Марфа Петровна:
Привет, Света.
Не, ну то, что Костя - стреляный воробей, и его не проведешь, это понятно. Удивляюсь, что Катерина в этом кошмаре продержалась так долго. Ведь у Рязанского звериное чутье.
Очень страшусь расплаты для Катерины. Тех, двоих, совсем не жалко.
Спасибо огромное!!! Очень интересно!!!
alen-yshka:
Всем пламенный!
Развидьте мне, пожалуйста. Это что же получается: Катя сразу Косте не призналась, деньги уроду отдавать не собиралась, а продолжала терпеть систематическое насилие? И, если бы ее не поймали "с поличным", так и продолжала бы терпеливо отдаваться???
А двойная жизнь три месяца??? Драмтеатр просто слезами обливается по такой актрисе! И Рязанский за все это время не заподозрил, не просек? Не верю, от слова совсем.
Исходя из содержания 3 главы, я почему-то решила, что, забивая на последние пары, Катерина избегала встреч с насильником, все это время, поэтому и не признавалась КН, наивно решив, что обойдется и ее забудут. Ну, а после рецидива, не выдержала и пришла к Косте с повинной. А тут, оказывается... Не соотносится ее поведение с изначально заявленным образом, никак.
В таком контексте она уже не жертва, а искусная лгунья какая-то получается. И отношение к ней из сопереживательного в осудительное превращается.
lor-engris:
Здравствуйте, мои хорошие!
Спасибо за комментарии.
Глава оказалась гораздо хуже, чем я ожидала, в моральном плане - в том числе. Катя ушла в отрыв, и ожидаемое облегчение не наступило. Я даже перечитала 3, расставив кое-какие акценты (все-таки произведение в процессе написания меняется, и очень заметно порой). А все равно - нет облегчения. Катя неадекватна, Рязанский - за гранью эмоций и человечности, просто закрылся, чтобы не натворить еще больших бед. Не ожидал он такого. Понимал, что дело плохо, но не настолько. 
С ответами на этот раз полная и беспросветная ж... Не потому, что мне нечего сказать - как раз наоборот, сказать нужно столько, что у самой шарики за роликами.
Но для этого придется написать в комментах целую главу. 
Блин, вот хоть щас садись и пиши продолжение продолжения...
Понимаю, все понимаю. И то, что образ не сходится, и вопросы закономерные. Обидно за героев до слез.
Поэтому - давайте я отвечу главой с Костиной фокалки? Будем разбирать и разбираться.
Единственное: Рязанский себя жертвой обмана не считает и собственные проколы теперь, когда раскрыли глаза в отношении Кати, видит. Но каких-то там отношений, не говоря уже о близких и доверительных, на сегодняшний момент между ними не может быть. Все, баста, карапузики.
Разговор в 3-ей главе - вообще не разговор, как выяснилось. (Сюрприз, блин, Светлана Батьковна!) И решение, которое якобы принял для себя ночью Рязанский - те самые "эмоции", с которыми он связываться зарекся. Так что будет разговор, расставляющий точки. А заодно выясним, с какого ляда кое-кому понадобилась девственница.
P.S. Катю не оправдываю. Вот совсем. Но и осуждать ее не могу.
alen-yshka:
Плюсуюсь.
Вот вариант, когда после физического насилия, три месяца ее прессовали морально, постоянно напоминая о падении, еще можно представить. Но она все равно не смогла бы долго пересиливать себя и ходить в вуз. Особенно, когда вернулся Костя. Тут для честной Кати лишь один вариант: рассказать (покаяться) либо КН, либо родителям. Забрать документы из вуза и попытаться собрать себя по кусочкам (а это оочень небыстрый процесс).
Если она считает себя виноватой в случившемся, как смогла допустить любимого к "грязному и оскверненному"? Логичнее было бы "забиться в норку", избегать встреч с Костей, может даже порвать, дабы не осквернять любовь.
Как можно три месяца изо дня в день видеть насильника и не дергаться от любого прикосновения?
Еще один момент. Если водитель Рязанского ее встречал, то переодевалась она где? В туалете марафет наводила? Быстренько после очередного насилия? А, может, уже и не насилия?
В общем, да, не сходится дебет с кредитом. Жертва из Катьки странная получается.
khisvetlana:
В таком контексте она уже не жертва, а искусная лгунья какая-то получается. И отношение к ней с сопереживательного в осудительное превращается.
Пожалуй, я тоже плюсуюсь
После первого раза я еще могла Катину ложь понять, стресс, шок, не сразу поняла, что делать, но каждодневное вранье в течение 3 месяцев... Я долго её оправдывала, все-таки надеясь, что в течение этих 3 месяцев она либо с Костей по каким-то причинам не сможет быть , ну мало ли у человека дел в других городах, либо этот юноша, найдет себе другую игрушку... Но походы от одного мужика , пусть и насильника, к другому
Она целенаправленно врала 3!!! месяца. Пока я, честно говоря, не могу в своей голове это уложить ((((((((
ishilda:
Света, спасибо!
Не берусь судить, но мне кажется, Катя просто занимается самобичеванием. "Роман" с Костей, поход в клуб, изнасилование. И как результат вот такое "больное поведение". Типа заслужила. Но с психологией я не дружу, могу ошибаться.
Наядна:
Господи какая ж дура Катя...
все можно понять.. но ложь... зачем врать.. почему не рассказать.. мне не понять.. каким усилием воли поймет Костя вскоре узнаем..
Света спасибки за главу
П.С.
lor-engris:
» 20. Крысиная канцелярия
изнь нередко преподносит нам сюрпризы. Например, можно подозревать свою любовницу в хождениях налево, а в итоге накрыть наполовину сектантскую шайку-лейку позолоченной молодежи. «Юный», мать его, «пахарь». Милое хобби, от которого волосы дыбом встают.
Подперев больную голову рукой, Рязанский изучал подробный, с любовью составленный отчет, к которому приложил свою знаменитую лапку не менее знаменитый в узких кругах Иван Тимофеевич Кумовьев. Сам Кум, сильно смахивающий на ученую крысу, вполне довольный проделанной в такие сжатые сроки работой, примостился на диване напротив, потягивал коллекционный коньяк и был готов в любой момент что-нибудь пояснить.
Однако время шло, Костя молчал, и даже прошаренный Кум слегка занервничал.
Это затянувшееся молчание говорило только об одном: большой босс зол, как черт, и паршиво себя контролирует. Настолько паршиво, что вынужден держать рот на замке. Кума это категорически не устраивало. Ему всегда было мало сухих фактов, которые запрашивал Костя. Куда интереснее выяснить, как к этим фактам относится сам проситель. Тем более что одна иногородняя студенточка-третьекурсница в его запросах уже мелькала.
– Вот такие шалости у нынешней молодежи, – на пробу хихикнул Кум. – О времена, о нравы!
Рязанский на подначку отреагировал просто: никак. Перевернул лист, и только.
– Очень изящная для современных неандертальцев схема, – продолжил Иван Тимофеевич, покачивая оставшийся в бокале коньяк. – Сами бы не придумали, наверняка кто-то помог. Тут чистая психология: берем скромную девочку из благополучной, но совсем небогатой семьи, приехавшую поступать в университет. Город у нас хороший, научная база замечательная. Ничего удивительного, что едут, и едут издалека. Умные, скромные, симпатичные девочки – это просто кладезь впечатлений, а уж если попадется особо внушаемая особь... Такие не то что в милицию – подружке побоятся рассказать, что они больше... не девочки.
На этот раз Кум хихикнул еще более осторожно и поправил очки.
– Девочка вычислялась на раз-два-три. После сбора соответствующей информации, начиналась первая стадия термической обработки. К слову, девочку по заданию можно было искать где угодно: некоторые особо одаренные мальчики не брезговали даже школьницами, которым исполнилось шестнадцать. Законы соблюдают-с, законопослушные граждане-с Российской Федерации... Дальше всё зависело от девочки. Методы применялись самые разнообразные, но на выходе важно было получить на девочку компромат. Чтобы уж точно поняла, бедненькая: она в надежных руках...
– Кум, объясни мне одну вещь, – подал наконец голос Рязанский. – Кем нужно быть, чтобы терпеть эти игрища три месяца? Давать себя насиловать, лишь бы никому не говорить? Три, етить твою налево, месяца добровольно приходить туда, где тебя будут опускать и трахать, а в свободное время порхать бабочкой и улыбаться, как ни в чем не бывало?!
Кум цокнул языком. Собственная прозорливость порадовала его в очередной раз.
– Элементарно, Ватсон. Точно так же, как можно похоронить человека под развалинами его собственного дома, а на следующий день тоскливо сжимать микрофон и на всю страну выражать соболезнования. Ну, ладно, микрофон ты, допустим, не сжимал, однако же... Всё дело в мотивации, мой мальчик. И в силе воли. Самоконтроле, ух-х. – Он стиснул костлявый кулак. – Кто-то учится этому годами, а кому-то дано от природы. Толковый психиатр скажет больше, чем я. Да что психиатр – сомневаюсь, что ее родители знают хотя бы половину правды о своей дочери, начиная с нежного возраста! Знаешь, как бывает: она хотела куклу, но сделала вид, что безумно рада мячику, чтобы не расстраивать любимую мамочку. Желание соответствовать ожиданиям и боязнь обидеть настолько сильны, что подавляют настоящие желания. Те сдвигаются в бессознательное, копятся там, а это верный путь к психозу и нервным срывам. Вранье у таких людей в крови, причем вранье не откровенное, а так, в мелочах. Постепенно человек сам начинает верить в свою легенду и перестраивает желания. А ведь всё начиналось с банального страха огорчить мамочку!
– Давай вернемся к нашим баранам, – со вздохом попросил Рязанский.
– А что бараны? Бараны резвились на лужайке и чувствовали себя отлично. Психология насильника еще занятнее, чем психология жертвы. Им доставляет уже от одного факта, что жертва полностью в их власти. Лицо и тело вторичны. Хотя, – протянул Кум, – насильники у нас, судя по досье, подобрались довольно разнообразные. Тот же Спиридонов, который сдал большую часть однополчан, искал именно хорошенькую девочку и уже собирался выйти из игры, когда на его беду под руку попалась Екатерина Юрьевна. Смотри схему: жертву ставят перед фактом, что она поймана. Предлагают «замять» историю за чисто символическую, а на деле – неподъемную для жертвы сумму. Поначалу требуют только деньги. Если жертва ахает и падает в обморок, ее поднимают и предлагают альтернативу. Статистика показывает, что большинство соглашались: ребята умели выбирать. Те же веселые ребята собирались раз в пару недель в условленном месте, чтобы поделиться успехами на любовном поприще или для остроты ощущений поменяться девочками. Две недели, три – максимум, – подчеркнул Иван Тимофеевич. – Больше эта колобродь не длилась: девчонки не выдерживали, срывались, становясь потенциально опасными. Некоторым хватало мозгов не вестись на шантаж и сразу ехать домой. Их отпускали, благополучно «забывая», и таких, к чести женского населения, что-то около семидесяти процентов. Девочки молчат и по сей день, мальчики гуляют на свободе, все счастливы. Для тех, кто оставался, вариантов исхода было несколько: одних подсаживали на иглу, других по-тихому сбагривали за границу, но, опять же, вероятнее всего, на игле. Те герои, кто не сомневался в собственных папах и связях, или наоборот, сомневался слишком сильно, толкали девочек под поезд. Или с крыши, предварительно напоив. «Толкали» – это, конечно, образно выражаясь. «Всячески способствовали» будет точнее. Пока зафиксирован только один такой случай. Дело замяли: скинули на самоубийство. Мало ли, кто сейчас бросается с крыши? Тем же авариям давно никто не удивляется.
– А крышует эти милые забавы... – Рязанский вопросительно тронул ногтем лист.
– Совершенно верно, наш старый друг, здоровья ему и благоденствия. – Кум возвел блеклые до прозрачности глаза к потолку. – Опережая ход твоих гениальных мыслей: кинуть за решетку пару козликов отпущения, обвинив их в изнасиловании, вполне реально. Но закрыть эту шайку целиком вряд ли получится. Сложно и не вовремя. Боюсь, не потянем.
Костя прищурился. В одном Кум прав: развязывать войну им действительно не с руки, а вот аккуратно копнуть под «старого друга» и пойти с ним на компромисс... Почему нет? Не верится, что ему так дорога трусливая шарашка, где чуть ли не каждый готов расколоться при любом удобном случае. Иными словами, сложно, но можно.
– Иван Тимофеевич, ты себя недооцениваешь. Попробуй. Чем мы рискуем, сам посуди? В том университете учится не только моя дочь. Зуб даю, многие заинтересуются, если узнают. Пошеруди там тихонько... Мне тебя, что ли, учить? В средствах не ограничиваю.
– Даже в моральных? – настороженно буркнул Кум.
– В моральных – особенно.
Рязанский сложил листы стопкой и куда-то засобирался.
– Жалко на этот раз оставь пчелкам, – добавил он жестко, – только девчонок не трогай.
-------
И всё равно – Костя не понимал. Не мог уложить в голове идиотский поступок Катерины, как ни старался. Это было за пределами любой логики – как простой человеческой, так и извращенной... Катерининой. Неважно, каких суперспособностей ей это стоило.
Какого х*ра эти способности вообще понадобилось задействовать?!
Прежде чем ехать к девчонке, нужно было остыть, и Рязанский погрузился в работу. Давненько его так не выворачивало, раз сесть в машину удалось только после восьми вечера, и то – относительно спокойным. Голова ныла по-прежнему.
Федька, едва взглянув на «командира», выключил радио. После утреннего мордобоя за правое дело Лисицын до сих пор был в приподнятом настроении. Даже снизошел до того, чтобы за «Паутинку» вступиться. Лисицын-то! Старый мизантроп и женоненавистник.
– Не прессуй ей сильно, Николаич. Девке и так досталось.
– Тебе-то какое дело? Бабы все – суки, не?
– Суки, – согласился Федор. – Но эта сука с потрохами твоя.
Рязанский поморщился: головная боль отдавала в зубы.
– Пленку я видел, если ты об этом.
– И что, многие тебя под наркотой звали? Пожалей, говорю. Нехай идет с миром. Ты знаешь, кто виноват, вот пусть они и отвечают. А эта пигалица... Костя, я же вез ее, разодранную, к тебе вчера. Она... короче, не руби с плеча. Ей помощь мозгоправа нужна. – Лисицын выразительно покрутил пальцем у седого с рыжиной виска. – Глаза больные, как у недобитой.
– Федька, я щас расплачусь. Какого черта ТЫ мне это впариваешь?!
– А больше некому, – хладнокровно откликнулся Федор. – Или напомнить, как ты, моралист х*ров, бетон грыз и на стены бросался, когда не знал, что с собой делать? А она никого не убивала. Это я к тому, что не руби с плеча. Я рубил, ты рубил, а в итоге что? Отрубить всегда можно, и сразу, наверняка. Чтобы не жалеть потом... Домой?
– Домой, – кивнул Костя.
Теперь он анализировал каждую мелочь. Боль только подстегивала.
Когда прошлым вечером ему отзвонился Федор, Рязанский передал домой, чтобы включили все камеры видеонаблюдения. Он должен был увидеть ее в натуральном виде, а не напудренную и причесанную к его приходу. И увидел: Катерина еле плелась. Не потому, что виноватой хотела показаться – ее реально к земле пригибало. От любовника так не возвращаются.
В холле она сползла по стенке и ревела, наверное, с полчаса. Помочь ей было некому: Костя нарочно оставил дом пустым. Потом Катерина буквально соскребла себя с пола и ушла в душ, вернулась переодетой – кое-какие вещи хранились про запас в одной из гостевых. Грязное шмотье со злостью затолкали в рюкзак. Прядь волос выбилась из русого хвоста, и Катерина машинально потянулась, чтобы поправить ее, но отдернула руку. Оставаясь одна, она старалась лишний раз до себя не дотрагиваться. Белье вон с трудом напялила.
Свечка эта – вообще ни в какие ворота. Какой-то дикий первобытный ритуал...
«Что же ты наделала, маленькая? С кем связалась?»
Он говорил с Катериной в тот вечер и сам не слышал, что говорит. Слетев с резьбы, за малым не сломал дуре руку. Он в любую минуту мог выполнить жалкую просьбу и прибить ее на месте... Да что греха таить? Поначалу даже хотел это сделать, искренне. Но потом ни к селу ни к городу перед глазами всплыло такое же зареванное лицо Тани.
Костя тогда, четверть века назад, всерьез решил, что опоздал и ее... над его Таней успели надругаться. К счастью, нет. А вот над Катериной успели. Чего он беснуется тогда? Загнанная в угол девчонка огрызается и порет горячку, потому что привыкла: надеяться ей не на кого. А он?
Этого она боялась? Признаться в изнасиловании? Какая чушь. Но правда оказалась просто... немыслимой! Упрямая баба добилась-таки своего и поставила ему шах и мат.
Что самое парадоксальное, Костя не оттолкнул Катерину, когда та вздумала лезть с поцелуями. То ли коньяк без закуски в голову ударил, то ли мозги окончательно расплавились, но неведомые силы вновь забирали у Рязанского его женщину, а этого он допустить не мог...
Той ночью Катерина еще оставалась его женщиной, однако уже утром перестала ею быть. Визит в кож-вен – это чтобы не страдала потом, запустив возможный «подарочек» от позолоченных ребят. Здравый смысл подсказывал, что м*дачье такого рода на презервативах не экономит, но лучше перестраховаться. И самому в ближайшее время провериться, хотя одна мысль о подобном вызывала желание боднуть рогами ближайшую стенку.
Что касается вранья... Судя по всему, условия контракта вошли в противоречие: врать ему было строго запрещено, но девчушке вдруг срочно понадобилось. Ей же хуже.
--------
Катерина плакала долго и совсем не на публику, не ставя перед собой цели надавить на жалость. Теперь, когда окончательно схлынул адреналин и силы дальше притворяться боевым огурцом кончились, она выплескивала всё то, что безвылазно сидело внутри нее почти три месяца.
– Прости меня... Прости меня, пожалуйста... Я не прошу... остаться, просто... прости... Я не хотела... – Она закашлялась, подавившись слезами и соплями. – Не хотела...
– А чего ты хотела? Нет, серьезно, мне даже интересно: на что ты в итоге рассчитывала? Или тупо пустила всё на самотек?
– Я не знаю... Не знаю! Я не могла... сказать тебе... – Слезы пошли вхолостую, сопровождаясь чисто бабьим подвыванием. Кое-кто начал жалеть себя, бедную.
Он не сделал попытки подойти и обнять, как она ни просила. Слишком сильным было отторжение. Самовнушение тому виной или нет, но даже аромат русых волос, объективно не изменившийся со вчерашней ночи, теперь казался Рязанскому гниловатым. Когда бульон в холодильнике только начинает пропадать, внешне можно принять его за свежий. Запах – вот что первым выдает фальшь. Еще не скажешь с уверенностью, что бульон прокис, но запах уже не тот. А иначе ощущения неправильности и вопросов по этому поводу вообще бы не возникло.
Желудок сжался. Костю передернуло, однако он привычным усилием воли забросил нездоровые ассоциации подальше. С ними он разберется позже. Сейчас надо угомонить... ее.
– Так, всё, успокаиваемся. Успокаиваемся, Катерина. Воды принести?
– Н-не надо. – Катя наконец совладала с собой и только шмыгала носом, негромко икая. Вытерла слезы рукавом олимпийки. – Сейчас п-пройдет. Извини...
Рязанский сел рядом, так же прислонившись спиной к дивану.
– Кто начнет, ты или я?
– Начнет что, Костя? Мы же всё выяснили. Я понимаю, что мы с тобой... В общем, спасибо за всё, что ты для меня сделал. И особенно за то, чего не сделал, хотя я это заслужила. Ты... удивительный человек, очень хороший. И я... правда, хотела сделать тебя счастливым.
Ее бил озноб, но обхватить себя руками Катерина не могла, даже повинуясь инстинктам. Царапнула пальцами воздух и вновь ухватилась за ковер.
Рязанский стащил с дивана плед и, стараясь не касаться лишний раз, набросил ей на плечи. Просто потому, что гораздо лучше Катерины понимал природу этого холода.
– Не молчи, маленькая. Говори. Всё, что в голову взбредет, но лучше – по делу. Теперь уже нечего стыдиться, а играть в молчанку дальше смысла нет.
– Я не знаю, что говорить, – простонала она.
– Ты не признавалась, потому что боялась меня? Думаешь, смог бы добавить сверху? Ты добровольно нырнула в эту грязюку и ныряла туда изо дня в день, хотя могла просто прийти ко мне и попросить помощи. Я бы помог, Катерина. И расстались бы мы с тобой по-хорошему... А может, и не расстались бы. Мне с тобой легче жить было, – признался Рязанский. – Чистая такая, добрая, наивная. Жениться бы не женился, но в накладе не оставил бы в любом случае. А ты, получается, ни во что меня не ставила ни как мужика, ни как человека, раз предпочитала спать с этим ушлепком, а потом резво прыгать в постель ко мне. Вот это убивает, маленькая.
Она зажмурилась, сгорбилась.
– Прости меня... Умоляю, прости...
– Да за что «прости»-то? – деланно удивился Костя. – Переживу как-нибудь, не скопычусь. Ты себя для начала прости и реши, как дальше жить будешь. Набрехала, небось, с три короба всем и каждому. Теперь расхлебывать придется. Ты... только честно, из института документы не забирала? А то я не проверял, мало ли.
– Я... – Она напряженно хмурила лоб, точно вспоминая. – Я...
– Что, не помнишь? Девки пляшут всё интереснее.
– Кость, ты прости, для меня последние месяцы – как в тоннеле, – шепотом призналась Катерина. – Думала только об одном: как сделать, чтобы не узнали. Животное... Я много чего пыталась сделать: и с крыши прыгнуть, чтобы не мучиться, и документы забрать. Всё равно исключили бы за аморальное поведение. Этот... урод обещал отдать видео в деканат, отправить всем, чтобы знали. Но я... не забрала документы. Хотела, но не забрала.
– Почему? – Рязанский коснулся ее пальцев своими и тут же убрал руку.
– Мама позвонила. Сказала, что баба Настя привет передает, за хорошие оценки денег выделит. Бабушки нам с сестрой всегда понемногу дарят по праздникам. Ксанка на шмотки копила, я – на ноутбук... Не хватило смелости, Кость. Даже поговорить было не с кем. Ты уехал. Я, наверное, не смогла бы молчать, если бы тебя сразу, на той же неделе, увидела, но ты уехал... А по телефону... Ну разрыдалась бы в трубку. Ты бы вернулся ко мне из Москвы? Прилетел бы в голубом вертолете?
– Не прилетел бы, – проворчал Рязанский, – но так просто бы не оставил, что-нибудь придумал. На худой конец, пригнал бы дядю Федора, и тот разнес бы из гранатомета всех неугодных к чертям свинячьим. Сонька в детстве об этом мечтала, когда ей в школе мазали спину мелом, а я в отъезде был. Кофту, говорит, жалко. Кофта новая, модная.
Катерина надсадно рассмеялась, прижавшись к дивану затылком.
– Соня постоянно спрашивала, почему я на последние пары не хожу. А я... сначала не хотела с ним встречаться. Пропуски потом отработаю, думала. Но Спиридонов меня быстро раскусил. Сказал, раз я такая умная и последние пары не нужны, зачем время терять? Вот и вытаскивал меня с пар, когда приспичивало. Ему-то без разницы, ходить на занятия или не ходить... Только хуже стало. Завтра пойду договариваться об отработке.
– Можешь не переживать: тебя везде допустят. Главное, занимайся, Катерина, чтобы не с тройки на тройку, как теперь, а нормально. Ты же умеешь.
– Спасибо. Если бы не ты...
– И всё-таки, – хмуро перебил он, – объясни старому дурню: почему? Ну бред же!
– Это сложно объяснить. Когда ты прислал эсэмэску и спрашивал, жива ли я, – Катерина говорила с трудом, жмурилась, качала головой, – я собиралась с крыши прыгнуть. Моя последняя мысль, знаешь, какая была? «Если бы он меня немного любил, если бы как-то почувствовал, что я собираюсь сделать, то я бы осталась...» И тут – эсэмэска твоя. Как чудо. И я осталась. То вранье идиотское, про кровь... Само в голову скакнуло. Так стыдно! Чего испугалась, дура? А после первого удачного раза... Да, тяжело врать, но уже легче. Я просто не смогла остановиться, перешла черту. Сначала думала: всё, дальше так продолжаться не может. Соскакиваю, в следующий раз точно скажу... Но я приезжала к тебе, ты меня целовал, и вот так, в лоб признаться, что я... что я шлюха... Прости, Кость, я не знала, что мне делать, а сказать не могла... Жила ради наших встреч. Боялась, что ты синяки заметишь, но мы больше... без света, и редко встречались. Они или проходили, или... ты не замечал. А насчет с-сиф... Понимаешь, он после того раза... всегда с презервативом. Но я всё равно пыталась тебя как-то... ну, отвлекать...
– Точно, – невесело хмыкнул Рязанский. – Минет тебе удавался на высшем уровне. Тьфу.
– Тебе нравилось быть со мной, – робко возразила Катя. – Я видела, каким ты возвращаешься с работы, и не хотела, чтобы ты пил у себя в кабинете, когда я засну... Так странно, – добавила она задумчиво. – Словами всё звучит по-другому. И дышать легче.
– Ну еще бы! Катерина, я сам отличился. Меня не особо волновало, что ты чувствуешь. Может, обижалась, что мало внимания уделяю, или еще чего... Я причину в другом искал: что-то случилось, просто говорить не хочешь. Федьку за тобой посылал – все чисто. В институт ходишь, домой возвращаешься вовремя, никакая шваль к тебе по дороге не липнет. До смешного доходило – семью твою прошерстил: вдруг кто в больницу загремел или умер? Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. – За неимением в зоне доступа деревянных предметов он постучал себя по макушке. – Пришла бы, сказала... А! Поздно бить боржоми. И деньги эти... Катерина, деньги-то почему не отдала?!
– Я отдавала. Понемногу, чтобы не так подозрительно. Отдай я всё сразу, он бы потребовал больше, а так... до конца семестра протянула бы. Не подкопаешься.
– Больная, – вздохнул Рязанский. – До конца семестра ты бы не дожила.
Катерина вскинула на него испуганные глаза, и Костя прикусил язык.
– Забудь. Всё уже нормально, дело пройдет без твоего участия.
– Он бы убил меня, да? Как убили Риту Зорину?
– Ты оказалась выносливее, чем рассчитывал этот любитель прекрасного, – ответил Костя уклончиво. – И я уж не знаю теперь, надо тебе принимать это как комплимент или сесть в сторонке, поплакать... Нет, рыдать, пожалуй, не стоит. Просто пообещай: если у тебя вдруг что-нибудь случится и ты опять не будешь знать, как жить и что делать, позвони мне. Ради этого и заводят полезные знакомства, – сказал он, предупреждая возражения. – Чтобы было через кого поменять паспорт за десять дней, а не за месяц, как обычно получается. На этом свете не так много неразрешимых проблем. Знаешь поговорку: «Выхода нет только из гроба»? Хорошая, на самом деле, вещь. Умная. Будь умнее, маленькая. Оступиться каждый может, а извлечь из этого урок, не шмякнувшись мордой в грязь... Что там, кстати, со справками от сифилитиков?
– Чисто, – прошептала Катя, не глядя на него. – Справки с печатями на столе. Можешь сам посмотреть, если не...
– Верю, Катерина. В том кож-вене тоже не валенки валяют. Чисто, и бог с тобой.
На прощание девчонка настойчиво попыталась вернуть ему подаренный телефон и банковскую карточку, которую для этой цели специально взяла с собой.
– Там денег не хватает, но я верну, – лепетала Катерина. – Обязательно.
В ответ Рязанский сунул ей обратно в руки и то, и другое.
– Ерундой не занимайся! Я хотел подарить тебе нормальный телефон, чтобы та рухлядь, с которой ты ходишь, не висла ни взаправду, ни в фантазиях. А деньги... Ну пожертвуй их куда-нибудь, если не нужны! Или психиатра найми. Обратно всё равно не приму.
– Костя... Я...
Он хорошо помнил этот ее благодарный взгляд и что тот означает, но очередного признания в вечной любви слышать не хотел. Хватит, наслушался.
– Уходи, Катерина. Твоя карета подана.
– Можно я буду тебе?..
– Нельзя. – Он поправил ее сбившуюся шапку: слишком уж по-дурацки топорщилась. – Живи. Ешь витамины, пей водичку, вытяни летом родителей на море. Общайся, не молчи, если что-то болит. Звонить мне – только на крайний случай, договорились? Ладно, беги. И не рыдать. Какая жизнь началась по твоему летоисчислению, третья? Вот и живи. Без выкрутасов.
Надо отдать Катерине должное, крепилась она до последнего. Ну да в ее выдержке Рязанский больше не сомневался.
gladiatorus:
Света, девочки, здравствуйте.
Все просто страшно. Наверное, я подожду окончания романа, а уже потом сяду читать. Очень тяжело. Света, ты правда настоящий писатель. Но от этого и жутко. Катерину жаль. И сейчас даже ее дневники мне не кажутся жизнеутверждающими. А Костя в моих глазах рухнул вниз. Знаете, когда читала про них с Татьяной, я почему-то не прониклась судьбой Татьяны и за нее не переживала, и любовь ее к Константину не такая как у Катерины. Вообще Татьяна показалась мне приспособленкой. А Катю очень жаль. Не знаю, как описать свои чувства, одни эмоции, которые никак не могу выразить. Но Костя здесь никак не принц и даже не король. Может кто-то возразит, что он же помог, но если бы не помог, то был бы совсем моральный урод ( в самом худшем смысле этого слова). Даже не знаю ,Света, как вы "вывезите" их дальнейшие отношения из тупика, если только опять за счет Кати. В общем, совсем не новогоднее продолжение. Но следующую главу все равно жду.
Перечитала БК, очень понравилось Ваше дополнение в эпилог про Олега и Динку, но даже оно не спасло от ужаса, творящегося здесь. В очередной раз убеждаюсь, как несправедлива порой жизнь и любят зачастую не тех кто этого заслуживает, а уж неразделенная любовь...
Марфа Петровна:
Ох, Света!
Костя, канеш, заценил выдержку Кати, но спровадил от себя. И даже звонить разрешил в экстренном случае. И карточку с телефоном оставил. Вот только это материальное для Катерины неважно. Она потеряла гораздо более ценное для себя - любимого человека.
Да, она сильная девушка, вот только насколько? Ей не позавидуешь. Только вот и Костя прикипел к ней душой, хотя, может, и не осознает это.
Посмотрим, что будет дальше.
Спасибо!!!
alen-yshka:
))))) Вот люблю я Костю! Что бы ни делал, что бы ни говорил))
Его личная логика всегда действенна и адекватна. Не придерешься, не прикопаешься.
Но даже он не смог понять Катерининого выверта *пожимает мужественную бандитскую руку: "Камрад!"*
И, по-моему, так до конца и не понял путаных Катиных объяснений-оправданий. А она была многоречивой. Но не убедительной. Я тоже не поняла *еще раз пожимает мужественную руку*. Но после ее монолога и мне захотелось помахать ей ручкой...
*сокрушенно* не везет Костянчику с женсчинами, аще((
пы.сы. прочитала главу после просмотра "Шерлока" и чота в роли КН так четко Беня нарисовался))))))))
