Софья (Обманутые иллюзии) ИЛР

-Алиса-:

Девоньки, всем доброго дня!


Света, спасибо. Мне очень приятно, что роман нравится.

Конечно, Софи и Александр разжились еще одним врагом. Он обязательно отомстит и не только за то, что его отвергли, сколько за то, что унизили. Сначала Софья, а потом Александр, отказавшись принять его вызов.

К разлуке Софи и Александра не столько Адам ручки приложит, сколько грядущая война, а Адам просто воспользуется случаем.

Не привык Адам к поражениям. Отступить сейчас, когда в глазах всего света он в открытую демонстрировал свои чувства к Софье, для него нет никакой возможности.

Привет. Рада видеть среди читателей и этого романа. Да интрига завязывается и Адам в ней сыграет не последнюю роль.

Отказавшись от дуэли, он не столько повел себя благоразумно, сколько унизил Адама, дав ему понять, что не считает его достойным человеком.

Настя, тут ты права. Отказ от дуэли - это. прежде всего, пренебрежение на глазах у многих. И, конечно, Адам этого не забудет.

Я не планировала останавливаться подробно на взаимоотношениях этой пары, хотя немного позже обязательно уделю им внимание.

Оленька, привет.

Ну, ведь и у Софьи есть повод обидеться. Она рассчитывала на доверие, а выходит, что Раневский ей не совсем доверяет, раз задает подобные вопросы и позволяет себе такой тон.

Очень даже болезненный выстрел. Прими он его вызов, Адам был бы эдаким романтичным героем влюбившимся в замужнюю женщину, а так... В общем Раневский показал, что считает себя в праве оскорбить этого человека и отказывает ему в праве смыть подобное оскорбление кровью.

mariya-krasa, рада видеть. Спасибо за сердечки)))

Lerochka, Ася, девочки спасибо, что читаете. Всегда рада видеть.

...

Глафирка:

помоему, глупее и стыднее продолжать навязываться. Но конечно, если это нужно для сюжета, то тут уж конечно ... се ля ви))

...

-Алиса-:

Надюша, его по носу щелкнули, притом весьма болезненно. Ему сейчас либо увести Софью у Раневского, либо сбежать поджав хвост, третьего не дано.

...

Глафирка:

Наверное так, просто мне трудно это понять. Получается, сам полез-куда не просят и сам же обиделся... Ох уж эти мужики! Зла на них не хватает))) извиняюсь, если раньше этот вопрос уже был, но сколько в книге планируется глав?

...

-Алиса-:

Надюша, я никогда не планирую заранее количество глав. В моем воображении существует канва произведения, и я пишу следуя ей. Если исходить из предыдущего романа, то, наверное, 35-40 глав. Более точно сказать не могу.

...

Степанова Алена:

Вот и новый враг(((, как же хочется, чтобы у Сони и Саши было все хорошо, но увы... каждую новую главку начинаю читать с затаенным страхом. Каждый раз себе даю слово, что это глава последняя, и я дождусь окончания чтобы прочесть все разом и плохое и хорошее. Но терпение не моя добродетель, и я читаю, тихо радуясь, что у героев пока все хорошо, и с тревогой жду следующей проды. Спасибо большое за такой накал эмоций, давно я так не переживала в ожидании продолжения.

...

kotolisator:

Спасибо за главу! Читаю с удовольствием.

...

-Алиса-:

Девочки, всем доброго дня!


Алёна, страхов еще будет предостаточно.

Мне очень приятно, что Вам не хватает терпения и Вы делитесь со мной впечатлениями от прочитанного. Отклик читателя как нельзя лучше стимулирует к дальнейшей работе.

Еще более приятно прочитать, что произведение вызывает такой душевный отклик.

Дарьюшка, спасибо. Очень приятно, что прочтение доставило удовольствие.

...

Panina:

Как верно описано поведение Кати. Во все времена находились юные девушки, которые влюблялись и, не получив ответа, считали, что жизнь на этом закончена и пытались покончить с ней. Очень холодная вода была и хорошо остудила девушку. А Чернышёв верно повел себя, стал другом. Я думаю, что у них с Катей будет все хорошо.
А вот Софья опять совершает ошибку, умолчав об Адаме. Вот Адам - опасный поклонник, самолюбив, эгоистичен. Честно говоря, мерзок.
А Саша прекрасно повел себя. Да, жизнь его уже многому научила. Еще бы научила общению со своей юной женой. Но думаю, что это со временем придет.

...

Малинка:

Спасибо, Юля, за главу!!!
Столько событий!!! Адам, как я и предполагала, мерзкий типчик!!!!!!!
Может, Софи, сразу надо было сказать о его домогательстве, а то теперь опять недоверие, обиды... Страшно, к чему это все приведет...
И Мари еще с ее предсказание......
Жду продолжения!!! С большим нетерпением!!!

...

-Алиса-:

Всем доброго дня!

Наконец, я добралась до компьютера.

Тем более, если учесть, что ей всего 18 лет. Конечно, для нее это трагедия и не видится впереди светлого будущего.

Ну, н и старше и мудрее. Выждал время и все правильно рассчитал. Тем более он в ее глазах герой и спаситель.

Софья нахлебалась с Корсаковым, не забыла еще реакцию Александра, потому и постаралась утаить нового поклонника, понадеявшись на русский "авось".

Вопрос только в том: будет ли у них это время.

Малинка, пожалуйста.

Эгоистичный и самовлюбленный тип, который к тому же привык получать все, что пожелает.

Однозначно, Адам ей не забудет ничего.

И предсказание Мари сбудется.

Постараюсь порадовать своих читателей на следующей неделе.

...

safo-elizaveta:

Здравствуйте , начала читать ваш роман, принимайте в читатели , очень нравится

...

-Алиса-:

Здравствуйте. С удовольствием приму в читатели. Очень рада, что роман понравился. Надеюсь и продолжение не разочарует.

...

-Алиса-:

 » Глава 24

Глава 24




Этим вечером в доме на Мойке в гостиной свечи горели до самого позднего вечера. К великой радости Кити с визитом был поручик Чернышёв. Серж был не один, с приятелем. Он представил молодого человека дамам, но Софья была настолько поглощена собственными переживаниями, что к стыду своему не запомнила ни имени, ни фамилии его. Всё, что она отметила, что он довольно молод и к кавалергардам отношения не имеет. Впрочем, он был ей совершенно не интересен. В силу врождённого воспитания, Софья попыталась быть любезной и гостеприимной хозяйкой, но все её волнения нынешнего дня свели на нет эти попытки. Кити и Сергей были совершенно увлечены обществом друг друга, и, возможно, Софи бы только порадовалась за них, но нынче она не могла думать ни о чём, кроме того, что должно было непременно произойти объяснение между её мужем и Чартинским. Снедаемая тревогой, она отвечала односложно и невпопад, чем привела гостя в немалое замешательство. Наконец, за дверью послышались голоса, и на пороге предстал Раневский и Андрей.

Александр был весел и тепло приветствовал Сержа и его приятеля. Подойдя к креслу, где устроилась Софья, он запечатлел на её запястье долгий поцелуй и тихонько сжал маленькую ладошку в своей руке. Присев на кушетку около окна, распорядился подать бренди. На вопросительный взгляд Софьи, Андрей позволил себе слегка улыбнуться, демонстрируя тем самым, что ей не о чем беспокоиться.

Как только в комнате собрались офицеры Кавалергардского полка, разговоры тотчас перешли на темы близкие и понятные каждому военному. Прислушиваясь, Софья впервые со всем ужасом осознала, что война с Bonaparte это уже не некая абстракция, о которой говорят ради красного словца и дабы блеснуть своим пониманием политической ситуации, а совершенно неотвратимая реальность. И хотя говорили обо всём этом вскользь, полунамёками, но становилось совершенно очевидно, что мужчины верят в то, что говорят.

Понимание того, что вскоре весь мир перевернётся с ног на голову, отодвинуло все переживания Софьи, связанные с Адамом Чартинским куда-то очень далеко. Что она знала о войне? О, как мало, и одновременно, как много! Все её представления о ней были со слов Андрея, и этого было мало, и ещё собственные переживания, которых оказалось слишком много, когда война коснулась её чёрным крылом смерти, въехав под сень липовой аллеи в Рощино на крестьянской телеге с деревянным гробом.

Позже, оставшись наедине, ни Александр, ни Софья не упоминали Чартинского. У Раневского было время для раздумий. То, что в произошедшем нет никакой вины Софьи, было совершенно очевидно. Это он вспылил и оскорбил её своим недоверием, помянув за каким-то чёртом ещё и прошлый сезон, и Корсакова. Софи же никогда не упоминала madamе Домбровскую, стремясь сохранить всё то хорошее, что было между ними. А ведь могла бы! Могла, но не стала упрекать его в ответ. Мысль эта не давала ему покоя весь день. Он даже устыдился собственной горячности и поспешности суждений, в который раз убедившись, что судьба наградила его не по заслугам, потому, как по его искреннему убеждению не заслуживал он любви и преданности такой женщины, коей была его жена. Она первая сделала шаг ему навстречу, простив ему и связь с Мари, и былые обиды, открыла ему сердце и душу. В каждом её слове он ощущал заботу, нежность, ласку, тревоги за него одного. Только он один владел ею, и только ему одному она отдавалась самозабвенно и со страстью.

Позже, оставшись наедине, Софи осмелилась спросить у супруга о предполагаемой войне. Александр, обняв её, долго молчал, и она совсем уже было решила, что он не станет отвечать на её вопрос, как он заговорил:

- Войны не избежать. Это только вопрос времени. В марте мы выступаем в Вильну. Я желаю, чтобы ты и Кити уехали в Рощино. Думаю, там будет безопаснее всего. Обещай мне, что сделаешь так, как я прошу.

- Я могу поехать с тобою в Вильну? – робко поинтересовалась Софья, прислушиваясь к мерным ударам его сердца под своей щекой.

- Нет, mon ange. Самое главное для меня будет знать, что и ты и Кити в безопасности, - вздохнул Раневский.

- Но мы можем остаться в столице до той поры, когда придёт время вам выступать? – спросила она.

- Можете, душа моя. Конечно, можете, - стиснул её в объятьях Раневский.

«К чёрту Адама Чартинского! – улыбнулась Софья, обнимая мужа. – Я не буду более замечать его. Разве нужны слова, когда всё существо тает, трепещет в крепких объятиях? Разве нужны иные доказательства его любви и веры, когда так сладко сжимается сердце от его близости? Он верит мне, а более мне ничего не нужно, - счастливо вздохнула она, устраиваясь удобнее на плече мужа. – Ежели бы не было ещё этих разговоров о войне, что отравляют дни, часы, мгновения до предстоящей разлуки», - нахмурилась она, теснее приникая к уже спящему Александру.

На следующий день в доме Чартинских состоялось весьма бурное объяснение между дядей и племянником.

Адам, по своему обыкновению одетый в чёрный сюртук с чёрным же галстуком на шее, лихорадочно блестя глазами и взволнованно жестикулируя, просил князя Чартинского не принимать более в своем доме штабс-ротмистра Кавалергардского полка Раневского.

- Помилуй, Адам! Ты меня просишь отказать от дома Раневскому! На каком основании? – горячился князь. – Да я должен быть благодарен ему, что он не пустил тебе пулю в лоб нынче поутру.

Бледное лицо племянника Чартинского вспыхнуло ярким румянцем, в тёмных глазах полыхнула затаённая злость.

- Он оскорбил меня! – настаивал молодой человек. – Он прилюдно отказался принять вызов, заявив, что это ниже его достоинства.

- И он прав! Прав! – громко повторил князь. – Твоё увлечение Софьей Михайловной было вполне безобидным, и я надеялся, что вскоре оно пройдёт. Кто из молодых людей не увлекался женщинами замужними? Писали стихи объекту страсти, все эти томные вздохи и взгляды, всё это вполне позволительно. Но ты! Ты преступил черту дозволенного! Я вынужден просить тебя уехать из столицы.

- Вы прогоняете меня?! – недоверчиво воззрился на своего родственника Адам.

- Нет, мой мальчик. Я не прогоняю, чтобы вся эта история забылась, тебе надобно уехать на некоторое время. Я немного знаком с Раневским, и из того, что знаю о нём, могу заключить, что слов на ветер он не бросает. И оставь всякие мысли о его жене.

- Вы предлагаете мне оставить всё как есть? Не попытаться даже защитить свою честь?

- Довольно, Адам! Довольно! Тех глупостей, что ты нынче совершил, другому бы на всю жизнь хватило. Прошу тебя, поезжай в Варшаву. Речь здесь более уже не идёт о твоей чести, более о твоей жизни. Тебе, видимо, не терпится с нею расстаться, ибо ежели накануне тебе было отказано в дуэли, то вполне возможно, что ты твоим безрассудным поведение вынудишь Раневского принять вызов. Пройдёт время, скандал утихнет, в клубе позабудут обо всём, тогда и вернёшься.

- О, я вернусь! Непременно вернусь и очень скоро! – зло ответил Чартинский-младший.

Адам почти выбежал из кабинета князя, громко хлопнув напоследок дверью, чем привёл Константина Львовича в ещё большее огорчение.

Чартинский уехал из Петербурга без лишнего шума и даже излишне торопливо. О нём ежели и вспоминали, то только тогда, когда рассказывали про случай в клубе, и то в виде анекдота, потешаясь над незадачливым влюблённым. Княгиня Чартинская отъездом Адама была вполне довольна. Елизавету Андреевну, хоть виду она и не подавала, безмерно огорчало появление племянника супруга в столице в аккурат после женитьбы дядюшки. Адам годами не вспоминал о своём родственнике, однако едва возникла опасность того, что наследство может уплыть из его рук, он тотчас объявился. Потому весь этот скандал с изгнанием Чартинского-младшего из светского круга, пусть даже и на время, был ей только на руку. Посокрушавшись для виду, Бетси довольно быстро забыла о нём, либо сделала вид, что забыла.

В доме на Мойке вечерами стало весьма многолюдно. Собиралось много молодых людей, стали бывать и почтенные матроны, имевшие дочерей на выданье. А вот с Бетси и её кругом, за редким исключением, отношения Софьи совершенно расстроились. Графиня Любецкая по-прежнему звала её к себе, и сама бывала в доме на Мойке, но остальные дамы сторонились общества Софи. Madame Загряжская не скрывала своей обиды и при каждом удобном случае вовсю сетовала на вероломную натуру madame Раневской, которая, пользуясь положением своего супруга и его приятельскими отношениями с поручиком Чернышёвым, склонила молодого человека к женитьбе на своей belle-soeur, лишив тем самым её дочь жениха.

Андрей часто бывал на этих собраниях шумной молодёжи и в один из таких вечеров прибыл не один, с супругою. Надин ревниво следила глазами за каждым движением Александра, но Раневский, казалось, вовсе её не замечал. Предчувствуя близкую разлуку, он не отходил от жены ни на шаг и, даже сидя подле неё, держал её ладошку в своих руках. Некое тревожное предчувствие овладело всеми и, может быть, потому в эти последние вечера перед выступлением полка в Вильну о войне старались не говорить. Напротив, вспоминали о прелестях мирной жизни. Поддавшись искушению напомнить Раневскому о былом, заговорила и Надин. Молодая графиня предалась воспоминаниям о днях своей юности, проведённых в Марьяшино, и рассказала забавный, по её мнению, случай, непосредственным участником которого был Александр.

- Это было в то лето, когда Анатоль Сергеевич ещё был жив, - начала она. – Александр Сергеевич тогда часто бывал у нас в Марьяшино. Вы помните те качели в саду? – поинтересовалась она, обращаясь к Раневскому.

- Да, помнится, таковые имелись, - кивнул Александр.

- Вот, однажды Александр Сергеевич качал меня на этих самых качелях, и верёвка с одной стороны оборвалась. Я бы непременно упала, - рассмеялась Надин, - но Раневский поймал меня в самый последний момент, и мы оба упали прямо в маменькину клумбу.

Александр хорошо помнил этот вечер. Именно тогда, лёжа на спине в благоухающей дурманящими ароматами смятой клумбе, он впервые осмелился поцеловать Надин, легко коснувшись её губ, всем своим существом ощущая близость её стройного девичьего тела, потому как, падая, он повернулся так, что она оказалась лежащей на его груди.

- Помнится, ваша маменька тогда очень гневалась на меня за эту клумбу, - медленно произнёс Раневский, всё ещё находясь во власти воспоминаний.

Но потом он будто бы очнулся от морока, нашедшего на него и, улыбнувшись, поднёс к губам руку Софьи, что так и держал в своих ладонях.

- Давно это было, дивные были дни, но прошлого не воротить и всё что нам остается – это лишь воспоминания о них, - заметил он, не глядя на Надин.

Но она поняла, что слова эти были адресованы именно ей. А его нарочная демонстрация чувств к жене, в обществе почти неприличная, вызвала в душе молодой графини бурю негодования.

Поднявшись с места, она стремительно вышла из комнаты, оставив присутствующих в полном недоумении. Софья украдкой бросила взгляд на Андрея. Сердце сжалось от того, каким потерянным и несчастным он выглядел в это мгновение. Коротко извинившись, Завадский вышел вон из гостиной, видимо, для того, чтобы разыскать жену.

- Я пойду, - тихо прошептала Софи, слоняясь к Раневскому. – Я должна…

Что она была должна, она бы, пожалуй, не смогла объяснить, но в ней вдруг зародилась настоятельная потребность найти Андрея, высказать ему слова утешения, поддержать его. Александр молча выпустил руку жены и, повернувшись к Кити, попросил принести гитару из музыкального салона.

Софья медленно шла по полутёмному коридору, гадая, куда могли подеваться Андрей и Надин. Она хотела было вернуться к передней и расспросить Фёдора о том, не уезжали ли их сиятельства. Но уехать, не простившись, это было так не похоже на André. Ей показалось, что дверь в библиотеку приоткрыта. Прикоснувшись, к ручке, она намеревалась прикрыть двери, когда услышала тихие голоса.

«Здесь! Они здесь. Надобно уйти», - боясь шелохнуться, говорила она себе. Но ноги будто приросли к полу, понимая, что поступает дурно, Софья самым бесстыдным образом подслушала разговор между André и Надин. В комнате было темно и со своего места, она могла различить лишь два силуэта в белом.

- Pourquoi? Pourquoi vous Vous torturez avec moi? (Зачем? Зачем вы мучаете меня?). Всякий раз ваши слова, будто кинжал в сердце, а вы ещё и вертите его в ране, наслаждаясь моими мучениями. Хотите знать, насколько сильна моя любовь к вам? Сколько ещё я смогу вынести?

- Я никогда не говорила вам, что люблю, - тихо отозвалась Надин. – Это вы решили, что вашего чувства будет довольно, чтобы сей брак состоялся.

- Надин, - Завадский опустился на колени, обхватывая тонкий стан обеими руками, и спрятал лицо в складках её платья, - Вы жизнь моя, моё мучение, но я не могу отказаться от вас, даже зная, что вы вновь и вновь будете причинять мне боль.

- Вы думаете, мне не больно?! – отталкивая его, прошипела графиня. – О, мне больно! Мне очень больно! - Метнувшись к окну, она вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками.

Софья, видела, как поднялся Андрей, обнял вздрагивающие плечи жены и что-то тихо заговорил ей на ухо. Неслышно прикрыв двери, Софья шагнула за бархатную портьеру в коридоре и поднесла ладонь к лицу. Щёки были мокрыми от слёз, сердце разрывалось от жалости и боли за него. В этот момент она всей душой ненавидела молодую графиню: «Как можно быть такой бесчувственной? К чему лелеять прошлые надежды? Зачем она согласилась выйти за него? Зачем отравлять каждый его день? К чему жить прошлым?» О сколько вопросов и на всё один лишь один единственный ответ. Видимо, права была Ольга Николаевна, когда подозревала, что не столько желание самой Надин, сколько чаяния её родителей немало поспособствовали заключению сего несчастного брака. Как же был слеп Андрей. Слеп, как и все влюблённые, не желавший видеть очевидного. К чему ей Раневский? Отчего так упорно старается удержать его подле себя?

Тихо ступая, Софья поднялась в свои покои, где долго плескала в лицо холодной водой, надеясь скрыть следы недавних слёз. Когда же она спустилась в гостиную, Кити, присев подле неё, тихо прошептала, что Андрей Дмитриевич с супругой уехали, просили кланяться ей и извинялись за принесённое беспокойство. Вслед за Завадскими и остальные засобирались на выход, прощаясь с хозяевами, стараясь скрыть, кто любопытство, кто недоумение, вызванное поведением графини Завадской и madame Раневской.

Всю короткую дорогу домой Андрей молчал, отвернувшись в черноту ночи, предпочитая молчание любым разговорам, что могли только усугубить и без того шаткое перемирие, заключённое в библиотеке. Надин сама начала разговор:

- Вы ненавидите меня? – поднимаясь по лестнице к покоям второго этажа, поинтересовалась она.

Шедший за нею следом Завадский остановился.

- Неужели для вас это важно? – не смог сдержать досады Андрей.

- Я хочу попросить у вас прощения, - обернулась она.

- Не слишком ли поздно? – криво усмехнулся Завадский.

- Предпочитаете публичное покаяние? – не удержалась от колкости Надин. – Вам станет легче от того?

- Нет. Не станет. Не будем более о том, - отозвался Андрей.

- Отчего вы всякий раз молчите? Отчего прощаете всё? Знаете, почему я люблю его!? – вспылила Надин. – От того, что он не таков! Он бы не стал мириться со всем!

Надин умолкла, разглядев бешеную ярость, что плескалась в серых очах супруга. С трудом, удержав рвущийся наружу гнев, Завадский молча обошел её на лестнице и, оставив позади себя, быстро поднялся вверх.

- André! – насилу поспевая за ним, Надин догнала его у дверей, в его покои. – Я не о том хотела сказать.

- Вы сказали именно то, что желали, madame, - остановился Андрей. – Покойной ночи.

- И всё же вы ненавидите меня, - тихо заметила Надин.

Завадский, уже взявшись за ручку двери, при этих её последних словах обернулся.

- Да! Ежели вам так угодно. В этот самый момент я ненавижу вас. Ненавижу настолько, что желание придушить вас прямо здесь вот этими самыми руками, - произнёс он, подняв руку и легко проведя кончиками пальцев по точёной шее, - во мне сильно как никогда. Не искушайте судьбу, madame.

Надин замерла под его рукой, ощущая, что давление пальцев стало чуть сильнее, но потом вдруг шагнула к нему, вскинула руки на плечи и приникла к мужу всем телом, поднявшись на носочки, прижалась губами к его губам.

- О Боже! – выдохнул он, оторвавшись от её губ.

Толкнув дверь, Андрей, не выпуская из объятий жену, увлёк её в полутёмную спальню, освещённую одной единственной свечой.

- Вон! – бросил он своему денщику, ожидавшему барина.

Слуга торопливо ретировался, не забыв плотно прикрыть за собою двери. Развернув жену к себе спиной, Завадский принялся расстегивать крохотные пуговки на платье, что так и норовили выскользнуть из непослушных пальцев. Потеряв терпение, он рванул на ней платье, а услышав в ответ тихий смех, толкнул к разобранной постели. Переступив через безнадёжно испорченное платье, упавшее на пол бесформенной кучкой шёлка, Надин шагнула к кровати. Спустила с покатых плеч тонкие бретели полупрозрачной сорочки и забралась на постель. Андрей всегда был нежен с ней, ласки его были осторожными и деликатными, но не в этот раз. Она задыхалась под тяжестью сильного тела, впивалась ногтями в широкие плечи, со страстью отвечала на неистовые почти болезненные поцелуи, желая ещё большего, о чём шептала ему на ухо, потеряв всякий стыд.

Откинувшись на подушку рядом с ней, Андрей уставился в потолок. Пережитое наслаждение тотчас сменилось раскаянием. Никогда и ни с кем он не позволял себе подобного.

- Прости, - прошептал, страшась взглянуть на жену, - я, видимо, причинил тебе боль.

- Ничуть, - отозвалась Надин, приподнявшись на локте и вглядываясь в его лицо.

Шаловливые пальчики пробежали по его груди, коснулись крепкой шеи. Андрей удивлённо моргнул. Яркие, припухшие от его поцелуев губы, сложились в соблазнительную улыбку, в глазах почти чёрных в призрачном свете свечи, не было ни раскаяния, ни злости, ни сожаления.

- Ничуть, - повторила она, склоняясь над ним и целуя его в губы.

Но словно опомнившись, отстранилась. На гладком лбу пролегла морщинка, ровные дуги бровей сошлись к переносице. Опустив глаза, Надин легко поднялась с постели и, завернувшись в покрывало, направилась к двери.

- Останься, - попросил Завадский.

Обернувшись на пороге, она покачала головой и вышла, оставив его в одиночестве. Пройдя в свою спальню, Надежда натянула сорочку, разложенную заботливыми руками камеристки на разобранной постели и забралась под одеяло. Всё тело ныло, казалось, кожа пылает в тех местах, где её касались руки Андрея. После безумной схватки в его постели, она вдруг устыдилась себя и того наслаждения, что пережила в его объятьях в эти краткие мгновения. Бесполезно было лгать себе в том, что нарочно довела его, вызвав приступ ярости и злости. Невозмутимое спокойствие, с которым он всегда отвечал на любую её выходку, наконец, дало трещину. Она впервые видела его таким, и таким он её пугал и притягивал одновременно.

Невыносимо стыдно было от того, что вместо того, чтобы пылать справедливым негодованием от подобного обращения, она стонала и извивалась в его объятьях. Надин ещё долго вздыхала и ворочалась в постели, перебирая в памяти мгновения уходящей ночи. От этих воспоминаний её бросало в дрожь и тепло разливалось по всему телу, она уже и сама не понимала: то ли от стыда пылает лицо, то ли от возбуждения, которое не желало покидать её.

Проснулась она поздно. На её вопрос о муже, камеристка ответила, что его сиятельство поднялись чуть рассвело и даже не завтракав уехали. Ещё просили передать, что будут поздно. Весь день Надин не находила себе места, отменила визит к графине Любецкой, послав записку и сославшись на нездоровье. Необъяснимая тревога, предчувствие того, что совершила ошибку, не давали покоя. К вечеру тревожное ожидание сменилось раздражением. Придумывая себе различные фразы, для того, чтобы начать разговор, Надин в беспокойстве ходила по комнате не в силах усидеть на месте. Стемнело. Прислуга зажгла свечи в подсвечниках. Гостиная осветилась мягким тёплым светом. Взяв из библиотеки книгу, и попытавшись скоротать время за чтением, Надин задремала в кресле. Проснувшись будто от толчка, она подняла голову и встретилась взглядом с супругом.

- Вы хотели видеть меня? – поинтересовался Андрей.

От холодности тона, с которым был задан вопрос, Надин поёжилась.

- Как прошёл ваш день? – попыталась улыбнуться она.

- Превосходно, - равнодушно отозвался Завадский. – Ежели это всё, я пойду. Меня в клубе ждут.

- В клубе? – ахнула Надежда. – С каких пор вы стали посещать клуб в столь позднее время?

- С сегодняшнего дня, - пожал плечами Андрей.

Склонившись к ней, он коснулся сухими губами её лба:

- Не ждите меня. Покойной ночи.

- André, - окликнула она его, - нам надобно поговорить.

- Не вижу смысла, madame, - отозвался Завадский, стоя в дверях. – Вы всё высказали вчера, более я слушать подобное не намерен. Любви вашей, как оказалось, я недостоин, ну а более мне ничего от вас не нужно.

Надин тщетно пыталась сдержать подступившие слёзы. Как же больно могут ранить холодность и равнодушие. Её раздражали его любовь, слепое поклонение и обожание, хотелось кипучих страстей, дабы кровь играла в жилах, но вместо того болью стиснуло сердце и гнетущей тяжестью проникло в душу страдание от его безразличия, и это после той страсти, что испытала с ним прошлой ночью.

***

Как-то уж слишком быстро минул февраль. И хотя зима всё ещё крепко держала столицу в своих морозных, заснеженных объятьях, предчувствие скорой весны, а вместе с нею и долгой разлуки не покидало Софью. Эти последние дни, перед выступлением в поход стали самыми тягостными. Хотелось бесконечно продлить их, и в то же время, душа была совершенно измотана бесконечным ожиданием расставания. Сколько слёз было пролито, сколько было дано обещаний, сколько слов любви и нежности было сказано, но всего этого было слишком мало, чтобы заглушить тот страх, что рос и ширился в сознании каждый божий день.

Ранним мартовским утром, прощаясь с Раневским, она, как могла, старалась удержать в себе, не высказать вслух, дурные предчувствия, что не покидали её всю последнюю седмицу.

- Я буду молиться о тебе каждый день, - шептала ему, спрятав заплаканное лицо на его груди. – Только ты пиши, Саша. Всё равно о чём, только пиши.

- Ну, полно! – касаясь губами её виска, шептал Раневский. – Полно, Софья Михайловна, сырость разводить. Пора мне.

Коротко поцеловав жену в губы, Александр вышел, не оглядываясь, ибо страшился того, что ежели оглянется, не сможет уйти, оставив её.

Семнадцатого марта 1812 года Кавалергардский полк в полном составе выступил из Петербурга в поход на Вильну. Тем же днём, Софья и Кити отправились из столицы в Рощино. Долгая дорога совершенно измучила путешественниц. Местами подтаявший тракт, затруднял передвижение. Колёса экипажа то и дело увязали в жидкой грязи. Возница, отчаянно ругая себе под нос господ, вздумавших в самую распутицу пускаться в дальнюю дорогу, нещадно подгонял лошадей. Однообразен и уныл был за окном безрадостный пейзаж. Тоска и хандра, усугубляли тяготы путешествия. Когда же, наконец, прибыли в Рощино, Софья словно бы истаяла совсем. Под глазами залегли тёмные тени, всё реже мелькала улыбка на бледном лице.

Все её дни отныне были наполнены ожиданием вестей. Первое письмо от Раневского пришло в середине апреля, вместе с письмом Чернышёва для Кити. Мальчишка-казачок, с утра посланный на почтовую станцию, воротился спустя два часа с долгожданными конвертами. Получив от барыни рубль серебром, пострел с радостным воплем кинулся прочь со двора. Вскрыв дрожащими пальцами конверт, Софья присела у окна в гостиной, жадно вчитываясь в строки, написанные знакомым чётким почерком:

«Здравствуй, ангел мой, Софьюшка. Ты просила меня писать обо всём, вот я и пишу. Нашему полку невероятно повезло в том, что великий князь Константин Павлович выступил с другим конным полком по другому тракту, потому идём мы с относительным комфортом, в шинелях, а не то не миновать бы нам марша в кирасах да парадной форме. Сегодня пришли в Лугу. Весь переход лил дождь, и мы все перемокли. Зато, с каким удовольствием разместились, наконец, на казённых квартирах. Только потеряв удобства, начинаешь ценить то малое, чем награждает судьба. Виделся с André, нынче мы с ним в разных эскадронах. Он просил передавать приветы тебе и Кити. Ежели и дальше сохраним такую скорость передвижения, то к середине апреля будем в Вильне».

Софья опустила глаза ниже на дату письма:

«Писано 23 марта 1812 года».

«Стало быть, должны были уже добраться», - вздохнула она и продолжила чтение:

«Несмотря на непогоду, настрой у всех бодрый. Предполагается, что война долго не продлится, и закончится полным поражением Bonaparte и победой русского оружия во славу Отечества и Государя нашего. Я не буду живописать тебе все трудности нашего похода, напишу только, что вера в твою любовь поддерживает меня лучше всякого напутствия отцов-командиров. Люблю тебя, люблю твои глаза, твои нежные руки, коих мне так не хватает здесь. Твой Раневский».

Дочитав письмо, Софи аккуратно сложила его обратно в конверт и засмотрелась в окно. Как же отличалось это письмо от тех, что он писал ей из Турции до своего пленения. В каждой строчке читалась нежность и тоска по ней, тогда как те письма были сухими, лишёнными чувств, равнодушные послания, написанные ради приличия.




/

...

-ANGEL A-:

Спасибо за продолжение!

...