Peony Rose:
Ирина Ремизова
Про Красную Шапочку
Помню: лето, лес и тени-стёжки
на подоле солнечного дня.
Будто всё игра и понарошку –
пирожки в корзинке, и меня,
наказав беречь гостинец скромный,
отправляет, не взглянув в окно,
к бабушке, которую не помню,
матушка, которой всё равно.
Дом пропал, как будто бы и не был –
к ночи начинает студенеть,
заросла тропинка курослепом
да в корзине зачерствела снедь.
Прорицают цапли на болоте,
что неровен час – и целиком
колчезубый мир меня проглотит
и заест ненужным пирожком.
Помягчеет каменная сдоба
в колыбели жаркой и пустой –
горяча звериная утроба
и мила конечной темнотой.
Тот, кому ты нужен – тщетно ищет,
разбирая человечий жмых…
Серый волк теперь тебе жилище –
чем он хуже прочих остальных?
Знать, ему недолго баламутить
честных граждан в поисках тепла,
потому что благонравным людям
хочется поверженного зла.
И охотник, будто повитуха,
раскалив заточку на огне,
радостно распорет волчье брюхо,
ставшее на время домом мне, –
и дорога, без конца и края,
схватит и потащит, гомоня –
к бабушке ли, что меня не знает,
к матушке ль, забывшей про меня?
2014
Nadin-ka:
Александр Кушнер
* * *
Вернём, — сказали боги, — Одиссея
На родину: придётся быть добрее,
Иначе он туда вернётся сам.
Придумать трудно что-нибудь смешнее,
И шутка эта так понятна нам!
О Господи, как гулки эти гроты,
Какие щели, каменные своды,
Циклопы, лотофаги, Полифем,
Тоска и страх, досадные просчёты,
Но дуб кипит и солнце светит всем!
Плыть за море, разить мечом троянца,
Боясь богов, сгорая от стыда,
Мрачнеть, но знать: и боги нас боятся.
Иначе можно только затеряться,
В Итаку не вернуться никогда!
Nadin-ka:
Мирра Лохвицкая
СКАЗКИ И ЖИЗНЬ
Реют голуби лесные, тихо крыльями звеня,
Гулко по лесу несется топот белого коня.
Вьется грива, хвост клубится, блещет золото удил.
Поперек седла девицу королевич посадил:
Ту, что мачеха-злодейка Сандрильоной прозвала,
Ту, что в рубище ходила без призора и угла,
Ту, что в танцах потеряла свой хрустальный башмачок…
Мчатся Принц и Сандрильона. Разгорается восток.
Реют голуби лесные. Нежным звоном полон лес…
Это – сказка, только сказка; – в нашем мире нет чудес.
2
Ярко, пышно сыплют розы разноцветный свой наряд.
Тихо дрогнули ресницы. Очи сонные глядят.
Смотрит Спящая Принцесса: – Принц склоняется над ней.
Позади пажи толпятся. Слышно ржание коней.
– «Роза спящая, проснитесь!» – шепчет милый горячо,
И красавица головку клонит Принцу на плечо.
Оживает замок старый, всюду смех и суета:
От запрета злой колдуньи пробудилась красота.
Ярко, пышно сыплют розы разноцветный свой покров…
Это – сказка, только – сказка; непробуден сон веков.
3
Ропщут флейты и гитары, бубен весело гремит.
Принц танцует с Белоснежкой, – пышет жар ее ланит.
Косы черные, как змеи разметались по плечам.
Бродит ясная улыбка по малиновым устам.
Семь кобольдов в серых куртках бойко пляшут тут как тут,
Плавно бороды седые плиты мрамора метут.
Сам король уснул над кубком. Одолел дружину хмель.
Златокудрые служанки стелят брачную постель.
Ропщут флейты. Молодая блещет свадебным венцом.
Это – сказка, только – сказка, с вечно-радостным концом.
***
Плачет в кухне Сандрильона, – доброй феи нет следа.
Спит принцесса в старом замке, – позабыта навсегда.
Служит гномам Белоснежка, – злая мачеха жива.
Вот вам жизнь и вот вам правда, а не вздорные слова.
Peony Rose:
Анастасия Кокоева
Русалочка
И пока она не коснётся ногами дна,
Под лопатками не почувствует вязкость ила,
Ты бессилен её на поверхность реки поднять,
Умоляя, теряя голос, срывая жилы.
И пока над ней не сомкнутся пучины вод,
И последний глоток из лёгких не выбьет гуща,
Ей тебя не услышать – беззвучен подводный свод –
Не понять, отчего ты тянешь её на сушу.
Говорила – мы знаем лишь то, кто мы в мире есть,
Кем способны оборотиться – нам ведать рано...
Пела песни о жизни морской, о стране чудес,
Где развеются скорби и все затянутся раны.
Говорила – ходить по земле с каждым днём больней,
Над обрывом букеты безумные собирала, –
Я сменяю свой голос на яркий хвост в чешуе,
Вы за место под солнцем свой голос давно отдали.
Вот озёрная лилия, коже твоей под стать,
Вот фиалки и рута – вослед твоим скорбным мыслям,
И каким из венков мне постель твою украшать,
И к какому сонму, о радость, тебя причислить?
Может, все твои сказки в горячке – совсем не бред,
Не попытка в омуте спрятаться от пожара,
Может, правда судьба твоя – нимфой озёр и рек
Обратиться, без воздуха вырастив рыбьи жабры?
Для неё нет сейчас страшнее и злей врага,
Чем надёжные руки, хранящие от трясины,
Но узнать, кто из вас безумен, нельзя никак,
До последней волны, что убьёт или даст ей силы.
Так Орфей обернулся и всё потерял тотчас,
Так сирены морские с собой моряков тащили,
Стоит только поверить, прислушаться, дать ей шанс –
И тебе самому не выбраться из пучины.
Отпускаю. Обоим не выиграть нам дуэль.
Если выживешь и победишь в безнадёжной битве,
Помяни меня, нимфа, подводная Ариэль,
В незатейливых песнях своих и морских молитвах.
Nadin-ka:
Иоганн Вольфганг Гетё
ПРОМЕТЕЙ
Ты можешь, Зевс, громадой тяжких туч
Накрыть весь мир,
Ты можешь, как мальчишка,
Сбивающий репьи,
Крушить дубы и скалы,
Но ни земли моей
Ты не разрушишь,
Ни хижины, которую не ты построил,
Ни очага,
Чей животворный пламень
Тебе внушает зависть.
Нет никого под солнцем
Ничтожней вас, богов!
Дыханием молитв
И дымом жертвоприношений
Вы кормите свое
Убогое величье,
И вы погибли б все, не будь на свете
Глупцов, питающих надежды,—
Доверчивых детей
И нищих.
Когда ребенком был я и ни в чем
Мой слабый ум еще не разбирался,
Я в заблужденье к солнцу устремлял
Свои глаза, как будто там, на небе,
Есть уши, чтоб мольбе моей внимать,
И сердце есть, как у меня,
Чтоб сжалиться над угнетенным.
Кто мне помог
Смирить высокомерие титанов?
Кто спас меня от смерти
И от рабства?
Не ты ль само,
Святым огнем пылающее сердце?
И что ж, не ты ль само благодарило,
По-юношески горячо и щедро,
Того, кто спал беспечно в вышине!
Мне — чтить тебя? За что?
Рассеял ты когда-нибудь печаль
Скорбящего?
Отер ли ты когда-нибудь слезу
В глазах страдальца?
А из меня не вечная ль судьба,
Не всемогущее ли время
С годами выковали мужа?
Быть может, ты хотел,
Чтоб я возненавидел жизнь,
Бежал в пустыню оттого лишь,
Что воплотил
Не все свои мечты?
Вот я — гляди! Я создаю людей,
Леплю их
По своему подобью,
Чтобы они, как я, умели
Страдать, и плакать,
И радоваться, наслаждаясь жизнью,
И презирать ничтожество твое,
Подобно мне!
Перевод В.Левика
Peony Rose:
ОТЕЦ И ДОЧЬ
норвежская баллада
"Утром, в час, как роса играет
(Молфрид, моя госпожа!),
Один человек тебя навещает».
(Турелилле лежит и слушает, слушает).
"Молодка с хутора приходила,
Меда и хлеба мне приносила".
"Неправда это - девушки тут
Кудри так коротко не стригут!"
"Туго-натуго косы она плетет,
Вокруг чела их венцом кладет".
"Но почему же твоя молодка
Ходит в рубашке такой короткой?"
"В утренний час по большой росе
Ходим, подол подоткнув, мы все".
"Слышал я, как у твоих окон
С привязи рыцарский рвался конь".
"Ошибся ты - никакой не конь,
Стадо шумело гусей у окон".
"Э, нет! Говорят, что об это время
Видали в траве золотое стремя".
"О, нет же вовсе! Об эту пору
Перо обронил мой гусь желтоперый"
"Я видел еще, как блеснула сталь,
Наверно знаю: то меч блистал!"
"Мужчины не было тут с мечом -
Лишь солнце играло своим лучом".
"Тогда отвечай напрямик, не лги:
Чьи там, в прихожей, стоят сапоги?"
"Нет! Это я себе припасла
На зиму валенки для тепла"
"Кто-то кричал за твоей стеной -
Мне показалось, малыш грудной!"
"Да отцепись же ты от меня!
То Брагья была, собака моя".
"Видали, как вечером ты стирала
Свивальник детский и одеяло"
"Это же Брагьи моей попонка -
Нет и не было здесь ребенка".
"Легче бадьею вычерпать море,
Чем одолеть молодицу в споре!
Ответь же, кто тот молодчик был,
Кому я голову отрубил.
И руку ему отхватил я прочь.
Она ли это, блудница-дочь?»
"Еще б я этой руки не узнала!
Семь лет меня она обнимала.
О, пропади ж ты, сгори в огне
За зло, которое сделал мне!"
"Поди, несчастная, Бог с тобой!
Не заслужил я обиды такой".
"Несчастна я по твоей вине!
Отмстится за все, что ты сделал мне!"
В печали к себе удалился он,
А ночью был его дом зажжен.
Погиб он, и дом догорел дотла,
( Молфрид, моя госпожа!)
А дочь, я слышал, в леса ушла.
(Туреллилле лежит и слушает, слушает).
пер. А Шарапова
Nadin-ka:
Иван Козлов
ЛЕГЕНДА
Меж африканских диких гор,
Над средиземными волнами,
Святая обитель влечет к себе взор
В лесу, с блестящими крестами.
В ней иноки молят весь день и всю ночь,
Земная забота бежит от них прочь;
Одно у них в думах, одно в их сердцах —
Чтоб дал им спаситель свой мир в небесах!
Обители тихой игумен святой
Давно в ней спасался, с страстями в борьбе;
Отшельников прежних он образ живой,
Ко всем был радушен, но строг сам к себе.
И нищ он был духом, и чист сердцем был,
Любил страстно бога и ближних любит,
Творя в умиленьи, под сенью креста,
И заповедь божью, и волю Христа.
Один инок бедный меж иноков всех,
Божественной верой сгорая,
Был всех их моложе, усерднее всех:
Он жил, для себя умирая.
Зари луч огнистый едва заблестит,
А он уж в пустыню молитвой летит,
И, в Фивы стремяся в порыве святом, —
Он Павел Фивейский в цвету молодом.
И слух об обители всюду гремел,
И бедные братья смутились, —
Так был им по сердцу их тихий удел,
Они в нем измены страшились.
Один португалец весенней порой
Приехал в обитель с прелестной женой.
О, может лишь сердце одно обуздать,
Одно, что не наше, — его благодать!
И только что инок Инесу узрел,
В нем дух взбунтовался и сердце кипит;
Уж думать святое он, грешник, не смел,
И пагубной страстью безумец горит;
Ее похищает, в Дамасский предел
С собою увозит, где скрыться хотел;
И веру забыл он, и, в пагубной тме,
Меж турок живет он и ходит в чалме.
Семь лет миновало, — уж совесть не спит;
Спешит он к евангельской сени,
В раскаянья сердца к игумну бежит
И пал перед ним на колени.
И тот отвечает: «Толь страшным грехам
Простить не могу я; но плачь, молись сам:
Как грех ни ужасен, но огнь роковой
Раскаянье тушит одною слезой!
А я сберу братьев, и в храм мы пойдем
Три дня и три ночи молиться;
Быть может, прощенье у бога найдем —
Спасителя воля явится».
И молятся братья; их слезы текли
За грешного брата в святой их любви.
Но ах! ни днем светлым, ни в мраке ночей
Христос не являет им воли своей!
И братьев усталых отец распустил,
И в прахе один пред престолом
Он плакал, молился и в грудь себе бил,
Терзаясь грехом столь тяжелым.
«Прости, милосердый отец мой, прости!
Кто может безгрешно крест тяжкий нести!
Да праведный гнев твой падет на меня,
Да буду я жертвой, — один, один я!»
Едва он молитву в слезах сотворил,
Чудесно престол озарился,
И волю святую спаситель явил —
В лучах милосердый явился.
«О старец! молитва святая твоя
Мне в сердце проникла, в ней заповедь вся;
И ею подобен ты мне самому, —
Любовью твоею прощаю ему!»
Peony Rose:
Валерий Брюсов
Психея
Что чувствовала ты, Психея, в оный день,
Когда Эрот тебя, под именем супруги,
Привел на пир богов под неземную сень?
Что чувствовала ты в их олимпийском круге?
И вся любовь того, кто над любовью бог,
Могла ли облегчить чуть видные обиды:
Ареса дерзкий взор, царицы злобный вздох,
Шушуканье богинь и злой привет Киприды!
И на пиру богов, под их бесстыдный смех,
Где выше власти все, все – боги да богини,
Не вспоминала ль ты о днях земных утех,
Где есть печаль и стыд, где вера есть в святыни!
23 декабря 1898
Nadin-ka:
Валерий Брюсов
ОРФЕЙ И АРГОНАВТЫ
Боги позволили, Арго достроен,
Отдан канат произволу зыбей.
Станешь ли ты между смелых, как воин,
Скал чарователь, Орфей?
Тифис, держи неуклонно кормило!
Мели выглядывай, зоркий Линкей!
Тиграм и камням довольно служила
Лира твоя, о Орфей!
Мощен Геракл, благороден Менотий,
Мудр многоопытный старец Нелей, —
Ты же провидел в священной дремоте
Путь предстоящий, Орфей!
Слава Язону! руно золотое
Жаждет вернуть он отчизне своей.
В день, когда вышли на подвиг герои,
Будь им сподвижник, Орфей!
Славь им восторг достижимой награды,
Думами темных гребцов овладей
И навсегда закляни Симплегады
Гимном волшебным, Орфей!
5–6 ноября 1904
Peony Rose:
Лера Мурашова
Яблоко
Над Эдемом солнце встаёт,
золотой, звенящий рассвет,
и Адаму Ева поёт –
первый бард и первый поэт.
Нет ни бед ещё, ни забот,
но печален летящий звук.
Пламенеет яблока бок
алым цветом грядущих мук.
Протянула тонкую кисть
и сказала: – Ну что, идём?
И разъяла на смерть и жизнь
то, что было целым плодом.
Ничего не сказал Адам,
у подруги яблоко взял.
Он не думал и не гадал,
что оно – начало начал.
Он пошёл, не спросив, куда,
веря ей сильней, чем тому,
кто его и землю создал,
кто придумал и свет, и тьму.
И, вздыхая, Господь изрёк:
– Впереди у вас много путей,
ты б его приберёг, сынок,
на один из голодных дней.
Nadin-ka:
Валерий Брюсов
МОИСЕЙ
Я к людям шел назад с таинственных высот,
Великие слова в мечтах моих звучали.
Я верил, что толпа надеется и ждет...
Они, забыв меня, вокруг тельца плясали.
Смотря на этот пир, я понял их, - и вот
О камни я разбил ненужные скрижали
И проклял навсегда твой избранный народ.
Но не было в душе ни гнева, ни печали.
А ты, о господи, ты повелел мне вновь
Скрижали истесать. Ты для толпы преступной
Оставил свой закон. Да будет так. Любовь
Не смею осуждать. Но мне,- мне недоступна
Она. Как ты сказал, так я исполнил все,
Но вечно, как любовь,- презрение мое.
Nadin-ka:
Максимилиан Волошин.
ОДИССЕЙ В КИММЕРИИ
Лидии Дм. Зиновьевой-Аннибал
Уж много дней рекою Океаном
Навстречу дню, расправив паруса,
Мы бег стремим к неотвратимым странам.
Усталых волн всё глуше голоса,
И слепнет день, мерцая оком рдяным.
И вот вдали синеет полоса
Ночной земли и, слитые с туманом,
Излоги гор и скудные леса.
Наш путь ведет к божницам Персефоны,
К глухим ключам, под сени скорбных рощ
Раин и ив, где папоротник, хвощ
И черный тисс одели леса склоны...
Туда идем, к закатам темных дней
Во сретенье тоскующих теней.
17 октября 1907, Коктебель
Nadin-ka:
Марина Цветаева
БЕЛОСНЕЖКА
Александру Давидовичу Топольскому
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Карлики горько рыдают, малютки.
Из незабудок веночек на лбу
И на груди незабудки.
Ворон — печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Плачется карлик в смешном колпаке,
Плачется: «Плохо ее берегли мы!»
Белую ленту сжимает в руке
Маленький карлик любимый.
Средний — печальный играет в трубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Старший у гроба стоит на часах,
Смотрит и ждет, не мелькнет ли усмешка.
Спит Белоснежка с венком в волосах,
Не оживет Белоснежка!
Ворон — печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Peony Rose:
Анна Аликевич
Русская земля
1.
Это плещут вёсельные чёлны.
Это ветер вьется над ветлою.
Это крест тускнеет золочёный
Над уснувшей Русскою землёю.
Это кромль восходит деревянный.
Это инок летопись выводит.
Это струны дрогнули Баяновы –
Это звёзды замерли на небосводе.
Это клонятся дерев столетних ветви,
Это ночь спускается на воды.
Это скачут киевские ведьмы
Над Днепром в бесовском хороводе.
Это травы дышат под Путивлем.
Это месяц всходит над волнами.
Это Нестор, желтоокий филин,
Кружит над старинными холмами.
2.
Тайное вовек не станет явным.
Звёзды, осиянные луной.
Князь пресветлый волком безымянным
Пробегает полночью степной.
Сонм травы туманами овеян.
Всколыхнул луну далёкий зов.
Игорь-князь выходит диким зверем
На тропу звериную лесов.
Дышит глубь сырым и тяжким духом.
Не расчешут лешие бород.
Здешний князь ступил стрибожьим внуком
На тропу нечистую болот.
Пращуров и ведьм поганым следом,
Сквозь костры, сквозь мёртвое жильё –
Рыщет он, и древний страх неведом
Порожденью, взявшему своё
От земли последним, меньшим сыном:
Кость от кости, павшей во жнивьё,
Плоть от плоти нежити старинной,
Кровь от крови меркнущих ручьёв.
Возлетает птицей в поднебесье,
Озирает тёмные поля.
Упадает в сердце лихолесья:
Ты ли, я ли, Русская земля.
Nadin-ka:
Денис Давыдов
ЧИЖ И РОЗА
Басня
Дочь юная весны младой,
Румяна Роза расцветала
И утреннею красотой
Сердца невольно привлекала.
И Чижик Розу полюбил;
Он путь к красавице направил,
Кочующих друзей оставил
И день и ночь при Розе жил.
Качаясь на зеленой ветке,
Где ждал награды для себя,
Хорошенькой своей соседке
Он говорил: «Люблю тебя!»
— «Уж многие любить клянутся, —
Сказала Роза, — так, как ты;
Когда ж лишусь я красоты,
Где верные друзья найдутся?»
— «Мне быть неверным? Никогда! —
Поет любовник легкокрылый. —
Напротив, страсть моя тогда
Еще усилится, друг милый!»
Амур тогда в саду летал;
Ему ль оставить это дело?
Он вдруг дыханье удержал —
И всё в природе охладело.
Бореи свищут, прах метут;
Листочки Розы побледнели,
Зефиры, мотыльки слетели —
И следу нет!.. А Чижик тут,
«Ах! если ты находишь счастье
В моей любви, — он говорил, —
Утешься! Я люблю в ненастье,
Как в утро красное любил!»
Бог удивился не напрасно;
Он щедро наградил чету:
Удвоил Розы красоту,
И Чиж один любим был страстно.
Смысл басни, кажется, найден;
Его ты знаешь, друг мой милый:
Я — тот любовник легкокрылый, —
Но как за верность награжден?