Nadin-ka:
Генрих Гейне
Бог Аполлон
Отрывок
На горном утесе стоит монастырь.
Струится Рейн под обрывом.
Глядит сквозь решетку на водную ширь
Монахиня взором тоскливым.
Челнок по сверкающей глади скользит,
От блеска заката багровый.
Он яркой и пестрою тканью покрыт,
Увенчан веткой лавровой.
Поет светлокудрый пловец-великан,
В челне белопарусном стоя.
И пурпур, которым обвит его стан, -
Аттического покроя.
С ним вместе прекрасные девы плывут.
Все девять стройны, белолики.
Гармонию девственных тел выдают
Свободные складки туники.
Поет светлокудрый, касаясь рукой
Лиры золотострунной.
И вольная песня тревожит покой
Монахини - пленницы юной.
Напрасно ко лбу поднимает она
Для крестного знаменья руку.
Душа ее горьким блаженством полна,
И сладко терпеть эту муку.
Перевод С. Я. Марщак
Peony Rose:
Сергей Скорый
Стикс
В той реке вода, почитай, всегда
Вся черным-черна и колючая.
Сколько душ вокруг да премерзкий звук –
День и ночь скрипят там уключины.
Дабы звук не стих над рекою Стикс,
Перевозчик там машет вёслами.
Вопль стоит и стон, а старик Харон
Лишь на мёртвый люд скалит дёснами.
Бородат и зол. Требует обол
За доставку душ в царство Вечности.
Денег нет? Адью! Не садись в ладью –
Шляйся берегом в бесконечности!
Ах, моя душа – нету ни гроша –
Станет берегом Стикса маяться,
Но за скорбный вид всё ж возьмут в Аид –
Старина Харон над ней сжалится…
Nadin-ka:
Яков Полонский
ВИДЕНИЕ ОСМАНА
От ужаса и ран очнулся я в раю:
В раю разостлан был ковёр, как шаль узорный,
И на него склонил я голову мою,
Отдавшись ласкам дев и страсти непритворной…
У наших ног фонтан вздымал свои струи, —
В алмазы, в бисер, в пыль струи те рассыпались, —
Прохладой веяло, и радуги качались
В ароматической серебряной пыли;
Деревья райские, тенисты, плодовиты,
Росли, как острова, лианами повиты,
И приглашали вас в таинственную сень,
Любовью услаждать божественную лень…
В киосках для мужей, воителей избранных,
Стояли в чашах рис, соты, плоды, шербет;
Их подносили нам, в одеждах легкотканных,
Красавицы, каких у нас в Стамбуле нет.
Так, полный светлых грёз, мог созерцать я оком
Всё то, что было мне обещано Пророком.
Погибшие в бою от стали, от свинца,
Блаженству своему ни меры, ни конца
Мы не предвидели, — нам вечность улыбалась!..
Но испытание нам ниспослал Алла:
Вдруг, точно сумерки настали, полумгла,
Как дымка тёмная, завесила наш ясный,
Сапфирный неба свод, и наш эдемский день, —
Наш незакатный день, померк, как день ненастный:
К нам двигалась не ночь, а грозовая тень
Мы, вверх подняв глаза, стояли и глядели,
И все от ужаса как бы оцепенели.
Как бурных, серых туч воздушный караван,
Неслось к нам полчище погибших христиан…
Бог весть куда, зачем, сцепясь, они летели,
Без крыл, без покрывал, и сладкогласно пели.
И стали различать мы вражьи их тела,
С следами от огня, железа и кола;
И увидали мы — дрожащими руками
Жён опозоренных и голых матерей
К сосцам прижатые — тела грудных детей,
И тощих стариков, с седыми волосами,
Исполосованных кровавыми рубцами,
И юношей ещё звенящих кандалами,
И сотни, тысячи из них, на рамена
Взвалив громадный крест, несли его, тащили…
Нам высота креста была едва видна
Сквозь вихрь поднявшейся сухой листвы и пыли,
Тогда как нижний край его, влачась, как плуг,
И почву бороздя, всё колебал вокруг,—
Киоски падали, струи фонтанов били,
Как будто буря их хотела слить в потоп,
И дева-гурия поблекла, как цветок
На хрупком стебельке, который надломили…
И возроптал я: «О, Алла! где твой пророк?
Сражались мы как львы, — гяуры победили…
Алла! Они свой крест протащат на Восток
И разорят твой рай!..»
Но тут я вдруг очнулся,
Привстал и простонал, и в страхе оглянулся
И вижу: мгла кругом… на сломанный лафет,
На трупы, на кусты чуть брезжит лунный свет;
С горы ползёт туман; на месте страшной схватки
Гяуров, как стада, походные палатки,
Теснясь, белеются далёко вдоль реки;
Кой-где зловещие мелькают огоньки…
Прощай, мой светлый рай! Еще мои страданья
Не кончились! Но ты, дух смерти Азраил!..
Я чувствую размах твоих холодных крыл…
Спеши, неси меня в страну очарованья,
Опять на те ковры, к той гурии, в ту сень,
Где нежит и царит божественная лень!
Nadin-ka:
Сергей Прилуцкий
ДОБРЫЙ ГНОМ
Мой городок совсем не мал -
Об этом я давно узнал.
Я в нём не первый год живу
И кое-что вам расскажу:
Тут за углом есть старый дом,
А в нём живёт столетний гном.
Он ростом метр с небольшим,
Всегда смеётся от души.
Там на стене висят часы,
Под ними странные весы.
Когда на них встаёт наш гном,
Часы звенят тирлим-бом-бом
Дощечка выдвигается,
Мышонок появляется.
Он говорит: тирлим-пам-пам,
Ваш вес двенадцать килограмм.
Довольный гном в подвал идёт,
Где тучку за руку берёт,
Во двор выводит за собой,
Поит водою дождевой.
Потом на ней же гном верхом,
Взлетает, раздаётся гром,
За вспышкой следует разряд.
Он поливает луг и сад,
А также лес и всё кругом,
Такой вот добрый этот гном.
Хозяйски делает обход,
И смотрит, кто здесь как живёт.
Хватает ли пчеле пыльцы,
Чем занимаются скворцы,
Плетёт ли сети паучок,
Не заболел ли вдруг сверчок?
В заботах гном наш целый день,
Ему нисколечко ни лень.
Но день проходит, и опять
Немножко надо всем поспать.
Тогда, взлетев на небосклон,
Он гасит солнышко на нём.
А чтобы страннику помочь -
Разбрасывает звёзды в ночь.
И в центре месяц укрепляет,
Ложится спать и отдыхает.
Peony Rose:
Сергей Пагын
***
– Всё хорошо, мой Лазарь, всё хорошо,
выпей вина и миндаля отведай,
видишь, желанный дождь, наконец, пошёл,
первый засушливым этим летом.
Лазарь встаёт и глядит в окно –
дети, смеясь, танцуют в сиянье лужи.
Только под нёбом горько, в душе темно,
только на сердце иней посмертной стужи.
– Что же мне снилось? Марфа была в слезах,
и виноград, плача, несла Мария.
Я обнимал их, в Марфиных волосах
видел пчелу…
Но были мне все чужие.
Белый козлёнок смотрит в проём дверей,
воды текут улочками кривыми.
Сон отступает…
Ближе, теплей, родней
небо, земля и всё, что на них и с ними.
Nadin-ka:
Лев Мей
КАНАРЕЙКА
Говорит султанша канарейке:
"Птичка! Лучше в тереме высоком
Щебетать и песни петь Зюлейке,
Чем порхать на Западе далеком?
Спой же мне про за-море, певичка,
Спой же мне про Запад, непоседка!
Есть ли там такое небо, птичка,
Есть ли там такой гарем и клетка?
У кого там столько роз бывало?
У кого из шахов есть Зюлейка -
И поднять ли так ей покрывало?"
Ей в ответ щебечет канарейка:
"Не проси с меня заморских песен,
Не буди тоски моей без нужды:
Твой гарем по нашим песням тесен,
И слова их одалыкам чужды...
Ты в ленивой дреме расцветала,
Как и вся кругом тебя природа,
И не знаешь - даже не слыхала,
Что у песни есть сестра - свобода".
<1859>
Peony Rose:
Алексей Корнеев
Тесей
I
… ну вот, ещё один
Тесей местного разлива.
Не можешь пройти мимо
Ни одного лабиринта,
Всё Минотавра ищешь,
Который давно на свободе.
А ты бродишь по закоулкам,
Ты слишком привык к этим гулким
Сводам, и мотаешь нить,
Как иные мотают свой срок.
С каждым шагом становишься
Всё более одинок.
И встреть ты сейчас Минотавра,
Ты, пожалуй, предпочёл бы с ним
Просто поговорить,
Но тебе невдомёк,
Что Минотавр сбежал
От этой давящей тишины,
В которой ты бродишь.
Нить истрепалась. Смотри,
Как бы тебе не сгинуть
В очередном лабиринте…
II
…ну, как твоя охота?
Ты ещё не устал?
Снова провал.
Лабиринт оказался пуст.
Ты с кем-то там говорил?
Вот так конфуз,
Это же было всего лишь эхо,
Но и оно тебе возражало,
Ты знаешь, где здесь выход?
Ну, да, кажется стало
Чуть светлее,
На стенах отблеск –
Как обещание неба,
Куда ты, Тесей? Тебе же налево…
Куда?!..
III
…Тесей, или как тебя там!
Погляди в зеркало!
У тебя голова быка!
Прячься, скорее прячься,
В лабиринт, на самое дно.
И не высовывайся, а то
Найдётся герой-самоучка,
Ещё молодой, горячий,
Зарубит – и все дела.
Если бы ты сумел
Поговорить с Минотавром,
Он бы тебе рассказал,
Как превращаются в монстров
Затерявшиеся в лабиринтах.
А теперь иди.
Иди в привычную тьму,
Чтобы ничьи глаза
Тебя не увидели…
Nadin-ka:
Евгений Агранович
Я маленький леший
Я маленький леший, зовут меня Лешей,
Хоть за уши вешай — я весь нехороший.
Я маленький леший, дырява рубаха,
Грязнуля, невежа, хвастун и неряха.
И конный, и пеший, и старцы, и дети
Боятся, чтоб леший в лесу их не встретил.
А маленький леший пошутит, бывает:
Немножко зарежет, чуть-чуть растерзает.
В ущельях не стало спокойной минутки:
Подвохи, скандалы, дурацкие шутки.
Птенцам подаю я дурные примеры,
И необходимы серьезные меры.
Упрямый, как пень, я, дождусь я, повеса,
Что лопнет терпенье у целого леса!
Svetass S:
СТЕФАН ГЕОРГЕ
(1868-1933)
ВЛАДЫКА ОСТРОВА
Живет меж рыбаками быль: на Юге,
На острове (корицей и елеем,
И каменьем богат он самоцветным,
Горящим по песку) витала птица,
Что, наземь ставши, клювом растрепать
Могла верхи дерев высоких. Крылья,
Как будто гущею улиты тирской
Окрашены (гласит молва), раздвинув
И, тяжкая, взлетая, туче рдяной
Подобилась она, стелясь над долом.
По дебрям день таилась; ввечеру,
На отмель выходила и в дыханьи
Соленой свежести и едких трав,
Так сладко пела, что дельфины в море
Ныряли ближе, - червленело море,
Все в перистых, все в искристых сверканьях,
Спокон веков так птица та жила.
Одни ее видали, в чьи глаза
Смерть глянула... Когда попутный ветер,
Впервые целыми примчал ветрила
К тем пристаням, - свой край озреть она
Взошла на холм, и распростерла крылья,
Ширяяся, и нежно восстенала,
С протяжным тихим пеньем отлетая.
(пер. Вячеслава Иванова)
Svetass S:
ГОВАРД ФИЛИП ЛАВКРАФТ
(1890-1937)
МОРСКАЯ НЕВЕСТА
Деструктивно-демоническая драма дактилем в серии страшноватых, сумасшедших, слезоточивых строф.
Черные скалы над морем нависли,
Темную отмель покрыла вода.
Мрачные камни внушают мне мысли
О временах, что ушли в Никогда.
Тихо вода лижет гладкие камни —
Слушаю плеск этот милый с тоской;
Здесь рука об руку, — шепчет волна мне, —
С Ундой бродил ты, невестой морской.
То были юности дни золотые,
Свежей, как бриз над простором морей.
С радостью принял оковы любви я,
Радостно было ей зваться моей.
Было неважно ей, где родился я,
Я не расспрашивал, где ее дом.
Моря и брега дары принимая,
Счастливы были, как дети, вдвоем.
Раз лунной ночью, порою прилива,
Мы на высоком стояли мысу;
В кудри вплела она веточки ивы,
Собранной в птичьем веселом лесу.
Взгляд ее, вниз устремленный, был странным,
В лунном сиянье предстала она,
Будто заворожена океаном,
Темной, как ночь, дикой, словно волна.
И, потрясен, средь немолчного гула,
Я увидал, как, не глядя назад,
Нежная Унда по склону скользнула
Вниз, где валы меж камнями бурлят.
Штилем сменилося буйство прибоя;
Унда по влажным пескам пронеслась,
Радуясь встрече с пучиной седою,
И, поманив меня, скрылась из глаз.
Долго по брегу бродил я уныло,
В небе луна совершила свой круг,
Ночь перед хмурой зарей отступила,
Грудь разрывалась от тягостных мук.
Всюду искал я ее по вселенной,
Рыскал в пустыне, моря бороздил.
Как-то средь бури, в волне белопенной
Образ помстился мне, нежен и мил.
Так и скитался, не зная покоя,
Не разбирая в печали дорог,
Ныне же вновь слышу грохот прибоя
Там, где ушло мое счастье в песок.
Чу! Лунный диск показался багровый
Взору измученному сквозь туман;
Грозный и полный величия злого,
Призрачный блеск свой лия в океан.
Прямо на брег, где стою я, потерян,
Вдруг протянулся мерцающий мост.
Манит шагнуть он, прозрачен, неверен,
К сферам, где грезы витают меж звезд.
Что за лицо там в неясном сиянье?
Той, кем покинут я, слышу ли зов?
Мостиком лунным спешу на свиданье,
Сам под собою не чуя шагов.
Волны ласкают меня, колыхаясь,
Образ любимой вдали меня ждет.
Светлой дорожкой, молясь, задыхаясь,
Я тороплюсь все вперед и вперед.
Вот уж видение ближе, яснее,
Воды смыкаются над головой.
Кончены муки, навеки я с нею,
С Ундою вместе, невестой морской.
Эпилог
Как тот глупец, что жертвой Унды пал,
Безумно в море страсти утопал,
Юнцы теряют, уступив соблазну,
И мужество, и разум безобразно.
Печально зреть, как страстью уязвлен,
Пред Хлоею конфузится Стрефон;
Тоска берет от жалостного вида
Утратившего свой трофей Пелида.
О, братья! Тот избегнет многих зол,
Кто гонит от себя коварный пол.
(пер. Дмитрия Манина)
Nadin-ka:
Андрей Жигалин
АТЛАНТИДА ТОРЧИТ ИЗ РАКУШКИ...
* * *
Атлантида торчит из ракушки...
Нужно только прислушать свой взгляд!..
Знали это Да Винчи да Пушкин,
грек Платон и насмешник Сократ...
Глобус мозга и мира - похожи,
словно в грецкой ракушке - орех.
Чем они отличаются всё же?
Тем, что люди придумали Грех!
Нет его у орлов и термитов;
но о нём мы грустим и поём...
Затонула в миру Атлантида..;
но всплыла в Оправданьи твоём...
Nadin-ka:
Василий Бетаки
Баллада о граде Китеже
1.
В граде Китеже, в граде Китеже
На пустынном, илистом дне...
Погодите же, погодите же:
Слышен колокол в тишине!
В граде Китеже, в граде Китеже,
Где намокла дневная мгла,
Не разбить вам, не заглушить уже,
Не достать вам колокола!
И когда заклубится розовым
и нахмурится верх лесной,
Над изломанной гладью озера
Станет ветрено под луной,
И стеклянные волны призмами
Вновь подставят бока лучам,
Мы - не призраки - но как призраки
Подымаемся по ночам!
Там, где тычутся рыбьи стаи
В черный колокол вечевой, -
Мы опять вороных седлаем,
И опять - в безнадежный бой!
И когда поезда гремящие,
Обогнав нас, трясут мосты,
Разгляди, что мы настоящие,
Мы совсем такие, как ты...
Мы не младше вас и не старше,
Так не нойте с вашей тоской,
Не умели мы под татарщиной,
Не хотели в аркан башкой!
2.
К дому дом, ощерившись, лепится,
Словно вздрагивает во сне,
Перепуганные троллейбусы
Прижимают уши к спине,
По асфальту, где окна спящие
Не расслышат копытный гром,
Мы проносимся - настоящие -
И скрываемся за углом:
Души спалены, сосны спилены,
Вместо птичьего - свист хлыстов...
От того-то и затопили мы
Всё - от папертей до крестов,
Затопили мы вместе с Китежем,
И поэтому - вас живей!
Отворите же, отворите же,
Вот мы спешились у дверей!
3.
Тонет звездный свет в гриве лошади,
Старый дуб в ночи крутит ус...
Дай мне, Господи, крошку прошлого -
Я пойму теперь этот вкус...
В ваших комнатах, в ваших комнатах,
Там где страх, как столетье стар,
Мы напомним вам, мы напомним вам,
Все, чем жили вы до татар,
И о Китеже, и о Китеже,
Даже мгла его - не спасла...
Ну, проснитесь же,
Ну, очнитесь же,
И услышьте колокола!
Nadin-ka:
Андрей Усачев
УЛИТКА
Дождик лил как из ведра.
Я открыл калитку
И увидел средь двора
Глупую Улитку.
Говорю ей: - Посмотри,
Ты ведь мокнешь в луже.
А она мне изнутри:
- Это ведь снаружи...
А внутри меня весна,
День стоит чудесный! -
Отвечала мне она
Из скорлупки тесной.
Говорю: - Повсюду мрак,
Не спастись от стужи!
А она в ответ: - Пустяк.
Это ведь снаружи...
А внутри меня уют:
Расцветают розы,
Птицы дивные поют
И блестят стрекозы!
- Что ж, сиди сама с собой! -
Я сказал с улыбкой.
И простился со смешной
Глупенькой Улиткой.
Дождь закончился давно.
Солнце - на полмира...
А внутри меня темно,
Холодно и сыро.
Peony Rose:
Гавриил Каменев
Громвал
(отрывок из поэмы)
(...)Рыцарь в восторге к темнице летит
С пламенным сердцем Рогнеду обнять;
Но огромная дверь растворяется вдруг,
И навстречу выходит в броне Исполин.
Грозные взгляды — кометы во тьме,
Медь на нем — панцирь, свинец — булава,
Серый мох по болоту — брада у него,
Черный лес после бури — власы на челе.
С силой ужасной взмахнув булаву,
С свистом в Громвала пустил Исполин;
Поражает его по буйно́й голове,
Содрогается эхо, по замку звуча.
Шлем, зазвеневши, дробится в куски,
Сыплются искры из темных очей,
Булава от удара согнулась дугой,
Но не двинулся с места Громвал, как скала;
Меч в богатырской руке заблистал,
Бурным перуном злодея разит.
Разлетелась бы в части и вдребезги медь,
Но скользит лезвее по волшебной броне.
В бешенстве лютом ревет великан,
Адом зияет, от злости дрожа,
Напрягает он мышцы укладистых плеч,
Угрожает Громвала в руках задушить.
Смерть неизбежна, погибель близка,
Страшные длани касаются лат;
Но Громвал, ухватя его ногу, как дуб,
Потряхнувши, поверг, опрокинул его
Башне подобно громы́хнул Гигант,
Звуком ужасным весь замок потряс,
Расседаются стены, валятся зубцы.
Он, упавши, в сырой земле яму вдавил.
Взявши за горло могучей рукой,
Меч ему в челюсть вонзает Громвал,
По булату зубами скрипит великан,
Зарыкал, застонал он, подобно волу.
Желтая пена, багровая кровь
Хлещет, клубится из синего рта,
Стервенея от боли, со смертью борясь,
Роет землю ногами, трепещет, хрипит.
Вместе сливаясь журчащей струей,
Пучится, бродит Гигантова кровь,
Облачко́м поднявши́сь, легкий пар от нее
Образует Рогнеды прекрасной черты.
Розы в ланитах, любезность в очах,
Алые губы манят поцелуй;
По плечам, отливаясь как бархат, власы
Осеняют ее лебединую грудь.
Чуду такому дивится Громвал,
Призрак ли это или существо?
Приближаясь с надеждой и с робостью к ней,
Не мечту, но Рогнеду он к персям прижал.
Радости пламень, перун быстротой,
Томную душу героя проник,
Восхищенное сердце под крепкой броней
Потрясает дебелую рыцаря грудь.
В страстном восторге целуя ее,
Голосом кротким Громвал говорит:
«Долго, долго тебя я, Рогнеда, искал
И по белому свету скитался, как тень».
Тяжко вздохнувши, вещает она:
«Лютый волшебник, коварный Зломар,
Раздраженный презренною страстью своей,
В чародейский сей замок меня перенес.
Здесь, прикоснувшись волшебным жезлом,
Памяти, чувства меня он лишил;
Погрузившись мгновенно в таинственный сон
Я с тех пор в бездне мрака сокрыта была».
За руку взявши Рогнеду, Громвал
Тихо спустился к подошве горы,
Посадивши ее на коня за собой,
По дороге обратно стрелой полетел,
Замок объемлет глубокая тьма,
Громы во мраке свирепо звучат,
Аквилоны завыли, сорвавшись с цепей,
Затрещало кремнистое недро горы.
С ревом ужасным разверзлась земля,
Рухнули башни в бездонную пасть,
Ниспроверглись Зиланты, темница, Гигант,
Чародейство Зломара разрушил Громвал.
Nadin-ka:
Руми Джалаладдин
Китаб ал-Маснави
Рассказ о ловце змей...
Послушай то, что слышал я стократ,
В чем скрытый смысл и тайный аромат.
Однажды в горы некий змеелов
Пошел, надеясь обрести улов.
Тот, кто избрал в удел исканий путь,
Отыщет, что искал, когда-нибудь.
Пускай взыскующий найдет, что ищет,
Ибо исканье - для надежды пища.
Охотник змей искал, как ищут клад,
В ту пору был обильный снегопад.
И вот во впадине крутого склона
Ловец увидел мертвого дракона.
Искал диковинок ловитель змей,
Чтоб легковерных удивлять людей.
Хоть мы - цари природы, тем не мене
Ничтожность нас приводит в изумленье.
Сам человек себя не познает,
За что и низвергается с высот,
На нищенское рубище подчас
Меняя драгоценный свой атлас.
Мы змеям продолжаем удивляться,
Хоть сами змеи нас, людей, боятся.
Был змеелов своей удаче рад,
Когда тащил диковинку в Багдад.
Хоть было тело этого дракона
Огромно, как дворцовая колонна.
Ловец пыхтел и думал: всех людей
Я удивлю находкою своей,
Скажу, какие претерпел мученья,
Чтоб мне щедрей давали награжденье.
И он с трудом по снегу, без дорог,
Свою добычу страшную волок.
Однако был живым дракон, чье тело
В снегу застыло и окоченело.
Ловец дракона притащил в Багдад,
И каждый был взглянуть на чудо рад.
Во многолюдном городе Багдаде
Все удивлялись, на дракона глядя.
Все говорили: "Вот какое чудо
Отважный муж принес Бог весть откуда!"
На чудище смотреть со всех концов
Текли к базару сонмища глупцов.
Чтоб зреть диковинку, валил народ
И змеелову приносил доход.
И чернь, и знать, и все, кому не лень,
Крича, бежали, словно в Судный день,
Туда, где замертво дракон лежал
Под грудою ковров и покрывал.
Ловец, однако, не был простоватым,
Дракона крепким окрутил канатом.
Дракон лежал недвижный и слепой,
Меж тем вставало солнце над толпой.
Оно взошло на небе и пригрело
Огромное диковинное тело.
И шевельнулась, злость в себе тая,
Казавшаяся мертвою змея.
Тут люди, видя, что пришла беда,
Стеная, побежали кто куда.
Все на пути сметали с перепуга,
Топтали и калечили друг друга.
И думал сам охотник, сбитый с ног:
"Что я себе на горе приволок?"
Он был как та овца с незрячим оком,
Что волка разбудила ненароком.
И проглотил дракон живую плоть,
Что так искусно сотворил господь.
И кости всех, которых проглотил,
Змей, вкруг столба обвившись, измельчил.
Во льду несчастий, как дракона тело,
Тщета души твоей окаменела.
Лед горестей или иное зло
Твоим страстям полезней, чем тепло.
Дракон страстей не страшен, спит покуда,
Покуда спит он, нам не будет худа.
И ты не пробуждай его теплом,
Чтобы весь век не каяться потом.