Мария Дахвана Хэдли "Магония"

1 … 37 … 47

Справка для читателей переводов

gloomy glory: 29.09.15 13:04

» Глава 23

Перевод: Talita
Бета-ридинг: gloomy glory
Редактирование: Sig ra Elena
Оформление: Архивариус

Перед рассветом Джик заходит ко мне в каюту. Мой кэнвр спит вместе с остальными в загоне, а я, предположительно, тоже вижу пятый сон.
Я что, пропустила дежурство? Но тогда пришёл бы Дэй, а не Джик. У неё нет надо мной власти.
– Тебе надо кое-что знать, – шепчет Джик после небольшой заминки.

Я сажусь, приготовившись слушать.
– Я его кормлю, – говорит она.
– Кого?
– Птицу капитана. Это входит в мои обязанности.
– Но Ведда…

Джик показывает мне руку с пальцами унизанными металлическими кольцами и трясёт ею.
– Никому из нас нельзя верить. Ведда? Дэй? Они что, убедили тебя, будто в Магонии всё замечательно? Магонийцы враждуют друг с другом, а мы, пернатые, находимся у них в подчинении. Разве ты никогда не задумывалась…
– О чём?

– Кто из прислуживающих тебе ростре и кэнвров делает это по доброй воле? А кто вынужденно?
То, что она имеет в виду, наконец-то до меня доходит.
– Твой Милект – лёгкоптица и предан капитану. Ей же даровали сердцептицу, и когда она утратила связь с ним, то отказалась его отпускать.
– На что ты намекаешь? Просто скажи уже.

– Кару предал Зэл. Её собственный кэнвр отказался петь с ней. Ты уверена, что понимаешь мать? Уверена, что веришь ей?
Кое-что у меня в голове встаёт на место.
– Я не прошу тебя освободить ростре, – говорит Джик. – Время бунта ещё настанет. Кое-кто из нас приближает его. Некоторые действуют изнутри. – Она смотрит на меня с вызовом. – Аза. Если Зэл добьётся своего, некоторые места на земле исчезнут.

– Ей нужны лишь воздушные растения, – пытаюсь я защититься, но сама чувствую, насколько не уверена в собственных словах.
Джик смотрит на меня:
– Ты видела, что она сегодня сделала? Зэл нарушила слово. Отказать в праве на последнюю песнь? Это против всех магонийских законов, – шепчет она яростно, будто я дура и ничего не знаю. – Ты веришь женщине, не давшей другому спеть последнюю песнь? Твоя мать, Аза Рей, преступница. У неё нет чести.

Это уже слишком.
– Ты смеешь ставить под сомнение решение капитана, ростре? – перебиваю я и слышу, как неправильно, нечестно звучат эти слова.
Джик ощетинивается и холодно смотрит на меня:
– Её кэнвр восстал против неё. Теперь он безумен и сломлен. Что станет с тобой, если не сумеешь выполнить её план?

Я вскакиваю на ноги.
Сую небольшой ножик в сапог. Наматываю верёвку на руку. Надеваю тёплую одежду. Если Джик права и Кару жив, значит, он зовёт на помощь. Зовёт меня.
Если он предал Зэл, она его убьёт. Я не могу этого допустить.
Не после
Лей
Просто не могу.

Что-то у двери шевелится. Там Ведда. Её глаза светятся.
– Птенец, Джик хочет неприятностей. Не слушай её.
Перья на плечах Джик топорщатся, словно на ней мотоциклетная куртка. Глаза расширяются. Она выпячивает свою голубую грудь. Рядом с Веддой Джик кажется маленькой, как подросток.
Как я.

– Я не хочу неприятностей, – возражает Джик. – Я хочу справедливости. Ты слышишь крики Кару не меньше моего.
– Кару призрак, – напряжённо заявляет Ведда.
– Мы все знаем, что это не так. Капитан сказала, мол, он призрак, и мы по её приказу объявили беднягу мертвым, но птица живёт в мучениях. – Джик снова поворачивается ко мне. – Ты можешь помогать капитану. Или помочь нам. Ты сильнее, чем она когда-либо была…

Ведда хватает Джик за крыло и шипит ей на ухо:
– Хватит! Оставь её. Оставь сейчас же.
Джик разворачивается и выходит.
Убедившись, что она далеко, Ведда смотрит на меня.
– Что бы ты ни задумала, птенец, – не надо. Это не кончится добром ни для тебя, ни для той птицы. Кэнвр капитана безумен.
– Но не мёртв.

Я полностью одета и готова, по причине, которую сама не готова обдумать, выйти на холод.
Когда я прохожу мимо, Ведда хватает меня за волосы.
– Тебе меня не остановить…
Но она и не пытается. Лишь заплетает мне косы странно знакомым образом.
– Что ты делаешь? Это капитанский узел?
– Нет. Твой.

Я смотрю в зеркало. Волосы стянуты в тугие косы и закручены наподобие раковин моллюска.
– Он принадлежит тебе, – тихо повторяет Ведда. – Равно как и твои разум и воля.
Я гляжу на себя, на неё. Слушаю её слова. Но только открываю рот, чтобы поблагодарить, как Ведда меня обрывает:
– Если кто спросит – ты сама выбрала эту причёску, птенец. Я стюард, а не революционерка.

Итак, я иду охотиться за призраком.
Спускаюсь по лестнице в камбуз, ворую там ломоть хлеба и кусочек солёного свиного мяса.
Я напряженно прислушиваюсь к голосу Милекта. В загоне наверху ещё горше.
Там птенцы, ещё не натренированные петь со своими магонийскими хозяевами и не связанные с ними. Милект и Свилкен учат малышей. Те сопротивляются, пытаются вырваться из цепей. Когда магониец умирает, его кэнвр разделяет участь хозяина, но не по своей воле. Его убивают. Их нельзя связывать с другим магонийцем. Связь сохраняется до конца.

Господи, прямо как обычай сжигать жену с телом погибшего мужа.
«Сдержанность», – щебечет Милект.
Он обращается к птенцам, муштрует их. Тот ещё командир. Так же он муштрует и меня. Слышу, как Зэл на палубе отдаёт приказы команде.
Интересно, она вообще спит?

Из её каюты доносится тихий шум крыльев. Я не колеблюсь. Никто не посмеет войти сюда без разрешения. Никто, кроме меня.
Я толкаю дверь. Внутри широкая кровать с красно-золотым покрывалом, старый потёртый деревянный стол и пергаментные свёрнутые карты. Тонны карт. Но я здесь не за ними.
В углу стоит ширма, а за ней – клетка, накрытая тёмной тканью. Чувствую, как Кару внутри движется, крутится, расправляет крылья.

Я никогда не была здесь прежде.
Вот почему.
Этот кэнвр – контрабанда. Он должен быть мёртв.
«Аза, – говорит птица, и я подпрыгиваю от неожиданности. – Убей меня».
Его голос тише, чем раньше. Он говорит лишь со мной, с собой.
«Нет, – старательно отвечаю я по-магонийски. – Еда».
«Еда», – повторяет Кару.

В его тоне темнота, болезненность. Я осторожно снимаю ткань.
И упираюсь взглядом в тёмный сверкающий глаз. Кару – сокол.
Каждое перо, чёрное на кончиках, пронизано прожилками золотого. Его грудь кремового цвета и вся в тёмных отметинах. Внутренняя поверхность крыльев огненно-красная. Какой он огромный. С мою руку величиной.
Именно его я искала с самого первого дня на корабле.
«Я не уверена, чего ты хочешь, – говорю ему, но не на магонийском, а на своём языке. – Ешь».

И просовываю руку сквозь прутья. Кару подаётся вперёд. Стараюсь не отпрыгнуть, хоть и чувствую отчаяние и томление, сводящие его с ума. Хоть сердце у меня и болит. Он берёт хлеб из моих рук, отрывает кусочек мяса.
Кару поворачивает ко мне гладкую голову, смотрит дикими глазами на мою грудь и издаёт низкий угрожающий звук, но Милект не со мной. Сокол нервно переступает на насесте.
Я оглядываюсь. Ключ висит на стене (на самом виду у птицы, ещё одна пытка). Я открываю клетку и вытягиваю неприкрытую руку, доверяя ему.

Он перебирается мне на предплечье. Чувствую прикосновение когтей, но они не впиваются в плоть, не царапают кожу – скорее погружаются в меня, подходят мне. Чувствую его вес.
«Разорванная связь, – поёт Кару, глядя на меня. – Разбитое сердце, сожжённый дом. Связан, разбит, узел распутан. Океан, остров, когти, перья, гнёзда. Падать, падать со звёзд».
Он медленно расправляет крылья, а затем взмахивает ими и поднимается в воздух. Я испуганно делаю шаг назад.

Кару смотрит на мою грудь, словно хочет вырвать у меня сердце. Но я встречаю его взгляд. Его глаза расширяются, чисто золотые и совершенно безумные.
«Аза», – тихо зовёт сокол.
Теперь его голос иной. Не такой напуганный, не такой яростный.
«Пой», – просит он.
Его острый клюв заставляет меня нервничать. Кару ерошит перья и встряхивается. Когти у него длиной с мои пальцы.

«Небо, – говорит сокол. – Возьми меня».
Он наклоняется и снимает клювом что-то с лапы.
Это кольцо. Золотое, вроде колец на ростре, но без цепей.
Кару кладёт его мне на ладонь и смотри на меня. Я не знаю, что делать. Если бросить кольцо с корабля, это освободит птицу?
«Небо», – снова говорит Кару.

Не опуская вытянутой руки, я сгребаю со стола свёрнутые карты и сую их за пояс.
Кару не сводит с меня взгляда. Я надеваю свой плащ на голову сокола и укутываю его. Прижимаю к себе и выхожу в тёмный коридор. Кару напевает мне на ухо…
Ужасно нежная песня, вот бы мне такую. От неё болит голова, барабанные перепонки. Я встряхиваюсь, и Кару шевелится.
«Небо», – тихонько поёт он.

Я прохожу к шлюпкам, делая вид, будто вовсе ничего и не замышляю. Джик прогуливается по палубе, а потом намеренно идёт к сонному Дэю и отвлекает его.
Я двигаюсь непринуждённо. Медленно. Я разглядываю одну шлюпку, достаточно большую, чтобы выстоять на сильном ветру, и достаточно надёжную, чтобы не перевернуться, если что-то появится снизу.
Мышепарус смотрит на меня и издаёт тихий высокий звук. Близко проплывает шквалокит, напевая лёгкий дождик.

Я по-прежнему держу Кару. Его сердце бьётся так сильно, что он сотрясается всем телом. Я забираюсь в шлюпку, кладу туда сокола. Он ни к чему не прикован, он не пленник.
Развязываю верёвку, удерживающую шлюпку рядом с кораблём. Распутываю узлы. Я до конца не понимаю, что делаю. Похищаю кэнвра капитана? Капитана, которому дала клятву?
Клятву. Аза, кто ты? Что за жизнью живёшь, если даёшь клятвы на крови?
И кому ты их даёшь?

Смотрю на паруса, на корабль, на окружающую нас ночь. Мышепарус расправляет крылья, унося от нас «Амину Пеннарум». Я отталкиваюсь от борта судна и уплываю в небо.
Начинаю грести.
Минуту спустя Кару возится под плащом, скидывает его с головы. Тонкая ткань соскальзывает со сверкающих перьев.
Сокол издает низкий вибрирующий звук, из глубины груди. Я всё больше отдаляюсь от корабля.

Смотрю на «корабельную звезду» и направляюсь к ней. Я уже едва вижу сигнальные огни «Амины Паннарум». Надо просто отплыть так далеко, чтобы с него не увидели, как Кару взлетит.
Сокол склоняет голову набок и тихо всхлипывает.
– Что такое? – спрашиваю я.
«Тюрьма. Оторван от дождя и неба».
«Кто забрал тебя?» – Внезапно я понимаю, что пою, причём не на каком-то известном языке, а том, что объединяет лишь нас с Кару.

«Магония. Воры! Дом, – поёт он тише. – Дом».
Боль, звучащая в птичьем голосе, проникает мне в сердце, и оно бьётся в унисон. Удар – крик – удар – крик. Как метроном.
«Птицы-рабы. Певчие птицы. Певчая девочка».
Кару смотрит на меня и покачивает головой. Затем прекращает петь и смотрит в небо. Раскрывает крылья и снова их складывает.

Я вдруг чувствую, что у меня мокрые щёки. Слёзы струятся по лицу. Кару жаждет попасть домой. Жаждет [({ })].
Может хоть ему это удастся.
Здесь тихо. Никого, ни единого корабля, ни Милекта. Мне остаётся лишь развернуть украденные карты, а эта огромная безумная птица может погубить меня и всё вокруг просто позвав на помощь. Думаю о планах Зэл, о тех, что она мне рассказала. Предполагается, что я лишь украду растения. Она поклялась мне.

Верю ли я ей? Она на моих глазах нарушила данное слово.
Как я могу ей доверять?
Кару снова забирается мне на руку, и я гребу. Сокол раскрывает крылья, и мы устремляемся в ночь.
Он издаёт резкую трель, и звёзды впереди начинают сиять ярче, одна за другой. Путь. Очень осторожно, неуверенно я подпеваю Кару и вижу серебряную мигающую дорожку, уходящую прямиком в ночь. Вокруг поднимается туман, лёгкая песчаная завеса скрывает нас от луны. Мы движемся в темноте.

Но я смотрю вниз за борт, на мир, и на мгновенье отвлекаюсь. Представляю, как Джейсон видит мою шлюпку, пробирающуюся по тёмному оживлённому небу. Представляю, как бы ему это понравилось. Одна часть моей души привязана к земле, другая тянется к Дэю. С каждым гребком мне всё больнее.
«Партнёр».
Без Милекта в груди пусто, но песня Кару тоже проникает в меня. Что-то тревожит моё сердце – но не живое существо, а желание. Петь с Кару. Слить наши голоса воедино. Он так силён…

Но нет.
У него должен быть выбор.
– Лети, – говорю ему, пока не поддалась искушению. – Ты свободен. Лети!
Кару поднимается с моей руки.
«Лети, – пою я. – Ты принадлежишь самому себе».
Кару смотрит на меня дикими глазами, расправляет крылья так, что становится видна алая нижняя часть. Его здесь ничего не держит. На миг он зависает в воздухе над шлюпкой, затем взмывает вверх.

Кару летит красно-чёрной молнией, быстрой и безмолвной, мимо звёзд.
Поёт ослепительно белую ноту и исчезает. Мои глаза полны слёз, но я берусь за вёсла и разворачиваю шлюпку к кораблю. Назад к… не знаю чему. Высматриваю далёкие огни «Амины Пеннарум», стискиваю зубы и гребу против ветра.
Но вдруг слышу странный звук и резко поднимаю голову. Щелчок верёвки по дереву, тела, привычно скользящие вниз, стук обуви по дну моей шлюпки.

Их шестеро, все в чёрном, все в шлемах, все молчат. Их слишком много, даже если бы я знала, как с ними драться.
О боже, о боже, о боже. Это может быть только одно.
Дыхание.
О нет. Аза, Аза, Аза, ты серьёзно просчиталась.

Я ползу к краю лодки. Один из них смотрит на меня и медленно-медленно качает головой. Чёрная одежда. Лиц не видно. Крупные мускулистые тела. Безмолвная, ужасающая, полностью скрытая группа чудовищ.
Вот о чём все говорили с самого моего прибытия на «Амину». Блестящие глаза навыкате, лица – смесь трубок и ткани, все в чёрном, почти невидимые на фоне неба. Монстры, паразиты в человеческих телах. Я никогда не видела ничего подобного и не представляла.

дерьмодерьмодерьмо
Слышу голос – невнятный, искажённый, грубый. Прямо в лицо.
– Аза Рэй Квел, – булькает он, словно неправильный океан, словно кто-то говорит через белый шум.
Одно Дыхание хватает меня за руки, второе – за ноги, будто мне хватит сил с ними бороться. Может, и хватит. Я сама не знаю, что могу. Не знаю, за что сражаюсь.

– Аза Рэй, – снова говорит голос, напоминая мне что-то, но они заполонили мою лодку, эти существа в чёрном, держат меня и не дают двигаться.
Я кричу, и они затыкают мне кляпом рот. Кто-то надевает мешок мне на голову, и я ничего не вижу.
Я пленница.
Меня поднимают с лодки, цепляют к верёвкам, и я лечу сквозь пространство.