Люция:
02.12.14 06:38
"Обрученные судьбой" Марины Струк.
Она на всю жизнь запомнит Владислава таким, каким увидела в день их свадьбы у костела. Он не смог ждать ее на ступенях, и едва ее небольшой кортеж показался на узкой улочке, что к площади вела, как сбежал он навстречу ее белой лошадке под рев толпы горожан и холопов, что пришли к костелу поглядеть на свадьбу пана ордината.
- Моя кохана…, - прошептал Владислав, глядя на нее снизу вверх, щурясь от солнца, что ударило лучами ему при том в глаза. – Я ослеп от твоей красы… даже глаз не могу открыть. Помоги мне, драга…
- То солнце ослепило тебя, а не моя краса, - смеясь, ответила ему Ксения, ловя его ладони протянутые вверх и кладя себе на талию, чтобы он обхватил ту покрепче и снял ее с лошади. Но все же не могла не признаться самой себе, коря за грех тщеславия, что ныне выглядит, как никогда ранее. Шелковая блестящая на солнце ткань облегала стан, золотые нити переливались при каждом движении. Квадратный вырез обнажал шею и часть груди, выгодно подчеркивая хрупкость ключиц и стройность длинной шеи. Ее светлые волосы были подняты вверх и стянуты в узел на затылке. Полупрозрачная кисея, что по обычаю прикрывала волосы рантухом, не скрывала от взгляда ее золотистые пряди, а жемчужный венец так и манил взглянуть на богатство волос невесты.
- Ты так красива, моя драга. Даже дух захватывает от твоей красы, - улыбнулся Владислав, опуская ее на землю перед собой, оглядывая с ног до головы и задерживая взгляд на ее губах, вынуждая слегка покраснеть. – Я никогда не видел невесты краше!
- Ну, погнал-то! Погнал! Осади коней, пан Владислав, - пробился к ним Ежи, улыбающийся так широко, что Ксения даже не признала его сразу, настолько ей был непривычен его вид. – Я должен невесту к костелу подвести, а не муж будущий. По обычаю!
- In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen (6), - начал мессу епископ, когда пара заняла свои места, опустившись на колени.
- Amen! - разнеслось в ответ по костелу, отразилось эхом от каменных сводов и стен. С тихим шелестом одежд заняла свои места шляхта, прибывшая на свадьбу ордината Заславского. Ксения тут же скосила глаза, желая рассмотреть Владислава, который повернул к ней голову, словно почувствовав на себе ее взгляд, улыбнулся. Ему так был к лицу этот жупан из плотного бархата цвета кости, в тон ее платью. Золотая цепь на груди с массивной бляхой с гербом Заславских. Пояс из массивных пластин того же металла на поясе. И самое главное – та самая улыбка, что освещала его лицо нынче, словно лучи весеннего солнца, пробивающиеся в костел сквозь узкие высокие окна.
- Я люблю тебя, - сказал Владислав одними губами, а потом отвернулся, стал слушать мессу, слова которой разлетались по храму. Служба показалась Ксении, тщательно вслушивающейся в размеренный голос епископа, такой короткой на удивление. Только когда бискуп оставил латынь, чтобы задать вопросы, положенные обрядом, вдруг прониклась осознанием того, что навеки соединяет нить своей судьбы с тем, кого душа ее выбрала когда-то, заслушалась, когда Владислав, развернувшись к ней лицом, взяв ее руки в свои ладони, клятвы давал:
- Я, Владислав, беру тебя, Катаржина, в жены и обещаю тебе хранить верность в счастии и горести, в здравии и болезни, а также беречь и почитать тебя во все дни жизни моей…
Ксения вслушивалась в его голос, твердо произносящий слова клятвы, смотрела в его темные глаза и едва дышала ныне от волнения и того восторга, что вдруг вспыхнул в душе. Оттого и шли слова ее клятвы, что за епископом повторяла, от сердца самого.
- Я, Катаржина, беру тебя, Владислав, в мужья и обещаю тебе хранить верность в счастии и горести, в здравии и болезни, а также беречь и почитать тебя во все дни жизни моей…
- Quod Deus coniunxit, homo non separet. Ego conjimgo vos in mat-rimoiium in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti! (7) – произнес епископ, и дружное «Amen!» вторило его словам. Легкая улыбка скользнула по его губам, когда он заметил, каким светом тут же вспыхнули глаза Владислава, и как зарделась в ответ на то его молодая жена.
Скользнуло на палец благословленное у алтаря венчальное кольцо на палец Ксении. Широкая золотая полоса и черный камень в нем, с искусно вырезанным гербом Заславских. Малое подобие перстня ордината, что был у Владислава на правой руке. Венчальное кольцо должно было быть другим – перстнем с рубином, и он позже оденет его на один из пальцев Ксении. Но тут в церкви в знак своей верности и любви ей он желал подарить ей это – спешно, но искусно созданное мастером тонких работ к дню свадьбы. Созданное только для нее, как и венец, что ныне был у нее в волосах.
- Катаржина, - раздался под сводами костела голос Владислава. – Прими это кольцо как знак моей верности тебе, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti!
Вообще-то, у меня вся глава любимая (и не только эта), но с трудом вычленила отрывок для наглядности. Как по живому резала)))
Недавно наткнулась на обсуждение в сети "Обрученных", и небольшой спор, можно ли считать этот роман реалистичным произведением, или в нем больше романтики, чем реальной жизни. Роман я всегда принимала таким, какой он есть, но чужие слова заставили меня задуматься.
И снова мне видится неповторимый Музовский стиль. Стиль и чувство меры которого не превращают роман в "Хроники Смутного времени". Помогают не распылять внимание, а наоборот, сконцентрировать его на самом главном. А главное для романа - это отношения между людьми. И, конечно, - любовь.
А в любовь героев романа я верю безоговорочно. Хотя сюжет на первый взгляд может показаться избитым. Он-враг и Она-враг встретились, потом враждовали, потом полюбили, потом поженились. Не так уж редко эта тема используется в различных произведениях, особенно романтичных. Но если в реальности многих подобных сюжетов я могу сильно усомниться, то в "Обрученных" я верю. Две половинки одного целого, жившие в абсолютно разных мирах и встретившие друг друга в самый неподходящий исторически-религиозный момент. Но не все так плохо. Хоть и складывались их жизни очень по-разному, но точки соприкосновения есть. Достаточной широты взгляд на происходящее у обоих. Благодаря, например, православным матери и сестре Владека, что не позволило бы ему видеть в прочих православных - даже московитских - не людей, а так. Непокорный дух Ксении, которой в конечном итоге очень по душе пришелся самострел за спиной и нож в сапожке.
Герои были максимально (но при этом не безнадежно) далеки друг от друга. Муз не только создавал преграды, но и предоставлял возможности героям быть вместе. Этими возможностями герои не преминули воспользоваться, потому что любили друг друга. Возможно, в чем-то им повезло, но случается же хоть иногда везение в жизни?))) В остальном счастливый финал - результат их работы над собой и готовности пойти на уступки ради любимого человека. Свое счастье они заслужили. Роман хорош и, как мне видится, логичен.
Это счастье для меня, что мне довелось его прочесть.
...
Кармен:
02.12.14 09:45
10 мыслей Стивена Фрая о любви, депрессии и смысле жизни
Стивен Фрай — актер, писатель, теле- и радиоведущий, кинодокументалист, борец за гражданские права, просветитель, эрудит, человек-оркестр и национальное достояние Великобритании.
Он сидел в тюрьме за мошенничество, злоупотреблял кокаином, совершил минимум две подтвержденные попытки самоубийства, страдает биполярным аффективным расстройством.
О взлетах и падениях души Фрай знает не понаслышке.
Главное, в чем я хотел бы быть уверенным, — что в нашем мире превыше таланта, превыше энергии, сосредоточения, целеустремленности и всего остального стоит доброта. Чем больше в мире доброты и жизнерадостности, тем этот мир всегда лучше. А все большие слова — добродетель, справедливость, истина — карлики по сравнению с величием доброты.
Бросьте выяснять, что общего у успешных людей, посмотрите лучше, что объединяет всех людей неуспешных: они все время говорят только о себе. «Мне нужно сделать это, мне нужно то...» — первые два слова обычно «мне нужно». Потому-то их никто и не любит, и поэтому они никогда не получат того, что хотят, из-за своего вечного «мне надо, я, меня, я, мой»... Интересуйся окружающими, пользуйся глазами, чтобы смотреть на мир вокруг, а не на самого себя, и тогда ты встроишься, станешь интересным, и люди к тебе потянутся. Они тянутся к теплу и очарованию, которые излучают те, кому искренне интересны другие.
Много раз я прикладывал руку к груди, чтобы ощутить, как под ее астматической дрожью бьется мотор сердца, вздымаются легкие, циркулирует кровь. В этих ощущениях меня поражало, насколько огромна сила, которой я обладаю. Не волшебная, а настоящая сила. Силы просто жить и сопротивляться трудностям уже достаточно, но я чувствовал, что у меня есть еще и сила творить, приумножать, радовать, развлекать и видоизменять.
Однажды я чуть было не издал книгу в жанре полезных советов. Она называлась бы «Стивен Фрай — о том, как стать счастливым: успех гарантирован!». Люди, купив ее, обнаруживали бы, что она состоит из пустых страниц, и только на первой написано: «Перестаньте себя жалеть — и вы будете счастливы». А остальные страницы предназначены для рисунков или записи интересных идей, — вот какая это была бы книжка, причем чистая правда. Так и хочется воскликнуть: «О, как все просто!» Но нет, на самом деле перестать себя жалеть вовсе не просто, это чертовски трудно. Потому что нам всегда себя жаль, в конце концов, вся Книга Бытия ровно об этом.
Мне иногда помогает думать о настроении и чувствах, как мы думаем о погоде. Вот несколько очевидных фактов: погода реальна; ее невозможно изменить, просто пожелав, чтобы она изменилась. Если темно и идет дождь, значит, темно и идет дождь, и мы это не исправим. Сумрак и дождь могут продержаться две недели кряду. Но когда-нибудь снова станет солнечно. Приблизить этот день не в нашей власти, но солнце появится, он настанет.
Точно так же и с настроением, мне кажется. Неверно думать, будто наши чувства иллюзорны, нет, они вполне реальны. Депрессия, тревога, апатия так же реальны, как погода, и точно так же нам неподвластны. И никто в этом не виноват. Но и они пройдут, непременно пройдут. Как мы смиряемся с погодой, так же приходится смиряться и с тем, какой иногда кажется жизнь. «Сегодня мерзкий день», — констатируем мы, и это вполне реалистичный подход, помогающий нам обзавестись чем-то наподобие мысленного зонтика. «Эй-эй, тут дождь, я в этом не виноват и ничего не могу с этим поделать, надо переждать. А завтра вполне может выглянуть солнышко, и уж тут-то я своего не упущу».
Некоторые уверены, будто их самореализации мешают многочисленные азиаты в Англии, существование королевской семьи, интенсивность дорожного движения у них под окнами, злокозненность профсоюзов, власть бесчувственных работодателей, нежелание служб здравоохранения серьезно отнестись к их состоянию, коммунизм, капитализм, атеизм, да что угодно, на самом деле, — за исключением только их собственной тщетной и бездумной неспособности взять себя в руки.
У меня имеется теория — большая часть бед нашего глупого и упоительного мира проистекает из того, что мы то и дело извиняемся за то, за что извиняться ничуть не следует. А вот за то, за что следует, извиняться считаем не обязательным. [...] Мне следует просить прощения за вероломство, пренебрежение, обман, жестокость, отсутствие доброты, тщеславие и низость, но не за побуждения, внушенные мне моими гениталиями, и уж тем более не за сердечные порывы. Я могу сожалеть об этих порывах, горько о них сокрушаться, а по временам ругать их, клясть и посылать к чертовой матери, но извиняться — нет, при условии, что они никому не приносят вреда. Культура, которая требует, чтобы люди просили прощения за то, в чем они не повинны, — вот вам хорошее определение тирании, как я ее понимаю.
Парадоксальным образом ненависть к себе — один из главных симптомов клинического нарциссизма. Лишь рассказывая самим себе и всему миру, как мы себя ненавидим, мы обеспечиваем себе водопад похвал и выражений восхищения, которого, как мы полагаем, заслуживаем.
Вероятно, сейчас я счастливее, чем прежде, и все же должен признать, что променял бы всего себя, такого, каким стал, на то, чтобы быть тобой, вечно несчастным, нервным, диким, недоумевающим и отчаявшимся 16-летним Стивеном. Злым, объятым тревогой и несуразным, но живым. Потому что ты умеешь чувствовать, а уметь чувствовать — важнее, чем то, как себя чувствуешь. Омертвление души — единственное непростительное преступление, а если счастье на что-то и способно, так это на то, чтобы замаскировать омертвление души.
Если вдуматься, у любви нет цели — это и делает ее столь величественной. Цель есть у секса, в смысле разрядки или, иногда, размножения, но любовь, как любое искусство, по выражению Оскара Уйальда, бесполезна. Именно бесполезные вещи делают жизнь заслуживающей того, чтобы жить, и одновременно полной угроз: вино, любовь, искусство, красота. Без них жизнь безопасна, но не стоит беспокойства.
...
Люция:
03.12.14 07:32
"На сердце без тебя метель..." Марины Струк.
- Кррра! Кррра! – раздалось, как показалось Лизе, прямо над ее головой. И перед глазами возникло снежное поле и вороны, преследующие ее и жаждущие ее крови. Ей даже почудилось, будто они уже настигли ее, вцепились в ткань ее шляпки и тянут ту вверх, душа ее лентами, цепляясь когтями в пряди ее волос. Страх захлестнул с головой, приказал спасаться бегством, но ускорить шаг так и не вышло. Лиза рванулась вперед и, споткнувшись о взрытый полозьями саней твердый снег, упала на колени, больно ударившись ладонями о разъезженное полотно дороги.
- Барышня! – ахнула позади Ирина, ускоряя шаг, чтобы помочь ей подняться, но гораздо быстрее рядом оказался Дмитриевский. Краснея от собственной неловкости, Лиза краем глаза заметила, как тот опустился на колено подле нее, но повернуться к нему не сумела, настолько ей было не по себе от стыда.
- Лизавета Петровна, - Александр коснулся рукава ее пальто, желая, чтобы она взглянула на него, и Лиза послушно подняла глаза. Он взял ее ладони в руки и внимательно осмотрел на предмет возможных ссадин, которые она могла получить при падении. Лиза впоследствии будет недоумевать, что послужило тем самым последним толчком, разрушившим все барьеры, так тщательно возводимые ею в последние месяцы. Или это попросту сдали нервы от неожиданной для нее нежности и заботы, с которой Александр принялся счищать с ее ладоней снег и опавшие хвойные иглы.
- Вы сильно ушиблись? – спросил Дмитриевский, еще не видя ее слез, покатившихся по щекам, пытаясь понять, отчего она молчит. И невольно замер, когда перевел взгляд с ее ладошек на лицо с ручейками слез на щеках. Обеспокоенно блеснули глаза, и он повторил уже мягче: – Вы сильно ушиблись, Лизавета Петровна? Вы можете встать на ноги?
Не в силах говорить, Лиза энергично закивала головой, показывая, что она в полном здравии. Захотелось вдруг уткнуться в это широкое плечо, спрятаться от ворон, чей громкий крик и хлопанье крыльев доносились откуда-то сверху. И она снова испуганно сжалась от этих звуков, посмотрела на него взглядом насмерть перепуганного ребенка, заставляя его на какой-то короткий миг вернуться на несколько лет назад.
- Вас напугали вороны? – догадался Александр. Лиза подумала, что он сейчас улыбнется своей привычной улыбкой, смеясь над ее страхом. По годам ли ей бояться этих черных птиц, вечных соперниц воробьев в усадебных парках в борьбе за скудные крохи зимой? Но Дмитриевский только взглянул на небо, а потом помог ей подняться со снега, убеждая мягко, словно ребенка, что бояться не стоит, что птицы уже давно улетели на другой конец парка. А она еще сильнее разрыдалась при необычных для нее нотках в его голосе, сама не понимая, почему не может остановиться.
Тогда Александр оглушительно свистнул, вынуждая кучера, уводившего сани в сторону дома, остановиться (Лиза даже на миг перестала плакать, удивленная этим совсем недворянским свистом). А потом подхватил ее легко на руки и в несколько шагов донес до саней, отдавая после в заботливые руки Пульхерии Александровны, принявшейся тут же хлопотать над рыдающей Лизой.
Решила привести отрывок из Метели, хоть роман пока и не закончен. Роман не закончен, но в нем видится нечто схожее с предыдущими романами, особенно с ОС, заметны некие параллели. Например, манера повествования. И в ОС, и в Метели повествование в основном идет от лица героинь. Героини этих произведений гораздо откровеннее героев, мысли которых появляются позже и до поры до времени неизвестны. Изначально о том, что у Владека и Александра на уме приходится догадываться по поступкам. В Ангеле же все по-другому. Ключевые герои, едва появившись, сразу же вступает в диалог с читателем.
Но вообще, мне видится одна параллель, которая проходит через эти три романа. Мне упорно кажется, что есть нечто общее у троих героев: Александра, Владека и, как ни странно, Анны. Александр еще пока не понятен до конца, роман в процессе написания, но у Владека с Анной я насчитала четыре общие черты. У Александра и Анны - пока две.
Во-первых, все трое героев изначально производят не слишком приятное впечатление, особой добротой не отличаются. Причины и обстоятельства разные, но манера третировать окружающих проходит красной линией. Анна, конечно, не сжигала вотчины и не избивала кузенов (кузине, правда, досталось), зато мастерица уязвить одной фразой. Злобность из нее выплескивается в основном словесно, но у каждой птицы свой полет, она все же девушка. Злобствование всех троих укрощается человеком противоположного пола. Что-то сомневаюсь я, что окажись женой Северского не Ксения, а какая-нибудь другая женщина, ее ждало бы от Владека много хорошего. Не скажу, что он совсем подлый негодяй, но желания нести в мир доброе вечное за ним никогда не наблюдалось. Это с Ксенией он носился, как курица с яйцом, ради других утруждаться не собирался. Александра в конце концов смягчит и очеловечит Лиза, я в нее верю. Анна же становилась шелковой в присутствии Владимира. Пока он был рядом, за Анной не было замечено ни жестоких фраз в сторону кого-либо, ни тем более рукоприкладства. Как только он уехал, Анна начала меняться на глазах. Не то, чтобы все вернулось на круги своя, но срывы были и заметные, например, в сторону верной Глаши, чего раньше она себе никогда не позволяла. А так же "игровые" моменты с Андреем очень бросаются в глаза.
Во-вторых, то, о чем я уже писала выше. Не считая пролога, мысли Владека становятся известны читателю в момент, когда он залечивает раны, полученные от пыток Северского, до этого были отдельные вспышки. В принципе, там все достаточно понятно, но все же Владек больше действует, чем говорит. Александр открывается в двух последних написанных главах, до этого тоже были моменты, но без особых откровений. Также и Анна, несмотря на свою горячность и вспыльчивость, очень скрытный человек. Да, она говорит с читателем, но говорит только то, что считает нужным. О ее мыслях и чувствах, как в случае с Александром и Владеком, приходится догадываться по ее действиям, причем на протяжении всего романа. Например, один из вопиющих случаев - история с портретом. В самом конце романа приезжает Владимир, Анну не получает, но получает что-то другое. Портрет, который она дарила ему когда-то. Портрет, который был ею спрятан в надежное место сразу же как только он вернулся к ней с Андреем. И о чем не знал не только никто из персонажей романа, но даже мы - читатели, которые вроде как должны знать все, потому что смотрим на происходящее со стороны и как бы сверху. Но Анна слишком хорошо умеет хранить свои тайны, даже от всевидящих читателей. В отличие от кольца, которое она утопила в колодце вечером того же дня, как ей его привез Владимир, она о портрете просто молчала и ничего с ним не делала. И если бы не Владимир, нашедший его в одном из ларцов гардеробной, мы бы никогда не узнали, что все эти годы портрет был надежно спрятан и всегда находился рядом с ней. Что он был ей дорог, раз она его так тщательно берегла и хранила. Это становится ясно, если проанализировать ее действия, но сама она не обмолвилась об этом ни единым словом.
В-третьих, оставим пока Александра. Параллель намечается между Анной и Владеком в виде продолжения семейной традиции. История любви Владека похожа на историю его родителей. Его отец женился на девушке другой веры. В принципе, там все было не настолько критично, еще не было того противостояния католичества и православия, которое еще предстоит хлебнуть полной ложкой Владеку и Ксении, к тому же мать Владека была все же шляхтянкой. Владек же превзошел отца своим выбором, мало того что православную себе привез в самый напряженный религиозный момент, так еще и какую православную. У Анны заметно сходство с матерью и по характеру, и по выбору. Судя по обмолвке отца Анны, ее мать могла выбрать себе в мужья кого-то повыгоднее того, кого в итоге выбрала. Могла выйти за знатного и богатого человека, но решила, что он ей не подходит и в итоге вышла замуж за абсолютно невыгодного провинциального военного. Анна тоже встретила на пути человека, смутившего ее разум и чувства. Человека, который тоже не обладал ни титулом, ни деньгами, ни даже перспективами обрести это когда-нибудь в будущем. Анну тоже потянуло к провинциальному военному. Причем к какому провинциальному и к какому военному... В общем, дети догнали и перегнали родителей в любовном плане.
И, наконец, в-четвертых. Деталь небольшая, но красноречивая. Когда Ксения второй раз якобы погибла, Владек сильно изменился. Мало того, что он ни разу не был после похорон на ее могиле, он в придачу стремился забыть все, что приносило боль. Все, что напоминало о Ксении. Даже ее имя. У Анны тоже был подобный момент. Не только ее избирательная беспамятность, когда дело касается Владимира. Я не помню ни одного случая, чтобы Анна назвала его по имени. Не то, что обратилась лично к нему, а вообще произнесла его вслух, или даже произнесла мысленно. Выбор слов в его адрес у Анны широк и разнообразен, а именно: "Лозинский", "он", "поляк", "литвин", "улан", "капитан", но никогда - "Влодзимир". То есть, вообще никогда. По именам она называла всех, кроме него.
Непростая героиня Анна, с секретами. И секреты своей души она защищает и хранит до последнего.
Вот такие наблюдения.
...
Кармен:
06.12.14 07:46
Александр Куприн "Гранатовый браслет"
Целый день она ходила по цветнику и по фруктовому саду. Беспокойство, которое росло в ней с минуты на минуту, как будто не давало ей сидеть на месте. И все ее мысли были прикованы к тому неведомому человеку, которого она никогда не видела и вряд ли когда-нибудь увидит, к этому смешному Пе Пе Же.
«Почем знать, может быть, твой жизненный путь пересекла настоящая, самоотверженная, истинная любовь», — вспомнились ей слова Аносова.
В шесть часов пришел почтальон. На этот раз Вера Николаевна узнала почерк Желткова и с нежностью, которой она в себе не ожидала, развернула письмо:
Желтков писал так:
«Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать, мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это. Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.
Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить.
Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: „Да святится имя Твое“.
Восемь лет тому назад я увидел Вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли…
Подумайте, что мне нужно было делать? Убежать в другой город? Все равно сердце было всегда около Вас, у Ваших ног, каждое мгновение дня заполнено Вами, мыслью о Вас, мечтами о Вас… сладким бредом. Я очень стыжусь и мысленно краснею за мой дурацкий браслет, — ну, что же? — ошибка. Воображаю, какое он впечатление произвел на Ваших гостей.
Через десять минут я уеду, я успею только наклеить марку и опустить письмо в почтовый ящик, чтобы не поручать этого никому другому. Вы это письмо сожгите. Я вот сейчас затопил печку и сжигаю все самое дорогое, что было у меня в жизни: ваш платок, который, я признаюсь, украл. Вы его забыли на стуле на балу в Благородном собрании. Вашу записку, — о, как я ее целовал, — ею Вы запретили мне писать Вам. Программу художественной выставки, которую Вы однажды держали в руке и потом забыли на стуле при выходе… Кончено. Я все отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то… я знаю, что Вы очень музыкальны, я Вас видел чаще всего на бетховенских квартетах, — так вот, если Вы обо мне вспомните, то сыграйте или прикажите сыграть сонату D-dur, № 2, op. 2.
Я не знаю, как мне кончить письмо. От глубины души благодарю Вас за то, что Вы были моей единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью. Дай бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки.
Г. С. Ж.»
...
-knigomanka-:
08.12.14 18:56
Я правда, правда не только Маринины книги люблю
Но было грустно и я открыла свое любимое лекарство...
Ты – все для меня, - прошептал он ей прямо в губы, крепче сжимая ладони на ее лице, словно удерживая ее над собой. – Хочу, чтобы ведала ты то. И всегда так было и будет… (с)
- Где? – прошептал Владислав, снова возвращаясь из темноты на белый свет, когда Ксения невольно затронула его рану, и по телу пошла волна невыносимой боли. – Где брат твой? Где люди его? Не слышно их… коней не слышно…
- Уехали, - коротко ответила Ксения, сглатывая комок слез, что стоял в горле. – В Московию уехали…
- А тебя бросил он?! – вскрикнул Владислав, сжимая ее плечо, пытаясь сесть на месте, не обращая внимания на боль в груди, отдававшуюся по всему телу аж до кончиков пальцев.
- Не бросил. Сама я осталась… Владек, встать бы тебе… столько крови вытекло…, - она уже прикладывала за край рубахи сложенный вчетверо кусок полотна, что отрезала от подола рубахи своей, прикусила губу в отчаянье наблюдая, как мгновенно та становится алой от крови. – Надобно ехать, Владек. Попробуй, мой милый… не смогу я одна…
Но подняться на ноги у Владислава не получилось – едва он с трудом, опираясь на нее всем телом, распрямил с трудом колени, как она не удержала его и с размаху уронила в снег, опустилась сама возле него, пытаясь унять дрожь в руках и ногах от напряжения, отдышаться. Потом она снова и снова будет пытаться поднять его, чтобы помочь взобраться на Ласку. Неимоверные усилия для Ксении, учитывая, что в конце концов лишившись сознания, Владислав стал еще тяжелее, а лошадь, чувствуя запах крови, не желала стоять на месте спокойно.
- Где мой валах? – спросил вдруг Владислав, и Ксения открыла глаза, когда они в который раз опустились в снег. – Мой приучен к крови, твоя же, видишь, как ногами перебирает непокойно… Да и мала она для веса моего… как и ты – нежна… слаба…
А потом Ксения заметила, как он резко распахнул глаза, словно прислушиваясь к чему-то, уставился в светлое небо, что виднелось через черные макушки деревьев в вышине, сквозь падающий снег. Затем протянул в ее сторону руку, и она склонилась над ним тут же.
- Езжай сама, моя драга, - прошептал он ей чуть ли не в самое ухо, запуская ладонь в растрепанные волосы. – Мои люди не приедут сюда… в вотчину, видать, поехали или в Лисий Отвор…следы замело же. Езжай и подмогу приведи. Я же подожду… подожду тут…
Он почувствовал, как она напряглась под его рукой, и боясь, что она не послушает его, притянул к себе, стал целовать короткими поцелуями лоб, нос и щеки ее, приговаривая: «Тебе надо ехать, моя кохана! Ехать немедля!». А потом Владислав коснулся холодными губами ее губ, и последние остатки ее решимости остаться с ним, следуя своей воле, ее невольные сомнения растаяли, заставляя ее пойти на поводу его решения.
- Ты – все для меня, - прошептал он ей прямо в губы, крепче сжимая ладони на ее лице, словно удерживая ее над собой. – Хочу, чтобы ведала ты то. И всегда так было и будет…
- Милый мой, - она прижалась губами к его лбу на миг, а потом поднялась на ноги. Его надо было бы посадить, не дать ему лежать в снегу, дабы не подхватить горячку еще да грудину не застудить от холода. И она обхватила его руками, стараясь не давить при этом особо на рану, потащила с дороги к ближайшему дереву, цепляясь в плотную ткань кунтуша, ломая ногти. Стянула с плеч свой плащ и закутала в него Владислава, прежде чем устроить у толстого дуба. Тот вдруг снова открыл глаза, схватил ее ладонь, поправляющую импровизированное покрывало.
- Что тянешь? Ехать немедля…, - она видела, с каким трудом ему даются слова, видела испарину у него на лбу, вытерла ту рукавом платья, отводя темные пряди волос, упавшие ему на лицо. Сжалось сердце от тревоги и какого-то неясного предчувствия.
Владислав стащил с указательного пальца правой руки перстень, протянул ей.
- Передашь… передашь, ведь? – Ксения кивнула, полагая, что Владислав отдает ей перстень для знака людям своим, коли встретит тех по дороге в вотчину Ежи. А потом он попросил ее саблю достать его из ножен на поясе, положить у правой руки, а еще лучше вложить рукоять в ладонь слабеющую с каждым мигом все больше и больше.
- К чему тебе то? Михаил не вернется, - вдруг обиделась за брата Ксения. – Не таков он.
- Поглядим на то, - улыбнулся Владислав, а потом выпустил саблю из пальцев, коснулся теми щеки Ксении, глядя на нее с таким блеском в глазах, что у нее дух перехватило. – Моя драга… моя чаровница, что сердце украла мое… моя кохана…, - и уже резче. – Езжай! Немедля же!
Как можно быстрее, стараясь не оглядываться назад, на сидящего у дерева Владислава, Ксения подозвала к себе свистом Ласку, нервно подрагивающую, не стоящую спокойно на месте. До вотчины Ежи несколько верст, не более трех, но ныне эти версты казались ей чуть ли не в дневной переход. Она гнала Ласку по сквозь снег, сжимая с силой поводья, склоняясь в самой шее лошади, даже не думая, как рискует ныне такой скачкой в непогоду. Больно врезался вдруг при том перстень в кожу большого пальца, и она бросила мельком взгляд на него, а потом резко натянула поводья, останавливая Ласку.
Перстень ордината. Это был перстень ордината с высеченным в темном камне гербом рода Заславских. Это был не знак для людей Владислава, для того сгодился бы любой перстень с его руки. Это был дар для Анджея, как для сына, как для того, кто встанет во главе рода вместо Владислава, когда того не станет.
Кровь, много крови на снежном полотне лесной дороги. Тревога и волнение лошади, что так ясно ощутила Ксения, уже сидя в седле и направляя Ласку прочь из леса. Сабля у правой руки, как готовность дорого отдать свою жизнь. Его глаза, прощающие и прощающиеся с ней. Ласковый успокаивающий шепот и короткая ласка напоследок. Его решимость увести ее из леса, отослать прочь от той опасности, что нависла темной тучей над ними.
- Святый Боже, нет! – прошептала Ксения и стала разворачивать Ласку назад, легко преодолевая то сопротивление, с которым та пошла обратно к лесу. На ходу зарядила самострел, что отвязала от луки седла, едва не свалившись при том с лошади, приготовившись стрелять в случае нужды. А потом закусила губу, чувствуя, как расползается в груди страх, наполняет душу до краев, когда тишь морозного утра разорвал волчий вой. Ксения крепче сжала самострел и пустила Ласку еще быстрее, понукая ее все же бежать против ее воли к кромке леса, где остался Владислав.
Стая была большой: вожак, его волчица и семь остальных хищников разного размера, распределившихся вокруг своей намеченной добычи, наблюдая за действиями вожака. Но первым прыгнул вовсе не крупный самец, явно лидер в этой стае. Первым прыгнул на Владислава молодой волк, меньше размерами вожака, что и спасло шляхтичу жизнь – он успел отбросить от себя метившего в горло хищника, а после рубануть саблей, разрубая хребет. На это ушли остатки сил, и он застонал от отчаянья, когда обессилено упала правая рука в снег.
Тут выступила вперед волчица, застыла на миг напротив Владислава, глядящего пристально в ее светлые маленькие глазки. Глаза самой смерти, ведь эта скалящая зубы волчица спустя миг вцепится в его горло, сомкнет свои челюсти, перерывая нить его жизни, и увы, он будет совершенно беззащитен перед ее атакой, даже руки не сможет поднять.
Волчица прыгнула, и Владислав закрыл глаза, воскрешая мысленно лицо Ксении - ее небесно-голубые глаза, золото волос и неповторимую улыбку. Только так он хотел уйти - имея перед глазами ее облик. А потом открыл глаза, когда прямо перед ним с громким ржанием на снежное пространство дороги вылетела маленькая лошадка Ксении, сбивая волчицу прямо в прыжке. Фьюить! Резко пущенная стрела вонзилась хищнице прямо в шею, навсегда оставляя ту на снегу.
Ксения спрыгнула с седла, едва не запутавшись в длинных юбках, хлопнула Ласку по боку, пуская ту прочь от хищников. А потом в один миг подскочила к Владиславу, пытаясь на ходу зарядить следующей стрелой свой маленький самострел.
- Я тебя придушу! – прошипел Владислав, а глаза невольно выдали с головой, что только пустая угроза то. И она улыбнулась ему, совершенно отчего-то не чувствуя страха перед хищниками, что по-прежнему готовились к нападению.
Двое их волков, молодые видно, сорвались с места и побежали за лошадью в глубину леса, остальные следуя тому, что подсказывал им инстинкт, остались на месте, чтобы растерзать более слабых противников. Особенно этим желанием горел вожак напавшей стаи, крупный хищник, повидавший, судя по его размерам, немало лет и зим. Этого хищника и предстояло убить в первую очередь, сбивая стаю с толку, пуская сумятицу, а то и страх в их ряды.
Ксения знала это. Как знала то, что он будет сейчас бросаться на них первым. Причем, будет атаковать именно ее, несмотря на то, что у нее в руках оружие. Ведь она убила его пару, она читала это в глазах хищника, что не отрывая взгляда, подходил к ней медленно, скаля зубы и угрожающе рыча. Пальцы вдруг стали совсем деревянными, а стрела не входила на место, то и дело падала в снег. Они одновременно были готовы к атаке – и волк, и Ксения, наконец-то зарядившая стрелу. Но волк прыгнул на долю мига ранее, чем она стала поднимать самострел для защиты.
На Ксению тут же навалился Владислав, закрывая ее своей широкой спиной от нападения хищника, и она закричала в голос от ужаса и отчаянья, понимая, что это конец, им не отбить волков, что ныне острые зубы вцепятся в спину Владислава, разрывая ткани жупана и кунтуша, вгрызаясь в мышцы.
И вдруг ее крик растворился в том шуме, которым наполнилось место этого побоища: ржание лошадей, скулеж и рычание волков, мужские крики, лязг оружия. Она замерла, растерянная, не понимающая, что происходит ныне на поляне, выползла из-под ставшего вмиг тяжелее обычного Владислава, испугавшись, что того все же настигла старуха костлявая, забирающая души людские. Настигла через острые зубы вожака волчьего.
Но нет, волк лежал чуть поодаль от них, сбитый стрелой московитской из самострела. Владислав же дышал, пусть тяжело, с каким-то странным присвистом, а на шее, обнажившейся в расстегнутом вороте жупана, медленно билась тоненькая жилка. Вид этой жилки вдруг заставил ее расплакаться, разреветься в голос. Впервые за все время, что прошло с рассветного часа. Она гладила широкую грудь Владислава, его плечи и плакала в голос.
- Помер, что ли? – спросил Михаил, опускаясь рядом с ней на корточки, сунул ладонь под застывшую от мороза окровавленную полу жупана. – Живой он, Ксенька. Слышишь, живой! Такого не прибрать так просто!
Люция, прочитала вас с огромным интересом.
Не могу не задать вопрос
Вы верите в любовь Анны к Андрею? Очень интересно ваше мнение.
И простите если не скромно
очень хотелось прочитать ваши комментарии в темах Марины
Ей наверняка было бы интересно, да и читателям тоже
...
Люция:
09.12.14 09:31
"Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова.
За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!
- А что это за шаги такие на лестнице?
- А это нас арестовывать идут.
- А, ну-ну.
Интереснее всего в этом вранье то, что оно — вранье от первого до последнего слова.
Я о милосердии говорю... Иногда совершенно неожиданно и коварно оно проникает в самые узенькие щелки.
Трудный народ эти женщины!
Все будет правильно, на этом построен мир.
– Это водка? – слабо спросила Маргарита.
Кот подпрыгнул на стуле от обиды.
– Помилуйте, королева, – прохрипел он, – разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!
Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта.
Не шалю, никого не трогаю, починяю примус. И еще считаю долгом предупредить, что кот - древнее и неприкосновенное животное.
Маэстро! Урежьте марш!
Вторая свежесть — вот что вздор! Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!
-knigomanka- писал(а):Люция, прочитала вас с огромным интересом.
Спасибо. Это хорошо, что моя писанина не наводит на мысли о кромсании произведения искусства на разделочной доске. И ко мне на "ты".
-knigomanka- писал(а):Не могу не задать вопрос Вы верите в любовь Анны к Андрею? Очень интересно ваше мнение.
Нет, не верю. Но от моей веры или неверия тут ничего не зависит, потому что сама Анна ясно сказала, что Андрея не любит. Вернее, не сказала, а написала. А вообще, я знаю, что Анна с Андреем не любили, не любят и не будут любить друг друга никогда. То, что они принимали за любовь - не любовь.
Постараюсь написать то, как я вижу эту ситуацию. Образ Анны сложен, и мне жаль, что (судя по теме) многие ее считают заигравшейся в королеву пустышкой. Характер у нее не сахар, и с мужчинами у нее отношения складывались своеобразно. "Обжегшись" на Караташеве, она стала "дуть" на всех остальных. И тут появляется Андрей. Андрей не так красив как Владимир, но и в нем есть нечто, что привлекает с первого взгляда. Вот и Анну это нечто привлекло. Ни на кого не похожий, спокойный и выдержанный, да еще и не пал ниц к ее ногам сходу. Конечно, это ее зацепило. Я думаю, что чувства Анны к Андрею были искренними, но это была не любовь, а скорее желание любви. Жажда любви и ее предвкушение. Она хотела любить, хотела, чтобы любили ее. И она подумала, что - вот оно, любовь пришла. А спокойствие и непроницаемость Андрея будоражит воображение, хочется заглянуть под эту маску, увидеть душу, ощутить его чувства, но... все ее попытки пробиться натыкались на глухую стену.
Будем честными, в отношениях Анны с Андреем со стороны Андрея не было даже намека на ухаживание. Он вообще никак не проявлял свой к ней интерес. Подарил розу в оранжерее - полез целоваться, догнал в лесочке после дуэли - полез целоваться. Да, интерес ниже экватора виден невооруженным взглядом, но этого мало. Они не гуляли вместе ни разу, не разговаривали, не делились мыслями. Анна готова была и гулять, и разговаривать, и делиться, но каждый раз натыкалась на откровенный игнор. После своего многомесячного отсутствия, едва вернувшись из поездки, Андрей ушел на прогулку с Машей, не удосужившись с Анной даже поздороваться. Даже после церемонии обручения он пошел помогать выйти из экипажа Маше, а не Анне - своей, между прочим, невесте. Ей только и осталось, что рассчитывать на помощь лакея, и в дом на праздничный обед она шла в одиночестве.
Анну очень часто ругали за злобность и капризность, за то, что она плохо обращается с Андреем. А как она должна была вести себя в этой ситуации? Что она от Андрея хорошего видела? Что он для нее сделал? И, думаю, в глубине души она понимала, что так и будет, поэтому и ударила по тормозам, когда отец дал согласие на венчание. Я не считаю, что Анна играла с Андреем, она искренне хотела любить и быть любимой, и самую красивую свадьбу. Но интуитивно почувствовала, что это не к Андрею.
Но если так посмотреть, то почему за Андрея не вышла Надин, например? Как он с ней обращался интересно. Не так же, как и с Анной случайно? А то было воспоминание, кое-что до боли напоминающее, а именно - страстные поцелуи где-то в кустарнике. Я опять за свое - а ухаживания какие-нибудь были? Или поцелуями все и ограничивалось? Что-то мне кажется, было все как с Анной, поцелуи и больше ничего. А Машу можно ругать последними словами, и вообще всячески порицать, но никто у нее не отнимет то, что она спасла Андрею жизнь. И что она получила от него в благодарность за спасенную жизнь кроме иронии с сарказмом в свой адрес? Ничего.
Но возвращаюсь к феномену отношений Анны и Андрея. Андрей очень вовремя уехал на войну, сразу после самого романтичного момента в сарае. Не уехал бы, они и после сарая поругались бы еще миллион раз. Но он уехал, и Анна начала мечтать. И намечтала она столько, что сама почти в это поверила. Но, положа руку на сердце, ее мечты не имеют никакого отношения к реальности. Все эти ее воспоминания о теплых взглядах голубых глаз из-под русой челки - это псевдовоспоминания, это то, что она надеялась получить от их отношений, но, увы, все ее надежды оказались напрасными. Грустно сказать, Анна из поэмы про "труп оцепенелый" и то больше романтики получила, чем от Андрея.
И тут ей встречается Владимир, и она первый раз в жизни почувствовала какого это, когда тебя любят, когда тобой дорожат. Когда тебе отдают, ничего не требуя взамен. У Владимира совершенно не было возможности ухаживать за ней как-то по-особенному. Стандартный набор - сопроводить на прогулке, подать руку, завести разговор. Но Анне, совершенно не по-королевски, этого было достаточно. Владимир открыл перед ней невиданные горизонты отношений, но в то же время это и вызвало в ней чувство вины перед женихом. И Анна с еще большим усердием стала цепляться за мираж идеального Андрея. Чем сильнее ее тянуло к Владимиру, тем идеальнее становился Андрей.
Но Андрей из ее мыслей - не настоящий Андрей, и открылось это все, когда он вернулся в Милорадово после ранения. Этот скандал, за который Анне опять досталось на орехи, был неизбежен. Произошло то, что должно было произойти. Проблема там не в том, что Андрей не так положил письма с портретом, а Анна не то сказала. Проблема в том, что идеальная мечта разбилась вдребезги о реальность. Ничего сверхъестественного, по сути, не произошло, не первая и не последняя некрасивая сцена между ними.
А портрет здесь ни в чем не виноват, просто портрет - это было как напоминание о Владимире. Анна готовилась заключить память о Лозинском как можно глубже в душе, взять себя в руки и перед всеми делать вид, что все хорошо. Надо было Андрея ждать, она и дождалась, а о поляке никому знать не обязательно. Но портрет нанес по ее выдержке сокрушительный удар. Думаю, увидев его, Анна поняла каким путем он мог попасть к Андрею, испугалась за жизнь Владимира, самообладание тут же пошло трещинами и маска упала с ее лица. А волнение и страх развязали ей язык, она и сказала то, что было у нее на уме, что она, как ни старалась хранить верность Андрею, все же предала его и попросила за это прощения.
Короче, сворачиваюсь. Позже Анна, мучимая чувством вины, запретила себе думать о греховной любви, портрет перекочевал в ларец и тайно таскался Анной за собой везде и всюду, куда бы ее жизнь ни завела. А целью жизни стало - добиться у Андрея прощения и посвятить свою жизнь искуплению вины. Вроде добилась своего, но чувство вины продолжало ее гложить и в эпилоге, так что счастья ей это все равно не принесло.
Со стороны Анны я не вижу любви. Я вижу, что изначально ее заинтересовал необычный мужчина, захотелось его добиться, позже она передумала, но Андрей задний ход ей сделать не дал, залез в окно и стало поздно. Дальше ей только и оставалось что смириться с неизбежным. А ее мысли об Андрее в период войны напоминают слова песни - я его слепила из того что было, а потом что было, то и полюбила. А чувства к Владимиру внушили ей вдобавок чувство вины. Владимир уехал и вернуться к ней вовремя не смог, поэтому Анна без него, по сути, попала в психологическую ловушку, из которой не нашла выхода.
Вот так я это вижу. Опять не думала, что напишу столько много, но роман выткан очень интересным и сложным узором. Подцепишь одну ниточку, а следом открывается все больше и больше. К тому же захотелось заодно хоть немного защитить Анну, много ей досталось незаслуженно.
-knigomanka- писал(а):И простите если не скромно очень хотелось прочитать ваши комментарии в темах Марины Ей наверняка было бы интересно, да и читателям тоже
Да мне как-то неудобно
. По ОС я мало что нового могу сказать, все достаточно подробно расписано в теме. Единственное, ОС многое помог мне понять и в Ангеле (но не потому, что и там поляк, и тут поляк), и в Метели. Анализ художественных приемов открывает много нового и позволяет взглянуть на известные сцены под совершенно другим углом. Метель я стараюсь не трогать, собираю материал и анализирую молча, очень там все хрупко. А вот по Ангелу я могу сказать много чего. Сразу оговорюсь, я не считаю что роман написан плохо или некачественно, нет, он написан очень хорошо и неоднократно мне подкидывал пищи для размышлений. А психология персонажей самих по себе и в отношениях друг с другом соблюдена идеально. Но для меня финал романа трагичен. И не потому, что мне Владимир нравится больше Андрея. Так считать у меня есть и субъективные, и объективные причины. Я могла бы попытаться доказать свое мнение, но будет ли это приятно читать?
Вот я в этой темке и обосновалась))) Хочется иногда поделиться мыслями, но боюсь ненароком кого-нибудь обидеть. Потому мыслями я делюсь понемногу и в щадящем режиме.
...
Кармен:
11.12.14 00:04
-knigomanka- писал(а):Я правда, правда не только Маринины книги люблю Laughing
Но было грустно и я открыла свое любимое лекарство...
Ира, я тоже так спасаюсь от " радостей "жизни . Когда-то эта книга в трудный период мне помогла .Помогла отвлечься , и на сегодняшний день ничего не изменилось . Когда мне плохо я открываю её , и полностью растворяюсь в ней ...
Марина Струк "В тебе моя жизнь..."
Марина проснулась резко, словно от толчка. Вот она спала и видела сон про то, что она снова в Киреевке, на лугу вместе с любимым, а вот она уже лежит, глядя в потолок спальни и напрягая слух, пытаясь выявить причину своего внезапного пробуждения. В доме стояла тишина, и даже за распахнутым в сад окном не доносилось ни звука, хотя обычно долетали редкие звуки ночного города – стук колес одиноких дрожек или перекрикивания ночных сторожей да стук их колотушек.
Эх, подумалось Марине, как сладко она спала, как редко в последнее время, и вот такая незадача! Да и сон-то какой был! Так бы и спала все время с такими-то грезами, пока супруг ее не воротится. Реальность для нее теперь был горше самой горькой редьки…
Марина немного полежала в постели, покрутилась с боку на бок, и спустя несколько мгновений поняла, что не уснет более. Она перевернулась в постели и неуклюже скатилась с нее на ноги. Ей вдруг захотелось пить, а звать Агнешку, мирно спавшую тут же, на кушетке около гардеробной и тихонько похрапывавшую во сне, она сочла блажью. Пусть поспит старая, итак целыми днями носится с ней, как с писаной торбой.
Девушка подошла к столику у распахнутого настежь окна, на котором стоял графин с водой да несколько стеклянных стаканов и налила себе прохладной воды. Уже ставя стакан обратно на поднос, она невольно стукнула его о край столика с глухим, но отчетливым в этой тиши стуком. Этот звук мгновенно разбудил Агнешку, которая уже привыкла со временем спать так чутко, словно часовой на посту.
- Пошто не спишь? – встревожено спросила она, приподнимаясь на локте. – Болит чего, касатка?
- Нет, нянюшка, не болит ничего. Жажда, вот и поднялась. Спи, родимая, - откликнулась Марина тихо. Но Агнешку уже было так просто не успокоить – она уже поднималась с постели.
- Ах ты, Боже мой, сердэнько! У окна адкрытого-то. А ночи-то, знаешь, какие нынче? Ужо не теплые совсем. Вот, шалечку-то накинь, - нянечка подошла к ней и накинула на плечи пуховую шаль. Сама же она тоже зябко куталась в платок, но, тем не менее, поста своего рядом с Мариной не оставила.
- Ужо и чего тебе не спится-то? Привиделось опять-таки чего? Дык ты пойди, перахрысцися перед образами да попроси пазбавить от мыслей да грез дурных. А стоять-то на холоде-то не…, - Агнешка осеклась, заметив, что Марина не слушает ее вовсе, а неотрывно смотрит куда-то в окно. Она перевела взгляд и заметила бабочку, которая легко взмахивая своими воздушными крылышками, залетала в комнату сквозь распахнутое окно. – Ох ты, Господи, Езус Христус! – прошептала она еле слышно одними губами.
Марина же, удивленно наблюдая за медленным полетом бабочки, протянула к ней руку ладонью вверх. Ей было очень любопытно, откуда взялась ночью эта бабочка (а что это была именно бабочка, а не мотылек ночной, она видела явственно), и куда она так целенаправленно летит, сядет ли она к ней на руку, чего Марина вдруг захотела неожиданно для самой себя.
Бабочка словно заметив ее жест, взмахнула несколько раз своими белыми с россыпью темных пятнышек крылышками и опустилась на ладонь девушки, которая даже дыхание затаила, боясь спугнуть хрупкое создание. Так они и замерли на пару мгновений: девушка – с протянутой рукой и бабочка, сидевшая на кончиках ее пальцев.
- Спаси и сохрани, Матка Боска! – вдруг выдохнула стоявшая рядом Агнешка и принялась неистово креститься. – Спаси и сохрани, Езус Христус, выратавальнік• душ наших!
Ее резкие движения вспугнули бабочку, и она, скоро задвигав крылышками, вспорхнула с руки Марины и медленно, что было очень странно, направилась в обратный путь – в темноту ночи. Заметив это, Агнешка принялась бормотать молитву себе под нос и еще пуще креститься.
- Да что ты, в самом деле? – раздраженно вскрикнула Марина, раздосадованная поступком няни.
- Ой, касаточка моя, то вовсе не матылёк• был! – взволнованно проговорила Агнешка.
- А кто, по-твоему? Птичка? – иронично усмехаясь, сказала девушка.
- То хуже. Так душа то была, - быстро закивала головой нянечка. – У нас кажюць люди, что когда матылек нежданно залетаець, то душа чыя-то. Можа, развітацца• приходит, кто их ведает-то.
У Марины от слов Агнешки аж мурашки побежали по спине, и она поспешила одернуть няньку:
- Глупостей не говори. Да спать давай ложиться, Гнеша. Скоро рассветет уже, да на службу надо будет прибираться. Дурно в наше время во все приметы верить. Да слова такие говорить, когда в доме больной.
Она перевела взгляд в темное небо, приславшее это хрупкое создание в ее комнату, и быстро перекрестилась. Разумеется, она не верила в байки своей няньки, но бабочка посреди ночи выглядела довольно загадочно. Ведь они даже свечей не зажигали, и в комнате было темно. Что же привело эту бабочку к ней? И кто ведает, что та принесла ей на своих тонких крыльях?
Люция писал(а):Роман не закончен, но в нем видится нечто схожее с предыдущими романами, особенно с ОС, заметны некие параллели. Например, манера повествования. И в ОС, и в Метели повествование в основном идет от лица героинь. Героини этих произведений гораздо откровеннее героев, мысли которых появляются позже и до поры до времени неизвестны. Изначально о том, что у Владека и Александра на уме приходится догадываться по поступкам. В Ангеле же все по-другому. Ключевые герои, едва появившись, сразу же вступает в диалог с читателем.
В этом я с тобой согласна . Мне кажется , что Метель больше схожа с Ангелом . Над этими романами есть над чем подумать . Не можешь сразу ясно понять , любят ли герои друг друга . И только со временем начинаешь верить в их любовь (но ты , я так поняла, до сих пор не веришь в любовь Анны и Андрея
, и мне как- то обидно за них
). В ОС и ВТМЖ по другому , как мне кажется , много испытаний в жизни героев . И в любовь Владека и Ксении тоже сразу поверила , да и Сергей хотя не раскрывал свои мысли в начале , всё равно было понятно , что полюбил . Марина , с самого начала не сомневалась в её любви , там и так всё было ясно . И вот теперь Александр , пол книги наверно позади ,только только стало ясно , что полюбил , как ты верно сказала , изначально о том , что у него на уме приходится догадываться по поступкам . А вот герои , Владек и Александр чем-то схожи, как мне кажется , на счёт Анны не могу сказать , не думала даже . В них у обоих есть что -то общее .
Люция, спасибо , что делишься своими мыслями
Я вот сегодня подумала , если бы Анатоль был бы жив , осталась ли бы с ним Марина?
...
Люция:
11.12.14 09:02
"Собачье сердце" Михаила Булгакова.
– Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует! Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха! Если я, ходя в уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной получится разруха. Следовательно, разруха сидит не в клозетах, а в головах!
Кармен писал(а):Мне кажется , что Метель больше схожа с Ангелом . Над этими романами есть над чем подумать . Не можешь сразу ясно понять , любят ли герои друг друга . И только со временем начинаешь верить в их любовь
Что касается Ангела там вначале действительно много чего непонятно. Но, может, так и было задумано? Специально все сделано так, чтобы читатель сомневался? Если Анна выбрасывает с "ласковыми" напутственными пожеланиями подаренную Андреем розу, как тут не усомниться. Если Андрей объясняет своей тетушке желание жениться на Анне наличием у нее приданого, как тут не усомниться. Сомнения неизбежны. И все это можно объяснить и оправдать при большом желании, но зерно сомнений в сознании читателя посеяно, а там и всходы не за горами.
А в Метели и герой успел дел натворить, и героиня к нему пожаловала с камнем за пазухой. Здесь скрытность и сомнения несколько иную природу имеют. Схожесть сюжетных линий есть, правда обыграны они по-разному.
Кармен писал(а):но ты , я так поняла, до сих пор не веришь в любовь Анны и Андрея, и мне как- то обидно за них
Сожалею, что расстраиваю, но нет, не верю я в любовь Андрея и Анны. Опять же, можно все логично объяснить, но сюжет непреклонен. Сам ход сюжета ведет к тому, что любят друг друга Анна и Владимир. Ведь война в романе существует не просто так, только играет она неожиданную роль. Да и национальность Владимиру дана непростая. "А вот в ОС был поляк и роман всем понравился, пожалуй, и в Ангеле героя поляком сделаем!" - это не к Музу. Если уж так нужна была пикантность по типу: "враг спасает русскую девушку", то с этой задачей мог бы и француз справиться. Но нет, враг задуман не французом. Образ пана Лозинского слишком сложен, выбивается он из рамок амплуа неудачливого соперника. Многое в романе построено на него, а без него лишается всякого смысла.
Ну, сама посуди, какой смысл мудрить с национальностью? В чем такая принципиальная важность того, чтобы героиню слегка соблазнил именно пан литвин из фольварка Бельцы, а не какой-нибудь Сидоров Иван Петрович из N-ского уезда? Для пары Анна - Андрей национальность соперника не играет никакой роли. Хоть русским он мог быть, хоть поляком, хоть французом - результат одинаков. А для пары Анна - Владимир разница большая, кем является Владимир. Лозинским или Сидоровым. Вот и получается, что линия Анны и Владимира самая тщательно продуманная в романе. И какой из всего этого следует вывод?
И кстати, в Милорадово и окрестностях они такого шороху наделали, что шептаться о них будут еще долго. Явно там многие считают, что было между ними нечто, и даже рыжие волосы Сашеньки никого не переубедят.
Кармен писал(а):А вот герои , Владек и Александр чем-то схожи, как мне кажется , на счёт Анны не могу сказать , не думала даже .
Ну, они конечно не близнецы братья/сестры, но нечто общее между ними есть. А первая мною замеченная общая черта, которая в Анне мне напомнила Владека - это избегание назвать по имени одного конкретного человека. Когда я обнаружила этот выверт сознания Анны, сразу Владека вспомнила, а потом и другие пункты подтянулись.
Кармен писал(а):Я вот сегодня подумала , если бы Анатоль был бы жив , осталась ли бы с ним Марина?
Стыд мне и позор, но не читала я ВТМЖ
. Начала с ОС и пошла дальше, а за ВТМЖ все собиралась взяться, но так и не взялась до сих пор. Знаю о чем там идет речь только в очень общих чертах.
Кармен писал(а):Люция, спасибо , что делишься своими мыслями
Да всегда пожалуйста))) И спасибо за разговор и терпение.
...
Кармен:
15.12.14 17:33
"Джейн Эйр" Шарлотта Бронте
Здесь разум крепко сидит в седле и держит в руках поводья, он не позволит чувствам вырваться вперед и увлечь его на какое-нибудь безрассудство. Пусть страсти беснуются в душе, как истые язычники, во всей своей первобытной силе, пусть желания рисуют тысячу суетных картин, но в каждом случае последнее слово будет принадлежать трезвому суждению, и только разум будет решать. Пусть мне угрожают бури, землетрясения и пожары, я всегда буду следовать этому тихому тайному голосу, послушная велениям совести..
Казался ли мне теперь мистер Рочестер некрасивым? Нет, читатель: чувство благодарности и множество других впечатлений, новых и приятных, делали его лицо для меня самым желанным. Его присутствие в комнате согревало меня больше, чем самый яркий огонь. Но я не забывала о его недостатках, — да и не могла забыть, так как он слишком часто обнаруживал их передо мной. Он был горд, насмешлив, резок со всеми ниже его стоящими. В глубине души я знала, что та особая доброта, с какой он относится ко мне, не мешает ему быть несправедливым и чрезмерно строгим к другим.
— Я заставлю мир признать тебя красавицей, — продолжал он, в то время как я испытывала все большую неловкость от его странного тона, так как чувствовала, что он или сам обманывается, или обманывает меня. — Я разодену мою Джен в кружева и шелк и украшу ее волосы розами. И я покрою головку, которую люблю, бесценной вуалью.
— А тогда вы и не узнаете меня, сэр. Я уже не буду больше вашей Джен Эйр, а обезьянкой в шутовском кафтане, вороной в павлиньих перьях. Мне так же странно было бы видеть себя в платье придворной дамы, как вас, мистер Рочестер, в каком-нибудь театральном костюме. И я вовсе не считаю вас красавцем, сэр, хотя люблю вас глубоко, слишком глубоко, чтобы льстить вам. Так не льстите и вы мне.
— Вернитесь. В такую чудесную ночь стыдно сидеть дома. Можно ли хотеть спать, когда солнечный закат встречается с восходом луны?
Обычно я довольно находчива, но бывают мгновения, когда я совершенно теряюсь. И, как нарочно, это случается со мной в самые критические минуты, когда уместное слово или благовидный предлог могли бы выручить меня из трудного положения. Я не хотела гулять в столь поздний час вдвоем с мистером Рочестером по темному саду. Но, испытывая крайнее замешательство, я все-таки нерешительно следовала за ним, тщетно стараясь выдумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти. Однако он был так спокоен и сдержан, что мне вдруг стало стыдно за мое смятение. Если во всем этом было что-то дурное, оно, видимо, заключалось только во мне самой. Сам же он ни о чем не подозревал и был совершенно спокоен.
— Вы никогда не испытывали ревности, мисс Эйр, верно? Конечно, нет; мне незачем и спрашивать, ведь вы никогда не знали любви. Вам еще предстоит пережить оба эти чувства; ваша душа еще спит, и нужен толчок, чтобы пробудить ее. Вам кажется, что вся жизнь так и будет течь спокойно, как та река, которая несла вашу юность, и вы будете плыть, ничего не видя и не чувствуя, не замечая угрожающих вам рифов, не слыша, как кипят вокруг них волны. Но я вам говорю, и вы запомните мои слова: настанет день, когда вы окажетесь перед узким скалистым ущельем, где река жизни превратится в ревущий водоворот, пенящийся и грохочущий; и тогда вы либо разобьетесь об острые рифы, либо вас подхватит спасительный вал и унесет в более спокойное место, как он унес меня…
- Вы никогда не улыбаетесь? Весьма редко, возможно. Но от природы вы не суровы, не более чем я порочен. Ваш взгляд напоминает мне любопытную птицу за частой решеткой клетки, бойкую, неугомонную пленницу. Вырвись она из клетки — она бы воспарила…
— Джен! Джен! — сказал он с такой бесконечной горечью, что каждый нерв во мне затрепетал. — Ты, значит, не любишь меня? Ты ценила только мое положение и преимущество быть моей женой, а теперь, когда ты считаешь, что я уже не гожусь в мужья, ты вздрагиваешь от моего прикосновения, точно я жаба или обезьяна?
Эти слова резанули меня по сердцу. Но что я могла сказать или сделать? Вероятно, и не надо было ничего ни делать, ни говорить. Но меня мучили угрызения совести, и, щадя его оскорбленные чувства, я не могла удержаться от желания пролить бальзам на рану, которую нанесла.
"Сейчас нельзя было позволять себе никаких размышлений, нельзя было оглядываться, нельзя было даже смотреть вперед. Ни одной мысли не следовало допускать ни о прошлом, ни о будущем. Прошлое — это была страница такого небесного блаженства и такой смертельной печали, что если бы я прочла хоть одну строку на ней, это лишило бы меня мужества и сломило бы мою энергию. Будущее же было совершенно пусто. Оно было, как мир после потопа."
Его фигура была все такой же стройной и атлетической; его осанка все так же пряма и волосы черны, как вороново крыло; и черты его не изменились, даже не заострились; целый год страданий не мог истощить его могучих сил и сокрушить его железное здоровье. Но как изменилось выражение его лица! На нем был отпечаток отчаяния и угрюмых дум; он напоминал раненого и посаженного на цепь дикого зверя или хищную птицу, нарушать мрачное уединение которой опасно. Пленный орел, чьи глаза с золотистыми ободками вырваны жестокой рукой, — вот с кем можно было сравнить этого ослепшего Самсона.
"Новое место - это выход. Не то, что сладостные слова - свобода, восторг, радость... Для меня они только звук пустой; они настолько далеки и нереальны, что прислушиваться к ним - значит попусту терять время."
"Вам холодно оттого, что вы одиноки, - ваш огонь не соприкасается с другим огнем. Вы больны оттого, что самые высокие и сладостные чувства, дарованные человеку, не знакомы вам. И вы недогадливы оттого, что предпочитаете страдать, но не хотите поманить счастье к себе, да и сами шагу не сделаете ему навстречу."
- Джен! Пойдите сюда, подышите несколько минут свежим воздухом. Этот дом - настоящая тюрьма, вам не кажется?
- Он мне кажется роскошным замком, сэр.
- В вас говорит невинная восторженность, - отвечал он. - Вы смотрите на все сквозь розовые очки. Вы не видите, что золото - мишура, а шёлковые драпировки - пыльная паутина, что мрамор - грязные камни, а полированное дерево - гнилушки. А вот здесь, - он указал рукой на густую листву, - все настоящее, сладостное и чистое.
— Ты была такая румяная и вдруг побледнела, Джен. Что с тобой?
— Оттого что вы назвали меня новым именем — Джен Рочестер. И оно мне кажется ужасно странным.
— Да, миссис Рочестер, — сказал он. — Молодая миссис Рочестер, жена Фэйрфакса Рочестера.
— Этого не может быть, сэр. Это звучит слишком невероятно. Человеческим существам не дано переживать в этом мире полного счастья, а я родилась не для того, чтобы моя судьба отличалась от судьбы моих ближних. Когда я представляю себе счастье, выпавшее на мою долю, мне кажется, что это волшебная сказка, сон наяву.
"Уже десять лет, как я замужем. Я знаю, что значит всецело жить для человека, которого любишь больше всего на свете. Я считаю себя бесконечно счастливой, и моего счастья нельзя выразить никакими словами, потому что мы с мужем живем друг для друга. Ни одна женщина в мире так всецело не принадлежит своему мужу. Нас так же не может утомить общество друг друга, как не может утомить биение сердца, которое бьется в его и в моей груди; поэтому мы неразлучны. Быть вместе — значит для нас чувствовать себя так же непринужденно, как в одиночестве, и так же весело, как в обществе. Весь день проходит у нас в беседе, и наша беседа — это, в сущности, размышление вслух. Я всецело ему доверяю, а он — мне; наши характеры идеально подходят друг к другу, почему мы и живем душа в душу."
...
Люция:
21.12.14 13:19
Пол Виллард, "Реальная история".
...есть и другие миры, в которых нужно петь... (с)
Когда я был маленьким, у моей семьи был телефон — один из первых в округе. Я хорошо помню полированный дубовый ящик, прикрепленный к стене рядом с лестницей. Сбоку от него висела блестящая трубка. Я даже помню наш номер — 105. Я был слишком мал, чтобы достать до телефона, но часто завороженно слушал, как говорила с ним мама. Однажды она даже приподняла меня, чтобы я поговорил с папой, который вечно был в отъезде по делам. Волшебство! Со временем я открыл, что где-то внутри чудесного устройства обитало удивительное существо — её звали «Справочная Пожалуйста», и не было на свете такой вещи, которой бы она не знала. Моя мама могла узнать у неё какой угодно телефонный номер, а если наши часы останавливались, «Справочная Пожалуйста» сообщала нам точное время.
Мой первый личный опыт общения с этим «джинном из трубки» состоялся в один из дней, когда мама ушла в гости к соседям. Исследуя верстак в подвале, я случайно ударил по пальцу молотком. Боль была ужасной, но плакать не было резона, поскольку дома все равно не было никого, кто мог бы меня пожалеть. Я ходил по дому, засунув пульсирующий палец в рот, и наконец оказался возле лестницы. Телефон!
Я быстро сбегал в гостиную за маленькой табуреткой и притащил её на лестничную площадку. Взобравшись наверх, я снял трубку и прижал её к уху. «Справочную Пожалуйста», — сказал я в рожок, который находился как раз над моей головой. Последовали один или два щелчка, и тонкий, чистый голос заговорил мне в ухо: «Справочная». — «Я ударил па-алец...» — завыл я в телефон. Слёзы теперь закапали без труда, поскольку я заимел слушателя. «А разве твоей мамы нет дома?» — прозвучал вопрос. «Никого нет дома, только я», — я зарыдал. «У тебя течет кровь?» — «Нет», — ответил я. — «Я ударил палец молотком, и он очень болит». — «Ты можешь открыть ваш ледник?» — спросила она. Я ответил, что могу. «Тогда отколи маленький кусочек льда и приложи его к своему пальцу. Это уймет боль. Только будь осторожнее с ножом для колки льда», — предостерегла она меня. — «И не плачь, всё будет хорошо».
После этого случая я звонил «Справочной Пожалуйста» по всякому поводу. Я просил ее помочь мне с географией, и она отвечала, где находится Филадельфия и где Ориноко — таинственная река, которую я собирался исследовать, когда стану большой. Она помогала мне делать математику и сказала, что бурундук, которого я поймал за день до этого в парке, будет есть фрукты и орехи. Потом умерла Пити, наша канарейка. Я позвонил «Справочной Пожалуйста» и сообщил ей это душераздирающее известие. Она выслушала меня и сказала что-то из того, что взрослые обычно говорят, чтобы успокоить ребенка. Но я не утешился. Неужели птицы так красиво поют и приносят радость в дом только для того, чтобы закончить свои дни как комок перьев на дне клетки? Она, должно быть, почувствовала моё глубокое беспокойство и поэтому тихо сказала: «Пол, всегда помни, что есть и другие миры, в которых нужно петь». Каким-то образом я почувствовал себя лучше.
В другой раз я вновь позвонил по телефону: «Справочную Пожалуйста!» — «Справочная», — ответил уже знакомый голос. «Как пишется слово "фикус"?» — спросил я. И как раз в этот момент моя сестра, испытывавшая какую-то нечестивую радость оттого, что всячески меня пугала, прыгнула на меня с лестницы с диким криком баньши: «Йя-а-а-а-а-а-а-а!» Я упал с табуретки, вырвав из телефонного аппарата трубку с корнем. Мы оба были изрядно напуганы случившимся — «Справочная Пожалуйста» больше не отзывалась, и я не был уверен, что не причинил ей вреда, поломав телефон. А несколько минут спустя в нашу дверь постучал какой-то человек. «Я телефонный мастер, — сказал он нам с сестрой. — Я работал на вашей улице, когда оператор сообщила мне, что по этому номеру могут быть какие-то проблемы». Тут он заметил телефонную трубку у меня в руках. «Что случилось?» Я рассказал ему всё. «Ну ничего, мы починим это за пару минут». Он вскрыл корпус телефона, явив миру мешанину из проводов и катушек, и немного повозился со шнуром от трубки, прикручивая его отверткой. Потом он несколько раз подергал за рычаг и заговорил в трубку: «Привет, это Пит. На 105 номере все в порядке. Мальчишку напугала сестрёнка, и он выдернул шнур из коробки». Он повесил трубку, улыбнулся, пожал мне руку и вышел за дверь.
Все это происходило в маленьком городке в северо-западной части Тихоокеанского побережья. Позже, когда мне исполнилось девять лет, мы переехали в Бостон — через всю страну. Я сильно скучал по своему другу. Но «Справочная Пожалуйста» принадлежала тому старому деревянному ящику в моем прежнем доме, и мне почему-то никогда не приходило в голову попробовать позвонить ей по высокому, блестящему телефону, который стоял на столике в холле. Тем временем я вырос и стал подростком, но воспоминания о тех детских разговорах никогда не оставляли меня. Часто в моменты сомнений или недоумения я вызывал в себе то чувство безмятежного спокойствия, которое у меня было тогда, когда я знал, что в любой момент могу позвонить «Справочной Пожалуйста» и получить правильный ответ. Теперь я оценил, насколько доброй, терпеливой и понимающей она должна была быть, чтобы тратить свое время на маленького мальчика.
Несколькими годами спустя я отправился на Запад в колледж, и мой самолет по пути приземлился в Сиэтле. У меня было полчаса или что-то около того между рейсами. Минут пятнадцать я проговорил по телефону с сестрой, которая жила теперь в этом городе и заметно смягчилась благодаря замужеству и материнству. А потом машинально, не задумываясь, что это я такое делаю, я набрал номер оператора в моем родном городе и попросил: «Справочную Пожалуйста». Сверхъестественно, но я услышал тонкий, чистый голос, который я так хорошо знал: «Справочная». Я не планировал ничего такого, но вдруг спросил: «Как пишется слово "фикус"?» Последовало долгое молчание, а затем прозвучал мягкий ответ: «Я полагаю, твой палец уже совсем зажил?» Я засмеялся. «Так это действительно вы?» — сказал я. — «Если бы вы только знали, как много вы значили для меня все это время!» — «А знаешь ли ты», — спросила она в ответ, — «как много твои звонки значили для меня? Я очень ждала их, ведь у меня никогда не было своих детей. Так глупо, не правда ли?» Мне это совсем не показалось глупым, но я почему-то ничего ей не ответил. Вместо этого я рассказал ей, как часто я думал о ней все эти годы, и спросил, могу ли я позвонить ей снова, когда приеду в гости к сестре по окончании семестра. «Конечно, звони», — сказала она. — «Просто попроси позвать Салли». — «До свидания, Салли!» — Мне так странно было, что у «Справочной Пожалуйста» есть имя… — «Если я найду ещё какого-нибудь бурундука, то обязательно скажу ему, чтобы он ел фрукты и орехи…» — «Да, конечно», — ответила она. — «И я всё ещё жду, когда ты поедешь исследовать Ориноко… Счастливого пути!»
Всего три месяца спустя я вновь попал в Сиэтл. Другой голос ответил: «Справочная». Я попросил Салли. «Вы её друг?» — спросили меня. «Да, очень старый друг», — заверил я девушку. «Мне очень жаль говорить вам это», — сказала она. — «Последние несколько лет Салли работала на полставки, поскольку была больна. Она умерла пять недель назад». Я уже собрался повесить трубку, но она вдруг спросила: «Подождите, вы случайно не Пол?» — «Да». — «Вы знаете, Салли оставила вам сообщение — записку, на тот случай, если вы позвоните. Я сейчас вам её прочту». Я уже почти знал, что услышу. В записке говорилось: «Скажите ему, что я всё ещё уверена — есть и другие миры, в которых нужно петь. Он поймет, что я имела в виду».
Я поблагодарил девушку и повесил трубку. Я знал, что имела в виду Салли. ...
Кармен:
23.12.14 09:16
Люция, спасибо
Такая трогательная история , она потрясла меня до глубины души . Слёзы даже навернулись...
А я вот , только взялась за одну книгу , и уже считаю , что произведение потрясающее. Наверно многие её уже читали , кроме меня
Мне так стыдно , что не взялась за неё раньше , что- то всегда останавливало .
В ней много умных мыслей , которые хочется перечитывать и перечитывать . Она заставляет задуматься . Уже сейчас, даже не дочитав , я думаю она у меня будет одна из любимых .
Надя в теме уже цитировала отрывок из этой книги, и я вот, решила добавить...
" Три товарища " Ремарк Эрих Мария
Мы остались втроем в зале трактира. Внезапно наступила тишина. Мерно тикали шварцвальдские часы. Хозяйка убирала стойку и по-матерински поглядывала на нас. У печки растянулась коричневая гончая собака. Время от времени она лаяла со сна, — тихо, визгливо и жалобно. За окном шурша скользил ветер. Его заглушали обрывки солдатских песен, и мне казалось, что маленькая комнатка трактира вместе с нами подымается ввысь и, покачиваясь, плывет сквозь ночь, сквозь годы, сквозь множество воспоминаний.
Было какое-то странное настроение. Словно время остановилось; оно уже не было рекой, вытекающей из мрака и впадающей в мрак, — оно стало морем, в котором безмолвно отражалась жизнь. Я поднял свой бокал. В нем поблескивал ром. Я вспомнил записку, которую составлял с утра в мастерской. Тогда мне было немного грустно. Сейчас всё прошло. Мне было всё безразлично, — живи, пока жив. Я посмотрел на Кестера. Он говорил с девушкой, я слушал, но не различал слов. Я почувствовал мягкое озарение первого хмеля, согревающего кровь, которое я любил потому, что в его свете всё неопределенное, неизвестное кажется таинственным приключением. В саду Ленц и Биндинг пели песню о сапере в Аргоннском лесу. Рядом со мной звучал голос незнакомой девушки; она говорила тихо и медленно, низким, волнующим, чуть хриплым голосом. Я допил свой бокал.
Вернулись Ленц и Биндинг. Они несколько протрезвели на свежем воздухе. Мы стали собираться. Я подал девушке пальто. Она стояла передо мной, плавно расправляя плечи, откинув голову назад, чуть приоткрыв рот в улыбке, которая никому не предназначалась и была направлена куда-то в потолок. На мгновенье я опустил пальто. Как же это я ничего не замечал всё время? Неужели я спал? Внезапно я понял восторг Ленца.
Она слегка повернулась ко мне и поглядела вопросительно. Я снова быстро поднял пальто и посмотрел на Биндинга, который стоял у стола, всё еще пурпурнокрасный и с несколько остекленевшим взглядом.
— Вы полагаете, он сможет вести машину? — спросил я.
— Надеюсь.
Я всё еще смотрел на нее:
— Если в нем нельзя быть уверенным, один из нас мог бы поехать с вами.
Она достала пудреницу и открыла ее.
— Обойдется, — сказала она. — Он даже лучше водит после выпивки.
— Лучше и, вероятно, неосторожнее, — возразил я. Она смотрела на меня поверх своего маленького зеркальца.
— Надеюсь, всё будет благополучно, — сказал я. Мои опасения были очень преувеличены, потому что Биндинг держался достаточно хорошо. Но мне хотелось что-то предпринять, чтобы она еще не уходила.
— Вы разрешите мне завтра позвонить вам, чтобы узнать, всё ли в порядке? — спросил я.
Она ответила не сразу.
— Ведь мы несем известную ответственность, раз уж затеяли эту выпивку, — продолжал я, — из особенности я со своим днем рождения. Она засмеялась:
— Ну что же, пожалуйста, — мой телефон — вестен 27–96.
Как только мы вышли, я сразу же записал номер. Мы поглядели, как Биндинг отъехал, и выпили еще по рюмке на прощанье. Потом запустили нашего «Карла». Он понесся сквозь легкий мартовский туман. Мы дышали учащенно, город двигался нам навстречу, сверкая и колеблясь, и, словно ярко освещенный пестрый корабль, в волнах тумана возник бар «Фредди». Мы поставили «Карла» на якорь. Жидким золотом тек коньяк, джин сверкал, как аквамарин, а ром был воплощением самой жизни. В железной неподвижности восседали мы на высоких табуретах у стойки, вокруг нас плескалась музыка, и бытие было светлым и мощным; оно наполняло нас новой силой, забывалась безнадежность убогих меблированных комнат, ожидающих нас, и всё отчаянье нашего существования. Стойка бара была капитанским мостиком на корабле жизни, и мы, шумя, неслись навстречу будущему.
...
natakiva:
25.12.14 12:42
Вероника Мелан "Уровень: Магия"
...Она присела возле статуи и всмотрелась в два непонятных знака. Что означают изогнутые скобки, соприкасающиеся острыми концами, вырезанные в области сердца, и ромб с заключенным внутри треугольником, расположенный на лбу?
Вокруг безмолвно застыл лес; мерно жужжали и слегка потрескивали невидимыми искрами лучи.
Ответов не было.
В ход шло все: прутики, шишки, слепленный снежок, мокрая варежка и даже пучок собственных волос — пихая все это тотему в рот, Марике делалось стыдно.
Ну, нет у нее с собой ни кольца, ни кулона, ни серег — даже захудалого циркония на ниточке, который, статуя, возможно, приняла бы. А от примитивных подношений, которые Марика то складывала, то выметала из углубления, глаза не зажигались.
У меня бы тоже не зажглись, запихни мне в рот мокрую варежку…
Пять минут спустя, когда кулек с идеями опустошился, она присела на пень, взяла в руки зеркало и взмолилась:
— Ну, помоги мне, пожалуйста! Подскажи, как сделать так, чтобы последний тотем заработал? Я буду слушать, обещаю.
Мутная поверхность выжидательно клубилась, будто неуверенная, что на упрямую девчонку стоит тратить время. Затем туман принялся скручиваться в спирали.
«Хорошо. Ответь на вопрос — что ценного есть в человеке?»
Марика хотела, было, по привычке раздраженно фыркнуть, но тут же опомнилась и угомонила себя — она ведь обещала слушать и думать. Если не поможет зеркало, тогда не поможет никто.
— В человеке? Наверное, интеллект.
«А что есть интеллект?
— Способность мыслить, действовать.
«Тепло»
— Думать, решать, говорить…
«Еще»
— Чувствовать, осознавать.
«Горячо»
Марика тяжело вздохнула — использование собственного интеллекта давалось нелегко — сил на мыслительный процесс не осталось, но она честно постаралась собраться. Нахмурила лоб, вновь погрузилась в размышления.
— Что же в нас есть ценного? Да, мы можем мыслить, анализировать, чувствовать, заботиться, общаться при помощи слов, выражать эмоции, углубляться в изучение чего-либо, желать. Хотя, животные тоже могут желать, так ведь? Но мы идем глубже, стараемся проникнуть в суть вещей, научиться работать и взаимодействовать с ними.
«Верно. А что связывает Человека и Небо?»
Она на мгновенье опешила.
— Не знаю… Ничего?
Зеркало молчало, ждало иного ответа.
Пришлось раскрутить переохлажденные мозговые шестеренки с новой силой.
— Невидимая нить? Незримая связь?
«Близко»
— Сны? Мысленные просьбы? Вера? Молитва?…
Молитва.
Стоило произнести последнее слово, как что-то щелкнуло в голове, и недостающая деталь плавно встала на свое место.
— Ну, конечно… Это не полумесяцы, касающиеся друг друга — это сложенные в молитве ладони. Как же я сама… Спасибо тебе!
Поцелованное зеркало тут же отправилось обратно в рюкзак...
...
Люция:
27.12.14 05:30
Кармен писал(а):Люция, спасибо
Такая трогательная история , она потрясла меня до глубины души . Слёзы даже навернулись...
У меня не то что слезы навернулись, я сидела, читала и плакала. Так расчувствовалась, ужас
Артур Конан Дойл, "Перед камином".
— Вообще самая богатая фантазия не в состоянии создать таких необычайных положений, какие нередко приходится наблюдать врачу, — заметил Фостер. — И мне всегда казалось, что на одном из наших собраний можно было бы сделать интересное сообщение по поводу отношения беллетристики к медицине.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я имею в виду те болезни, от которых чаще всего умирают герои романов. Некоторые болезни являются излюбленными для авторов, о других же, не менее распространенных, никогда не упоминается. Тиф, например, встречается очень часто; скарлатина — никогда. Болезнь сердца в большом ходу, но ведь мы знаем, что болезнь сердца всегда бывает следствием какой-нибудь другой болезни, между тем тщетно стали бы мы искать в романе какого-нибудь упоминания об этой предшествовавшей болезни. Затем возьмем таинственную болезнь, именуемую нервной горячкой, обыкновенно поражающую героиню после какого-нибудь нервного потрясения; медицине эта болезнь совершенно неизвестна. Опять-таки, если действующее лицо романа испытало какое-нибудь сильное волнение, с ним обязательно делается нервный припадок. Между тем, несмотря на свой довольно большой опыт, я никогда не видел ничего подобного в действительности. Легкие болезни, вроде лишая, воспаления миндалевидных желез или свинки, в романах никогда не встречаются. Затем замечателен также факт, что все болезни, о которых трактуют романисты, сосредоточиваются в верхней части туловища; ни один из них в своих описаниях не решился спуститься ниже пояса.
Интересное наблюдение)))
...
Кармен:
31.12.14 00:35
natakiva писал(а):Вероника Мелан "Уровень: Магия"
Спасибо за отрывок
Как мне кажется, книга со смыслом , возьму на вооружение . Обязательно в будущем её прочту .
Цитата:И за то, что терпишь меня в своей теме с моим мнением!
Что значит терпишь ? Перестань пожалуйста . Я всегда рада тебя слышать в теме и со своим мнением . Кстати , эта тема не моя , а наша
Марина Струк " На сердце без тебя метель..."
– Что он говорил вам? – продолжал расспрашивать Александр, и Лиза невольно отступила еще на шаг, чувствуя себя неуютно из-за его мощи и властности голоса. – Что бы Василь ни сказал, вы не должны это полностью принимать на веру. Нет, я не хочу сказать, что он лжет, просто… Он был некогда влюблен в мою покойную жену. И как мне кажется порой, винит себя в том, что не смог уберечь ее. От смерти, от брака со мной… от меня. Как вы знаете, я был виной тому, что Нинель умерла. Моя в том вина и только! Поймите, он видит в вас Нинель, вот причина его влюбленности. А посему стремится защитить. Пусть даже от меня.
– А вы? – не выдержала Лиза. – Вы тоже видите во мне Нинель?
Александр так долго смотрел на нее и молчал, что она разнервничалась и даже захотела уйти, смутившись от своего вопроса. Боже, как же она глупа! Спросить у него про первую жену… да еще вот так – в сравнении с собой…
Но прежде чем она двинулась с места, Александр вдруг резко шагнул к ней и обхватил ладонями ее лицо, вынуждая смотреть в свои глаза.
– Когда я впервые встретил тебя, там, на дороге, я видел только тебя. Это уже после, в доме, я стал подмечать некое сходство с Нинель: наклон головы, черты лица, хрупкость фигуры. Но все же это была ты. И сколько бы я ни смотрел, сколько бы ни пытался поймать хотя бы тень прошлого, я видел тебя. Я даже обмануть себя пытался. Тогда, в день верховой прогулки… приказал подать тебе ее любимый наряд для езды. Чтобы увидеть в тебе ее. Чтобы убедить себя, что чувства в груди лишь остатки былого огня.
– Синее платье… это вы приказали? – не смогла сдержать удивления Лиза. Она ведь тогда так злилась на того, другого мужчину, думая, что он намеренно подложил ей этот наряд. А оказалось, это сам Дмитриевский вызывал призрак прошлого.
– Все оказалось напрасно, – Александр улыбнулся уголком рта, и сердце Лизы вновь учащенно забилось. – Везде была ты. Везде и всюду. Наполняя мой мир какими-то странными эмоциями и чувствами. Меняя его и меня самого. Как бы я не желал обратного. И когда я смотрю на тебя, я вижу только тебя. Это Лиза прикусывает губу, когда у нее не выходит чистого музицирования. Это Лиза звонко смеется над проделками своего выжленка. Это глаза Лизы становятся такими голубыми, когда она понимает, что я вот-вот поцелую ее…
Действительно, с каждой фразой голова Александра все ближе склонялась к ее лицу, и уже в середине его речи она понимала, что последует за тем сближением. И уже заранее предвкушала его поцелуй. Знала, что он заставит позабыть ее о том Александре, который вызывал в ней безотчетный, почти панический страх. Как однажды в салоне, когда ударил кого-то хлыстом, как нынче в библиотеке. Само воплощение возмездия и ярости…
...
natin:
02.01.15 00:40
Александр Куприн "Поединок"
В зале, которая, казалось, вся дрожала от оглушительных звуков вальса, вертелись две пары. Бобетинский, распустив локти, точно крылья, быстро семенил ногами вокруг высокой Тальман, танцевавшей с величавым спокойствием каменного монумента. Рослый, патлатый Арчаковский кружил вокруг себя маленькую, розовенькую младшую Лыкачеву, слегка согнувшись над нею и глядя ей в пробор; не выделывая па, он лишь лениво и небрежно переступал ногами, как танцуют обыкновенно с детьми. Пятнадцать других дам сидели вдоль стен в полном одиночестве и старались делать вид, что это для них все равно. Как и всегда бывало на полковых собраниях, кавалеров оказалось вчетверо меньше, чем дам, и начало вечера обещало быть скучным.
Петерсон, только что открывшая бал, что всегда для дам служило предметом особой гордости, теперь пошла с тонким, стройным Олизаром. Он держал ее руку точно пришпиленной к своему левому бедру; она же томно опиралась подбородком на другую руку, лежавшую у него на плече, а голову повернула назад, к зале, в манерном и неестественном положении. Окончив тур, она нарочно села неподалеку от Ромашова, стоявшего около дверей дамской уборной. Она быстро обмахивалась веером и, глядя на склонившегося перед ней Олизара, говорила с певучей томностью:
- Нет, ск'жи-ите, граф, отчего мне всегда так жарко? Ум'ляю вас - ск'жи-ите!..
Олизар сделал полупоклон, звякнул шпорами и провел рукой по усам в одну и в другую сторону.
- Сударыня, этого даже Мартын Задека не скажет.
И так как в это время Олизар глядел на ее плоское декольте, она стала часто и неестественно глубоко дышать.
- Ах, у меня всегда возвышенная температура! - продолжала Раиса Александровна, намекая улыбкой на то, что за ее словами кроется какой-то особенный, неприличный смысл. - Такой уж у меня горячий темперамент!..
Олизар коротко и неопределенно заржал.
Ромашов стоял, глядел искоса на Петерсон в думал с отвращением: "О, какая она противная!" И от мысли о прежней физической близости с этой женщиной у него было такое ощущение, точно он не мылся несколько месяцев и не переменял белья.
- Да, да, да, вы не смейтесь, граф. Вы не знаете, что моя мать гречанка!
"И говорит как противно, - думал Ромашов. - Странно, что я до сих пор этого не замечал. Она говорит так, как будто бы у нее хронический насморк или полип в носу: "боя бать гречадка".
В это время Петерсон обернулась к Ромашову и вызывающе посмотрела на него прищуренными глазами.
Ромашов по привычке сказал мысленно:
"Лицо его стало непроницаемо, как маска".
- Здравствуйте, Юрий Алексеевич! Что же вы не подойдете поздороваться? - запела Раиса Александровна.
Ромашов подошел. Она со злыми зрачками глаз, ставшими вдруг необыкновенно маленькими и острыми, крепко сжала его руку.
- Я по вашей просьбе оставила вам третью кадриль. Надеюсь, вы не забыли?
Ромашов поклонился.
- Какой вы нелюбезный, - продолжала кривляться Петерсон. - Вам бы следовало сказать: аншанте, мадам [очень рад, сударыня (фр.)] ("адшадте, бадаб" - услышал Ромашов)! Граф, правда, он мешок?
- Как же... Я помню, - неуверенно забормотал Ромашов. - Благодарю за честь.
Бобетинский мало способствовал оживлению вечера. Он дирижировал с разочарованным и устало-покровительственным видом, точно исполняя какую-то страшно надоевшую ему, но очень важную для всех других обязанность. Но перед третьей кадрилью он оживился и, пролетая по зале, точно на коньках по льду, быстрыми, скользящими шагами, особенно громко выкрикнул:
- Кадриль-монстр! Кавалье, ангаже во дам! [Кавалеры, приглашайте дам! (фр.)]
Ромашов с Раисой Александровной стали недалеко от музыкантского окна, имея vis-a-vis [напротив (фр.)] Михина и жену Лещенки, которая едва достигала до плеча своего кавалера. К третьей кадрили танцующих заметно прибавилось, так что пары должны были расположиться и вдоль залы и поперек. И тем и другим приходилось танцевать по очереди, и потому каждую фигуру играли по два раза.
"Надо объясниться, надо положить конец, - думал Ромашов, оглушаемый грохотом барабана и медными звуками, рвавшимися из окна. - Довольно!" - "На его лице лежала несокрушимая решимость"...
...