле, клерк из них двоих явно более разумное существо, подумал он. Ну ведь и вправду надо быть кретином, чтобы в такую погоду гонять на байке. Он замерзнет как бобик, будет весь в грязи с головы до пят, у него нет никакого подобия байкерского комбинезона (вернее, есть - но чинно висит дома в его почти пустом шкафу) и нет даже перчаток, через несколько минут он не сможет толком держать руль, так закоченеют руки. И можно будет беспокоиться о чем-нибудь вроде воспаления легких... разумеется, если он останется в живых после гонок по мокрому асфальту. Но все эти разумные соображения ничего не меняли. Он хотел за руль хонды. Ему это нужно. И все тут.
Боссом оказался никто иной, как старый знакомый Отто Клаус Кински. Он когда-то был начальником смены, в которой Отто работал механиком. Хороший мужик, они всегда отлично ладили, хотя Кински был такой пожилой дядька, ему, наверное, было уже все тридцать пять, не меньше.
- Бугай! - удивился Кински, и Отто улыбнулся, услышав свою старую кликуху сервисовских времен. Этого почетного прозвища он удостоился, в первый раз побив Динкмана - задиру-жестянщика. - Ты, что ли, тут на байке кататься вознамерился?!
- Ну да. Твой мальчик, похоже, против, - ухмыльнулся Ромингер.
- Ты спятил? Дождь, и к ночи похолодает до нуля. Никто не катается на байках в конце ноября! Тебе, может, календарь показать?
- Лучше покажи мне место в Библии, где это написано.
- Все большие спортивные звезды такие чокнутые? Где твоя голова? Раньше ты как-то больше с ней дружил.
- Она на меня обиделась после того, как я ей об Кандагар постучал.
Кински пристально посмотрел на своего бывшего механика. Он знал его не то чтобы как облупленного, вряд ли кто-то настолько хорошо знал Ромингера, который никогда и ни перед кем не раскрывался, но все-таки кое-что видел.
- Бугай, да тебе не байк нужен.
- А что - электрический стул?
- Вижу, что тебе хреново. Пойди лучше напейся. - И сказал то, чего не говорил раньше почти никогда и никому: - Пойдем, Ромингер. Я угощаю.
Отто не оценил должным образом шикарный жест своего бывшего босса:
- Спасибо, Клаус, но я пас. Я немного проедусь и вернусь.
- Я не имею права тебя останавливать, но все же мне кажется, что у тебя не все дома. Или ты выбрал такой мазохистский способ самоубийства?
Отто засмеялся через силу:
- Все будет нормально, Кински. Не дрейфь. Я на полчасика.

Все формальности были соблюдены, бумажки подписаны, и Отто прошел в бокс, где стояла его черно-серебристая Хонда - предмет восхищения и зависти всего местного трудового коллектива. Отто понадобилось начать очень прилично зарабатывать, чтобы позволить себе такой байк. Парни Кински свое дело знали - Харрикейн просто сверкал, будто только что сошел с конвейера. Ставя байк на прикол в начале октября, Отто оплатил полное техобслуживание. Он взял шлем с вешалки на стене, надел и уселся в седло. Вниз по пандусу, через ворота в темный, дождливый ноябрьский вечер.
Всю нелепость своей эскапады он почувствовал, не успев еще отъехать от ворот пятисот метров. На скорости 50 км/ч ветер пронизывал, дождь заливал стекло шлема и больно хлестал по незащищенным пальцам, сжимающим руль. Ледяной встречный ветер через промокшую от дождя тонкую одежду резал похлеще ножа. Идиотизм. Но он не повернул назад. Он ехал прочь из города, на автобан.
Он сделает то, что решил. Но Бог видит, как он не хочет с ней расставаться! Он мог бы остаться с ней. Это было бы так здорово! Она, как ни крути, при всей ее неопытности, лучшая любовница, которая у него когда-либо была. Опыт в этом деле - еще не все. Они и вправду идеально подходили друг другу. Как ключ и замок, вспомнил он. Как гнездо мама и штекер папа. Они подходили друг в другу и в постели, и вне ее. Ему никогда еще не было так интересно просто проводить время с девушкой. И он ни разу еще не встречал такой, которая была бы не глупее его. А Рене, несмотря на свою молодость, именно такая. Это сочетание красоты, ума и сексуальности в девятнадцатилетней девочке просто сводило с ума, было совершенно неотразимым для него. А то, что она его так сильно любила, делало ее втройне опасной. Если позволить событиям развиваться естественным путем, не успеет кончиться декабрь, а они уже съедутся, будут жить вместе - он правильно сказал Ноэлю, что при таком накале страстей невозможно просто продолжать «встречаться». А там уже и до свадьбы - рукой подать. А ведь она этого и хотела. Сама говорила. На какой-то невозможный миг, уже вырвавшись из города и летя по автобану, он вдруг подумал - почему бы и нет? Жениться на Рене. Спать с ней всегда. Жить вместе. В богатстве и бедности, здоровье и болезни, в счастье и в горе.
Он же все равно женится рано или поздно. Только он полагал, что это будет не раньше, чем лет в тридцать. Он к тому времени как следует нагуляется, приобретет большой жизненный опыт, научится достаточно хорошо разбираться в людях и сделает правильный, разумный выбор, не повторит ошибку своих родителей. У него будет хорошая жена, и он вместе с ней сможет дать своим детям такое детство, какое и должно быть у любого ребенка. Сейчас он к этому не готов. Сейчас за него думают гормоны, эмоции и влечение. Разум молчит. Значит, надо взять себя в руки и начать соображать.. Женитьба сейчас, в 21 год? На девятнадцатилетней девчонке?
Заманчиво...
Тут же его живое воображение услужливо нарисовало ему картинку. Его отец и мать, в роскошной столовой 17 века, сидящие друг напротив друга за нелепо длинным обеденным столом. Когда он смотрит на нее - в его глазах презрение и ненависть. Когда она смотрит на него - в ее взгляде холод и страх. Говоря пошлым возвышенным языком - вот две жизни, отравленные взаимной ненавистью. У этих двоих было все, чтобы быть счастливыми, и они были бы, не окажись женаты друг на друге. И их взаимная ненависть отравляет все вокруг - ее последствия продолжает пожинать уже второе поколение. Сначала он, Отто, едва окончив школу, ушел из дома. Именно ушел сам, сколько бы он ни рассказывал при этом про лыжи и стипендию. И еще очень большой вопрос, если бы он и сестра жили в нормальной семье, где была бы любовь, стали бы они тем, чем стали? В шестнадцать он слился из этого дурдома, причем так, чтобы расстояние между ним и семьей было 200 километров. А потом - сестра. Джулиана сочла необходимым вести себя так, чтобы мать вышвырнула ее прочь, как блохастого щенка, потому что ей нужно было, чтобы у отца при этом возникло чувство вины. Именно тогда холодная ненависть между родителями перешла в фазу активных военных действий. Отто жалел, что он в то время уже жил в Цюрихе и никак не помог сгладить углы. Он с детства выступал в собственной семье миротворцем, не подкачал бы, наверное, и в этот раз. Но его не было, и произошло то, что произошло - его отец, которому тогда было всего 44 года, перенес первый инфаркт. Едва оклемавшись, еще в клинике, он позвал своего адвоката и велел ему сделать так, чтобы к моменту его возвращения домой и духу его жены там не было. Потом поостыл и решил, что женщина, с которой он как-никак прожил 20 лет, и которая родила ему двоих детей, все-таки заслуживает немного другого отношения. Цивилизованный развод, раздел имущества, щедрое содержание. Но именно тогда одна из отцовых любовниц начала очень активно хотеть за него замуж, и он временно отказался от идеи развода. А потом ему, как всегда, стало некогда, недосуг, а мать тем более не заикалась о разводе - кто же откажется от роли жены одного из богатейших людей Швейцарии?
Отто вспомнил, как приезжал к отцу в клинику. Это было, разумеется, одно из тех самых эксклюзивных и несообразно дорогих лечебных учреждений, какие только есть в Европе. Пациенты на тот момент, помимо отца - катарский нефтяной магнат, председатель правления (он же - владелец контрольного пакета акций) богатейшего голландского концерна, правитель одной из стран соцлагеря (наверняка потративший на лечение в этой клинике весь годовой бюджет своей страны) и одна из самых преуспевающих голливудских звезд. Отец занимал там шикарные 4-комнатные апартаменты (язык не поворачивался назвать их палатой) метров в 200 площадью - Отто никак не мог взять в толк, зачем ему такие. Они гуляли в саду клиники. Был апрель, горы вокруг еще сияли снегом, а здесь цвел жасмин. Отто тогда задал отцу вопрос, который интересовал его уже довольно давно, с тех пор, как он понял, какие отношения между его родителями:
- Зачем ты на ней женился?
Отто уже спрашивал его как-то раз, лет, наверное, в 12. Тогда отец как-то ушел от темы - он всегда был скрытным в отношении своей личной жизни (Отто это у него унаследовал). Но на этот раз он ответил с циничной усмешкой:
- Так бывает, когда мужчина думает не головой, а головкой.
Видимо, счел 18-летнего сына достаточно взрослым для честного ответа. Отто понял сообщение - очевидно, отец хотел с ней спать, а получить дочь разорившегося аристократа иначе, чем через брак, было невозможно. Сейчас и в его жизни происходит то же самое. С той разницей, что он уже почти месяц спит с девушкой, которую он так сильно хочет, что не может насытиться. Сейчас, конечно, не шестидесятые годы на дворе, и Рене не дочь графа. Но в остальном все то же самое, и думает он при этом тоже уж точно не головой.
Он позволял себе слишком долго плыть по течению. И довел дело до такого состояния, когда расставание с ней представляется ему чем-то невыносимым, будто резать по живому, ампутация без анестезии, черт знает что. Но надо делать что решил - сейчас, иначе будет слишком поздно. Пусть больно. Волк, попавшийся в капкан, иногда, чтобы спастись, отгрызает себе лапу. Это больно, но волк выживает, не истекает кровью. И он, Отто, тоже выживет. А страдать потом по капкану - это уж вовсе ни в какие ворота не лезет.
Он, видимо, слишком сильно нажал на газ - байк вскинулся на дыбы на мокром асфальте, и Отто едва смог выровнять его. Черт, на четверть секунды позже - и перевернулся бы. А скорость уже огромная. Рукой подать до нелепой смерти в дурацкой аварии. Как ни паршиво ему было, умирать не хотелось совершенно. Отто Ромингер всегда был очень жизнелюбивым человеком. Он преодолеет любую депрессию. И выполнит свое пусть подлое, пусть тяжелое, но единственно правильное решение.
Похолодало, в ветровое стекло шлема летел уже не дождь, а мокрый снег. Руки онемели от холода. И он насквозь продрог в своих старых джинсах и куртке, которые промокли и покрылись грязью. Волосы тоже были все грязные, несмотря на шлем. Поставив наконец грязный байк в бокс, он попросил в сервисе полиэтиленовый чехол для сиденья своей машины.
Дома он все никак не мог согреться, полчаса простоял под обжигающе горячим душем. Потом надел на себя сухую, чистую одежду и поехал к Рене. Уже не дикий байкер в погоне за адреналином и смертью, а мирный бюргер, направляющийся на БМВ к своей любовнице за порцией секса без обязательств и чинным ужином.

...

Свет и Кат:

Ира, спасибо за главу! Мне безумно жалко Отто! Такое отношение родителей друг к другу кому угодно отобьёт желание жениться, сблизиться. Ломает нашего Отто! Ирочка, спасибо, тысячу раз спасибо! Выздоравливай!

...

sleeping-imp:

Вечер добрый! Во-первых, С Рождеством! Здоровья, счастья и благополучия Вам и Вашим близким! А во-вторых, спасибо за главу! Только она получилась тяжелая и грустная. Неудачный опыт родителей, несчастливое детство и страх серьезных отношений + довольно молодой и "ветреный" возраст... не лучшие помощники в принятии важных решений( Только все-таки неправильное решение он принял, но видимо без таких вот ошибок нельзя ничему научится и понять, что потерял(

...

Sandrine Lehmann:

Привет всех, с праздником! Спасибо за комменты!

Спасибо, Светик! Мне болеть-то некогда, ремонт в самом разгаре Я же говорила, есть у него повод и причины так себя вести. Ему проще отталкивать от себя людей, чтобы самому не дай Бог не привязаться.

Спасибо! Да, у Отто довольно грустная история, и это мы еще не полностью ее знаем. И да, возраст, характер, и самостоятельно пробитая себе дорога, тяжелейшая работа, карьера, которой он не может и не хочет рисковать... Ну кто поверил бы, зная все это, что он согласился бы так легко впустить в свою жизнь девушку вроде Рене?

...

Deloni:

Всех с прошедшим Рождеством! Ну, лучше поздно, чем никогда! Счастья, здоровья и удачи!))) Хуже чем сам себя, никто человека наказать не может. Отто очень жалко, жалко, что он решил не давать шанса их отношениям с Рене. Ведь в его частной жизни не так много было хорошего, а он не захотел защитить то хорошее, что у него появилось. Очень и очень жаль. Печалька одним словом. Но мы все равно ждем дальше , потому что нам не смотря ни на что обещан большущий ХЭ!!!!

...

ma ri na:

Ира , спасибо за продолжение )
Ничего удивительного что Отто так решительно настроен на расставание, имея такой яркий пример своих родителей, будешь во всём сомневаться.
Но ведь Рене его любит, когда Отто с ней никакие другие девушки не существуют, это должно что-то значить.Его не пугает, что расставить с Рене, он может больше не найти в своей жизни такую искренне любящую и вообще во всём ему подходящую, правда не боится? Хотя, думать - это прерогатива старости, в молодости все по-другому, нет молодёжь конечно тоже думает, но не так глобально, что ли, кажется вся жизнь впереди и всё-всё успеешь) Ирочка, чудесная глава, особенно когда Отто вся свой бак и его мысли.... сильный момент, очень) Буду ждать продолжения )

...

denisa:

У Отто, детство-юность просто жуть !Хорошо, что он ушёл из дома,родители его бы просто "доломали"!И так психика "покоцанная",доверия ни к кому нет,так и ждёт подвоха от всех !Оххх....какое плохое предчувствие....валерианку в студию Спасибо!!!С Рождеством!!!!

...

Sandrine Lehmann:

Привет всем и с прошедшим Рождеством! И вам спасибо за поздравления и хорошие пожелания! Спасибо, кто еще читает и огромное спасибо тем, кто находит время написать свой комментарий! Я снова и снова повторяю, что я очень высоко это ценю. Правда!

Олечка, спасибо! Ну не верит человек, что у него что-то появилось. Боится. Боится поверить, в общем. Опыт плохой, почему он должен верить?

и он непременно будет, если мы до него доберемся. Некоторые тут уже отлично знают, что у Отто и сын будет, к примеру.

Пожалуйста, Мариш!

вот именно. И не только сомневаться, но и активно оборонять свою крепость.

Он считает, что поболит и перестанет, и у него есть основания так думать.

Мариш, огромное спасибо! А что такое "вся свой бак"? Это наверное телефон помог написать, только я вот не поняла.

да уж, что верно, то верно, и повторюсь, мы еще не все знаем, да и Отто знает далеко не все. Валерианка там бы точно не повредила. А завтречка продолжим!

...

Свет и Кат:

Доброе утро!
Ирочка, ты нас совсем не балуешь. Продолжение будет?

...

Sandrine Lehmann:

Привет!

как не быть? Будет!
А кто родители - уточним по ходу

...

Sandrine Lehmann:

 » Глава 32

Замок щелкнул, Рене открыла дверь. До чего она хороша. На ней был прозрачный белый кружевной лифчик и низко сидящие на бедрах джинсы. Те самые, в которых она выделывалась тогда с Ноэлем в «Драй Фуксе». Отто успел так изголодаться по ней, что готов был накинуться на нее прямо у порога. Возможно, если бы на полу был ковер, он бы овладел ей прямо тут. Но вместо этого он схватил ее на руки и понес в спальню, на кровать. У него заняло несколько секунд на то, чтобы раздеться самому и раздеть ее. Он наклонился над ней - его волосы еще не просохли после душа, и Рене вздрогнула, когда светлые холодные пряди упали на ее разгоряченную кожу. Его губы нашли сладкую впадинку ее пупка, и он начал целовать ее. Раньше он никого из своих девушек не целовал в пупок, а от этой просто не мог оторваться. Одновременно он начал ласкать ее рукой, сначала нежно и мягко, потом все сильнее, а потом овладел ей яростно и грубо, но и это было прекрасно, как обычно бывало у них. Она билась и кричала под ним, выгибалась, ее била крупная дрожь, и от всего этого он приходил в полное неистовство. Она впивалась в его плечи и умирала много-много раз, снова и снова. Счастье и слезы. Наслаждение на грани боли. Отто. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Они не хотели тратить время на что-либо, кроме любви. Они не могли оторваться друг от друга. Они не выходили их дома, не отвечали на телефонные звонки. Отто забил на все тренировки. Он, понимал, что Регерс уже должен метать икру и бегать кругами по потолку, но ему было плевать. В назначенное время он появится в аэропорту в Клотене, о чем Герхардт знал, больше ничего не имело значения. Рене перестала ходить в университет. Они иногда готовили друг для друга, потому что им обоим это нравилось, но чаще всего они просто звонили в ближайший ресторан и заказывали еду домой, чтобы не тратить время на магазины и готовку. В последний вечер к заказу оказалась приложена бутылка дорогого шампанского в качестве подарка от ресторана.
Рене сунула ее в холодильник и накрыла на небольшом журнальном столике у себя в спальне. Отто блаженствовал в постели - он отдыхал после большого сексуального марафона. Рене с улыбкой полюбовалась его великолепным обнаженным телом, промурлыкала:
- Кто из нас заказывал среднепрожаренный стейк?
Отто схватил ее за руку и дернул на себя - она оказалась на нем сверху.
- Ты думаешь только о еде, - ехидно заметил он, и она расхохоталась:
- А ты - только о сексе.
- А я - только о сексе, - охотно согласился Отто, заставляя ее приподняться, чтобы он мог войти в нее. Она застонала. Ей уже было немного больно - последние три дня они только и делали, что занимались любовью, и, наверное, немного переусердствовали. Потом Отто принес шампанское, но не догадался захватить бокалы, откупорил бутылку, и они пили прямо из горлышка по очереди, лежа в обнимку в разгромленной постели. Им было так хорошо, так уютно, комфортно и тепло вместе. Комнату освещала только маленькая лампочка над столом, слабый угасающий свет ноябрьского дня не мог проникнуть внутрь сквозь плотные бежевые портьеры.
За окнами шла какая-то жизнь, но они не смотрели в окна. Они оказались в какой-то лакуне во времени, в эротическом раю, куда никому, кроме них, не было доступа, где нет вчера и завтра, нет расставаний, обид, безответной любви, нежеланных беременностей, нехватки времени, вранья и измен, нет ничего и никого, кроме любви и наслаждения.
- Мы с тобой как пара имбецилов, - хихикнула Рене, и Отто вопросительно посмотрел на нее:
- Ну и сравнение. Не пояснишь?
- Я читала, - была его очередь прикладываться к «Дом Периньону», Рене передала ему бутылку и прикоснулась языком к его ключице. - Когда двое имбецилов... ну, мужчина и женщина... оказываются вместе и у них достаточно еды, им тепло и все такое... они только и занимаются сексом, больше ничем. Им просто больше ни до чего. Ничего другого не нужно.
- Не понял, - Отто вернул ей бутылку и поцеловал ее в шею под ухом. - И чем они отличаются от обычных людей, которые просто хотят друг друга? Мы с тобой тоже ничего другого сейчас не делаем.
- Я тебе сегодня готовила решти, - прошептала Рене, сделала глоток. - А чем отличаются... Не знаю. Наверное, тем, что мы еще разговариваем, а они - только трахаются.
Она уже напрочь забыла о том, что в начале их романа почти месяц назад она так активно возражала против использования этого слова. Привыкла. С кем поведешься...
- Хочу быть имбецилом, - сказал Отто, и в его голосе не было ехидства и насмешки. Казалось, он говорит серьезно. - Разве это не здорово? Ни о чем не думать, только трахаться... Верно говорят, да? Многие знания - многие печали, - он негромко засмеялся.
- Да, - ей на глаза вдруг навернулись слезы. - Они просто вместе и все. И они знают, что это навсегда, вернее, они не понимают, что может быть как-то по-другому. Они вообще ни о каком «завтра» и не подозревают, для них есть только прекрасное «сейчас». И он не должен уезжать почти на месяц... А она... - Рене всхлипнула, ее слезинка упала на его голую грудь.
- Не плачь, малыш, - прошептал Отто, и неожиданно его голос тоже дрогнул. Он был в здравом уме и трезвой памяти и знал то, чего не знала она. Знал, что завтра они расстанутся навсегда. Что он делает? Как он может бросить ее? Как же он будет жить без этой девушки, без ее объятий, без ее шпилек, без ее улыбок, слез и болтовни, без ее теплого, легкого, такого нужного присутствия в его жизни? Рене!.. Его сердце просто разрывалось на части. Он и правда именно сейчас многое отдал бы за то, чтобы не знать того, что он знает. Чтобы воображать хотя бы только сегодня, что у них все навсегда... Какие же они счастливые, эти чертовы имбецилы... Отто лихорадочно порылся в своей слишком умной голове в поисках подходящей темы для разговора, чтобы заставить ее развеселиться и перестать плакать, но как-то ничего не находилось по приказу. И вдруг она сама попросила:
- Расскажи мне, Отто. Расскажи, как ты рос. Как ты приехал сюда. Как ты попал в сборную. Пожалуйста.
Он зажмурился на миг, прижался губами к ее теплой макушке. Он искал тему для разговора, и она сама подсказала ему, только это было то, о чем он никогда ни с кем не говорил. Ну и пусть. Сегодня - можно.
Он начал рассказывать. Без особых подробностей, короткими, довольно корявыми фразами. Почти все из этого он рассказывал вслух впервые. Про школу, про лыжи, про работу в сервисе, про жестокие драки и борьбу за каждый франк, про университет и про сложный, не всегда понятный и приятный мир за кулисами большого спорта. Он не жалел себя, не старался смягчить свои косяки и не выпячивал свои успехи, его описание было точным, лаконичным, иногда циничным и - насколько это возможно - беспристрастным. Но Рене легко представляла себе расчетливого, гордого, отчаянно храброго, самоуверенного и заносчивого, но при этом сильного и упрямого мальчишку, который не боялся ни тяжелой работы, ни неудач, ни боли, ни травм, ни бедности, ни Бога, ни черта, который получал шишки, но каждый раз вставал и шел дальше, не боялся грести против течения. И добился своего. Рене прижалась к нему, прошептала:
- Ты, наверное, очень гордишься собой. И тем, чего ты достиг.
Он помолчал, отхлебнул из бутылки, наконец, усмехнулся:
- Есть такое.
- И совершенно правильно, - Она пропускала сквозь пальцы его густые светло-пепельные кудри. - Тебе только 21 год, а весь мир уже у твоих ног. Есть чем гордиться. Твоя карьера для тебя важнее всего на свете, правда?
- Конечно, - не задумываясь, ответил он. - Что может быть важнее?
«Любовь, семья», - мысленно ответила ему Рене, но вслух не сказала этого, зная, что он ее не поймет. Для него и то, и другое - совершенно абстрактные понятия. А ей было в общем нечем гордиться. И не о чем рассказать ему в ответ. Она медленно скользила губами по его телу, заранее ужасаясь тому, что ей придется почти месяц ждать его возвращения.
- Я буду скучать по тебе, Отто, - прошептала она.
- И я по тебе, - ответил он, и она заулыбалась, не веря своему счастью. Он будет по ней скучать? Правда, что ли? А он и имел в виду то, что сказал. Он будет скучать без нее...
Может быть даже, всю жизнь...

Рене была так счастлива. Казалось, что все шероховатости, которые так портили их отношения в последнее время, исчезли, растворились, ушли навсегда. Отто был точно как в самом начале - такой веселый, ровный, спокойный, не грубил и не пытался ее уколоть. Они много смеялись. Они вместе принимали душ, потом он закутывал ее в огромную махровую простыню и нес на кровать, где снова и снова любил ее. Она знала - теперь все будет хорошо, теперь между ними все наладится, а он просто прощался с ней - каждым взглядом, каждым прикосновением, каждым поцелуем. Она полагала, что их ждет три недели разлуки, а он знал, что разлука будет вечной. Дни летели, и часы отстукивали последние секунды отпущенного им вместе срока.
Они стояли в коридоре - ему уже надо было уходить - и никак не могли расцепить объятия, не могли оторваться друг от друга. Он прижал ее к себе так крепко, целовал ее, не понимая, как он будет жить без нее. Она плакала, и он чувствовал на губах соленый вкус ее слез. Она хотела, чтобы он сказал, что скоро вернется, и он знал, что должен это сказать, но он не мог врать. Если бы он и захотел что-то сказать, не смог бы - он даже дышать не мог, не то что говорить. Все, он должен уходить. Он аккуратно, но решительно освободился из ее объятий и вылетел из квартиры, мягко захлопнув дверь. Он не стал ждать лифт, бросился вниз, и ковер на лестнице заглушил его шаги.
Его машина стояла недалеко от подъезда, он сел за руль и вылетел на дорогу. Если бы он был на мотоцикле, вполне мог бы списать резь в глазах на встречный ветер. Он включил радио, закурил сигарету, взял себя в руки. Все позади. Он снова свободен и одинок. У него всего час, чтобы заехать домой, побросать в сумку вещи, мчаться в аэропорт и успеть на рейс до Калгари.
Рене улыбнулась сквозь слезы, прислонилась к стене. Он любит ее. Не может быть, чтобы не любил. Теперь у них все-все будет хорошо. Наверное, он сам это понял и поэтому перестал ерничать. Она понадеялась, что он позвонит уже сегодня, откуда-нибудь из аэропорта, и будет звонить из Америки.
Но он не позвонил. Она говорила себе, что мужчины не придают такое значение телефонным звонкам. Она грезила наяву, думая о нем постоянно, уже верила, что скоро они будут жить вместе. Она мысленно занималась благоустройством его пустой квартиры, одну покупку совершила наяву - на предрождественской распродаже в Нидерхофе она купила очень дорогую медную турку взамен его обугленного ковшика с оплавленной ручкой (в котором он варил очень вкусный адски крепкий кофе). Она любила его так сильно, что не сомневалась в его ответном чувстве, тем более что между ними была такая страсть, такое желание. Она засыпала, прижимая к себе его темно-серую майку, которую он забыл у нее в спешке. От нее чуть уловимо пахло стиральным порошком и табаком.

Отто царил в Америке. Тамошние трассы пришлись ему по душе, а он сам очень нравился американцам, несмотря на то, что был европейцем, и они его принимали на ура. Девушки так и вились вокруг него, он постоянно находил в карманах куртки записки с телефонами. Записки пахли духами. Он их выкидывал, звонить им - слишком много чести, но запах не выветривался, приходилось вешать на ночь куртку на балконе. Кто не ограничивался записками - получали шанс.
Один раз, в Вэйле, когда он возвращался в свой номер, к нему подошла ослепительно красивая блондинка.
- Привет, Отто.
- Привет, - он одобрительно оглядел ее.
- Меня зовут Дейна. Я видела тебя вчера по телику в Эл-Эй (1).
- Серьезно?
- Поэтому и приехала.
- Да ладно?! - подыграл он, хотя ему было ясно, что последует после.
- Чтобы переспать с тобой.
- Здорово. А то бы мне пришлось самому ехать в Эл-Эй, чтобы переспать с тобой.
- А ты правда швейцарец? Ты здорово говоришь по-английски.
- А я все делаю здорово, - заверил он ее.
Чуть позднее она имела возможность в этом убедиться. Она стала его первой женщиной после Рене, и он убедился, что одноразовые девочки могут отлично поспособствовать забвению. Почему нет? Они ублажают тело, не затрагивая душу, и не могут принести никаких проблем. Ну, положим, Рене моложе и свежее, она вся настоящая, но стоит ли упрекать в этом Дейну? Равно как и в том, что она, не обладая такими роскошными густыми длинными волосами, как Рене, носит модную прическу-каскад и закрепляет ее лаком, чего Отто на дух не переносит. С другой стороны, липкие и колючие от лака короткие волосы у девушек - неотъемлемая часть бытия любого парня, живущего в восьмидесятые, он немного отдохнул от этого с Рене, ну и ладно.
Как любая подобная девушка, Дейна выветрилась из его памяти в тот же момент, как за ней закрылась дверь. Через два дня с ним была уже Тиффани, а потом Кристин. Таких девиц полно в любой стране мира. Они находят свой интерес в том, чтобы спать со знаменитыми и выдающимися мужчинами. Может, таким образом они придают себе вес в своих и чужих глазах, он не знал. Да он и не думал о том, почему они так вьются вокруг него. Раньше, когда он не был знаменитым, приманкой служила только его красота, теперь же над горизонтом поднималась звезда его славы.
Если три европейских этапа до сих пор стали для него чем-то вроде трамплина, то Америка окончательно сделала из него суперзвезду. Два скоростных спуска, супер-джи, комби и слалом принесли ему три золотых и две серебряных медали. Масс-медиа были в истерике, темная лошадка вырвалась вперед и стала фаворитом. В 21 год такие невероятные результаты! Помимо своих успехов в спуске и супер-джи, он оказался еще и очень хорош в технических дисциплинах, то есть был универсален, в отличие от большинства звезд-спортсменов. Аналитики захлебывались от восторга, расхваливая его филигранную, отточенную технику, его непревзойденное владение скоростью. Швейцарская пресса подняла страшный шум, по стране как грибы после дождя росли фан-клубы новой звезды. Как Отто и планировал, не успел кончиться декабрь, а он уже стал лидером сборной Швейцарии. В прошлом остались старты во второй и третьей группах - теперь он стартовал всегда только в первой группе, получая свежую, неразбитую трассу, и его результаты были еще более впечатляющими, чем прежде. В Лейк-Льюиз он обошел Эйса почти на секунду, в Бивер-Крик на 0,8, а в супер-джи его отрыв составил 1,16. Уже никто не позволял себе отозваться о нем, как о «миловидном мальчике» или «смазливом сопляке». Рене каждый день слышала о нем по радио или по телевизору. Никогда прежде она не уделяла столько времени спортивным новостям.
Артур тоже поехал в Америку, должен был участвовать в трех соревнованиях в обеих скоростных дисциплинах. Когда Брум таки подписал его допуск, он с сомнением посмотрел на Брауна и процедил: «Твой последний шанс, парень...» И после первого же старта стало ясно, что спортивная карьера Артура Брауна на этом заканчивается. Он финишировал предпоследним. Следующий старт закончился сходом с дистанции. Со старта в супер-джи его сняли, заменив в последний момент другим резервистом. Что касается Ноэля, тот в спуске в Бивер-Крик выскочил на девятое место, и это было его высшим на данный момент достижением. Айсхофер довольствовался серебром и бронзой, Хайнер получил серебро в том же Бивер-Крик. Эрроу вышел на все скоростные старты, но ни разу не попал в десятку - это было для него катастрофой, аналитики стали осторожно поговаривать о закате великой карьеры. Воистину, Сезон 87/88 начинался как победное шествие вчерашнего швейцарского юниора. Он лидировал в общем зачете с колоссальным отрывом, а также в зачетах скоростных дисциплин и комби.
В день, когда Отто должен был вернуться из Америки, Рене развила бурную активность. Она как следует прибрала дом, потом легла на час поспать, потом встала и начала возню с фаршированной дорадо. Она знала, что Отто любит рыбу, особенно такую - он ее часто заказывал в ресторанах. Когда она нашла этот рецепт, она решила оставить его на сегодня. Лимон, зелень, соль - вкуснятина. Она в охотку слопала ломтик лимона и даже не поморщилась. Настроение превосходное, ведь сегодня приезжает любимый! Наконец, она закончила - уже наполненная травами и лимоном рыба стояла в холодильнике, готовая к отправке в духовку.
Она не догадалась спросить его, во сколько он прилетит, поэтому ждала его где-то с полудня. День тянулся долго. Она оделась, чуть-чуть подкрасилась, надушилась своими новыми духами Creation, успела послушать по диску Pink Floyd, Depeche Mode, Manowar и Сэм Фокс. Потом поставила Ингви Мальмстина - когда заиграл трек Dreaming, она вспомнила, как они с Отто ехали на машине из Зельдена, вспомнила пасмурный день и мрачные горы кругом, его хмурый профиль с щетиной на щеках (почему-то он не побрился тогда) и какой-то тяжелый разговор. А потом он еще спросил, что это играет, и сказал, что ему нравится. Именно сейчас она ощутила первое ледяное прикосновение плохого предчувствия.
Около семи вечера приехал брат. Он был злой и мрачный. Рене хотела было спросить его, где Отто, но Артур был настолько злющий, что она не рискнула. Он бросил вещи в свою комнату, быстро переоделся и отбыл в неизвестном направлении (наверное, к Максин). Рене рассудила - раз брат приехал, то и Отто, скорее всего, тоже. То есть он также заехал к себе домой, оставил вещи, принял душ, переоделся и теперь с минуты на минуту покажется.
Но время шло, и его не было. Рене выкурила полпачки сигарет, и ее чуть не стошнило от никотина и нервов. Она подумала - может, он приехал очень усталый и уснул? Да не похоже на него... Может, сегодня по какой-то причине не смог прилететь и прилетит завтра? Ага, точно, решил заодно поучаствовать в соревнованиях по прыжкам с трамплина... Может, заболел? Он здоровый, как буйвол... Может... может, в Берне что-то случилось у него в семье, и он поехал туда? (Ну да, например, инопланетяне сели на папиной лужайке для гольфа, ага...) Она уже не знала, что и подумать. Несколько раз она тянулась к телефону, но отдергивала руку. Он мог бы и сам позвонить, если задерживается. Она не будет звонить. Нет. Какая-то гордость у нее ведь осталась? Один раз она даже набрала номер, но повесила трубку еще до первого гудка и сурово отчитала себя за малодушие.
В полодиннадцатого раздался долгожданный звонок в дверь. Ее сердце бешено заколотилось, она бросилась в коридор. Наконец-то! Но на пороге стоял не Отто. Рассыльный ювелирной фирмы. Он держал перед собой одну темно-бордовую розу.
- Рене Браун? - спросил он.
- Да, - чуть слышно ответила девушка. Она только сейчас увидела, что к стеблю розы привязана замшевая подарочная коробочка, которые обычно используют для драгоценностей. Ее сердце пропустило удар, а потом забилось со страшной скоростью. Господи, кольцо! Она чуть не падала от волнения, ноги, как ватные, отказывались держать ее. И еще она увидела карточку.
- Пожалуйста, подпишите, - он подал ей квитанцию и ручку. Она кое-как накарябала свою подпись. Ей не терпелось, чтобы рассыльный скорее ушел, чтобы можно было прочитать, что на карточке. Неужели предложение? Господи, пусть это будет предложение!
Наконец, она осталась одна. Она захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной и нетерпеливо схватила карточку. До нее не сразу дошел смысл прочитанного. Всего одно слово - «Прости». И подпись - О.Р. Прости? Почему прости? За что прости? Дрожащими пальцами она открыла футляр - на черном бархате лежал кулон, бриллиант в два с половиной карата. Строгость и лаконичность оправы подчеркивали красоту и величину камня.
Она поняла. «Прости». Бриллиант. Роскошный подарок, лекарство от разбитого сердца, красивый прощальный жест. Почему она стоит тут, видит, дышит, живет? Руки дрожали, она положила цветок, карточку и футляр на столик. Подняла руки к лицу, прижала их к губам. Удар был слишком внезапен и жесток. Он бросил ее. Отто бросил ее. Отто, которого она так сильно любит, без которого не представляет себе жизни.
Она побрела в спальню, упала на кровать, не в силах сразу справиться с ударом, осознать масштаб произошедшего, понять, что теперь будет. Ей на глаза попалась лежащая на подушке темно-серая майка. Его убогая, дурацкая, застиранная майка, которую он забыл здесь. Рене уткнулась лицом в мягкий хлопок, пахнущий стиральным порошком и сигаретами, и хлынули слезы, отчаянные, горькие, долгие, целая река - те самые слезы, которые помогают пережить любую катастрофу, когда тебе девятнадцать лет.
Рассыльный вышел из подъезда. Отто Ромингер, ожидая его, стоял у своей машины.
- Все нормально?
- Да. Вручил лично. Вот квитанция.
- Спасибо.
- Спасибо Вам, что обратились в нашу фирму. Всего доброго и с наступающим Рождеством.
Машина ювелирного дома скрылась в подворотне.
Отто, запрокинув голову, посмотрел на освещенные окна на шестом этаже. Шел снег, он опять был без перчаток, у него замерзли руки. Зачем он тут стоит? Что толку смотреть на окна? Глупо. Он открыл дверь БМВ и сел за руль. Загорелись белые огни заднего хода, потом красные тормозные, он развернулся и выехал следом за ювелиром. Вот и все. Она справится. Он тоже. Вот и все.
Волк вырвался на свободу. Он уселся рядом с капканом, задрал морду к небу и завыл на луну.

(1) LA - сокращение от «Лос-Анджелес»

...

Ирэн Рэйн:

Ира, привет! Прочла сразу две главы. Спасибо за удовольствие
Прощальный подарок Отто меня добил. Холодный камень вместо живого сердца. Надеюсь, Рене не сделает глупостей после такого предательства.

...

Свет и Кат:

Сбежал. Очень жаль.

Отто (типично для мужчин): я прав, так будет лучше. А дальше девочки, их много доступных, готовых "утешить".

Рене сильная. Только очень больно. "Как же эту боль мне преодолеть? Расставанье - маленькая смерть!" («Три счастливых дня»). Пойду я к Алле Борисовне...

Ирочка, спасибо!

...

Bless-ka:

A мне вот интересно, кому хуже будет после расставания?

...