Татьяна Полякова

Классный борщ, Василиса Прекрасная, - через пять минут сказал Ряха.
- Будешь дразниться, половником врежу, - ответила я.
Он приуныл и принялся оправдываться:
- Ты не думай, я ничего плохого не хотел, просто к слову пришлось. И
вообще: борщ готовишь классно, выглядишь лучше любой модели и имя у тебя
красивое.
- Тебе бы такое имя, - усмехнулась я. Ряха некоторое время смотрел на
меня не мигая, затем извлек из кармана какую-то книжечку и сунул ее мне:
- На.
- Чего это? - не поняла я.
- Водительское удостоверение.
- Чье?
- Мое, естественно.
- На что мне твое удостоверение, - отмахнулась я, но Ряха настаивал:
- А ты посмотри, что там написано.
Я открыла и прочитала: "Рудольф Эдуардович Ряжский-Гершон", слабо охнула
и торопливо вернула документ.

— Когда я думал, что ты.., что потерял тебя, я был готов заплатить любую цену, лишь бы вернуть тебя, пусть другому, лишь бы вернуть, пусть даже я тебя никогда не увижу, только бы знать, что ты есть.

- Денег у тебя куры не клюют, бриллианты от меня ты не примешь, а цветочки... Цветочками никого не обидишь.

- Почему? Какое тебе до всего этого дело? Ты ж мечтала жить спокойно, вот и
живи. Обещаю, никаких проблем у тебя
больше не будет. И глаз тебе мозолить не стану. Красота.
- Никаких проблем, - передразнила я. - И у тебя еще хватает совести...
- Я же обещал, значит, так и будет.
- Я тебе не верю.
- Брось. Все проще. Тебе очень хочется, чтобы я проиграл. Хотя бы раз. Зря
стараешься. Все равно будет по-моему.

– До чего ж хороша, твою мать, – сказал он сквозь зубы.
– Идиот, – буркнула я, наконец-то обнаружив халат и поспешно его надевая.
– Идиот и есть. Надо бы тебя трахнуть, а не в благородство играть. Хоть бы удовольствие получил…
– Кто это тут говорит о благородстве, – фыркнула я.
– Смотри, додразнишься, – покачал головой Мигель.

Ладно, принцесса, ты получила своего мальчика на
побегушках. Потопали на вокзал.

- О господи, - разозлилась я, - кто это здесь говорил о лицемерии? Да ты
мне до сих пор простить не можешь, что я тебе
когда-то жизнь спасла. Еще бы, ты у нас крутой...
- Я не мог простить? Что ты лепишь? Да я как последний дурак ждал, когда ты
соизволишь обратить на меня внимание.
Сидел вечерами на твоей кухне, чтоб только тебя увидеть, и что? Ты презрительно
фыркала и уходила в свою комнату. Доброго
слова мне ни разу не сказала. Да ты меня по имени н то не назвала...
- Николай Петрович - это что, не имя?
- Заткнись. Ты терпеть меня не могла, за что? Что я тебе сделал?
- У тебя еще совести хватает спрашивать? Ты сам знаешь...
- Знаю. Ты умудрилась довести меня до бешенства. Конечно, я тебе не пара.
Кто я такой, черт возьми? Ты меня ненавидела
только за то, что у меня были деньги, а у тебя нет, а ты не в состоянии выносить
человека, который превосходит тебя хоть в
чем-то, даже в такой ерунде.
- Деньги не ерунда, - заметила Светка. Голову с плеча Мелеха она убрала и с
интересом следила за нашим разговором.
- Это ты так решил? - задыхаясь от возмущения, спросила я.
- Конечно. А ты решила по-другому?
- Да, я решила... Я решила, что ты сволочь. Ты кому вкручиваешь, гад? Ты
забыл... ненавижу...
- Вот-вот, у тебя по-другому не бывает. Ты упрямая дура, и тебя не
свернешь. Ты никогда не уступишь, ты будешь стоять
насмерть, черт тебя побери.
- А ты что хотел? Чтоб я у тебя в ногах валялась? Не дождешься. Отчего бы
тебе не оставить меня в покое?
- Я оставил тебя в покое на целых пять лет. Я даже женился. Дважды. Тебе
этого мало?
- Чего? - обалдела я.
- Почему бы тебе не зависнуть там, где ты была все эти пять лет? Нет, ты
являешься сюда, и все опять летит в тартарары.
- Ты имеешь в виду свой гениальный план?
- Я имею в виду... - Он внезапно замолчал, а через двадцать секунд изрек:
- Лучше б меня пристрелили в тот день. По крайней мере, мы бы не
встретились и все эти семь лет... Черт бы тебя побрал с твоим паскудным характером.
- Оставь в покое мой характер.
- По-моему, Николай Петрович только что признался тебе в любви, - вдруг изрекла Ольга, хотя ее никто и не спрашивал.
- Николай Петрович в любви? - захихикала я. - Да он слова-то такого не слышал. Хочешь знать, почему я тебя послала? -
полезла я к Мелеху. - Потому что для таких, как ты, существуют только собственные желания. Их капризы и их деньги. И
больше ничего. Конечно, все, что мы хотим, мы купим. Пачками. Баб-то уж точно. У меня паршивый характер, а у тебя чистое
золото. И если я не захотела быть сто восемнадцатой в твоем списке, мне следовало переломать все кости.
- А тебе непременно надо быть первой?
- Хуже. Единственной.
- И что мешает? - с трудом сдерживаясь, спросил он.
- Золотой характер. Твой.
- При чем здесь мой характер? Да я сотни раз пытался...
- Конечно. Ты пытался, ты лез ко мне с поцелуями, чтобы через полчаса после этого лежать в одной постели со Светкой.
- Только не говори, что это тебя волнует.
- Речь сейчас не об этом. Для тебя не имеет значения то, что имеет значение для меня. И так было всегда. Ты и сейчас
пудришь мне мозги, а она сидит рядом и только что убрала голову с твоего плеча.
- И тебе это не нравится?
- Да. Мне это не нравится. Доволен?
- Отлично, - сказал он, после чего перегнулся к противоположной двери, открыл ее и выпихнул ничего не понимающую
Ну и еще.
- Николай Петрович в любви? - захихикала я. - Да он слова-то такого не слышал. Хочешь знать, почему я тебя послала? -
полезла я к Мелеху. - Потому что для таких, как ты, существуют только собственные желания. Их капризы и их деньги. И
больше ничего. Конечно, все, что мы хотим, мы купим. Пачками. Баб-то уж точно. У меня паршивый характер, а у тебя чистое
золото. И если я не захотела быть сто восемнадцатой в твоем списке, мне
следовало переломать все кости.
- А тебе непременно надо быть первой?
- Хуже. Единственной.
- И что мешает? - с трудом сдерживаясь, спросил он.
- Золотой характер. Твой.
- При чем здесь мой характер? Да я сотни раз пытался...
- Конечно. Ты пытался, ты лез ко мне с поцелуями, чтобы через полчаса после этого лежать в одной постели со Светкой.
- Только не говори, что это тебя волнует.
- Речь сейчас не об этом. Для тебя не имеет значения то, что имеет значение для меня. И так было всегда. Ты и сейчас
пудришь мне мозги, а она сидит рядом и только что убрала голову с твоего плеча.
- И тебе это не нравится?
- Да. Мне это не нравится. Доволен?
- Отлично, - сказал он, после чего перегнулся к противоположной двери,
открыл ее и выпихнул ничего не понимающую

-– Теперь ты пойдешь за меня?

-И все испортил. Я сразу же почувствовала себя облапошенной. Он опять добился своего. Со сколькими женщинами он проделывал это, и они наутро готовы были, как и я, радостно плясать под его дудку.
-– Конечно, нет, – покачала я головой. – У нас общий дедушка, это инцест.
-Макс нахмурился.
-– А ты не болтай про дедушку, и никто не узнает, – ответил он. – Кстати, сегодня ночью дедушка тебе не мешал.
-– Вот что, – я откинулась на спинку стула и сказала, разглядывая его физиономию, показавшуюся мне в тот момент невыносимо самодовольной. – С твоим опытом добиться того, чтобы у дуры вроде меня снесло крышу, раз плюнуть. Но то, что я сегодня ночью орала под тобой, еще ничего не значит.
-– Убить тебя, что ли? – произнес он, и я вдруг подумала, что до этого вполне может дойти. – Вот что, – передразнил он. – Всю эту чушь я слышать не желаю. И я не позволю тебе по глупости исковеркать жизнь себе и мне. Ты выйдешь за меня замуж, даже если мне придется тащить тебя под венец силой.
-– Вот в этом я как раз не сомневаюсь, проигрывать ты не любишь.
-– Ты это называешь игрой? – вздохнул он. – Угораздило же меня влюбиться в дуру.

— Это здесь? — спросил Тимур. Я знала, что он имел в виду, но не хотела верить в то, что стало очевидным. Как я могла надеяться?
— Подумываю лечь на обследование, — промямлила я, пряча глаза, глупая ложь, которая никого не спасет. Тимур с усмешкой посмотрел на меня, резко развернулся, собираясь уйти, а я схватила его за руку. — Тимур.., он звонил тебе? — Ответ мне был не нужен, я знала, я читала ответ в его глазах. — Тимур, он делает это нарочно.., он все просчитал. Он просто хочет превратить нашу жизнь в ад. Неужели ты не понимаешь?
Тагаев сделал шаг, пытаясь вырваться из моих рук, но я еще сильнее вцепилась в него.
— Посмотри на меня. Тимур, посмотри на меня. Ребенок мертв. Я мать, я бы почувствовала. Он мертв. Не позволяй ему играть нашей жизнью. Лучшее, что мы можем сделать, это послать его к черту. Пожалуйста, Тимур.
Мы смотрели в глаза друг другу, и я боялась расцепить руки, сжимая его ладони все крепче.
— Он звонит тебе каждую ночь? — спросил Тимур очень тихо, спросил, сглотнув с трудом, убирая ком из горла.
— Да, — жалко ответила я.
— И что ты делаешь?
— Ничего. Молча вешаю трубку.
— А что потом? — прошептал он. А я сжалась в комок, вдруг подумав, что впереди ночь, а потом еще одна и еще… Я вновь стиснула зубы, чтобы не заорать от ужаса. Тагаев обнял меня и прижал к себе. — Прости меня.
— За что? — испугалась я.
— За то, что оставил тебя, за то, что не сберег, за то, что этими ночами ты была одна… Я.., в тебе больше мужества, чем в десятке крутых придурков вроде меня.
Мы стояли обнявшись, вызывая недоумение у прохожих, он гладил мои волосы, а потом вытер слезы на моем лице и повел к машине.
— В таком состоянии тебе не стоит садиться за руль. — Тимур улыбнулся и помог мне сесть. Завел машину и плавно тронулся с места. — Он хотел, чтобы ты уехала с ним? — спросил Тимур через некоторое время. Я кивнула. — Но ты отказалась. Почему?
Я отвернулась к окну.
— Ты знаешь.
— Да. Я знаю и попробую не повторить чужих ошибок. Пока мы живы, всегда есть шанс все исправить. — Он помолчал немного и вновь заговорил:
— Когда я думал, что ты.., что потерял тебя, я был готов заплатить любую цену, лишь бы вернуть тебя, пусть другому, лишь бы вернуть, пусть даже я тебя никогда не увижу, только бы знать, что ты есть.
— Я тебя слышала, там, в овраге. Я не хотела тебе делать больно. Никогда. И в ту ночь не хотела, вот и подумала, надо возвращаться. Это ты меня вытащил.

Я вошла в последнюю дверь вагона. До «Китай-города» только две остановки, а сейчас всего-то половина четвертого. Это хорошо. Я приеду пораньше, и буду ждать его. Что бы ни случилось, я буду ждать. Я старалась не думать о том, что стану делать, когда стрелки покажут шесть часов, а потом половину седьмого. Сегодня только первый день, а будет еще завтра и послезавтра. Я буду ждать, и он придет.
Я привалилась плечом к стеклу и смотрела на людей в соседнем вагоне. Поезд остановился, народ потянулся к выходу, и парень в красной ветровке прошел вперед и занял освободившееся место. Он сидел, сцепив руки замком, опустив голову, погруженный в свои мысли. Коротко стриженные волосы смешно топорщились. Они успели отрасти, и приняли свой привычный цвет. Он поднял голову, а я прижалась к стеклу, надеясь, что он увидит меня, но он смотрел куда-то перед собой. Печальное лицо, скорбные складки возле губ. А я смеялась и плакала, и колеса стучали, и им в такт билось и рвалось наружу: «Я люблю тебя, я люблю тебя». А потом поезд вырвался из темноты, Антон поднялся со своего места и пошел к выходу, поезд встал, я бросилась на перрон и увидела его совсем рядом. Хотела окликнуть его и не могла, но Антон вдруг повернулся, и лицо его дрогнуло от боли. Он шагнул мне навстречу, я повисла у него на шее и, наконец, прошептала то, о чем так долго мечтала сказать.

- До чего ж ты слова любишь, - покачал он головой. - Ладно, принцесса, ты получила своего мальчика на побегушках. Потопали на вокзал.
Мне это необычайно понравилось.
- Ты это серьезно?
- Что?
- Я командую?
Он усмехнулся и головой покачал:
- Где у тебя глаза?
- Вот здорово. - Я вскочила на лавку. Теперь мы были одного роста. - А можно я сразу попробую?
- Валяй.
- Подними-ка ногу... Опусти. Блеск. Мне нравится. А теперь обними меня и скажи: "Я тебя люблю".
Он в точности выполнил команду.
- Я тебя тоже люблю, - сказала я и потерлась о его колючий подбородок. - Мне кажется, я сразу же влюбилась в
тебя, еще там, на Алениной кухне. И деньги свистнула для того, чтобы ты обратил на меня внимание.
- Классно заливаешь, - покачал он головой.
- Ну чего ты, - обиделась я. - Хорошо ведь получилось...
Мы оба засмеялись.
- У меня все проще было, - сказал он. - Увидел тебя, и в мозгах вроде как заклинило: хочу, и все. Вот такую,
рыжую, красивую, недоступную. Оттого принялся кроить и выкраивать...

— Прекрати все это. Мы сейчас поедем домой, спокойно все обсудим...
— Видишь ли, — сказала я и неожиданно засмеялась, потом вздохнула и продолжила: — Я в самом деле очень любила тебя. И многое могла бы простить. Почти все. Наверное, я плохой человек, и с моралью у меня проблемы, я бы смогла.
Все, кроме одного: ты меня бросил. Ты оставил меня на пять лет подыхать каждую ночь в холодной постели... из-за паршивых денег, или не менее паршивой власти, или... черт с ним, не важно... Ты сделал свой выбор.
— В тебе говорит обида, — с грустью заметил он
— Точно. Еще какая. Не стоило тебе оставлять меня. Знаешь, это опасная штука. Я привыкла и... научилась обходиться без тебя.
Я взялась за ручку двери, а он позвал:
— Ася...
— Ей надо успокоиться, — влез Сашка.
— Хорошо, — нахмурился Илья. — Отправляйся домой, я сейчас приеду. А я кивнула:
— Лучше позвони мне... лет через пять.

– В костюме Евы ты выглядишь восхитительно.
Я оторопело повернула голову и в дверях увидела Мигеля. Привалившись к косяку, он насмешливо улыбался, сунув руки в карманы брюк. Говорят, если зверя загнать в угол, он бросается в атаку, даже если по натуре это весьма миролюбивый зверек. По поводу своего миролюбия ничего сказать не могу, но в тот момент я точно чувствовала себя загнанной в угол....... ....В общем, я не стала охать, пятиться и бормотать всякие глупости, а рванула вперед с громким воплем, отшвырнула Мигеля в сторону, ударив его обеими руками в грудь, и выскочила из ванной. Должно быть, такой прыти он от меня не ожидал, отлетел в сторону, и на мгновение я решила, что мне удастся выбежать из комнаты, но тут и его инстинкты включились, он толкнул меня, я на ногах не удержалась, и мы вместе рухнули на пол. Отчаянно взвизгнув, я попыталась отшвырнуть Мигеля, колотила его руками и ногами, иногда мои удары достигали цели, но силы все же оказались неравные.
Он схватил меня за волосы, приподнял мою голову, больно дернув на себя, а потом с силой ударил о пол. Я вскрикнула, решив, что голова моя треснула, как арбуз, а Мигель сказал:
– Уймись, кошка дикая.
Мне ничего другого не оставалось. Я лежала на полу с раздвинутыми ногами, руки сведены над головой, этот гад навалился сверху, одной рукой стиснув мои руки, другой ухватив меня за подбородок. Можно было лишь вяло сучить ногами и орать, и то негромко, его рука на моем лице этому сильно мешала.
– Ну, все? – спросил он сердито, поморщился и добавил: – Черт, как ребра-то болят. Если я тебя отпущу, обещаешь вести себя прилично?
– Обещаю, – пискнула я, ни секунды не думая это обещание выполнять. Только бы отпустил.
– Смотри у меня, – погрозил он пальцем и откатился в сторону с легким стоном.
Я тут же вскочила на четвереньки и рванула к двери, он успел схватить меня за лодыжку, дернул на себя, и я вновь оказалась на полу, больно ударившись подбородком.
– Ты уймешься, в конце концов? – Мигель заломил мне руки за спину и потянул вверх, я взвыла от боли, а он добавил весело: – Если ты будешь и дальше выступать с акробатическими номерами, дело закончится изнасилованием.
Он перевернул меня на спину, ухватил зубами за сосок и насмешливо посмотрел исподлобья.
– Отпусти, – тяжело дыша, произнесла я, он поднял голову и засмеялся.
– Когда твои прелести прямо у меня перед носом, сдержаться трудно. Спрашиваю второй раз, и последний: обещаешь вести себя прилично? – Я кивнула, ведь выхода нет. – Не слышу, – посуровел он.
– Обещаю, – сказала я.
Он приподнялся, вновь застонав и поморщившись. Я встала, оглядываясь в поисках халата.
– До чего ж хороша, твою мать, – сказал он сквозь зубы.
– Идиот, – буркнула я, наконец-то обнаружив халат и поспешно его надевая.
– Идиот и есть. Надо бы тебя трахнуть, а не в благородство играть. Хоть бы удовольствие получил…
– Кто это тут говорит о благородстве, – фыркнула я.
– Смотри, додразнишься, – покачал головой Мигель.

...Я спускаюсь по лестнице, Стас в кухне сидит за столом, пьет чай. Я замираю в дверях, потом делаю шаг. – Стой, где стоишь, – глухо говорит он. Я вновь замираю. – Прежде чем ты войдешь, я хочу предупредить. Ты пожалеешь.
Я закусываю губу, чувствую что то соленое на языке. – Я люблю тебя… – это не мой голос. – Я люблю тебя. – Я делаю шаг, второй… у меня походка пьяницы. Его руки. – Милый мой, любимый… – Неужели это я говорю?
Прикосновения его рук так мучительны. Жаркое дыхание… я слышу, как бьется его сердце. Он поднимает меня, за моей спиной шкаф, я хватаю Стаса за плечи. Я сумасшедшая, только сумасшедшая может так кричать. Сдавленный стон. Это я? Нет. Я ищу его губы. Дыхание медленно выравнивается. – Ты как? – спрашивает Стас, его язык щекочет мне ухо. Я смеюсь, тихо и счастливо. – С ума сойти, – говорит он, я никогда не слышала у него такого голоса.... ...Я люблю его, я никогда не думала, что способна так любить. За два дня я хорошо его изучила, каждое движение, каждый его жест. Мне кажется, я знаю о нем все. Его напряженное бессмысленное лицо, когда он любит меня. Нижняя губа искусана в кровь, долгий тягучий взгляд, от которого сердце становится крошечным шариком и летит в пропасть. Он колотит кулаком в стену, он глухо стонет, он кричит: «Что ты делаешь, дрянь». Я люблю его. Я так люблю его руки, я могу жить, только когда чувствую их. У него большие сильные ладони. Мне нравится забавляться с ними: лизнуть, укусить легонько. Стас смеется, у него лучшая в мире улыбка....

.....Он вдруг вскочил, подхватил меня на руки и швырнул на постель.

– Только посмей… – запоздало начала я и замолчала, увидев его лицо.

– Любви от тебя не дождешься, так хотя бы будешь ненавидеть, – процедил он сквозь зубы.

Я и представить не могла, что он может быть таким. До той минуты я была уверена, что вполне способна постоять за себя. Наверное, потому, что весь мой предыдущий опыт ограничивался ровесниками и отношения с ними были приятными и, в общем-то, ни к чему не обязывающими. А здесь была ярость взрослого мужчины, который не желал, да и не мог сдерживать себя. И моя оборона разом затрещала по всем швам, и чужая страсть захватила, засасывая в омут. Любовь, которая сродни ненависти и приносит страдание, и боль, что сродни наслаждению, – и я уже сама не знала, отчего ору во все горло, от страшной муки или от счастья.

В стены стучали, и в дверь тоже, но если бы над нами обвалился потолок, вряд ли бы и это образумило нас. Когда я наконец смогла отдышаться, я лежала, раскинув руки, и пыталась решить: готова ли я смириться с тем, что сделала никуда не годный выбор, влюбившись в этого человека, смириться, чтобы еще хоть раз в жизни испытать подобное? И попутно пыталась ответить на другой вопрос: не то же ли самое желание удерживало мою бабку возле человека, которого и человеком-то назвать язык не поворачивался?

– Иди ко мне, – позвал Макс, и я с прискорбием поняла, что не просто пошла бы, побежала вприпрыжку на другой конец света, а тут и вовсе ничего не надо, протяни руки да мурлыкни что-нибудь в ответ. И вновь вспомнила свою несчастную бабку. Наверное, ей тоже невозможно было оттолкнуть его, когда она видела совсем рядом его глаза, слышала его голос и против воли смыкала руки на его шее, и все начиналось снова, сумасшедшее желание принадлежать ему, и пусть весь мир катится ко всем чертям.

Он и катился, а вместе с ним и я, бормоча сквозь стиснутые зубы: «Я люблю тебя», целуя его руки и думая о том, что нет никого прекрасней на земле, чем он....

....Тут, как черт из коробки, возник Равиль. Он обнял меня, подтянул мое левое колено к своему бедру, нашел губы и стал целовать. Проделал все быстро и вполне профессионально. Удивительно, как это меня взбесило, ведь чего-то в этом роде я как раз и ждала.
— Пошел к черту, — сказала я, как только смогла. — Я не сука, у которой весенняя течка.
— Я так не думал, — ответил он, убирая руки, я облокотилась на перила и попросила:
— Дай закурить.
Он прикурил сигарету сначала мне, потом себе и встал, облокотясь на перила, рядом.
— Зачем ты дразнишь Дениса? — спросила я. — Мы вроде бы партнеры или нет?
— Конечно, девочка, что еще?
— Еще ты мне не нравишься. Мне не понятно, что тебе надо.
— Разве я не говорил?
— Слушай, я не верю, что ты вольный охотник. Сколько бы ты ни пытался выглядеть лихим парнем с развитым чувством юмора, у тебя на лице написано, кто ты.
— И кто же я?
— Ты не из тех, кто станет делиться. Повадка у тебя волчья.
— И все это ты прочитала в моем лице? — Он покачал головой. — Надо что-то делать с физиономией.
— Мне совсем не хочется оказаться рядом, когда ты начнешь делить добычу, — мрачно заметила я. — От тебя за версту несет опасностью.
— А от тебя сексом, девочка. Знаешь, какая у тебя походка? Облизнись, милый.
— Я попробую ходить иначе.
— Не получится, — покачал он головой. — Кстати насилие и секс всегда ходят рядом и прекрасно уживаются. — Он провел рукой по моему лицу. — Тебе нечего бояться. Ты ведь это чувствуешь. Я знаю. Чувствуешь. Чутье у тебя тоже волчье. Разве нет?
— Чего ты хочешь от меня? — теперь я уже злилась.
— О господи, — хохотнул Равиль. — Разве это и так не ясно? Ты спрашиваешь смешные вещи, девочка.
— Мне не нравится этот разговор, — сказала я, бросив сигарету и пытаясь уйти. Равиль преградил мне путь.
— Не спеши, детка.
— Убери руки, — попросила я. — Мне не нравятся твои слова, мне не нравится твой взгляд, ты сам мне не нравишься.
— Ты просто боишься, — засмеялся он.
— Боюсь, — кивнула я. — Мне не нравятся люди с волчьей повадкой.
— По-моему, мы отлично подходим друг другу. Ты слишком красива, чтобы быть одной. Некрасивой женщине защитой служит ее некрасивость, а такие, как ты, постоянный объект для насилия. Нормальный здоровый мужик просто не может не желать тебя. Ты сама его и провоцируешь, хоть и боишься.
— Может, мне плеснуть себе в лицо серной кислоты? — поинтересовалась я.
— Лучше завести стоящего мужика, при котором все остальные будут облизываться на расстоянии.
— Стоящий мужик — это, конечно, ты?
— Когда ты стараешься думать, у тебя неплохо получается.
— Боже, — усмехнулась я. — Сколько слов из-за того, что женщина послала тебя к черту. Обратись к психологу. Ты из тех идиотов, которые лезут на стену, услышав «нет».
Он усмехнулся, и его усмешка мне не понравилась, я хотела перевести разговор в шутку, но опоздала: Равиль резко развернул меня, ткнув лицом в перила, обхватив рукой за плечи. Я пробовала высвободиться, но хватка была железной, рука его нырнула под подол, а вкрадчивый голос произнес над самым ухом:
— Я мог бы сделать это прямо здесь, слышишь, девочка?
Огни внизу исполняли хоровод, горло стиснул ошейник, мешал вздохнуть.
— Нет, — с трудом разжав челюсти, сказала я. Хватка ослабла, я выпрямилась и повернулась. Равиль смотрел на меня без улыбки, глаза в полумраке странно мерцали.
— Я мог бы сделать это сейчас, — повторил он.
— Я убью тебя, — сказала я, — клянусь, я убью тебя.
— Очень страшно, детка. Хочешь, скажу, почему я этого не сделал? У меня хватает ума понять: ты не из тех, кого можно заставить, если я это сделаю, мне никогда не получить тебя.
— Я рада, что ты это понял, — хватая ртом воздух, сказала я.
— У меня было время, — усмехнулся он, потом наклонился ко мне очень низко, к самому лицу, и заговорил тихо, едва слышно:
— Тебе будет хорошо со мной, клянусь, тебе будет хорошо. Я попрошу только раз, слышишь, а потом ты сама будешь просить меня сделать это.....

......Он бухнул свои сто килограммов на тахту, ножки слегка подогнулись, а пол затрясся. Я сняла пеньюар, Лом только охнул. Торопиться я не стала, попросила:
— Руки откинь назад.
— Зачем? — удивился Лом.
— Узнаешь, — шепчу я.
Он руки за голову закинул, а у меня уж все заранее приготовлено: наручники за трубу от батареи продернуты и подушечкой прикрыты. Я щелкнула наручниками, а Ломик удивился:
— Зачем?
— Мне так больше нравится.
Он хмыкнул, повел шалыми глазами:
— Выдумщица.
Ломик лежал в наручниках, а я с него снимала штаны. Не спеша. Он поскуливать начал и спину поднимать. А я ноги ему нализывала. Добралась до левой щиколотки, ремешком ее зацепила и привязала покрепче к ножке тахты. И по правой ноге поехала. Лом сначала выл, потом заорал:
— Ладка, иди ко мне, слышишь?!
— Сейчас, — ответила я ласково.
Зацепила вторую ногу, нежно поцеловала его в пупок и спрыгнула с тахты на пол, подняла с пола пеньюар. Ломик глаза выпучил. — Отдыхай, сокол, — сказала я. — Съезжу в контору, мужики тебя освободят, узнаешь, как перед народом без штанов лежать.
Лом ни грозить, ни уговаривать не стал. Глазами полоснул, кадыком дернул и спросил:
— За этим звала? Рожа у него была — страшнее не придумаешь. Я почувствовала настоятельную потребность обдумать ситуацию, затопталась по комнате, время тянула. Над мозгами Лома можно потешаться сколько угодно и дразнить его этим бесконечно, но вот мужское достоинство задевать не следовало. Ни в жизнь не простит. Я покосилась на Лома: глаза горят, челюсти сжаты… Самое невероятное — он все еще хотел меня. Я подошла ближе, а он почувствовал что-то, хрипло позвал:
— Иди ко мне, быстро, ну?
— Уйдешь тут, как же, — досадливо сказала я и у него между ног устроилась. Темперамент у Ломика будь здоров: не Аркаша, не муж и не Димка. Лом стонал, я повизгивала, одно слово: зоопарк. Я ему грудь целую, а он ко мне тянется, орет:
— Развяжи мне ноги, твою мать, неудобно…
Пришлось развязать. Он стиснул ногами мою задницу, ноги у него железные, я только охнула. Волосы мне на глаза падают, воздуха не хватает, Лом весь в поту, нижняя губа в кровь искусана.
— Сними, наручники, — просит, — я тебя приласкаю.
Словечко показалось мне двусмысленным, я на его лицо воззрилась, силясь отгадать, какой пакости от него следует ждать, а у него глаза мутные, губы свело, видно, не до пакостей сейчас человеку.
— Да сними ты эти наручники, черт тебя дери, без рук кайф не тот.
Я решила рискнуть, сняла их и в угол бросила. А Лом на меня кинулся, как стая голодных волков. Неутомимый у нас Ломик.
Уже поздно вечером мы сидели на кухне. Я пила шампанское, Лом стакан водки хватил, усадил меня к себе на колени и запел:
— Ладушка, красавица моя, ну что, ублажил?

Лиза, ну ты даешь!! Хочешь изображать тело, вокруг которого снуют люди с лупами, пинцетами, бумажками, ручками...
а то и с собаками?

Лиза в детективах без мучений не бывает-размечталась.Скажи хотьбы не маньяк

Мне кажется, что для этого надо, наверное, особенный, авантюрный склад

А вообще интересно попробовать.Я живу с ментом чегото наблотыкалась -согласна им быть.Если бы он прочел умер бы со смеху.

Ага! Делать то ничего не надо! Лежи себе..... Ну, ладно перед смертью готова сказать пару слов- намекну кто грохнул....