Дорогами судьбы

Муторно Зоре на душе не находит спокойствия. Сердце бьется сильно-сильно: то ли от любви к Романа, то ли от страха к нему же. Нежно касается щеки ее пальцы его, краснеет Зора, румянцем заливается, и бабочки в душе в пляс пускаются. Только страх, что поселился в ней, не прогоняют они. Счастлива она с Романом быть хотела, к нему путь этот тернистый проходила, да только будет оно счастье то это? Не знает Зора.

Крик слышит, что со стороны вардо раздается и срывается Роман на помощь цыганам, и Зора к табору бежит, просьбу Романа исполнять и молит, чтобы ничего дурного не случилось больше.

Конница в таборе стоит, и суета цыганская. К Талэйте бежит Зора, узнать пытается, что происходит. Зачем гаджо в форме пожаловали. Что от отца нужно им. Не лезет девушка в дела мужские, да только за отца и братьев переживает и за мужа своего будущего, что на шум побежал.

Страшится Зора за вайда, за народ свой - не приключилось бы чего. Узнает Зора, что ночью прошлой коней из дома гаджо увели, да только опомнились хозяева, за ними приехали и конницу прихватили, чтобы суд вершить. Вскрикивает Зора, ладони ко рту прижимает. Молится, чтобы успели коней спрятать, страшная кара обрушится, может, на отца на нее, на семью всю ее, что цыган она считает. Бежать хочет вслед, куда мужчину убежали, да только мешаться им будет. Вот и остается ей, что поглядывать в сторону семьи своей, да тихонечко слова молитвы читать.

Обегает вардо она каждое, предупреждает, чтобы детей хватали цыгане и в лес бежали. Да так быстро, чтобы ветер не нагнал их. Проклятое место выбрали они, или это Зора сама Бога разгневала.
Подбегает Зора к мальцам, которые любопытные глазенки в сторону, где спор идет, таращат, да в кучу их всех собирает, чтобы с остальными в лес уходили. Упрямятся, а Зора в спины их подталкивает, да женщин просит, увести их.


- Ах, Тали, за что же нам все это? – встает Зора с подругой своей рядом и в сторону мужчин и Рубины с испугом поглядывает. – Что же будет теперь? Уходить надо, в лес бежать, только семья моя там вся. А ты беги своих предупреди и уходите.

Подправила.

Цыган коня успокоить пытается, да только не так просто это. Видела я однажды на конюшне, как пена пошла у коня вот так, отец тогда его пристрелил, а я долго плакала, никак не могла успокоиться. И конюхи, слышала, жалели, говорили. хороший был конь, можно было в чувство привести. сложно только.


Говорит слова ласковые коню, да тот никого не слышит сейчас, храпит и мечется.
Цыган меня увидел, заорал, чтоб не подходила близко.


Да я и сама понимаю, своего Зевса успокаиваю, по морде глажу, ласковые слова шепчу, от того коня, что вздыбился, отворачиваю морду его в сторону.
А парень вдруг попону хватает, водой мочит и на морду коню на морду коню набрасывает.
Конь вроде успокаиваться начал

но все равно страшно, а этот прямо под копытами стоит. Понимаю, что кричать нельзя, да и что мне какой-то цыган. Но ведь человек, живой. Истопчет его конь, грех на моей душе будет, что была рядом и не помогла.
Подойти самой близко страшно, да и Зевса надо успокаивать, поэтому я все-таки кричу.
- Эй, отойди, слышишь, отойди, - да только вряд ли он меня слышит. Тогда я совершаю наверное самый опрометчивый поступок в своей жизни - спрыгиваю с коня, привязываю его к дереву и бегу вперед, к этому парню и коню. - Отойди, дурак, отойди, слышишь! (слышала бы моя маменька, какие слова я произношу!)

Плохо совсем, ой, совсем плохо, бела! На своём должен рома стоять до конца, раз гаджо обманул. Обошла Вита, толстяка, что слюной брызгал, осторожной тенью за спинами констеблей да судьи мирового прошмыгнула. К Рустэму спешит. Будь, что будет. Выпорет её Бар, пусть. Только не отдадим мы коней своих.

Сама отойди, не смей рому приказывать- сказала бы она, да спряталась в подлеске. Стараясь не попасться никому на глаза. Хотела заворожить красавца-коня, да без неё справятся. Рустэм крепко его держит, уговаривает, да и мисс белая вроде с конями обращаться умеет. Вон как осторожно подходит. Отошла Вита подальше, за дерево спряталась, видит конь привязанный стоит, на котором мисс прискакала. Хотела отвязать его да хлестнуть, чтобы с перепугу ускакал, да мало им наветов да обвинений несправедливых). Посмотрела на бабушку, которая что-то доказывала старому хозяину и к подругам пошла, от греха подальше, что невдалеке стояли.

Рустэм на крик отреагировал молчанием. Довольно уже, или конь снова взбрыкнет. Теперь самое главное - осторожно поводить руками перед мордой, очень медленно коснуться носа лошадиного пальцем, глаза в глаза упереться... Так...
- Хороший, родной, - шепчет, коню не позволяя глаз отвести. Тот храпит, косится, но вроде бы слушает. - Тихо... такой красивый, а такой пугливый у нас...

И в сторону, подбежавшей гаджинке:
- Мисс, - так же шепотом, - вы ему ласковое говорите, так, чтобы он слышал вас. Вы ему нравитесь, об заклад побьюсь - вон уши как повернулись к вам.

И вот с двух сторон стали они коня уговаривать. И уже вслушивается он, дается в руки...
Рустэм перехватил болтавшийся повод. Вытер пот со лба.

"Пронесло? А что теперь делать, мисс же сейчас пойдет да расскажет все о странном коне своему отцу? Ой, беда. Ой, что же не споили вчера скакунов, как положено... Забыли в спехе".
_________________

Не спокойно на душе у Бара. Всё же решение его уйти верным было, хоть и отговорили рома. Но, ежели нет в семье уважения и послушания, то и в таборе его не будет. Словно дети малые! Нарушил Тагар приказ, хоть и поплатился рома, но табору куда большую цену отдать придётся. Мудр цыганский закон, коли ослушаться, так и навлечёшь горести. Вон уж сколько их всего на пару дней приключилось. Гаджо коней своих знал, хуже и они его привечали.
- А у нашего шрам, сам ведь видишь, - пожал плечами Бар. Коней уж на переправе не сменить, если осечется, то дальше и разбираться не станут - повесят всех рома до старика, лишь детей и женщин пощадят. Твёрдо стоит на своём вайда. - Нет у нас твоих коней. Ищи. Сам видишь наши, как ночь, черны...

Вот уж и второй конь хозяина признал, обрадовался сильно. Нет, не поверит законник рома, сколько на своем не стой. Перевешают, лишь бы детей свести в лес успели. Смотрит вайда на рома пристально. Вот и женщины набежали. Ох, всё же верны его слова были - в волосы их ум пошёл. Ведь только мешать сейчас станут. Думал вайда приказ уж отдать, чтобы бежала семья. Может, кто и спасется, на лошадь стремительную вскочит или попрячется. Мало шансов на это, но у рома и хуже бывали. Хоть одному, да получится.

Уж и приказ на губах застыл, как Рубина подошла. Вот же девка дурная, нашла ещё время! Голову низко склонила, видно, скверна брата и мысли в голову принесла, гордость урезала. Коней свела? Что за глупость такую несёт? Каждый знает, что скверне с лошадьми не место. Не подпустит рома юбку к коню. Хмуро вайда смотрел, понять старался, что задумала.

Хоть дурная, но не глупая. Видно, не просто так гаджо возле табора крутился. Видно, затуманила Рубина голову. Думает, что пожалеет её глупую. Ну и у вайды другой веры уж нет.
- Ах ты, дура, глупая, - руками вайда взмахнул. Так тому и быть. Может, уберет господь детей своих, что заветы его чтят да молятся сейчас усиленно, - нарушила приказ! Опозорила! - Хотел было прикрикнуть посильнее, но смолчал, коли услышит барон да законники, то все равно перевешают, а гаджо уж его слышал точно. - Выпорю, ох и выпорю, всему табору неповадно будет. Ты уж прости её дуру, глупую, - хоть и жаль вайде было предлагать, но не знал и не ведал насколько Рубина в сердце запала, - приведем тебе коня твоего вечером. Коли сам наказать захочешь, то и плеть тебе дам. Но не вешать же теперь девку глупую? Уж прости её горемычную

Подбегаю ближе, а он коня уговаривает, и не боится ведь.


Стою рядом, замерла, глаз не оторвать - какой конь красивый, статный, а все-таки человек над ним хозяин. Хоть конь и пытается характер показать, а смиряется, постепенно, но смиряется. Благородное животное, хороших кровей.
Слышу парень мне говорит
- Хорооощий, конь, хорооший, умница, - улыбаюсь говорю гордому животному. - Ты же умница, добрый конь, послушный, ты больше хулиганить не будешь. Дообрый. Хорооший.
И вот уже успокоился вроде, египтянин повод поднял, а я из кармана амазонки яблоко достала - всегда беру с собой. собираясь на конную прогулку.
- На возьми, хороооший, - протягиваю на раскрытой ладони и спрашиваю у цыгана, - имя его как?

А тут гаджинка как достань яблоко да предложи коню. И ладно бы это, да сказала следом


Рустэм пот прошиб. Если скажет придуманную кличку и девушка ею коня назовет - конь не послушает.
С другой стороны, в таком состоянии главное - это интонация, а уже что там люди твердят, животному все равно.

- Э... Агат. Видите, мисс, какой черный - чисто камень агат отшлифованный, - зачастил Рустэм. - Хороший скакун, быстрый, только иногда характер свой проявляет. Не вовремя. Вот как сейчас.
Улыбнулся белой мисс во все тридцать два белых зуба. Поверит, не поверит?
- Я его только начал тренировать сегодня. Хочу подготовить к скачкам. Вы любите скачки, уважаемая мисс Юль? Такое зрелище - мертвый встанет! Крики, ставки... Забеги. У нас, конечно, не так шикарно, как у... добропорядочных англичан, мы же нрава своего сдерживать не любим... Всякое случается.

Болтает Рустэм, а сам нет-нет да поглядит в сторону табора. Сердце недоброе чует. Неужели с Рубиной беда? Но ему нельзя туда.
Ох, проклял он сейчас самого себя за упрямство, пять раз подряд проклял. А ничего не изменишь.
Кому-то придется на себя вину за кражу взять, кто-то из мужчин пострадает.
А иначе никак, иначе весь табор пойдет под разор и позор.
_________________

Подталкивает она Тали в сторону вардо, чтобы к семье та бежала. Просит Зора, чтобы Джанго нашли, если не с остальными мужчинами он, чтоб предупредила – защитит он их.

А сама Зора по табору мечется, чтоб ни осталась никого смотрит. Знает она ребятишек этих хитрых, сама такой же была. Спрячутся они под колесами вардо и ищи их. Видит мальцов прытких, что в сторону табуна крадутся, влечет их опасность. Кровь играет у них, к ним резво бежит.
Юбки свои к бедрам прижимает, да нагоняет мальцов она. Об опасности шепчет им, коли увидят их - повесят. С ними в сторону леса бежит, смотрит, чтобы они дальше бежали, остальных догоняли, да только озираются они все. Глазенки испуганные, любопытные.
- Бегите, так как никогда не убегали! - кричит она им в след, рукой машет, да только сама шага не делает. Прячется за деревьями она, да ладони к груди прижимает, все в сторону табуна поглядывает, где судьбы ее рома решаются. Страх за всех оковами сковывает.

Египтянин замялся слегка, а потом выговорил.
Немного странным мне это показалось, но решила, что просто дыхание перехватило у парня от волнения, конь-то едва не зашиб. Это только говорят, что мужчины ничего не боятся, они сами говорят. На самом деле все боятся,только можно показать свой страх, а можно спрятать его.
- Агаат, Агаатушка. Хорооший конь. Слаавный конь. - протянула руку с яблоком повыше, чувствую, как теплые губы прикасаются к ладони. и вот уже конь хрумкает яблоком, глазом на меня косит добрым и ушами прядет. Потом фыркнул смешно, словно еще хочет. - Нету больше, дурашка, не знала. что тебя встречу, взяла бы еще лакомства, - снимаю перчатку и ладонью осторожно провожу по морде. - Агаатушка. славный конь.
- Хотелось бы на таком проехаться, - оборачиваюсь к цыгану, - только не сейчас, конечно.
А он улыбается только, потом начинает про коня рассказывать.

- Я люблю скачки и коней люблю. Когда они мчатся все вместе, а потом один вперед вырывается, это такое зрелище, дух захватывает. Красивый конь, породистый, - не отрываю взгляда от Агата, а он зубы скалит. словно тоже улыбается мне.
Египтянин нет-не да и глянет в ту сторону. где отец и солдаты и цыгане все, да и я туда посматриваю. Ехать надо, пока отец не увидел.
- Прощай, Агатушка, - снова глажу коня, - надо мне ехать. А так интересно про скачки расспросить. Чем наши от цыганских отличаются.

Лживо светское общество, но цыганская ложь куда более грубая и жестокая. Знает бородатый, что не крала Рубина, но возмущается так же картинно как только что говорил "Нет у нас твоих коней". А теперь уже есть. И не жаль ему Рубину - чью-то вину на неё перекладывает. Генри смотрит на него презрительно, хорошо теперь понимает тех, кто о цыганах лишь дурным словом отзывается.

- Обоих, - холодно цедит Глинкерик, в лживые глаза глядя. - Не верю ни одному твоему слову, цыган. Ты знаешь, что она не крала. Я сам вчера вечером видел как она из поместья уходила, со всеми по дороге шла. Если кто-то и был в это время на конюшне, то не она. Ты знаешь, я по глазам вижу. За свою вину её выпороть предлагаешь? - Генри гневные слова холодно роняет, сдержанно. Хоть внутри колотит его от злости. - Бесчестному человеку веры нет, но я тебе предложу следующее, положившись на слово вайды. - Чужое слово странно с языка скатывается, как камешек дорожный. Для Генри оно ничего не значит, но что говорила Рубина он запомнил, может это заставит бородатого слово сдержать.

- Я скажу дяде и законникам, что кони не мои, подарю их тебе. Никто не пострадает. Но Рубина пойдёт со мной. - Глинкерик приподнял подбородок, смерив цыгана уничижающий взглядом. - Решай, египтянин.

Утро

После их романтической встречи у реки,Джанго к себе ушел, Симза не возвращалась в табор. Всю ночь в лесу провела: трава мягкая ей периною стала, а звезды над головой потолком. Не волновалась она не о чем- знала, сестра прикроет, коли коснется.
Выспалась Симза, счастливая, вся, к реке вышла, умылась ключевой водой, мяты пожевала, да в табор отправилась. Спали все еще, да и она легка в вардо, рядом с сестрой и в сон провалилась. А когда проснулась и на улице оказалась...
Предстала перед ней картина непонятная: цыгане бегают по табору, суетятся, детки под вардо прячутся, солдаты шныряют туда сюда, кто-то кричит, Вайда кого-то отчитывает.
Совершенно шокированная, ищет Симза глазами сестру или Джанго, стоя на месте и ничего не понимая.

Ночь.

Кивает Богдан отцу. Не может же и он взбрыкнуть, как Зора?
- Коли скажешь, женюсь. - А потом шрам на щеке потирает. Только будет ли счастье той молодке?

Утро.
Ночь просидел Богдан у костра, потому к утру сморило его совсем, проснулся от криков каких-то. Вздохнув, разлепил глаза, ополоснул лицо водой холодной из ведра, что вчера с речки принес, да пошел туда, откуда шум слышался. И не удивился особо, увидев гаджо. Вот уж их нелегкая принесла. Новый какой-то прискакал, коего раньше цыган в таборе не замечал. Переехать они что-ли в табор все решили? Жизнь в золотой клетке поперек горла встала? Но с пузом таким, - окинул беглым взглядом барона, - ох, и трудно будет на коне держаться. А потом в форме людей заметил. Таки прознали про жеребчиков.
Пока барон, а судя по манере выражаться, да костюму шутовскому это был он собственной персоной, кричал на весь табор, что он с ворами сделает, рядом возник еще один гаджо.

- Все здесь, отец. - Кивнул цыган. Надо было в лес увести жеребцов краденых, спокойнее было бы.

Вот ведь черт лохматый, забыли опоить! Богдан зубы сжал, глядя на то, каким триумфом глаза молодого гаджо горят.
Бар же спокойно, будто малышу какому объясняет, что конь поранился, когда конюшня горела. Зубы заговаривает, да не верит ему гаджо. По глазам видно, что не верит. Ведь и Богдан бы своего узнал среди тысячи.

А тут Рубина подошла, вину на себя взяла всю. Полоса черная по жизням семьи ее тянется, не иначе. Будто мало бед на их долю пришлось.

Потерял видать голову совсем гаджо от любви, раз предложение такое прозвучало. Словно не спросит отец ее ответа прежде. Будто не родная она им всем. Видать все у них так и делается, в золотой клетке той.
Смотрит Богдан на отца, ждет его решения, поглаживая по спине Зимнего.

Резко Рубина голову вскидывает, ей и радостно, что не верит он , но и страшно куда больше. С взглядом лишь на секунду встречается и снова глаза прячет. Если дорога, то не спрашивай, не проси сказать - врать буду, обманывать стану, крутиться ужом, но расскажу, как свела коней. Так расскажу, что и кони поверят...

Быстро понимание в глаза вайды возвращается, хоть сомнение в них и плещется, но знает уж Бар - выхода другого нет. Карами грозится страшными, только нет в словах Бара злости, нет в них ярости. Так, когда были детьми, лишь бранился - без запала да по привычке уж. Знает и Рубина, что пальцем её не тронут, лишь старая Эйш позовёт вечером, спросит что было, что не было...
- Прав ты, вайда, - кивает она, головы не поднимая, - секи, заслужила я, черти в уши нашептали да ночь помощницей была.

Закрывает глаза Рубина и страшно ей. Скажет - "все равно" и придет беда в табор, разозлится - и накроет рома туча черная, пожалеет - и только ей беду встречать. Вайда спрашивает убедительно, даже лошадь вернуть обещается, снисхождения уж для неё молит.

Злится, враньем попрекает. Хоть и зря, разве иной у вайды путь? Разве у Рубины иной? Хоть не понять того её гаджо, но она, просто слово лживое сказав, брата спасает и табор спасает. Точно знает вайда, что не тронет её Генри, ни на миг не сомневается, не предложил бы иначе. А то что любовь... Одни беды с той любви, словно вместе только ходят и в дома людей являются. Годы пройдут, перепутье дорог заиграет и, может, забудет его, и Генри её позабудет...

Оскорбляет Генри Бара, знает Рубина, что хоть и злится тот, но смолчит. Слова лишь ветер, а с ветром цыгане дружны, плохой пусть пролетает мимо. Облегченно она глаза закрывает, когда слышит обещание не выдавать. Дару щедрому удивляется. Да в руках лицо прячет, когда выкуп слышит. Видно накликала беда, жить ей в бесчестии, пусть не осудят рома, ведь нет её вины. Но никто не забудет, да и сама Рубина знать будет... Да и есть вина. В глаза зачем смотрела? Целовать зачем дозволила? Ведь о запретному самая же и думала. Дорого же она обошлась гаджо... Двух коней за невесту не каждую дарено, что уж о девке говорить. Рубина убирает руки от лица, голову вскидывает.

Не успела Донка с подружкой договорить, узнал гаджо одного из коней, глаза девушки испуганно распахнулись, сжала она амулет, в мешочке на поясе спрятанный, да богам помолилась. Тут отец ее подошел да велел в табор идти, котомку со всем необходимым собрать, да с матерью в лес уходить, там переждать, если к веечру не явится за ними никто, то бежать отсюда и не возвращаться. Побежала Донка на стоянку, а у самой слезы катятся, страшно за отца, за жениха будущего.
Как же так? Зачем коней своровали против слова вайды, зачем беду накликали. Собрали они с матерью по узелку, да в сторону леса пошли, но ноги как чугунные о каждый камешек спотыкаются, да и мать постоянно на пастбище оборачивается, видно за отца переживает. Зашли они за деревья первые, за стволы широкие. Тут Донка остановилась, да принялась высматривать, да выглядывать нет ли погони, аль кто из наших наоборот идет, обратно зовет. И мать ее не торопит, видно тоде ноги ее не ведут от дома далеко.

Гаджинка все наглаживает да угощает коня.
А Рустэм все сильнее нервничает, еле сдерживается.
Надо что-то делать. И тут она говорит, словно услышала мысли его


Встрепенулся Рустэм сразу же. Еще раз повел глазами на бурливший табор, увидел, как к лесу люди бегут, прячась за вардо. Беда.
Коня нельзя оставлять тут. А свидетельницу лучше бы тоже убрать пока.
- Эй, малый, - крикнул помощнику Богдана. - Возьми коня, отведи к реке напиться! А мы пока с мисс Юль проедемся, будут искать - говори, не видал нас и близко!
Парнишка закивал, взял повод, повел все еще дрожавшего коня к реке.

Быстро оседлал Рустэм серую кобылку в яблоках, вскочил, дождался, пока мисс своего жеребца не отвяжет.
- А давайте, пока дело решается, съездим к белым скалам вон там, на юге. Я вам все про скачку расскажу и даже покажу, как надо лошадей готовить правильно. Только, мисс, уж и вы будьте добреньки к бедному цыгану, замолвите словечко перед папой вашим, так и так, вот нашелся парень, помощь оказал. В общем, сами видите - мы люди смирные, к нам ласково, и мы ласково...
Плетет что-то Рустэм языком, заговаривает гаджинке зубы. Лишь бы навстречу пошла. И ничего не вздумала глупого творить.
Ему только обвинений в краже девиц благородных не хватало.
_________________