Софья (Обманутые иллюзии) ИЛР

-ANGEL A-:

Спасибо за продолжение!

...

Lerochka:

Спасибо за проду))))

...

safo-elizaveta:

Спасибо за продолжение.

...

Малинка:

Юлия ка, спасибо за главки!!!
Пока собралась 24 прочитать, ты уже 25 выложила!!!
Что-то мне страшно, что ты там для них придумала, раз все прошлые испытания, покажутся пустякам? !?!?!?!?!?!?
Жду продолжения, с большим нетерпением!!!

...

Ma-DL-eN:

Юля, привет! Спасибо за главу. Чувствуется что скоро начнется самое интересное и тяжелое для героев. Я тоже за это переживаю, но больше за Софи. Вспомнился мне один фильм не за Первую Мировую правда - Вторую. Там один предатель (полицай) воспользовался беспомощностью героини, которая в мирное время дала ему отворот поворот. Да и вообще время такое, многим не до того будет... Защитить возможно некому... опасений куча.

...

uuchka:

Юленька, спасибо за продолжение!!! Вот уже и война несет новые испытания нашим героям.

...

Епистинья:

Доброго времени суток!!!
Юля, спасибо за продолжение
Если в начале главы наслаждалась описанием наступающей весны,
очень четко представляя яркое солнце,высокое небо сине-зеленый простор(очень красиво),
то потом почувствовала тревогу, приближение опасности...
А уж конце не удержалась в глазах защипало, когда прочитала

Похоже наших героев жду не самые лучшие времена....
Юля, сама не знаю, чем так сильно зацепила именно эта глава,но я получила огромное удовольствие и массу эмоций)
Спасибо огромное С нетерпением жду продолжение

...

-Алиса-:

Девочки, всем добрый день!


Встреча обязательно состоится. А вот насчет безопасного места ((((


Обязательно коснётся.

Будет. Бородино будет.


Дальше будет война уже не в виде новостей с полей сражений.


Очень страшно. Особенно Бородино. Я когда читала историческую хронику и свидетельства очевидцев, слишком много эмоций испытала.
Не даром это сражение называют одним из самых масштабных и кровавых в 19 веке. Малоярославцу, там где в моем романе находится имение Раневского Рощино, тоже не мало досталось. Кто немного знаком с историей войны 1812 года, знает, что на стороне Наполеона сражались польские уланы, а Адам у нас поляк.


Обещаю. С Раневским ничего страшного не случится. )))

Долгая, очень долгая разлука им предстоит.




Вот как-то быстро она у меня написалась.

Война - это всегда страшно, а она уже слишком близко подобралась к нашим героям.


Весьма близко ))))

Испытание мужества и верности.


Спасибо. Мне очень приятно прочитать, что удалось передать собственные ощущения глазами Софьи.

Она уже совсем близко эта опасность.


Тяжелые времена, суровые испытания.
Оленька, спасибо. Мне как автору невероятно приятно прочитать, что произведение вызывает такой сильный отклик.

Lerochka, Ася, пожалуйста )))

...

safo-elizaveta:

Спасибо, что ответили на мой спойлер, у меня те же ассоциации, поэтому и спросила на всякий случай.

...

kosmatulja:

Юлечка, спасибо за наслаждения и переживания! Как же все-таки здОрово у тебя получается ( подкопила несколько глав и смаковала каждую строчечку). СПАСИБО!!!!!

...

Юлиана:

Добрый вечер!
Мне интересно твое мнение по поводу вот этого:
https://lady.webnice.ru/forum/viewtopic.php?t=18844
Заранее спасибо.

...

-Алиса-:

Всем доброго дня!


Удивительно, правда? Бэлла так точно подобрала образ, за что ей моя большая благодарность.

Наташа, привет. Очень рада тебя видеть. Спасибо. Пока небольшой творческий застой, но он скорее связан с делами, чем с нежеланием писать. Пока думаю, собираю материал, надеюсь к концу недели выложить продолжение.

...

-Алиса-:

 » Глава 26

Глава 26




Немилосердное августовское солнце нещадно палило с небес, отражаясь бликами на штыках пехоты. Не было никакой возможности укрыться от зноя, насколько хватало взгляда, впереди серою лентой вилась дорога. Пыль, поднимаемая отступающей армией, скрипела на зубах, покрывала серым налётом уставшие лица, оседала на белых колетах кирасиров.

После сдачи Смоленска Барклай де Толли, недовольство которым и в армии, и при дворе росло с каждым днём, был смещён с поста главнокомандующего. Командование армией перешло к генералу от инфантерии Кутузову. Генеральное сражение, которое Барклай де Толли намеревался дать у Царёва Займища, не состоялось, поскольку объехав намеченные для сражения позиции, Кутузов пришёл к выводу, что дать сражение здесь совершенно невозможно. Отступление продолжилось.

Командующему арьергардом Коновницыну был отдан приказ задержать неприятеля любой ценой. Весть о том, что отступление приостановлено и, наконец, будет дано решающее сражение Bonaparte, облетела войска в мгновение ока. Армия, отошедшая к местечку под названием Бородино, с воодушевлением принялась готовиться к тому, чтобы дать отпор ненавистным французам. Принялись возводить редуты и оборонительные укрепления. Распоряжением главнокомандующего бригада генерал-майора Шевича в составе Кавалергардского и Конного полков была отведена в резерв.

«Восемьдесят вёрст! Всего восемьдесят вёрст! Что для Ветра эти восемьдесят вёрст? - сжав виски ладонями, Раневский невидящим взглядом уставился в пламя костра. – А ежели не свидимся более? Что, ежели судьба мне быть убитым в сражении»

Александр поднялся и прошёлся перед палаткой. Мысль о том, чтобы поехать в Рощино, не давала покоя. Непросто было отказаться от возможности, может быть, в последний раз увидеть ту, чьё имя шептал ночами, чей образ бережно хранила память. Вновь опустившись на бревно перед костром, Раневский принялся швырять в жадное пламя щепки, что остались на месте, где Тимошка рубил дрова для костра.

- Тимофей, - окликнул он своего денщика, нырнувшего за какой-то своей надобностью в походную палатку.

- Здесь я, барин, - выбираясь наружу, отозвался слуга.

- Коли спрашивать меня будут, скажешь, что в лагерь ушёл, - поднимаясь со своего места, произнёс Раневский.

- Да куда же вы на ночь глядя, скоро уж смеркается совсем? – оторопело поинтересовался Тимофей.

- К утру буду, - усмехнулся Раневский. – Седлай Ветра.

Пока Тимошка седлал жеребца, Александр торопливо снял слишком приметный белый гвардейский колет, и набросил на плечи сюртук из тёмного сукна. Выбравшись из палатки, Раневский, бросив беглый взгляд на разбитый лагерь, легко вскочил в седло.

- Вернусь на рассвете, - тихо обронил он. – О том, что отлучался, никому не сказывай.

Торопливо закивав головой, Тимошка передал поводья барину.

- Храни вас Бог, Александр Сергеевич, - перекрестил его вослед денщик.

Первую половину пути Раневский одолел легко, но спустя два часа в сгустившихся сумерках он уже с трудом различал дорогу и от того вынужден был придержать жеребца, дабы не свернуть шею и не потерять верное направление. Как назло, небо заволокло облаками, лишив его даже бледного света луны. Пустив лошадь шагом, Александр тихо чертыхался, двигаясь почти наощупь. Тихо ухнула сова, сгустившаяся темнота казалась осязаемой. Всё вокруг стихло: ни шороха, ни звука, ни малейшего дуновения ветра, только стук копыт по иссохшейся пыльной дороге гулко отдавался в ушах. Где-то вдалеке раздались первые громовые раскаты. Привыкший к звукам близкой канонады, Ветер даже не шелохнулся. Потрепав жеребца по холке, Раневский тронул каблуками его бока, понуждая прибавить шагу. Гроза приближалась. Небо то и дело освещалось яркими всполохами молний, подсвечивая низкие тяжёлые облака. Поднявшийся шквалистый ветер сбивал дыхание, рвал полы расстёгнутого сюртука. К полуночи, миновав сворот на Марьяшино, словно почуяв близость родного дома, Ветер прибавил ходу. Добравшись до сторожки привратника, Раневский въехал в ворота с первыми крупными каплями летнего ливня.

Александр окинул беглым взглядом тёмные окна усадьбы. Дом, светлой громадой высившийся перед ним, выглядел совершенно заброшенным. «Неужто уехали? Неужто нет никого?» - мелькнула тревожная мысль. Торопливо поднявшись по ступеням, Раневский постучал. Ответом ему была тишина. Громко бухнув кулаком по двери, Александр нервно прошелся по крыльцу. В приоткрытую дверь, высунулся Тимофеевич, прикрывая ладонью от ветра дрожащий огонёк свечи.

- Кто здесь? – вглядываясь в темноту, дрогнувшим голосом поинтересовался дворецкий.

Рассмотрев Раневского, он отступил в переднюю:

- Бог мой, Александр Сергеевич, не ждали мы вас. Я сейчас скажу, чтобы постель вам постелили, - засуетился он.

- Не надобно. Я уеду ещё до рассвета, - отозвался Раневский, входя в дом и направляясь к лестнице.

Молния бледной вспышкой осветила комнату, последовавший вслед за ней громовой раскат сотряс стены старинной усадьбы. Подскочив на узком ложе, торопливо перекрестилась Тата и кинулась закрывать распахнутое в душную августовскую ночь окно. Обернувшись, девушка в сердцах, что-то прошептала себе под нос, пытаясь нащупать на столе погасшую под порывом ветра свечу. Новая вспышка осветила высокую мужскую фигуру на пороге: тёмная одежда, мертвенно-бледное лицо. Уронив тяжёлый серебряный подсвечник, Татка зашлась в истошном крике. В два шага одолев разделявшее их расстояние, Раневский встряхнул девку за плечи.

- Дура! Барыню перепугаешь, - сердито прикрикнул он.

Истово перекрестившись, Тата отступила на несколько шагов.

- Простите, барин, не признала вас, - зашептала она.

Проснувшись от громового раската, Софи рывком села на постели. «Гроза», - выдохнула она, вновь опускаясь на подушку. Ветка липы за окном настойчиво стучала в стекло, дождевые капли дробью рассыпались по подоконнику. Громкий крик Таты, заставил её подскочить на месте. Сердце забилось тяжело и часто, где-то в горле. Первой мыслью, мелькнувшей в сознании было: «Французы!» Прислушавшись к голосам в будуаре, Софья сползла с постели. Ноги отказывались служить ей: «Не может быть того. Не может», - шептала она беззвучно, ступая мелкими шажками к двери. Из-под дверей пробился слабый свет, видимо, кто-то зажёг свечу. Слышались причитания Таты и такой родной, такой знакомый голос – его голос. Толкнув дверную створку, Софья замерла на пороге. Не было сил ступить далее ни шагу.

- Саша! – только и смогла вымолвить, ухватившись за дверной косяк.

Обернувшись на тихий голос, Раневский рванулся к ней, руки сомкнулись вокруг стройного стана, губы прижались к тонкой жилке, бьющейся на виске.

- Софьюшка, mon ange, mon сoeur, жизнь моя, - шептал ей, стремясь прижать к себе, что есть мочи.

- Сашенька, милый мой, любовь моя, ты как здесь? – вглядываясь в знакомые черты, шептала, дотрагиваясь кончиками пальцев до его лица.

- Полк наш под Можайском в восьмидесяти верстах стоит, - целуя в приоткрытые губы, ответил Раневский, стирая подушечкой большого пальца, скользнувшую по щеке слезу. – Ну что ты плачешь, ангел мой, - попенял ей, силясь улыбнуться, чувствуя, как и у самого перехватило дыхание.

С грохотом ударилась о стену, распахнувшаяся дверь. На пороге со свечой в одной руке и с пистолетом в другой предстал запыхавшийся Мишель. Разглядев в мужчине, обнимающем его сестру, хозяина усадьбы, Михаил смущённо покраснел и, пробормотав несколько слов извинений, поспешил ретироваться. Вслед за ним за дверь тихонько проскользнула Тата, оставляя супругов наедине.

- Твой брат? – удивлённо пробормотал Раневский.

- Мишеля исключили из корпуса, - поднимаясь на носочки, прошептала ему в губы, Софья. – Но потом об этом. Всё потом, - обвивая руками его крепкую шею, отмахнулась она от всего, что мешало ей сейчас.

- Душа моя, у нас лишь несколько часов, - горячо шептал Раневский, сминая нежные губы неистовым поцелуем.

За окном бушевала гроза, обрушив на землю потоки воды, выл и стенал за стенами ветер, но ни Софи, ни Александр не замечали того, стремясь урвать у этой сумасшедшей ночи ещё одно мгновение, ещё один вздох, ещё один взгляд. Софья сама рвала рубашку с его плеч, желая ощутить под своими ладонями тепло его кожи, тело плавилось в жаркой истоме от крепких объятий, от быстрых, порою грубых ласк. Задыхаясь в изнеможении, шептала его имя, как молитву, ощущая сумасшедшее биение крови в висках, ощущая горячее дыхание на своей щеке, тяжесть его рук на своем теле. Улеглась, бушевавшая за стенами усадьбы стихия, утихла страсть, оставив двоих на смятой постели совершенно обессилившими. Софья боялась вздохнуть, молвить хоть слово, чувствуя, как каждое отмерянное им мгновение утекает безвозвратно, приближая час расставания.

- Пора мне, - высвобождаясь из кольца тонких рук, прошептал Раневский. – До рассвета воротиться надобно.

Поднявшись, Александр принялся одеваться.

- Я не смогу без тебя жить, Саша.

Раневский обернулся, вернулся к постели, притянул её к себе.

- Я вернусь, Сонечка. Я вернусь. Помнишь, уезжая на Кавказ, я обещал вернуться?

- Я люблю тебя, люблю, - отчаянно цепляясь за лацканы сюртука, зарыдала Софья.

- Софи, не рви мне сердце, - вздохнул Александр, осторожно разгибая тонкие пальцы, мёртвой хваткой уцепившиеся за его одежду.

- Не уходи. Прошу, не уходи.

- Ангел мой, - вздохнул Раневский. – Неужто думаешь, мне легко оставить тебя? Но я должен воротиться до рассвету, во что бы то ни стало.

- Саша… Сашенька…

Стремительно, страшась обернуться, Раневский вышел из спальни. Прислушиваясь к тому, как затихают его шаги в ночной тишине, Софья сорвалась с постели. Натянув через голову тонкую ночную рубашку, бросилась за ним вниз по лестнице, потеряла на бегу комнатные туфли и как была босая выбежала на крыльцо. Холодные, мокрые каменные плиты неприятно холодили ступни.

- Саша! – крикнула в темноту, вложив всё своё отчаяние и страх в этот крик.

Он услышал, воротился почти от самой конюшни.

- Сонечка, ну что же ты… замёрзнешь.

Задумавшись на мгновение, Раневский поднял жену на руки, внёс в переднюю и заговорил:

- Софи, дай мне слово, что уедешь отсюда.

- Куда же я поеду? – стараясь коснуться его, запомнить этот миг, зашептала горячо. – Куда же я уеду, Саша?

- В Нежино, под Тулу, - отозвался Раневский. – Обещай мне.

- Обещаю, - кивнула, выпуская его ладонь из рук.

Конюх подвёл к крыльцу пританцовывающего от нетерпения жеребца. Коснувшись губ Софьи быстрым последним поцелуем, Александр сбежал по ступеням, вскочил в седло и, обернувшись на краткий миг, тронул Ветра с места. Где-то в конце подъездной аллеи уже затихал отдалённый стук копыт, а Софья всё стояла в дверях, не находя в себе сил отвернуться и вернуться в спальню, где ещё совсем недавно была с ним. Сердце сжалось от тоски беспроглядной и беспросветной, дурное предчувствие тисками сдавило грудь.

Небо очистилось, ветер без следа разогнал рванные грозовые тучи. В тёмном бархате мерцали далекие звёзды, луна обломанным диском повисла в прозрачном воздухе, мертвенным сиянием заливая всё вокруг. И всё же ночь была уже на исходе, уже светлел восток, и дорога хорошо просматривалась впереди. Раневский подгонял Ветра, стараясь не думать о том, как опасно передвигаться с такой скоростью по раскисшей от ливня дороге. До лагеря оставалось немногим больше трёх вёрст, когда жеребец его дважды споткнулся на ровном месте. Спешившись, Александр повёл его на поводу. Он ещё издали приметил Чернышёва, в нервном нетерпении прохаживающегося перед его палаткой. Уже вовсю алым полыхал восход, когда Раневский вошёл в проснувшийся и гудящий как потревоженный улей лагерь.

- Где ты был!? – обернувшись на стук копыт, вскинулся Серж.

Передав поводья загнанного жеребца Тимошке, Александр стащил с рук перчатки.

- Там где был, уж нет, - невозмутимо отозвался Раневский.

- Через час построение.

- Час – целая вечность, - блеснула беспечная улыбка.

- Полторы сотни вёрст ради краткого свидания? – покачал головой Сергей. – Ты виделся с Кити?

- Не довелось, - вздохнул Раневский.

- Отчего не сказал? – тихо молвил Чернышёв.

- Ты удержал бы меня, - отозвался Александр.

- Может, и не стал бы удерживать, - задумался Серж, в душе завидуя той решимости Раневского, что подвигла его на этот отчаянный шаг.

- Завтра. Завтра всё решится, - окинув его рассеянным взглядом, вздохнул Александр.

Раневский валился с ног от усталости, но, невзирая на то, быстро, как только мог, привёл себя в порядок, облачился в вычищенный Тимошкой колет, и уже спустя полчаса верхом на втором жеребце, злобном гнедом по кличке Огонь въезжал на место построения своего эскадрона.

Ранним утром главнокомандующий объезжал армию на своих дрожках. Не было традиционных приказов. Кутузов просто объяснял предстоящую войскам задачу: «Каждый полк будет употреблён в дело. Вас будут сменять, как часовых, каждые два часа. Надеюсь на вас. Бог нам поможет. Отслужите молебен».

Молебен сначала отслужили в ставке, а уж затем вдоль рядов армии понесли икону Смоленской Божьей матери, чудом спасённую из горящего города. При приближении крестного хода все работы по подготовке к бою останавливались. В едином порыве опускались на колени и солдаты, и офицеры, внимая словам благословения на ратные подвиги. В войсках царил небывалый душевный подъём. Каждый чувствовал свою сопричастность великому делу.

Нервное напряжение дня вылилось в бессонную ночь. По всему лагерю горели костры. С какой-то бесшабашной весёлостью ждали утра. Шутили, офицеры играли в бостон. Раневский от игры отказался, но не ушёл в свою палатку, оставшись сторонним наблюдателем. Чернышёв азартно делал ставки, проигрывая раз за разом. Андрей быстро вышел из игры, улыбнувшись напоследок, отшутился тем, что не хотел бы наделать долгов, ежели завтра суждено будет пасть в бою. Тронув за плечо Раневского, увлёк его за собою. В молчании отошли от костра и вдвоём присели на бревно у тлевших углей небольшого костерка, догоравшего на едва приметной возвышенности.

- Помнишь Аустерлиц? – нарушил тишину Завадский.

- Как не помнить, - криво усмехнулся Александр.

- Вот тогда был страх, - продолжил Андрей. – А сейчас нет его. Нет. Странное чувство, будто уже простился с жизнью.

- Оставь мысли о смерти, - вздохнул Раневский. – К чему раньше времени думать о ней?

- Я и не думаю о ней, - пошевелил попавшимся под руку прутом, подёрнутые пеплом головёшки Андрей. - Будто всё уже решено за меня там, - возвёл он очи к тёмному небосводу.

- Да ты фаталист, mon cher ami, - отозвался Александр. – Даст Бог, останемся живы.

- Я всё думаю о том, что совершил в жизни, - вздохнул Завадский. – Чем запомнят меня? Как будто и нечем.

Раневский долго хранил молчание, но потом нехотя признался:

- Признаться, я не хочу думать о смерти. Я не хочу умирать. Более всего я боюсь струсить и повернуть, когда придет черёд.

- Ты?! – удивлённо воззрился на него Андрей. – Знаешь, о тебе в полку говорят, что ты заговорённый?

- Неужели? - принуждённо рассмеялся Александр. – Впрочем, может так оно и есть. Ежели верить в это, может, так и будет.

Светало, когда разошлись, вдоволь наговорившись по душам.

Утро началось с канонады. Французы перешли в наступление. Кавалергардский и Конный полки строились в боевые порядки, определённые командованием. Не было ни тени сомнения в глазах кирасиров, на лицах легко читалось нетерпение ринуться в бой, но команды всё не было. Ядра артиллерии противника не раз долетали до выстроенной в боевом порядке кавалерии, нанося немалый урон, но кавалеристы вновь и вновь смыкали ряды, чтобы не дать заметить неприятелю этой убыли.

Раз за разом французы предпринимали попытки захватить центральную батарею, бросаясь в атаки на неё и отступая под шквальным огнём, оставляя павших и раненных на поле боя. После полудня Наполеон приказал возобновить атаки на батарею. С высоты, на которой расположилась артиллерия, легко просматривались маневры французской армии. Заметив движение в рядах противника, Барклай де Толли, лично руководивший действиями войск резерва в центре, передал приказ Шевичу выступать. Бригада двинулась рысью вперёд, остановившись прямо за центральной батареей. Заметив движение кавалергардов, французская кавалерия начала развёртывать фронт, но момент был упущен. Левенвольде повёл в атаку первый эскадрон. Он только успел поворотить коня направо и отдать приказ Давыдову: «Командуйте, Евдоким Васильевич, левое плечо», как упал с коня, поражённый картечью в голову. Не было никаких сомнений, что ранение смертельное. Смерть командира внесла некоторую сумятицу в передние ряды, но задние напирали, и кирасиры неудержимой лавиной бросились вперёд.

Польским уланам удалось развернуться и принять атаку кавалергардов во фланг, но Конная гвардия, врубившись на полном скаку в неприятеля вслед за кавалергардами, опрокинула их.

В кровавом угаре боя Александр старался не упустить из виду Чернышёва, для которого сие сражение было первым. Заметив, что тот с трудом удерживается в седле, а рукав его колета окрасился кровью, Раневский постарался пробиться к нему, нанося удары направо и налево, не думая уже ни о чём, как только о том, чтобы не дать Сержу упасть с коня. Соскользнуть с седла под копыта лошадей будет верной смертью.

- Апель! Александр Сергеевич! Апель! (общий сбор, сигнал к отступлению) – услышал он вослед, но увлечённый своей целью не поворотил назад.

На какое-то краткое мгновение ему показалось, что среди неприятеля мелькнуло знакомое лицо, тёмные глаза, полыхавшие ненавистью. «Чартинский!» - минутное замешательство едва не стоило ему жизни, когда, очнувшись от внезапного ступора, он с трудом отразил удар саксонского кирасира. Оглядевшись, Раневский более не увидел Чернышёва.

- Серж! – стараясь перекричать шум боя, позвал он. – Чернышёв!

Отброшенная атакой Конной гвардии, французская кавалерия отступила. Неподалеку разорвалась граната, на миг оглушив Раневского. Захрипел под ним Ветер, заваливаясь на бок. Выдернув ногу из стремени, Александр едва успел соскочить с него, чтобы не быть придавленным бьющимся в смертельной агонии жеребцом. В первое мгновение, он даже не ощущал боли, она пришла позднее, голова гудела, как колокол, всё плыло перед глазами. Охнув, Раневский упал. Осколок гранаты угодил в бедро. С трудом поднявшись на ноги и превозмогая неимоверную боль, Александр попытался отыскать Чернышёва в груде окровавленных тел.

- Ваше благородие! Александр Сергеевич! - сквозь кровавый туман, застилавший глаза, услышал он.

Подняв голову, Раневский с трудом различил кавалериста из своего эскадрона.

- Чернышёв, где Чернышёв?

- Мёртв! – отозвался, нашедший его кирасир. – Идти сможете?

Сделав несколько шагов, Александр опустился на землю. Вокруг слышались стоны и крики умирающих на русском и французском. Кто-то бранился, кто-то обращался с молитвой к Всевышнему. Спешившись, унтер-офицер помог Раневскому взобраться в седло, и повёл своего жеребца в поводу.

Александр пришёл в себя, лежа в палатке лазарета. Всю ночь полковые врачи оперировали раненных, которых нескончаемой вереницей подвозили с поля боя. Стоны, проклятья, крики – всё слилось в сплошной гул. Почувствовав прикосновение к руке, Раневский с трудом открыл глаза. В свете свечи различил бледное лицо, склонившегося над ним Сашко.

- Жив, - попытался улыбнуться потрескавшимися губами Раневский.

- Меня Шевич в ставке отставил, - прошептал Сашко. – Насилу нашёл вас.

Раневский попытался подняться, но тотчас со стоном рухнул на жёсткое ложе, которым служил соломенный тюфяк.

- Контузия у вас, - удержал его за плечи Сашко, не давая вновь подняться.

- Завадский цел? – поинтересовался он у своего воспитанника.

Сашко кивнул:

- Ранен легко. Чуть плечо задето. Меня просили передать вам, - полез он в сумку, что принёс с собой и извлекая из неё большой конверт.

- Что это? – скосил глаза Раневский.

- Я не знаю, - пожал плечами Сашко. – Тут письмо ещё.

- Прочти, - попросил Александр.

Юноша развернул, сложенный вчетверо лист и принялся в полголоса читать в неверном свете свечи.

«Mon cher ami, надеюсь, ещё не утратил права называть тебя так, ежели ты читаешь это письмо, значит меня более нет в живых. Я совершил в жизни немало ошибок, в которых искренне раскаиваюсь. Зная тебя, как человека исключительной честности и порядочности, только тебе могу доверить сие деликатное дело. В конверте, который передаст тебе твой воспитанник, лежит моё завещание и вольная. Своей последней волею я желаю признать своим законным наследником моего сына Дмитрия Алексеевича Корсакова. Прошу тебя, ты единственный на кого я могу положиться. Проследи, чтобы завещание мое было в точности исполнено. Предполагаю, какую бурю негодования оно вызовет, но такова моя последняя воля. Горько было бы умирать, зная, что не оставил наследников после себя. Я ни в коей мере не хочу ущемить права своей дочери и супруги, им после моей смерти будет положено весьма щедрое содержание. Дмитрий же станет продолжателем рода. А. Корсаков.»

Кто передал тебе это?

- Я в лазарет собирался, когда мне в полку сказали, что вы здесь, а тут мужик, слуга чей-то по виду, с этим конвертом. Спросил: я ли буду Морозовым. Я назвался, тогда он мне его в руки и сунул, вам наказал передать. Это тот самый Корсаков? – полюбопытствовал Сашко.

Раневский кивнул и тотчас скривился от боли, пронзившей затылок. Александр вполне понимал, почему Алексей обратился к нему с этой просьбой, а не к Андрею. Конечно, Завадский среди них всегда был первым, ежели дело шло о благородстве натуры или честности, но Лидия была ему сестрой, и здесь трудно сказать, что возьмёт верх: благородство или стремление защитить интересы сестры.

Корсаков! Чернышёв! Кого ещё потеряли в этом сражении? Мысль о том, что жив Андрей, смягчала боль утраты. Прикрыв глаза, Александр перенесся в прошлое, в давнее прошлое, в московский дом Завадских. Тогда никто из них не думал о смерти, вспоминая иногда Аустерлиц как страшный сон, что минул безвозвратно вместе с ушедшей ночью.

- Я пойду, - тихо прошептал Сашко. – Мне поутру донесение в Петербург везти.

- Ступай, - откликнулся Раневский, очнувшись от грустных дум. – Ступай, Сашко. Будь осторожен.

Наутро, едва оправившись от сокрушительных потерь, армия продолжила отступление к Можайску. Уже становилось ясно, что придётся оставить Москву, потому как дать ещё одно сражение оставшимися силами – это значит и вовсе потерять эту самую, изрядно потрёпанную армию. Вслед уходящей армии двинулся обоз с ранеными. Тех, кто не мог передвигаться далее самостоятельно, оставляли в Можайске на милость преследующих по пятам французов.

Раневский, вследствие полученной контузии, передвигаться верхом не мог. Сидя в разбитой крестьянской телеге, которой правил хмурый Тимофей, он и не заметил, как слуга свернул на север.

- Куда везёшь? – обратился к нему Александр, намереваясь заставить его поворотить на юг, в Рощино.

- В Вознесенское, - отозвался Тимошка. – На юг нельзя. Хранцузы проклятые все дороги отрезали, - упреждая его вопрос, ответил он.

Сил возражать не было. Оставалось надеяться, что Софья послушалась его и ныне уже находится по пути в Нежино.



/

...

Соечка:

Война, чтоб ее... Уже и первые жертвы. Очень жалко Чернышова, я-то думала, что сладится у них с Кити. А тут такая беда. Бедная девочка, не везет никак в любви ей.
А что это за Дмитрий Алексеевич? Вот загадка. Это у кого он родился. Ну Корсаков..
А Александр удивил своим поступком, сгонял на ночь к Софи. Да, это любовь.
Поедет в Воздвиженское, вот там-то наверное и Мари оторвет свое.
Жду продолжения.

...

-ANGEL A-:

Спасибо за продолжение!

...