Nadin-ka:
Константин Дмитриевич Бальмонт
Колибри
Тиуй! - Идем!
Мексиканское слово
Колибри, птичка-мушка, бесстрашная, хоть малая,
Которой властью солнца наряд цветистый дан,
Рубиновая фея, лазурная и алая,
Сманила смелых бросить родимый их Ацтлан.
Веселым пышным утром, когда весна багряная
Растит цветы, как солнца, как луны, меж ветвей,
Летунья щебетнула: "Тиуй, тиуй", - румяная,
Как бы цветочно-пьяная: "Тиуй, - идем, скорей!"
В тот миг жрецы молились, и пение жемчужное
Лазурно-алой феи услышали они,
Пошел народ бесстрашный все дальше, в царство Южное.
И красной лентой крови свои обвил он дни.
И Мексика возникла, виденье вдохновенное,
Страна цветов, и солнца, и плясок, и стихов,
Безжалостность и нежность, для грезы - сердце пленное,
Сын бога - жертва богу, земной - среди богов.
Дабы в чертогах солнца избранник знал забвенье,
Ему исторгнут сердце агатовым ножом:
Разбей земные лютни, забудь напев мгновения,
Там в небе - Девы Солнца, Бог-Семицветник в нем.
Богиня Белой Жатвы, Богиня Звездотканости,
Бог-Пламя, Бог-Зеркальность, Богиня - Сердце Гор...
Колибри, птичка-мушка, в безжизненной туманности
Ты сердце научила знать красочный узор!
Nadin-ka:
Эдуард Асадов
ЗДРАВСТВУЙ, ГОРОД ОДИНЦОВО
Мой друг! И вблизи, и в любой дали
Запомни хорошее, звонкое слово:
Есть город под небом Московской земли
С лирическим именем — Одинцово.
Зимою в снегах, а весной в листве,
С лугами, рекой и сосновым бором
Стоит он, спиной прислонясь к Москве,
И смотрит на запад спокойным взором.
В историю вписано красной строкой,
Как правил в Москве по веленью сердец
Надежда отечества — Дмитрий Донской,
И был у него всегда под рукой
Любимый боярин Андрей Одинец.
И вот за любовь и за то, что ни разу
Не гнул пред врагами в боях головы,
Пожалован был он великим князем
Деревней на западе от Москвы.
А грамота князя и мудрое слово
Вовек нерушимы. На том конец!
И если хозяин селу Одинец,
То, значит, и зваться ему — Одинцово!
И двинулось дело упрямо в рост
При жизни достойнейшей и неброской.
Процесс этот сложен, и мудр, и прост,
И вот Одинцово — уже форпост
Упорства и славы земли Московской!
Припомните: смуту и боль земли
В страстях и пожарах, как в лютой пасти,
Когда вдруг Лжедмитрии к нам пришли
Под стягами польско-литовской власти.
Но долго ль царить на земле моей
Могли те поляки и те литовцы?!
Гнев бурно прошел по России всей,
И первыми стали их гнать взашей
Все те же отважные одинцовцы!
И слово «форпост» не трезвон, а суть,
Тут воля, стоящая непреклонно.
Припомните: где заступили путь
Безжалостным ордам Наполеона?!
Да, здесь, как седьмой, как девятый вал,
Лупили врагов всех мастей и видов
То Дорохов — доблестный генерал,
А то легендарный Денис Давыдов!
И, прежде чем встретить у Бородино,
Стремились вот здесь днем и ночью биться
И вдрызг ощипали ту злую птицу
С когтями железными заодно!
И, видя всем сердцем насквозь французов,
Под немощью пряча свой острый ум,
Сидел здесь над планами сам Кутузов,
Исполненный гордо-высоких дум!
А раньше, предвидя, быть может, пушки
И подлости пылкой душой грозя,
В Захарове юный великий Пушкин
Писал свои вирши, перо грызя.
Шли годы. И вот, как по злому слову,
Фашизм свой стальной обнажил оскал.
Он яростно пер. Он гремел, но встал
Вот тут — возле подступов к Одинцову!
Да, встал. И уже — ни фанфар, ни трюков,
Ни даже случайных побед хотя б!
Не зря ж учредил здесь свой главный штаб
Победоносный Георгий Жуков!
И пусть все успехи еще далеки,
Но в сердце победы уже отмечены
Отсюда: с полоски Москвы-реки
До Эльбы и Одера, до неметчины!
Торопится время за годом год
С проблемами, спорами, вдохновеньем,
Живет в Одинцове живой народ,
Готовый к труду и любым сраженьям.
А как же иначе?! Ведь всякий год
Тут рядом отважники и отличники:
С бесстрашным танкистом — лихой пилот,
А возле ракетчиков — пограничники.
А мирные жители? Вновь и вновь
Скажу: жизнь звенит! И добавлю снова:
Кто верует в искренность и любовь —
Прошу вас пожаловать в Одинцово!
И в праздничный день мы поднимем тост
За совесть, за правду и ветер хлесткий,
За город бесстрашия. За форпост
Свободы и славы земли Московской!
Nadin-ka:
Ануар Суртаев
Алма-Ата
Посвящается
Неверову Рашиду,
Он был настоящим
Алма-Атинцем.
Алма-Ата, чудесный яблоневый рай,
Алма-Ата - фонтаны, площади и скверы,
Великий, благодатный, древний край,
Оплот моей судьбы, любви и веры.
Весной мой город в образе невесты,
Весной, благоухая сладостный дурман,
Кружится в танце чувств ночной фиесты,
Лишь на заре уходит по росе в туман.
А дальше, много, очень много света,
От солнца город, в мареве листвы,
Спасается в прохладе рек от лета,
Благодаря Тянь-шаньские хребты.
Рог изобилья, осень, щедрость года,
На гроздьях крупный, сладкий виноград,
Прекрасны лик природы и погода,
Окутан буйством красок милый град.
Зимой, в горах, пушистый белый снег,
На елях вековых лежит, искрится,
Внизу мой город, времени пусть бег,
Замедлится, ведь я, пришел проститься.
Peony Rose:
Миясат Муслимова (Шейхова)
Анжи
Бабочки пахнут полынью,
Йодовый воздух искрит,
Мерные волны латыни
Бьются о певчий санскрит.
Пена морская наутро,
Плавно прервав миражи,
Стынет у гор перламутром,
Выронив жемчуг Анжи.
Смири, Тарки-Тау, гордыню,
У моря хазарских кровей,
Пусть горькие песни полыни
Остудят морской суховей.
Омытый дождями, прибоем,
С мерцаньем слюды на камнях,
С мальчишеским ветром-изгоем,
Черешневым цветом в горстях
Мой город прекрасен, я знаю,
В нем волей природы сошлись
И горы, и степи без края,
И море, и ласковый бриз
Барханов тягучие тайны,
И гордый орлиный полёт,
И щедрость равнины бескрайней,
На кручах нетающий лёд.
...Бабочки пахнут полынью,
Йодовый воздух искрит
Мерные волны латыни
Бьются о певчий санскрит...
Анжи – старинное название Махачкалы
михайловна:
Галина Римская
Я полечу в испанский город,
Валенсия – моя мечта!
Старинный город – он так молод!
Передо мной виденья сна.
Здесь были поселенья греков,
И прочен греко-римский стиль –
В науке и искусстве предков
Горит немеркнущий фитиль,
Что римский император Август
Зажёг на многие века,
И город “Крепость” будто парус
Стрелою мчится в облака.
Валенсию когда-то мавры
Прозвали “Раем на земле”,
Она действительно прекрасна,
Здесь вечный праздник королей.
Давай забудем о сиесте,
Хочу паэлью – и на пляж!
И в городок Искусств мы – вместе!
Согласна на любой вояж,
На “Белый берег Коста-Бланка”
И скромный “Берег флердоранж” –
Сверкнёт алмазная огранка
И неземной красы пейзаж.
Nadin-ka:
Лариса Рыбникова.
ВЛАДИВОСТОК
Есть на карте город дальний
Среди сопок и морей,
Словно теремок хрустальный
Светит тысячей огней.
Он встречает криком чаек
И гудками кораблей,
Город голубых туманов,
Город давних детских дней.
Там дома,как великаны
Подпирают облака
И глядят,как в море спорит
С ветром пенная волна.
На зеркальной глади моря
Отражается луна.Тихо-тихо...
Гаснут звезды...
Город снял оковы сна.
Вот проснулся город ранний.
Спит Москва и спит Ростов.
- С добрым утром,город славный! -
Город-порт Владивосток
Nadin-ka:
Алексей Степанович Хомяков
КИЕВ
Высоко передо мною
Старый Киев над Днепром,
Днепр сверкает под горою
Переливным серебром.
Слава, Киев многовечный,
Русской славы колыбель!
Слава, Днепр наш быстротечный,
Руси чистая купель!
Сладко песни раздалися,
В небе тих вечерний звон:
"Вы откуда собралися,
Богомольцы, на поклон?"
— "Я оттуда, где струится
Тихий Дон — краса степей".
— "Я оттуда, где клубится
Беспредельный Енисей!"
— "Край мой — теплый брег Евксина!"
— "Край мой — брег тех дальних стран,
Где одна сплошная льдина
Оковала океан".
— "Дик и страшен верх Алтая,
Вечен блеск его снегов,
Там страна моя родная!"
— "Мне отчизна — старый Псков".
— "Я от Ладоги холодной".
— "Я синих волн Невы".
— "Я от Камы многоводной".
— "Я от матушки Москвы".
Слава, Днепр, седые волны!
Слава, Киев, чудный град!
Мрак пещер твоих безмолвный
Краше царственных палат.
Знаем мы, в века былые,
В древню ночь и мрак глубок,
Над тобой блеснул России
Солнце вечного восток.
И теперь из стран далеких,
Из неведомых степей,
От полночных рек глубоких —
Полк молящихся детей —
Мы вокруг своей святыни
Все с любовью собраны...
Братцы, где ж сыны Волыни?
Галич, где твои сыны?
Горе, горе! их спалили
Польши дикие костры;
Их сманили, их пленили
Польши шумные пиры.
Меч и лесть, обман и пламя
Их похитили у нас;
Их ведет чужое знамя,
Ими правит чуждый глас.
Пробудися, Киев, снова!
Падших чад своих зови!
Сладок глас отца родного,
Зов моленья и любви.
И отторженные дети,
Лишь услышат твой призыв,
Разорвав коварства сети,
Знамя чуждое забыв,
Снова, как во время оно,
Успокоиться придут
На твое святое лоно,
В твой родительский приют.
И вокруг знамен отчизны
Потекут они толпой,
К жизни духа, к духу жизни,
Возрожденные тобой!
Ноябрь 1839
Nadin-ka:
Юргис Балтрушайтис.
Цветам былого нет забвенья.
Цветам былого нет забвенья,
И мне, как сон, как смутный зов —
Сколь часто!- чудится виденье
Евпаторийских берегов…
Там я бродил тропой без терний,
И море зыбью голубой
Мне пело сказку в час вечерний,
И пел псалмы ночной прибой…
В садах дремала тишь благая,
И радостен был мирный труд,
И стлался, в дали убегая,
Холмистой степи изумруд…
С тех пор прошло над бедным миром
Кровавым смерчем много гроз,
И много боли в сердце сиром
Я в смуте жизни перенес.
Так- белых птиц над океаном
Неразлучённые сердца
Звучат призывом за туманом,
Понятным им лишь до конца.
Еще свирепствует и ныне
Гроза, разгульнее стократ,
И по земле, полупустыне,
Взрывая сны, гудит набат…
Но сон не есть ли отблеск вечный
Того, что будет наяву —
Так пусть мне снится, что беспечный
Я в Евпатории живу…
Nadin-ka:
Римма Казакова
ПАМИРСКИЕ ЗАМЕТКИ
1
Есть сходного много на свете,
и я домоседу не вру:
те земли — почти что как эти,
похожа гора на гору.
Облазила, может, полмира,
смешавши «туда» и «сюда»…
Но круглые горы Памира
не спутать ни с чем никогда.
Взирала залетная пташка:
их склон, освеженный весной,
как грудь материнская, тяжко
себя возвышал надо мной.
Так страшно и так незнакомо
дорога вилась в никуда…
Но было здесь что-то от дома,
от теплого духа гнезда.
Попутчик, заезжий молодчик,
увидел дома среди гор
и голову долго морочил
подруге моей, Гулрухсор.
Расспрашивал длинно, подробно
к прославленной ГЭС по пути.
«Так жить,— говорил,— неудобно,
по-птичьи, на небе почти…»
Гортанно и высокогорно
слетали слова с языка.
Таджичка смеялась задорно
и высокомерно слегка.
И вдруг — этот взгляд, как кресало.
Привстала, забыла про смех.
И
— Родина!—
строго сказала,
ответив на все и за всех.
2
По дороге в Нурек
Этот страх перед горами —
как благоговенье в храме.
Он не страшен, страх высокий.
В небесах — его истоки.
Это страх неодолимый
за себя, за дух долинный.
Там, внизу, долина скрылась…
Одолеем ли бескрылость?
Где орлы парят, как Илы,
вдруг прибудет странной силы.
И на мир острей и зорче
поглядишь — созревший зодчий.
Донесешь ли до долины
высоты закон орлиный?
Этот страх перед горами,
перед строгими дарами
высоты, особой меры
откровения и веры,—
этот честный страх не страшен,
небом бережно окрашен,
разгибающим колени,
в лучший цвет — преодоленья.
Nadin-ka:
Арсений Иванович Несмелов.
СТИХИ О ХАРБИНЕ
I
Под асфальт, сухой и гладкий,
Наледь наших лет, -
Изыскательской палатки
Канул давний след...
Флаг Российский. Коновязи.
Говор казаков.
Нет с былым и робкой связи, -
Русский рок таков.
Инженер. Расстегнут ворот.
Фляга. Карабин.
- Здесь построим русский город,
Назовем - Харбин.
Без тропы и без дороги
Шел, работе рад.
Ковылял за ним трехногий
Нивелир-снаряд.
Перед днем Российской встряски,
Через двести лет,
Не Петровской ли закваски
Запоздалый след?
Не державное ли слово
Сквозь века: приказ.
Новый город зачат снова,
Но в последний раз.
II
Как чума, тревога бродит, -
Гул лихих годин...
Рок черту свою проводит
Близ тебя, Харбин.
Взрывы дальние, глухие,
Алый взлет огня, -
Вот и нет тебя, Россия,
Государыня!
Мало воздуха и света,
Думаем, молчим.
На осколке мы планеты
В будущее мчим!
Скоро ль кануть иль не скоро,
Сумрак наш рассей...
Про запас Ты, видно, город
Выстроила сей.
Сколько ждать десятилетий,
Что, кому беречь?
Позабудут скоро дети
Отческую речь.
III
Милый город, горд и строен,
Будет день такой,
Что не вспомнят, что построен
Русской ты рукой.
Пусть удел подобный горек, -
Не опустим глаз:
Вспомяни, старик историк,
Вспомяни о нас.
Ты забытое отыщешь,
Впишешь в скорбный лист,
Да на русское кладбище
Забежит турист.
Он возьмет с собой словарик
Надписи читать...
Так погаснет наш фонарик,
Утомясь мерцать!
Nadin-ka:
Дон Аминадо
АНГЛИЯ
Царица гордая бушующих морей.
Легенда старая суровых капитанов!
Страна загадочных и сумрачных туманов,
В лесах из мачт и прихотливых рей -
Ты блещешь красными огнями фонарей
В пути бесчисленных гигантских караванов!
Соленых волн рассыпчатая пыль
Сверкает брызгами над всеми парусами.
Им бури грозные родными голосами
Всегда рассказывают пламенную быль
Про то, каких пространств касался острый киль,
Какими небеса смеялись небесами!..
Есть тайна вещая в безмолвных моряках
Для тех, чья родина - раскинутые степи.
Гремят всегда их якорные цепи,
Всегда огонь - в далеких маяках,
Тугой канат - в натруженных руках
И что-то детское, задорное в их кепи!
На их гербе - к прыжку готовый лев
Грозит дерзнувшего безумца окровавить:
Не даст легко он женщин обесславить -
Британских девушек с осанкой королев!
Кто испытал величественный гнев,-
Попытку дерзкую спешит скорей оставить!
...В машинном грохоте дымятся города.
Щетина труб венчает кровли зданий -
Эмблемой черною испытанных созданий,
Плодов упорного и мощного труда.
Веков истории проходит череда
В простых словах пленительных преданий.
...Как верный щит - британская скала
Стоит в плену бушующего моря,
И, с бурей волн рокочущею споря,
В глубоких гаванях звонят колокола:
Пусть знают путники, что затаила мгла
В пучине вод - пучину зла и горя!..
Пускай теперь осмелится пират
Направить бриг на грозные утесы.
Назад!..- колокола немолчно говорят.
Вперед!..- поет волна,- вперед, мои матросы!
Nadin-ka:
Валерий Брюсов
ПЕТЕРБУРГ («Здесь снов не ваял Сансовино…»)
Здесь снов не ваял Сансовино,
Не разводил садов Ле-Нотр.
Все, волей мощной и единой
Предначертал Великий Петр.
Остановив в болотной топи
Коня неистового скок,
Он повернул лицом к Европе
Русь, что смотрела на Восток;
Сковал седым гранитом реки,
Возвысил золоченый шпиль,
Чтоб в ясной мгле, как призрак некий,
Гласил он будущую быль.
Вдали — поля, поля России,
Усталый труд, глухая лень,
Всё те же нивы вековые
Всё тех же скудных деревень;
Вдали, как редкие цветенья,
Шумят несмело города,
В краях тоски и униженья,
Былого рабства и стыда.
Но Петроград огнями залит,
В нем пышный роскоши расцвет,
В нем мысль неутомимо жалит,
В нем тайной опьянен поэт,
В нем властен твой холодный гений,
Наш Кесарь-Август, наш Ликург!
И отзвуком твоих стремлений
Живет доныне Петербург!
Peony Rose:
Анна Стреминская
***
Венеции на самом деле нет…
Лишь блики на воде и лишь спектакль,
что длится без конца уж сотни лет.
В нём так легко смеяться или плакать…
И масок в ней чуть больше, чем людей.
Она и есть, и нет, как свет и тени…
В ней каждый хоть немного лицедей.
Как солнечно в Венеции осенней!
Я открываю город, как ларец,
наполненный каменьями в избытке.
Здесь что ни дом, то кружевной дворец
и улочки, как спутанные нитки…
А гладкий шёлк воды струится здесь
платком, что обронила догаресса.
Тут время не бежит, тут что-то есть,
что замедляет быстроту прогресса.
Но вот и вечер, тусклы фонари,
и ветер с моря, дождевые капли…
И город тёмен – под ноги смотри! –
как зал после вечернего спектакля.
Здесь тихо так. Пред церковью замри! –
Вивальди или Бах… А утром рано
в соборе деи-Фрари вновь парит
алтарная «Ассунта» Тициана!
михайловна:
Татьяна Фролова
Урал не Европа, не Азия,
Особый таинственный мир.
Между Европой и Азией
Боги устроили пир.
Буйство природы и красок,
Земля самоцветных камней,
Неистовых снежных плясок
Долгой зимой над ней.
Всем нам известны, без спора
Богатства Уральской земли.
В оправе соснового бора
Уральских озер хрустали.
Здесь небо под цвет лазурита,
Деревья, как изумруд,
И вспыхнет огонь родонита,
Когда холода придут.
А воздух дурманный и сладкий
Замрет в предрассветный час,
И ляжет туман в распадке,
Как дымчатый горный топаз.
Здесь зори, как отблеск рубина,
А ночи, как морион,
И звезды из аквамарина,
И ветер со всех сторон.
А вечер распишет закаты
В яшмовый дивный узор,
Позолотит перекаты
Речек с Уральских гор.
Здесь время века уносило,
Века тяжелее гирь.
С одной стороны Россия,
С другой стороны Сибирь.
Nadin-ka:
Новелла Матвеева
ГРЕЦИЯ
И когда пресловутые римляне
Греков дремлющих покорили,
И рядиться по-гречески стали,
И по-гречески заговорили,
Грубым римлянам мода на эллинов
Подошла, как корове седло.
А захватническое достоинство
В этом случае не помогло.
Ослепили богов прозорливых
И напыщили величавых.
Что-то сделали вроде завивки
Их волос, от природы курчавых…
На таинственных вещих искусствах
Отпечатался нудный размах
Вроде пуговиц на воротах
Или кружев на жерновах.
Можно видеть на римском примере,
Как, в безбожно-неистовой вере,
Неумеренность поклонялась
Удивительной эллинской мере.
(Чувство меры не слишком ли скромно
На земле, чьим сынам не восстать?
Чувство меры должно быть огромно —
Победителю Риму под стать!)
Перекормленные колонны,
Многоярусные подбородки…
«Замечаешь ли, что у Флавия Ч
то-то греческое в походке?»
И решили (для полного сходства)
Меру греков, рванув, растянуть
До персидских границ. Безобразными
Золотыми гирляндами грудь
Разукрасить у греческих статуй,
Вдохновенно-пропорциональных…
И не слышать подсказа в напевах
Песен греческих, сладко-печальных.
(Под влиянием Парфенона! —
Чуть не кольца таская в ноздре),
И не смыслить ни в доблести пленников,
Ни в награбленном странном добре.
… Посягают на ядра и зерна,
А крадут оболочки да шкурки!
Есть парящие в воздухе клады,
До которых ни персы, ни турки
Не прорубятся… Вот так победа!
С победителем самый трофей
Обращается как победитель,
Угрожающий в сути своей.
*Никогда не пришло возмездие.
Никогда оно Риму не снилось.
Безобидно расположились
В римском климате греческий стилос,
Песня, чаша да тень колонны —
Скарб, ничем не грозящий пока
(Разве ненавистью поколений,
Простирающейся в века).
Небожители олимпийцы
Приспособились к жалкому плену:
Бог войны дезертировал в цирки,
Кровь и смерть перенес на арену.
Артемида — игра и охота —
Приусловилась к богу войны…
Только грозные стрелы Эрота
Из губительных стали смешны.
Растворилась Греция в Риме,
Как жемчужина в чаше яда.
Этот выветренный по крохам
Ветхий берег — уже не Эллада.
Этот грунт испитой, сыпучий,
Омываемый не спеша,
Только храм, а не жрец во храме.
Только тело одно — не душа.
Но взгляни за черту горизонта,
Вдаль, где острые ласточки вьются,
Где с душистых темнеющих пиний
В стадиона гигантское блюдце
Каплют сумерки нежной смолою,
Где укроповый вечер свежей, —
Что за облачко в небе витает,
Окруженное стражей стрижей?
Там витает — фиалковолоса,
Копьеносна, пестрообута,
Бестелесна, как ворох тумана,
Как плывущая в небе Лапута,
Суверенна, неуязвима,
Непонятна, не пленена —
Неподвластная воинам Рима,
Неизвестная Риму страна.