Светлая полоска Тьмы (ФЛР, 18+)

Присоединяюсь к читателям, поздравляю с новой темой
А спасать-то кто будет героиню? Если планировала попрощаться с жизнью, то или плавать не умеет, или там место такое, где шанс спастись ничтожный Пока больше вопросов, нежели ответов
___________________________________

Лена, добрый вечер, с новой темой и я здесь, присоединяюсь к читателям.

Доброй ночи девочки!!!
Лена, поздравляю тебя с новой темой!!! Желаю здоровья и неисчерпаемой энергии, творческих идей и ярких планов!!! Пусть всё, что ты задумала, исполнится!!!
Присоединяюсь к читателям! Я в теме!!!
___________________________________

Всем привет!

Лена, а открытием новой темы!

Эх, ещё одна неустроенная, битая жизнью деваха, оставшаяся безо всяких якорей в жизни..как специально, прям..одно к одному по закону подлости.. Надо срочно исправлять ситуацию! И ты справишься - я знаю! ))

Количество потенциальных спасителей (ну или как пойдет), представленных в оглавлении, вдохновляет, за героиню я уже меньше переживаю, похоже у неё жизнь налаживается..))

Лена, с открытием новой темы! В читателях!
_________________

Лена, привет. Шабаш тут обещали? Ну или фееричное шоу...
___________________________________

 » Часть I. Яблоко раздора

Три старухи, одна с другой схожи,
У дороги сидят,
И прядут, и сурово глядят
Все такие противные рожи!
Генрих Гейне

_________________

Лена, поздравляю с новой темой!
Твои творения очень интересны.
В читателях

Уже зацепило продолжение требуется очень очень срочно плиз

в читателях

Добрый вечер. Принимайте в читатели

Привет, дорогая!!! Вот и очередь твоего ФЛР пришла)) Поздравляю с началом выкладки . Отмечусь тута, чтоб подглядывать краем глаза)) Я чтец еще тот)))
Больше писец Но начало понравилось! Да и я драконов люблю))) Оформление темы, как всегда очень стильное, спасибо! Удачи тебе, по больше читателей и вдохновения
_________________

И меня в Терем-теремок возьмите!!

 » Глава 1. Сны, явь и сны наяву

2012 год

Алиса бродила по нескончаемым коридорам картинной галереи. Перекрестки и развилки не задерживали её, она интуитивно выбирала, куда следовать, где свернуть, а где придерживаться прежнего курса. Серые стены уходили ввысь. Потолок казался прорехой в космос, темную бесконечность, усыпанную звездами, но при наличии этажей это была лишь иллюзия. С лестницами вообще творилась чертовщина, нельзя было отличить подъем от спуска: стоило ноге коснуться первой ступени, ведущей вниз, как галерея переворачивалась с ног на голову, да так ловко, что не вызывала возмущения вестибулярного аппарата. Полотна были большими, выше человеческого роста, они не висели на стенах, а будто были вмурованы в них. Нижние края рам касались пола, рождая ассоциацию с дверным порогом. Стиль написания — реализм, с фотографической точностью передающий сюжет. Под взглядом Алисы картины оживали: люди на них двигались, разговаривали, и не только люди. Но стоило отвернуться, пройти мимо, как они замирали, и их голоса растворялись в тиши коридоров.
Алиса не помнила, как сюда попала. Сперва ей казалось, что она была здесь всегда, но потом сюжеты некоторых картин разбередили болезненные воспоминания. Она узнала маму в пациентке онкологического отделения, опознала в темноволосом подростке, сидящем на подоконнике классной комнаты, друга детства Воронина, давно покойного, увидела себя, летящей в воду с моста.
Мысли о смерти и потустороннем мире были логичны, но отдавали фальшью. Лабиринт живых картин, как она назвала это место, не ощущался конечным пристанищем, скорее, временным прибежищем или перевалочным пунктом. Ангел смерти с одной из картин подтвердил её сомнения. Мужчина с идеальной симметрией черт бледного лица и скульптурно вылепленной фигурой атлета сидел на камне, скопировав позу врубелевского демона. Его сложенные крылья походили на уплотнившийся до материальной формы сизый дым. Бесконечный ветер за его спиной гнал по серой пустоши тени и трепал пряди черных волос.
«Твое время еще не пришло», — сказало серебро глаз ангела.
— Где я? — спросила она вслух.
«В Лимбе», — ответил мысленно бог смерти и развеялся пылью по просторам Чистилища.
На соседнем полотне три Парки вскинули головы, услышав её голос. В руках Морты блеснули ножницы. Децима подхватила перерезанную нить и ловко завязала узелок. Алиса проследила взглядом за пряжей. Нона все сучила и сучила её, предрекая очень долгую жизнь.
Странно, что подсознание воплотило для коматозных скитаний программиста картинную галерею, а не, к примеру, стойки серверов Силиконовой долины. Но Алиса в детстве посещала художественную школу вместе с одноклассником Вовой Ворониным. Вот у кого был настоящий талант к живописи! Она же считала себя посредственностью на его фоне, с чем он категорически не соглашался, называя её сомнения результатом заниженной самооценки. Но она видела разницу между своими потугами и его экспромтами.
Где-то в коробках, среди школьных вещей, еще хранились рисунки Воронина, в основном её портреты. Стоило ручке, карандашу или мелу оказаться в его ловких пальцах, как её лицо то веселое, то печальное, в профиль, фас, вполоборота появлялось на классных досках, на тетрадных страницах в линию и клеточку, на альбомных листах и ватманах.
Как-то раз она сказала ему:
— Когда вырастим, ты станешь известным художником, а я буду твоей музой и хозяйкой галереи. Ты будешь писать мои портреты, а я их продавать.
На что он ответил с усмешкой:
— Тогда мы будем сидеть без гроша. Твои портреты я ни за что не продам.
Банальный ДТП унес её первую любовь безвозвратно вместе с глупой детской мечтой, но Лимб воскресил и Воронина, и галерею.
Алиса не задержалась у полотна с покойным другом, смотреть на потерянную вероятность счастливой жизни было выше сил. Она малодушно сбежала к другим картинам, не связанным с личными переживаниями и воспоминаниями, но глубины подсознания тоже способны шокировать и бередить душу. Лимб — царство бреда, потаенных страхов и желаний, пророчеств и откровения богов, поди разбери, о чем повествуют сюжеты мира снов. Она и не пыталась вникать и анализировать, просто бродила и впитывала, постигала и отвергала, останавливалась и проходила мимо, восторгалась, хмыкала, возмущалась и снова сбегала. Сюжетов было множество, но отметим лишь те, что закрепились в её памяти.
На картине «Свет» два солнца ослепительно сияли на фиолетовом небе. Синий океан дрожал бризом. Белый песок сливался с телами нагих женщин, образовавших круг у кромки прибоя. Стройные и высокие, укрытые лишь косами всех оттенков пламени, они двигались в такт пению, споря тягучей грацией с водой. Их совершенные голоса, словно ловкие пальцы арфистки, задевали струны души Алисы, хотя слов песни она не понимала.
Полотно «Вильколак» изображало крупного волка, крадущегося по зимнему лесу. Серая шерсть оборотня серебрилась в свете полной луны, глаза горели желтым. Вдали, над верхушками деревьев на фоне звездного неба чернели башни старинного замка.
Картина «Неповиновение» открывала окно в Древний Рим. Величественные храмы и патрицианские дворцы на холмах презрительно взирали на лачуги плебеев в низинах. Меж мраморных колонн перистиля знатный римлянин в белой тоге отчитывал сына. Монолог шел на латыни, которую Алиса не изучала, но недовольство в интонациях и выражении лица старшего патриция говорило о едва сдерживаемом гневе. Под натиском родительских сентенций голова юноши склонилась. Светлые локоны, упавшие на лицо, не позволяли рассмотреть черты, но Алиса не сомневалась, что провинившийся очень красив. Ей стало жаль отпрыска строгого родителя, она даже позавидовала себе, что росла без отца, чему удивилась, ибо всегда ощущала некую ущербность из-за однобокого воспитания.
Не желая и далее бередить гнойник безотцовщины, Алиса перешла к картине, которую тут же нарекла «Всадница дракона». На ней черный дракон уносил женскую фигурку в облака. Чешуя былинного ящера в лучах восходящего солнца отливала багрянцем. Алиса помахала всаднице рукой, желая оказаться на её месте.
На полотне «Изгои» звездолет таинственных пришельцев завис на орбите голубой планеты. Шесть фигур в бесформенных балахонах собрались у обзорного экрана. Глубокие капюшоны скрывали их лица. Они о чем-то спорили на гортанном языке своей расы. Без слов было понятно, что «балахоны» строят планы экспансии древней Земли.
Алиса пошла дальше и остановилась у картины «Магнат», именно этот титул пришел на ум, когда она рассматривала мужчину средних лет в черном камзоле и ботфортах. Аристократ расслаблено сидел в кресле у камина. Лежащая на подлокотнике рука сжимала оловянный кубок. Полуприкрытые веки придавали волевым чертам умиротворенности. Магнат времен Речи Посполитой отдыхал, его совсем не заботил трагизм полотна напротив.
На картине «Узник и инквизитор» истерзанный, искалеченный пытками мужчина едва дышал на куче гнилой соломы. Над ним склонился монах в коричневой рясе. Палец иезуита испускал свет, разгоняя мрак узилища. Странно, что беспощадный к еретикам служитель культа пользовался осуждаемой и всюду искореняемой его орденом магией. Алиса хмыкнула на двойные стандарты карающей длани закона, неважно, божьего или мирского. Вздохнув над судьбой жертвы произвола, она продолжила променад по галерее.
Следующей остановкой стала картина «Принуждение», на ней рыжеволосый эльф страстно обнимал полураздетую шатенку. Фигура женщины показалась знакомой, Алиса не видела её лица, обращенного к любовнику, только ухо, отнюдь не эльфийское. В позе женщины была вялость, она то ли очень устала, то ли находилась под гипнозом. Алисе стало тошно, она поспешила прочь, боясь взглянуть на соседние полотна, но не сдержалась.
На картине «Гон» Аполлон преследовал юную деву, почти ребенка. Колесница, запряженная пегасами, ожидала хозяина в стороне. Девочка застыла на краю обрыва, хрупкие плечи дрожали, но взгляд полнился решимостью. Она шагнула в пропасть, предпочтя смерть насилию. Крик отчаянья потонул в шуме прибоя. Волны погребли изломанное тело.
Алиса побежала. Картины сливались в пестрые пятна, размазанные по серости стен. Лестница возникла внезапно. Ноги перебирали ступени, спеша доставить её на следующий этаж. Подъем привел к очередной развилке. Она выбрала коридор, начинавшийся картиной «Некромант и Баба-Яга». Узловатые пальцы изображенного на ней старца походили на ветки, кожа изобиловала язвами и гнойниками, но он показался ей более привлекательной личностью, чем бог любви, склонный к педофилии. Некромант варил зелье в котле под присмотром такой же безобразной старухи, он подмигнул запыхавшейся Алисе, ощерившись зубами-иглами. Она послала ему воздушный поцелуй и продолжила путь.
Новый коридор встретил картиной «Дуэль». Эльф, любовник одурманенной женщины, сражался с черным драконом, где-то потерявшим свою наездницу. Будто в замедленной съемке противники кружили на грудах битого кирпича. В руке эльфа лучом света сиял меч, высокое чело украшал тонкий серебристый венец с тремя голубыми камнями. Мысленно пожелав дракону победы, Алиса перешла к следующему полотну.
На картине «Воин» в клубах пыли, поднятой копытами множества лошадей, прямо на неё летел бритоголовый элеар с длинным чубом и шашкой наголо. Он что-то кричал на чужом языке, вроде бы польском, то ли боевой клич своего полка, то ли требовал убраться с дороги. Она испуганно отскочила к раме, но всадник не промчался мимо, так и продолжал скакать на переднем плане картины. Переведя дыхание, Алиса отправилась дальше по коридору, изобиловавшему батальными сценами.
На полотне «Последняя битва» сражались люди и невероятные монстры. Кто кому враг, сложно было понять, часть монстров выступала на стороне людей. Бурые лужи и алая кровь уже запятнали снежную белизну высокогорной долины. В центре событий двенадцать женщин, держась за руки, образовали круг. Подняв лица к солнцу, они плели сеть смертельного заклятия, целью которого был бронзовый дракон.
Вздохнув о жертвах извечной борьбы условного зла с условным добром, Алиса перешла к полотну «Поединок двойников». На нем два воина, похожих, словно близнецы, сошлись в магическом поединке в пустынной долине среди бурых камней. Тучи нависли над ними низким куполом. Ветвистая молния, предвестница бури, разорвала горизонт.
Не став досматривать поединок, Алиса повернулась к картине «Ловушка», единственному из всей экспозиции статичному сюжету. Картина не ожила под взглядом хозяйки галереи. Вечный восход над поляной в лесу не тревожил ветер, не тормошил листья в кронах деревьев, не гладил травы, не сбивал капли росы с колокольчиков, не доносил запах раннего утра, свежей прохлады в преддверии жаркого дня. Посреди неподвижной поляны застыли двое: черный дракон, опутанный сетью заклятия, и эльфийская королева. Их бой прерван, пойман в капкан безвременья — дракону не погибнуть, а королеве не победить.
Черный мифический ящер встречался на мнжестве полотен, он будто преследовал Алису, меняя обличья, но она неизменно узнавала его то в древнеримском юноше, то в польском аристократе, даже Вовка Воронин казался перевоплощенным драконом. Были еще два персонажа, попадавшиеся довольно часто. Первый — старик-некромант, он же рубака-элеар, он же узник инквизиции, он же маг, сражавшийся со своим двойником, драконом-перевертышем. Второй была огненно-рыжая эльфийка, едва уловимо похожая на Алису.
На картине «Пепел» эльфийка стояла на коленях посреди пустыни. Перепачканная сажей с ног до головы, она сверлила взглядом крупный бриллиант, сиявший в лучах полуденного солнца на её ладони. Казалось, её не трогали ни стоны раненых, ни обожженные трупы людей и эльфов, усеявшие Долину смерти, место битвы во имя возмездия. Бессмысленное сражение, приведшее к кучке пепла у её ног — итог убийственной самонадеянности. Что теперь ей другие, когда Его больше нет?
— Ты не оставишь меня! — В изумрудных глазах развезлась бездна одиночества и боли, но грязные пальцы неистово сжали камень. — Слышишь, Смерть, тебе не отнять его у меня! Никогда!
Душевная боль потерявшей возлюбленного женщины передалась хозяйке галереи, опрокинула, завертела, подняла к звездному потолку и выбросила из Лимба.

***

— Где я? — просипела Алиса едва слышно, после интубации говорить было больно.
— В клинике Одинцова, — ответил склонившийся над ней мужчина.
Белову встревожило пребывание в частном лечебном учреждении. Упомянутую клинику построили совсем недавно, открытие состоялось год назад — громкое событие по меркам их города. Рекламное агентство, в котором она работала системным администратором, делало Одинцову проспекты с видами помещений и перечнем услуг, цены стратегически не упоминались.
— Позвольте представиться, профессор Криштовский, Евгений Львович, ваш лечащий врач, — отрекомендовался мужчина средних лет с улыбчивым лицом и импозантной сединой на висках, солидности ему придавали очки в дорогой оправе.
— Почему я здесь?
— Вас к нам перевели из четырнадцатой городской больницы. Вы были в коме. У вас черепно-мозговая травма, пара трещин в ребрах, остальное — мелочи. В целом картина обнадеживающая. При должном уходе скоро поправитесь.
— У меня нет денег на лечение здесь.
— Не стоит беспокоиться. Все оплачено.
— Кем? — У Беловой не было богатых родственников, да и родственников вообще, состоятельных друзей тоже, кроме, пожалуй, Аллы Плетневой, с которой она уже пару лет не виделась. Бывший шеф, он же бывший одногруппник, Яков Ревский оплачивать такую роскошь не стал бы даже из чувства вины, сам был в долгах как в шелках.
— Не знаю. Я врач, а не бухгалтер. Не об этом вы должны сейчас думать, в вашем состоянии главное — покой и отдых для скорейшего выздоровления. Отдыхайте, Алиса Сергеевна, набирайтесь сил. Я загляну к вам вечером перед уходом, — пообещал Евгений Львович и очистил помещение вместе со свитой интернов.
Белова осмотрела палату, большая и светлая комната была рассчитана на одного пациента и напоминала номер приличного отеля, милые акварели скрашивали однообразие оштукатуренных стен, но внушавший оптимизм облик интерьера не развеял её тревогу. Она понадеялась, что на внешней стороне двери не нарисована шестерка, после неудавшейся попытки суицида за ней должны были присматривать как за чокнутой.
К своему глубокому сожалению, Алиса имела врожденный психический недостаток, эмпатию. Надежда Белова заметила необычность дочери еще в период кормления грудью. Любая негативная эмоция матери тут же заставляла капризничать и хныкать ребенка, а позитивная — вызывала милый лепет, агуканье, смех и крепкий сон. Надежда посчитала это типичным для связи матери и дитя, которые совсем недавно были единым целым, но, когда Алису отдали в ясли, эмпатия стала катастрофой. Воспитательницы жаловались, что её ребенок нарочито избегает общения с другими детьми, стоит кому-то расплакаться, плачет следом, криком отвечает на их замечания.
В три года с Алисой случился приступ, противоречивые и яркие эмоции детей довели её до кататонического ступора. Психиатрическое обследование ни аутизма, ни шизофрении, проявляющейся, как правило, у взрослых, не выявило, но на учет Алису поставили. Работающей матери-одиночке пришлось забрать эмоционально нестабильного ребенка из яслей.
Пока Беловы жили в общежитии, за девочкой было кому присматривать, соседки по этажу и многочисленные приятельницы Надежды нянчились с ней. Но когда их неполная семья получила квартиру, как матери-одиночке Беловой вручили ордер вне очереди, Надежда вынуждена была отправить дочь в детсад. К тому моменту Алиса уже научилась отличать свои эмоции от чужих, именно тогда и был заложен первый камень Великой охранной стены в её сознании.
День за днем, не жалея душевных сил, одержимая стать нормальной, такой как все, эмпат сооружала преграду для своего дара. Барьер возводился медленно, под натиском чужих эмоций кладка порой обрушалась. После таких ЧП Алиса замыкалась в себе и страдала от кошмаров. Лишь от Воронина она не отгораживалась, от него исходило только тепло, согревавшее её неокрепшую душу.
К четырнадцати годам строительство Великой охранной стены завершилось, Алиса стала уравновешенной девушкой, такой как все, на первый взгляд, разве кто-то распознает под обликом пусть и нелюдимой, но вполне ординарной особы ходячий полиграф. Эмпат оставила в Стене крохотную калитку, как страховку от лжи окружающих, которую приоткрывала каждый раз при знакомстве с новым человеком. Для Криштовского она исключения не сделала.
Алиса не сомневалась в квалификации профессора, но доверием не прониклась. Евгений Львович скрытничал, даже откровенно врал. Он точно знал, кто положил её в клинику Одинцова, но не сказал. Криштовский чего-то или кого-то боялся.
Первым кандидатом в таинственные благодетели стал биологический отец. Надежда Белова о нем не распространялась, вообще старалась не касаться этой темы. Алиса сама придумывала образ отца: в детстве это был летчик или военный, герой, погибший за родину, в подростковом возрасте — негодяй, бросивший соблазненную девицу, узнав о беременности. Ей категорически не хотелось думать, что своим появлением на свет она обязана насилию. Лишь перед смертью Надежда исповедалась, что в молодости пережила странный случай амнезии: вышла однажды из дома и пропала, вернулась через месяц, что происходило в этот период, вспомнить не смогла. Медосмотр выявил беременность, и она решила рожать вопреки всему.
Эта невероятная история в некоторой степени прояснила, от кого Алиса унаследовала эмпатию и прочие аномальные таланты. Таинственный гипнотизер стер похищенной для любовных утех девушке память, спасибо, не убил. Но зачем такому отцу искать нежеланную дочь через тридцать лет и лечить в частной клинике? Ответ — незачем. Другие версии были гораздо хуже: квартирные аферисты, донорство органов и прочая ерунда, толкавшая к побегу, пока благодетель не объявился.
Белова сорвала дрожащей рукой электроды датчиков и встала с кровати, вернее, попыталась, ноги её подвели. Лежа на полу в позе зародыша, она бессильно наблюдала, как в палату врываются медсестра и Криштовский. Они синхронно подхватили её и уложили обратно.
— Ай-яй-яй, Алиса Сергеевна! Я же просил вас отдыхать. — Профессор передал медсестре ампулу.
— Что это? — удивляюсь беспокойная пациентка, когда игла шприца проколола кожу на плече.
— Успокоительное, оно поможет вам расслабиться и отдохнуть. Сон пойдет вам на пользу, — ласковый голос Криштовского убаюкивал.
Потолок стал вращаться, увеличивая скорость на каждом витке. Алиса смежила веки, борясь с головокружением, и провалилась в глубокий сон без сновидений.
Через два дня утомительного лежания профессор позволил Беловой покидать койку самостоятельно. Первым делом она решила вымыться. Несмотря на пропахшую медикаментами атмосферу клиники, её преследовал фантомный запах тины. Санитарка Марина помогла раздеться и заставила нацепить полиэтиленовый чепчик, чтобы не намочить повязку.
— Иди, Мариша. Дальше я сама. — Физическая немощь вгоняла Алису в стыд.
— Нет. Вы еще слишком слабы, вдруг в обморок упадете. Проф мне потом голову оторвет и на зачете завалит. — Марина имела в виду Криштовского, днем она была его студенткой, а по вечерам зарабатывала под его чутким руководством на учёбу.
После душа Алиса все же уговорила санитарку оставить её одну.
— Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, — прошептала она, вытирая использованным полотенцем запотевшее зеркало, но визуальный диалог не задался с первого взгляда, отражение походило на восставшую из гроба.
Алисе остро захотелось стать прежней, такой, какой была до смерти мамы, до института, до гибели Вовки, вычеркнуть эти годы из жизни, забыть и следы стереть. Будто потакая её желанию, кожа «покойницы» обрела здоровый оттенок, круги под глазами растаяли, губы налились краской, словно невидимый художник раскрасил её портрет.
Стиснув зубы, чтобы не закричать, Алиса ухватилась за край умывальника. Превозмогая внезапную тошноту, она завесила полотенцем «мерзкое стекло». Вдох-выдох, еще раз — дыхательные упражнения на расслабление, наследие давних занятий йогой, отогнали тошноту, но беспокойство не уняли.
— Алиса Сергеевна, с вами все в порядке? — постучала в дверь Марина.
— Да, — коротко, чтобы не выдать дрожь в голосе, ответила Белова.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Скоро выйду, только зубы почищу.
Пока Алиса работала щеткой, полотенце с зеркала не снимала, опасаясь нового приступа галлюцинаций. Прополоскав рот и умывшись, она нашла в себе храбрость сдернуть завесу, нельзя было оставлять её так, возникли бы вопросы, абсолютно ей ненужные. Она бросила полотенце на пол, избегая смотреть в зеркало, толкнула дверь и шагнула в палату, где Марина заканчивала перестилать постель.
— Ой! Алиса Сергеевна! — Всплеснула руками санитарка, уронив наволочку. — Вы так хорошо выглядите, прямо другой человек!
Замаскировав удивление недомоганием, Белова отшутилась первой пришедшей на ум фразой:
— Чистота — залог здоровья.
Марина подхватила VIP-пациентку под локоть и довела до кровати. Алиса не сопротивлялась, её действительно пошатывало. Она улеглась, выжидательно наблюдая за уборочными метаниями санитарки.
Девушка была ей симпатична, со своей русой косой до пояса и минимумом декоративной косметики Марина будто пришла из другого времени. Алиса не считала себя ретроградкой, не уподоблялась старушкам, сетовавшим на молодежь, но ей была приятна простота Марины как душевная, так и внешняя. Она искренне, по-доброму, завидовала студентке мединститута. Мать Алисы питала надежды, что дочь осуществит её мечту, получит высшее медицинское образование. Беременность и забота о необычном ребенке не позволили Надежде пойти в институт. Но какой из эмпата врач — мазохист высшего порядка.
Наконец-то санитарка покинула палату, тихо притворив за собой дверь. Алиса попыталась уснуть, но сон не шел. Овцы не поддавались счету, разбегались, разгоняемые беспокойными волками-мыслями. Пяти попыток хватило, чтобы закончить пастушью канитель. Фонари за окном наполняли полату призрачным светом. Пожелтевший клен отбрасывал причудливые тени на потолок, они то замирали, то играли таинственную пантомиму под порывами ветра.
Алиса вздохнула в очередной раз, не первый и не последний с момента инцидента с зеркалом. На дворе стоял золотой октябрь, самое время бродить по парку, разбрасывая листья ногами, играть в футбол каштанами, как они делали с Ворониным, возвращаясь из школы. Из-за осенних забав их путь домой порой затягивался до сумерек. Но детство прошло безвозвратно. Взрослая Алиса лежала в частной клинике и гадала, сошла с ума или нет. Она коснулась губ, желая подтвердить или опровергнуть галлюцинации, кожа была гладкой.
Белова заставила себя подняться. Босиком, искать шлепанцы в потемках — мешкать, давая лишнюю возможность страху взять верх, она дошла до ванной, включила свет и зажмурилась, но не от резкой смены освещенности, от страха, все-таки догнавшего её и без задержки на поиск обуви. На выручку пришла злость на собственную трусость, Алиса открыла глаза, из зеркала на неё смотрела цветущая, пышущая здоровьем девушка. Она испугалась, что окончательно сошла с ума, стойкие галлюцинации — признак шизофрении, но искреннее удивление Марины давало надежду, что отражение в зеркале не результат субъективного восприятия, а объективная реальность, попахивавшая чертовщиной.
К чертовщине Алисе было не привыкать, странные вещи порой с ней случались, но чуду не помешала бы контрольная проверка. Подопытным стало бледное пятнышко шрама над левой бровью. Алиса сконцентрировала взгляд на детской памятке о ветрянки, представляя, как шрамик исчезает. Желаемое исполнилось. Поиск разумного объяснения увяз в физической слабости, в глазах потемнело. Падая, она капитально приложившись многострадальной головой об угол душевой кабины и потеряла сознание.
Утром последовало наказание за несанкционированные ночные эксперименты: отныне днем в палате беспокойной пациентки дежурила сиделка, а ночью наступал черед снотворного.

_________________

Спасибо за продолжение! Вот это да! Алиса ведьма что ли? Посмотрела, подумали и похорошела в раз! Всем бы так!