Герой её воспоминаний. Книга первая (ИЛР)

Конкурс зрительских симпатий, кто из героев нравится больше?
Арсений		5%	[ 2 ]
Арсений		5%	[ 2 ]
Владимирцев		21%	[ 8 ]
Мишель		62%	[ 23 ]
Мишель		2%	[ 1 ]
Мишель		2%	[ 1 ]

Всего голосов: 37 Опрос завершён. Как создать в теме новый опрос?

Irenie:

Ксюша, благодарю, благодарю!

...

Irenie:

 » 23 (тогда)

Лето, 1917 г.
- Я не могу так больше, поймите! - с отчаянием произнесла Саша, глядя на Силантьева исподлобья. – Моё пребывание здесь слишком затянулось, а я ни в коем случае не хотела бы злоупотреблять вашим гостеприимством!
- Ты мне вовсе не в тягость, - мрачно отозвался Ефим, прекрасно понимая, куда она клонит.
- Но так не может продолжаться вечно! Это неправильно, в конце концов!
- А что правильно? Угодить за решётку за кражу драгоценностей?
- Я верну ей всё до единого и постараюсь уладить наш конфликт миром! – не унималась Саша. – Ефим Семёнович, поймите, я должна вернуться домой!
Голос её дрогнул, когда она поняла, что понятия не имеет, куда это – «домой»? Судьбе было угодно распорядиться так, чтобы дома у Саши больше не было. Домик с заколоченными ставнями в тихом пригороде, где они жили с отцом? Особняк Гордеева в Петербурге? Или роскошная квартира генеральши в Москве – что из этого было по-настоящему её домом?
В том-то и дело, что ничего.
Но одно Саша знала точно: нужно найти Сеню и мать. Однако возвращение в Петербург тоже было чревато последствиями, и дело даже не в украденных драгоценностях княгини. Всё намного хуже: Адриан ведь предупреждал, что с Гордеевым ещё ничего не ясно – а вдруг его выпустят? Вдруг его уже выпустили? И если Саша приедет сейчас как снег на голову в его питерский особняк – как долго она проживёт после того, как переступит порог его дома? Почему-то она не сомневалась, что после встречи с министром на этом свете не задержится. И эта мысль долгое время заставляла её медлить с отъездом – у Силантьева в лесной избушке, по крайней мере, было спокойно, и никто не собирался причинять ей вред! Но когда она увидела, как он смотрит на неё, Иван Гордеев показался не таким уж и страшным.
В конце концов, Адриан мог ошибиться – министра могли как выпустить, так и осудить, и, вероятно, его уже давно нет в живых… Так что рискнуть, определённо, стоило! Всё лучше, чем ждать, когда похоть в Силантьеве одержит победу над благородством.
- Ты не понимаешь, что говоришь, Саша, - отозвался Ефим запоздало, и слова давались ему с трудом. По его расстроенному лицу можно было догадаться, в какое отчаяние поверг его этот разговор. – Как ты собралась добираться отсюда до Петербурга? У тебя есть деньги?
- Доеду на перекладных, - беспечно ответила она. – Остались же у нас ещё добрые люди? Авось довезут, где наша не пропадала!
«Довезут, - подумал Силантьев мрачно. – До ближайших кустов довезут, это точно! Глупая, до чего же глупая и наивная девочка!»
- Ты хотя бы представляешь, сколько времени у тебя займёт путь? Отсюда до Петербурга не один день и даже не два!
- Как бы там ни было, я должна найти мать и брата! – упрямо ответила Саша. – Ефим Семёнович, поймите, я не могу так больше! Они моя семья, и я скучаю по ним! Я должна к ним вернуться.
Говорила она с такой мольбой, что Силантьев почувствовал себя самым настоящим подлецом – будто и впрямь силой удерживал подле себя! Но, с другой стороны, а почему бы и не удержать, почему бы не силой? Неужели он не заслужил своего счастья после столь долгих и мучительных испытаний? Видит бог, на его долю выпало немало горестей, но он не роптал, а смиренно терпел, так где же обещанная награда, которая непременно должна ожидать в конце? Почему судьба в очередной раз оказалась к нему так жестока – сначала дала возможность прикоснуться к мечте, а потом безжалостно вырывала её прямо из рук?!
«Никуда я её не отпущу» - подумал Силантьев тогда и сдвинул густые брови на переносице. Затем был тяжёлый Сашин вздох, и её же взволнованное: «Пожалуйста!» - на решение Ефима, однако, не повлиявшее.
Да, ему было жаль её – видел же, как страдает девочка! – но себя было жаль ещё больше. Сейчас он отпустит её и снова останется один, в компании верного Трефа, чтобы и дальше охотиться на лесных зверей и вести уединённый образ жизни до тех пор, пока собственное одиночество окончательно не добьёт его.
- Я что-нибудь придумаю, - не унималась Александра, рассуждая вслух и уже не глядя на Силантьева. – Если матушке и её мужу я буду в тягость, я вернусь в наш городок и буду работать в больнице. Мой отец, Иван Тихонов, был уважаемым человеком в городе, мне не посмеют отказать, поэтому…
- Постой-постой, как ты сказала? – спохватился Ефим, удивлённо вскинув брови.
- Я сказала, мне вряд ли откажут, так как мой отец был известный в городе врач и помог многим людям…
- Ты сказала, его фамилия Тихонов? Тихонов Иван Фетисович?
- Вы что, знали моего отца?! – ахнула Саша, резко поднявшись из-за стола и едва не опрокинув чашки при этом.
- Он здорово выручил меня однажды, - уклончиво ответил Ефим, решив не вдаваться в подробности и не рассказывать, как именно выручил его доктор Тихонов. – Мы воевали вместе.
- Вы видели его? Когда это было? Боже правый, Ефим Семёнович, расскажите, расскажите мне о нём! – в порыве чувств Саша схватила Силантьева за рукав и проникновенно заглянула в глаза, и столько мольбы было в её взгляде, что Ефим вынужден был сдаться.
Усадив её обратно за стол, он ударился в воспоминания, с улыбкой рассказывая ей всё то, что знал или когда-либо слышал о знаменитом Тихонове. Саша слушала его, широко распахнув глаза, ловя каждое слово, и то и дело качала головой, а под конец и вовсе расплакалась. Ефим слегка озадаченно поглядел на неё, пытаясь понять, что такого он сказал, но Саша рассмеялась сквозь слёзы и попросила его продолжать.
- Извините, - прошептала она. – Это я от радости! Просто я уже потеряла всякую надежду когда-нибудь ещё его увидеть.
Силантьев подумал-подумал и решил, что барышню надобно утешить. И, сев рядом с нею, заключил в объятия, до последнего боясь, что она отстранится или оттолкнёт его, но ничего подобного не произошло. Она уткнулась в его плечо и тихо плакала, а Ефим вдыхал запах её волос и думал совершенно не о том.
Выходит, его сказочная фея – дочка того самого Тихонова?! Вот это ирония судьбы! Жестокая, нехорошая ирония! И как же теперь быть? Ведь если бы не доктор Тихонов, вероятно, самого Ефима и не было бы здесь… ему он обязан жизнью, ему он обязан свободой! И, увы, силой удерживать при себе его дочь было бы последним свинством – какой бы соблазнительно красивой она не была.
Тяжело вздохнув, Силантьев принял самое тяжёлое решение в своей жизни и сказал:
- Вот что, Саша. В деревне неподалёку живёт лудильщик, у него своя повозка, и каждое воскресенье он ездит в город, продавать свою посуду на рынке. Мы можем попросить его довезти тебя до железнодорожной станции, думаю, за пару заячьих тушек он согласится. А за хорошего кабана наверняка поможет тебе и на поезд сесть – кажется, его зять как раз служит кондуктором на пригородном сообщении…
Он жалел о каждом своём слове, но понимал, что поступает правильно. Особенно, когда прекрасная фея подняла на него взгляд, полный благодарности и слёз. Силантьев криво улыбнулся в ответ, и тогда Саша крепко обняла его за шею и расплакалась в голос.
- Только и остаётся, что успеть раздобыть парочку зайцев или кабана до воскресенья, - пошутил Ефим, успокаивающе гладя её по волосам. – Но в этом положись на нас с Трефом, девочка моя. Уж тут-то мы не подведём!
Несмотря на то, что Ефим больше не собирался чинить никаких препятствий, отъезд Сашин затянулся ещё на три недели. Оказалось, что в столице случилось что-то, и большинство поездов сбились с графика – на железной дороге творился настоящий хаос, в котором попросту потерялся тот самый пригородный поезд, на который рассчитывали Саша и Силантьев. К концу следующей недели пригородное сообщение кое-как восстановили, но того самого зятя-кондуктора временно перебросили на другую ветку, и парень в течение недели и вовсе не приезжал домой и не мог рассказать, из-за чего такие перемены.
В семье лудильщика начали думать страшное, боялись, что он и вовсе не вернётся, а снующие по станции солдаты с красными бантами поверх шинелей только подтверждали эти подозрения. Кто они, откуда взялись, и что, чёрт возьми, происходит?!
К концу недели кондуктор и Сашина последняя надежда всё же вернулся домой, уставший, небритый и злой как чёрт. Он-то и сообщил удивительную новость: оказывается, ныне в столице сущий хаос из-за долгожданного переворота, случившегося ещё зимой. Грядут большие перемены, добавил он, вздыхая.
«Неужто дождались?!» - подумала Саша с невероятным облегчением, когда Силантьев пересказывал ей последние новости. Однако радость её была омрачена нехорошим предчувствием: вышло так, что её мать, большую часть жизни прожив в бедности, стала женой министра, княгиней Гордеевой, аккурат накануне того, как проклятых буржуев свергли с их сверкающего трона! А не отразится ли это на матушке-княгине и маленьком Арсении?
Такие мысли лишь усиливали её желание поскорее вернуться в Петербург, к матери и брату, чтобы ни в коем случае не оставлять их одних, чтобы быть рядом, если старый режим рухнет безвозвратно и сменится новым, куда более справедливым.
Лудильщик своё слово сдержал, и его зять, молодой мужчина лет двадцати пяти, без малейших вопросов согласился провести Сашу на поезд без билета и документов. Предприятие было довольно опасным, учитывая количество солдат с красными бантами, которыми кишели вагоны, но что не сделаешь ради упитанной кабаньей тушки? А Силантьев постарался, подстрелил самого крепкого, здорового, на целую семью хватит!
Сцена прощания была короткой, но очень трогательной: Ефим и Саша крепко обнялись, и она, не сдержавшись, поцеловала его в щёку. На несколько секунд Силантьев прижал к себе свою фею, прижал накрепко, будто вовсе не хотел отпускать… а потом разомкнул объятия и перекрестил её на прощанье.
- Поезжай, Сашенька, и благослови тебя Господь! – прошептал он дрожащим голосом.
И она уехала. Села в повозку к лудильщику и, свесив ноги вниз, смотрела на Силантьева тяжёлым взглядом до тех пор, пока его одинокая фигурка не растаяла в дорожной пыли. Треф ещё некоторое время бежал рядом с повозкой, звонко лая, прощаясь с полюбившейся ему девушкой, но потом устал, остановился и, поглядев вслед повозке, развернулся и побежал назад, к своему хозяину.
Силантьев опустился перед ним на колени и потрепал чёрного пса по загривку, а сам смахнул украдкой невольные слёзы, которые так отчаянно пытался скрыть. Повозку уже не было видно, она превратилась в маленькую точку на горизонте, но Ефим всё равно смотрел, пока та не исчезла, навсегда увозя с собой его мечту.
Тяжело вздохнув, он поднялся на ноги и, поправив висевшее на плече ружьё, медленно направился к своей лесной избушке, чтобы снова вернуться к тому уединённому образу жизни, который он вёл до этого.
С тех пор он больше никогда не охотился на лис.

...

xiomara:

Гран мерси!




Иришка, что ж ты меня так пугаешь? Я и так очень беспокоюсь за всех - за Мишеля, Сашу, Володю, Сеню. Учитывая, что у Саши по обе стороны близкие и любимые люди, даже подумать страшно, во что всё это может вылиться.

И за Ксюшку мне тоже страшно Что мне подсказывает, что ничего хорошего её не ждет. Чую беду неминучую! Буду рада, если ошибусь. Уж очень несправедливо и жестоко было бы

...

Margot Valois:

Ириша, огромное спасибо за изысканную и утонченную красоту Сашеньки в неповторимом стиле старинных фотографий, и за волнительное продолжение!
Ох, ну и перенервничать пришлось за Александру, зато в Силантьеве я не ошиблась - хоть и печальна его история, но он поступил благородно, оказав ей помощь.

Ох, Ира, ну и страху ты нагнала на нас - жуткая и ужасная вещь - война, и не перестаём переживать за судьбы Мишеля, Володи, Ксении, Александры и Арсения.

...

Svetik:

Добрый вечер всем! Ирина, поздравляю Вас с повышением!!! На счет главы - слава Богу, что мы не ошиблись в благородстве Силантьева, интересно, драгоценности он отдал хоть? Мне почему-то кажется, что ребеночек её родной брат, но это мои предположения и мысли - во-первых было сходство с Арсением, во-вторых Ксюша как-то так спросила Сашу о ребенке, будто сомневалась, что он её вообще, быть может это сын Алены и Алексея? Но это мои мысли вслух, не судите строго)) Кстати, образ Саши просто чудный, если Ксения знойная красавица (браво автору образ удался на славу), то Саша утонченная чаровница, спасибо за красоту такую!!!

...

La Sorellina:

Ириш, наконец-то я!
Отстала безбожно,буду нагонять. Но сразу скажу про коллажи-потрясающие! Особенно понравились коллажи с Сашей- первый и последний -просто шедевр! так органично смотрятся старые пожелтевшие карточки...
Предвкушаю чтение прочитаю- отпишусь

Ой,да: с повышением!!!

...

xiomara:

Эх, впечатлительная я такая. Взгрустнулось мне от последней главы, от сцены прощания Саши и Ефима. Такой трогательный и печальный момент! Она уехала, и он снова остался один. Тяжело было Силантьеву расстаться с Сашей, отказаться от мечты. Единственная награда для него - сознание того, что правильно поступил и огромная благодарность Саши.



Давным-давно я тоже высказывала такую идею, но наш автор опять убёг от ответа. Ну да ладно! Потихоньку все тайны раскроются. Одна из них уж совсем скоро.

...

Irenie:

Привет, девчата!
Я сегодня на ночь глядя, но лучше же поздно, чем никогда?


Это точно...
А я вот за Мишеля боюсь. По-моему, это как раз он между двух огней, а не Саша. С одной стороны Тихонов - которого, как думаешь, Миша почему до сих пор не убил???? Или это у него просто возможности не было? Ну-ну.
А Тихонов, увы, такого же благородства проявлять не будет. У него идея фикс - стереть род Гордеевых с лица земли.


Ксюш,
Ничего хорошего точно не ждёт.


Ритуль, я рада, что задумку оценила! И что понравилось - тоже рада!


Да-да, не ошиблась в Ефиме, всё верно! Благородство победило


Ритуль, да я сама переживаю не меньше вашего...


Светик, спасибо!
Я обычно за этим и не слежу, это как-то внезапно происходит, приятный сюрприз


Конечно-конечно отдал! Он же порядочный!

[quote="Svetik"]Мне почему-то кажется, что ребеночек её родной брат, но это мои предположения и мысли - во-первых было сходство с Арсением, во-вторых Ксюша как-то так спросила Сашу о ребенке, будто сомневалась, что он её вообще, быть может это сын Алены и Алексея? Но это мои мысли вслух, не судите строго))

Да? А что я тогда сказала? ---- вот как сейчас, да?


Спасибо! Старались, подбирали)))) Потом старались-фотошопили...


Лиля, ты хоть в своей-то теме появляйся время от времени, здесь-то я ещё переживу, но вот в твоей солнечной истории тишина на целую неделю меня просто убила! Нельзя же так с читателями!!! (дай поругаюсь на тебя)


Сенькью! Ты пока филонила там, не помогала мне с коллажами, пришлось Ирине Николаевне одной за всех отдуваться! Но ничего! Вроде отдулась)))))


Благодарю!

Да мне тоже грустновато стало, особенно после последней фразы. Я вот даже подумываю ну хоть ему устроить ХЭ, и ещё кого-нибудь в его нежные объятия с поезда скинуть! Образно выражаясь, разумеется. Есть у меня одна кандидатка к нему в невесты... буду думать, покуда Эпилог ещё можно изменить...

Девчата, всем спасибо!

P.S. Предупреждение! В следующей главе наступает некий переломный момент.... Те самые 12 человек из опросника наверняка будут рады такому повороту событий!
Лично я была рада

...

Irenie:

 » 24 (сейчас)

Хутор Георгиевский, 1919 г.
Разговор с Васильевым у Мишеля всё-таки состоялся и не сказать, чтобы он вышел таким уж безрезультатным. Приказ Владимирцева по-прежнему был твёрд и обжалованию не подлежал: никаких пыток, «мы же люди, в конце-то концов!», но пытки Мишелю и не требовались. Да и Федосеева уже схоронили – не самому же прикажете пытать пленного красноармейца?
Владимир Петрович, разумеется, на слово подполковнику Гордееву верить не захотел. Он вынужден был отложить поиски Ксении Андреевны, перед которой собирался извиниться, чтобы лично присутствовать на допросе.
Мишеля это недоверие скорее позабавило, чем разозлило. Однако против присутствия ротмистра не возражал, скрывать было нечего – ни пытать, ни калечить Илью Васильева Мишель в самом деле не собирался.
Были у него другие методы воздействия, куда более действенные. И даже хорошо, что Владимирцев изъявил желание присутствовать – Мишеля так и подмывало сказать ему: «Учись, как надо!» Может, тогда эта лёгкая пренебрежительная усмешка сошла бы с Володиного лица? Ротмистр стоял у выхода, опираясь о дверной косяк, и, скрестив руки на груди, наблюдал за Мишелем с невероятной иронией – уверенный, очевидно, что раз уж он сам не добился от Васильева никаких ответов, то и ни у кого больше не выйдет.
Что ж, он ошибся.
- Советую не молчать, Васильев, пока я ещё прошу по-хорошему, - произнёс Мишель, сделав круг возле пленника, которого после былых заслуг заковали в кандалы, а для верности ещё и к стулу привязали.
Разговорчивее он от этого, конечно, не стал, но ответил в духе весьма далёком от цензуры. И если раньше Владимирцев брезгливо поморщился бы от такого жуткого сквернословия, то сейчас он улыбнулся почти счастливо, с победным видом взглянув на Мишеля – ну что, съел? Думал, у тебя получится? Думал, ты чем-то лучше?
«Вот мерзавец», - подумал с усмешкой Мишель, и эта мысль относилась вовсе даже не к пленнику. Улыбнувшись Володе так же наигранно и недобро, Мишель вновь повернулся к Васильеву и сказал без лишних вступлений:
- Мне не так давно стало известно, что у вас в Екатеринодаре остались жена и сын. Найти их для моих людей не составит труда. Это вопрос пары дней, Васильев. Два дня – максимальный срок вашего столь упрямого молчания!
Пленный красноармеец побледнел так, что это стало заметно, несмотря на кровь и грязь, покрывавшие исхудалое лицо. Он дёрнулся на стуле, видимо, надеясь дотянуться до ненавистного Гордеева, но путы держали крепко. Тогда он снова выругался и, захлебнувшись собственной яростью, застонал отчаянно, бессвязно.
- Вы не посмеете, не посмеете! Чёрт бы вас побрал, Гордеев! Где же ваша офицерская честь?! О вас говорят, что вы не трогаете женщин, а тем более детей!
- Заблуждаются, - бесстрастно ответил Мишель, вспомнив о прошлых подвигах покойного Федосеева, который, как выяснилось, женщин очень даже трогал.
- Я вам не позволю! Слышите! Не позволю! Я убью вас! Ублюдок! Мерзавец! Сукин сын!
И так далее, в том же духе. Владимирцев беспокойно зашевелился на своём посту у двери, а расслабленную позу сменил на более приемлемую. И перевёл на Мишеля серьёзный взгляд, на этот раз уважительный, а не насмешливый.
- Мне повторить вопрос? – будто не слыша потока ругательств, поинтересовался Мишель. – Кто ваш человек на хуторе, Васильев? Я же всё равно его вычислю рано или поздно, и вы это знаете. Прошу вас проявить благоразумие и помочь мне в расследовании, пока не погибли близкие вам люди.
- Вы не посмеете, - тряхнув патлатой головой, повторил Васильев.
- Посмотрим, что вы скажете, когда я убью их на ваших глазах, - всё так же равнодушно ответил Мишель, и угроза в его голосе заставила похолодеть даже Владимирцева. – Сначала жену. Потом сына. А вас оставлю жить с осознанием того, как дорого обошлось вам ваше молчание!
С этими словами он развернулся и направился к выходу и, проходя мимо Владимира Петровича, небрежно обронил:
- Я закончил.
Владимирцев больше не торжествовал над неудачей Мишеля – скорее, ему хотелось остановить его, задержать и попробовать начать разговор заново, вдруг пленник передумает? Ясно же, что его наконец-то удалось сломать!
И, как оказалось, в желании своём вернуть Мишеля Володя был не одинок.
- Михаил Иванович! – закричал пленник, порываясь встать на ноги вместе со стулом, к которому был привязан. – Гордеев! Гордеев, остановитесь!
Мишель остановился, ибо красивый уход по-английски в планах его вовсе не значился. Не ранее, чем он узнает правду, это определённо. Обернувшись, Мишель взглянул на Васильева так, будто ещё думал – стоит выслушивать его сейчас или лучше прежде съездить в город за его женой и ребёнком?
Володя, наблюдая за этой игрой, из последних сил сдерживался, чтобы не указать Мишелю на неподобающее поведение: право, он держался так отстранённо, будто не их жизни зависели сейчас от того, что скажет пленник!
А пленник сказал – хрипло, выдавливая из себя каждое слово, которое давалось ему очень, очень нелегко:
- Это штабс-капитан. Человек, которого вы ищете – Руслан Алиханов, племянник полковника!

...

xiomara:

Володя по наивности своей подумал, что Мишель тоже сядет в лужу, но не тут-то было. Мишель показал мастер-класс!

Но честно говоря, немного позабавил этот момент. Мальчишество какое-то прям...

Типа один снисходительно говорит: "Да ничего у тебя не выйдет..."
А другой: "Думаешь? Смотри, как надо, и учись..."

...

-Алиса-:

Ира, девочки, всем привет.
Хотелось бы воскликнуть, я знала, знала, что Руся шпион, ведь он так рьяно его искал!
Но вот чего-то не даёт мне покоя тот факт, что штабс-капитан Алиханов всё же племянник Константинова, и не оговаривает ли его Васильев . Мол, пусть белые грызутся между собой, а тут и красные подоспеют. Не пытается ли он таким способом время потянуть в ожидании своих?

...

Svetik:

Я догадывалась!!! Может, конечно, Васильев и оговаривает Алиханова, но ведь под угрозой его семья, не думаю, что стал бы рисковать ими..

...

Margot Valois:

Ирина, огромное спасибо за продолжение!
Какую же ты нам, дорогая, загадку загадала: шпион - Руся, это было бы слишком очевидно и прямолинейно, а мы-то знаем, что у нашего автора ничего просто не бывает... Почему-то мне кажется, что самый очевидный ответ у тебя - далеко не всегда верный...
Tinker Tailor Soldier Spy/Шпион, выйди вон!

...

Irenie:

Всем привет!


Ну Ксююююш, ну не ругайся! Дай поребячиться, покрасоваться друг перед другом! Не вечно же им серьёзными ходить!
А то Миша прям весь из себя такой железный, что диву даёшься... А тут - на тебе, перед Володей демонстрирует себя во всей красе!


Юля, а я смотрю, вы с Ксюшей уже прямо соревнуетесь за звание самого внимательного и догадливого читателя!
Девчата, милые мои, вы не перестаёте меня удивлять и радовать своими догадками (в большинстве случаев верными) - большое спасибо вам за это!


Светик, всё гораздо сложнее... Всё настолько сложно и запутано, что надо поскорее распутывать, пока ещё хуже не стало!
Ща распутаем


Ритуля, это тебе спасибо за регулярные отзывы - такие интересные и добрые!


ой-ой, я уже себе некую репутацию потихоньку заработала в этом плане, да?
Ритуль, очень жаль, что тебя с нами в "Феврале" не было! Как же было бы интересно с твоими догадками! Очень даже точными, хочу отметить!


Погоди-погоди, выйдет ещё
Пока рано.

Милые мои девчата, спасибо огромное за отзывы!

Выкладываю продолжение главы, переводим дух (но не расслабляемся ни в коем случае, со мной расслабляться нельзя! ) и говорим - фуф, ну наконец-то!

...

Irenie:

 » 24 (сейчас) продолжение главы

***

Об этом разговоре Мишель вспоминал пару часов спустя, стоя у окна в заброшенной избушке у самого обрыва. Взгляд его скользил по серой полоске реки, в которой тонули лучи заходящего солнца, но ни малейших признаков отважившихся на переправу красноармейцев пока не наблюдалось. Всё было тихо. Слишком тихо – вот это-то и наводило на подозрения!
А предыдущая беседа с Васильевым их только усиливала. Обрадованный Володя, разумеется, первым делом собрался бежать арестовывать штабс-капитана, Мишель насилу остановил его от подобной опрометчивости. Он рисковал начать очередную ссору, которой не случилось исключительно потому, что на Алиханова Владимир Петрович был зол куда больше, нежели на самого Мишеля.
- Мы должны немедленно его арестовать, он опасен! – пылко говорил Владимирцев, невольно потирая щёку, разбитую вчера вечером крепким кулаком того самого Алиханова. – Он может в любой момент организовать нападение! А что, если он уже сделал это?! Когда ты в последний раз видел его?! Ты можешь ручаться, что этот мерзавец уже не вызвал подкрепление?!
- Володя, остынь, - на удивление спокойно и равнодушно сказал Мишель тогда. – Это не он.
Как это не он?! Да всё же идеально сходилось! Алиханов был правой рукой полковника и вполне мог убедить того пойти по тайной лесной тропе, да что уж там, наверняка именно Алиханов и настоял зайти за кузиной на хутор! У этого черкеса ветер в голове, а Николай Сергеевич – рассудительный и немолодой уже человек, неужели не очевидно, что именно коварный Алиханов сбил его с праведного пути?
Мишель смотрел на Владимирцева и искренне недоумевал, всерьёз ли Володя может так думать? Надеялся, что нет. Хотелось верить, что в нём говорит самая обычная неприязнь к штабс-капитану, что совсем неудивительно, если вспомнить об их вчерашней драке.
Что ж, и у него самого к Алиханову тоже была неприязнь – более того, с некоторых пор штабс-капитан сделался для Мишеля потенциально опасным, он ведь знал его тайну и мог на этом сыграть! Чего уж проще: посадить его под арест, а ещё лучше расстрелять, обвинив в шпионаже? Определённо, это избавило бы Мишеля от массы проблем, вот только подлецом он никогда не был, хорошо это или плохо.
Алиханов не предатель, это неоспоримый факт. Он редкостный мерзавец, насильник, мародёр, подхалим и ханжа, но за это в белогвардейской армии пока ещё не расстреливали. И как бы ни был велик соблазн, Мишель упрямо сохранял трезвость суждений и не торопился расправляться с неугодным ему штабс-капитаном только потому, что так сказал Васильев.
А вот Володя торопился, поэтому пришлось провести с ним ещё одну воспитательную беседу. Которая в этот раз просто обязана была закончиться дракой, если бы не Ксения Андреевна, вышедшая из госпиталя вместе с Аглаей. Это был отличный повод спровадить Владимирцева, что Мишель и сделал, но прежде взял с него слово не трогать Алиханова ни в коем случае и не затевать бессмысленной войны.
Ведь именно этого Васильев и добивался. Для Мишеля, в разведке служившего не первый год и успевшего насмотреться на шпионов вдоволь, все его уловки были как на ладони. Более того, Мишель ожидал чего-то подобного, но в глубине души надеялся, что Васильев назовёт имя полковника Константинова. В таком случае можно быть уверенным, что Николай Сергеевич ни при чём, и смело выпустить полковника из-под стражи, но Илья Васильев указал на Алиханова… и ещё больше всё запутал.
Однако благодаря этому допросу Мишель понял сразу две вещи: во-первых, штабс-капитану можно доверять. То есть, провести через глухой лес молоденькую симпатичную барышню вроде Александры или Ксении Мишель ни за что в жизни ему бы не поручил, но вот на случай непредвиденной схватки с красноармейцами – Алиханов не предаст, это точно.
Это можно было считать маленькой победой, если бы Мишель прежде хотя бы на минуту усомнился в преданности штабс-капитана белому движению – но, увы, своей клеветой Васильев лишь подтвердил то, что и без него было известно. Он был неплохо осведомлён о положении дел в отряде Константинова, и во что бы то ни стало хотел разжечь войну – глядишь, белые и сами переубивают друг друга, ещё раньше, чем подоспеет Тихонов? Потому что надумай Володя арестовать ещё и Алиханова за компанию с дядюшкой-полковником – в их маленькой армии неминуемо случился бы переворот.
Увы, не все любили Владимирцева так, как мы с вами – у штабс-капитана тоже имелось немало сторонников, а некоторые в открытую предлагали назначить вместо Константинова его, считая ротмистра не самой подходящей кандидатурой на роль командира. И если бы не авторитет Мишеля, которому перечить не смела ни одна живая душа – ещё неизвестно, во что бы всё это вылилось. И чёртов Васильев об их плачевной ситуации откуда-то знал и вознамерился на этом сыграть, дабы перессорить офицеров между собой и добиться полнейшего хаоса! Отряд останется без командира, и если нападение всё-таки случится, часть пойдёт за Алихановым, часть – за Владимирцевым, если они не убьют друг друга прежде… В общем, план был просто замечательный!
И благодаря ему Мишель понял вторую истину: Васильев знал наверняка, что ни до его жены, ни до сына ненавистный Гордеев не доберётся. Иначе он ни за что не стал бы так рисковать. В самом деле, не до такой же степени он конченый человек? Или он верил в светлые качества Гордеева, надеясь в глубине души, что тот, будучи человеком чести, всё же не станет убивать невинную женщину и малолетнего ребёнка?
Ладно-ладно, что уж там – правильно делал, если так думал. Мишель ни за что не стал бы, но и Васильев ни за что не стал бы испытывать на прочность его терпение ценой жизни собственной семьи. Стало быть, жена его не в Екатеринодаре, а, вероятно, уже у красноармейцев, где-то в безопасности, а иначе Васильев не был бы таким смелым.
Вот об этом-то и размышлял Мишель, облокотившись на отсыревший подоконник и глядя на засыпающую реку. На рассвете Арсений отправится в Екатеринодар за подкреплением, а заодно и наведёт справки о мадам Васильевой и Васильеве-младшем. И если удастся их найти – хоть в окрестностях Екатеринодара, хоть у самого Семёнова, то это будет удача, сильный козырь против этого упрямого и благородного нежелания Ильи откровенничать. Убивать их, конечно, никто не будет, но Васильеву необязательно про это знать – он наверняка и без того испугается и согласится на откровения.
Единственное «но», которое видел в этом чудесном плане Мишель, было каким-то смешным и невероятно бессмысленным, ввиду сложившихся обстоятельств: не хотел, ну не хотел он вовлекать в свои игры ни в чём не повинную женщину и ребёнка! Как-то это было… неблагородно.
И ведь понимал прекрасно, что ненужное благородство это может стоить жизни не только ему, но и целому отряду, и, самое страшное, Александре с Ксенией! Понимал, и всё равно ничего не мог с собой поделать. Но на размышления у него была целая ночь: в любом случае Арсений отправится в путь только утром – в сумерках он рисковал нарваться на очередной партизанский отряд, не говоря уж об их бесчисленных ловушках и капканах, коими кишел лес.
Выйдя из раздумий, он услышал за дверью какой-то шорох, подозрительно тихий и вороватый, будто крался кто-то. Хотелось бы знать, кто именно, потому что в такую даль, да ещё и в непосредственной близости от вражеских территорий, ходить посторонним было запрещено.
Либо Тихонов со товарищи пожаловали, каким-то образом миновав реку, на которую Мишель неотрывно смотрел последние часа два, либо… Либо Алиханов, которого Мишель так защищал, пришёл отомстить за свою Раду и за арест дяди-полковника. И вот это, признаться, было не очень хорошо, потому что выход из хижины был только один, а окно, возле которого Мишель стоял, выходило аккурат на обрыв. В самом худшем случае можно было повторить подвиг Ксении и попробовать прыгнуть вниз в надежде на удачу, но Мишель, памятуя о своём раненом плече, всё же решил повременить.
А потому без малейших церемоний достал из-за пояса револьвер и навёл его на незваного гостя, с опаской приоткрывшего скрипнувшую дверь…
В дверном проёме мелькнуло серое платье сестры милосердия, тёмные кучерявые волосы, тоненькие белые ручки и огромный живот. Девушка, вышедшая из-за покосившейся перегородки, что разделяла хижину на две отдельные комнаты, испуганно вскрикнула, заметив направленное на неё оружие. И выронила корзинку, которую держала в руке.
- Марья Николаевна, господи, предупреждайте в следующий раз! – в сердцах произнёс Мишель, поспешно опуская револьвер, чтобы не пугать бедняжку почём зря. А сам подумал, что будь у него чуть послабее нервы – Константинова уже лежала бы у порога с дыркой во лбу. – Я ведь вас едва не убил, - добавил Мишель уже спокойнее и сменил взгляд со строгого на растерянный. – Что вы здесь делаете?
- Я… я… извините, я не должна была, - несмело проговорила Константинова и, кряхтя, нагнулась за корзинкой – собственный живот доставлял ей массу неудобств.
Мишель сообразил, что стоять столбом ни в коем случае не стоит, и помог ей – поднял сначала корзинку, в которой оказался собранный ужин, а потом и саму Марью Николаевну. Та вовсе не оттолкнула его руки, как ожидалось, а наоборот, с благодарностью опёрлась о протянутую ладонь и улыбнулась.
- Вам не стоило сюда приходить, да ещё в такое время. Вот-вот начнёт смеркаться, а вам ещё обратно идти!
Маша с удивлением отметила про себя, что у этого Гордеева ну просто потрясающие зелёные глаза, невероятно красивые и мудрые. А ещё ей понравился этот тон: заботливый и покровительственный, как у старшего брата. Он вовсе не отчитывал её, а лишь слегка пожурил – вежливо, без малейшего намёка на привычную грубость, что было приятно вдвойне. Тем более, Марье Николаевне решение прийти сюда далось нелегко – у неё тоже была гордость, да-да!
- Я пришла к вам, - сказала она, потупившись. Смотреть в эти проницательные глаза и сохранять спокойствие не было никакой возможности! – Принесла вам поесть. Вы ведь уже порядком сидите здесь и наверняка проголодались.
Хорошо ещё, что Ксения не пришла!
Та тоже могла из одних лишь добрых чувств наплевать на опасность, таящуюся за каждым кустом, и самоотверженно явиться к нему. Благо, Мишель оставил её на Арсения с Авериным, причём Филиппу было велено «не спускать глаз с этой парочки», а Арсению – внимательно следить за тем, чтобы Ксения Андреевна «по ошибке» не подмешала в лечебный отвар белены или ещё какой-нибудь гадости.
Сеня стал единственным, кому Мишель вкратце рассказал всю правду о Ксении, ибо держать юношу в неведении было бы нечестно, да и вряд ли возможно – его наверняка заинтересовало бы, с какой стати шпионка и убийца продолжает спокойно разгуливать по лагерю? Поэтому пришлось посвятить его в курс дела, чему Арсений был только рад, ибо в вину Ксюши верить ни в коем случае не желал. Но Аверина на всякий случай Мишель всё-таки к ним приставил – слишком дороги ему были оба, чтобы рисковать.
А вот Марья Николаевна… право, удивила! Ладно, гуляющего по лесу Алиханова ей, положим, бояться не обязательно – как-никак, кузен! Вряд ли он причинит ей вред, даже если поймает здесь. Но те же волки, о которых вещал на весь хутор Сыч, или партизаны, которых то и дело видели в окрестностях… Ах, Марья Николаевна, вы либо очень глупая, либо очень смелая!
Либо – бесконечно виноватая, замученная собственной совестью. Всё же решившись поднять взгляд, Маша сказала тихо:
- Я хотела бы извиниться перед вами.
И если она ожидала уже привычного потока сарказма или холодной язвительности, то ничего этого не последовало. Мишель удивил её до глубины души своей лёгкой, обворожительной улыбкой, от которой у Марьи Николаевны против воли сжалось сердце.
Но и этого ему показалось мало.
- В таком случае и я тоже должен извиниться, Марья Николаевна. Я был с вами непростительно груб при первой встрече, но всему виной та непростая ситуация, в которой мы оказались, - тут он снова улыбнулся и добавил: - …а также мои ужасные манеры, несомненно!
Маша едва ли сдержала томное «ах», норовившее сорваться с губ, после этой его улыбки и трогательных извинений. Послушно кивнув, она тоже попробовала улыбнуться, но у неё это плохо получилось от волнения.
- Вы были в своём праве, я понимаю. Отец совершил ошибку, погубил стольких людей, и ваших людей в том числе… Но он всё же мой отец, Михаил Иванович, и я до последнего буду его защищать! Вы поймите меня, я тогда наговорила вам столько всего… мне теперь стыдно за это. Чувствую себя какой-то бестолковой малолетней девчонкой, капризной и избалованной, да разве же я имела право так вести себя? Нет бы принять горькую правду с достоинством, как и подобает дворянке, а я… ополчилась на вас, отчего-то решив, что именно вы во всём виноваты! Боже, как глупа я была!
Мишель уже и не знал, как остановить этот бесконечный поток откровений. Он искренне беспокоился, что Марья Николаевна возненавидит его ещё больше и уж точно навсегда, если он скажет ей сейчас, что ему совершенно не нужны ни её извинения, ни её раскаяние. И напрасно она так изводила себя, признавая свою неправоту – Мишель вовсе не обижался на неё.
Ему вообще не было дела до того, что она о нём думает.
Но умение осознать ошибки, определённо, делало Константиновой честь. Жаль, что Мишель так не умел – он-то, в отличие от Марьи Николаевны, всегда и во всём считал себя правым! Что ж, и он тоже иногда бывал наивен, простим ему это.
- Я поняла это в тот момент, когда тот человек набросился на меня, а вы закрыли меня собой, - продолжала Маша. – Вы ведь могли погибнуть, а всё равно не испугались! Боже, ради меня ещё никто никогда не рисковал жизнью!
«Не считая тех ребят, что Константинов привёл на верную смерть» - подумал Мишель, но у него хватило совести не иронизировать вслух.
- В тот момент мне стало особенно горько, - вздохнув, сказала Марья Николаевна. – Я ненавидела вас, а вы поступили столь благородно и спасли не только меня, но и моего ребёнка… Я… простите меня, Михаил Иванович! Я бы встала на колени перед вами, но, боюсь, обратно мне уже не подняться, уж больно неповоротлива я в последнее время, - с грустной улыбкой добавила она.
Мишель тоже улыбнулся ей и кивнул.
- Всё в порядке, Марья Николаевна, я не держу на вас зла. Спасибо большое за то, что решились объясниться со мной, и за ужин тоже спасибо. Позвольте, я провожу вас до хутора. В этих местах опасно гулять одной.
- О, вы так любезны! – Марья против воли улыбнулась, эти аристократичные манеры напомнили о прошлом, о том прошлом, где она была счастлива до войны. А потому руку она ему протянула, как истинная леди – изящно, грациозно, легко.
А вот на пороге она замешкалась, запутавшись в платье, и, не удержав равновесия, едва ли не упала. Мишель удержал Машу от падения, и она невольно прижалась к его груди в поисках опоры. В глубине души бился страх, что она могла упасть и навредить ребёнку, а потому эти вынужденные объятия затянулись ещё на пару секунд, пока испуганная Марья Николаевна приходила в себя.
Но и этих коротких мгновений оказалось достаточно, потому что в следующую секунду дверь хижины без малейшего предупреждения распахнулась, явив обоим Александру.
Она была невероятно прекрасна: волосы вновь выбились из причёски и изящными колечками вились вокруг лица, мягкие, пухлые губы чуть приоткрыты. Она тяжело дышала, устав после долгого и быстрого подъема, а соблазнительная высокая грудь часто вздымалась под тонкой тканью рубашки… Зрелище, безусловно, чудесное и заслуживающее всяких похвал, но Мишель предпочёл бы этого не видеть – ну не сейчас, Господи, ну только не опять!
Поздно.
По округлившимся Сашиным глазам он убедился уже в следующую секунду, что она, разумеется, поняла неправильно их с Марьей Николаевной нежные объятия.
- О, господи! – с трудом произнесла Саша, переводя дух. И, тряхнув головой, вновь посмотрела на Константинову, которая тотчас же отпрянула от Мишеля, будто застигнутая за чем-то постыдным. – Вы… вы… вы что же, ещё и с ней?!
И что на это ответить? Мишель справедливо рассудил, что ни единому оправданию Саша в данной ситуации не поверит и, наверное, будет права. Представьте себе эту чудную картину: розовый закат, хижина на отшибе и двое в ней. Обнимаются. Надо думать, исключительно потому, что неуклюжая Марья Николаевна неудачно оступилась у порога и упала прямо в объятия Мишеля Волконского – только поэтому, и ни почему больше!
«Да я бы и сам не поверил» - подумал Мишель с тоской. Господи, ну отчего же так не везёт?!
Саша в свою очередь думала о том же самом: вот уж не везет, так не везёт! Она наконец-то набралась решимости поговорить начистоту и объяснить, как неправ он был на счёт их вчерашней ночи с Владимирцевым – да она через собственную гордость ради этого переступила, а он?! С Константиновой?! Маша тоже хороша, неужто не придумала иного способа выразить свою благодарность?!
Да и потом… (тут Сашин гневный взгляд скользнул по её животу) она же… в положении, чёрт возьми! Как это они умудрились…
Саша озадаченно склонила голову на плечо, рассматривая покрасневшую до корней волос Марью Николаевну, и задумалась – а вдруг она неправильно всё поняла?
Маша на последнем месяце беременности стала поистине необъятной – должно же это было как-то поумерить любовный пыл? А, впрочем, Сашенька о интимной близости знала слишком мало, но зато в Волконском не сомневалась ни секунды – уж этот-то придумал бы что-нибудь, несомненно! Чёртов мерзавец, точно такой же порочный, как его дядюшка!
- Я уж говорила, что думаю о вашей пугающей безнравственности? – с такой яростью произнесла Александра, что бедная Марья громко ахнула и, обняв себя за живот, в бессилии прижалась к покосившейся стене. – Да разве можно так, чёрт бы вас побрал, разве можно быть настолько испорченным? Ваше поведение не укладывается ни в какие рамки!
Ей безумно хотелось высказать Мишелю всё то, что накопилось за долгие четыре года, но она отчего-то не смогла. Посмотрев в его печальные глаза, Саша замолчала на полуслове, так и не дав воли бесконечному потоку ругательств и оскорблений, который, несомненно, закончился бы очередной истерикой. Но самым обидным ей показалось то, что Мишель ничего не говорил в ответ и даже не думал отрицать. От этого плакать хотелось ещё сильнее, она уже чувствовала предательское жжение в уголках глаз.
А потом вдруг Марья Николаевна надрывно застонала и съехала вниз по стене, к которой прижималась, чтобы удержаться на ногах. Что, что с ней? Нервный срыв, обморок? Как-то несвойственно такой крепкой девушке, как она! А может, предательская снайперская пуля, выпущенная из кустов? Мишель, как мог, заставлял себя избегать мыслей об очевидном и в два коротких шага подошёл к Марье Николаевне, чтобы помочь ей подняться. И, увидев влажные пятна на её юбке, крепко выругался, начисто позабыв о своих манерах.
- Нет, нет, нет, только не это, только не здесь, не сейчас! – простонал он, а в следующую секунду Маша закричала – негромко, изо всех сил стараясь сдерживаться, но в этом крике было столько боли, что Мишелю сделалось не по себе.
- Господи, Маша, что с тобой?! – испуганно спросила Александра, бросившись к ней, вопреки своему намерению уйти как можно дальше от этих двух мерзких, развратных личностей. – Маша…?
Растерянно взглянув на влажную юбку Константиновой, Саша запоздало сообразила, что у той отошли воды, и подняла на Мишеля полный ужаса взгляд.
- У неё схватки, - сообщила она упавшим голосом.
- Это я уже понял, представь себе, - огрызнулся Мишель и, подняв стенающую Марью Николаевну на руки, перенёс на старую, покосившуюся кровать, что стояла в углу.
- О, господи, господи, господи! – монотонно повторяла Саша, наблюдая за его действиями. Признаться, такой растерянной Мишель не видел её ещё никогда. – Надо что-то делать, надо что-то делать… - твердила она, выбивая зубами крупную дробь.
- Вот ты и делай, - назидательно сказал Мишель. – Ты же у нас доктор!
- Я?! – ужаснулась она, прижав руки к груди. – Ваше величество, я хирург, а не акушерка!
- Твоей наставницей была Воробьёва, неужели она тебя ничему не научила?!
- Да я в жизни никогда не подходила к женскому отделению! – взвизгнула Саша, в безнадёжной попытке перекричать ещё один стон Марьи Николаевны.
- Твою же мать… - вновь выругался Мишель, поняв, что дела их ещё хуже, чем могло показаться на первый взгляд. Саша согласно закивала, подписываясь под каждым словом, и, широко раскрытыми глазами глядя на него, призналась:
- Я понятия не имею, что нужно делать! Я даже не знаю, как это всё происходит, я… я боюсь!
- В самом деле? – Мишель насмешливо улыбнулся. – А не у тебя ли я видел годовалого сына не далее как вчера?
- Так не я же его рожала! – воскликнула Саша в отчаянии и поняла, что, кажется, раскрыла самую страшную свою тайну – ту, что поклялась себе беречь во что бы то ни стало. Но следующий Машин крик, полный боли и ужаса, вмиг отвлёк её от собственных печалей, вернув к реальности. – Ваше величество, мы должны что-то сделать! – прошептала Саша дрожащим голосом. – Мы же не можем её здесь бросить! А помощи ждать неоткуда, разве что, Ксения Андреевна…?
- Сомневаюсь, - покачал головой Мишель.
Вряд ли Ксении прежде доводилось принимать роды, да и потом – её ещё нужно найти и привести сюда, а это требует времени. Возвращаться на хутор самому означало оставить Александру наедине с Константиновой – и неизвестно, кто из них лишится сознательности первой, обе были смертельно напуганы, а Маша ещё и мучилась от болезненных схваток. И крики её, раздающиеся по всей округе, вполне могли бы привлечь внимание тех, кто прогуливается у границы с той стороны. А вот этого Мишель ни в коем случае не хотел.
Но и Сашу за помощью не пошлёшь – в лесу опасно, чёрт возьми: волки, партизаны, Алиханов, будь он неладен! Нет, нельзя: ни отпускать её нельзя, ни уж тем более самому уходить. Придётся оставаться, и…
Мишель снова посмотрел на зашедшуюся в очередном крике Марью Николаевну и подавил в себе безудержное желание снова выругаться. А тут ещё и Саша решила окончательно укрепить его и без того растущую с каждой секундой неуверенность – подойдя вплотную, она непроизвольно взяла его за руку, в поисках поддержки и утешения. И, подняв голову, взглянула с такой мольбой, будто призывая сделать хоть что-то, чтобы прекратить страдания бедной Марьи Николаевны.
«Твою мать» - в очередной раз подумал Мишель. Нет, ну не забавно ли?! Она, прирождённый доктор, о чьём мастерстве ходили легенды, стояла сейчас рядом, перепуганная и растерянная, и смотрела на него во все глаза, в надежде на его помощь!
- Саша, если ты думаешь, что я в свободное от поимки шпионов время практиковался в родильном отделении, то это не так, - тихо произнёс Мишель, и она вздрогнула одновременно от этого нежного «Саша» и от того, до чего живым показался в тот момент его голос. – Я, так же, как и ты, не имею ни малейшего понятия, что нужно делать!
- Я… я… нас учили… на фельдшерских курсах… но это было так давно… - бессвязно бормотала она, всё ещё сжимая его руку дрожащими пальцами. – Я… не помню ничего, не помню! Я всегда этого боялась до ужаса… это же так больно… роженицы кричат… я не могла смотреть… бессовестно пользовалась тем, что мой отец был доктор и мог засчитать практику заочно, без единого визита… я ни разу не была у Марины Викторовны в отделении… ни разу… я не думала, боже мой, не думала, что мне это однажды пригодится, я…
- А-а-а-а! – кричала тем временем Марья Николаевна, с трудом переводя дух.
- Нужна вода и чистые тряпки, - сказала Саша, и это единственное, что она сказала твёрдым, недрогнувшим голосом. А потом, выпустив руку Мишеля, упала на колени подле Машиной койки и расплакалась.
Мишель в тот момент подумал, что в жизни ещё не оказывался в ситуациях, нелепее этой. И с кого прикажете начать? Успокоить рыдающую Александру, или всё же уделить должное внимание Марье Николаевне?
Та подняла на Мишеля вполне осмысленный взгляд и с чувством попросила:
- Убейте меня! Застрелите… я не могу это более терпеть!
Откинувшись на подушки, она вновь застонала, стиснув зубы. По лбу её катились крупные капли пота, тёмные пряди прилипали к лицу, а руки сжимали простыни так сильно, что побелели костяшки пальцев. Бедняжке было совсем худо и, определённо, кричала она вполсилы – сдерживалась, не хотела привлекать к себе ненужного внимания, помня об опасной близости вражеских территорий.
- Александра, пожалуйста, возьми себя в руки, - вздохнув, сказал Мишель, придя к неутешительному выводу, что всё придётся в очередной раз делать самому. – Сходи к реке за водой, но только будь осторожна, умоляю тебя.
- Я… я… да! Я немедленно схожу! Простите меня, я просто очень напугана, и… О, боже, - прошептала она, растерянно посмотрев на Мишеля. – Мы ни за что не справимся! – предрекла она. – Знаете, сколько женщин умирали родами за прошедшие сто лет?!
Марья Николаевна, услышав это, застонала ещё отчаяннее, а Мишель чертыхнулся и с неодобрением посмотрел на Александру, едва ли не до крови закусившую губу.
- Давай, расскажи об этом мадемуазель Константиновой! Не сомневаюсь, твои пророчества добавят ей уверенности. Да иди же, чёрт возьми, не стой столбом!
- Да, да, я уже иду! Господи, простите меня, я просто очень напугана, я… - будто выйдя из ступора, Саша резко остановилась на полпути и обернулась на Мишеля.
Тот, внешне не демонстрируя ни единого признака неуверенности, поправил подушку под страдающей Машей, чтобы ей было удобнее, а несчастная роженица слабо улыбнулась ему, в благодарность за сей жест.
Саша подумала в тот момент, что Мишель её бессовестно обманул – создавалось впечатление, что он как минимум полжизни провёл в родильном отделении и наверняка был лучшим учеником Марины Воробьёвой в ту пору, когда она работала акушеркой! Внешне он казался до того спокойным и уверенным, будто заранее знал, что всё пройдёт хорошо. И Саша, при всех своих медицинских заслугах, на его фоне чувствовала себя просто дурочкой. Маленькой, потерянной дурочкой, до смерти напуганной и не знающей, что делать.
- Ты ещё здесь? – обернувшись, спросил Мишель. – Нет, Александра, тебя я к себе в разведку точно не возьму, и не проси. Ты совершенно не умеешь исполнять приказы!
Саша нервно рассмеялась, и эта шутка, кажется, чуть сгладила ситуацию. Страх отступил, когда она поняла, что, вероятно, нужна ему – и бедной Машеньке тоже нужна. Это ведь её первые роды, и если Александра так боится, то что же чувствует сама роженица?
«Его величество и тот не растерялся, а ведь мужчина! А я, к таким делам и вовсе должна быть привычная… мне же и самой однажды придётся… ой, боже ты мой, какой стыд!» - спохватившись, Саша поспешно подняла с пола старый таз, покрытый щедрым слоем плесени. Он стоял здесь ещё со времён прежних хозяев, прямо посреди комнаты – в него капала вода с прохудившейся крыши. Сейчас он был грязен и дурно пах, но отмыть его Саша сумела бы минуты за две-три, если поторопиться.
Когда она вернулась, в очаге уже потрескивал огонь, а Марья Николаевна была разоблачена до тонкой ночной сорочки. Ей явно стало легче без этого ненужного обилия плотных юбок, но она всё равно время от времени постанывала, правда, уже не так отчаянно.
Чтобы не вертеться под ногами без дела, Саша безжалостно оторвала от нижней юбки большой кусок и, обмокнув его в холодной воде, стала вытирать влажный лоб Марьи Николаевны, приговаривая еле слышно, что всё будет хорошо. А руки её всё так же немилосердно дрожали, и поделать с этим Саша ничего не могла. Понимала, что надо держаться и ни в коем случае не падать в обморок, но каждый последующий Машин крик бил её в самое сердце – сильно, пронзительно.
- Мы справимся, мы справимся, Маша, - шептала она, гладя её по волосам. – Дыши, ты только дыши глубже, не сбивай дыхания. Марина Викторовна показывала мне, как надо, давай я научу тебя…
«Не такая уж я и бесполезная!» - подумала Саша с оптимизмом. Марье Николаевне стало чуть легче, дыхание её больше не сбивалось, и она крепко-накрепко сжала Сашину ладонь.
- Я здесь, я здесь, я тебя не брошу, - приговаривала Александра ласково. – Я рядом, всё будет хорошо…
Через какое-то время хижина наполнилась надрывным детским плачем, который слился с облегчённым вздохом измученной роженицы. Саша взяла со стола складной нож с резным узором на ручке и перерезала пуповину, умоляя себя ни в коем случае не падать в обморок теперь, когда всё позади. А потом она случайно посмотрела на Волконского и моментально раздумала терять сознание. С новорожденным младенцем на руках он выглядел до того трогательно, что Саша не сдержала умилённой улыбки.
И вовсе он не железный, этот знаменитый Гордеев! Просто притворяется умело, а на самом-то деле у него доброе сердце – вон как глаза блестят, когда он смотрит на извивающегося и пищащего младенчика.
Мишель Волконский… герой её воспоминаний. Герой её девичьих грёз, герой её мыслей, герой её сердца, её души.
«Боже мой, я ведь люблю его, - подумала Саша в тот момент, но уже без отчаяния и ненависти к самой себе за это признание. – Я действительно люблю его до сих пор!»
- Ваше величество, - прошептала она растерянно, даже и не зная, как ей теперь жить с осознанием этой истины. Мишель поднял голову, оторвавшись от созерцания новорожденного, и, встретившись с Сашиным потерянным взглядом, улыбнулся ей.
«Я был бы счастлив, если бы однажды точно так же смог бы взять на руки своего собственного ребёнка, - подумал он тогда. – Её ребёнка. Нашего ребёнка…»
Правда, вместо того, чтобы озвучить эти пожелания Александре, он повернулся к Марье Николаевне и осторожно вручил ей маленькое, хрупкое тельце.
- Поздравляю, мадемуазель Константинова! – смеясь, сказал он. – У вас сын.
- О, боже… - прошептала Марья Николаевна, облизнув прокушенные губы. И, прижав к себе своего первенца, счастливо улыбнулась. – Я теперь просто обязана назвать его Михаилом, господин Гордеев! Если бы не вы, я бы…
Она не договорила, поморщившись от нестерпимой боли и вновь упала на подушки.
- Нет-нет-нет, Маша, только не умирай, только не сейчас! – воскликнула Александра и, бросившись к ней, взяла её руку в свои. – Маша, Машенька, всё уже позади, тебе теперь только отдыхать и набираться сил! Не смей умирать, не смей, слышишь?
- Господи, как больно… - прохрипела Марья Николаевна, вновь стиснув кулаки. – Я даже и не думала, что бывает такая боль… право, не могу так больше… не могу терпеть… о, боже, Александра Ивановна, Сашенька… позаботьтесь о моём сыне, если я вдруг… а-а-а…!
И снова очередной её крик наполнил хижину. Саша понятия не имела, что с нею происходит, но одно знала точно – такого быть не должно. С рождением ребёнка женщины, как правило, успокаиваются, иногда проваливаются в бессознательность, или просто лежат, счастливые, прижимая к себе своё дитя, и набираются сил.
Они точно не должны кричать от ужаса и извиваться в конвульсиях, очень похожих на предсмертные!
Если только не…
Саша уже успела взять маленького Мишу на руки и теперь бесцеремонно вручила его Мишелю, а сама откинула с Марьи Николаевны простынь и приподняла её сорочку. И, побледнев так сильно, что стала заметна голубая жилка на лбу, дрогнувшим голосом сказала Мишелю:
- Ваше величество, там ещё один.

...