Унтерменшен (ИЛР, 18+)

Да, у Леонхарда появилась зацепка. Так что на этот раз Алис вмешалась кстати.
Галина, спасибо за отзыв!
_________________

 » 14.Унтерменш

4

Звонок расставил все по местам.
Сказать, что я был вне себя, — это не сказать ничего. Шел десятый час. И столько времени потратить впустую! А ведь мог бы позаниматься с Асти в клубе собаководов, сходить на футбол, отдохнуть в пивной или с Чарли...
Успокоившись сигаретой, я вернулся в кабинет.
Адельберг снова игрался с футляром и увлеченно беседовал с Алис. Та слушала внимательно, кивала.
— ...самого столько раз предостерегал не делать перепланировку. Клянусь, я верю в Бога, в то, что Им создано, и что можно пристрелить. Но налицо факты, которые самого матерого скептика поставят в тупик. Это происшествие — одно из таких... О, герр Шефферлинг, я как раз рассказывал фройляйн, что...
— Мы уезжаем, — бросил я Алис: — Собирайся.
— Как? Уже? — опешил Адельберг. — Вы разве разобрались в деле?
— А должен был?
— Не понимаю...
— Я тоже. В одном уверен наверняка. В отличие от вас, инспектор, у меня много дел и мало свободного времени. Так что прощайте. Счет пришлю позже. А на будущее, если вновь станет скучно и захочется развлечься — в отставке чего не бывает, правда? — займите себя хотя бы... этим!
Я взял с полки фаллического африканского божка и впечатал в стол. Замешкавшуюся Алис толкнул в спину, чтобы не глазела, а пошевеливалась.

— Что случилось? Мы не можем так уехать! — Алис резко остановилась, высвободила руку.
— Мы? Ты что возомнила? Я сказал, уезжаем!
Она достала из сумочки вызывной колокольчик с узором, и жемчужными вставками:
— Это я взяла у хозяина дома. Дети играли и нашли несколько дней назад недалеко в зарослях хмеля. Здесь грязь видна в орнаменте, видите? То есть его толком и не промыли. Краузе же утверждал, что колокольчик потеряли еще прежние владельцы.
— Тебе было сказано держать язык за зубами. Кто позволил болтать в моё отсутствие?
— Колокольчик серебряный! Блестит, аж сверкает, – упорствовала Алис, говорила скоро, с огнем в глазах. — Вы не поверили Петру, что он видел силуэты и огни в окнах по ночам, а он их на самом деле видел. И не только он. Стук в разных частях дома слышала прислуга, хозяйка, дети, сам Адельберг! Знаете, почему он перенес детскую со второго этажа? Потому что в прошлый вторник возле спальни дочерей раздался такой страшный грохот и стон, будто загремели «доспехи самого дьявола». Девочки так и сказали: «доспехи». Доспехи, вот в чем дело!
— Слушай, — начинал раздражаться я, — суеверия, волшебство, звуки по ночам... Дочь хирурга, а несешь бред! Ты позоришь имя своего отца. Пошевеливайся, если не хочешь добираться сама!
В конце коридора появился Адельберг:
— Леонхард, постойте, — окликнул он с улыбкой. — Право, что за ребячество с хлопаньем дверьми? Ваши эмоции объяснимы, разрешите, и я все объясню.
— Мотивы и побуждения ваших фантазий мне не интересны. Я все сказал.
— Так. Я старше по званию, в конце концов. Пять минут. Не больше. Считайте, это приказ, криминалькомиссар.

Объяснения — удивительные, но не неожиданные — затянулись больше чем на пять минут. Спустившись, я не увидел Алис. Холл намывала женщина в темном платье прислуги.
— Фройляйн Алис ожидает на улице? — осведомился я.
— Так ее нет, — ответила женщина. — Ушла.
— Как ушла? Давно?
— Да минут как двадцать. Попросила сапоги, лампу… — женщина выжала в ведро тряпку и указала на окно, в сторону леса: — Туда пошла. Спросила, далеко ли отсюда кладбище, и ушла.

Дождь кончился, ветер стих, и проглядывающая из-за туч луна слабо, но освещала дорогу. По обе стороны торчали кресты, мохнатые от плюща обелиски и надгробия. Где-то еще читались имена и даты, но по большей части из-за известковых разводов и мха трудно было что-то различить.
Я ориентировался на очертания высокой постройки впереди — старой часовни. Левее проступало строение ниже, но помпезнее, с фигурами на куполообразной крыше — фамильный склеп фон Ашеров.
Вначале я хотел уехать один — впредь унтерменшен была бы умнее и покладистей. Проклятое славянское упрямство! Неужели так сложно делать, что говорят? Руководствоваться здравым смыслом, разумом, а не внезапными порывами...
Но потом я подумал: ведь ночью, в заброшенном нелюдимом месте с хрупкой девушкой могло приключиться что угодно. На мокрой траве так легко поскользнуться и удариться виском о надгробие, свернуть шею, сгинуть бесследно...
От глухого крика с вяза тяжело вспорхнула птица, окатив меня брызгами с листвы. Крик повторился, еще отчаяннее и дольше. Кричала явно Алис.
Я бросился к склепу.

Внутри на полу огненными брызгами горела разбитая масляная лампа. Света хватало, чтобы видеть, как крепкая фигура в темном дождевике с остервенением душила Алис, вдавливая ее в пыльную плитку. Унтерменшен отбивалась совсем обессиленно. Подождать надо было всего минуту…
— Слезь с нее, — сказал я. Щелкнул затвор. — Руки подними. Так. Теперь поворачивайся. Медленно!
Я был удивлен, узнав исцарапанное лицо. Тяжело дыша, шмыгая носом, на меня с нескрываемой яростью смотрела... Агата.
— Фрау?.. Что же такого натворила моя помощница?
Вместо ответа скотница состроила гримасу еще страшнее и с воплем бросилась на меня. Отшагнув в сторону, я ударил ее рукояткой пистолета по затылку, крепко схватил за ворот и отшвырнул к стене. Скотница тяжело сползла, замерла без движения. Я крепко связал бешеной корове руки поясом собственного плаща, прощупал шею на всякий случай. Пульс был.
Алис дрожала у ног статуи Девы Марии, кашляла и держалась за горло.
— Страшно? — Я помог унтерменшен подняться.
Она закивала.
— Нет, это еще не страшно. Страшно станет, когда мы вернемся домой... Что ты здесь делаешь, дрянь?!
— Т-т-там... Я же г-г-говорил-ла... — просипела она. Толком было не понять, на что показывала: на ступени в полу, каменную кладку с распятием или поросшую травой дыру в потолке.
— Снаружи жди, — велел я, заметив под распятьем гроб. Пыльная прогнившая крышка валялась рядом.
Внутри оказалось то, что меньше всего ожидал увидеть в гробу: ковер, несколько картин — так же скрученных, пару набитых мешков. Один я развязал, из него посыпались вилки, ложки, молочник, статуэтки, подсвечники и прочая утварь.
— Сказал, снаружи жди. Прекрати скулить!
Я обернулся к Алис, но... никого рядом не было. Я мог присягнуть, что слышал не то скрежет, не то шорох. "Крысиная возня" , — подумал я, и осветил фонариком ту часть склепа, куда не доходил свет осколков лампы. Шагнул ближе и сразу же отплевался от паутины, налипшей на лицо.
Крыс не заметил, зато увидел белый каменный саркофаг со ржавыми ручками-кольцами.
Бог свидетель, я сохранял хладнокровие в таких передрягах, что никто и никогда бы не усомнился в отваге Леонхарда Шефферлинга. Но даже мне стало не по себе, когда донесся хрип, а из щели между основанием и чуть сдвинутой каменной плитой появилась рука...
Я был готов выпустить полную обойму. Но вовремя заметил, что пальцы "нетопыря" в запекшейся крови.
Не без усилий сдвинул тяжелую плиту и посветил внутрь саркофага. Луч выхватил сначала пыльный беззубый череп, какие-то лохмотья, затем перекошенное лицо с подтеками от слез.
Вспомнилось фото, что показывал Адельберг:
— Мориц? Мориц Краузе?..

_________________

Здравствуйте! Я в читателях, очень интересное развитие событий ☺️

Александра, рада приветствовать Вас. Спасибо!
_________________

 » 15. Унтерменш

5

Полночи ушло на то, чего якобы так не терпел майор полиции Вильгельм Адельберг: «снующих чужаков в форме» и «бесцеремонных вопросов». Несмотря на хлопоты, хозяин сиял. Шутка ли, один найденный Вермеер составил бы достойную конкуренцию мифическому "Картье". Так что материальная благодарность была более чем щедрой. Алис от своей доли отказалась, но попросила отослать письмо Петра домой и показать остарбайтера доктору. Так что «Виктория» улыбнулась каждому по-своему.

Адельберг настоял, чтобы мы остались переночевать в доме. Я согласился, рассчитал, что если уехать пятичасовой электричкой, то вполне успею забежать домой, смыть сельское благоухание, выгулять Асти и переодеться перед службой.
В небольшой мансардной комнате догорал камин. Алис дрожала в кресле, завернувшись в одеяло. Перед ней на столике стоял поднос с заветренным ужином, ромашковый чай и мед. На полу — дымящаяся ванночка.
— Холодно? — протянул я фляжку.
— Н-н-нет. Н-нервы… Спасибо, мне ук-кололи что-то.
— Без возражений.
Она глотнула – поморщилась, замахала рукой. Сипло спросила:
— Пришли п-п-показать, что есть страх на с-с-самом деле?..
— Ни то, ни другое, — улыбнулся я, — потому что чуть раньше было: поможешь – не трону. Так что пришел я, во-первых, напомнить, что без четверти пять — ни секундой позже — ты должна быть собрана. А еще, скажем так, я оказался в плену одного единственного слова «знать»[16]. Краузе, склеп, серебряный колокольчик. Как ты связала это? И откуда знаешь про футляры "Картье"?
— У п-п-папы была золотая зажигалка "К-к-картье". П-подарок... А все остальное... Было бы что рассказывать...
— И все же?
Я сел в кресло напротив, выжидающе смотрел. Алис потрогала краснеющие скулы:
— Помните, Адельберг пос-с-советовал управляющему поднимать давление кофе вместо уксусных примочек? Стало быть, давление было н-низкое. Но уксусом, наоборот, сбивают высокое давление. Да и сам Краузе вел себя странно... Просится к новым хозяевам, соглашается при этом на половину прежнего жалования. С его-то опытом. Я еще подумала, не стены же его т-т-тянули? А они и тянули... – Алис потянулась за чашкой. – После революции богатые семьи покидали Россию в спешке. Те ценности, что не могли вывести, прятали... Считали, еще вернутся... Я и подумала, возможно, прежняя семья, эти... фон Ашеры, тоже опасались ареста, своего и имущества.
— Значит, Краузе не терпелось облазить дом. Хм... — заполнил я паузу размышлениями, пока Алис пила. С виду, больше грела руки. — Все пугались таинственных шорохов, а он обыскивал комнаты, простукивал стены, выискивая пустоты. Но блуждать по жилому дому каждую ночь — это риск?
— А что оставалось?.. Хозяин загорелся перепланировкой. Вдруг рабочие первыми обнаружили бы тайник? Краузе и придумал выход. Запугал беременную женщину с обостренными нервами и маленьких девочек, что дом неспокойный, призрак не потерпит вмешательств... Адельберг не стал рисковать... Но мне кажется, Краузе понимал, надолго бы сказки про призрака не хватило... Вот и т-торопился.
— Как ты поняла, что тайник найден?
— Да как-то... Не знаю даже. Колокольчик для слуг ведь блестел. Странно для серебра, пролежавшего полгода в земле. У меня однажды сережки потемнели, когда сестренка их в свою шкатулку к безделушкам бросила. Серебро капризно, его нельзя хранить как хлам. А отчищала я их тогда уксусом. Вот и вспомнила, что им еще пропитывают ткань или бумагу, когда упаковывают серебряные вещи на длительное хранение...
— Так, а Краузе нашел тайник, — продолжил я. — Наверняка полез разворачивать все, смотреть и провонял. Испугался, замаскировал одеколоном... Ну допустим. А что с доспехами? Ты сказала, в них дело.
— Только дочки хозяина назвали призрак «рыцарем». Я не сразу обратила на это внимание. Вроде детская фантазия. Но «рыцарем» призрак стал после того, как девочки услышали грохот. Точнее, лязг… Мне кажется, любой, кто нашел тайник с ценностями, первым делом постарался бы его перепрятать. А когда можно что-то вынести из дома тайно, если не ночью? Должно быть, Краузе оступился, поскользнулся, упал... Подсвечники с сервизами в мешке лязгнули, фарфор побился, а девочки приняли шум за грохот "гремящих дьявольских доспехов". Страх ведь и из вешалки с пальто ночью сделает "кого-то пугающего". А, да... Еще случилось это за день до того, как нашли колокольчик...
— А на кладбище ты бросилась, потому что вряд ли есть более идеальный тайник, чем заброшенный склеп. Надежное место, без посторонних глаз. Так?
— Наверное... Говорю же, не знаю... Как-то само собой все сложилось... Одно припомнилось, другое…
Коньяк подействовал быстрее, чем рецепты врачей и травяные настои. Алис говорила растянуто. Волосы налипали на лицо, и она лениво убирала их, терла глаза. Без строго пучка, выглядела непривычно, мягче.
Задев пунцовый «ошейник», она поморщилась:
— Почему эта… накинулась на меня? Я понять ничего не успела…
— Агата? Она испугалась. Вдруг ты найдешь любовника и ценности, — ответил я. — Ты же у горничной спрашивала дорогу к кладбищу при ней?
— Любовника?.. Она же старая!
— Ну Краузе тоже – не жеребец. Факт есть факт. Агата поддерживала легенду о призраке, была в курсе дел. Ведь Краузе обещал жениться. Разрисовал безбедное будущее, как купят собственную ферму, займутся хозяйством. Ясное дело, Краузе не собирался служить у Адельберга дальше. Особенно после унижений с мебелью. Когда в наказание Адельберг отослал его во Фрайзинг, помочь на мельнице, тот ссылку использовал с умом. Начал перевозить вещи из тайника в дом невесты. Да-да, в соседнем городке Краузе давно приглядел обеспеченную вдовушку. Об этом Агате проговорился сам Адельберг. Он же не знал, что парочка маскирует отношения, которых не должно быть между прислугой.
Я зевнул в кулак. Чтобы встряхнуться, отошел к окну. Закурил.
— Агата не была дурой. Прикинула, что да как. С ее слов, она хотела услышать объяснения, оправдания. Но что-то пошло не так. Женишок получил по голове и угодил в саркофаг. Кто бы стал искать в склепе? Та же логика, что с тайником. Адельбергу Агата клялась, что в тот момент не контролировала себя. Любовь, обида, аффект... Я не верю. Уверен, фрау банально захотела поживиться. Зачем делиться, когда можно получить все? Ну а Краузе очнулся, в панике стал царапать и бить каменную плиту. Так усердствовал, что сломал запястья. В общем, выбраться не смог. Сама видела, бедняге далеко до гренадерского телосложения обманутой пассии. Я так думаю. Потому что сам герр управляющий пока только мычит и смеется. Сутки пролежать на двухсотлетних костях, то еще блаженство. Такая история.
Небо светлело. Тишину прорезал крик петуха. Надо было идти спать, вздремнуть хотя бы полчаса.
— Ему еще повезло, что в склепе дыра в полпотолка, крышка была придвинута неплотно, и ты… — я затушил сигарету. — Знаешь, я... Тогда за завтраком, про безмозглую… В общем... Я беру свои слова назад. Слышишь?
Голова ее лежала на подлокотнике, и мягкая волна волос доставала почти до пола. Из-под одеяла торчали только кончики пальцев ног. Иногда они поджимались, будто касались невидимой воды. В матовых предрассветных сумерках, свернувшись в кресле, Алис спала.

***
Возвращался один. Унтерменшен оставил деньги и записку, что работать выйдет с обеда. Фрау Линд предупрежу сам.
Я приложился к холодному стеклу лбом. Не думал, скорее проглядывал мысли, чтобы отогнать дремоту.
Больше всего удивил отец. Мало ему было рядовых проверок и слежек. Он старого сослуживца попросил пощупать меня в деле: аналитику, дознание, выдержку, ведение допросов. Адельберг его по-дружески оправдывал: "Время такое! Хваткую молодежь перебросили в рейхскомиссариаты[17], во Францию, Норвегию, на восток. Вновь призванных бульдогов с выслугой не хватает залатать кадровые дыры. Ну а тупиц натаскивать, что дым в котле варить. Костоломы для работы в подвалах, наружка, арест — их потолок..."
Но я подозревал, дело было в другом. Мой карьерный выбор отца не устраивал с самого начала. Когда-то он сам предпочел мотаться с высунутым языком по закоулкам, отлавливая уголовную шваль вместо того чтобы продолжить офицерскую династию. Объяснял так: «Разница в том, что, если фельдфебелю прикажут прострелить себе голову, он прострелит. А полицейский задумается, а нужна ли ему дырявая голова». Так что не удивлюсь, если крысиную возню с "проверкой" отец задумал, чтобы доказать на практике, как многому еще предстоит мне научиться. Но план провалился, когда я решил вопреки сценарию проверить не подозреваемых, а «жертву».
К слову, о жертвах.
Никогда не понимал слабость Хессе к заумным эмансипированным дамам. Не находил их удобными. Много разговоров, капризов, театра, нелепого вызова мужчинам. Другое дело очаровательные глупышки.
Алеся… Наверное, впервые это сочетание букв не вызвало внутренней брезгливости… Она не была похожа ни на тех, ни на других. Спала с ночником и ножницами, но не раздумывая бросилась одна ночью на кладбище. Во имя чего? Доказать свою правду? Доказать ее мне? Тогда зачем без тени кокетства пожимала плечами, прикрывалась «случайностью», «спонтанностью». На ее месте даже мужчина бравировал бы проделанной работой ума. Вряд ли пыл тщеславия сбили успокоительное и коньяк.
Не знаю, что ею двигало, какие порывы, но я не жалел, что пошел за ней. Те минуты, даже секунды опасности в склепе меня здорово встряхнули. Я испытал что-то вроде азарта, возбуждения. Бой военных барабанов в ушах, висках, за сросшимися ребрами. То, чего так недоставало в бумажной рутине и буднях, похожих друг на друга, как спички в коробке. Я почувствовал себя живым. Впервые с момента возвращения.

[16] «Часто оказываешься в плену одного слова. Например, слова «знать»», Людвиг Витгенштейн.
[17] Рейхскомиссариат — владение Третьего рейха, возглавляемое назначаемым из Берлина рейхскомиссаром (генерал-губернатором). Рейхскомиссариаты не являлись непосредственной частью Третьего рейха и их статус колебался от «поднадзорного свободного» государства (по типу британского доминиона) до временного протектората.
_________________

Наконец что-то изменилось в отношении Леонхарда к Алис. Он даже извинился, значит всё же не совсем бессовестный. Он признал её наблюдательность, ассоциативный ряд, который Алис построила, внимание к деталям. Этим она помогла ему в таком нелёгком деле. Уже нет презрения, есть невольное уважение.

Алис смогла, пусть и невольно, заставить Леонхарда посмотреть на себя иначе, не через призму "национальности и расовой принадлежности". А Леонхарду хватило мужества признать очевидное и извиниться.
Галина, спасибо за отзыв!
_________________

Саша, спасибо за продолжение!
Как догоню выкладку, обязательно отпишусь
_________________

Полина, Вам спасибо! Пока выложила, что есть. Остальное по мере написания. Так что не торопитесь. Благодарю за отзыв!
_________________

 » 16. Унтерменш

ГЛАВА IV

1

В начале июня отцу неожиданно выдалась поездка в Берлин. Связана она была с печальными обстоятельствами.
Двадцать седьмого мая сорок второго года радиосводки и газеты заполнили тревожные новости из Праги. Днем было совершено покушение на Райнхарда Гейдриха.[1]
При взрыве, я знал по себе, ранения нелегкие, но последние сводки обнадеживали. И вот четвертого июня прозвучало следующее:
«Обергруппенфюрер и генерал полиции, шеф Тайной государственной полиции и Главного управления имперской безопасности, заместитель рейхспротектора Богемии и Моравии Райнхард Гейдрих скончался сегодня от полученных ран…» [2]
Эта новость меня глубоко огорчила. Я уважал Гейдриха и в грязные слухи о еврейских корнях обергруппенфюрера не верил. Достойные и талантливые люди часто становятся жертвами злых языков. А Гейдрих был именно таким. Не достигнув сорока, сделать блестящую карьеру от моряка до руководящих должностей мог только выдающийся человек. Выходец из благородной артистической семьи, отличный скрипач, чемпион Германии по фехтованию, примерный семьянин. "Холодный интеллектуал", рассматривающий "компромиссы — как неспособность принять решение". Да, порой жесткие, жестокие, но во имя Рейха. Я слышал, что Гейдрих однажды отказался принять на службу претендента, который интересовался исключительно материальной стороной будущей должности. Что это, если не пример истинного арийца?
После выходки чешских патриотов мы с отцом много беседовали. Я недоумевал, чем они были недовольны?
С того момента, как Богемия стала частью Германского Рейха, в стране не остановил работу ни один завод. Введенная карточная система позволила жителям получать продовольствие. В сравнении с немцами не столь разнообразное, но, после того как чехи массово стали заявлять о "германизации", их почти приравняли к нам. При этом, если не считать редкие командировки на заводы Рейха с оплатой и даже надбавками за тяжелую работу, они оставались вдали от того же Берлина, где периодически происходили авианалеты. Так что жаловаться чехам было не на что. Разве на положение "завоеванных". Но что плохого в покровительстве Великого и сильного Рейха, дающего спокойную жизнь и кров? Да и подобная гордость не вязалась с национальным чешским приспособленчеством, проституцией во взглядах, угодой сильному. Впрочем, подлые укусы никто не сбрасывал со счетов.
И все же я был уверен — "благодарность", которую получил в лице Гейдриха Германский Рейх, нашептали чехам со стороны. Отец подозрения подтвердил: взрывчатка оказалась британская. А именно в Лондоне отсиживалось изгнанное чешское правительство.

Седьмого июня во двор Пражского Града шли десятки тысяч немцев и чехов.
После двухдневного прощания гроб с покойным погрузили в спецпоезд, следующий в Берлин. Траурную церемонию и сопутствующие действа наметили на утро девятого.
К тому времени отец с матерью, выехав в ночь, с единственной получасовой остановкой в Нюрнберге, должны были прибыть на Лертский вокзал.
Отказаться от поездки отец не мог хотя бы потому, что обязывала должность. Не взять супругу также — в Берлине у матери жила тетушка и бесчисленные подруги юности. Я после "дела Адельберга" получил перевод в другой отдел и, заваленный работой по горло, никак не мог вырваться из Мюнхена.
Как и "кузина".
Поэтому накануне отъезда отец взял с меня слово, что я не только не трону их "красного ангелка", но и пригляжу за ней те три дня, на которые мы оставались в доме одни.

***
Во вторник на улице стояло безветренное пекло, в кабинете – духота. Как сострил кто-то в курительной комнате: китель липнет к рубашке, рубашка – к майке, а майка не прилипает ни к чему, потому что со спины течет.
Давила суета, рабочая напряженность. Как назло, напомнило о себе ранение. Я всерьез подумывал отлучиться домой за морфином, благо ежедневник во второй половине дня не так пестрел чернильными галками.

Около часа мне удалось вырваться на обеденный перерыв. Боли, правда, к тому моменту отступили, но принять душ и сменить рубашку стоило.
Еще у ограды я услышал фортепианные звуки. Они летели из распахнутого французского окна гостиной. Играть могла только унтерменшен. Но какого черта в будний день?
…Настольный вентилятор гонял по рояльной крышке конфетные обертки.
Алеся сидела за инструментом почти голая. Черное кимоно держалось на локтях, и китайские драконы прикрывали разве поясницу и сгибы рук. Волосы небрежно скреплены спицей на азиатский манер. Подперев коленом подбородок, она что-то увлеченно наигрывала, потом записывала. Снова смотрела на клавиши, покусывала карандаш, постукивала им по приоткрытым губам.
Дьявол...

Что отрицать, еще при первой встрече "кузина" меня заинтересовала. Складная, хорошенькая, пусть и со странностями.
Тем не менее я без особых сложностей выстроил в отношении унтерменшен глухую стену с табличкой: "Табу" и колючей проволокой из пунктов устава СС и правил расовой гигиены.
Но после фермы Адельбергов сквозь бетон вдруг стали пробиваться сорные побеги: "а что если..."
Алеся тогда уснула, а я смотрел и думал, как поигрался бы с ней, будь она, если не немкой, то хотя бы датчанкой, эстонкой, пусть даже из Богемии, вроде красотки Лиды [3].
Нет, я не мучился, как святой Антоний, от искушения. Назойливые мысли скорее раздражали. Впрочем, как часто повторяли в школе СС: "В жизни нужно встречать неприятности и ориентироваться в них".

— Что за бардак? — я пнул скомканный лист на полу. — Ты почему не на работе? Где все? Что за вид? Кто разрешил брать чужие вещи?
Унтерменшен вскрикнула, спешно запахнулась.
— Марта с Эльзой на рынке, Хайдер уехал к матери, он предупреждал... – испуганно зачастила Алеся. - А вы... разве не на сутках сегодня?
— Я задал вопрос.
— Меня отпустили… Голова разболелась.
— Не верю.
— Меня правда отпустили! Дали два дня из отпуска, чтобы подготовиться.
— К чему?
— В четверг в ателье состоится небольшое дефиле в честь открытия новых помещений, затем фуршет. Надо спеть что-нибудь приятное, популярное.
— Ты еще и поешь? Пф-ф… Какая новость.
— Немного... Фрау Линд прослушала, сказала, подойдет. Только слова подучить. Я уже репетировала с музыкантами. Вот программа. Все разрешенное…
Листок меня не интересовал.
— Отец не предупреждал ни о каких показах. Это риск — светиться в подобных салонах.
Она отвела глаза, обхватила себя руками. Подошла ближе.
— Понимаете...
— Значит так, — перебил я. — Звонишь Линд и говоришь, что сорвала голос, простыла, уезжаешь. Что угодно вешаешь, но в четверг вечером остаешься дома. Ясно? Выполнять.
— Выслушайте, пожалуйста!.. – на эмоциях она тронула меня за руку, но сразу же отдернула свою. Отшагнула. — На той неделе я испортила дорогую ткань. Если эту сумму вычтут из заработной платы, придется рассказать вашим родителям, что я опять... После полугода работы забыть про припуск на швы! Позор. А Линд согласилась закрыть долг одним вечером и десятью песнями. Пожалуйста, не говорите ничего Георгу. Очень прошу...
Порыв настольного вентилятора принес тонкий аромат духов и шоколада.
Раньше она редко осмеливалась смотреть в глаза. Тем более о чем-то просить.
— Я подумаю, — ответил я. Оглядев ее, усмехнулся: — Отец зря засунул тебя в ателье. В заведениях вроде «Салона Китти»[4] у тебя было бы больше шансов сделать карьеру.
Неловко улыбнулась:
— Это чья-то музыкальная гостиная?..
— Почти. У тебя пятнадцать минут, чтобы навести здесь порядок, — сказал я. — Время пошло. И оденься. Жара и пустой дом не повод выглядеть... будто клиента ждешь.
Откуда-то вынырнувшая Асти с радостным лаем бросилась ко мне. Я взял ее на руки и поднялся к себе.
...Совещание в три. Отчет. Полсотни взаймы Францу до субботы. Взять у Паучихи бланки...

[1] Reinhard Tristan Eugen Heydrich (1904 — 1942) — государственный и политический деятель нацистской Германии. Один из организаторов «окончательного решения еврейского вопроса», координатор действий против внутренних врагов Третьего рейха. Умер от ран в результате покушения на его жизнь в ходе диверсионной операции «Антропоид» Национального комитета освобождения Чехословакии (Чехословацкого правительства в изгнании) и британской спецслужбы «Управление специальных операций». Покушение состоялось утром 27 мая 1942 года на повороте в пражском пригороде Либень на пути из загородной резиденции Гейдриха Юнгферн Брешан к центру Праги.
[2] цит. по Л. Гейдрих «Моя жизнь с Райнхардом»
[3] Лида Баарова (1914 — 2000) — чешская актриса, звезда предвоенного немецкого кинематографа и любовница Йозефа Геббельса.
[4] ночной клуб в Берлине, курируемый гестапо.
_________________

Спасибо за продолжение! Кимоно и все приоткрытые места теперь не забудутся

Да, да. Еще и родителей нет дома.. Одни соблазны.
Хельга, спасибо за отзыв!
_________________

 » 17.Унтерменш

2

Дежурство выдалось неспокойным.
Один кретин при досмотре не забрал у задержанного ремень, и тот повесился в камере. Другой поскользнулся в подвале и сломал руку. Ночью вовсе доставили «резидента», который в оплату долга домовладелице предлагал "продать чертежи «луча смерти» и других секретных разработок САСШ". Позже выяснилось, что его в самом деле временами "вербует" параноидная шизофрения.

Вернувшись рано утром, я застал Алесю в столовой. Слова "как странно видеть ее в домашнем платье, причесанной, по-человечески принимающей пищу за столом" она проигнорировала.
— Сегодня опять дома? — спросил я.
— Да, только съезжу за платьем.
— Отлично. Тогда выполнишь одно поручение. Знаешь, где Южное кладбище?
— Разумеется.
— Купишь девятнадцать роз и отнесешь. Ясно?
Алеся оставила приборы:
— Ей?..
— Ей, — повторил я.
Повисла пауза.
— Не мое дело, но, может, лучше в выходные съездите с родителями? Фрау говорила, вы не пришли на похороны. После тоже...
— Нет. Выходные забиты... Так что девятнадцать, и сегодня. Справишься?
Алеся кивнула и продолжила завтрак.
Она выглядела задумчивой, напряженной. Вероятно, волновалась за сценический дебют.

Шторы были плотно задернуты. Окна закрыты. Но, несмотря на усталость, заснуть не получалось. Мысли путались.
Покрутившись в кровати, я закурил. Раскопал со дна ящика в тумбочке фото. Вынул из рамки.

...Ровно три года назад дом еще спал.
Никто не знал, что я приеду. Это был сюрприз. Накануне специально позвонил домой, что не вырвусь. Сам же давно взял разрешение отлучиться к семье.
Я перемахнул через ограду. По стене с плющом взобрался к окну Евы, чтобы оставить на подоконнике подарок и шестнадцать роз. По числу исполнившихся лет. Но Ева вдруг проснулась и кинулась с поцелуями, так что мы оба чуть не вывалились из окна.
Фотографировались тем же вечером, в саду. Отец возился с новым фотоаппаратом и ворчал, чтобы не шевелились, что "сейчас-сейчас..."
Сестра сидела у меня на коленях. Обнимались. Щека к щеке.
"Люблю тебя..." — прошептала она и потерлась носиком о висок. Хрупкая пушинка, пахнущая, как ангел...

На обороте снимка прочел:
«Даже смерть не разлучит нас...
10 июня, 1939».

...К горлу подкатила прежняя жгучая горечь и злоба.
Я смял окурок. Фото швырнул обратно, смел туда же хлам, что валялся на прикроватной тумбочке. Грохнул ящиком. Накрыл голову подушкой и приказал себе спать.

***
В пять вечера меня вытащил в пивную Хельмут.
Он выбрал дальний столик без соседей. Был серьезен, поглядывал по сторонам, иногда задумчиво всматривался в медленно опадающую шапку пены.
Я, помимо пива, заказал жареного цыпленка с тушеной капустой. Живот урчал, требуя еды.
Из парка неподалеку слышалось эхо громкоговорителя.
— В конце мая мальчишки-газетчики рвут глотки: «Красная армия близка к уничтожению! Немецкие войска рвутся в сторону Кавказа и Сталинграда!». А теперь тишина. Какой день только и обсасывают Козла [5], — сказал Хессе. — Послушать, так он святой. Святой из Эс-Эс. Какая нелепость...
Хессе кольнул взглядом.
— Это и есть твой важный разговор? — спросил я.
— Нет. Разговор об Алис. Мне кажется, она не та, за кого себя выдает.
Кусок цыпленка встал в горле комом.
— Не понимаю.
— Вот и я не понимаю, Харди. Поведение, суждения — в ней все не то. Она не знает, кто такие Макс и Мориц [6]. Представляешь? А когда сказал, что чиновник — человек слова, посмотрела, как на дурака, и говорит: "Торговцы и чиновники не те, кому следует верить". Как, а?
— Ну... Все знать невозможно... — отвечал я непринужденно. — Она полжизни провела во Франции. Поверь, с чиновниками там дела обстоят иначе.
— Не слышал ни одного слова о Франции.
— Правильно. Я лично просил проявить осторожность и меньше болтать о прошлом с лягушатниками.
Хельмут молчал. Достал сигареты.
Я усмехнулся:
— Ты же бросил?
— Она подозрительно много интересуется моей службой в России, — продолжал он сквозь дым мрачно и тихо. — Все расспрашивает, разнюхивает, на что-то намекает. Глазами ковыряет, как иголками в кишках копошится.
Я внимательно посмотрел на друга.
— А-а-а... Она не знает Макса и Морица, мало говорит. Не нырнула в кровать... Да-а-а, это повод обвинить в шпионаже! Браво! — я громко зааплодировал.
Немногочисленные посетители обернулись.
Хельмут смутился. Шикнул:
— Хватит ржать!.. Шпионка, не шпионка. Кто знает, с каким багажом она приехала...
— Я тебе так скажу. Если таких, как Алис, посылают шпионить, дела дрянь у врагов Рейха. Ха!.. Шпионка... Да, Хессе... Нет, нет, правильно. Доверие не исключает осторожность. И тайна у нее правда есть. Но это скорее личное. Как бы сказать... Кузина не совсем здорова, — я постучал у виска. – Она не только Макса и Мориса не знает, на имя свое через раз откликается. Францию вовсе видела на открытках и из окон лечебницы. Повезло, доктор попался с мозгами. Занял ее музыкой. Это единственное, в чем бедняжка нашла себя... Потому как эпизодический тип течения болезни подразумевает наличие ремиссий. А они в следствие лечения могут быть довольно долгосрочными…
Я сочинял на ходу. Утренний случай с психом и последующий разговор со словоохотливым доктором позволили звучать более чем убедительно.
Хельмут курил, щурился, потирал лоб. Видно, что был растерян. Прежняя серьезность исчезла.
— Извини, не знал. Проклятье... Думал, верная взятка, а за два месяца даже на "ты" не перешли. Таких долгих партий не было давно. Хе!.. То-то я понять ничего не могу. Представляешь, один раз приглашает домой. Говорит, дома никого нет. Намек ясный как день. Сидим. Как обычно я говорю, она слушает и смотрит. Потом приобнял ее. Попытался поцеловать, а она мне залепила…
— Рукой?
— Ну а чем?
— Мало ли...
Я отодвинул пустые тарелки. Придвинул пиво. Тоже закурил.
— Старших по званию надо слушать, обер-лейтенант. Когда еще сказал — от нее ничего не добьешься. А ты уперся.
— Я уперся?! — воскликнул Хессе. — Стоит исчезнуть, она сама звонит, встречу назначает. На той неделе написал, что возвращаюсь на восток. В момент материализовалась на пороге с пригласительным на какой-то вечер. Умоляла прийти.
Я не донес до рта сигарету. На секунду замешкался.
— Ты возвращаешься в Россию?..
— Да, сегодня написал прошение о переводе. Слушай, признавайся, между вами что-то было?
Я вынырнул из дыма мыслей.
— С кем?
— С Марлен Дитрих. С кузиной твоей! Ты еще на вечеринке за ней подглядывал. Даже Фриц отметил, — Хельмут повел носом: — случкой пахнет. А Фриц тот еще Фрейд.
Я отмахнулся.
— И когда уезжаешь?
— В конце недели. Ну-у, не плачь. Я пришлю открытку к Рождеству... Ха-ха-ха!..
Хельмут заржал, заглотнул пиво, заел горстью орешков. Окликнул кельнершу и заказал полноценный обед. Настроение, видно, поднималось.
— Значит, больная, говоришь... Харди, мне правда этот детский сад вот тут... — он постучал по горлу. — Надоел... Вообще ладно. Сам завтра объясню.
— Нет-нет, я найду слова помягче. А тебе освобожу вечер. Порезвись от души в последние дни. Возьми шлюху... или бесплатных курочек, вроде тех... Строго на запад, через два столика. С ними партия точно будет выигрышной. Разденешь, свяжешь и допросишь пару раз. Вдруг шпионки... Да, обер-лейтенант?
Хельмут глянул надменно.
— Оберштурмфюрер, вы сволочь.
Мы засмеялись. Стукнулись бокалами.

Придя домой, я сразу подошел к телефону.
— Карл, приятного дня. Это Шефферлинг. Не в службу, а в дружбу. Кто завтра ведет вечеринку на Пауль-Лагард-штрассе?.. Так... Да нет, ничего особенного. Включи меня в группу... Да, устал от кабинета... Вот и отлично. Пусть сопли лечит, а я вместо него... Конечно сочтемся. Спасибо...
Положил трубку. Постучал по черному глянцу телефонного аппарата.
Не нравилась мне эта странная привязанность унтерменшен к Хельмуту. Очень не нравилась.

[5] одно из прозвищ Р. Гейдриха.
[6] «Max und Moritz – Eine Bubengeschichte in sieben Streichen» (нем.) — "Макс и Мориц. История мальчиков в семи проделках", известное произведение немецкого поэта-юмориста Вильгельма Буша. Впервые было опубликовано 4 апреля 1865 года
_________________

Спасибо за интригующее продолжение!
Вопросов всё больше и больше))) Буду ждать ответов в продах

С вопросами-то оно всегда легче, чем с ответами и продами. Но постараюсь.
Хельга, Вам спасибо, что читаете!
_________________