Я выхожу из игры. Книга 1. `Волк в капкане` (СЛР, 18+)

Lady Victoria:

Ирочка, огромное спасибо тебе!! Потрясающие главы, очень сильно и так замечательно всё написано!!

Спасибо за твой труд, Ириша!!

Очень-очень рада, что читаю твой роман!! Повторюсь, потрясающая крайняя глава!!

Всегда жду новостей от тебя!! Всего самого доброго, Ирочка!! Вдохновения и удачи всегда!!

...

Sandrine Lehmann:

Оль, умоляю, только не говори, что это 50 оттенков серого
Они мне не понравились жутко, но по радио слышала, что там именно так, сначала от лица ГГни, а потом типа то же самое, но от лица ГГя.

...

Sandrine Lehmann:

ой, Ань, а я тебя потеряла и ужасно переживала, что ты перестала читать, дико расстроилась. Рада, что ты тут и тебе нравится. А то давненько не заглядывала.
Рада, что нравится.

да ладно, оба такие молодцы ГГи, что прямо охота треснуть лбами друг об дружку.

Спасибо, Анечка

...

Deloni:

Бог, с тобой, Ира, я даже и не читала эти оттенки, слишком уж их рекламировали, просто достали этой рекламой, мой жизненный опыт подтверждал уже не раз, что то, что так настойчиво пытаются впарить полнейшая туфта. Если интересно, то я писала о книгах Тамары Веббер первая-"Просто любовь" и вторая - "Просто вдвоем".

...

serenada:

Спасибо за продолжение.
После такого Анн-Франсин перенесёт всю свою ненависть на Отто.
Обоим супругам противопоказано иметь семью и детей.

...

Sandrine Lehmann:

ну да, в данном случае согласна.

это нет, не читала.

пожалуйста!

Сейчас почитаем.

Просто +1. Сами хотят в таком жить - пусть бы жили, дети причем?
Но увы, бывает и такое. Кстати, то, что время именно такое, тоже сказывается на сюжете, в 60-е люди не так легко относились к разводам, как сейчас, особенно в тех странах, где, как в Швейцарии, много католиков. То, что Вернер гуляет самозабвенно, как-то меньше смущает, он мужчина, он банкир и все такое, что позволено Юпитеру... а вот Франсин - да не дай Бог, это как? И разводиться низя.

Сейчас выложу следующий кусочек. По-моему, это очень тяжелая глава, одна из самых тяжелых в романе, но это на мой лично взгляд, так что не могу не сказать - осторожней при чтении.

...

Sandrine Lehmann:

 » Глава 36

Берн, 1966

Ребенок родился ранним утром тридцать первого марта 1966 года. Здоровый и красивый мальчик, наследник банка, внук всемогущего Лоренца Ромингера с одной стороны и разоренного графа Корильон де Сен-Брийен - с другой. Роды были тяжелыми и долгими, и, когда все благополучно завершилось, Вернер Ромингер, который все это время ждал в коридоре, как образцовый папаша, проставился для всего родильного отделения и уехал домой, шальной от радости по поводу рождения сына. Через три часа молоденькая акушерка, работающая в клинике первый день и не имеющая понятия об обстоятельствах семейной жизни роженицы, принесла ей ребенка.
Анн-Франсин пробудилась от тяжелого сна после анестезии и увидела перед собой медсестру или докторшу, держащую в руках причину всех своих мучений. Крошечный сверток белых пеленок. Она заявила, что она не желает даже видеть этого ребенка.
- Его надо покормить, - сказала акушерка. - Бедный малыш еще ничего не ел. Он плачет.
Ребенок молчал до этого момента, но после этих слов, будто получив команду, заорал. Врач начала совать его в руки матери.
- Нет! - закричала Анн-Франсин, пытаясь перекричать плач младенца. - Унесите сейчас же!
- Его нужно покормить!
Несколько минут бесплодных пререканий закончились победой акушерки. Анн-Франсин капитулировала, не в силах терпеть вопли ребенка. Акушерка помогла ей дать новорожденному грудь. Наступила блаженная тишина.
- Это хоть кто, мальчик или девочка? - без всякого интереса спросила Анн-Франсин.
- Чудесный мальчик, - просияла акушерка. Она предполагала, что у жены красавца банкира какой-нибудь послеродовый психоз или депрессия, которую излечит общение с очаровательным сыночком.
- Хорошо, - сказала Анн-Франсин. - Оставьте нас. Я позову, когда он закончит есть.
Ужасная идея начала оформляться в ее голове. Он не должен жить. Пусть он умрет. Это было бы превосходной местью Вернеру. А если... нет... Вряд ли ему понадобится много. Она неловкая, она могла заснуть и случайно придавить... Кто знает? Муж ничего не поймет. Когда к ней зайдут, она будет мирно спать, а ребенок будет мертв. Никто никогда ни о чем не догадается. Она посмотрела на младенца - он жадно сосал грудь, ни о чем не догадываясь, не понимая опасность, в которой оказался. Чудесный мальчик, сказала эта дура.
Сомнений в отцовстве Вернера не было никаких. Пусть ребенок был мал, но он уже был похож на отца. Только льняной пушок на голове показывал, что кое-что он унаследовал у матери. Сурово сведенные бровки делали его невероятно похожим на свекра, которого Анн-Франсин боялась как огня со дня своего замужества. Сжатые кулачки на крошечных ручонках, которые он выпростал из стягивающих его пеленок, свидетельствовали о фамильной агрессивности натуры. Родился еще один мужчина, который будет насиловать женщин.
- Не хочу, чтобы ты жил, - прошептала Анн-Франсин, глядя на ребенка. - Пожалуйста, не заставляй меня делать это. Я... не могу. Я ненавижу тебя. Я хочу, чтобы ты умер. Прямо сейчас.
Она говорила, но вдруг поняла, что это неправда. В ней не было ненависти. Она не хотела ему зла. Он был прекрасен, он был ни в чем не виноват. Он просто открыл глаза и посмотрел на нее. Он устал и был голоден, ему было страшно, одиноко и холодно, и вдруг он нашел ее. Маму. Она дала ему грудь, она держала его на руках, и он понял, что на свете есть тепло, покой и защищенность. Он смотрел на нее доверчиво и ясно, и она понимала, что он не виноват в том, что с ней сделал его отец. Он ни в чем не виноват.
Она заберет мальчика себе. Она назовет его красиво, к примеру, Сильвэн или Себастьен. Не совсем же она бесправна! Она будет бороться с Вернером.
Мальчик наелся и уснул. Какое-то время мать просто сидела в кровати, держа его у груди, и смотрела на него. Он продолжал хмуриться даже во сне, будто его только что начавшаяся жизнь уже ставила перед ним неразрешимые задачи и приносила сплошные проблемы. У него были длинные темные ресницы. По крайней мере, в отличие от сестры, он выглядит очень миловидным. Трудно сказать, что из него вырастет, подумала Анн-Франсин. Но рискнуть стоит - я смогу забрать его. Этому я стану мамой, вне зависимости от того, какие козни будет строить его отец.
Акушерка пришла и унесла Сильвэна или Себастьена, сказав матери, что принесет его через три часа на очередное кормление. Анн-Франсин улыбнулась, что не ускользнуло от внимания девушки. Похоже, ее расчет был правильный - матери пошло на пользу побыть с сыном. Ну ведь такой чудесный ребенок! Здоровенький, спокойный, а до чего хорошенький. И так похож на мамочку!
Время шло, пролетели три часа, четыре, Анн-Франсин начала проявлять нетерпение. За это время она окончательно решила, что назовет малыша Себастьеном. Ей разрешили воспользоваться телефоном, она позвонила своему отцу, рассказала о Себастьене и поинтересовалась, унаследует ли он графский титул со временем.
- Нет, - сказал Сен-Брийен. - Цепочка прерывается на мне, потому что у меня не было сына. Титул уйдет к ... - Она перестала слушать. С радостью вспомнила, что через три месяца истекает срок, в течение которого она обязана была являться образцовой супругой, и ее поведение было безупречным, у нее не было любовников, она не светилась на публике и не попадала в газеты, как и требовал Вернер. Как она могла пускаться во все тяжкие, будучи запертой в этой комфортабельной медицинской тюрьме? Он обещал ей развод на прекрасных для нее условиях. Пять миллионов единовременно, подобающее содержание и любой дом. Она заберет у Вернера виллу в Гштааде. Себастьен останется с ней.
Где он? Анн-Франсин набросила на себя шелковый халат от Бушель и отправилась искать сына или акушерку, которая приносила его утром. Навстречу попался кто-то из персонала клиники, она спросила - где ее сын. Ей показали на отделение перинатологии, и она отправилась туда.
На входе ее остановила незнакомая медсестра, которая сидела в коридоре за столом.
- Что вам угодно, мадам?
- Я жду своего сына. Мне должны были его принести.
- Ваше имя?
- Анн-Франсин Ромингер.
Секундная пауза.
- К сожалению, мадам, не могу вас впустить.
- Но почему?
- Нельзя.
- Послушайте, вы не имеете права... - возмутилась Анн-Франсин, не привыкшая к тому, чтобы какая-то прислуга смела ей перечить. Но тут она увидела давешнюю акушерку, которая вышла из какой-то палаты со стопкой пеленок в руках. Сейчас Анн-Франсин увидела на ее груди табличку с именем - Каролин Крюгер.
- Доктор! Где мой ребенок? Я хочу видеть сына!
Девушка остановилась, на ее лице явно отразилось замешательство.
- Что с ним? - надавила Анн-Франсин, увидев ее реакцию. - Скажите мне сию секунду!
- Э... Он заболел, мадам. Ничего страшного. Так распорядился врач.
- Что с ним? Чем он мог заболеть?
- Ничего не могу сказать, мадам, - акушерка скользнула в открытую дверь палаты, из которой она только что вышла, и плотно закрыла за собой дверь.
- Но послушайте! - мать бросилась следом за ней, но ее остановил резкий окрик медсестры за столом:
- Нельзя, мадам! Я вызову охрану!
Не желая опускаться до пререканий с ней, Анн-Франсин отвернулась, собираясь вернуться к себе, но увидела мужчину во врачебном халате, который вышел в коридор. Кто распорядился, что ей нельзя видеть сына?
Но он отказался решить вопрос. Неловко, глядя в сторону, он ответил, что это распоряжение Вернера Ромингера. Он категорически запретил матери любой контакт с новорожденным.
- Вы не смеете! - взорвалась женщина. - Мой сын, я не могу его покормить?! Я засужу вас, я засужу вас всех!
- Разбирайтесь с вашим мужем сами, - сухо ответил тот. - Вон телефон. Звоните и спрашивайте его. Я всего лишь выполняю распоряжения главврача.
Женщина, кипя от ярости, набрала номер офиса мужа. Она была уверена, что это недоразумение, которое легко будет разрешить. Как только она скажет, что ребенок дорог и нужен ей, Вернер тут же распорядится, чтобы она занималась им. Разве это было не то, чего он хотел от нее, когда родилась Джулиана? Разве это не то, чего он требовал, когда она отказалась от дочери? Теперь она скажет ему, что она станет настоящей матерью для обоих детей. Он тут же перезвонит главврачу, и все будет в порядке. Через десять минут Себастьен будет с ней. Радость, которую она испытала при одной мысли о том, что она сможет взять на руки этот крошечный теплый комочек, приложить к груди, осыпать поцелуями крошечное личико, показала ей, как на самом деле он ей дорог. Все будет хорошо!
Секретарша Вернера притворилась, что не узнает ее. Впрочем, может, и не узнала - Анн-Франсин очень редко звонила мужу в офис, разве только чтобы решить вопрос с оплатой какого-нибудь очень дорогого чека, который он должен был предварительно одобрить. Потом отказывалась соединять, объясняя, что он на совещании. Супруге Вернера пришлось долго униженно объяснять, что это очень срочно и важно. К тому моменту, когда она наконец услышала в трубке холодный голос мужа, Франсин вспотела, ее шелковая сорочка от Джози Натори прилипла к телу, она была готова заплакать.
- В чем дело, моя дорогая? - спросил он. - Что тебя так расстроило? Тебе подали на обед осетровую икру вместо белужьей?
Она ощутила первые уколы паники от издевательских ноток в его голосе.
- Вернер, - торопливо сказала женщина, стараясь звучать спокойной и рассудительной. Она наматывала витой телефонный шнур на пальцы. Аппарат висел на стене, покрытой отвратительными серо-голубыми пластиковыми панелями. - Я хотела поговорить о... о нашем сыне. Я... хочу быть с ним. Я хочу растить его. Я... люблю его.
- Какой приятный сюрприз, моя милая! - ядовито сказал он. - Ты любишь выродка, зачатого от мерзкого скота?
- Прости... - пробормотала она. - Прости, пожалуйста. Я... я была неправа. Я хочу сына. Я... буду хорошей матерью. И Джулиане тоже. Я все ей компенсирую. Умоляю тебя.
- Забудь о них обоих, - резко ответил Вернер, прекратив свои издевательства - теперь он звучал совершенно серьезно и решительно. Из палаты донесся плач ребенка, но это не был Себастьен - она бы узнала его голос. Вернер продолжал: - Этот ребенок больше не имеет к тебе никакого отношения. Я даже не думаю, что ему так уж нужно твое молоко.
Она старалась, чтобы ее голос не дрожал:
- Ты не можешь так поступить со мной! Мой Себастьен для меня значит все на свете!
- Что? Твой Себастьен? Оставь эту чушь. Его свидетельство о рождении у меня на руках. Его имя - Отто, и он не имеет к тебе, повторяю, никакого отношения! Это мой сын. Не твой.
- Почему ты делаешь это со мной? - заплакала она. - Ты мстишь мне за Жана-Сесиля? Вернер, я умоляю тебя, ну давай будем рассуждать разумно!
- А ты умеешь рассуждать, не говоря уже о том, чтобы разумно? Этот актеришка - все, что приходит тебе на ум, если можно назвать твои куриные мозги умом? Я отказываюсь вести какие-либо обсуждения с такой дурой, как ты, дорогая.
- Можешь оскорблять меня как хочешь, только отдай мне сына! Пусть Отто, мне все равно, только дай мне быть с ним!
- О, какое самоотречение! - презрительно сказал он. - Можно оскорблять тебя, неужели? Ты мне разрешаешь? Ну хорошо, Анн-Франсин. Теперь послушай меня. Я тебе предлагаю следующее. Все остается как есть. Ты остаешься моей женой и ведешь себя абсолютно идеально. Детьми заниматься ты не будешь. Формально ты остаешься их матерью и моей женой. Фактически - ты никто. За все это ты продолжаешь жить в моем доме, ездить на моих машинах и пользоваться моими деньгами. Все, чего я требую взамен - идеальное паблисити. И твой полный отказ от детей. Подписанный.
- Ты не имеешь права! Я родила тебе детей! Я смогу бороться за них!
- Не сможешь. Я лишу тебя родительских прав на обоих детей. Я приведу свидетелей, которые поклянутся в суде, что ты пьешь или употребляешь наркотики, или даже еще лучше - спишь со всеми подряд. Это же не так уж далеко от истины, верно? Пресса будет изумительная, но я это как-нибудь переживу. Зато после всего ты останешься без детей и без сантима, моя дорогая.
- Почему? - прошептала она, размазывая по щекам слезы. - Зачем тебе это нужно? Почему ты так меня ненавидишь?
- Ты хоть замечаешь, что все твои вопросы содержат это «я»? Я родила, что ты делаешь со мной, меня ненавидишь. Я, меня, мне. Тебе плевать на «твоего Себастьена», такая эгоистка, как ты, вообще не способна думать ни о ком, кроме себя, любимой! Ну так каково будет твое решение, милая? Мне ведь не нужен хрустальный шар, чтобы угадать, верно?
На пластиковой панели под телефоном карандашом было написано «В.45», она потерла надпись пальцем. Она дрожала всем телом. Она не могла сказать ни слова. Опять плач младенца из-за двери. На этот раз она узнала голос. Ее сын звал маму. Он не знал, что он зачат и рожден от ненависти и в ненависть. Он не знал, что взрослое, непонятное ему зло лишает его того, что по праву рождения должно быть у любого ребенка. Толстая медсестра выбралась из-за своего стола у двери и пошла куда-то, пока не скрылась из виду. Анн-Франсин осталась одна в коридоре.
- Говори, Франсин, - поторопил Вернер. - Ты отказываешься от своих требований на моих условиях?
На секунду перед ее взглядом возникла картина - она и красивый белокурый мальчик. Какая разница - Себастьен, Отто... Но... она понимала, что не сможет спорить с Вернером.
- Отказываюсь, - выдавила она. - Но у меня есть встречное условие. Хотя бы раз в неделю в течение часа проводить время с сыном. И... неограниченная банковская линия.
- Ты не в том положении, чтобы диктовать условия. Хотя... почему бы тебе не выбрать что-то одно, дорогая? Час в неделю или банковская линия? - в голосе Вернера появились глумливо-веселые нотки, за которые ей захотелось убить его. Он получал удовольствие, мучая ее! - Или мне опять попытаться угадать?
- Ты бессердечная сволочь, - прошептала она, сжимая трубку. - Какая же ты все-таки...
- Ну, Франсин? Сын или деньги? Или... ничего?
- Хорошо, хорошо! - закричала она. - Деньги. Безлимитная линия! Пообещай!
- Обещаю, - его ледяной смешок разрывал ей душу. - Прислать тебе в больницу новый каталог Шоме (1)?

Она повесила трубку и прижалась лбом к стене, как раз к этой каракуле «В.45». Только что она отказалась от своего сына. Продала его за деньги... за очень большие деньги. Все было кончено.
Плач ребенка не стихал, он продолжал звать ее. Франсин только сейчас заметила, что дверь в палату приоткрыта. Она тихо, на ватных ногах, стараясь не стучать каблуками комнатных туфель от Марио Лери, сделала несколько шагов в сторону, откуда слышался плач. Почему никто не идет? Где все? Женщина протянула руку и толкнула дверь. Большая очень светлая комната, тихо гудит какой-то прибор, несколько прозрачных ящиков на тележках. Четыре из них заняты - в них новорожденные дети. Ей как-то и в голову не приходило, что, кроме ее сына, тут может быть кто-то еще, хотя она и слышала несколько минут назад, как плачет какой-то чужой ребенок.
Себастьен лежал во втором ящике от окна. Она его увидела сразу же, точно так же, как раньше безошибочно узнала его голос. Поняв, что он не один, он тут же перестал плакать. Он был слишком мал, чтобы улыбнуться или вообще как-то показать, что он ее узнал, но она была готова поклясться, что он успокоился потому, что увидел ее - именно ее, никого другого. Не Себастьен, вспомнила она. Отто. Только Вернеру могло придти в голову назвать ребенка таким ужасным, грубым именем. Кроме нее и детей, в палате не было никого. Не веря, что она делает это, Анн-Франсин, урожденная Корильон де Сен-Брийен, в замужестве Ромингер, взяла со стола стопку пеленок и прижала их к лицу младенца. Сына человека, которого она ненавидела всеми фибрами своей души. Которому она мечтала отплатить за причиненное им зло и боль.
Время остановилось. Сколько секунд прошло? Сколько должно пройти, прежде чем он умрет? Она застыла, мышцы ее рук будто окаменели. Резкий крик ударил по ее нервам, чьи-то руки вцепились в нее, отшвырнули от ребенка. Пеленки свалились с его лица.
- Что вы делаете?! Что вы делаете?!
Та давешняя акушерка, Крюгер. Она была в шоке. Оттащив обезумевшую женщину от ребенка, она с силой ударила Анн-Франсин по лицу.
- Вы что?! Вы с ума сошли! Как вы могли?!
Анн-Франсин молча, задыхаясь, посмотрела на стеклянный ящик, в котором лежал ее сын - целый и невредимый. Он даже не плакал. Он просто смотрел на источник шума.
- Уходите отсюда сейчас же! Я немедленно пойду скажу... вас арестуют... я не знаю, это немыслимо! Что вы за женщина?!
- Стойте, - хрипло сказала Анн-Франсин и подняла левую руку. Она четко знала, что нужная рука - именно левая. На безымянном пальце левой руки она носила обручальное кольцо, платина с восемью бриллиантами каждый по 0.2 карата и центральный бриллиант в 1 карат. Довольно дорогая безделушка. Она стащила кольцо с пальца. - Вот, возьмите. Молчите обо всем. Я больше к нему не подойду. Я обещаю.
Акушерка хватала воздух ртом, будто это ее пытались задушить.
- Вы предлагаете мне?..
- Да. Возьмите кольцо и не выдавайте меня. Я никогда больше не подойду к этому ребенку.
Девушка медленно, нерешительно протянула руку. Кольцо лежало на ладони Анн-Франсин. Прикосновение ледяных чуть дрожащих пальцев докторши было ей очень неприятно. Каролин Крюгер взяла кольцо. Анн-Франсин перевела дух. Она только что чуть не пустила в распыл всю свою богатую, удачную, сложившуюся, благополучную жизнь. Но теперь волноваться не о чем.
- Уходите, - прошептала акушерка, отворачиваясь от нее. - Я никому ничего не скажу. Только не приходите сюда больше.
Мать, которая попыталась убить собственного сына, вышла из комнаты и заторопилась к себе. «Хорошо, что эта девица не увидела правую руку, - лихорадочно думала она. - Тогда ее молчание обошлось бы мне дороже, намного дороже». На среднем пальце правой руки Анн-Франсин красовалось кольцо - часть парюры (2), которую Вернер подарил ей на двадцатипятилетие, когда она носила дочь, когда между ними не было ненависти, а жизнь еще что-то обещала. Это была восхитительная, баснословно дорогая вещь, купленная Вернером, тогда еще любящим мужем, для красавицы жены на аукционе Кристи. Анн-Франсин вдруг безумно захотела попасть домой... Ее душа рвалась к этому чуду, этому сокровищу. Она представила, как достает из сейфа футляр - его белый бархат чуть пожелтел от времени, тисненная золотом корона потускнела... Нажатие пружинки заставляет открыться крышку, и дивный набор предстает взору, способный ослепить своей красотой. Перед мысленным взором Анн-Франсин, ее тонкие чувственные пальцы сладострастно ласкали украшения, ощущая скользящий холод драгоценных камней и прихотливый рельеф оправ... Парюра из бриллиантов и сапфиров, изготовленная все тем же мастером Нито для императрицы Марии-Луизы в 1810 году, состояла из диадемы, ожерелья, двух колец, серег, броши и двух заколок. Одно из колец - малое - Анн-Франсин носила не снимая, и сейчас с удовольствием снова ощутила его драгоценную тяжесть на пальце, мельком взглянула - ее приветствовал великолепный блеск сапфиров и бриллиантов. Восторг от мыслей о парюре был в тысячу, миллион раз сильнее того мимолетного чувства, которое она ощутила, представив себе, как берет на руки сына и целует его. Как хорошо, что она сохранила это кольцо! Остальные ее украшения, даже менее дорогие и не исторические, обычно находились в сейфе. Повезло, что доктор Крюгер или не заметила его, или ничего не смыслит в украшениях...
Вернер обнаружит пропажу обручального кольца? Что он сделает? Может быть, стоит обвинить докторшу в краже? Но Анн-Франсин отказалась от этой мысли сразу же - ни в коем случае нельзя рисковать! Доктор Крюгер расскажет, что она пыталась убить сына, и, пусть у нее не будет доказательств, кто-нибудь может ей поверить. А если Вернер поверит? Нет, нет. Она просто скажет, что она отдала кольцо в чистку... или... ах да, у нее просто отекли пальцы. Потом она закажет у Картье такое же кольцо, и все будет в порядке.

На этом все и кончилось. Больше Анн-Франсин почти не видела своего сына. Он рос здоровым, жизнерадостным и очень красивым ребенком, и все домочадцы в нем души не чаяли. И граф де Сен-Брийен, и Лоренц Ромингер обожали внука. Отто превратил роскошный особняк своего отца в огромную игровую площадку. К сожалению, Вернер не стал стараться проводить больше времени с детьми. Няни, которых он нанимал для дочери и сына, становились все более молодыми и привлекательными. На мать Отто никак не реагировал, он ее попросту не замечал, она была для него никем, он понятия не имел о смертельной тайне, которую они делили. Никто ему не сказал, что вот это твоя мама, да он и не знал, что такое «мама». Она никогда не играла и не разговаривала с ним, не брала его на руки, вообще не приближалась ближе, чем на несколько метров. Дети росли, окруженные роскошью и платной заботой, но лишенные родителей и их любви. Вернер так редко бывал дома! Он делал для детей все, что велело ему чувство долга. Но он ничего не знал о них, он их не понимал, ему было скучно с ними. Его любовь была очень абстрактной и условной. Отто он принял по-настоящему, только получив из лаборатории клиники, где сын родился, результаты тестов крови и геномной дактилоскопии, которые подтвердили, что вероятность отцовства Вернера составляет 99.99%. Если бы оказалось, что ребенок рожден от Лафорнье или кого-либо другого, банкир нашел бы способ избавиться от него.
В четыре года Отто уехал учиться в престижную школу и дома появлялся все реже, даже во время каникул. В одиннадцать он подслушал разговор между слугами, в котором они сплетничали о хозяевах, и узнал обстоятельства своего рождения. В шестнадцать, едва окончив школу, он ушел из дома навсегда.

(1) Chaumet - французская марка часов и ювелирных украшений luxury-класса. Основана в начале XIX века Мари-Этьеном Нито, который стал придворным ювелиром Наполеона Бонапарта и делал украшения для Жозефины и для императрицы Марии-Луизы.
(2) (фр. parure - убор, украшение) - набор ювелирных украшений, выполненных в едином стиле. Полная парюра включает в себя, как минимум, ожерелье, диадему, серьги и кольцо.

...

Ирэн Рэйн:

Поднять руку на собственного ребенка? Променять его на деньги? Жесть какая... Мне кажется, она уже сходит с ума. И умрет в одиночестве среди дорогого и ненужного барахла.
Ира,

...

Sandrine Lehmann:

Спасибо, Ириш! Папаша тоже гад тот еще, возомнил себя Господом Богом, нехорошо. Тоже имеет все шансы умереть одиноким, неоплаканным и мучающимся от сознания, сколько всего хорошего он потерял.

...

Ирэн Рэйн:

Ну он, по крайней мере, не желает своим детям смерти, и это немного оправдывает его в моих глазах.

...

LARIK:

Да, героям нужно пострадать, потерять, чтоб оценить то, что судьба иногда дарит просто-так. Понимание ценности этих даров почему-то у мужчин часто проходит замедленно как-то и часто картинка жизни нарисована еще в детстве.

...

alen-yshka:

*бормочет под нос* бедный Отто...
*требовательно* отдайте его мне! Требую лишения прав всех родителей мальчеГа)
Ну ты посмотри, какая графинюшка всё-тки змея, брр((
Не хочу таких флешбэков, гиде там наш Ромми, няшечка мой горнолыжненький?)))))))

...

ma ri na:

Не знаю, какой бы была Франсин мамой для Отто, и не узнаю, и никто не узнает, этот шанс совершенно бесчеловечным образом у неё отняли. Вернер предлагал жене два варианта: бедность без Отто и богатство без Отто, ключевое - без Отто, так что сволочь Вернер. Может я не права, но таким как Вернер и Франсин , семью и детей иметь противопоказано. Удивляюсь, как у таких двух эгоистов и жестоких людей, мог вырасти такой, как Отто, / из-за того, что не занимались его воспитанием?/который чётко понимает, что таким, как его родители, он быть не хочет.
Ира, уже которую главу нахожусь в шоке и в стрессе) Само же повествование - авторское исполнение, великолепно, спасибо)))

...

alen-yshka:

Сволочь, безусловно! Но, как человек умный и хороший психодиагност (угум, банкиры, успешные банкиры, все такие), он определил Франсин как немать. И, по ходу, оказался прав! То, что она даже в мыслях допустила возможность убийства ребёнка, не говоря уже о бесчеловечной попытке, для меня, моментально и категорично обозначает её как "недочеловека", а для закона - как преступницу. Её же нельзя подпускать к детям ближе, чем на километр.

...

Sandrine Lehmann:

Привет всем! Спасибо большое за ваш интерес и комменты, очень рада, если удается не давать вам скучать Не всем нравятся такие "исторические врезки", но тут было нужно, чтобы мы поняли, почему Отто так боится близости и привязанности, и почему он так безоглядно готов бросить девушку, которая его любит. Он сам ни черта о любви не знает. Откуда ему?

не желает, но и любовь им дать не готов. Его любовь измеряется только в деньгах, он готов обеспечивать детей, но почитать им книжку, погулять, поиграть... да щаз!

верно. Вот я и показала, что за картинка нарисовалась у Отто.

да не то слово.

согласна. Вон родители Ноэля и то заброшенного ребенка усыновить хотели, а у него хоп - и полный комплект родителей. Только вот родители-то конечно ах. Никуда такие родители не годятся.

Угу, змея, не то слово. Но и Вернер ее стоит. Оба гады. Чему удивляться, что сынок из дому сбежал, когда чуть подрос.

учится снова научиться получать удовольствие от независимости и одиночества. Скоро мы с ним встретимся, только еще одна глава будет - посмотрим на деток, когда им по 18-19 лет. Оно тоже надо, посмотреть, как и что из них вырастет.

не думаю, что она была бы такой уж классной мамашей, но не хуже, чем Вернер папаша. А лично на мой взгляд, его крови можно хотеть уже только за то, что он заставил ее выбрать между часом в неделю с сыном и безлимитной линией. Что бы от него, убыло, если бы она провела с сыном час в неделю? А вдруг у них пошло бы как-то, у мальчика была бы мать, так нет, он ей ни полшанса не дал, ни ей, ни Отто, все ради своей злости и гордыни. Вот так. Гад тот еще.

почему не права, права. Отто не зря о них вспоминал, когда расставался с Рене.

Теперь меньше вопросов, почему Отто такой, верно? Но все же он не так уж и плох, а почему, так вот именно потому, что с четырех лет его в школу с проживанием заслали, и рос он там, родителям не до него было даже по выходным, и в этом ему повезло. А сразу после школы он ушел из дома, и правильно сделал. Да ведь?

Спасибо, Мариш! Очень приятно и радостно, что все получилось. Вот так мы и прочитали, как два человека живого ребенка продали - кто за деньги, кто за свою гордость и мстительность.

ты однозначно права. Но, если отвлечься от первого момента, когда она его только на руки взяла, то, что она сделала потом, ппытавшись задушить ребенка, могло бы в суде теоретически попасть под аффект. Но только у хорошего адвоката.
Но вообще конечно с точки зрения закона нашлось бы вариантов ее вину смягчить. К примеру, то, что ребенок появился на свет в результате изнасилования, в таких случаях разрешают аборт даже в странах, где аборты запрещены, к примеру... Но с человеческой точки зрения согласна - никакого оправдания для е поступка быть не может в принципе.

...