Сказ про то, как девки на дракона ходили

Голос вкрадчиво звучит, словно обещает что-то. Отвела Эсми взгляд, не в силах больше смотреть в глаза эти колдовские. И не серые они вовсе, зеленью отливают, словно камни драгоценные.


Кто же ты? - Повторить свой вопрос хотелось, но сдержалась, не скажет ведь...


Не хочется отпускать, а надо. Негоже девушке вот так с мужчиной стоять посреди леса.


Дурманит голову запах, думые разные навевает, о будущем, о любви, супружестве. А Алрик в стороне стоит, смотрит, смущает.


На этот раз Эсми шла неоглядываясь, словно опасалась, что глянет на него и забудет себя.
Хмельной запах продолжал кружить голову и она не шла, а словно летела по дороге.

Встретил хозяин их, радуется что хмель нашли, долго никому он в руки не давался. так обрадовался, что в баньку пойти предложил. Манит она к себе, но сначала дело, не поспеет иначе к вечеру пиво.

Зашли в дом

- Нашли мы хмель, всё готово?
Эсми пересыпала золотые шишки в чан, отряхнула подол и.. словно пелена сглаз спала, закончились виденья дивные.

Водица ключевую уже натаскали, солод отменный местные приготовили. Высыпали его девушки в чан, вместе с хмелем, водой залили, подогрелась водица, томиться оставили. На глазах пиво приобрело нужный цвет и запах. Сняли с огня чан, дрожжи всыпали и оставили бродить в холодке.
Теперь и в баньку можно.

Зашли мы, значит, с Анфисой в баню. Стал я раздеваться, думал вести себя прилично, вспоминая батин давний наказ "береги невесту смолоду, тебе еще жить с ней". Но прилично не удалось. Углядела девица ранение мое и что началось...

Осмотрела да грудью прижалась к спине моей. Как почувствовал я упругость тела ее дивного, так едва сдержался от порыва страстного.

Обернулся я к ней и с хитринкой ответил:
- Не обижу.

Как услышал я слова эти, на затылке волосы дыбом встали, и тепло по телу разлилось. И почувствовал я, что сильнее любить ее начал. Пальчики готов целовать да на руках носить. Вот негодница! Точно колдунья, и глаза как два зеленых омута. А плевать мне на это. Коль страстью и смелостью не обделена, буду с радостью в сетях ее находиться.
Но главное боль как рукой сняло, а твердость в паху лишь усилилась. Подхватить бы ее да своей сделать, а не хотелось торопиться. Для нее быть другим хотелось. И хоть стояла она предо мной, краса неземная обнаженная и ресницами хлопала. Вот бери и владей. А я взял свою волю в кулак, только сглотнул и подтолкнул Анфису шлепком по попе в баньку.
- Спасибо, моя радость, мне уже лучше.
Только зашли внутрь, как отошла она в сторонку, спиной повернулась и мочалку схватила. По лицу и жестам рваным понял, что обиделась моя краса. Усмехнулся я, да на лавку прилег, принявшись вкушать виды дивные. Ох эти ножки, так и созданы вечность покоиться на моих плечах. Поясница для поцелуев создана, спинка - для ласк, попка - для утех моих. Кожа белая, орошенная капельками воды, так и манит, так и проситься. Ох, держите меня семеро! Но здесь один я, и в руках приходится держать себя самому. Потянулся я к тверди своей и принялся держать ее крепко.
- Случилось чего, душа моя? - спросил с предыханием.

Сказала и обернулась. Но как увидела дела мои, зарумянилась, охнула и еще гневнее стала. Даже малчалку в меня бросила.

Посмеялся я над глупостью девичьей, поднялся и ближе подошел. Пальцы в волосы запустил, смял и в глаза свои смотреть заставил:
- Дуреха ты, Анфисушка. Коль любить тебя собрался, значит всем устраиваешь.
Прижалась ко мне негодница, ладони на плечи положила.

Улыбнулся я ей, голову опустил и в шейку поцеловал.

- Спорить со мной вздумала?
Замолчала, губу прикусила и посмотрела из-под опущенных ресниц.
- То-то же. Сначала помой меня, спинку потри.
Она мочалку взяла и сказанным принялась заниматься. Попутно то краснела, то бледнела, то хихикала. А когда закончила, вышел я первым, повязав на бедрах полотенце. Баня от дома через огород стояла, по пути увидал я - подсолнухи растут. Недолго думая обобрал все зонтики, лепестки желтые собрал и в дом понес. Чую демон во мне проснулся загадошный, такой, что приятное девице делать хочет. В опочевальню вошел, лепестками дорожку выложил и на перину жменьку швырнул. Лег, жду.
Пришла вскоре моя Анфисушка. Дышала так, словно торопилась. Охнула, увидев красоту желтую, да ко мне кинулась. Но тут же опомнилась, на край села и волосы расчесывать принялась.

Улыбнулся я ей в спину, да к себе позвал:
- Иди ко мне, радость моя. Переубеждать буду.
Повредничала еще немного, на кровать забралась и ко мне поползла кошачьей походкой. Поймал ее личико и впился в губы маковые, да прикусил, пыла своего не рассчитав.

– воскликнула и отстранилась.
- Не готова ты еще к моей страсти, ох не готова.

Послушался я ее совета. Снова к губам приник и целовать продолжил, исследуя языком все потаенные места. Спиной на кровать уложил да пировать на коже принялся, пока не осталось необласканного местечка. Гляжу в глаза ее зеленые, той, что подо мной лежит пылающая, и вижу, что готова.

- Знаю, моя хорошая, знаю.
Забрался я сверху и в лоно девичье головкой постучался. Ответили «открыто», а еще что ждут уже давно, соками истекая. Толкнулся вперед немного, да на преграду наткнулся девственную – блок-пост, не иначе. Но вперед только штурмом. Ойкнула Анфисушка, ноготками в плечи мои впиваясь. А я нежности шептать принялся, дабы успокоить. Думал, помру раньше, чем попаду внутрь. Последний рывок и я на месте. А что место это дивное… влажное, горячее, узкое, эпицентр мужской пытки. Пока растягивал под себя, думал вот-вот опозорюсь. А она смотрит еще так преданно, так влюбленно, так пылко.
- Больно? – спросил, переживаюче.

Тогда резче двигаться начал, пока не посыпались стоны из женских уст, да такие сладкие, что слушал бы их вместо песни. А чтоб услышать все оттенки ее, я сильнее начал, едва сдерживаясь, чтобы не в полную силу желаемого. Видать любовь эта совсем рассудка меня лишила. Дуренем сделала. Рабом каким-то девицы зеленоглазой. Употел уже весь, а все равно для нее стараюсь, лишь бы ей хорошо было, лишь бы продолжала от страсти кричать и спину мне ноготками царапать.

– выдохнула девица моя, по подушке метаясь, и молиться принялась с дуру.
Я рот ей губами заткнул и ускорился, так что кровать скрепучая под нами вскачь пошла да о стенку биться. Тут и кончила моя Анфисушка, бурно, громко, матерясь при этом матом благим. И лоном так стиснула, будто задушить удумала. Не удержался я и к ней присоединился. Вот теперь точно моя. Моя прелесть!
Но я бы не был сыном своего отца, если бы собирался на этом закончить.
- Хочешь еще? – спросил чуть позднее лукаво, глядя в глаза ее томные.

И мы продолжили исследовать мир плотских утех. Уснул я, прижимая к себе свою ладушку. А утром просыпаюсь, не прикрытый вовсе, и Анфиса сидит, твердь мою изучает, за голову хватаясь.

- Проверим?
Потянул ее ближе и на себя насадил под тихое восторженное оханье (и, если мне не показалось, песнь за дверью «напилася я пьяна, не дойду я до дому»). Бедра крепко пальцами стиснул и наказал:
- Давай, радость моя, покажи, как тебе нравится.
_________________

Провалился я в сон, лежа в избе после того, как помылись мы с ладой в баньке. Кровати сдвинули, обнялись, да и заснули. Думал я, что буду охранять сон своей милой, да только вышло все наоборот. Наслали на меня силы темные страшный сон, да такой, что и врагу своему не пожелаю. Приснился мне погост кладбищенский, а на плите могильной лежит моя Всеслава бездыханная…Закричал я от страха, вскочил, глазами вращаю, не пойму, где я и что со мной. Тут моя ягодка сладкая обняла меня, к себе прижала, да зашептала:
- Милый мой, пошто кричишь? Али приснился сон тебе страшный?
- Приснился…- Молвил, а сам дрожу весь лихорадочно, пот утираю рукой со лба.
- Да сгинут все сны плохие, да будут они у тебя только добрые, - прошептала Всеслава и осенила меня крестом.
- Что ты, милая, я же нехристь, крест мне не поможет…
Потянулся я за кольцом отцовским аквамарином украшенным, что на цепочке болталось на шее моей.
- Вот кольцо, что батюшка велел надеть на палец нареченной своей.
Лада моя улыбнулась, ладонь протянула и молвила:
- Надевай, я от своего слова не отказываюсь.
Зажал я колечко в ладони, чтобы не искушать судьбу свою, покачал головою да горько молвил:
- Коли наденешь ты колечко это, останусь я Драконом, а ты человеком…Не могу я того допустить, чтобы умерла ты прежде меня, оставила меня одного на века мучиться. Хочу остаться в теле людском и жить с тобою, как у вас, людей, принято!
Посмотрела на меня Слава так, словно это она Дракон, а я мальчишка несмышлёный, вздохнула:
- Мучиться ты будешь, если человеком станешь, да помнить будешь, чего лишился. А умереть я так и так, раньше тебя могу. Моя матушка за брата младшего жизнь свою отдала, не самая плохая судьба. Хоть вспоминать будешь добрым словом, а не проклятием.
Вспыхнул я от слов ее, зубы стиснул и головой помотал:
- Не дам! Вот если б мог я тебе бессмертие подарить…
- Воля твоя.
И что это ягодка послушной стала! Только подумал, а она так цепочку дернула, что я едва с кровати не упал.
Глазами сверкнула, как кошка дикая:
- Сама возьму!
А если впрямь цепочку порвет?

Легли мы обратно на кровать, спинами друг к другу, и злом наполнились наши сердца. Неведомо нам было, дурным, как поступить, вот и злились. Закрыл я глаза, да и уснул.

Дрожит девица то ли от холода, то ли от желания, дыхание частое, взгляд с поволокой. И, на удивление, дар речи потеряла, только обняла да прижалась ещё теснее. Красноречиво, ничего не скажешь, а значит так тому и быть. Не интересует меня прелюдия, не трогает, только ради неё терплю - не овладеваю, и целую кожу её нежную, ласкаю доверчиво прижимающуюся девушку. Её ладони, изучающе, скользят по моей спине - равнодушен... или мне нравится, как она меня ласкает?
- Обними меня ногами, Яра... - легко лаская пальцем влажный вход в её тело. Почувствовал как ноги Яромиры скрестились на моей пояснице, убрал руку и вошёл в неё. А скорее, натянул на себя. Яромира вскрикнула от боли и захотелось избавить её от неё... что-то новое в моей практике. Хотел выйти, а получилось что вытягиваю, как из тесных ножен. К чёрту благие намерения! Кровь ударила в голову, заглушая звуки в доме, стоны Яромиры, собственное тяжёлое дыхание... Только она, только я. Задвигался, с силой и глубоко погружаясь в девичье тело, крепко удерживая её в своих объятиях. Такая тесная, что можно сойти с ума... Ещё, ещё, ещё... Ослепительная вспышка оргазма и разливающаяся по телу усталая дремота. С трудом приподнял слипающиеся веки и посмотрел на губы, которые так ещё и не поцеловал.
Лавка узкая, неудобная, удерживая Яромиру, перевернулся и уложил её на себя, и провалился в сон.

На утро, на кануне учреждения в Сенокосово "Комитета трезвости". Час до полудня.

Спит. Я не сплю. Смотрю в потолок. Зевнула. Интересно, ходить я теперь буду как утка, в раскорячку? Надобно встать да проверить, но лениво. Лениво и хорошо. Зашевелился. Перевалился на бок, подпер голову рукой и на меня смотрит. Улыбается. Улыбаюсь в ответ.

- Надо вставать, а то этак мы с тобой до самой Маслины пролежим. - Говорю ему и вздыхаю. Вздыхать вообще хочется постоянно. Кажется в моей груди после минувшей ночи ничего больше и не осталось, кроме любви да вздохов.

Смеется. Наклоняется и целует. Медленно, горячо, сладко. Снова вздыхаю и отталкиваю.

- Пусти. Ненасытный. Вон слышишь на кухне бабка Марьяна посудою гремит, коли пойдет нас к столу звать, а мы тут с тобой... Не удобно.

Не слушает, залез сверху и трется. Вздохнула. Еще немного и точно из утки в бесстыдную ведьму превращусь. Ноги словно сами собой в стороны разъехались. Вот, оно! Началось! Превращение...

Прижалась губами к его шее испариной покрытой и укусила. Застонал и вдавил меня в перину так, что поплыл по комнате аромат подсолнухов. Романтика, прости Господи. И тут вдруг, возле самого окна, голосом дурным, как затянет:

- Мой любимый, черт ревнивый,
Вечно придирается,
Мол в таком наряде ведьмы, на метле катаются,
Говорит, что не прилично оголяю ножки,
Из одежды я одела, лишь одни сережки.

Смотрю, бабка наша, лохматая да косая и пьяяянаааяяяя, в окно светелки таращится и частушки срамные поет.

- Ах люби меня касатик,
мой жеребчик заводной,
накормлю тебя соломой,
покатаемся родной!!!!

А Тверду все ни почем! От него то соломой не откупишься, отпихиваю его и верещу со стыда. А бабка все не унимается. И когда это она с утра так наклюкаться успела?

- Не смотри, что я невинна,
Мне уже не терпится,
Ты меня при свети лунном
Завали под деревце!

- Говорят что у драконов,
Кабачку подобен хер
Заведу себе такого
Для приватных всяких мер.

Я покраснела и покосилась на то, о чем бабка так вдохновенно пела, хер - гордо натягивал стеганное одеяло и даже не кренился под его весом. Что правда, то правда, - подумала я, - кабачок, ни как не меньше!

- Твердушка, а у тебя то, орудие твое любовное, точно у дракона будет. Вот ведь совпадение. - Я заглянула под одеяло и в очередной раз убедившись в бабкиной правоте, порозовев добавила. - Хоть чешуйку то я и не добыла, зато кое какая часть от дракона мне все таки досталась.

И увернувшись от протянутых ко мне загребущих рук, засмеялась, соскочила с кровати да побежала одеваться.

- Вставай, дракон, озабоченный. Пойдем бабку нашу в разум приводить, да узнаем хоть куда нас занесло!
_________________

Стоит и плачет дева нежная. Жаль кошку, жаль. Но так было уготовано там, - гляжу вверх, - на Заоблачных облаках.
Я все должен знать? - хотелось спросить девицу, но закрутил головой в поисках выхода. Уже не было смешно, я действительно был зол на Батька. А если бы девиц этих невинных убили? Им страдать за нас, неженатых?
Придется Ему отвечать перед Святым Божеством - Арагорном!
Аид на наши головы!
- Там, - указал направление, - под трибунами всегда есть. Конструкция трибун такова, что в некоторых местах проделаны выходы для рабочих.

Отвечает барышня, будто не ожидала этого ответа, отрывисто глядит на меня на признаки ран.
- Только в сердце, - нахожу время для шуток.

- Думаешь, нам с братом нравится это? - спросил я, и взяв Росаву за руку, потащил за собой, под трибуну, где все еще с надменным взглядом и зримым спокойствием восседал человек, главарь, судя по всему. И его не волнует судьба его людей? Грязный анц!

Обернувшись, я увидел картину маслом.
- Что ты делаешь? - кричу во всеобщий шум. - Василевс, забери ее оттуда! - почти приказываю брату и смотрю на девушку рядом, а не такая же она, как ее подруга. Почуяв замешательство, на нас кинулись трое анцев с длинными клинками, но мой манюний получше будет. Отпускаю девушку и в последний момент успеваю достать свое магическое оружие. Вот и подождали, пока девица Василевса с кошкой попрощается.
- Ну, анцы! Ну, погодите! - заорал я, и голос этот не был похож на человеческий. Даже не знаю, что сработало больше: оружие, вселяющее страх, или я. А эти анцы опять передо мной штабелями пали. - Пора! - кричу опять брату, который почему-то не трогают свою красу.


_________________

Не хотела признавать девица, что на какой-то миг начала переживать за Рада. Сила силой, а гномов противных много. А тут еще и насмехается он над ней. Гневно зыркнула да не сказала ничего. Горделиво ступила на пол и полностью погрузилась в процесс приготовления.
Не заметила она как Рад снова рядом возник. За руку взял. Ну еще раз потащишь куда-то - я и тебя сковородой огрею.
Но нет, нежно по руке погладил. Так нежно, что аж подозрительно. Хотела Зара сказать ему о том, как надоели уже его штучки. Чтоб прямо все говорил да решили все. Кольцо достал, на пальчик одел, поясняя при этом.

А кольцо то роскошное было. Самое чудесное из немногих, что видела Зара. Ажурное с резным узором, а по середине огромный дивный камень. Смятенная, озадаченная, так и осталась Зара стоять по среди кухни да на кольцо пялится.
Опомнилась лишь когда Эсми с Алриком вернулись. Быстро вчетвером пиво доделали.
Пока Эсми с другом своим удалились, вспомнила Зара об незавершенном деле. Подошла к Раду да молвила:
- Не могу я, не обещала я тебе ничего, - и положила на широкую мужскую ладонь колечко. Да руки на груди скрутила дабы насильно надевать не стал. Знаю его эти штучки уже.

Провел ладонью по спине девицы, наслаждаясь неумелыми ласками ее губ. Дарящие такое сладостное наслаждение. Нижняя часть тела, словно жила сама по себе, требуя немедленного удовлетворения. Провел губами по щеке к ушку, сжимая мочку. Кожа ее благоухает цветами, а нежные ладошки сжимают мои плечи. Какое сладостное наваждение, словно эта девушка очаровала, околдовала и в итоге погубит радужного дракона.Еще с малых лет отец, предостерегал от чар девичьих, говоря, что вкусив сладостный мед их тела, уже не сможешь себе в нем отказывать. Раньше мне казалось, что обманул папка, не желая, чтобы сыны портили девок человеческих, а нет все правда.
Невинные ласки и такой скромный поцелуй распалил пожар в теле.

Сглотнул, наблюдая как дева снимает с себя одежду, открывая все больше и больше нагого и такого прелестного тела. Почему-то казалось, что больше ничего нет в этом мире, только жар желания который пронзал тело. Лишь я и Муся, и стог душистого сена. Копна темных волос рассыпалась на сияющей белизной теле. Обхватил ее ладонь, глядя в ее глаза, утопая в них.
Сквозь щели проникал тусклый свет, наступала ночь. Пора самых безумных поступков и исполнения самых откровенных желаний. Самым огромным желанием в данный момент, было погрузиться в это теплое тело, снять с себя напряжение которое вызвало созерцания Муси.
Лег рядом с девушкой, и склонившись над ней, приник к губам, словно к источнику. Рукой медленно заскользил вниз, накрывая небольшую грудь и проводя по ней пальцем.
- Сладкая моя, медовая... -прошептал в полуоткрытые губы - потрогай меня! - приказал деве, желая почувствовать ее ладошки на своем теле. Оторвавшись от искушения, стянул свою рубаху, и вернулся к ней, к Мусеньке....
_________________

Алрик был спокоен за пиво.
Волшебный хмель даже обыкновенную воду был способен превратить в короткое время в сногсшибающий напиток.

Эсми, приготовив пиво, засобиралась в баню, и Алрик незаметно тоже вышел вслед девушкой.
Он видел, как девушка огородами спустилась к реке, и, не торопясь, направился следом. Сначала Алрик хотел лишь проводить Эсми, - так, на всякий случай. Но стоило девушке скрыться за дверью крохотной бани, все благие помыслы Алрика куда-то подевались, - он словно наяву снова почувствовал дурманящий хмельной запах и девичье тело доверчиво прижавшееся к нему.

Горячая волна желания, поднявшаяся в нем, одурманила рассудок сильнее всякой огневухи. и Алрик рванул дверь на себя.
В предбаннике на лавке лежала аккуратно сложенная одежда Эсми - как тогда, на берегу ручья. Тогда Эсми, омывающаяся в проточной воде, была похожа на прекрасную русалку, случайно отбившуюся от своих подруг. Такая же дивная и прекрасная.
Алрик быстро разделся и вошел в парную.

В полутемном, низеньком помещении было жарко натоплено. Стоял густой, пахнущий травами - мятой и донником - пар. Эсми, как-раз в это время наклонившаяся с черпаком над шайкой с водой, замерла, глядя на него.
Ее обнаженное тело, казалось, сияло в облаке пара, приковывая взгляд Алрика, словно магнит.
Его невеста была совершенна - гибкая, стройная; с тонкой талией, гладкими бедрами, полной грудью. На какой-то миг он представил себе, как их первенец обхватит ручонками эту грудь, прижимаясь ртом к истекающему материнским молоком соску, как Эсми засмеется в ответ своим мягким, грудным смехом; и понял, что готов отдать все на свете, чтобы видение сбылось.
- Эсми... - тихо позвал Алрик, протягивая к девушке руку. Он нежно провел ладонью по ее щеке, шее; его пальцы, зарывшись в мягкие волосы легли на затылок.
- Эсми... - Алрик наклонился и осторожно, словно боясь спугнуть девушку, коснулся губами ее губ...

Понял Тавр меня без слов, по объятиям моим неумелым, вздохам частым. Гладил тело девичье, грудь целовал, а я как плавилась от ласк его.
В низу живота тяжесть приятная появилась, между ног влажно и горячо стало.


Обвила ногами бёдра его и почувствовала как резко входит в меня, вскрикнула от острой боли, Тавр замер на мгновение, а потом всё как в тумане было.
боль притупилась, появилась истома тягучая, воздуха не хватать стало, а он всё стискивал сильнее, а по телу дрожь сладостная прошла.
Всё тело ослабело, ватным стало, голова кружилась, перед глазами круги разноцветные пляшут, только слышу дыхание шумное что щёку опаляет.
Перевернулся он, а меня на себя уложил, так и заснула под мерный стук сердца жениха моего или уже мужа милого.

Проснулась от того что жарко было нестерпимо, встать попыталась, не получилось, что то тесно меня прижимало или кто- то.
Не долго моё непонимание длилось, вспомнила все что ночью случилось, покраснела вся хуже маков. В голове мысли носились роем, ай что теперь думать.
Выбралась тихонечко из-за руки Тавра, вроде спал он, зачем тревожить.
Оделась, сапожки только оставила чтобы не подумал что сбежала. В доме тихо было, на улицу вышла, а там хозяйка делами домашними занимается. Спросила у неё дозволение в баньку сходить.
Ополоснулась я быстро, волосы в порядок привела, мало может рано мы в путь выйдем. Да и уселась на лавку в бане и призадумалась, что дальше то с нами будет, столько за это короткое время приключилось, что дальше ждать от судьбы проказницы не знаю.

Глядел Пламен на суженую свою и не мог наглядеться. И пусть Для него она все равно самая красивая на свете. И нет никого вокруг краше её.

- услышал Пламен и так тепло на душе от слов её стало, что готов был от счастья кричать на всю округу.


Видя тревогу в глазах своей любимой, Пламен притянул её к себе и снова крепко обнял: Со мной все хорошо, моя родная, все хорошо. Это все ты! Ты меня спасла, выручила. Смелая моя, девочка моя сладкая.

От таких слов любимой на душе еще слаще стало.

- Жизнь моя, радость моя. Ну теперь-то я тебя из рук своих не выпущу, - Пламен подхватил свою любимую на руки и понес прочь из этого ужасного места...

Покинув усадьбу, Пламен с Акулиной, Селифан и Злата, поспешили скорее прочь от этого ужасного места. Но уже вторая бессонная ночь давала о себе знать. Отдохнуть бы где-нибудь, поесть, а потом уже и думать, как из всего этого выбираться. Акулина и Злата оказались девушками запасливыми, пока братья в себя приходили, девушки успели в хозяйских кладовых кое-что в узелки собрать, да с собой взять, чтобы потом на привале подкрепиться, сил набраться...

Лес встретил усталых путников ночной тишиной и прохладой. Пламен недолго думая, принялся хворост для костра собирать, да огонь разводить. Вскоре все уселись у огня, согреваясь его теплом. Девушки предложили мужчинам хлеб, сыр, окорок и овощи, не забыв про чистую воду из родника, журчавшего недалеко от места привала.

После сытной трапезы, да бессонной ночи, всех стало клонить ко сну. Недолго думая, братья и их избранницы стали устраиваться но ночлег. Найдя укромное место меж густых кустов, Пламен стянул с себя рубаху и расстелил её на мягкой траве, приглашая прилечь свою избранницу. Даже в темноте дракон почувствовал, как вспыхнули щеки у Акулины. Ему-то не в первой было делить ложе с женщиной. И ночи его были ох какими жаркими. Только сейчас совсем другой случай. С этой девушкой вести себя вольно нельзя. Запретив себе даже думать о страстных объятиях и занятиях любовью, Пламен нежно взял Акулину за руку и успокоил:
Не бойся, душа моя. Как бы не хотел я покрыть твое тело горячими поцелуями, я буду терпелив и дождусь того дня, когда разделю с тобой любовь и страсть на законных основаниях.
Уложив девушку на рубашку, Пламен лег рядом и обнял, укрывая от ночного холода. Кожа его была горяча. Он-то не замерзнет, а вот любимая его - смертная, её поберечь надо. Не удержавшись от соблазна, Пламен поцеловал свою возлюбленную в макушку.
- Спи, любовь моя, отдыхай, - шепот Пламена был полон нежности и заботы...
_________________

Казалось, что сладостный туман, застлавший разум, уже никуда не денется. Мало того, чудилось, будто он становится всё сладостнее и непрогляднее с каждым мигом. И от того Маруся позволяла себе такие вещи вытворять, которые бы никогда не позволила вытворить в здравом уме и твёрдой памяти. Нравилось ей как звучал голос его, нравилось приказы Ильи слушать, да подчиняться им. И хотелось к коже его обнажённой прикоснуться, манящей своим теплом, которое доподлинно помнила Муся. Провела Маруся по груди Ильи пальцами, сначала невесомо, едва касаясь. Потом, осмелев, опустила ладонь вниз, потянув кромку штанов и стягивая их с парня. А губы уже целовали его шею, грудь, также несмело, но чем больше распалялась Маруся, тем храбрее становилась, и вряд ли что способно было её удержать от того, чтобы желания свои в жизнь не воплотить. И вот уже снова он перед ней совсем без одежды, только теперь Маруся не торопится взгляд отвести от того, что под штанами было сокрыто. Облизнула разом пересохшие губы девица, протянула руку и провела пальцами по бархатистой плоти, белеющей в сумрачном свете. Поёрзала, чтобы жар желания хоть как-то унять, но только разожгла его ещё пуще прежнего. Ладонь Ильи легла на пальцы Муси, что продолжали своё исследование, сжала их чуть сильнее, стала двигаться вверх и вниз.
- Ну, что ты делаешь? - прошептала Маруся, отворачиваясь, но не торопясь отнимать своей руки. - Стыдно всё это.
Соврала Маруся. Не было ей ни стыдно, ни неудобно. Хотелось чего-то совсем другого, да так сильно, что как нужно дышать забывала. А после снова целовала его жарко и страстно, приникая всем телом, чтобы сказать ему, как умела, что сегодняшней ночью она вся принадлежит только ему.
_________________

Шевельнулась Яра и замерла опять. Коже моей под её щекой горячо стало - покраснела значит. Ничего, привыкнет, а пока решил не смущать сверх необходимого и не показывать, что проснулся. Яромира оделась и тихо вышла, не иначе в баню пошла.
Тоже оделся и в окно посмотрел - уж день занялся.
Надо Марина растолкать, если батяня его ещё куда-нибудь в другое место не отправил да в путь собираться - дорога до Драконьего замка не близкая.

Громко стукнул в дверь комнаты, в которую с вечера Марин с рыжеволосой зашли:
- Марин! Вставай! Пора нам отправляться.
Ответа не было. Сон у братца крепкий.

Вышел на улицу - солнце припекает... Лучше бы в осень вернуться, или зиму. А ещё лучше убраться отсюда побыстрее, показать батяне жену заказанную, и, со спокойной совестью, вернуться в свой дворец в горах.

Зашёл в баню - Яра на лавке сидит. Тихая и задумчивая... Нужно ли что-то говорить? Может, ей просто подумать нужно.
Подошёл к вёдрам, нашёл среди них с холодной водой, и стал опять раздеваться. Нашёл щёлок и тщательно намылил волосы по всему телу.

- Помоги мне, Яра, полей на голову.

- Воля твоя, - сказала, чтобы отвлёкся, и дёрнула за цепочку так, что Марин чуть на пол не упал.
- Сама возьму!
Не подумала, что силой здесь не справиться, по-другому надо.
Отвернулась от Марина, глаза закрыла, вроде как сплю, а сама жду.
И дождалась – дыхание у Марина поменялось: глубокое стало, ровное – заснул, значит.
Придвинулась к нему тихонечко, цепочка на шее поблескивает, совсем рядом – только руку протянуть.
Не знаешь ты, любый, какая я упрямая! Как решила, так и будет.
Кольцо-то у Марина на груди, если замок расстегну, к нему и упадет, не достанешь.
Если вытащить попробовать?
А колечко непростое оказалось – только дотронулась я до цепочки, как оно рядом с замком оказалось, хозяйку будущую, что ли, почувствовало. Расстегнула я замок и колечко с камнем дивным, морского цвета, в ладонь мне упало.
Я больше и не думала – сразу на палец надела, а оно уютно так устроилось, словно с рождения на моей руке было.
Вот теперь все как надо, как быть должно, по-моему!
Улыбнулась я мыслям своим, прижалась к Марину и снова уснула.
- Ты что наделала, глупая?!
Я аж подскочила спросонок, гляжу на Марина, ничего не пойму, а он меня взглядом прожигает, и в глазах вместо ласковой синевы – море штормовое, темное и холодное.
- Снимай, сейчас же! – схватил он меня за плечи и встряхнул, так что зубы застучали.
Я хоть из Грушево, да не груша, чтоб меня трясти, не привыкла к такому обращению – разозлилась и со всего маху влепила ему пощечину.
Отпустил он меня, щеку свою тронул – от души досталось - и больше ничего не сказал.
Я тоже промолчала, оделась, косу заплела и из комнаты вышла – надо бы узнать у хозяйки, куда нас занесло да хоть караваем хлеба и флягой воды запастись.
Кто знает, что нам еще судьба-шутница уготовила?
_________________

Пока я в бани думам придавалась, Тавр встал уже, да и зашёл ко мне, тоже видимо с утра освежится решил. Встала полила воды, полотенце подала , когда закончил. Говорить особо не хотелось, да и что собственно сказать ему, девичьими глупостями его смешить не хотелось.
Да и без одежды он стоял, а я старалась не пялится, но любопытно было, вот же что теперь всегда буду на него так заглядываться. Толи не заметил он моего смущения, толи сжалился и решил не потешаться надомной, вытерся молча, одеваться начал не сдержалась я поглядела, ох , лучше отвернусь.
Так сразу полегчало, да и куда мы теперь отправимся узнать нужно было, чувство странное у меня было, что приключения наши не закончились ещё.
Позавтракать надо перед дорогой, да и еды собрать.
- Куда теперь направимся? - всё таки решилась уточнить, не оборачиваясь.