Этот темный, темный мир (ЛФР)

CandLe Добро пожаловать

Спасибо

Я тоже присоединяюсь в ряды читателей))) жду продолжения)) и спасибо за предыдущие главы

Iylii Добро пожаловать

Спасибо за комментарий

 » Глава 8

Глава 8. Иллюзия выбора

Сознание играет в странные игры. Периодически выскальзывая в реальность. Выборочно. Рваными и неясными картинками. Кадрами, как на черно-белой ленте старого кино. Вспышками фиксированных моментов. Один из них - ее несут на руках. Сквозь дымку слабости отмечает обнаженную мужскую грудь, к которой прижата ее голова. Запах крови вампира щекочет чувствительное обоняние. От столь тесного контакта с чужим окровавленным телом начинает тошнить. Еще секунда – и вампира ждет неприятный сюрприз.

На самом деле сюрприз ожидает ее, когда чернота перед глазами рассеивается. Не полностью. Четко сфокусироваться хоть на чем-то так и не получается. Пространство вокруг словно расслаивается, складываясь в причудливые узоры из смазанных линий. Бездумно разглядывает потолок. Не находит ничего интересного. Но сил повернуть голову и осмотреться по сторонам нет. Понимает, что до сих пор обнажена, и то, на чем лежит, неприятно холодит кожу. Вариаций развития дальнейших событий не так уж и много. И все они сводятся к одному. Не самому радужному. В тайне надеется, что вампир не воспользуется ее полубеспамятным состоянием. Надежда эта мизерная, но Ева за нее цепляется. Как утопающий за соломинку. Внутренне сжимается, когда ее поднимают на руки. И снова куда-то несут. Успевает заметить смену декораций. Ванная комната. С множеством мерцающих свечей.

Вода огнем обжигает кожу. Отвлекает от разглядывания мраморного бортика. Заставляет сосредоточиться на том, что происходит с ее телом. Горячая вода поражает теплом каждую онемевшую клетку, достает до суженных просветов капилляров, вызывая ответную реакцию в переохлажденном организме. Вместе с болью возвращается чувствительность. И тактильные ощущения. Чужие ладони уверенно скользят от лодыжки вверх, замирая на мгновение на внутренней поверхности бедра. Вместе с ними останавливается и ее дыхание, и лишь когда движения рук перемещаются ниже опасной зоны, облегченно выдыхает.

Несмотря на двузначность ее положения, ослабленное потерей крови тело после интенсивного массажа еще более расслабляется. Становится ватным. Аморфным. Словно ей не принадлежащим. Оно уже практически не ощущает боли от вернувшейся чувствительности обмороженных конечностей. Лишь легкий дискомфорт и жжение в тех местах, где руки вампира задерживаются чуть дольше.

Катастрофически хочется спать. Глаза закрываются. Ресницы смыкаются. На задворках разума все еще трепещет мысль, что поддаваться слабости опасно. Что она в руках хищника, который может с ней сделать все, что заблагорассудится. Но мысли так и не формируются, не поднимают в организме волну протеста. Не хочется думать о том, что происходит в данный момент. И чьи руки по-хозяйски настойчиво изучают ее тело. И словно ничего не весящую пушинку достают из воды, укутывают в махровое полотенце.

Сознание медленно ускользает, стоит голове соприкоснуться с подушкой. Когда окончательно придет в себя, наверное, и не вспомнит об этом эпизоде. Посчитает игрой ошалевшего от чрезмерных выбросов адреналина разума. Ведь вампир не может быть заботливым. Не может проделывать все эти манипуляции, чтобы согреть ее тело. Не после того, как высосал из нее практически всю кровь. А в том, что паразит хорошо подкормился, не сомневалась. Ведь только так могла объяснить охватившую тело слабость. И смазанную реальность перед глазами.

Зыбкую. С нечеткими контурами. С ускользающими картинками. Как в калейдоскопе. Пытается ухватиться хоть за одну из них – без толку. Они сменяется со скоростью света. Незыблемым остаётся лишь ощущение чужого дыхания, блуждающего по телу. Прерывистого. Возбужденного. Не сулящего ничего хорошего. Вперемешку с касаниями, поначалу легкими, практически невесомыми. Переходящими в жадные и нетерпеливые. Задевающие чувствительные участки тела. Возбуждающие. Вопреки нежеланию разума, тело реагирует и отвечает. Выгибается. Срывается в стон. И раскрывается навстречу получаемому удовольствию.
Пребывая на грани бессознательного состояния слышит слова вампира:
\- Как это дурак смог от тебя отказаться?

Сонливость, как рукой снимает. Глаза широко распахиваются, взгляд упирается в потолок. Идеально ровный, с множеством причудливых теней. Ева резко садится. Недоверчиво осматривается. Ощупывает себя и не верит собственным глазам. На ней одет довольно свободный, растянутый спортивный костюм. Вокруг нее стены комнаты, даже отдаленно не напоминающей жилую. Размером три на три. Тряпка на полу вместо кровати, на которой она и лежала. И больше ничего. Голые стены без окон и деревянная дверь.

Первые секунды после пробуждения оторопело смотрит по сторонам. И не понимает, как могла здесь оказаться. Ведь еще совсем недавно, она отчетливо это помнит, лежала на шелковых простынях, в экстазе сжимала их пальцами. В роскошной комнате, в объятьях пусть и не желанного, но мужчины. Неужели ей все это привиделось? И ничего не было? Неужели ее сразу принесли в обещанный за побег подвал? Ева с силой сжимает виски, мысленно пытаясь вернуться в недалекие события. И обречённо мотает головой. Никаких ярких последовательных воспоминаний, только нечеткие вспышки фрагментов: ласкающие поглаживания, зубы вампира, до боли прикусывающие грудь. Ева резко снимает с себя растянутую кофту. Внимательно осматривает каждый доступный для глаз участок кожи. И ничего. Идеально гладкая поверхность там, где должны были остаться следы укусов и царапин. Неужели и вправду привиделось?

Нет. Даже ее истощенное стрессом сознание не могло такого выдать. Ей конечно и раньше снились подобные сны, но именно этот был уж слишком реальным. Слишком живыми были ощущения прикосновений, и слишком ярким, как для сна, получилось удовольствие. Выводы напрашиваются сами собой: вероятность того, что секс был – большая. Несмотря на то, что ее наглым образом поимели, все равно заперли в подвале. Положение у нее, однако, не завидное. И если правда то, что Алекс от нее отказался… Кем она теперь будет? Что ее ждет дальше? Из успешной и любимой женщины вмиг превратилась в бесплатную подстилку, у которой и разрешения не спрашивают, когда раздвигают ноги или прокусывают шею.

Ее категорически не устраивает такая участь. Нужно что-то делать. Как-то выбираться с этого проклятого острова. Нужно. Только как? Как же глупо она попалась на побеге. Ведь изначально планировала получше узнать врага, а в итоге поддалась импульсивному порыву и уничтожила мизерные шансы выбраться отсюда. И все эта Виолетта. Послал же черт ее ей на голову. Сами собой всплывают слова вампирши. Если тогда от них Ева отмахнулась, то сейчас задумалась. Что она там говорила про соблазнение? Если у нее получится окрутить Эриха, у нее будет сносная жизнь? Ева же видела в этих словах другой, скрытый для себя подтекст: она вотрется в доверие к вампиру и рано или поздно сможет убежать. Ведь он не будет караулить ее сутками. Должны же быть у него свои дела. Как и у его ненормального братца с Виолеттой. Все равно Эрих не сможет уследить за каждым ее шагом. Ну а насчет того, какую роль придется играть, то ничего нового для нее не случится. Да и Эрих, если ее не подводит разум, вполне сносный любовник. Могло быть и хуже.

На мгновение совесть подкидывает мысль, что то, что она задумала, не совсем правильно. Что таким образом она опускается до уровня продажных женщин. Но Ева не реагирует на ростки сомнений. У нее нет другого выхода. Как только он поймет, какое действие имеет ее кровь – она пропала. Ева не видела смысла в гордо вздернутом носике и упрямых криках: нет, никогда и только через мой труп. У нее просто не было на это времени. Все равно возьмет все и даром. Так почему не извлечь из неизбежного хоть какую-то выгоду?

Приняв решение, Ева успокоилась. Уже более тщательно осмотрела временное пристанище. Чистые стены, ровный пол. Никаких тебе крыс и цепей, хоть это радует. И свечи. Около десятка. Ева задула практически все, оставляя одну. Кто знает, сколько еще доведется просидеть в этой комнате, а так хоть будет уверена, что ожидать придется не в кромешной тьме. Удобно умостилась на полу. Облокотилась спиной о стену. Отсутствие удобств не смущало, когда-то жила и в худших условиях. И не заметила, как мысли сами собой вернулись в детство. В жизнь со сроком давности в двадцать с хвостиком лет.

У нее никогда не было своей комнаты. Не было дома. Не было папы и мамы, как у многих ее сверстников. Не было детства. В классическом понимании. Были подруги: Лиза и Маша. И небольшая комната на троих. Их личное пространство, четыре стены, заключавшие в себе весь мир. Единственное место, в котором не было камер. Были занятия. Изнурительные тренировки. И десятки невидимых глаз, наблюдающих за каждым их шагом, за изменением кривой кардиограммы, уровнем вирусной активности и работой лимфатической системы. Они – биоматериал, не имеющий прав и личности. Формально у них не было даже имен, лишь порядковые номера.

Настей, Лизой и Машей они стали благодаря не свойственной в их мире привязанности профессора Кушнарева из России. Особенно ему нравилась Настя. Она так и не узнала причин подобной симпатии. Поговаривали, что Настя напоминала ему дочь, оставленную в далекой стране. Но все это были домыслы. Оговорки лаборантов, прятавших свои лица за масками спецодежды. Правду же им не говорили, никто и никогда. Молчание окружающих научило не задавать вопросы, внимательно наблюдать за происходящим и собирать крупицы информации из случайно оброненных фраз. Из тех, когда думают, что никто не слышит.

Один из подобных разговоров Настя подслушала совершенно случайно.

Последний укол, сделанный еще утром, отзывался тошнотой и слабостью в теле. Поначалу она не обращала внимания, в ее короткой жизни плохое самочувствие не было чем-то чрезвычайным. К вечеру стало значительно хуже. Некоторые штаммы вирусов плохо приживались, вызывая температуру и резь в суставах. Обычно она переносила подобные сюрпризы на ногах, но сейчас не справлялась. Ее лихорадило, бил озноб, и скорее всего температура зашкаливала за сорок. И, как на зло, ни Лизы, ни Маши не было рядом. Некому позвать на помощь. Пошатываясь, встала. С трудом добралась до кабинета профессора и застыла, услышав его спор с каким-то мужчиной.

- Послушайте, Виктор Андреевич, если у нас все получится и вирус сработает так. как нужно, девочек придется ликвидировать. Они станут опасны.

- Я все пониманию. Об этом еще рано говорить, тестирование только началось, мутация может не прижиться.

Настя пошатнулась и, чтобы удержаться на ногах, оперлась лбом о холодную стену. Ее мутило от услышанного. А ведь он обещал. Что рано или поздно отпустит. Даст возможность начать жизнь с чистого листа. Все его лживые слова перечеркивались одной короткой фразой: «их нужно ликвидировать». Тогда она впервые поняла, что нельзя верить словам и обещаниям, впоследствии научилась рассчитывать только на саму себя. Добиваться того, чего хочет. И не важно, какую цену за это платили другие.

Характерный щелчок проворачиваемого механизма замка заставил Еву выпрямиться. Она встала. Гордо расправила плечи. Кто бы ни был ее посетитель, не позволит ему смотреть на нее сверху вниз. В дверной проем проскользнула худенькая фигурка невысокой девушки с подносом в руках. Аромат черного молотого кофе моментально заполняет скудное пространство комнаты, вызывая голодный спазм в желудке. Но этот рефлекс вызван не только пряным ароматом. Ева удивленно вскидывает бровь, наблюдая, как девушка ставит поднос на пол. Человек? Откуда в этом захолустье живой человек? Следом за ней входит Эрих. С лицом, полным зримого превосходства. Со скучающим взглядом.

Ева мысленно стискивает зубы и с трудом подавляет рвущуюся с языка гадость. Молча выдерживает паузу. Напоминает себе, что нужно быть хорошей и послушной. Дает женщине уйти, и лишь когда за ее спиной закрывается дверь, говорит:

- Спасибо за кофе! – слова лживые и даются с натяжкой. Не дает вставить ему и слова, быстро пересекает разделяющее их пространство и обнимает за плечи. – И спасибо за ночь!

Она блефует. Решает брать наглостью. Делает акцент на том, чего могло и не быть.

Вампир явно озадачен ее поведением. Прищурено смотрит на нее, скидывает ее руки с плеч.

- Ты о чем?

Ева неопределенно пожимает плечами, погибать так с музыкой. Улыбается и с вызовом смотрит прямо в глаза.

- Я о сексе!

Эрих растянуто и самодовольно ухмыляется. Как же хочется подпортить ему физиономию, но она держится. Глупо улыбается и хлопает ресницами.

- О хорошем, качественном сексе!

- Не хочу тебя расстраивать, Ева, но тебе показалось. Слюна вампира содержит сильные галлюциногены.

Ей плевать на его объяснения, и так уже выставила себя полной дурой. Опустилась дальше не куда. И уже готова послать свой план к чертям подальше.

Эрих делает шаг и оттесняет ее к стене. Горячее дыхание опаляет кожу.

- Но если хочешь, я готов воплотить твои фантазии в жизнь. Прямо здесь. И сейчас.

От похоти в его голосе пробивает в дрожь. От ощущения прижатого и уже возбуждённого мужского тела становится не по себе. Но Ева принимает его игру, хоть и хочется зарядить коленом между ног.

- Здесь не хочу!

- А где хочешь?

Ева кивает вверх. Вампир отстраняется. Снисходительно улыбается.

- Наверх… Хорошо. Только учти. Там – мои правила. Нарушишь хоть одно – накажу. Ослушаешься – накажу. Попытаешься убежать – скормлю своим псам. Поняла?

Ева кивает. Сейчас она бы и кровью расписалась, только бы выбраться с подвала.

- Вот и умница. Иди и готовься. Мне нужна разрядка.

Какое-то мгновение переваривает его слова. Вникает в их смысл. Смотрит в темные глаза, отмечает в них огонек предвкушения и азарта. Как-то не вовремя приходит понимание, что упустила какую-то важную деталь. Вот только что?

 » Глава 9

Глава 9
Когда Ева поднималась вслед за ним из подземелья, все не могла понять, что же она упускает. Почему у нее так легко получилось выбраться из заточения? Почему Эрих согласился на ее предложение? Ведь мог пользоваться ею без всяких сложностей и ухищрений.
Веками вампиры держали ее расу в качестве корма, воспринимали как низшее, недостойное их внимания сословие. Раньше над ее предложением только бы посмеялись, да еще и наказали за непозволительную наглость. Вряд ли двадцать лет в изоляции смогли бы искоренить устои, формировавшиеся веками. Поведение Филиппа доказывало ее правоту. Эрих же вел себя очень странно, как для вампира, и эта мысль не давала ей покоя, отвлекая от всего остального. Она не была наивной девочкой и не верила во всю эту романтическую чушь. Да и не мог вампир испытывать к ней ничего, кроме физического влечения и желания вонзить зубы в ближайшую доступную артерию.
Тогда почему? Почему вместо того, чтобы получить все что нужно и запереть, пока вновь не понадобится, в подвале, он выполняет ее прихоти? Что с ним не так? Может, ему скучно, и он решил хоть как-то разнообразить свои серые будни? Решил поиграть с ней точно так же, как и она с ним? В любом случае, странности Эриха были ей на руку, оставалось только правильно разыграть карты и выйти из этой истории с минимальными потерями.
Если уж предстоит небольшой спектакль, почему бы внимательнее не присмотреться к объекту? У него ведь должны быть положительные стороны. Хоть что-то, за что она могла бы зацепиться, и сделать свой обман чуточку убедительнее.
Что Еву привлекало в мужчинах? Хорошая фигура, симпатичная мордашка и, конечно же, возможность потянуть с них энергию. Мужчины ее расы, к сожалению, не могли удовлетворить всего спектра ее желаний, а вот люди и вампиры – да.
Внешность Эриха ее категорически не устраивала. Она терпеть не могла мужчин с длинными, да еще и вьющимися волосами. А его лицо? Вечно сведенные к переносице брови, непривычного цвета глаза, да и черты какие-то неправильные, слишком заостренные. А взгляд? В его глазах горел такой демонический огонь, что инстинктивно хотелось бежать и не оглядываться. Еще никогда ей не было так неуютно под чьим-то взглядом. Еще никогда она не прятала и не отводила свой. И это ей тоже не нравилось. Желания присматриваться к его фигуре совершенно не было. Никакие кубики пресса не исправят общее негативное впечатление. По всем параметрам Эрих ей не подходил. Кроме одного.
Его энергия. Мощная. Витающая плотным черным облаком вокруг ее обладателя. Она настолько насыщенная, что Еве не нужно на нее настраиваться. Она ощущает ее присутствие каждой клеточкой тела. Оно слишком хорошо помнит, какая она на вкус. Как может за считанные секунды наполнять своей жизненной силой, даря ни с чем несравнимое наслаждение от чувства насыщения. И при этом ее вмешательство не принесло вампиру вред. Его темная энергия все так же пульсировала и била через край, словно к ней никто и не прикасался. Человек бы уже потерял сознание.
И это наводит на мысль, что не все так плохо. На мгновение представила, как это может быть с ним. Он ведь намного выносливее человеческих мужчин, и то, что практически никогда не удавалось с людьми, могло получиться с Эрихом. А насколько вкуснее станет его энергия, заряженная возбуждением, Ева могла только догадываться.
Впервые за время плена посмотрела на него с интересом. И предвкушением. Близость с вампирами в их мире была под негласным запретом. И не только из-за того, что они – враги. На нее можно подсесть. Как на наркотик. Ведь те ощущения, что может подарить такое сильное существо, больше не даст никто. Мужчины ее мира энергетически защищены, а люди слишком слабы. Ева слышала множество одинаковых историй подобных отношений. Их рассказывали шепотом, после не первой стопки виски. С оттенком грусти и ностальгии. Ева слушала их и не понимала, как можно сожалеть о рабстве?
Раньше вампиры умело пользовались своим преимуществом, держа возле себя готовых на все представительниц ее расы. Удобных по всем параметрам: доступная кровь и секс, и ничего не требующие взамен. А если пытались предъявить хоть какие-то права – их просто выбрасывали, как надоевшую игрушку, заменяя на другую, более послушную.
В лаборатории вместе с ней работала женщина, которая до переворота любила вампира. И до того, как у Евы завязались отношения с Алексом, они с ней частенько коротали одинокие вечера в кафе.
Женщина рассказывала. Ева слушала. О дикой зависимости и возможности получать во время близости незабываемые ощущения. Об эйфории от их укуса, когда разум находится в нирване, а тело полностью выходит из-под контроля. О том, как спустя столько лет так и не смогла найти ему замену. Что все по сравнению с ним блекнут. Что такая любовь – это проклятье, за которое она платит одиночеством.
Ева слушала ее и молчала. Она не знала, чем ей помочь. Ева ненавидела вампиров. Сам факт их существования. Из-за них ее детство было сплошным кошмаром. Поэтому не понимала, как можно их любить. За что? За какое-то мифическое наслаждение? Да и о близости хоть с кем-нибудь имела только приблизительное суждение. Уже позже, встречаясь с Алексом, поняла, о чем говорила подруга.
Он не пришел на ее день рождения, Ева напилась и отправилась на поиски приключений. Очнулась в кровати незнакомого мужчины. Человека. Тогда она впервые попробовала тянуть с кого-то энергию во время секса. И ей понравилось. Подобные маленькие приключения вошли в привычку. Став немаленьким секретом от мужчины, считавшего себя первым и единственным в ее жизни.

Ева проходит в галантно распахнутую дверь. Приятно поражают расставленные в огромном количестве свечи и мягкий свет от них, заполняющий спальню. Комната кажется знакомой. Она уже была здесь. Но не в первый раз, когда очнулась после похищения. Знакомый интерьер возвращает воспоминания. Широкая кровать манит чернотой атласных покрывал. Тело отчетливо помнит, как гладкая поверхность дорогой ткани холодит обнаженную кожу. Ева медленно проводит рукой по покрывалу, словно разглаживая несуществующие складки. Эхом в памяти отражается движение наоборот. Ее пальцы, с силой сжимающие в кулак мягкую ткань, и срывающийся с губ стон наслаждения. Ева замирает. Фрагменты прошедшей ночи со скоростью света пролетают перед глазами: сплетенные тела, ее и Эриха. И она не сопротивляется. Наоборот, сама тянется.
Вместо ожидаемой вспышки ярости из груди вырывается сдавленное:
– Ох…
Ева и так догадывалась, что между ними что-то было, и для нее не стало откровением то, что Эрих бессовестно воспользовался ее состоянием. Чего еще ждать от вампира? Он ведь искренне верит в то, что может с ней делать все, что ему захочется, и без ее разрешения. Злило другое. Он выставил ее полной идиоткой, разыграв весь этот фарс с заточением и якобы ее фантазиями.
Что же, если ему нравится выставлять ее дурочкой, она ему подыграет. Легче будет усыпить бдительность.
Ева отводит взгляд от кровати. Если бы могла, рассматривала бы ее бесконечно дольше, лишь бы не совершать лишних движений, лишь бы не переводить взгляд на что-то другое. Но приходится. Молчание в комнате затягивается. Становится неловким. А он не делает ровным счетом ни единой попытки: ни заговорить, ни сблизиться. Проскальзывает шальная мысль: может, он передумал? Но она исчезает, словно дым, стоит Еве обернуться и встретиться с ним взглядом.
Она не знает, что больше ее напугало и заставило инстинктивно отступить на шаг назад. Безумный взгляд, в котором горела столь отчетливая похоть и голод, или ставшая еще более густой и насыщенной пульсирующая энергия. Она не была готова к такому. Казалось, что в подобном состоянии Эрих загрызет ее или разорвет на части. И когда он стал расстегивать пуговицы на своей рубашке, по телу прокатилась волна паники. И даже напоминание, что она уже с ним была и осталась цела, не помогает успокоиться.
Внутренне сжимается, когда острые клыки царапают кожу. Горячее дыхание обжигает шею, и тишину разрывают его слова:
– Мне нравится, как пахнет твой страх, но я хочу, чтобы ты расслабилась! – его голос звучит странно хрипло.
Ева еще слышала его таким. Но она не зацикливается на изменениях в интонациях. И у нее совершенно нет желания разбираться в его «хочу». Клыки в районе шеи заставляют сердце биться сильнее, разгоняя по венам и так парализующий внутренности страх. Не хочется снова впасть в полубеспамятное состояние и позволить ему творить с ее телом все, что заблагорассудится. Возможно, так ему будет проще. Укусил – и получил послушную игрушку. Но ее такая роль категорически не устраивает.
Не успевает найти должный ответ, как в стену рядом с ее головой с треком врезается кулак, и злое:
– Какого черта! – сотрясает воздух.
От неожиданности Ева перестает дышать и, не мигая, смотрит на искаженное от гнева лицо Эриха. И ей совсем не нравится то, что она видит. Злое. Опасное. Страшное. Способное убить существо.
– Не смей выходить из комнаты! Поняла? – он трясет ее за плечи, и лишь когда она кивает, отпускает.
Ева делает судорожный вдох, когда он отстраняется, и буквально вылетает из комнаты. Обхватывает себя дрожащими руками и сползает вниз по стене. Она не понимает, что происходит. Но ни сил, ни желания что-либо выяснять у нее нет. Все меняет женский крик, донесшийся с первого этажа, звон бьющегося стекла и треск разламывающейся на куски мебели.

Ева застывает на верхней ступеньке широкой лестницы, ведущей вниз, на первый этаж. В гостиной неестественно светло. Отмечает распахнутую настежь входную дверь и заливающие комнату солнечные лучи. Разломанный на куски диван, рядом с ним замершее в неестественной позе тело Филиппа и точащую из его шеи иглу с ампулой снотворного, которое ученые из ее лаборатории разработали для борьбы с вампирами.
Разбитое окно, через которое выпала Виолета. Злого, как черт Эриха. И двух девушек, стоящих плечом к плечу посреди гостиной.
– Ева, помоги!
Крик Веты выводит ее из ступора. И хотя все происходит настолько быстро, что не занимает и пары секунд, для Евы это мгновение растягивается в вечность. Она концентрируется, вкладывает в удар всю свою силу и направляет его в сторону Эриха. Видит, как тот пошатнулся, и бьет повторно. Хотя удар приходится по уже пустому месту, снова сосредотачивается. Злое рычание придает сил. Полупустая ампула со снотворным, валяющаяся на полу, там, где только что стоял Эрих, дарит надежду. Он сбежал. Спрятался. С ослабленным вампиром они справятся без труда. Настраивается на следы энергии Эриха и снова бьет. Его крик оглушает. В нем столько боли и агонии, что она невольно отзывается дрожью в ее теле.
Ева отгоняет непрошеную жалость и снова бьет. Вслепую. Наотмашь. Ощущает вспышки силы девочек. И пусть они намного слабее, чем она, втроем они доводят дело до конца. После очередного удара в гостиной становится настолько тихо, что Ева может различить сбивчивое дыхание подруг.
Ева за секунду преодолевает лестничный пролет и бросается в объятья подруг.
- Вета! Мишель! Боже, я так рада вас видеть! Как вы меня нашли?
- Нам подкинули записку. Потом расскажем. Нужно убираться, пока вампиры не пришли в себя. На берегу нас ждет лодка.
Ева кивает. Все, чего она сейчас хочет – это выбраться из этого ада и больше никогда не возвращаться. Если бы она только знала, что именно этому ее желанию так и не суждено сбыться.

Спустя пару часов, лежа на холодном мраморном полу в ванной, она пыталась понять, когда совершила ошибку. Какое ее решение оказалось роковым? Когда впала в ступор от его крика:
– Стоять! – находясь практически у самой двери.
Когда замешкалась буквально на секунду, и этой секунды ему хватило, чтобы отшвырнуть Вету и та потеряла сознание, ударившись головой об стену. А следом за ней устранил и Мишель. Или когда, стоя среди солнечных лучей и глядя на неподвижных подруг, на его рык:
– Назад! – шагнула к нему обратно.
Или когда ударила его еще раз, стоило ему приблизиться к ее беспомощным подругам. Именно тогда она прочитала в его глазах свой приговор.
Как бы то ни было, где бы она не ошиблась, Ева с лихвой рассчиталась за свой промах. Ощутив на себе все прелести общения с разъяренным вампиром. И если перед этим она не хотела, чтобы он ее кусал, то сейчас молилась именно об этом. Чтобы разум отключился, и пусть творит с телом, что хочет.
Но, похоже, в его планы такая милость не входила. Он наказывал ее, заставляя запомнить каждую секунду, чтобы все мгновения въелись в память.
После того, как он от нее отстраняется, еще какое-то время, не двигаясь, лежит на кровати. Просто боится пошевелиться, и лишь когда он выходит из комнаты, встает. Движения отдают болью, но не это сейчас волнует. От чужого запаха, въевшегося, словно паразит, в кожу начинает тошнить. Она сейчас бы убила за возможность принять ванну и стереть с себя все напоминания его присутствия.
Взгляд останавливается на черном мраморном бортике ванной. Цепляется за серые прожилки и застывает на красных вкраплениях на идеально гладкой поверхности. Они столь малы и незначительны, что при других обстоятельствах не обратила бы внимание. Но сейчас, после того, что произошло, они, словно красная тряпка, действуют мощным раздражителем на и так расшатанную нервную систему. Пятна. Едва различимые. Багровые. Словно кровь, въевшаяся в толщу вековой породы.
От такой ассоциации начинает тошнить. Но Ева не в силах отвести от них взгляд. И перевести его на что-то другое. Вокруг зеркала, сплошные. Ни единой поверхности без этого чертового отражателя. А она не хочет на себя смотреть. Боится. Знает, что увидит. И трусливо прячется за нежеланием воспринимать действительность. Словно это все сон. Словно это произошло не с ней.
Но посмотреть все же приходится. Когда дрожащие ноги больше не держат и подгибаются в коленях. Когда пальцы цепляются за тот же мраморный бортик, чтобы не упасть. Когда собственная кровь грязными разводами вливается в черно-серый узор.
Ева стряхивает волосы с лица. Резким, нервным движением стягивает их в пучок. Чтобы не мешали. Не закрывали обзор. В упор, не мигая, смотрит на собственное отражение. И кривится от отвращения. Зрелище еще то. Все тело разодрано когтями, глубоко, до вскрывшихся кровеносных сосудов. Жалкая и растерзанная.
Ева не выдерживает. Вид собственного изуродованного тела вызывает странную апатию. Отпускает руки и все же сползает вниз. По черной мраморной поверхности. На такой же черный гладкий пол. Упирается лбом в колени и закрывает глаза.
Не хочется думать. Анализировать. Сопоставлять. Делать выводы.
Хочется заполнить мысли ничего незначащей ерундой. Или пустотой. Вязкой. Непроглядной. Чтобы ни одна эмоция, ни один рефлекс не пробрался под ее толстый слой, чтобы и остался там – в подкорке. Не просочился на поверхность, въедаясь в ту часть мозга, что отвечала за разум. Заставляя думать. Анализировать. Сопоставлять.
Не получалось.
В воздухе все еще висели его слова. Холодные. Пренебрежительные:
– Все могло бы быть иначе…
Могло бы… Если бы… От такого предположения сводит скулы. И хочется смести рукой идеально выложенные в ряд горящие свечи. Разнести в хлам иллюзию того, что могло бы быть иначе.
Не могло бы… И не должно… Ее разодранное до крови тело тому подтверждение. Хищник остается хищником, какую бы личину на себя не надел. Каким бы цивилизованным не пытался казаться. Природу не обманешь. Она решила поиграть с диким зверем, искренне веря, что такого можно обмануть.
Какой же наивной и самонадеянной идиоткой она была. У нее ведь изначально не было ни единого шанса. Теперь она это понимала. И это понимание обошлось ей большой ценой. Она предпочла бы не знать. Иллюзия возможности давала надежду. А сейчас… Сейчас все изменилось. У него в плену не только она. А и ее подруги. Которых никогда не бросит. Больше нет смысла ее запирать. Сторожить. Пугать собаками. Она и так не уйдет. Без них.

Спасибо за продолжение!
_________________

Мдааа... Эриха лучше не злить
Подруг Евы тоже жаль, теперь придётся расплачиваться всем, а их наш вампир вряд ли будет спасать, значит брату садисту есть где развернутся, в общем ситуация не из приятных
Спасибо за главы
___________________________________

innapavlova Спасибо за комментарий

Ева любому бы не понравилось, что его бьют. Хотя я его поступок не оправдываю.

Спасибо за комментарий

Ирина спасибочки огромное за шикарное продолжение)
___________________________________

Нина спасибо за комментарий

И спасибо, что читаете

 » Глава 10

Глава 10
Можно бесконечно долго себя жалеть. Можно бесконечно долго перебирать в памяти каждый эпизод, каждый фрагмент того, что с тобой произошло. Можно довести себя до затяжной депрессии и саморазрушения. Можно просто сломаться. Или можно попытаться переступить через недавнее унижение и жить дальше. Перетерпеть. Забыть. И вычеркнуть. Словно ничего и не было.

Ева выбирает последнее. В перспективе. В теории. Мысленно цепляется за эту необходимость. Она должна встать и двигаться дальше. Не ради себя. Ее судьба уже решена. По крайнее мере, на тот отрезок времени, пока не надоест.
Она должна помочь девочкам. Ева держится за эту мысль и повторяет, словно мантру. Снова и снова. Она должна... должна выяснить, что упырь сделал с ее подругами. Должна понять, как их спасти. Она должна.
Должна. Но пока мысли – это все, на что у нее хватает сил. Она все еще лежит на полу. Жалкая и раздавленная. Только сейчас отмечает, насколько обжигающе холоден черный мрамор. Окоченевшими пальцами скользит по гладкой поверхности, бессмысленным взглядом провожая нелепое движение: вдоль серых прожилок, вдоль багровых разводов. Как же много крови. К горлу медленно подступает ранее отступившая тошнота. И отвращение. Врожденная брезгливость становится катализатором. И сама не поняла, откуда взялись силы. Как смогла подняться, снова цепляясь дрожащими пальцами за мраморный бортик. Снова упираясь полным горечи взглядом в зеркальную стену. Снова по кругу. Что же он с ней сделал...
Ева отгоняет непрошеную волну жалости. Словно безумная, трясет головой. Она справится! Справится! Она должна! Главное – смыть с себя его запах. Если будет нужно, содрать вместе с кожей. И тогда она справится. Где же они берут воду? Она помнит, как он спасал ее от обморожения в горячей воде. Взгляд упирается в хромированный кран. В подобной глуши абсолютно бесполезная вещь: нет электричества, нет водопровода. Но Ева все же протягивает руку, проворачивает вентиль. И, не мигая, смотрит на мощную струю воды.
– Не стоит! – приглушенный женский тембр врывается в сознание.

Ева вздрагивает. И переводит растерянный взгляд на незваную гостью. Человек. Женщина за пятьдесят. Со слабым подобием приветливости на лице. И стальным взглядом. Она продолжает что-то говорить. Ее слова кажутся размытыми и нечеткими, они достигают сознания лишь рваными фрагментами, не передавая сути. Почему не стоит? Ева пытается возмутиться, когда незнакомка бесцеремонно нарушает ее личное пространство и закрывает кран. Не получается. Из сдавленного спазмом горла вырывается лишь хриплое подобие звука. Оказывается, сорвала себе связки. Неудивительно, совсем недавно ее крики оглушали ближайшие мили сотнями децибел.
Приходится молча выслушать замечание, что горячая вода принесет вред израненной коже. Ее доводы кажутся логичными. Но после случившегося мозг Евы просто потерял способность улавливать разумную информацию. С трудом получается процедить сжатое:
– Плевать!
Плевать на возможные ожоги. И так больно. Плевать на последствия. Ее обмен веществ все исправит. Раны затянутся. Сейчас главное – встать под душ, и смыть с себя въевшиеся в кожу прикосновения.

Но встать под спасительные потоки воды так и не получается. И откуда столько силы в хрупком человеческом существе? Раньше Ева бы без труда отшвырнула нахалку, не позволив даже прикоснуться к себе. А сейчас выслушивает проповедь, что ведет себя как неразумный ребенок и не может скинуть чужие руки.
А все эта чертова слабость. На мгновение приходит мысль подкрепиться. И плевать, что это женщина. Плевать, что она их не трогает, питаясь лишь мужчинами. Плевать на принципы. Это ведь не сложно, и ей станет намного лучше. Ловит взглядом глаза незнакомки, цепляется за ее сознание. И тут же отпускает. От энергии, пробитой, подобно ситу, болезнью, становится еще хуже. И не только физически.
Женщина, даже не заметив постороннего вмешательства, продолжала что-то говорить. Фразами, не достигающими сознания. Пока одна из них не цепляет память определенным сочетанием букв. Не отвлекает от собственной боли и переживаний.
– Мистер Лафар попросил обработать ваши раны мазью. И мне все равно, хотите вы этого или нет.
Лафар. Она раньше слышала эту фамилию. И неоднократно. Эрих Лафар. Он был кем-то весомым в его мире, иначе фамилия бы стерлась в годах и не вспоминалась бы в частных разговорах. В памяти замелькали отдельные фрагменты: папка с биографией семьи Лафар, обнаруженная ею в нижнем ящике письменного стола Алекса. Она тогда бегло пролистала ее, не догадываясь, что когда-то лично придется встретиться с одним из них. Плюс пометка на папке "все уничтожены" не располагала к более тщательному просмотру. Да и искала она тогда совсем другую информацию. И предпочитала не замечать то, что ее не касалось. А стоило. Сейчас бы имела хоть какие-нибудь сведения о своем мучителе.
Ева все же позволяет увести себя из ванной. На десятой попытке и сто первом уговоре. Понимает, что женщина все же права, и ей нужна помощь. Чем быстрее восстановится, тем скорее сможет выяснить, как помочь подругам.

На пороге спальни спотыкается: взгляд замирает на широкой двуспальной кровати. Вид смятых простыней возвращает неприятные воспоминания. Но, все же переборов брезгливость и отвращение, Ева ложится. Позволяет абсолютно незнакомой ей женщине прикасаться к телу. И как бы ни хотелось признавать, но мазь, которую женщина втирала в ее кожу, приносила ощутимое облегчение. И не только физическое. Ева чувствовала, как начала расслабляться, мозг медленно погружался в эфемерное состояние покоя и умиротворенности. Она хотела спросить, с чего это упырь проявил о ней столь необъяснимую заботу, но промолчала. Вряд ли ей ответят. Да и после того, что он с ней сделал, это и не важно.

Ей снится старый кошмар. Преследующий по ночам уже ни один год. Эпизод из старой, забытой жизни. Эпизод, преследующий душераздирающими криками и угрызениями совести. Ей снится ее детство. Последние дни пребывания в лаборатории. Они находятся в своей комнате: Настя, Лиза и Маша. Взвинченные до предела и готовые бороться до последнего вздоха. Настя, последние десять минут в упор смотрящая в одну точку, резко поворачивает голову к подругам и тихо произносит:
– Сегодня!
Девочки молча кивают. Все решено. Заранее. Ими. За них. Понимали, что рискуют, что попытка может провалиться, но выбора не было. Лучше так, пытаясь хоть что-то изменить, чем молча ждать, когда не проснутся после очередного укола.

Они дождались ночи. Их комнаты никогда не закрывались, в этом не было нужды. Выйти из лаборатории могли лишь сотрудники, дверь открывалась после сканирования сетчатки глаза. Да и камеры фиксировали любое передвижение по территории. Настя надеялась на удачу. В последнее время что-то происходило, и на ночь оставалось все меньше охраны. Сегодня она видела лишь одного. Это был их шанс. Выскользнув из комнаты, она нарочно пошатнулась. По ее легенде ей стало плохо. И срочно нужна помощь. Нетвердым шагом, держась рукой за стену, добрела до кабинета Кушнарева.

Как и ожидала – закрыто. Она видела, как профессор, поспешно собравшись, куда-то ушел. Позвала на помощь. Для большей убедительности сползла по стене, имитируя слабость и тошноту. С трудом сдержала улыбку, услышав торопливые шаги. У нее получилось отвлечь охранника от камер видеонаблюдения. Дальше – дело за Лизой и Машей.
Недовольный голос охранника прозвенел прямо возле уха:
- Номер восемьдесят девять, немедленно вернитесь в комнату!
Настя поднимает голову, их взгляды пересекаются. В его – нетерпение и раздражение, в ее – желание выжить и страх за то, что предстоит сделать. Когда он подает ей руку, чтобы помочь подняться, делает резкий выпад и со всей силы бьет в солнечное сплетение зажатым в руке ножом для разрезания бумаги, который удалось стащить из кабинета Кушнарева. А дальше – куда могла попасть: голову, тело, руки. До хрипа и крови, до потери сознания. Отступает на шаг от неподвижно распростертого на полу тела, с трудом сдерживает рвущийся из груди крик: она не хотела. Не так. Чтобы не навсегда. Но у нее не было выбора.
Настя разворачивается и бежит в сторону столовой. Они договорились встретиться там. Длинный коридор в секунду погружается в темноту. Ее это не пугает. Это часть их плана. Значит, у Лизы и Маши все-таки получилось отключить электричество. Находит знакомую дверь, глаза уже привыкли к темноте и без труда выделяют две фигуры в конце комнаты. Молча, боясь нарушить тишину лишним звуком, они ставят стол возле стены. Все тем же ножом Настя пытается выкрутить болты с вентиляционной решетки. На это уходят все собранные в кулак нервы. Кажется, еще минута – и она сорвется в крик. Но из горла вырывается лишь хриплое:
– Да!– когда решетка поддается и с глухим стуком падает на пол.

Хочется завопить от радости. Они почти свободны. У них почти получилось. Радость оседает на языке ощущение беды. Слишком легко. Слишком все гладко. Настя отгоняет неприятные мысли. Нельзя паниковать. Нельзя бояться.
В этот момент понимает, что они не одни. Из глубины комнаты материализуется невысокая худенькая фигурка. Девочка, номер которой Настя не могла вспомнить. И которая часто сидела напротив нее в столовой во время обеда.
– Я тоже хочу.
У них нет времени на споры и разговоры. И совершенно не нужна лишняя обуза. Приняв решение за всех, Настя протягивает руку девочке и ей первой помогает забраться в вентиляционную шахту. Затем Лизе и Маше. В шахте темно и тесно, и они не знают куда ползти. Надеются на удачу. Труба в любом случае выходит на поверхность. И они, не сговариваясь, ползут вперед. Подгоняемые желанием выжить и пониманием невозможности вернуться.

Спустя минут десять под кожу заползает страх и неуверенность. Бесконечный лабиринт с множеством ответвлений, и ни единого потока свежего воздуха. Паника окончательно затмевает рассудок, когда вой сирены оглушает барабанные перепонки. Яркий свет проникает в шахту сквозь многочисленные отверстия. Электроснабжение восстановлено. Их побег обнаружен. Девочка впереди начинает кричать, и это действует Насте на нервы. Если эта идиотка не заткнется, у них нет ни единого шанса.
Окончательно теряет надежду, когда слышит приказ, идущий откуда-то снизу: оставаться на месте, или по ним будут стрелять. Не хочется подчиняться. Хочется ползти вперед, и лучше умереть в этой трубе, чем вернуться обратно в лабораторию. Шепчет застывшим подругам, что нужно двигаться вперед, но те не реагируют. С трудом заглядывает через плечо Маши и понимает причину их ступора. Она видит мертвые, застывшие глаза ползшей впереди девочки и оголенный провод, зажатый в ее почерневшей руке.
От ужаса становится сложно дышать. Настя отворачивается и с трудом глотает воздух. А ведь на месте этой девочки могла быть она, или Лиза с Машей. Любая их них, если бы пошла первой. Но от осознания того, что они живы благодаря ей, становится еще хуже.
- Нам нужно идти дальше!
Лиза машет головой.
– Я не могу! Я больше не могу!
– Можешь, – Настя срывается в крик. – Можешь. Иначе все это зря.
Она готова волоком тащить подруг, но все меняется буквально в секунду. Сетка под ногами прогибается, и Настя падает в образовавшееся пространство. Приходит в себя в ярко освещенной комнате, над ней склонился профессор Кушнарев.
– Настя! – в голосе упрек и еще какие-то эмоции, которые трудно разобрать. – Зачем?
– Я хотела жить...
- Я бы помог!
– Нет..
– Обещал... и помогу. Тебе и подругам. Только и ты пообещай мне. Забудь обо всем, что здесь видела, и не пытайся ничего выяснить. Затеряйся с Лизой и Машей среди людей и никогда не возвращайся в наш мир. Это опасно. Особенно для тебя. Если он тебя найдет, то не пощадит.
– Не понимаю...
- Ты и не должна. Помнишь ваши номера с девочками? – Настя кивнула. – Хорошо. Это важно. Я сделаю вам укол, который понизит метаболизм настолько, что вас примут за трупов. Скажу, что вы погибли во время побега.
Настя хочет спросить, о ком говорил Кушнарев, кто должен ее найти, кого ей стоит остерегаться, но не успевает. Укол в районе сонной артерии вызывает слабость и головокружение. Приходит в себя от дикой нехватки кислорода и ощущения тяжести на всем теле. Открывает глаза и задыхается от ужаса. Пытается пошевелить руками, и разбросать насыпанную на нее землю.

Когда выбирается, чувствует, как от ужаса начинают шевелиться волосы. Кладбище! Оборачивается и натыкается взглядом на табличку восемьдесят девять. Как и говорил Кушнарев, их приняли за мертвых и зарыли, как собак, не заботясь о гробах и других почестях. В паре метров от собственной могилы нашла еще два свежих холмика и таблички с номерами: восемьдесят семь и восемьдесят восемь. Лиза и Маша.

Ева просыпается в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. Снова. Снова этот сон. Когда же она уже наконец-то перестанет видеть эти кошмары? Видимо, никогда. Они въелись в ее сознание и останутся с нею навсегда, как и номер, с виду похожий на маленькую родинку, набитый на затылке и скрытый от чужих глаз шлейфом густых волос.
Ева садится на кровати. И выкидывает из головы остатки сна. Некогда копаться в прошлом и в воспоминаниях. Она чувствует себя значительно лучше. Боль ушла. Порезы затянулись и больше не беспокоят. Пора выходить на ринг. Замечает сложенное на соседнем кресле черное кружевное белье, чулки, платье. Стоящие рядом черные лакированные туфли на высоченной шпильке. Губы саркастически кривятся. Надо же. Упырь, похоже, решил одеть ее на свой вкус. Ну что же, выхода у нее нет. Придется подыграть.

Спустя полчаса, после того, как приняла душ, Ева одевает предложенный им вариант одежды. Элегантностью и не пахнет. Скорее она похожа на элитную проститутку. Но ее это не заботит. Волнует другое: нужно спуститься вниз и поговорить с упырем. Пока она настроена решительно, но кто знает, что будет, когда увидит его собственной персоной. Хватит ли у нее выдержки не сорваться и не броситься на него с очередной попыткой убить? Она не знала.
Как и ожидала, дверь ее комнаты была не заперта. Длинный коридор встретил мягким приглушенным светом мерцающих свечей. На мгновение застыла. И где она будет его искать? Проще позвать, с его слухом он услышит, в какой бы части дома не находился. Но Ева решила этого не делать.

Спустилась на первый этаж в гостиную, которая уже сверкала чистой и порядком. И не скажешь, что совсем недавно здесь крушилась мебель и шла смертельная схватка. Пошла наугад, открывая двери, пока не попала в заинтересовавшее ее помещение. Комната на вид казалась кабинетом. Высокие, в потолок стеллажи с книгами, широкий дубовый стол, камин. И картина над камином. Старинная. И на ней женщина в красивом платье. Сидящая на софе. Блондинка. С подобранными в вычурную прическу волосами. И зелеными глазами. Без сомнения, энергетический вампир. А за ее спиной, чуть поодаль в смокинге стоит Эрих.
Ева разглядывает картину, широко открыв рот, и не может понять, что ее больше беспокоит: женщина, похожая на нее, или надпись внизу: Анастасия и Эрих Лафар.

 » Глава 11

Глава 11

Еще какое-то время Ева смотрит на картину. На странно похожую на нее женщину. На внешне счастливого и, на удивление, не нахмуренного Эриха. На год: одна тысяча восемьсот шестидесятый. Картине явно больше ста пятидесяти лет. Как и женщине, делящей с ней одно на двоих имя. Интересно, кто она? И почему они так похожи? Словно сестры-близняшки.

Столь близкое родство было не возможно. Между ними была пропасть более чем в сто лет. Еве по человеческим меркам было всего лишь тридцать два, а эта женщина – значительно старше. Возможно, она могла быть ей просто сестрой, или, чем черт не шутит – матерью. Ева не знала своих родителей. Не знала, были ли у них до нее дети. Кушнарев всегда молчал, стоило спросить о своем происхождении, он становился раздражительным и поспешно уходил, сославшись на срочные дела. Да, пусть Ева в детстве ничего не видела, кроме стен лаборатории, пусть у нее не было имени, только злосчастный номер, но кто-то же произвел ее на свет. Зачал и выносил. Чтобы потом отдать на растерзание ученым. Возможно, этим кем-то и была женщина с картины. Это казалось невероятным, невозможным. Но в глубине души Ева допускает такую возможность. Иначе чем еще объяснить подобное сходство?

Как-то само собой всплывают, и словно слайды проскальзывают в голове слова Кушнарева:

- Я придумал тебе имя.

- Зачем?

- У всех есть имена.

- У моих подруг нет. И у остальных девочек тоже.

- Так давай придумаем.

- Я не знаю.

- Твоих подруг назовем Лизой и Машей. Сама решишь, кто из них кто.

- А я?

- А ты будешь Анастасией. Нравится?

- Нравится!

Тогда он еще добавил: ты будешь очень на нее похожа. Настя. Тогда не придала значения его словам. Тому, с какой нежностью и теплотой в голосе он их произнес. Примеряя на себя звучание нового имени, она искреннее радовалась, что теперь она будет кем-то, а не обезличенным порядковым номером. Анастасия. Настя.

И вот теперь, спустя десятки лет, вскользь оброненная фраза заставляет задуматься. О ком тогда говорил профессор? На кого она должна стать похожей? И почему? Жаль, что у нее нет возможности найти Кушнарева и спросить его.

Ева с любопытством рассматривает своего двойника с картины. Они действительно очень похожи. Но все же отмечает разницу. Ева более худощавая, тогда как Анастасия на картине имела более упитанные формы. Это сказывается и на лице. У Евы более резко выражены скулы, и более раскосыми кажутся глаза. Но все остальное... Они словно были скопированы друг с друга.

- Кто же ты такая? - Ева отходит от картины и застывает у противоположной стены. Насколько велика вероятность, что Кушнарев ее знал? И Настей назвал Еву именно в честь нее? Если судить по имени, она могла быть из России. Как и сам Кушнарев. А значит, гипотетически они могли быть знакомы.

А еще есть Эрих. Анастасия носила ту же фамилию, что и он. Жена? Это казалось маловероятным, вампиры никогда не связывали свои жизни с энергетическими. Но одна на двоих фамилия говорит красноречивее любых домыслов. Неужели вампир смог настолько сильно полюбить, что не побоялся жениться на женщине, которую никто в его мире не признает равной? И если предположение Евы верно, тогда где она? Почему не живет вместе с законным супругом? Что между ними произошло, и как теперь это скажется на самой Еве?

Не может он не замечать столь явного сходства. Или, наоборот, замечает и именно поэтому так бесится? Видит в ее лице ни когда-то любимую женщину, а чужой проступок? Чужую вину?

Анастасия на картине не кажется счастливой. Несмотря на весь внешний лоск, роскошное платье и массивные украшения. На обеспеченную жизнь. Ева может ее понять. Эрих не лучший вариант в жизни, наоборот, от такого как он нужно бежать подальше. И не оглядываться. Возможно, именно так она и поступила? И если предположить, что гипотетически Ева могла оказаться ее дочерью, то тогда факт измены на лицо. Энергетические не рождались от союза с вампиром. А только от такого же энергетического.

От резкого хлопка двери Ева вздрагивает. Не нужно поворачивать голову, чтобы понять, кем является нарушитель ее личного пространства. Слабое, желтоватое свечение энергетического поля могло принадлежать только человеку.

- Мисс Адамс, хозяин приказал вас накормить.

В голосе женщины нет и намека на любезность. Хоть какое-либо участие. Или каплю заинтересованности. Или хотя бы банальной вежливости. Ничего не скажешь, люди в этом доме гостеприимны так же, как и их хозяева.

Хочется послать незваную гостью куда подальше с ее приказами и пожеланиями. Ответить нелюбезностью на нелюбезность.

Сдерживается. И все же поворачивает голову, пару секунд проводит в режиме узнавания. Ее спасительница с мазью. Та самая женщина, что приводила ее в порядок после издевательства Эриха. Ева редко испытывает чувство благодарности. К кому-либо. А если честно: ни к кому, и никогда. Эта женщина так же не вызывает симпатию. Ева пропускает мимо ушей ее слова и заявляет:

- Мне нужно увидеть вашего хозяина.

На слове хозяин делает ударение. На языке крутятся совсем другие слова, но решает промолчать. В этот раз. Ева хочет с ним договориться, и если для этого будет нужно, она готова проявить весь свой дипломатический талант и терпимость. И даже подружиться с ним, или хотя бы создать иллюзию подобного намерения.

В обычной жизни ее манера поведения отвергает любую попытку сблизиться. Вызывает неприязнь, а порой и отвращение. Ее считали надменной. И предпочитали обходить стороной. Так лучше. Никто не лезет в душу, не выворачивает ее неуместными расспросами. Так проще. Особенно когда есть, что скрывать. Особенно когда та самая душа изломанна и исковеркана.

Но сегодня, на данном этапе жизни, она не может позволить себе подобной роскоши: отвергать людей. Ей нужен был хоть кто-то, кто отнесся бы к ней с теплотой и сочувствием. Кто-то, знающий этот чертов особняк, как свои собственные пять пальцев. Кто-то, кто мог бы снабжать ее информацией. И кто-то, кто помог бы ей и ее подругам сбежать. Ева делает ставку на эту женщину. Поэтому, растягивая губы в подобии улыбки, добавляет:

- А потом я с удовольствием подкреплюсь, - хочется сказать: "тобой", но говорит совсем другое: - Ваш хозяин предупредил о моем не совсем обычном рационе?

Женщина утвердительно кивает.

- Я знаю, кто вы, мисс Адамс. И знаю, что вы едите. Мистер Лафар дал мне четкие указания.

Даже так. Ева оценивающе смотрит на стоящую перед ней женщину. На лице отсутствие каких-либо эмоций. Ни страха. Ни тревоги. Как-никак, общение с вампиром, способным за пару минут высосать из тебя жизнь, должно отражаться на внутреннем спокойствии. Хотя, человек ведь интересное существо: ко всему привыкает. Да и в этом особняке живут монстры и похуже. Чего только стоит сам его хозяин. Интересно, как часто сама эта неэмоциональная особа становилась обедом для таких, как Эрих и Ева?

Вопрос так и остается невысказанным. Женщина разворачивается в сторону двери, и уже выходя, добавляет:

- Ваш обед в столовой. Не заставляйте себя ждать.

Пару секунд Ева смотрит на раскрытую дверь. И решает, что делать дальше. Идти вслед за экономкой не хотелось, в том, что эта женщина ею является, Ева не сомневалась. С другой стороны, нужно поесть. Искать самостоятельно столовую тоже не хотелось. Только сейчас вспомнила то, о чем так опрометчиво забыла. В этом доме, помимо Эриха, было еще как минимум два клыкастых создания. С которыми ой как не хотелось столкнуться в темном коридоре. Решение приходит моментально. Ева выбегает из кабинета. И кричит вслед удаляющейся фигуре:

- Подождите!

Столовая поражает своими размерами – ее с Алексом квартира в Чикаго имела более скромные размеры. Кухонной мебелью из натурального дерева. Черным мрамором на рабочей поверхности. Длинным столом, покрытым белоснежной скатертью. Большим количеством стульев. И одиноко сидящей в конце этого стола молоденькой девушкой. Лет двадцати от роду.

Экономка исчезает, словно ее и не было. Ева остается один на один с хорошенькой девочкой. Которая смотрит на нее, широко раскрыв и так большие светло-карие глаза. Еве даже жаль ее. Столько страха в чужом отражении души она не видела давно.

Медленно обходит длинный стол. И присаживается. Оставляя между ними расстояние в два стула. Ближе и не нужно. Девочку трясет, это видно по тому, как дрожат сжатые в кулак пальцы. Ева пытается улыбнуться и сделать голос поласковее:

- Я не сделаю тебе больно, – и, чуть помедлив, спрашивает: - Как тебя зовут?

- Менди...

Ева пропускает имя мимо памяти. С ее образом жизни это не самая важная информация. Через месяц она и не вспомнит об этой девочке. Все, что ей нужно знать о своей жертве, она уже знает. Энергия девушки яркая и мощная. Такой, если быть осторожной, можно питаться месяцами. Ева настраивается на нее, ловит взглядом взгляд. И медленно проникает в чужое сознание.

Чистая, светлая энергия. Заполняющая каждую клеточку, наполняющая нейроны электрическими импульсами жизненной силы. Настолько вкусная, что Ева не может оторваться. Понимает, что подходит к черте невозврата, но словно наркоман, дорвавшийся до долгожданной дозы, еще сильнее проникает в разум ослабевшей жертвы.

- Хватит! - громкий крик выдергивает ее из чужого сознания.

Ева пару раз моргает, восстанавливая рассредоточенное зрение. С недовольством отмечает чужую руку, с силой сжимающую ее плечо. Сердито сбрасывает ее, но тут же остывает, стоит увидеть результат своих трудов: распростертое тело девушки, без явных признаков жизни.

Тошнота сдавила горло. Она не могла! Не могла настолько забыться!

Женщина, которая привела Еву в столовую, пытается нащупать пульс. Облегченно выдыхает:

- Есть! Слабый, но есть!

У Евы словно груз с плеч спадает. Она не хотела навредить. Правда, не хотела. Единственное, чем может себя оправдать, это тем, что в обычной жизни питается только мужчинами. Они намного сильнее и выносливее. И просто не приспособлена к слабому женскому организму.

И не заметила, что пробормотала это вслух. Экономка сухо бросает в ответ:

- Нам от этого не легче. Постарайтесь завтра никого не убить!

Завтра. Ева горько усмехается. А есть ли у нее это завтра? Ее ведь точно так же может загрызть обезумевший от жажды крови Эрих.

Ева молча наблюдает за попытками экономки привести девушку в сознание. И только сейчас, когда тыльная сторона ее свисающей руки оказывается в поле зрения, замечает огромное количество следов от уколов.

- Что это? - вопрос вырывается сам собой.

Экономка недовольно смотрит на Еву. И нехотя отвечает:

- Эта девушка – кормилица хозяина. Или вы думали, что специально для вас словили человека?

Ева отрицательно качает головой. Нет, не думала. Предполагала, что ей дали горничную. Конечно же, вампиры держат кормилиц, так было всегда. Так удобно. Только раньше использовали таких, как она. А сейчас, во времена изоляции, перешли на людей. Теперь и следы от уколов легко объяснялись: пить кровь из самого человека вампир не мог, человек умирал, и, видимо, кровь просто сдаивали.

От вариаций возможного кормления еще больше начинает тошнить. Ева гонит мысли подальше и пытается сосредоточиться на чем-то другом. И абсолютно не надеясь на положительный ответ, спрашивает:

- Вы передали мою просьбу мистеру Лафару?

Экономка кивает, и сухо говорит:

- Он занят. И зовите меня миссис Элеонора Фаниган.



За весь день Еве так и не удается с ним встретиться и поговорить. Она несколько раз напоминала миссис Фаниган о свой просьбе. И каждый раз получала один и тот же ответ: он занят. Занят. Чем он может быть занят?

Он занят, а она бесцельно потратила очередной день. Ни на шаг не приблизившись к освобождению своих подруг. Миссис Фаниган оказалась женщиной неразговорчивой. И на любой ее вопрос касательно хозяина или порядков в особняке отвечала неохотно и уклончиво. А то и вовсе говорила: это не ваше дело. Но одну важную вещь она таки узнала. Филипп Лафар и его спутница Виолетта покинули пределы особняка. Это упрощало дело, она могла спокойно гулять по дому и не бояться, что за очередным поворотом ее ждет обезумевший вампир. Минус два. Остался только Эрих. Самый сильный из них, но она обязательно придумает, как избавиться и от него. Ведь на каждую силу всегда найдется еще большая сила.

Когда определенное время живешь в постоянной темноте, и единственным источником света становятся только свечи, рано или поздно грань между днем и ночью стирается. Растворяется. Растягивается в сутки вечной непроглядной ночи. Начинаешь привыкать ко всему. К отсутствию какого-либо режима, понятию времени.

Ева стоит в ванной и бездумно проводит щеткой по длинным густым прядям. Зеркало в полный рост отражает все ту же молодую, красивую и уверенную в себе женщину. Какой она была до похищения. Ева кривится собственному отражению. И отворачивается.

Ей не нравится то, что она видит. Не нравится глубоко запрятанная горечь в когда-то искрящихся от простой радости жизни глазах. Не нравится выражение лица. Как бы она не храбрилась. Не отвлекалась на посторонние темы. Как бы старалась не думать о том, что с ней произошло, воспоминания настойчиво пробирались в мысли.

А все эта комната. Как бы долго не гуляла по особняку, пытаясь отыскать место, где Эрих мог бы спрятать ее подруг, как бы долго не избегала возвращения в "свою комнату", усталость приводила обратно туда, куда не хотелось возвращаться.

Ева одевает приготовленный для нее спальный костюм из атласного топика и коротеньких шортиков и, поборов подкатившее к горлу отвращение, забирается под одеяло. Закрывает глаза и молится об одном: побыстрее заснуть. И хотя бы на недолгих восемь часов покинуть кошмар, в котором находится.

Но даже во сне она не находит покоя. Ей снится уже ставшая ненавистной комната. И себя она видит словно со стороны: спящую на боку. Видит мужскую ладонь, длинные тонкие пальцы, скользящие по гладкому шелку покрывала, повторяющего контуры ее тела. Медленные, уверенные движения. Пальцы задерживаются в изгибе шеи и ласково гладят пульсирующий участок кожи. Ева не видит мужчину, но интуитивно чувствует, кому принадлежит эта рука. Паразит даже во сне не дает ей покоя.

Хочется возмутиться, сбросить с себя вес чужой руки, прекратить ненавистные прикосновения, но не может. Тело отказывается подчиняться вопящему про опасность разуму. Наоборот, оно реагирует по-своему. Ему явно нравятся становящиеся более настойчивыми и откровенными прикосновения. Оно бесстыдно выгибается и требует продолжения, растворяя последние попытки разума одуматься в сладостной истоме, растекающейся по каждой клеточке, от кончиков пальцев до корней волос.

Ева просыпается с бешено колотящимся сердцем. И обостренным чувством опасности. Вокруг нее клубится густыми обволакивающими кольцами тьма. У изголовья кровати в кресле, вальяжно раскинув ноги, сидит Эрих. Тело, еще пребывающее во власти пережитого во сне оргазма, моментально сбрасывает с себя остатки слабости и выдает уже привычную на вампира реакцию: страх.

Ева моментально оказывается на противоположной от него стороне кровати. И под самый подбородок натягивает на полуобнаженное тело простынь. Эриха же, похоже, ее поведение лишь забавляет. Его губы кривятся в подобии усмешки. Он встает и направляется к выходу.

- Ты хотела меня видеть? Я жду внизу!

Ева молча кивает. И не мигая, пару секунд смотрит на закрытую дверь.

Ирина благодарю за продочку)
___________________________________

Спасибо большое за продолжение!
_________________

Приветик. ой а я вроде как читала этот роман Уряяя, что ты его опять выложила. Правда тогда я тоже под другим именем была, но была заядливая и преданная читательница Принимай обратно. Очень рада, что дочитаю роман. Спасибки. Побегу вспоминать что к чему
_________________