натаниэлла:
» Глава 14
*

14.
Дети верят, что радуга — это дорога, по которой можно подняться к облакам. Позже их мечты разбиваются о скучную науку, оказывается, что ни дотронуться до радуги, ни пройтись по ней не получится. А жаль. Верить в сказки так комфортно, они – надежная терапия.
Правдивый рассказ сестры мне не понравился. Хотя чего я ожидал – что вопросов меньше станет? Как бы не так! И больше всего напрягало, что Гоша в первые дни, как попка-дурак, кричал об этом происшествии на каждом углу. Не только своему редактору проболтался, но и в поселке языком трепал. Алена сильно переживала по этому поводу, боялась прослыть сумасшедшей, но на ее счастье народ в Черном Яру сказки любил и жил ими. В Артанию и Хранительниц пути здесь верили искренне и самозабвенно.
С ней случилось вот что. В один прекрасный майский день, когда установилась уже вполне летняя погода, Алена пошла на родник за «святой водой», но леший дернул ее сначала завернуть в Овраг Диковин, захотелось посмотреть на каменный лабиринт из менгиров. Шла она, шла, наслаждалась свежим воздухом и естественными звуками природы, переходила от одного валуна к другому и рассматривала нацарапанные на них пиктограммы – пока внезапно не обнаружила себя стоящей в тумане и потерявшей всякое направление. Вокруг нее из марева выступали черные столбы в рост человека (как позднее ей объяснил муж, это был древний кромлех, «ведьмин круг», которым заканчивался лабиринт, но тогда сестра о его существовании не подозревала).
Алене сделалось жутко. Закружилась голова, в теле проявилась слабость. Туман мерцал радужными искорками, а потом на нее откуда ни возьмись вылетела всадница в белых развивающихся одеждах. Она выскочила буквально в нескольких метрах от нее из странного полупрозрачного обруча (так ей показалось) и была просто огромной.
Я подумал, что это туман сыграл с размерами дурную шутку, но сестре, конечно, было в тот момент не до научных рассуждений. Увидев великаншу на таком же великанском коне, Алена вскрикнула и побежала. Она неслась не разбирая дороги, падала несколько раз, но ей все слышался за спиной грозный топот копыт, будто всадница гналась за ней.
Постепенно туман схлынул, оставив после себя невнятную дымку, но Алене это не больно-то помогло, она окончательно заблудилась. Вокруг нее расстилался ухоженный сад, под ногами – гравийные дорожки, ведущие в увитые благоухающими лианами беседки. Алена медленно шла, обмирая от страха и от внезапной слабости.
Ноги вывели ее на берег озера, над которым, на зеленом холме возвышался белоснежный особняк. Особняк сестра не узнала, он мало походил на тот, что лежал в руинах. Может, это был он, а может, нет. Из его распахнутых окон доносилась музыка. Хотя Алена не понимала, что происходит, тем не менее, бросилась туда, к дому, ведь где музыка, там и люди. Но приблизиться к строению ей не позволили.
Внезапно на ее пути выросли закутанные в плащи женские фигуры. Алена с перепугу рухнула на колени и взмолилась, чтобы ей указали верное направление к Черному Яру. Женщины подняли ее, отряхнули, а одна из них, молодая и рыженькая, спросила, как она вообще сюда попала. Алена честно призналась, что испугалась всадницы и заблудилась.
- Не надо бояться, сестра! – сказала ей Рыжая. – Ты по крови одна из нас, и тебе не будет вреда. Но ты все равно больше не ходи по менгирам!
Она проводила ее до начала тропинки на турбазу. На прощание пожелала здоровья и осмотрительности, а еще просила не распространяться про свое приключение. Алена обещала, и все было бы хорошо, если бы она, считая, что проплутала не более часа, не вернулась домой уже в темноте. Шокированная, она все выложила мужу, которому всецело доверяла.
- Гоша мне объяснил, кого я видела и где побывала, - подвела итог под своим рассказом Аленка. – Но молчать о происшествии запретил. Сказал, что это будет отличной рекламой для будущей книжки.
- Зря ты послушалась этого корыстного идиота, - сказал я тихо, хотя внутри все кипело из-за поступка «трансвестита». - Никогда еще обнародование подобных вещей до добра не доводило.
- Ты прав, но что вышло, то вышло, - повинилась сестра. – Чего уж теперь локти кусать…
Остаток дня я провел на иголках. Много думал и беспокоился из-за всех этих историй. Потом еще и участковый заявился в компании со следователем. Отвечая на их вопросы, я опасался ляпнуть что-нибудь, но вроде обошлось. Не мудрено, что ночью меня мучили кошмары, убитый Пушкин гонялся за мной во сне по всей Мещере, а Аленка проваливалась в зловещие порталы. Все это в целом пошатнуло мою тонкую душевную организацию.
Тем не менее, вставать было надо. В эту субботу мне предстояло трудиться на турбазе. Я, повариха Маруся и трое ее коллег из «Мещерской вольницы» должны были отшлифовать меню завтрашнего праздника и претворить его в жизнь.
Из-за того, что я сразу принялся по привычке распоряжаться на турбазовской кухне, заставил всех тщательно соблюдать санитарные нормы и носить маски в помещении, поварской народ на меня сначала окрысился, но потом, узнав, что у меня шестой разряд, притих. Не скажу, что зауважали, но хотя бы прекратили скандалить и выяснять, кто из нас главный. Спустя время, впрочем, поварихи пообвыкли, сдвинули маски на подбородок или вовсе от них избавились, и кухня наполнилась болтовнёй. Я уже не ругался, махнув рукой – это чужая территория, в конце концов, чужое здоровье, а на кухне и правда было жарко.
Погода с самого утра установилась удушливая, у горизонта клубились черные тучи, и в них угрожающе громыхало, однако до нас ни дождь, ни прохлада так и не дошли. Лишь один раз ударило так близко, что стекла зазвенели.
- Опять в «ведьмин круг» попало, - прокомментировала Маруся Зарубина. – Вот следователям потеха! Надеюсь, в штаны не наложили.
Женщины дружно рассмеялись, сочувствовать тем, кто искал улики в лесу на экотропе никто из них, кажется, не собирался.
- Не опасно жить вблизи места, которое молнии притягивает? – спросил я.
- Так чего же опасного? Капище Перуна нам как громоотвод! – ответила Маруся. – За всю историю ни один дом у нас в грозу не сгорел.
Я думал, что праздник будет омрачен, а то и сорван новым убийством, но если о Вите Пушкине кто и печалился, то только семья и, может, немногочисленные друзья. Большинству не было до него никакого дела.
Охлябин позаботился, чтобы до отдыхающих никакие сплетни не дошли, поэтому на улицах мелькало много веселых лиц. Дистанцию приезжие не соблюдали, безбоязненно жали при знакомстве руки и селфились на фоне резных теремков, соприкасаясь головами, хотя предупреждающие плакаты висели на каждом столбу. Меня уже ничто не удивляло. Люди устали от ограничений и, дорвавшись до свободы, наслаждались жизнью.
- Слышь, Мань! - окликнула школьную повариху ее коллега с турбазы Соня Карповна, высохшая женщина неопределенного возраста. Она занималась заготовками салатов для праздника и базовым меню для туристов. – Ты пугала нас, что этим летом никто не приедет, а у нас аншлаг. В коттедже номер один даже олигарх с семьей вселился.
- Не олигарх, а сенатор, - поправила Карповну товарка, раскатывающая тесто для пирогов. Ее звали Ольга Никитична, она была тут самая старшая, предпенсионерка.
Я навострил уши, потому что приезд столь важной птицы показался мне связанным с Гошиной историей.
- Сенаторы тоже люди, пускай нашему солнышку радуются, пока парижи закрыты, - добродушно откликнулась Маруся, ловко нарезая кубиками очищенные луковицы
Она единственная не избавилась от маски и даже нацепила очки – это защищало ее от едкого «лукового газа» (так в просторечии называют молекулы аминокислот, на которые щедры поврежденные луковицы). У Маруси Зарубиной была к нему аллергия – большая беда для кулинара. Сам я, когда режу лук, стараюсь вдохнуть поглубже, глаза при этом, конечно, слезятся и нос закладывает, однако фитонциды обладают высокой бактерицидной активностью, что в нашу пандемичную эпоху особенно актуально, ни один антисептик с ними не сравнится.
- Сенатору -то хорошо, а нам каково? – высказалась еще одна повариха, женщина весьма впечатляющих форм и пропорций по имени Ирина. – Сплошной головняк! Жена его капризная до черта. Блюда ей в нашей столовке не такие, разносолы не вкусные. Не успела приехать, уже на меня директору нажаловалась. Не так ей, видите ли, курицу пожарили!
- А он что?
- А он «терпи» говорит. Горничная тоже все утро в мыле бегала, а Охлябин сенатору разве что ноги не целует. Вот я и думаю, что за шишка это такая поганая, если наш директор, которому палец в рот не клади, перед ним на задних лапах ходит. Заезд, чувствую, будет еще тот!
- Главное, чтоб он был, этот заезд, а то опять закроют, - вздохнула Ольга Никитична, - без работы, моя дорогая, хреново. А первый коттедж – это люкс, там всегда начальники селятся.
- Охлябин перед всеми важными персонами заискивает? – как бы между прочим поинтересовался я, заливая получившуюся луковую кашицу уксусом.
- Не, для него это нетипично, обычно он цедит сквозь зубы и с гостями не знакомится. Но с сенатором, видать, не зазорно дружбу водить, - ответили мне.
- А как фамилия важного гостя? – спросил я.
- Ой, известная фамилия! – откликнулась Ирина. – Как у нашего бывшего президента – Медведев.
- Не Медведев, а Медведин, - Ольга Никитична снова внесла поправку, будучи ярой сторонницей правды во всех ее проявлениях. – Они не родственники и не однофамильцы.
- Получается, праздник из-за него не стали отменять, а так бы траур помешал? – рискнул я еще немного уточнить.
- Кто ж фестиваль отменит? – хмыкнула Соня Карповна. – Скульптура с мечом будет лучшей памятью Вите, упокой Господи его душу. Жаль, деревянная и долго не простоит, лет пять-шесть, потом менять придется.
- Да чегой-то пять-шесть? - возмутилась Маруся. – Все двадцать простоит. Витя ее особым составом накануне покрыл – от осадков.
- А ты ее видела?
- Видела, - заверила Маруся, - хорошая работа. Ипатов сказал, что ее лишь летом выставлять будут, в сезон, а зимой на складе спрячут.
- Меч-то заметен? – полюбопытствовала Соня. – Или снова вариация на тему семейной парочки Петра да Февронии?
- Агриков меч там по центру, огромный, - принялась описывать Маруся. – Петр в доспехах стоит, меч во весь рост перед ним, значит. Он одной рукой держится за рукоять, а другую вытянул в сторону – защищает девушку. Девушка за ним прячется, простоволосая, в рубахе, и на Февронию совсем не похожа. Очень боевая композиция. И табличка есть, где написано, что это памятник мечу, а не святому.
- Вы легенду нашу про меч знаете? – спросила меня Соня Карповна.
Я подтвердил. Однако болтливую женщину, вознамерившуюся объяснить все, что ее не просили, было не остановить.
- Я вот думаю: зачем змеюке-колдуну было облик мужа принимать? Да любая дура в постели двух мужиков различит! Наверняка там все иначе было, просто жена Цезаря, как говорится, должна быть вне подозрений. Змея и волшебный меч выдумали специально, а дело-то банальное: увидел любовника – и зарубил на месте тем, что под руку подвернулось.
- Это ж легенда! – рассмеялась Маруся. – Легенды на реальную жизнь мало похожи.
- Так если меч обычный был, что ж тогда граф Огафьев-Черный из озера поднял? Говорят, он по-настоящему светился. Выходит, брешут?
Последний вопрос задала Ирина и спровоцировала тем самым спор, из которого я узнал много подробностей. Краеведение в Черном Яру было любимой и отчасти больной темой. Я слушал, мотал на ус и зорко следил, чтобы разговоры не вредили главному – готовке.
Агриков меч немало наследил в истории, женщины в пылу перечислили поимённо почти всех его владельцев, начиная с богатыря Агрика, героя древнерусской повести, являющейся переводом византийского эпического сказания, и заканчивая тем самым графом-археологом.
Агрик – искаженное от акрит, так назывались воины, охранявшие границы Византийской империи. Агрик вел героическую жизнь, совершал ратные и охотничьи подвиги, а в конце крестился, уверовав в Христа, и получил новое имя – Девгений. Умирая, Агрик-Девгений передал меч, выкованный богом грома, в храм, дабы «освятить его божественной силой». Там он лежал, пока его не нашли рыцари-храмовники. Через некоторое время артефакт оказался у князя Андрея Боголюбского, который бывал в Европах и водил дружбу с тамплиерами. Боголюбский привез волшебный меч на Русь, а после смерти своей завещал поместить в церковь и замуровать в стене. В этом тайнике по подсказке из сна его позднее обнаружил будущий святой князь Петр. Правда, после гибели последнего владельца, Евпатия Коловрата, меч в церковь не вернули, а совершенно нелогично, по старой славянской традиции положили в дубовую колоду, залили медом, запечатали воском и погрузили в озеро. За века мед засахарился, и артефакт прекрасно сохранился, в чем все и убедились, когда колоду подняла на берег любовница Огафьева-Черного Ирина Стешнева по прозвищу «Озерная дева».
Конечно, все это могли быть разные мечи, да и некоторые исторические факты казались лично мне сомнительными, но Черный Яр нуждался в эмблеме, потому радетелей исторической правды здесь не особо жаловали.
Меж тем за бурными и незлобными дискуссиями время бежало незаметно, а работа спорилась. Вскоре мы прервались на обед, во время которого меня угостили солотчинским взваром-сороковником. Его принесла с собой Маруся специально мне на пробу. «Сороковником» его прозвали потому, что в его состав входило сорок трав, причем, по словам Маруси, собирать их она ходила лично, простоволосая и босиком, в определенное время, как завещала ей бабушка. Для взвара нужна была вода из двенадцати родников, но тут Маруся поленилась и использовала воду из местного, Черноярского.
- Много не пейте, - предупредила она меня, а столпившиеся вокруг нас женщины, нетерпеливо ожидавшие реакции, пока я снимал пробу, согласно закивали. – Этот взвар дюже хмельной, настоялый и бодрит – просто ух!
Пить в течение рабочего дня я не приучен, но пригубить взвар не отказался. На вкус он был интересным, в нем присутствовали одновременно и травяная горечь, и сладость меда. Эта сладость, сопряженная с крепостью, моментально ударила мне в голову. «Семнадцать градусов, не меньше», - подумал я, крякнув от неожиданности, чем рассмешил поварих.
- Крутая вещь, - подтвердил я. - С такого в зюзю сразу не упьешься, конечно, но на подвиги потянет однозначно. Понимаю рязанских мужиков. Выпьют взвара – и пошли скопом на Орду кузькину мать показывать. Любой меч в руках супостату волшебным покажется.
Поварихи были довольны, а Маруся аж светилась. Я попросил рецепт, так как его не было в тетрадке, я это точно помнил, и она обещала скинуть мне смс-кой.
После обеда Ольга Никитична взялась выпекать блинчики, а я смотрел, любуясь на выверенные и ловкие движения ее рук. Блинчиков надо было много, потому что «мещерские каравайцы», как их здесь называли, неизменно пользовались любовью.
Вообще, в глубинке можно найти совершенно изумительные блюда, но не все, что готовят бабушки в деревнях, можно адаптировать к общепиту. С каравайцами, однако, был как раз удачный случай, поэтому я без стеснения учился и запоминал ингредиенты и пропорции.
Каравайцы – очень тонкие блинчики, но без «ажурности», их надо жарить на хорошо раскаленной сковороде, потому что при низкой температуре тесто «кипит» и получается дырчатым. Правильные же каравайцы обязаны быть без дырочек и с ровной кромкой. Жарят их только с одной стороны, не переворачивая: секунд сорок ждут, когда тесто схватится, потом подцепляют краешек и складывают пополам, потом еще раз пополам, треугольничком – и снимают.
В тесто Ольга Никитична добавляла немного корицы, правда, не настоящей, цейлонской, а китайской кассии, но именно это и придавало каравайцам солнечный пряный вкус.
- А как вы различаете кассию и корицу? – спросила Маруся. – У нас все корицей кличут.
Я объяснил, что видов коричных деревьев на свете великое множество, а потом не удержался и рассказал женщинам древнюю байку.
- Эта специя в древнем мире была очень дорогая, потому что арабы на голубом глазу уверяли купцов, будто палочки корицы им сбрасывают злобные птицы Рух, - поведал я. – Птицы якобы скатывают их из грязи и особой пыльцы, что имеется только на горных обрывах, куда человеку путь заказан. Чтобы приманить птицу Рух, надо убить быка и раскидать его мясо на пути к гнезду. Птицы спустятся полакомиться и, чтобы схватить новую добычу, выпустят из лап палочки. Тут охотники за специями выскакивают из засады, хватают все, что смогут ухватить, и пускаются наутек. Рух может погнаться за ними, и тогда дела их плохи, но охотникам может и повезти. Счастливчики, которых не догнала кровожадная птица, продают корицу на базаре за очень большие деньги.
Корицу, конечно, скатывают не из грязи, а из измельченной древесной коры. Сегодня это каждый поваренок знает, но когда-то эта специя была огромной редкостью, а сказки про птиц поднимали цену до немыслимых высот.
Мои познания в истории произвели впечатление. Но гораздо больше на женщин произвело впечатление, что я сумел так бойко наладить процесс подготовки к празднику, что мы справились засветло, и никому не пришлось возиться на кухне до утра, как это случалось все предыдущие годы.
Мы разошлись в восьмом часу вечера страшно довольные друг другом. Поварихи отправились по домам, к мужьям и детям, а я – гулять по турбазе в надежде встретить сенатора, чтобы посмотреть этой сволочи в глаза.
Вместо сенатора я встретил на улице Веру. Она сказала, что пришла осмотреть экскурсионный автобус, в котором что-то стучало, но мне хотелось верить, что это был лишь предлог. Вера знала, что я работаю сегодня на кухне, и могла подстроить нашу встречу. Во всяком случае, я, окрыленный намеками Гоши, хотел бы на это надеяться.
Мы немного прошлись по окрестностям. Вера предложила показать знаменитый Овраг Диковин, куда от турбазы вела сбитая из досок тропа, освещаемая фонариками. Вчера да и сегодня полдня там копошилась полиция, но уже в обед оцепление сняли. Я ухватился за возможность взглянуть на место преступления свежим взглядом, да и побыть с Верой мне очень хотелось.
Разговор по дороге крутился вокруг страшных событий, которые, словно чумной мор, навалились на всех в этом году. Мало было эпидемии, так еще и убийства начались, а они, в отличие от болезни (в поселке до сих пор никто не заболел), пугали каждого.
- Скорей бы он закончился, этот проклятый год! - воскликнула Вера. – Хочу, чтобы жизнь вернулась в привычную колею.
Я тоже хотел вернуться в тихое благополучное время, но что-то подсказывало: с приходом лета морока не закончилась, а лишь затаилась. Осенью начнется вторая фаза – аккурат в сезон простуд, и гайки снова закрутят. Одна надежда на вакцину.
- Меня раздражает выражение «социальная дистанция», употребляющаяся неверно, и нагнетание паники, - горячилась Вера, и чувствовалось, что эти слова идут от сердца. - Я ужасно устала от неопределенности, с которой встречаю каждый новый день. Жить без будущего тяжело.
- А у меня с приездом сюда наоборот появилась надежда на будущее, - признался я, глядя на девушку многозначительно. – Я жду каждый новый день с нетерпением.
Диссидентствующая Вера была прекрасна, как Афина Паллада. Я соскучился по ней за минувшие сутки, мне ее не хватало. Конечно, слишком много всего происходило со мной и моей семьей, чтобы я мог спокойно отдаться приятным чувствам, но шагая рядом с девушкой по деревянному настилу, я не хотел об этом молчать. Пусть знает, что мне не безразлична!
Вера уловила намек и слегка смутилась. Она не была готова к такому повороту и постаралась улизнуть, вернувшись к прежней теме.
- Собственно, история учит, что власть во все эпохи заботилась о населении так, что простой люд на стену лез, - произнесла она, избегая встречаться со мной глазами, вроде как ничего особенного между нами сейчас и не случилось. - Недавно читала «Письма из деревни» Александра Энгельгардта. Там описывается, как спустили сверху указ засадить все деревенские улицы березками. Конечно, проезжая в коляске, на деревья смотреть приятнее, чем на убогие избы, однако главный мотив авторы указа заявили совсем иной: березы якобы спасут дома от пожара. Все понимали, что от пожара совсем другие вещи нужны, тот же пруд или расчистка леса от бурелома, но указы Петербургской власти оспорить было нельзя. Пришлось крестьянам, помимо собственных забот, еще и березы сажать. Те сохли, гибли, вокруг грязь по колено, дорога, как водится в России, как была в две колеи, так ей и осталась, но приказ есть приказ. И проверяющие из столицы усердно считали высаженные деревья и наказывали тех, кто смел возражать.
Слушая Веру, я вновь поразился ее начитанности. Надо же, знает про какого-то неведомого мне Энгельгардта!
- Мне ситуация с березками нашу сегодняшнюю жизнь напоминает, - завершила она. – То, как контролеры упорно штрафуют нарушителей с одной целью: «держать народ в строгости».
Я не хотел беседовать с девушкой, которая мне нравилась, о таких нервных вещах, тем более, что сам не протестовал против бессмысленности. Вступить в спор означало настроить ее против себя, а поддержать… Ну, скажу я, что тоже не все понимаю в происходящем, и что это изменит? Глупо сотрясать воздух, если не предлагаешь решения. Поэтому я, как и Вера пять минут назад, свернул на безопасную почву. Мы продолжили разговор о литературе.
Быстро обнаружилось, что у нас много общего. Ей нравилась те же книги, что и мне, те же фильмы и музыка. И еще она любила кошек! Я рассказал ей несколько забавных случаев про Жужу. Она поведала в ответном порыве о своей мечте. Оказывается, Вера хотела участвовать в трофи-рейдах - так назывались соревнования на внедорожниках по бездорожью. В свободное время она возилась с автомобилем, который за копейки давным-давно приобрела на свалке. В нем абсолютно все требовало замены: от тормозной системы до решетки радиатора, но она не отчаивалась и работала скрупулёзно.
Я представил ее за рулем мощного джипа, который с устрашающим ревом преодолевает сначала ручей, потом глиняный берег, а затем лесную чащобу, и мое сердце обмерло. Мы остановились, и я, вцепившись в гладкие перила, завороженно слушал, как она описывает своего железного монстра, который однажды принесет ей победу.
Такого со мной давно не бывало. Да что там – никогда со мной не бывало подобного! Я был сейчас готов ради этой женщины на любые подвиги. Попросила бы она луну с неба – стал бы всерьез искать способ дотянуться. Я точно теперь знал, что влюблен в нее. Просто поразительно! В поселке со зловещим названием, в сердце дремучего леса и в преддверии тревожных событий, которые не замедлят произойти, я чувствовал себя абсолютно счастливым.
Но что испытывала Вера ко мне? Вопрос стал насущным и требовал ответа. Я не хотел торопиться, но должен был его озвучить. Скажу ей, что украла мое сердце – а там будь что будет.
- Что скажешь? – спросила Вера, внезапно запнувшись. – Наверно, тебе скучно слушать технические подробности.
- Нет, это все звучит… волшебно! – прошептал я совершенно искренне и, подчиняясь внутреннему голосу, взял ее за руку.
От прикосновения к ее сухой ладони меня пронзило электрическим разрядом, и до всего прочего не стало дела.
- Саш…
Даже сокращенное имя прозвучало для меня как ангельская песнь!
- Саш, не смотри на меня так, пожалуйста. Ты меня смущаешь.
Долгую минуту до меня доходил смысл просьбы, а когда дошёл, я отмер и перестал на нее таращиться.
- Извини…
Она отняла руку и отвернулась. А я обнаружил, что солнце давно скрылось за деревьями, и на экотропе веет холодом. Сгущающийся мрак и ночную сырость были не в силах разогнать тусклые огоньки гирлянд, обвивающие столбики. Мне захотелось укрыть эту необыкновенную девушку от наступающей ночи, защитить и обогреть. Хотелось быть мужчиной в полном смысле этого слова – нести ответственность.
Я снова взял Веру за руку. Она вспыхнула: сначала удивленно и непонимающе, потом жарко и догадливо, отчего и меня обдало жаром. Я придвинулся еще ближе, и мы замерли совсем как партнеры в танце. Я боялся, что она убежит, но она не убегала. Пальцы моей правой руки переплелись с ее пальцами, а левая ладонь скользнула ей на талию.
Вера смотрела на меня, замерев, и это придало смелости. Взгляд ее бархатных глаз манил, и казалось, все ее тело трепетало, ожидая, когда же я решусь отбросить последние условности. Конечно, я мог неверно истолковать выражение ее лица, но я рискнул. Наклонился, привлекая к себе еще тесней, и поцеловал.
Ее губы почти сразу же раскрылись навстречу моим. Наше дыхание смешалось. Я действовал все уверенней, но в какой-то момент она напряглась и уперлась раскрытой ладошкой мне в грудь. Я подспудно ждал этого (хоть и надеялся, что оно не случится) и с неохотой выпустил ее.
- Мне кажется… мы спешим, - вымолвила она, прерывисто дыша.
Порозовевшие щеки, потемневшие глаза, превратившиеся из карих в почти черные, вздымающаяся грудь – чудесное зрелище ласкало взор, и кровь моя кипела, как бульон под закрытой крышкой. Это было больно и сладко, жаркие волны и ледяные по очереди окатывали меня с головы до пят, и я растворялся в этом противоречивом океане до бессознательных мурашек. Мне стоило огромного труда взять себя под контроль.
Вера продолжала смотреть на меня, она не возмущалась, и это означало лишь одно – ей понравилось. Но повторять поцелуй прямо сейчас не следовало. Она просила передышки, и я отступил на безопасное расстояние, разрывая контакт.
- Не буду просить прощения за то, что поддался моменту, - сказал я. – Мечтал об этом с самого утра.
Вера опустила голову, судорожным движением поправила выбившуюся из прически прядь и облизнула пересохшие губы. Я любовался ей скрытно, хотя был уверен, что она все подмечает и чувствует.
На Вере сегодня снова был рабочий комбинезон, сидевший, на мой вкус, мешковато. Ей не стоило прятать фигуру, в которой не было изъянов, вчерашнее купание в озере подтвердило это со всей очевидностью, но девушка предпочитала простоту и удобство. Я даже не был уверен, что она умеет носить туфли на шпильке – в них не очень-то побегаешь по местным дорогам, да и на педали в машине жать некомфортно. Тем не менее, я постарался представить ее в вечернем платье, которое бы струилось и переливалось, плотно облегая стан. На голых плечах обязательно бы сверкало колье, а длинные серьги качались и…
- Слишком быстро темнеет, - сказала Вера. – Боюсь, мы ничего толком не разглядим в овраге. Лучше вернуться сюда в другой раз.
Итак, она хотела убежать… Пришлось подчиниться:
- Да. Наверное. Если обещаешь мне этот следующий раз.
Я стал косноязычен. Вчера смеялся над участковым, робко вздыхавшим по какой-то девчонке, а сегодня сам превратился в увальня, не способного связать двух слов.
- Ты обещаешь? – настаивал я, обмирая от возможного отказа.
- Может быть.
И все-таки это был не отказ! Как истинная дочь Евы, Вера держала меня в напряжении, но не для того, чтобы прогнать, а чтобы завлечь. Я был готов сыграть с ней в эту игру.
Мы тронулись в обратный путь, окутанные пением сверчков. Я шел как пьяный, и наше молчание казалось мне светлым, оно сближало. Однако, когда мы вышли из леса, я увидел знакомого человека, торопливо шагавшего по пыльной площадке у крайнего ряда домиков, и моментально выпал из счастливой прострации.
Я тотчас его опознал, а опознав, притормозил, следя за объектом глазами. Хотя в прошлый раз я созерцал мужчину совсем недолго и большей частью со спины, я не мог не узнать врезавшуюся в память вороватую походку. Да и полосатую рубашку с грязными пятнами на локтях и спине, все еще различимыми в надвигающихся сумерках, я помнил отлично.
Я придержал Веру за локоть. Она вопросительно склонила голову к плечу.
- Подожди, - шепнул я, хотя мужик был далеко и не мог нас слышать. Зато он видел нас, и я встал боком, загораживая Веру от цепких взглядов. – Сделаем вид, что заняты беседой.
- А что случилось-то? – Вера высунулась поверх моего плеча, приподнявшись на носочки. – Кто там?
- Да тот самый, с сумками. Только уже без сумок. Хочу проследить, куда он на сей раз направляется.
- Зачем? Раз он на турбазе, значит, обычный турист. И продукты для себя закупал и друзей. Пикник у них был на берегу. Могли раньше заехать и встать с палаткой, а как база официально открылась, сюда перебрались.
- Все равно выясню, - упрямо ответил я.
На это не потребовалось много времени. Мужик свернул за угол, и я бегом направился туда, чтобы рассмотреть табличку. Вера не отставала, хотя и недоумевала, чем нам это поможет.
Я добрался до угла и взглянул на номер. Это оказался коттедж-люкс, куда поселили семью сенатора. Собственно, чего-то подобного я и ожидал, но не ожидал другого: мужик вовсе не стремился попасть внутрь, а притаился под окном, подсматривая и подслушивая. Увидев нас, он дунул прочь – только пятки засверкали.
Я резко затормозил, и Вера ткнулась мне в спину.
- Как-то все это странно, - пробормотал я, прикидывая, что мужик вряд ли успел нас разглядеть, значит, драпал не от нас лично, а испугавшись, что его застали на месте преступления. – Я думал, они все заодно.
- По-моему, ты от меня что-то скрываешь, - Вера вцепилась мне в плечо и яростным шепотом вдунула в ухо: - Расскажи немедленно, кого выслеживаешь!
Пришлось отвести ее подальше от домика и изложить соображения. В том числе, и про Гошино опрометчивое соглашение (правда, без особых подробностей, просто как факт). Про Гошу я говорить сначала не хотел, но Вера, как оказалось, кое о чем догадывалась по Мишиному поведению. В итоге, я не заметил, как выложил ей все…
...