Кей Хупер The Touch of Max

Marigold: 08.04.11 08:41

 » Глава 3 (новый перевод)

Глава 3. Перевод Cherry girl, редактирование kerryvaya, Москвичка, Marigold

Дина мало что ещё помнила из этого сна: только то, что она закрыла дверь и вернулась в постель. Когда девушка наконец проснулась, сквозь шторы пробивался солнечный свет. Её внутренние часы подсказывали, что спала она очень долго. Дина медленно села и огляделась вокруг, не понимая, где находится. Незнакомая комната, чужая кровать – она восседала на изумительном старинном ложе с балдахином; кровать была далеко не единственной антикварной вещью в комнате. Шторы и покрывало пастельных тонов с цветочным орнаментом. Дине подумалось, что комната похожа скорее на женскую, чем принадлежащую мужчине. Она взглянула на себя и с беспокойством и недоумением обнаружила, что на ней надета простая, но красивая шёлковая ночная рубашка – тоже чужая.
Последние клубы тумана в голове рассеялись, и девушка вспомнила: Макс. Она всё ему рассказала, как-то он вытянул из неё правду. Это его квартира, он привёз её сюда после того, как они пообедали вместе. Но как долго она здесь находится?
– Доброе утро.
Дина быстро оглянулась, голос показался ей знакомым. В дверях стояла полная женщина средних лет с аккуратно уложенными седеющими волосами; лицо её излучало доброту. Хоть убей, Дина не могла припомнить, представили их друг другу или нет.
– Утро? – нерешительно спросила она. Неужели уже суббота?
– Сейчас почти восемь утра.
И всё-таки это было субботнее утро. О, боже, она проспала более пятнадцати часов!
Женщина улыбнулась:
– Меня зовут миссис Перри. Я экономка мистера Макса. Вы, должно быть, плохо помните вчерашний день. Вам уже лучше?
– Да, спасибо.
Дина опять взглянула на ночную рубашку и сказала:
– Я просто немного сбита с толку. Я спала со вчерашнего полудня?
– Позвольте заметить, отдых был вам необходим.
Миссис Перри бодро добавила:
– Ванная вон там, если хотите принять душ перед завтраком. Ваша одежда на стуле, чистая и выглаженная. Мистер Макс разговаривает по телефону, но присоединится к вам за завтраком. Стол будет накрыт примерно через полчаса.
Поражённая до глубины души, девушка прошептала:
– Спасибо.
Когда экономка уже развернулась, чтобы уйти, Дина спросила, показав на шёлковую ночную рубашку:
– Миссис Перри, а кому принадлежит это?
Экономка, как и любая женщина на её месте, поняла, что именно беспокоило Дину, и улыбнулась:
– Это я на вас вчера надела, это ночная рубашка матери мистера Макса. Она такая же миниатюрная, как и вы. И по-прежнему очень красива, мужчины до сих пор из кожи вон лезут, чтобы угодить ей. Мистер Макс выделил матери эту комнату, она приезжает в Сан-Франциско несколько раз в год.
Как только за миссис Перри закрылась дверь, Дина подумала, что ответ экономки развеял большинство её сомнений по поводу ночной рубашки. Но когда она выскользнула из удобной кровати и прошла в ванную, остальные вопросы всплыли у неё в голове.
Макс был невероятно добр, и она не могла понять почему. Он назвал её "милой"? И не раз? Нет, всё это не имело смысла. Они впервые заговорили друг с другом всего два дня назад! Вчера в её кабинете он сказал что-то о любви с первого взгляда, но наверняка не имел в виду себя. Или имел? Такие мужчины, как Макс Баннистер, не влюбляются в странных женщин, которые скрывают своё прошлое и помогают преступникам. Нет, это просто нелепо.
Ей показалось. Другого объяснения нет. Он просто очень добр. Исключительно добр. Он пожалел её, и поэтому привёз сюда, чтобы она отдохнула. Придя к такому логичному и разумному заключению, она, непонятно почему, расстроилась. Дина приняла душ, вытерлась и оделась, нашла расчёску, чтобы распутать влажные волосы, и новую зубную щётку, которую, очевидно, оставили специально для неё.
Закончив с утренним туалетом, она обулась и осмелилась выйти в коридор. Дина немного нервничала, но при этом ей не было не по себе, в отличие от предыдущих дней. Она с любопытством осматривалась по сторонам: помимо её спальни, девушка насчитала еще три и вышла к огромному красивому залу с мраморным камином и окнами во всю стену, из которых открывался потрясающий вид на залив. Антикварная мебель соседствовала здесь с современными предметами интерьера, создавая прекрасное сочетание изысканности и комфорта. Арочный проём вёл в столовую, завтрак на двоих был сервирован на массивном дубовом столе, другая дверь из комнаты, по всей видимости, вела в кухню. За камином находилась ещё одна дверь: одна из створок была приоткрыта, оттуда доносился тихий голос Макса. Дина засунула руки в карманы брюк и медленно двинулась в том направлении, совершенно не представляя, что она скажет.
– ... так как я утвердил план ещё несколько месяцев назад, не понимаю, зачем нужно моё присутствие, – говорил Макс, когда она вошла в комнату.
Он с телефоном в руке полусидел на краю дубового стола с причудливой резьбой, глядя в окно, из которого открывался ещё один прекрасный вид. Дина не стала прислушиваться к разговору, а осмотрелась вокруг. Это настоящий домашний кабинет делового человека, поняла она. Пестрота суперобложек книг, теснившихся на высоких полках, показывала, что куплены они действительно для чтения, в отличие от тиснёных кожаных переплетов дорогих «библиотек», приобретаемых с целью впечатлять посетителей. Рядом с письменным столом возвышались два дубовых шкафа с документами. Работал компьютер, последнее слово техники, по монитору бежали строки таблицы. У окна располагалась чертёжная доска. В окружении кожаных кресел и длинного дивана устроился низкий широкий столик, весь заваленный сейчас газетами и журналами.
– Постарайся, Дэвид. Если потребуется, прилечу на следующей неделе. Хорошо.
Дина вновь посмотрела на Макса, когда он повесил трубку, и всё ещё не знала, что сказать. Он выглядел по-другому. Одетый в повседневный свитер и джинсы, а не в костюм – раньше она видела его только в них – он почему-то казался ещё более властным, более ... мужественным. То, насколько остро она реагировала на него, насколько сильно ощущала его присутствие, удивило Дину. А когда Макс повернул голову и взглянул на неё, и серые глаза мгновенно потеплели, она почувствовала, как сердце будто подпрыгнуло в груди.
– Доброе утро, – сказал он, выпрямляясь, и улыбнулся ей.
– Доброе утро. – Отчасти ей хотелось отвести взгляд, но Дина не смогла этого сделать. – Вы слишком далеко заходите в своих добрых делах, не правда ли?.
– Ты всё обдумала и решила, что причина в этом? – чуть насмешливо спросил он.
– Что-то в этом роде.
– Ты пьешь кофе по утрам?
– Да. – Дина посмотрела на него с недоумением.
– Тогда пойдем завтракать.
Он подошёл к ней, всё ещё улыбаясь:
– Может, после еды и кофе ты сможешь придумать объяснение получше.
Ещё более сбитая с толку, она позволила увести себя из комнаты. После отдыха Дина чувствовала себя спокойнее и уже не вздрагивала от любого шороха. Но теперь, с ясной головой, она не могла не гадать: не крылся ли за его поведением простой расчёт, безо всякой доброты или романтики? В конце концов, если кто-то пытался использовать её, чтобы добраться до коллекции, его желание выяснить, кто это, вполне естественно...

Когда она села за стол, в её сознании всплыло смутное воспоминание о сновидении. Дина попыталась точнее воскресить его в памяти. Макс разговаривал с каким-то незнакомцем. Баннистер безапелляционно заявил, что не станет использовать её, чтобы выйти на вора и что хочет, чтобы и грабитель, и чудовище из Бостона горели в аду... А что, если это не сон? Дина глядела, как Макс наполняет чашку из серебряного кофейника, её мозг работал спокойно и чётко. Так их двое? Ужасно было верить, что насильник последовал за ней через два года и три тысячи миль, но ещё хуже осознавать, что другой, жестокий грабитель как-то узнал о её боли и ужасе и воспользовался этим.
– Дина?
Она посмотрела на сидящего напротив мужчину и заставила себя задать вопрос:
– Это один и тот же человек... здесь и в Бостоне?
Макс, понимая, как трудно ей было это спросить, тихо ответил:
– Вряд ли. Насилие – это проявление жестокости, у него нет других мотивов, кроме нездоровой психики. Такие люди не превращаются вдруг в воров крупного масштаба... и не щадят жертву, если она снова оказывается у них в руках.
Дина всегда уклонялась от любых разговоров о том, что случилось с ней, и большинство людей, бывших в курсе дела, избегали упоминаний о том случае. Такое отношение только усиливало её неизбежное чувство вины и стыда и не давало выхода гневу. Даже брат... Она быстро попыталась отключить память, не желая воскрешать другие болезненные воспоминания. Макс же вёл себя иначе. Он не смотрел на неё, как будто размышляя, что такое она совершила, чем привлекла к себе внимание насильника. Его симпатия и сочувствие не смущали её и не выглядели наигранно, а в глазах Макса застыло странное выражение боли и сдерживаемого гнева, как будто то, что ранило Дину, каким-то образом затрагивало и его. Было бы большим преувеличением сказать, что она могла спокойно обсуждать случившееся, но, по крайней мере, она могла говорить об этом – впервые в жизни.
– Значит, этот, здешний, просто играл роль? И не причинил бы мне вреда?
Макс задумался:
– Я уверен, он притворялся, но не могу сказать, что ты была в безопасности. Если он охотится за коллекцией... Она бесценна, Дина, людей убивали и за меньшее. Даже если это не тот же самый человек, очевидно, что любой жестокий мерзавец, поступающий так, как он, способен на многое.
– Тогда, если бы я не подчинилась ему…
– Он мог бы и исполнить свои угрозы. Если он видел в тебе единственную надежду, то, несомненно, не стал бы тебя жалеть.. Судя по его действиям, он воспринимал тебя как средство для достижения цели, и только. Инструмент, который поможет добыть то, что ему нужно.
– Но... почему я? И как он выяснил про... про Бостон?
Макс какое-то время вглядывался в неё, как бы оценивая её душевное состояние, а потом ответил как ни в чем не бывало:
– Думаю, он собрал досье и на других работников, но не смог найти никаких зацепок. Ни единой возможности запугивать или шантажировать. Затем наняли тебя, он проверил твои данные – и наткнулся на стену. Люди скрывают своё прошлое, только если у них есть на то причина, и он стал искать. Не очень сложно проследить путь человека, если знаешь хотя бы один факт – ты работала в музее в Бостоне. Твоя рекомендация хранится в отделе кадров, помнишь, и у него, очевидно, есть доступ к этим записям.
Она втянула воздух и медленно выдохнула, признавая, что, возможно, Макс прав.
– Но он делал всё точно так же, даже говорил...
Макс наклонился вперёд, накрыл её ладонь своей и крепко сжал.
– Дина, всё это было в газетах и в полицейских рапортах. Всё, даже то, что насильник из Бостона говорил шёпотом. Мужской шёпот фактически не идентифицируется, хотя может звучать по-разному, и он, видимо, знал об этом. Ты помнишь шёпот, а не голос.
Это имело смысл, но Дина всё ещё была в замешательстве.
– Рапорты полиции? У него есть к ним доступ?
– Возможно. И очень похоже на правду. Всё, что ему нужно, – это компьютер и кое-какие связи, чтобы достать информацию. После того как мы приехали сюда вчера, мне удалось добыть все сведения за пару часов.
Его ладонь была тёплой и тяжёлой, и Дина не пыталась высвободиться.
– Ты... Ты всё знаешь?
Макс объяснил:
– Я не хотел лезть в твою личную жизнь, но чувствовал, что должен знать о тебе не меньше преступника, и не хотел больше расспрашивать тебя. Понимаешь?
Дина осторожно кивнула, затем отвела взгляд в сторону и тихонько убрала руку из-под его ладони, когда миссис Перри вошла в комнату. Экономка быстро и расторопно поставила перед ними приборы, живо попросила дать ей знать, если им понадобится ещё кофе, и оставила их наедине. Обычно Дина не завтракала, и в последнее время у неё совсем пропал аппетит, но на этот раз она была действительно голодна.

Макс не приставал с разговорами, решив отложить обсуждение важных тем до конца завтрака.
– Ну что, нашла объяснение получше? – спросил он, наливая им обоим свежий кофе.
Она не сразу поняла, что Макс имеет в виду, но затем вспомнила, как он угадал, о чём она думала. О его побуждениях. Дина маленькими глоточками потягивала кофе, стараясь выиграть время на размышление, но это не помогло.
– Нет, – ответила она в конце концов, – если ... только ты не хочешь с моей помощью схватить вора?
– Ни за что, – немедленно возразил Макс, в его голосе прозвучал оттенок непримиримости, который Дина слышала во "сне", – я не позволю этому ублюдку запугивать тебя снова. Хватит, ты от него уже настрадалась.
Немного поколебавшись, Макс уже мягче добавил:
– Более того, я хочу, чтобы ты пожила тут, пока мы не поймаем его.
Дина совсем не ожидала услышать такое:
– Что?
Макс продолжил рассудительно, не обращая внимания на её потрясение:
– Днём ты вне досягаемости, пока находишься в музее, и я предприму кое-какие меры на всякий случай. Так как большую часть времени я провожу там, отвозить и забирать тебя для меня не проблема. Охрана в этом здании лучшая в городе, и, кроме того, в квартире установлена система сигнализации, о которой преступный мир ещё даже не знает. Здесь ты будешь в безопасности.
– Нет, – сказала она.
– Конечно, будешь.
Дина заставила себя выйти из ступора:
– Я не то имела в виду, и ты это знаешь! Я не могу тут жить.
– Почему?– спросил он, слегка улыбнувшись.
Она открыла, тут же закрыла рот и с отчаянием сказала:
– Я тебя едва знаю.
– Если тебя беспокоят приличия, миссис Перри будет оставаться здесь на ночь.
Мягкий тон изменился, когда он добавил:
– Если ты переживаешь из-за меня, то напрасно. Я не сделаю ничего, что могло бы обидеть или напугать тебя, Дина.
Как только она встретилась с прямым взглядом его серых глаз, у неё возникло странное чувство, что она попала в ловушку. Дина с удивлением поняла, что готова согласиться с его планом. Поспешно отодвинув стул, она встала и направилась в гостиную, пытаясь таким образом укрепить свою уверенность. Он что, волшебник?
– Дина. – Он, не сдаваясь, последовал за ней. В конце концов, это был Максим Баннистер, и он привык получать то, что хочет.
Она обернулась к нему, держась за спинку дивана в качестве защиты. Ей показалось, что та ей действительно может потребоваться, особенно учитывая, что Макс находился всего в паре шагов.
– Я не могу переехать сюда.
И прежде чем он смог ответить, быстро добавила:
– Я думала, мне приснилось, но я слышала твой разговор с кем-то прошлой ночью. Это правда?
Он чуть нахмурился:
– Да, ты могла нас слышать. А что?
– Просто тот человек сказал, что единственный способ поймать вора – дождаться следующего его шага. На это могут уйти недели, даже месяцы, если он решит действовать только через некоторое время после открытия выставки. Я не могу оставаться тут так долго.
– Почему?
– Прекрати задавать этот вопрос! Ты знаешь почему. Послушай, я... я благодарна за то, что ты сделал вчера: привёз меня сюда и дал отдохнуть, но ты не несёшь за меня ответственности.
– Дина, ты никогда не почувствуешь себя в безопасности в своей квартире, мы оба знаем это.
При мысли о возвращении в ту квартиру дрожь ужаса пробежала у неё по спине. Негодяй из Сан-Франциско мог быть не тем же самым человеком, что и в Бостоне, и возможно, не был насильником, но она всё равно боялась его и того, что он мог с ней сделать.
– Тебя это не касается, – кое-как выговорила она.
– Нет, касается. Потому что я так решил. – Он остановился в шаге от неё. – А пока ты можешь просто принять мою помощь?
– Нет, – она покачала головой, борясь не только с ним, но и с предательским порывом сдаться, – он следил за мной, я знаю это. Должно быть, он в курсе, что ты привёз меня сюда, и решит, что, раз ты всё выяснил, я теперь бесполезна для него, ведь ты знаешь о его намерениях. Он не станет преследовать меня... когда я уеду из Сан-Франциско, особенно если его интересовала только коллекция.
– Ты собираешься снова сбежать?– тихо спросил Макс.
Дине стало стыдно, но она вздернула подбородок.
– Ты не знаешь, что это такое, – нервно сказала она.
– Да, не знаю, – согласился он. – И не могу даже представить себе, каково это, когда тебя так сильно пугают и мучают. Но я вижу отражение боли в твоих глазах, и мне совсем не обязательно всё чувствовать самому, чтобы понять, через что тебе пришлось пройти. Я понимаю. Я знаю, от здешнего негодяя тебе хочется сбежать ничуть не меньше, чем хотелось скрыться от того мерзавца из Бостона, и побег кажется тебе единственным выходом, но это не так, Дина. Если бежать по кругу, никогда не остановишься.
Она оперлась на спинку дивана и, поёжившись, скрестила на груди руки:
– Может быть, но, по крайней мере, я смогу хоть что-то решать в своей жизни, даже если это и будет всего лишь выбор места, куда бежать дальше.
– Ты никогда не почувствуешь себя в безопасности.
– Я выживу.
– Как кто? Как женщина, которая позволила жадному бездушному ублюдку разрушить её жизнь во второй раз?
От этих резких слов Дина заколебалась, её вновь охватило чувство стыда, праздновать труса не хотелось. Возражать, протестовать, как-то защищаться Дина не могла – она и вправду боялась.
По природе своей она была не робкого десятка, но пережитой опыт насилия и жестокости изменил её. И всё же внутрений стержень позволил ей начать заново выстраивать разрушенную насильником жизнь. И это ей почти удалось, Дина победила страх настолько, что уже могла спать по ночам и перестала непрерывно оглядываться по сторонам.
Но потом она опять оказалась жертвой, и шок от того, что её заставили снова пережить тот ужас, буквально парализовал её. В этот раз она боялась ещё больше, потому что уже знала, как именно негодяй может надругаться над ней. Воспоминания терзали её гораздо сильнее, чем могло бы терзать воображение. А поскольку полиция оказалась неспособна защитить её в тот раз, она чувствовала себя совершенно одинокой и абсолютно беспомощной. Неспособной хоть как-нибудь бороться или защищаться. Однако сейчас, услышав упрёк Макса, она поняла, что может окончательно потерять себя, сбегая снова. Если позволит насильно согнать себя с места, оборвать те хрупкие ниточки, что успели связать её с этим городом. Она никогда не оправится после насилия, никогда не станет прежней, если не будет бороться изо всех сил за право самой распоряжаться своей жизнью.
Однако понять это оказалось легче, чем принять. И легче, чем согласиться на помощь почти незнакомого человека, когда её доверие к людям разбито вдребезги/ её доверие к другим окончательно подорвано.
Засунув руки в карманы, Макс внимательно смотрел на неё. Беспокойные чувства, отражавшиеся в его глазах, Дина прочесть не могла. Потом тихо попросил:
– Останься ради меня, если не ради себя.
– Я же уже сказала – ты за меня не в ответе.
Не отводя взгляда, он покачал головой:
– Я не о том. Я прошу тебя почти из чистого эгоизма. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Хочу видеть тебя каждый день, говорить с тобой, слушать тебя. Хочу доказать тебе, что ты можешь доверять мне. – Он криво улыбнулся. – Я не смогу ничего этого сделать, если ты сбежишь.
Дина сомневалась, чему верить – то ли тому, что его интерес к ней был настолько личным, насколько это прозвучало, то ли тому, что он нашёл мастерский способ манипулировать ею. Спрашивать она не стала, потому что не так хорошо знала Макса, чтобы распознать, когда он лукавит. Вчера он убедил её всё рассказать, открыться ему, но сегодня она уже не была так измотана, и не могла позволить себе роскоши доверия.
Те, кому доверяешь, могут причинить ужасную боль.
Так рисковать Дина не желала, особенно сейчас, когда столь многое было ей неподвластно. Но стоило ей начать мотать головой, как Макс, подняв руку, остановил её:
– Погоди. Выслушай меня.

Он умел убеждать слишком хорошо, и поэтому ей отчасти не хотелось его слушать – но и хотелось тоже. Немного поколебавшись, она пожала плечами:
– Пожалуй, хотя бы это ты заслужил.
– Дина, дай мне две недели.
– Для чего? – она нахмурилась.
– Чтобы найти способ поймать этого ублюдка. Я не так много прошу, согласна? Ты сказала, что на это могут уйти месяцы, и что ты не можешь жить здесь неизвестно сколько. Дай мне две недели, чтобы попытаться поймать его. Останься здесь на это время и дай мне возможность попробовать.
– Ты хочешь сказать, я могла бы как-то помочь? – она по-прежнему хмурилась.
Макс начал было качать головой, но остановился:
– Не знаю, может, ты вспомнишь что-нибудь полезное. Это всегда возможно. Но я не из-за этого хочу, чтобы ты осталась. Тебе нужно дать себе время осмотреться, понять, есть ли другой выход. Ты начала здесь новую жизнь, не позволяй ему всё разрушить. Дай мне две недели, я попробую устранить угрозу.
Дина не могла понять, чего он надеется достичь за две недели. Логично было бы предположить, что вор заляжет на дно, чтобы оценить обстановку. В конце концов, у него есть масса времени, чтобы обдумать другой способ добраться до коллекции – её привезут в музей только через два месяца. Однако Макс не просил слишком многого. Кроме того, Дина не могла не спрашивать себя, не считает ли Макс, что она всё-таки может как-то пригодиться, хоть он и отрицал это. И если так, она должна дать ему попробовать, хотя бы в благодарность за его необычайную доброту и понимание.
А ещё потому, что это шажок в правильном направлении. К тому, чтобы самой распоряжаться своей жизнью. Если бы она смогла хоть как-то помочь схватить негодяя, который угрожал ей, ей самой это пошло бы только на пользу.
Макс, видимо, увидел или как-то иначе почувствовал, что Дина колеблется.:
– Всего две недели. – Голос его стал ещё убедительнее. – Ты будешь в безопасности и тут, и в музее, тебе не придётся всё время озираться по сторонам. А если мы сумеем поймать его, тебе и бежать не надо будет.
– Похоже, ты очень решительно настроен, да? – пробормотала она.
– Очень. – Он улыбнулся. – И хотя я не собираюсь заставлять тебя остаться здесь силой, я сделаю всё возможное, чтобы уговорить тебя.
Однажды Дина уже сжигала за собой мосты, но какой-то маньяк всё равно смог добраться до её прошлого. На сей раз её всё больше тянуло не убегать, а бороться как только возможно – если возможно. И, хотя ей не хотелось признаваться в этом даже себе самой, покинув Сан-Франциско, больше всего она будет жалеть о расставании с Максом.
Она не знала его, не могла позволить себе довериться ему, по-прежнему сомневалась в его побуждениях. Но было в его глазах что-то такое, что необъяснимым образом действовало на неё, притягивало её. Надо было хотя бы попробовать понять, что же это.
– Ладно, – кивнула она, наконец. – Я останусь на две недели, но в гостинице...
– Нет, здесь. В гостинице он может до тебя добраться, а здесь – нет.
– Как только он узнает, что мы разговаривали, что я тут переночевала, он, вероятно, и пытаться не станет, – запротестовала она.
– Я не стану рисковать твоей жизнью, полагаясь на вероятность, – тихо произнёс Макс.
Дина возражала лишь потому, что соглашаться казалось неправильным, и пребывание в доме Макса нервировало её. Но, когда её возражения были отметены, испытала облегчение. Оставаться одной ей совершенно не хотелось, уж это точно. Может, здешний преступник и другой, не тот, что из Бостона – хотя она до сих пор не была уверена, не могла полностью поверить в это – но и он был опасен, и она боялась.
– Ну, хорошо, здесь.
Чуть поколебавшись, она добавила:
– Спасибо.
Макс снова заулыбался, и, когда он задал вопрос, в его голосе звучала надежда:
– Как ты думаешь, получится у тебя научиться называть меня по имени без подсказок?
– Я попробую... – она, не удержавшись, улыбнулась ему в ответ, – ...Макс.
– Спасибо. А теперь, почему бы нам не поехать к тебе на квартиру, чтобы ты могла перевезти сюда нужные вещи?

В конце дня в понедельник Дина подняла голову, услышав негромкий стук в открытую дверь своего кабинета, и невольно улыбнулась, увидев Макса.
– Готова ехать? – спросил он.
– Мне нужно ещё минут десять, – ответила она, показывая на бумаги, которыми занималась.
– Хорошо. Мне всё равно нужно бы поймать Морган, пока она не ушла. Встретимся в вестибюле.
Дина кивнула и после его ухода потратила пять из десяти отведённых ей минут на размышления о последних нескольких днях. Странно, но даже зная, что безопасность – не более чем иллюзия, с Максом она чувствовала себя в безопасности. И совершенно свободно в его доме.
Она приспособилась к переменам с поразительной лёгкостью благодаря его ненавязчивой поддержке и как бы само собой разумеющемуся участию. К воскресенью ему уже удавалось рассмешить её. Если не считать нескольких деловых звонков, он проводил всё время с ней, отдавал всё внимание только ей – но так, что она совсем не чувствовала неудобства и не задумывалась об этом. Дине было так легко с Максом, она даже не могла понять, как же это ему удалось. Она обнаружила, что рассказала ему о своих предпочтениях и антипатиях, с удовольствием обыграла его в покер и с жаром поспорила о политике. Воскресным утром они оккупировали кухню, чтобы приготовить тосты – миссис Перри досталась роль стоического наблюдателя, – а вместо обеда устроили пикник в парке «Золотые ворота».
И только сейчас, вспоминая, Дина поняла, как быстро и полностью он расположил её к себе. Уже сейчас она чувствовала себя больше похожей на ту женщину, какой она была до изнасилования, словно осыпалась скорлупа боли и страха последних двух лет, они ослабили свою хватку. Сегодня Дина пришла на работу, впервые за долгое время чувствуя себя уверенно, и не слишком удивилась, когда никто не стал расспрашивать, куда она делась в пятницу после обеда.
Потому что Максу бы расспросы не понравились.
Люди, окружавшие Баннистера, были полностью преданны ему, можно сказать, бессознательно. При этом он не просил и не требовал преданности – он её заслуживал. Он ко всем относился уважительно, справедливо, и у него был необычайный дар сопереживать. Казалось, он действительно способен почувствовать то же, что и его собеседник, даже если ему никогда не приходилось испытывать ничего столь болезненного или неприятного.
Редкая и подкупающая черта. Как можно устоять перед человеком, который, говоря «я понимаю», действительно понимает? Как можно было не держаться прямее, не чувствовать себя сильнее и лучше просто потому, что он видел в тебе что-то такое, о чём ты и сам не подозревал?
Пусть неохотно, но Дина начинала доверять ему. Верить его словам. Она говорила себе, что это только из-за того, что ей хочется верить, раз уж она приняла его помощь. Она ужасно боялась разочароваться опять из-за несдержанных обещаний и никчемной «защиты».
Но дело было не только в этом. У Дины было странное ощущение, что Макс помогает ей преодолевать страхи, не окружая стеной, за которой она могла бы спрятаться, а просто давая взаймы немного своих сил, пока она не окрепнет настолько, чтобы справляться самой. Так он исцелял не только её душевные раны, но и её гордость. Это было частью его уникального дара, его способности влиять на окружающих исподволь, но всегда в лучшую сторону.
Дина начинала понимать, что сила Макса и его благотворное влияние на окружающих проистекали не столько из того, кто он, сколько из того, какой он – и открывать это – какой он именно человек – оказалось увлекательнейшим делом.
Чуть помрачнев, она вернулась к незаконченной работе. Пока они совсем не вспоминали о воре, который охотился за коллекцией Макса, но в конце концов придётся, она знала это. Если его не поймают...

В вестибюле Макс выслушивал объяснения Морган, почему только что сооружённые для выставки витрины придётся переделывать.
– И поэтому нам придётся спроектировать её заново, – рассерженно закончила она. – Чёрт, казалось бы, хоть один из нас должен был догадаться, что эта штука не войдёт! А теперь они утверждают, что, может быть, придётся перепланировать и две соседние витрины тоже.
– Из-за этого будут задержки? – спросил Макс.
– Ни в коем случае! Я оторву голову любому, кто только посмеет заикнуться о том, чтобы отложить открытие, – уверенно ответила Морган.
– Что ж, тогда оставляю дело в твоих надёжных руках, – усмехнувшись, сказал Макс.
Он заметил, что Морган бросила взгляд на часы, и поинтересовался:
– Торопишься на свидание?
– Да, расплачиваюсь за свои грехи. – Она чуть поморщилась, а потом со смехом добавила: – Он кажется разумным человеком, посмотрим.
– По моим наблюдениям, разуму далеко не всегда удаётся совладать с инстинктами, – задумчиво ответил её босс.
–Ну, если он не сможет совладать со своими, вычеркну его из списка. Серьёзно, Макс, нарвусь на ещё одно похотливое чудовище за маской щенячьей улыбки – уйду в монастырь.
– Выше нос, – улыбаясь, посоветовал Макс. – Должен же найтись на свете хотя бы один мужчина, который будет ценить твой ум не меньше твоего тела – и, скорее всего, ты наткнёшься на него в самый неожиданный момент.
– Твоими бы устами, – вздохнула Морган. – Ладно, мне пора. Попрощайся за меня с Диной.
Макс кивнул, и остался в вестибюле один дожидаться Дину, размышляя. Разуму далеко не всегда удаётся совладать с инстинктами... Он убеждался в этом на собственном опыте. Рассудок говорил ему, что Дине нужно дать время, но все его инстинкты восставали против. Он возжелал её сразу же, как только увидел, и ничто с тех пор не изменило этого.
Она его больше не боялась, и по крайней мере начинала доверять ему, в этом он был вполне уверен. Однако как она воспримет его признание в чувствах, он не знал. Не знал, удастся ли ему залечить нанесённые ей раны, или любые поползновения с его стороны заставят её спасаться бегством. Макс редко терзался сомнениями, но на этот раз интуиция подсказывала, что время пришло, а рассудок настаивал, что нужно подождать.
Если бы только Дина подала хоть малейший знак, хоть крохотный намёк на то, что чувствует к нему не только дружеское расположение и благодарность... Увы, никаких признаков с её стороны видно не было. Казалось, ей приятна его компания, но он задавался вопросом, а воспринимает ли она его как мужчину.
Не решаясь проверить это, Макс отказался слушаться интуиции и продолжал ждать. Всё так же непринуждённо общаясь, они вернулись к нему домой и провели вместе спокойный вечер. После ужина Максу нужно было сделать пару звонков, а Дина свернулась калачиком на диване с книгой, позаимствованной из кабинета.

Когда он вернулся в зал, было уже поздно. Миссис Перри ушла к себе в комнату, огонь в камине догорал. Мягкий, колеблющийся свет последних язычков огня озарял Дину, мирно спавшую на диване.
Макс долго молча смотрел на неё. Рыжие волосы блестели, в красном мерцали золотые искры, будто шелковистые пряди жили своей собственной жизнью. Тёмные полумесяцы ресниц резко выделялись на фоне безупречной молочной-белой кожи. Приоткрытые, красиво очерченные, кораллово-красные губы неодолимо манили Макса, казалось, он просто-таки физически чувствовал притяжение.
Ему хотелось лечь рядом с ней, разбудить поцелуями, заключить в объятия. Любить её, пока она не забудет о насилии, о боли, обо всех мужчинах в мире, кроме него.
Единственное, что останавливало его, что позволяло не дать воли сжигающему желанию – знание того, как хрупко бывает доверие. Эта женщина жестоко пострадала от рук мужчины, её жизнь была разрушена почти до основания. Чудом было уже то, что она начинала доверять другому мужчине. Рисковать этими ростками доверия Макс не собирался.
Что с того, что его ночи становились всё беспокойнее? Зная, как силён её страх, зная источник этого страха, Макс понимал, что просто видеть Дину, так доверчиво и безмятежно спящую в его доме, уже стоит жертв. И всё же, осторожно садясь на краешек дивана рядом с ней, он не мог не надеяться, не мог не верить, что их связывает нечто особенное. Чем ещё можно было объяснить то, как быстро она почувствовала себя с ним спокойно?
На животе спящей Дины лежала раскрытая книга, но, когда он попытался осторожно убрать её, сонные глаза распахнулись.
– Привет, – тихо сказал Макс, отложив книгу на кофейный столик и улыбаясь Дине.
– Я что, заснула? – пробормотала она.
– Да. Мне не хотелось бы тебя беспокоить, но если ты проведёшь здесь всю ночь, утром у тебя будет болеть шея.
– Который час?
– Почти одиннадцать.
Дина начала подниматься, и Макс поддержал её за плечи. Так как он не стал отодвигаться, они оказались ближе друг к другу, чем когда-либо были.
Сначала Дина была просто поражена, но длилось это лишь долю секунды. То, что она ощутила после, настолько ошеломило её, что она оказалась не в силах пошевелиться. Она глядела в серые глаза Макса, а внутри разливалось странное тепло, и все чувства становились ярче, будто оживали. Словно в ней просыпалось что-то, что давным-давно заснуло.
Он отпустил одно плечо и заправил прядь медно-рыжих волос ей за ухо, пальцы его задержались, погладили её по щеке.
– Говорил ли я тебе, что ты прекрасна? – спросил он голосом, которого она прежде не слышала. Таким же низким и глубоким, как обычно, но теперь в нём звучала ещё и страсть, отзвуки сильных эмоций, сдерживаемых железной рукой.
– Нет. – Она была не в силах отвести взгляд. Кожу покалывало, казалось, она начинала светиться там, где он касался её.
– Ты прекрасна. Я подумал это, стоило мне увидеть тебя.
– Макс... – Она не знала, что хочет сказать, слова не шли на язык. Из-за того, что всё происходило слишком быстро, или из-за того, что в это вообще не верилось. Мысли её спутались, чувства смешались.
– Всё в порядке, Дина. Я знаю, что ты не готова к большему, пока не готова. – Голос его был нежен, но в нём всё же звучало укрощённое желание. – Но когда-нибудь будешь, надеюсь. И я собираюсь быть рядом. Разве ты ещё не поняла? Именно поэтому я не мог позволить тебе убежать.
Он наклонился ближе, и её глаза расширились, а потом закрылись сами собой, как только его губы прикоснулись к её. Он поцеловал её с нежностью, от которой у неё сжалось горло – ничего не требуя, но и не скрывая силы своего желания. Мимолётное касание, но, казалось, оно изменило её, будто выжгло клеймо в душе.
Дина по-прежнему не могла найти слов. Растерянность, смущение, удивление, замешательство, отклик всех её чувств на него – всё в ней бурлило. Но сильнее всего оказалось разочарование, когда он отодвинулся, что немало поразило её.
Как может она чувствовать подобное?
Макс поднялся на ноги и протянул руки, чтобы помочь ей встать. Он несколько секунд смотрел на неё, прежде чем сказать:
– Уже поздно, а ты хотела поехать завтра в музей пораньше. Наверное, тебе лучше лечь. Приятных сновидений.
Дина поколебалась, потом беспомощно покачала головой и отошла.
– Спокойной ночи, – прошептала она.
– Спокойной ночи, Дина.
Макс смотрел, как она уходит по коридору, борясь с нестерпимым желанием позвать, пойти следом, сделать хоть что-нибудь. Так трудно, едва ли не труднее всего в жизни, неподвижно стоять, ничего не говоря, когда ему очень хотелось быть с ней этой ночью, и не только этой, каждой ночью. Ему удалось сдержаться лишь потому, что его грела растущая надежда. Он продвигался вперёд и знал это. Она не застыла, не отпрянула, и он почувствовал её неуверенный отклик на свой краткий поцелуй. Пока хватит и этого.
Макс не знал, что неожиданная встреча на другом конце города вскоре послужит началом целой цепи событий – событий, которые повлияют на жизнь не одного человека и в конце концов определят судьбу коллекции Баннистера.

...

Калиола: 08.04.11 13:08

Cherry girl, kerryvaya, Москвичка, Marigold, огромное спасибо за главу.
Хорошо, что не забросили перевод. Очень хочется прочесть книгу в достойном переводе.

...

Нюрочек: 08.04.11 17:25

Да-да, я тоже с удовольствием почитаю, но потом, как будут все главы. Я вами восхищаюсь, коллеги, вы просто огромные молодцы!

...

nato-nata: 08.04.11 17:51

Cherry girl, kerryvaya, Москвичка, Marigold!!!
Спасибо вам большое за новую главу!!

...

janemax: 08.04.11 22:58

Девочки, благодарю за новый перевод главы!

...

Arven: 09.04.11 01:24

Большое спасибо за перевод новой главы!!!
Уволокла к себе на склад...

...

Мечта: 10.04.11 15:07

Спасибо за новую главу!

...

Aphrodita: 13.04.11 23:28

Спасибо

...

Alenija: 23.04.11 16:51

Cherry girl, kerryvaya, Москвичка, Marigold, спасибо за отличный перевод!!!

...

ароника: 30.04.11 16:58

Большое спасибо за великолепный перевод этого романа.

...

lizbet-at-home: 01.05.11 09:55

Леди, спасибо Вам большое за новый перевод! Даже я, существо всеядное и непревередливое, глаза сломала об первую версию

...

Marigold: 01.10.11 10:30

 » Глава 4 (новый перевод)

Перевод: Marigold, редактирование: kerryvaya, Москвичка

Формы Морган Вест доставляли ей неприятности с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. С ростом всё было в порядке – сто шестьдесят пять сантиметров, вполне средний, – и ей даже нравилось иметь чёрные волосы и легко берущую загар кожу, и то и другое благодаря далёкому предку-чероки, гены которого угадывались в высоких скулах и гордом и даже чуть-чуть свирепом профиле. Но янтарные глаза, доставшиеся в наследство от ирландской ветви маминой семьи, по мнению Морган, были слишком велики и выглядели нелепо в обрамлении длинных, густых, загнутых вверх угольно-чёрных ресниц, которые девять из десяти увидевших принимали за накладные. В шестнадцать она слёзно просила семейного врача проредить ресницы, но тот отказался. Годы примирили её с ними. Ей никогда не приходилось пользоваться тушью, что любая женщина посчитала бы безусловным плюсом, и бывают вещи похуже, чем довольно часто отвечать «да, они настоящие».
К сожалению, ей так и не удалось примириться с собственной фигурой.
Некоторые мужчины признают, что длинные, cтройные женские ноги пробуждают в них эротические фантазии; у иных такой же примитивный отклик вызывают щедрые изгибы покачивающихся бёдер. Но, как обнаружила Морган, мужчины, чей основной инстинкт пробуждается при виде пышного бюста, несомненно, превосходят числом и тех и других.
Она же, бесспорно, в этом смысле одарена была щедро. Её кавалеры в старших классах школы и в колледже бывали так зачарованы её «прелестями», что она не раз спрашивала себя, а знают ли они её в лицо. Даже лауреат престижной именной стипендии, с которым она недолгое время встречалась, надеясь, что его ум обращён к предметам более возвышенным, начинал ужасно заикаться, как только его взгляд падал на её грудь. Что случалось нередко.
Удачная комбинация генов наградила её ещё и тонкой талией, которую многие из мужчин считали своим долгом обхватить с восторгом ладонями, отчего Морган чувствовала себя абсурдно, будто в роли Скарлетт О’Хара; изящным изгибом бёдер и упругой попкой, которая – если верить охотно высказываемому мнению окружающих – великолепно смотрелась в джинсах.
Тринадцатилетнюю Морган внимание окружающих радовало и возбуждало, к восемнадцати годам оно, мягко выражаясь, вгоняло в уныние.
С тех пор становилось только хуже. Морган могла бы гордиться пропорциями, достойными разворота мужского журнала, если бы Создатель не счёл уместным не меньше расщедриться и на ум. В теле, которое не раз в прямом смысле слова останавливало движение, за огромными настороженными, как у перепуганного котёнка, глазами, прятался выдающийся мозг. Собственно, неоднократно протестированный IQ[1] Морган соответствовал уровню гения средней руки. Люди, не обладающие исключительной красотой или фигурой, презрительно усмехались, слыша, что они могут оказаться проклятием; другие же настаивали, что упаковка должна соответствовать содержанию. И большинство считало, что бюст четвёртого размера говорит о развитии на уровне четвероклассницы.
Морган была сыта этим по горло. С ней обращались – как мужчины, так и женщины – словно она была украшением, сексуальной кошечкой или дурочкой. Или и тем, и другим, и третьим одновременно.
Печальный опыт убедил её: то, что она женщина умная, приходится доказывать, постоянно и неустанно. И по этой же причине Максим Баннистер мог считать её своим верным и добрым другом. Ну конечно, он не удержался и сглотнул, когда она в первый раз вошла в его кабинет. Но за тот час, что шло собеседование, его взгляд ни разу не заблудился на её груди – и непохоже, что ему стоило больших усилий не пялиться. С тех пор он не только ухитрился достичь того, что ей было легко и свободно в его присутствии, но даже искренне посочувствовал, когда однажды неудачное свидание заставило её взорваться и выложить ему свои горести. Морган очень нравился Макс. Он был одним из её немногочисленных друзей-мужчин, и её радовало, что, хотя он ценил её дары природы ничуть не меньше среднестатистического мужика, его интерес и внимание не объяснялись гормонами. К тому же, Баннистер обладал безошибочным вкусом в отношении цвета и стиля, и за месяцы подготовки выставки «Тайны прошлого» она постепенно отказалась от свободных тёмных блузок и многослойной одежды в пользу более элегантных и не скрывающих фигуру нарядов. Если Макс утверждал, что платье ей идёт, она знала, что это правда. Как-то он сказал, что у неё царственный вид – скорее оценивающим, чем одобрительным тоном – и Морган совершенно бессознательно перестала горбиться, что она так же бессознательно привыкла делать ещё будучи подростком. Долгое время она не замечала происходящего. А потом обратила внимание, что Макс пробуждал в людях лучшее, потому что видел его. Сказанное в нужный момент слово, искренний комплимент, точно подмеченные как сильные, так и слабые стороны – это помогало развивать лучшее и избегать худшего или постепенно исправлять его. Рядом с Максом люди расцветали.
Это завораживало сильнее, чем что-либо виденное ею в жизни. Поглядев на своё отражение в зеркале, Морган изумилась. За несколько коротких месяцев он очень тихо, ненавязчиво, без шума напрочь заставил забыть и её застарелые обиды, и скопившуюся горечь. Благодаря Максу, она гордилась своим телом так же, как и своим умом. Ну, почти так же.
Из чего не следовало, что оно перестало доставлять ей трудности. Собственно, пожалуй, именно из-за мужского восхищения её объёмами она попала в переделку, разбираться с последствиями которой придётся ещё долго. В последние годы Морган целиком посвящала себя работе, но после целительного волшебства Макса мало-помалу снова начала ходить на свидания. Ну, а то, что молодой куратор, который всегда относился к ней крайне уважительно, как оказалось, прятал за своей улыбкой более примитивные мотивы, – так это, сказала она себе, обыкновенное невезение.
Во время ужина он вёл себя просто обворожительно, а потом спросил, не хочет ли она посетить его музей и увидеть выставку египетских древностей, которая должна открыться через несколько дней. Хоть и не совсем «зайдёшь на чашечку кофе?», но взгляд, сопровождавший это небрежное предложение, был хорошо знаком Морган, и она насторожилась.
И всё же посмотреть хотелось. Из-за собственных обязанностей по подготовке выставки Баннистера сходить в другой музей в рабочее время было затруднительно. С любвеобильным куратором она справится, в этом Морган не сомневалась. И, в конце концов, там же будут охранники.
– Странно, – пробормотал её ухажёр, когда они вошли через боковую дверь, отперев её ключом.
– Что?
– Лампочка на сигнализации в этом коридоре должна...
«Она должна гореть», – поняла Морган, но её спутнику не удалось закончить предложение. Они успели сделать не больше пары шагов по тёмному коридору, как Питер тихо простонал и рухнул на пол.
Позже Морган так и не смогла понять: то ли она мгновенно догадалась, что случилось, то ли из-за окружавшей её кромешной тьмы верх взял чистый инстинкт самосохранения. Она не рассуждала о том, что обмякшее тело Питера упало между ней и дверью, перекрыв путь к отступлению, она просто повернулась и рванула вперёд по коридору. Шагов через пять ей удалось сбросить туфли на каблуках, почти не потеряв скорости – её бег стал заметно тише, что позволило услышать шаги преследователя, частые и тяжёлые, и слишком близко за спиной. У неё было преимущество – она хорошо знала музей. Как и многие археологи, она считала хранилища древних сокровищ своим вторым домом и проводила много времени, затерявшись в прошлом.
Именно это ей страшно хотелось сделать сейчас – затеряться в прошлом.
Со всей возможной скоростью она продвигалась из лабиринта кабинетов и хранилищ в залы побольше, в собственно музей. Этот путь имел свои недостатки, но выбора не было. Бóльшая часть экспозиций имела отдельное освещение, и преследователь сможет увидеть её, если только она не успеет спрятаться раньше, чем он выбежит из коридора. Завернув за последний угол, она увидела впереди слабое свечение.
Первая комната, в которую она вбежала, напоминавшая огромную пещеру, оказалась залом с картинами, где невозможно спрятаться. Едва чувствуя холодный твёрдый мрамор под ногами, Морган ринулась в один из больших арочных проходов, не думая, чем объясняется её выбор. И тут же поняла. Грабитель был явно не один, а они же должны охотиться за самым ценным, что можно вынести, так? Значит, за драгоценностями, а большая витрина с самоцветами находилась там, куда она не побежала. На её же пути были несколько витрин покрупнее и менее ценных для воров – оружие и разнообразные памятники культуры, многие из которых достаточно велики, чтобы за ними можно было укрыться.
Она сделала отчаянный рывок в другую арку, за которой находилась комната, казавшаяся темнее остальных, и тут её виртуозно поймали. Длинная рука, сделанная, казалось, из стали, а не из плоти, в прямом смысле оторвала её от пола, прижав руки к бокам, и притиснула спиной к телу ничуть не мягче гранита. И прежде чем она успела ахнуть, большая тёмная ладонь зажала ей рот. На одно ужасное мгновение у Морган мелькнула жутковатая мысль, что её схватила одна из громадных статуй жестоких воинов. Но когда тихий голос зашипел ей в ухо, ощущение сверхъестественности происходящего рассеялось.
– Шшшш!
Он не был охранником. Ладонь, закрывшую ей рот, облегала тонкая, мягкая чёрная перчатка, и рукава, видимые ей, тоже были чёрными. В области талии в спину Морган впивалось что-то твёрдое. Хотя это и казалось невозможным, он притянул её ещё теснее, когда звук шагов приблизился, и она явственно ощутила грубую шерсть – лыжная маска? – когда твёрдый подбородок коснулся её виска.
Знакомый чёрт лучше незнакомого... Эта мысль мелькнула у неё в голове, но почему-то Морган не стала бороться, пытаться вырваться из крепкого объятия – возможно, потому, что чёрт в коридоре был ей знаком ничуть не больше. Вместо этого, не отводя взгляда от арки прохода, она сосредоточилась на том, чтобы её неровное дыхание оставалось беззвучным. И только тут поняла, что вбежала в комнату с единственным выходом. Схватив, её в прямом смысле отнесли в тёмный угол за одной из статуй свирепых воинов, и она сомневалась, что их можно увидеть из прохода. Шаги в зале резко замедлились, её преследователь заглянул в комнату: на мгновение показалась довольно зловещая физиономия, к тому же искажённая сердитой гримасой. Морган напряглась, но грабитель пошёл дальше, почти не задержавшись. Когда шаги затихли, она начала отбиваться. Стальная рука, охватившая её, сжалась ещё сильнее, чуть не переломав ей рёбра.
Спустя несколько томительных секунд, она поняла, в чём причина.
– Эд, – голос, низкий и грубый, раздался в коридоре не дальше пары метров от них. Морган тут же замерла.
Послышалось неразборчивое бормотание по крайней мере двух голосов, а потом снова отчётливо донёсся первый голос. Совершенно очевидно, что обладатель его был зол:
– Я думал, она побежала сюда. Чёрт, она может оказаться где угодно в этом мавзолее – он же огромный!
– Она тебя видела? – голос Эда звучал спокойнее.
– Нет, в коридоре слишком темно. Когда я вырубил её приятеля, она припустила, как заяц. Какого рожна ему взбрело припереться сюда именно сегодня? Если ему хотелось романтики, тащил бы её к себе домой. Насколько я успел разглядеть, с такой можно неделю кувыркаться в кровати, не вылезая.
Морган снова напряглась, на этот раз от возмущения. Смешно, но Морган смутило, что мужчина, так крепко прижимавший её к себе, услышал пошлость в её адрес.
– Чёрт с ней, – нетерпеливо бросил Эд. – Мы перекрыли все выходы, выбраться она не может, а телефонные провода перерезаны. Вернись на свой пост и жди. Через полчаса мы закончим и уберёмся отсюда. Она будет заперта внутри до утра и навредить нам не сможет.
– Мне это не нравится, Эд.
– А тебе и не должно нравиться. И перестань называть меня по имени, дурак. Возвращайся на место.
Последовали мгновения звенящей тишины, а затем недовольный подручный Эда прошёл мимо арки обратно к посту с ещё более злым видом.
Морган слышала, как его шаги затихли вдали. Со стороны Эда, как она ни напрягала слух, ей ничего уловить не удалось. Прошло не меньше пяти мучительно медленных минут, прежде чем её страж наконец ослабил хватку и опустил свою пленницу вниз, дав ступням коснуться холодного пола. Снова зазвучал тихий свистящий шёпот у самого уха:
– Я не причиню вам вреда. Понятно? Но придётся вести себя тихо, иначе нас обнаружат.
Морган кивнула.
Как только он отпустил её, она сделала шажок вперёд и развернулась к нему лицом.
– Если вы не с ними, то что... – начала она шёпотом, но оборвала себя, увидев ответ на свой вопрос. Стройная, жилистая фигура высокого – метр восемьдесят пять, если не выше, – мужчины говорила об изощрённой силе, а не о горе мышц. Она почувствовала эту силу на себе. Узкую талию одетого в чёрное с головы до пят незнакомца охватывал ремень с инструментами, компактный и, похоже, весьма практичный. В прорезях чёрной лыжной маски блестели самые зелёные из когда-либо виденных ею глаз.
– О. – Она поняла, что он здесь делал. – О боже!
– Совсем нет, – тихо ответил он.
Несвоевременная шутка вызвала у Морган вспышку неподдельного раздражения, но ей удалось не повысить голоса:
– Вы всего-навсего ещё один вор!
– Прошу вас, – он, казалось, оскорбился, – такое избитое название. Даже уродливое. Я предпочитаю называть себя капёром.
– Вздор, – отрезала она. – Музей не судно в открытом море, и мы не на войне. Вы самый обыкновенный, банальный, заурядный преступник. – Она могла поклясться, что в ярко-зелёных глазах блеснули смешинки.
– Дорогуша, – сказал он, – я не банальный и не обыкновенный. Собственно, я один из последних из исчезающей породы в эти слишком организованные, высокотехнологичные дни. Если вам непременно требуется прикрепить ко мне ярлык, используйте «охотник за сокровищами» или «взломщик». Однако я бы предпочёл, чтобы вы звали меня просто Куином.
Морган уставилась на собеседника. Куин? Куин! Она о нём слышала. Господи, разумеется, слышала! Почти десять лет имя «Куин» – вместе с разнообразными прозвищами и кличками, данными журналистами на разных языках – было синонимом самых дерзких, лихих краж. Если верить газетам, он без сучка, без задоринки обокрал богатейшие семьи Европы, избавляя их от дорогих безделушек и предметов искусства с изысканной точностью и таким привередливым вкусом, что делало уместным слово «сокровища» в предложенном им ярлыке. Обходя при этом самые дорогие и сложные охранные системы легко до смешного. Опять же, если верить газетам, он никогда не применял оружие, ни разу никого не ранил, и к нему ни разу не удалось даже приблизиться, не то что поймать. Всё это сделало его почти легендой.
– Чёрт! – сказала Морган.
– Пока нет. – Он, казалось, ещё больше развеселился. – Вижу, моя слава впереди меня бежит. Очень лестно. Приятно знать, что твою работу ценят.
Она не поддержала легкомысленного тона:
– Я думала, вы воруете только в Европе.
– Ах, но Америка – страна возможностей, – благоговейно провозгласил он.
Она не знала, то ли смеяться, то ли снова выбраниться. И с беспокойством осознала, что, хоть и против воли, находит его забавным.
При её любви к древностям и ценностям культуры у неё никогда не возникало ни малейшего желания романтизировать такие кражи. И как бы восторженно некоторые журналисты ни расписывали дерзкие похождения воров со вкусом и без малейшей склонности к насилию, его никак нельзя было считать Робин Гудом: никто никогда не намекал на то, что Куин делится трофеями с бедными.
– Что вы здесь делаете? – потребовала она ответа.
– Мне казалось, это и так очевидно.
Морган вздохнула:
– Чёрт, я имела в... Перестаньте пялиться на мою грудь!
Тихонечко прочистив горло, Куин произнёс подозрительно задумчивым и смиренным тоном:
– Я держал в руках прекраснейшие из творений человека. Если бы я только знал, что несколько мгновений назад столь изысканное творение самой природы находилось так близко... Можно я скажу?
– Нет, нельзя! – процедила она, скрипя зубами и борясь с отчаянным желанием захихикать. Ей стоило усилий остановить его, потому что, без сомнения, слова были приятными – если вам нравится подобная низкая лесть; её они, разумеется, не впечатлили.
– Ну естественно, нельзя, – тихо согласился он и печально добавил: – В жизни грабителя-джентельмена есть свои недостатки.
– О, теперь вы претендуете на звание джентльмена?
– Как вас зовут? – спросил он, проигнорировав укол.
– Морган Вест. – Как ни странно, ей не пришло в голову солгать.
– Морган. Необычное имя. Насколько я знаю, происходит от древневаллийского «Моргана»... – на этот раз он остановился сам и, чуть подумав, прибавил: – И знакомое. А, вспомнил. Вы директор предстоящей выставки «Тайны прошлого».
Подняв руку, она погрозила ему пальцем.
– Если вы осмелитесь ограбить мою выставку, – яростно прошептала она, – я вас разыщу даже на краю света и поджарю ваши джентльменские косточки в геенне огненной!
– Я вам верю, – мягко признал он. – Сам Интерпол никогда не угрожал мне с такой решимостью.
– И не сомневайтесь. – Опустив руку, она раздражённо сказала: – И вы меня отвлекли.
– Вы отвлекли меня гораздо сильнее, Моргана.
– Морган. Только «Морган».
– Мне больше нравится «Моргана».
– Это не ваше имя...
Она взяла себя в руки. Абсурд. Из всех нелепейших... Она в тёмном музее, который в эту минуту обчищает банда; её кавалер в лучшем случае лежит без сознания; её преследовал по мраморным залам грабитель, который наверняка не обошёлся бы с ней ласково, случись ему догнать её – и вот она стоит тут и спорит о том, как следует произносить её имя, с печально знаменитым взломщиком, наделённым таким обаянием, что до добра оно его не доведёт. И её тоже.
Упорствуя, она попробовала ещё раз:
– Бог с ним, с моим именем. Если вы не заодно с теми болванами, то что вы здесь делаете?
– В сложившемся положении есть свои комические стороны, – любезно ответил он. – Боюсь, я свалился им как снег на голову. В прямом смысле. Похоже, у нас совпали планы на этот вечер. Хотя у моих, конечно, не было такого размаха. Поскольку их в десять раз больше и они совершенно точно вооружены, я решил, скажем так, не настаивать. Прошу заметить, моё сердце при этом кровью обливается, потому что я почти уверен, что то, за чем я сюда явился, сейчас аккуратно упаковано в одну из их скучных коричневых кожаных сумочек. Но... c’est la vie[2] .
Морган уставилась на него:
– За чем вы пришли?
– Не ваше дело, Моргана, – почти ласково ответил он.
Секунду помолчав, она спросила:
– Вы, наверное, не позволите мне увидеть ваше лицо?
– Если у меня будет выбор, нет, не позволю. Куин – это имя и тень, ничего больше. У меня есть серьёзные подозрения, что ваша способность давать словесный портрет выше средней, и мне бы не хотелось, чтобы довольно похожий на меня фоторобот появился во всех газетах. Быть взломщиком становится чертовски трудно, стоит только полиции узнать, как ты выглядишь.
Куин стоял, опираясь плечом на каменного воина и словно не особо заботясь о происходящем вокруг, но прежде, чем она успела ответить на его утверждение, внезапно выпрямился. Даже не видя его лица, она почувствовала, как он напрягся, и на мгновение действительно испугалась, когда он снова схватил её.
– Шшшш, – прошептал он, притягивая её поближе к себе, глубже в тень. – Они идут.
Похоже, он обладал слухом летучей мыши. Сначала она ничего не услышала, а потом различила приглушённый звук шагов, приближавшихся к ним по коридору. Множества осторожных шагов.
Куин наклонил голову так, что его губы оказались у её уха, и тихо выдохнул:
– Их грузовик стоит у бокового выхода. Им придётся пройти мимо этой комнаты.
Несомненно, Морган нервировало то, что их могут обнаружить, но она осознала, что это не помешало ей сделать совершенно излишнее и нелогичное наблюдение. Несмотря на намёк Куина, что, знай он о её прелестях, пожалуй, не отказался бы пощупать их, рука на её талии была абсолютно неподвижна и на пути туда нигде «случайно» не замешкалась. Что, безусловно, делало ему честь как мужчине. Или честь его бесстрастному профессионализму вора, которого в тот момент занимали дела поважнее. Или он сильно преувеличил своё восхищение означенными прелестями. Что именно было причиной, она не знала. А знать хотелось. Ужасно хотелось.
Выкинув до крайности несвоевременные мысли прочь из головы, она постаралась не замечать беспокоящую близость крепкого тела, глядя, как почти дюжина тёмных фигур тихо проходит мимо арочного проёма. Каждый нёс по кожаной сумке и ещё какие-то инструменты. Морган смотрела, и вдруг до неё дошло, что в этих небольших коричневых сумках лежат сокровища музея. От этой мысли ей стало плохо и больно, как от удара в живот. Она не могла просто стоять там и наблюдать, не пошевелив даже пальцем, не попытаться остановить их...
И тут Куин моментально и бесшумно снова зажал ей рот ладонью, а рука сжала талию стальным обручем, не дававшим пошевелиться, несмотря на любые усилия.
Ей это показалось очень странным. Как он узнал? Неужели прохвост способен читать мысли? Нет. Конечно же, нет. Она, должно быть, как-то выдала себя. Дёрнулась, всхлипнула или ещё что-то. Она заставила себя не двигаться, пока он наконец не расслабился и не освободил её минут через десять.
– Вы мне, – сказала она, – рёбра переломали. По крайней мере три из них.
– Иногда я не осознаю своей силы, – торжественно извинился он.
Куин небрежной походкой вышел из укрытия и отправился в зал. Морган последовала за ним, решив по его громкому голосу и непринужденному виду, что другие уехали и Куин в этом уверен.
– Что случилось с охранниками? – спросила она.
– Могу только догадываться, – ответил он, зашагав быстрее, – но, судя по их храпу, когда я навещал их какое-то время назад, я бы подумал, что их чем-то одурманили. И как следует связали. Вы слышали слова симпатяги Эда – телефонные провода перерезаны. Система сигнализации, естественно, отключена, и ни одна из внешних дверей не была повреждена, когда они вошли... Чёрт побери!
Ругательство, произнесённое скорее обречённо, чем в запале, вырвалось у него, когда они оказались на пороге того, что осталось от выставки египетских древностей.
Морган высказалась гораздо крепче. Вообще-то она произнесла немало грубых и красочных выражений, и некоторые из них заставили Куина обернуться и посмотреть на неё.
– Что за речь! – пожурил он.
– Только посмотрите, что они наделали! – Морган почти рыдала, махнув рукой в сторону зала, который отозвался на её вскрик насмешливым эхом. Она с болью подумала, что вид у него жалкий, как после детского праздника: беспорядок и тоскливая пустота.
Воры попались скрупулёзные. В их маленьких коричневых сумках исчезли не только все в прямом смысле бесценные украшения фараонов, но и вообще всё, что только можно было унести. Статуэтки, золотые блюда и кубки, предназначавшиеся для еды и питья божественных правителей в загробной жизни, даже...
– Саркофаг! – ахнула она. – Они и его взяли?
– Вывезли на тележке ещё до того, как вы без приглашения вломились на их праздник, – ответил Куин тем же спокойным, бесящим её тоном.
Развернувшись, Морган обеими руками вцепилась в чёрную водолазку, ногтями впиваясь в грудь, – и порадовалась про себя, когда он вздрогнул.
– И вы даже не попытались остановить их? – в гневе возопила она.
– Один против десяти, – рассеянным тоном напомнил он. – И с оружием. Не бейте меня, но в гневе вы величественны.
Разозлившись, она, отступив, толкнула его. Толчок не сдвинул его ни на йоту, что тоже, как ни странно, порадовало её.
– Души у вас нет, – сказала она ему. – Как кто-нибудь – кто угодно – может стоять и смотреть на это... это насилие с полным спокойствием, понять невозможно.
– Видимость, – тихо возразил он, – порой обманчива, Моргана. Окажись в моих руках заказчик, организовавший всё это, я бы его, пожалуй, придушил. – И добавил не так серьёзно и скорее насмешливо: – Такое воровство оптом имеет печальную особенность раздражать местные органы правопорядка, не говоря уже о персонах, которым есть за что опасаться. И, помимо неприятностей, доставляемых нам, честным ремесленникам, какая жадность!
– Честным? – взвизгнула она.
– Мне же надо как-то зарабатывать на жизнь, – ответил он оскорблённым тоном. – Что же делать, если мои природные способности приводят меня в противоречие с некоторыми дремучими законами?
Он повернулся и пошёл. Морган несколько мгновений тупо смотрела ему вслед, а потом поспешила следом. Пол холодил ступни в одних чулках, и это напомнило ей...
– О господи, надеюсь, они не убили Питера, – пробормотала она себе под нос, догнав Куина.
– Ваш друг?
– Знакомый, с которым мы ужинали, – поправила она. – Он здешний куратор.
– И привёл вас сюда ночью? Неужто на чашечку кофе?
Даже не видя его лица, Морган знала, какое на нём выражение. По сардоническому тону и так всё было ясно. Однако проклятый вопрос попал настолько не в бровь, а в глаз, что вознегодовать оказалось почти невозможно.
– Не ваше дело, – приторно-сладким тоном наконец отозвалась она.
– Осадили меня, – пробормотал он, но, прежде чем она успела взорваться, добавил: – Будь я на вашем месте, я б не волновался о вашем Лотарио[3]. Воры-профессионалы избегают убийств.
– К вам это тоже относится? – неприязненно осведомилась она.
– Конечно, – невозмутимо ответил он. – Судьи во всё мире, по большом счёту, сурово относятся к грабежу, но совсем не так сурово, как к убийству.
Морган удалось изобразить презрительную усмешку, которая пропала зря, потому что Куин быстро осматривал комнаты, по которым они проходили. Невольно заинтересовавшись, она осторожно спросила:
– Что-нибудь ищете?
– Терпеть не могу напрасно тратить усилия, – рассеянно объяснил он.
Морган чуть не споткнулась о лежащего на полу охранника – со связанными за спиной руками и, как Куин и говорил, громко храпящего. Восстановив равновесие, она поспешила догнать печально известного вора, который стоял, разглядывая что-то в витрине.
– Кинжал Келлермана, – задумчиво произнёс он. Тон ей не понравился.
– И что?
– Хорошая вещь. Золотая рукоять отделана рубинами. Ножны простые, ну и чёрт с ними. Можно выручить неплохие деньги.
– Что-о? – Морган так разозлилась, что вместо гневного окрика получился писк. – Вы что, думаете, я буду просто так здесь стоять и смотреть, как вы его крадёте?
– Нет, – вздохнул Куин. – Нет, я подозревал, что вы будете возражать. – И начал действовать.
Позже Морган никак не удавалось вразумительно объяснить себе, как же он сумел это сделать. Он не то чтобы прыгнул на неё – он просто оказался там в мгновение ока, будто её накрыло тенью. Огорошил. Это единственное, что её хоть как-то оправдывало. Она была сбита с толку и убаюкана греховным обаянием вора-прохвоста.
Каким-то непостижимым образом она оказалась сидящей на холодном мраморном полу. У неё ничего не болело. Запястья её были связаны вместе чёрной изолентой – туго, но не пережимая, – а перед носом находилась резная ножка витрины, которую и обхватывали её руки. Двигаться было невозможно. Она попробовала стукнуть Куина ногой, но он оказался проворнее. Хохотнув, он встал как раз там, куда она уже не могла дотянуться. Снимая один из инструментов с ремня, Куин восхищённо заметил:
– Ваши глаза мечут гневные молнии, совсем как у кошки. Нет, и не пытайтесь ударить меня, только себе больно сделаете.
Морган вздрогнула, когда стекло витрины разлетелось от умелого удара.
– Вы же не собираетесь оставить меня здесь? – неверяще потребовала она, всматриваясь в него.
– Мне искренне жаль, – пробормотал он.
– Вы... вы негодяй!
Куин, вероятно, услышал нотку неподдельного ужаса в её голосе - склонив голову набок, он посмотрел на неё и сказал уже серьёзнее:
– На час, не больше, Моргана, даю слово. Как только я уеду, вызову полицию.
Она недовольно посмотрела на него, сердясь на себя за проявление слабости. Честно говоря, ей совсем не нравилась идея сидеть одной, связанной, в полутёмном музее в компании одурманенных охранников и, возможно, убитого Питера. Она не осознавала этого до сих пор, но беззаботные манеры и непринуждённая сила Куина – каким-то непонятным образом, о котором ей не хотелось задумываться, – заметно успокаивали. Пусть он и был преступником – хитрым, порочным, дрянным.
– Можно ли верить вашему слову? – холодно спросила она.
Он, казалось, замер на мгновение, а потом произнёс:
– Если чему-то во мне и можно верить, то это моему слову. В конце концов, должно же в человеке оставаться что-то от чести.
Нарочито легкомысленный тон не обманул её – за этим заявлением крылись серьёзные чувства. Морган не удалось сохранить недовольный вид, но она смогла не оттаять по отношению к Куину. Не слишком оттаять. Она глядела, как он, вынув кинжал из витрины, положил его в привязанный к ремню замшевый мешочек, которого девушка до сих пор не замечала.
Внезапно кое-что вспомнив, она сказала:
– Эд сказал, что я буду заперта здесь до утра. Как вы собираетесь выбраться?
– Так же, как и забрался, – беспечно ответил Куин.
– А именно?..
– А это мой маленький секрет, – его глаза блестели, как у кошки, он смотрел на неё свысока. – В конце концов, он может пригодиться, чтобы добраться до вашей выставки.
Почти оттаявшую было Морган словно заморозило арктическим ветром.
– Богом клянусь, Куин, если ты хотя бы пальцем дотронешься до чего-нибудь из коллекции Баннистера...
– Знаю, знаю, – с сочувствием сказал он, когда она замолкла, не закончив фразу, – трудно достичь таких же блистающих высот повторно. Первая угроза была так восхитительно сформулирована. Как там... ах, да. Если я посмею коснуться «Тайн прошлого», вы разыщете меня даже на краю света и поджарите мои джентльменские косточки в геенне огненной. Так, кажется.
От гнева у неё вырвался придушенный звук.
Куин усмехнулся:
– Мне пора идти, cherie[4] . Вам достаточно удобно?
Гордость велела ей проигнорировать насмешливо-великодушный вопрос; холод мраморного пола под тонкой юбкой требовал высказаться, пока Куин не исчез. Здравый смысл победил, но из-за наследственной гордости чероки голос звучал угрюмо:
– Нет, чёрт побери. Пол жёсткий. И холодный.
– Прошу прощения, – серьёзным тоном извинился «охотник за сокровищами». – Я постараюсь это исправить. – И исчез в тени, выйдя в другую комнату.
Морган пришлось побороть в себе малодушный порыв закричать «Куин!». Ночью в музеях жутковато: очень тихо, в тенях кроется что-то большое, тёмное, и пахнет плесенью – слабый, затхлый запах старины и неизбежного разложения. Девушка вздрогнула, увидев исторические останки в новом свете - так они ей не слишком понравились.
Куин вернулся всего через несколько минут, неся невесть откуда взятую подушечку с кисточками. Все ещё дуясь, Морган с любопытством ждала, что же он предпримет. Она сидела на полу в неудобном положении и не могла приподняться сама. Встав сзади, Куин нагнулся и обхватил её за талию – и снова рука оказалась у цели, нигде по пути не замешкавшись. После чего он аккуратно приподнял пленницу на несколько сантиметров и подсунул подушечку.
– Ну как? – спросил он, снова показавшись в поле зрения Морган.
– Лучше, – проворчала она, посмотрев на него. – Но полицейские не поверят, что безжалостный вор потратил время и силы на то, чтобы обеспечить меня подушкой под задницу.
Он весело расхохотался:
– Поверят. Обещаю вам. Просто скажите им, что попросили подушечку. – Он перестал смеяться и какое-то время стоял, глядя на неё сверху. – И скажите, что я был здесь. Не забудьте.
Морган внезапно поняла, что её история будет звучать как полный бред. И обнаружила, что в уме сокращает рассказ, полностью вымарывая из него Куина. Поражённая собственными мыслями, она ошеломлённо смотрела на него.
– Я... я не буду... я ещё не решила, что именно расскажу полиции.
Чуть помолчав, он тихо спросил:
– Моргана, милая, солжёшь ли ты ради меня?
– Нет! – отрезала она. – Ради себя. Если до вас ещё не дошло, то что бы я ни рассказала, звучать это будет чертовски подозрительно. Убегать от банды воров и оказаться пойманной международно известным взломщиком, который совершенно случайно решил ограбить тот же самый музей в ту же самую ночь? После чего вышеназванный взломщик привязал меня к ножке витрины и подложил под попу подушечку, прежде чем украсть один-единственный кинжал и исчезнуть? Не забудьте, что мы с Питером вошли сюда, открыв дверь ключом. Что помешает полиции заподозрить, что я сообщница – или ваша, или тех, других?
– Если вы способны изобразить из себя дурочку, – сухо сказал Куин, – им это и в голову не придёт.
– Я буду изображать истеричку, – огрызнулась она. – Боже, во что я вляпалась! И всё из-за того, что Питеру потребовалось угостить меня чашечкой кофе! Перестаньте смеяться, вы, чудовище! Давайте, убирайтесь отсюда, что ж вы не уходите? Растворитесь в туманной ночи. Сворачивайтесь, катитесь, отправляйтесь в путь. Если ещё раз увижу чёрную лыжную маску, буду бить по голени. Надеюсь, в следующем месте, куда вы вломитесь, окажется свора диких собак. Доберманов. Больших доберманов. Больших голодных доберманов, пропустивших и завтрак, и обед, и ужин.
Она обиженно глядела, как он стоит, прислонившись к витрине.
– Вообще-то, – сказал Куин, – я, кажется, предпочёл бы геенну.
– На это можете рассчитывать. Если до вас не доберётся Интерпол, доберусь я.
– Можно сказать, жду не дождусь, – усмехнулся он, выпрямляясь. – Спокойной ночи, душенька, и спасибо за то, что скрасили скучный вечер.
Она дождалась, пока он не дойдёт до далёкого тёмного выхода, прежде чем позвать:
– Куин?
Поколебавшись, он обернулся. Блеснули зелёные глаза.
– Вы... вы сообщите в полицию?
– Я дал вам слово, Моргана, – ответил он. – Они будут здесь через час, не больше.
Она кивнула, и через секунду тени стали просто тенями. В полной тишине сидя на мягкой толстой подушке, она остро чувствовала себя покинутой. Ноги в тонких чулках мёрзли – и почему она не попросила Куина разыскать её туфли?
Ей подумалось, что пора бы соткать правдоподобную историю для полиции.
Лицевая, две изнаночных. Нет, не то. Ткать – это, как Пенелопа, которая по ночам вытаскивала нити, распуская сделанное за день, потому что ей не хотелось брать в мужья никого другого, хотя Одиссей не возвращался ужасно долго. Каковы шансы наткнуться на знаменитого взломщика дважды за одну жизнь? Почти никаких. Если только, конечно, некто не является директором выставки баснословных ценностей...
– Ну, – громко начала она в отзывающуюся эхом пустоту, – дело было так…

Если верить светящимся стрелкам её наручных часов, полиция прибыла через сорок пять минут. И Куин, чёрт бы его побрал, оказался прав. Им стоило только взглянуть на неё, и они, не моргнув глазом, поверили, что занятый вор отвлёкся и нашёл ей подушку, потому что она пожаловалась, что сидеть на голом полу холодно.
Порой выглядеть глупой кошечкой помогало. Иногда. Раз в год по обещанию.
--------------------------------------
[1] IQ (англ., сокращение от intelligence quotient, читается «ай кью»), «коэффициент интеллекта» — количественная оценка уровня интеллекта человека: уровень интеллекта относительно уровня интеллекта среднестатистического человека такого же возраста. Определяется с помощью специальных тестов. Тесты IQ рассчитаны на оценку мыслительных способностей, а не уровня знаний (эрудированности).
[2] c’est la vie (фр.) – такова жизнь
[3] Лотарио (Lothario) – ставшее нарицательным имя персонажа пьесы английского драматурга Николаса Роу "Прекрасная грешница" ("The Fair Penitent" by Nicholas Rowe, 1703), синонимичное волоките, распутнику.
[4] cherie (фр.) – дорогая

...

Arven: 01.10.11 10:39

Большое спасибо за перевод новой главы!!!
Уволокла к себе на склад...

...

KattyK: 01.10.11 12:29

Мари, Маша, Москвичка - большое спасибо за продолжение!

...

Suoni: 01.10.11 22:48

Как хорошо, что возобновился перевод! Вот прочитала главу и сразу вспомнила предыдущие события.

Мarigold, kerryvaya, Москвичка, спасибо, девочки! Замечательный перевод! Читается как льется.

...