По ту сторону звезд (интеллектуальный триллер 18+)

натаниэлла:

Увы, так все и было.
Первые консервные заводы появились в России в самом конце 19 века. С 1890 по 1917 тушенка (и другие консервы - их было пять или шесть видов) производились для нужд армии. А после 1918 года тушенка в стране больше не выпускалась вообще!!! Красная армия, видимо, не нуждалась в белогвардейской пище. Вплоть до тридцатых годов, когда стали предпринимать первые попытки сделать нечто похожее на заграничный вариант, у тех же немцев покупали и расшифровывали рецептуру.

Так что с полной ответственностью заявляю: революция погубила русскую тушенку!!! И дело не только в том, что умерли знатоки рецептуры. Было разрушено хозяйство - от сельского (коров стало не хватать, голод в стране - когда там еще колхозы стали страну насыщать), до фабричного. Гражданская война по капризу судьбы сильно ударила именно по консервным заводам - уж не знаю почему. Видимо, именно в тех местах где они располагались, шли бои или еще как. Но это печальный факт.

К началу Великой Отечественной тушенка вроде бы вернулась на производство, но выпускалась в малых количествах. К тому же большая часть заводов и складов с продовольствием располагалась в западной части страны. И были потеряны в первые же месяцы войны. И там уже мы получали и кушали (в войсках) американскую тушенку по ленд-лизу.
Во время войны она вся целиком уходила на фронт.
После 1945 года и вплоть до 1960хх она считалась тотальным дефицитом, но в армии всегда была. И только в "годы застоя" тушенка стала появляться в магазинах уже по всей стране, хотя и не в тех количествах, как хотелось бы.

...

Виктория В:

Нат, впечатляющий рассказ, спасибо за интересную информацию. Но, наверно, правильно будет сказать, что не было условий для производства тушенки, чем верно то, что она была не нужна.

...

натаниэлла:

вот честно не знаю, Вика! Если бы была нужна - ее бы наладили очень быстро. Тушенка всегда считалась армейской пищей. И Красную армию тоже надо было кормить. И почему б не начать восстанавливать производство именно с тушенки?
Но тушенку перекупили немцы. Как они подсуетились - я не в курсе. Но после они нам же нашу же исконную пищу и продавали.
Считаю это полным безобразием ))

...

Виктория В:

Нат, насколько я помню историю, у советского правительства на первом плане была электрификация страны. Когда эту задачу решили, дело дошло до производства тушенки.



Разделяю твое негодование. Сама очень люблю тушенку.

...

натаниэлла:

Да уж, может и так ))
лампочки Ильича - помню, читала про них в детстве. Тоже весьма важная штука.

...

натаниэлла:

 » 2.21. Из "Дневников Влада Потемкина" (отрывок 4)

  

  21.  Из «Дневника» Владислава Потемкина

 
(Нота Бене от автора: «английский чудак» - это английский писатель Джон Фаулз)
 
\...\
Остров Куба. И еще один карантин, но уже не столь регламентированный. То, что  вежливо величается «реабилитацией».
У каждого своя квартирка и садик для прогулок.
]Три раза в день групповая терапия
Утром и вечером обязательное общение с начальством из Косдепа или доктором, который нас ведет.
]Все прочее время мы предоставлены сами себе. Можем работать над интересными проектами, можем сочинять стихи и публиковать их в глобальной сети, собирая положенную порцию гнилых помидоров. Нам разрешено учиться, заниматься спортом или бить баклуши. Запрещено лишь впадать в тоску и чураться общества.
]Нам всем приходится соответствовать правилам изо всех сил.


-***
 
Из новостей я знаю, что мы знаменитости. Герои, бросившие вызов бездушному космосу и победившие собственную смерть. Меня, как капитана Неуязвимость, даже представили к ордену. Правда, я решительно отказался, мотивировав тем, что если уж давать ордена, то всей нашей команде. Мы работали на равных. Зачем меня выделять?
Однако мои слова провоцируют скандал.
А почему, собственно? Хочу – ношу орден с гордостью, хочу – отказываюсь. Мое дело. Но нет – мусолят и мусолят, как будто им не о чем более говорить.
По этому поводу я, кстати, имею неприятный разговор с Реутовым. Он обвиняет меня в показушности.
– Из-за твоих бзиков мы вновь попали в центр внимания! – Он обвиняющее тычет мне в лицо пальцем. Благо еще, что я сижу у себя, а он у себя. Но и мельтешащий перед глазами палец все равно остается зрелищем пренеприятнейшим. – Они будут держать нас в этом проклятом карантине, пока мы не сдохнем. И все из-за тебя!
– Сима, – увещеваю я его, – все будет хорошо.
Я в это верю.
В самом деле, я приложил столько усилий, чтобы мы прижились на старой почве. Неужели впустую? Недоверие меня оскорбляет.
Но я учусь быть дипломатом. Этого мне всегда не хватало, и я наверстываю.
– Да, эпатаж, – не спорю я, – но эпатаж нам на пользу. От тех, кто в центре внимания, не избавятся под покровом ночи.
Стефан вклинивается в нашу дискуссию и задает важный и своевременный вопрос:
– Влад, но разве они смирятся с нашей загадкой?
– Нет, конечно, – говорю. – Человечество хочет жить спокойно. Мы угроза. Поэтому нас либо забудут, либо убьют.
– Благодаря твоим выходкам, нас не забудут никогда! – опять нервничает Реутов.
– Ошибаешься, Сима, – отвечаю я, – именно благодаря выходкам нас и забудут. Мы – звезды, но лишь сегодня. Мы обязаны следовать правилам звезд: капризничать, выставлять публично грязное белье и давать повод для сплетен. Это всем понятно, привычно и, следовательно, безопасно. Завтра они найдут других кумиров, еще ярче и еще эпатажнее. И мы вздохнем с облегчением.
Говоря так, я в тайне горжусь собою. Все-таки чтение полезное занятие. Когда я добрался до книг по психологии и психоанализу, то неожиданно открыл для себя много интересного. Теперь я больше не ору на них. Я добиваюсь урегулирования миром.
Однако раскладывать все по полочкам в уме это одно, а воплощать в жизнь совсем другое. Когда меня вызывает к себе генерал Герц, я не жду ничего хорошего. Я пока неважный дипломат. Мне все еще не хватает выдержки. А в присутствии Герца срываться нельзя. Это опасно.
– Влад, – говорит Герц, прохаживаясь по кабинету, – у меня возникли кое-какие сомнения.
Я кривлю губы в улыбке, тем временем зондируя его вчерашний день. Насыщенный выдался денек, что сказать, но не это меня заботит. Он кое-что нарыл на нас. Но выводы настолько фантастичны, что Герц растерян и отказывается верить. Он даже вслух боится произнести то, в чем требуется меня обвинить.
– Не стесняйтесь, генерал, – отвечаю беспечно, – всегда к вашим услугам.
Но Герц, поколебавшись, сворачивает не туда.
– Прошу меня простить, но ты ведешь себя как мальчишка. Ну, зачем ты поднял волну с этим орденом? Сходил бы во дворец, в торжественной обстановке поулыбался на камеры, пожал всем желающим руки. Что ты терял? А теперь на меня давят со всех сторон!
– Кто? – небрежно роняю я. – Кто на вас давит?
Я знаю, кто. Вижу так же отчетливо, как капли пота на лбу моего шефа. Именно по наущению этих высоких персон Герц вызвал меня сегодня для объяснений. Я жду. Я готовлюсь парировать, отвести удар. Но в последний момент доблестный генерал трусит, как пацан.
– Влад, ты желаешь вернуться в космос или нет? – восклицает он, избегая имен и трудных разговоров. – Может, я тебя неправильно понял в прошлую нашу встречу?
Это сложный вопрос. Я долго молчу. Да что там – я не знаю, как ответить. Может, впервые в жизни. Да, я очень хочу вернуться на трассы! Но моя команда желает остаться на Земле, а без них я ничто.
Я несколько раз открываю рот и тотчас закрываю. Герц решает мне помочь:
− У вас нет единогласия по тому поводу, да?
Конечно, он в курсе. Мы окружены следящими системами. Каждый наш разговор, каждый взгляд записывается и анализируется. Нет, не все подряд, конечно, но про космос мы не скрываем. Поэтому и сейчас я не отрицаю очевидное.
– Если они не хотят, зачем ты ставишь крест на себе?
– Потому что я сторож брату своему, – отвечаю.
– Ты немножко перепутал цитаты, – хмурится Герц.
Я вижу, он пытается найти подтекст, но у него ничего не выходит. Не мудрено – подтекста нет. Я действительно сторожу их, слежу, чтобы никто не натворил глупостей. Однако Герцу этого не понять.
– Сколько нам еще торчать в этом карантине? – спрашиваю я.
– Недолго, – отвечает Герц. – При условии, что ты больше не выкинешь никаких коленец.
Я обещаю. Хотя совершенно не представляю, что буду делать там, на свободе. Чтобы убедиться в этом, достаточно выйти наружу.
Конечно, втайне я регулярно и давно покидаю наше реабилитационное гетто. Я гуляю по знакомым местам, издали слежу за Татьяной. Я лицемерно убеждаю себя, что она должна обрести свое счастье, найти мне замену. Но вижу, что она по-прежнему одна. Работа – дом – работа – дом… унылое существование. Ни подруг, ни друзей, ни развлечений.
К моему стыду, это греет мне душу. Она не в силах меня забыть. Значит, это была любовь. Я был когда-то достоин любви.
Ее любви.
Был. Но – не сейчас.
Я обзываю себя сволочью всякий раз, когда наблюдаю за ее окнами из подворотни.
И ничего не меняю.
Вообще, факт, что город мой стоит и люди в нем живут – оглушителен сам по себе. Я почти забыл, как был здесь, как жил здесь. А они – живут. Ходят, едят, любят, работают, выясняют отношения. И все без меня. Они не заметили, как меня потеряли.
Кое-что изменилось – восемь лет не шутка. Но суть та же.
Это шок.
А в последний раз шок усиливается многократно. Я встречаю Таню в обществе какого-то хлыща. На дорожках скользко, и она держит его под руку, чтобы не упасть.
Я убеждаю себя, что это из-за гололедицы. На самом деле ей вовсе нет до него дела. Хотя к чему ложь? Я сделал все, чтобы оттолкнуть ее, и могу теперь спать спокойно.
Но, конечно, я далеко не спокоен. У подъезда она так мило улыбается кавалеру, что сердце мое останавливается.
А Таня не расстается с ним, нет – она приглашает его внутрь.
И поделом мне!
Ведь это то, что я и сам хотел для нее, не так ли?
Я целый час бездумно брожу по старым улочкам, вдыхая полными легкими промозглый вечер. Потом не выдерживаю, бегу и закапываюсь поглубже в свою кубинскую нору.
Моя рана ноет.
Думал, удалить воспоминания – раз плюнуть. Ошибался.
Пустота на месте вырванных корней не зарастает. Я проваливаюсь в нее раз за разом.
 
– Подумай еще раз, Влад, – напутствует меня Герц, – подумай хорошенько: в космосе ты будешь в безопасности. Это единственное место, где ты можешь оставаться собой.
Я возвращаюсь к моему начальнику и секунду непонимающе вслушиваюсь в эхо его слов. Безопасность? Скорей – изгнание.
Я понимаю, что сижу у него в печенках. И он сделает все, чтобы я не мозолил ему глаза на этой слишком тесной для нас двоих планетке.
– Я подумаю, – отвечаю.
Герц жестом отпускает меня восвояси.
Странно, что он так и не озвучил свои подозрения. Решил, видимо, придержать для следующего раза, насобирать компромата побольше.
Но я ему искренне благодарен за отсрочку. Он невольно дает мне время подготовиться, совладать с практической психологией и научиться терпеть. Сносить все, что заслужил.
А еще – сочинить достойное оправдание странностям, которые следуют за нами по пятам.
\...\
Проходят дни, недели, а мы по-прежнему под наблюдением.
У Кристины, нашего доброго доктора-надзирателя, хватка бульдога. Мы ее смысл и ее любовь. Двадцать четыре часа в сутки ее взгляд преследует нас. Камеры есть даже в писсуаре. Они ловко запрятаны в рамки картин, в цветочные композиции, но мы не слепые котята.
Пусть тешатся, повторяю я изо дня в день. Мне наплевать на публичность. Но Седов едва не погорел, когда вывел из строя одновременно все следящие устройства. Это выглядело слишком подозрительно.
– Ну и на фига тебе это? – интересуюсь я, перехватив очередную паническую депешу Кристины.
– Раздражает, – отвечает Серж. – Где их хваленые постулаты о свободе личности?
– Там же, где окажемся мы все, когда они поймут, как ты это делаешь!
– Не волнуйся, я придумаю что-нибудь, – обещает Серж.
На следующей неделе его действительно «ловят». Однако Седов проворачивает все так, что выходит победителем. Можно сказать, он проводит для спецов показательный сеанс поиска жучков и, едва они нагрянули к нему на квартиру разбираться, принимается их костерить почем зря. «Моя квалификация астромеханика позволяет мне и не такое, а вот вам, господа, стыдно!». На какое-то время они утихомириваются, и хотя и не оставляют нас в покое, становятся менее навязчивыми. Убрали, по крайней мере, камеры из туалета.
Я согласен с Сержем: слежка утомляет. И провоцирует. Если бы Кристина могла, она смотрела бы даже наши сны.
– В этом и заключается смысл реабилитации, – язвит Костеш за завтраком. – «Почувствуйте себя дома!»
Кстати, о слежке.
Я прячу эти записи в груде чистых полотенец. Они не догадываются поискать в ванной, потому что свято уверены, что ванна предназначена для мытья. Они регулярно просматривают мои файлы, проглядывают «мемуары», которые я по-прежнему записываю карандашом на обычной бумаге. Но там нет ничего крамольного – лишь редкий бред, что я выдавливаю из себя в минуты душевной слабости. Все настоящее – здесь.
Я иногда заглядываю вперед, пытаясь в темноте разглядеть лицо того, кто примет мою эстафету. Кто прочтет мои записи – и не осудит.
Да, я уже знаю о тебе, мой белокурый друг. О твоей тоске, о твоем подвиге, о твоем раздрае. И о твоих ошибках тоже. Я заранее прошу прощения, что не отвечу на твои ожидания.
Я в плену твоего обаяния, хотя и вижу, что ты ничем не лучше меня. Ты даже пойдешь дальше, заткнешь меня за пояс. Но без тебя мы ни за что не выйдем из тупика, куда спустя сотню лет обязательно себя загоним.
Твои методы коварны, ты не проведешь меня притворными улыбками. Но даже за твою хитрость, за твой обман, за твое предательство я благодарю тебя.
Благодарю просто за то, что ты будешь…
\...\
Сегодня случилось неожиданное – то, что в корне поменяло все. Ко мне в реабилитационный центр прилетела Татьяна.
Сначала я хочу отказаться от встречи. Но быстро передумываю. Хватит бояться. Надо взглянуть ей в лицо и твердо пожелать счастья в личной жизни.
И вот я стою перед ней – и не могу ничего произнести. Смотрю на нее и молчу.
Нет, правда – что говорить? О чем не зайдет разговор, он коснется жизни и смерти. Она – тень, и я – тень. Мир – чистилище.
Я бы и рад ее отпустить, но не получается.
Я бы рад, чтобы Татьяна отпустила меня – но сам мешаю сделать последний шаг к разрыву.
Я так красноречиво молчу, что она все читает в моих глазах.
Я думал, она уйдет в слезах. Опять. Но она ушла, упрямо закусив губу, и явно что-то задумала.
А я на распутье.
Помочь воплотить ее надежды – или помешать ей? Чего я сам хочу? Что будет правильным? Что будет неизбежным?
Я могу все и потому разрываюсь на две половины. Одна часть жаждет вернуться – совсем, как мои друзья, томящиеся в соседних бунгало. А другая часть грезит свободой. Этот «я» не хочет возвращаться, он взывает к благородной жертвенности.
Но выбрать мне придется что-то одно. Иначе как? Чтобы возникнуть где-то еще, надо перестать существовать тут.
Но именно это мне и не доступно.
Татьяна – как якорная цепь. Надежно приковала меня к грунту.
Я по-человечески слаб. Разорвать оковы мне не по силам.
Мой выбор? Нет. Это она выбирает.
\...\
Сегодня в саду, когда я раскрашиваю пингвинов, незадолго до того вырезанных из грубых деревянных заготовок, ко мне является Корсак.
– Надо поговорить, Влад.
– Заходи, – радушно разрешаю я.
Он прибывает через две минуты, мрачный, как свергнутый Кронос.
– Я никогда с тобой не говорил об этом, – начинает он издалека, – я вообще никогда ни с кем об этом не говорил. Но больше я не могу… короче, Влад, мне нужна твоя помощь!
– Ты же знаешь, Лео, что почти во всем можешь на меня рассчитывать.
– Она нас слушает? – хмуро интересуется Корсак, подразумевая Кристину.
– Мы беседует о творчестве гиперреалистов и моих пингвинах, – улыбаюсь я. – Давай, выкладывай, что там у тебя накипело!
Я знаю, что Кристина усиленно спасает Лео от синдрома Полански. Ее сводят с ума повышенная активность в височных долях мозга и, как следствие, что Корсак постоянно бодрствует. Кажется, благодаря успокоительной химии он начал спать по два часа в сутки. Отрубается и лежит как полено. Корсаку это дико не нравится, он нервничает и никак не может войти в норму. Поэтому выбранная им тема для беседы меня не слишком удивляет.
– Я думаю так, Влад: если для нас нет ничего невозможного, ну или почти ничего, то мы же можем стать людьми – как раньше?
– Возможно, – киваю я и раскрашиваю очередному пингвину нос фиолетовой краской. – Ты хочешь этого?
– Хочу. Ты самый адекватный из нас. Прошу, объясни мне, как тебе это удается.
К Лео ходит сын – приятный пацан двенадцати лет. И жена – ежедневно. Многочисленные родичи и приятели обивают порог его дома и топчут газоны в его саду. Они оккупировали все гостиницы в соседнем городишке. Наш Лео слыл общительным парнем, не то что я – мизантроп из мизантропов. Я воображаю, как он страдает, пытаясь соответствовать всеобщей любви.
– Когда меня накрывает, я чувствую, что теряю голову. Я не в силах контролировать ни мысли, ни поступки. И я боюсь, что рано или поздно превращусь в чудовище. Монстра, который сожрет их всех! Понимаешь, Влад? Я стал бояться самого себя! Я опасен!
Я молчу, а его несет. Совершенно напрасно, потому что я и без того знаю, что он скажет. Однако Корсаку позарез требуется выговориться. Не Кристине, а кому-то понимающему. Поэтому я слушаю и терплю.
– Я пытался измениться, но у меня ничего не выходит! Слышишь? Внешне-то я прежний, но я устал держать лицо! Постоянно оглядываюсь, постоянно жду, что мир перекосит и я выпаду в неведомую дыру, где все иначе. Вот скажи, как тебе удается, Влад? Ты же ни грамма не меняешься! Ты всегда разумен. Хладнокровен. Всегда на шаг впереди. Объясни мне, как контролировать трансформацию!
Корсаков сидит прямо на земле и готов рыдать как младенец. Только что он убежал от семьи, от всех, кто его знал, потому что не мог больше выносить их фальшивые лица. И свое фальшивое лицо заодно. Я по его представлениям один из немногих, кто знает его настоящего и не боится.
– Ты полагаешь, трансформация меня не задевает? – спрашиваю я его.
– Ты умеешь направлять ее в нужное русло, разве нет?
– Это невозможно.
– Но ты всегда поступаешь так, как хочешь. Всегда живешь так, как считаешь правильным. Ты решаешь! Ты, а не слепой рок! Даже сейчас.
– Да разве ж я жив? – вздыхаю я. – Разве мы не умерли там, на чертовой планете?
– Может, и умерли, – соглашается Корсак, – не играй словами. Главное, ты владеешь секретом.
– Тебе кажется, – говорю. – Я лишь делаю усилие и больше ничего. Иногда получается, а иногда нет. Просто усилие, Лео.
– Именно это ты и рекомендуешь – усилие? – он недоверчиво смотрит на меня.
Я тщательно осматриваю своего пингвина. Кристине должно понравиться. Трудотерапия и творческое самовыражение – это один из ее пунктиков.
– Какое именно усилие, Влад?
Я думаю, как сформулировать. Но ни один из вариантов мне не нравится. И я беру первый попавшийся.
– Надо правильно захотеть, Лео. Трансформация умеет слышать наши желания. Она не умеет с нами говорить, это факт, но слышит все.
Корсаков смотрит на меня с недоверием.
– Это весь секрет?
– Нет никакого секрета. Я все еще экспериментирую. На себе.
– А когда найдешь способ – ты мне скажешь?
– Обязательно.
– Я хочу вновь стать человеком, – жалобно говорит Корсак.
– Значит, так и будет, – киваю я. – Когда-нибудь.
Я не лукавлю. Мы можем все.
Нас, конечно, пригвоздило тяжелым якорем ко дну, и мы будем долго крутится на одном месте, но не утонем.
\...\
Я много читаю. Когда люди спят, я брожу по информационным потокам, черпая силу из чужой и подчас чуждой мне мудрости. Вот, вычитал у некоего англичанина: «Роман становится настоящей книгой лишь после того, как оживает его герой. А герой оживает, когда начинает спорить с автором. Не удастся писателю оживить персонажей – и они будут действовать исключительно по плану, а книга навсегда останется мертвой». Этот английский чудак называет автора «если не богом, то вторым лицом после него». А бог для него – «свобода, допускающая существование всех остальных свобод».
Я долго сижу в темноте, наблюдая в раскрытое окно, как на востоке неторопливо разгорается новый день. Одна единственная мысль терзает меня. Как ни крути, а история человечества началась лишь с момента его грехопадения. Человек поспорил со своим творцом, и это оживило мир.
Захотелось немедленно найти Реутова, прижать его к стенке и спросить ядовито: «Скажи-ка, Сима, уж не смертный ли грех явился неожиданно главным шедевром Бога?».
Впрочем, я уже знаю, что он на это ответит.
\...\
Я решаю последовать совету Герца и подумать о себе. И лучшего способа, чем организовать вылазку на дальние рубежи, я себе не представляю.
Однако космос за минувшие годы по-настоящему засорили правилами, ограничениями и всевозможными бюрократическим проволочками. Чтобы смотаться за пределы первого кольца, надо получить разрешения и рекомендации чертовой уймы государственных мужей. Всюду бизнес, интересы силовых структур и никакой романтики.
У меня есть кое-какие средства, но их не хватит даже на снаряжение. Все страшно подорожало, и капитаны вынужденно кланяются любому денежному мешку. Подвиг в чистом виде никого не интересует.
Я связываюсь со Старым Мартовским Зайцем.
– Слушай, друг, мне нужна твоя помощь!
Зайцев долго молчит и чешет в затылке.
– А ты в курсе, что мир немного устал от вашего геройства? – спрашивает он меня. – Вы свое отлетали, вам на пенсию пора. У меня в приемной целая армия мальчиков с огнем в глазах. Мы их обучили на свою голову, а теперь куда их пристроить, не подскажешь?
– Пусть водят яхты богатых буратин, – ворчу я.
Я все отлично понимаю: они нас приговорили. Мартовский Заяц был некогда моим другом, и, наверное, память что-то значит для него, поэтому он обещает подумать. Однако за этим кроется вежливый отказ.
 
И все же я чувствую, что космос по-прежнему часть меня. Земля недолго будет наслаждаться моим обществом.
Ладно, я подожду.
Время – это та роскошь, которой у меня навалом.
\...\
Трансформация, как обычно, накрывает меня с головой и совершенно внезапно.
Я рисую картину на внешней стене моего дома. Живопись успокаивает. Есть, есть здравое зерно в этой трудотерапии!
Смешивая краски, я пытаюсь подобрать нужный оттенок. Мне хочется изобразить Уитаку такой, какой я ее запомнил. Страшные деревья, переплетенные лианами, словно связанные по рукам и ногам злобные великаны. Большая гора на горизонте с розовой шапкой снега на макушке. Лаэтос, слепящий глаза…
Я рисую тени и сырость, надежду и страх. А вокруг стоит чудесный летний полдень, пчелы гудят в цветах, собирая мед.
Я вижу двух реабилитантов, мирно беседующих на дорожке невдалеке от моей калитки. Один из них поворачивается в мою сторону и машет рукой: «Привет, сосед!»
И тут вдруг мир перекашивает.
Ослепительная вспышка рвет пространство на части. Или нет, точнее будет сказать: вспышка рвет на части меня.
Я хватаюсь за голову, сползая по стене на траву.
Как давно этого не повторялось! Я успел отвыкнуть.
Вселенная двоится в моих глазах. В одном из ее осколков я вижу наши перевернутые отражения. Там, в кривом зазеркалье, я отчетливо понимаю: мы никогда не выйдем из карантина живыми. Эти белые домики – наша тюрьма и последнее пристанище.
Я ползу и кое-как сажусь на порог, прислоняясь спиной к нагретому дереву дверного переплета. Со стороны кажется, я мирно греюсь на солнышке. Но сам я лихорадочно перелистываю страницы наших жизней – в этот миг это еще возможно.
Я лечу вперед, ныряю вглубь, скольжу вдоль, но ошибки нет: мы застрянем на Кубе очень надолго. Будем коптить небо, пачкать штаны, спорить о своем. Я вижу нас всех: запутавшихся, безумных, мечтающих о смерти, которой нет и не будет.
Мы так радовались, что сумели всех провести. Вот идиоты!
Я мгновенно понимаю: это Герц! Герц все-таки решится дать ход фантастическим обвинениям. И я не помешаю ему.
Но я не для того старался, терпел унижения, наступал на горло собственной песне. Если уж оставаться на Земле, то не в качестве поднадзорных убожеств. Нет, подобный номер не пройдет!
Гнев захватывает меня. И я ему не противлюсь.
Гнев – лучший способ быть услышанным. Ни страх, ни мольбы, ни скупое отчаяние не дают нужного эффекта. А вот слепая ярость дает. Трансформация не иначе от дьявола, потому что ей по душе мои неистовые порывы.
Я лихорадочно оглядываюсь: чтобы сделать такого, пока скачок не завершился? Как закрепить эффект и многократно его усилить? Еще буквально пара минут…
Мой взгляд падает на картину, что я недавно намалевал. Проклятый Рагнарок, ты корень всех наших бед!
Я хватаю ведерки с краской и по очереди выплескиваю на стену. Цвета бегут водопадами. Валиком я размазываю их еще больше, замарывая мой шедевр. Холодное бешенство расцветает в груди и выплескивается на волю. Я даю ему шанс. Оно основа, в которую я впечатываю свои желания.
Трансформация корежит меня, искажая время и пространство. Ломаются силовые линии, осыпаются градом несбыточные варианты. Но я изо всех сил цепляюсь за то, что нужно мне. Секрет, говорил Лео? Я не знаю секрета. Я знаю, что реальность – это не плоскость, не объем, и даже не бесконечность. Это адская призма, в которой преломляется моя железная воля.
– Что это вы делаете? – слышу я строгий голос за спиной.
Кристина – как всегда вовремя.
Я оборачиваюсь. Она взирает на дело рук моих с невозмутимостью сфинкса.
– Что вы делаете, Владислав?
– Рисую.
– И что именно вы рисуете?
Я смотрю на заляпанную стену, на валик в руке, на перевернутые пустые ведра. И улыбаюсь:
– Это моя дорожная карта.
– Ах, карта! – восклицает она. – Вы талант, Владислав. Если бы вы не стали физиком, то вполне смогли прославить свое имя как живописец.
Вот же язва! Мне хочется схватить грязное ведерко и нахлобучить ей на голову, лишь бы не видеть эту ласковую улыбку, предназначенную полному психу.
Но я читал книги по психологии с кучей практических советов, как надо и как не надо. Я сдерживаюсь, благонравно улыбаюсь и аккуратно кладу валик на землю. Ты еще не поняла, дорогая Кристина, что я сейчас действительно совершил ПОСТУПОК.
– Но мне хотелось бы знать, куда ведет ваша дорожная карта?
– В будущее, – говорю.
И думаю о якорной цепи, которая звенит, намертво приваренная к моей ноге.
Я думаю о Татьяне. Я мысленно тянусь к ней. Она сейчас сидит в гостинице в двенадцати километрах от меня. Я тянусь к ней и шепчу: «Ты выиграла!».
Татьяна вздрагивает и принимается озираться.
Перепутанные краски стекают по стене и пачкают траву.
Я начинаю смеяться, как безумный.
Я – корабль, которому якорь не дал разбиться о рифы.
Мое будущее только что заново народилось.
\...\
Утром ко мне в дверь стучится доктор. Не Кристина – совсем другой человек. Я ждал его, торопил нашу встречу, но все равно он застает меня врасплох.
– Доброе утро, Владислав! – приветствует он меня мерным басом. – Я принес вам документы и выписку.
Он бесцеремонно, как делают все доктора, проходит в мою гостиную и высыпает на стол груду всевозможных планшеток, бумажек и карточек.
– Поскольку вы не определились с выбором, Центр взял на себя смелость забронировать вам номер в отеле. Но, я думаю, он вам не понадобится. Жена и дочь явились за вами.
− Жена и дочь? – переспрашиваю я.
Это сюрприз. Такого я не планировал. Дочь-то откуда?
– Вот они, – доктор машет в окно рукой, – при полном параде.
Я с любопытством смотрю в окно. Татьяна – я узнаю ее, хотя выглядит она несколько иначе, чем я привык. Она теперь стриженная, накрашенная и какая-то до странности чужая. Впрочем, здесь все чужое, одним штрихом больше, другим меньше… Ладно, с женой понятно, но вот дочь?! Дочь!
Татьяна идет к домику, держа за руку восьмилетнюю девочку. А может быть ей уже десять? Я не разбираюсь в детях. Я чувствую, что не готов. Меня даже прошибает холодный пот. Дочь – это слишком!
– Если у вас будут какие-то проблемы, – басит за моей спиной доктор, – обращайтесь ко мне без стеснения. В любое время.
– Проблемы? – говорю я, – У меня не бывает проблем.
– Что ж, если вопросов у вас ко мне тоже больше нет…
– А где Кристина? – спрашиваю я.
Доктор в недоумении хмурит брови.
– Кристина? Какая Кристина?
Я нервно фыркаю в ладонь. В этом мире, оказывается, никто не знает про Кристину! Она бы оценила подобную шутку мироздания. При всех недостатках, чувство юмора у нее все-таки было.
– Не важно, – отвечаю я.
– Дорогой! – Татьяна уже на пороге и кидается ко мне с объятиями.
Доктор заговорщицки подмигивает мне. Он решил, что у меня была интрижка с одной из медсестер по имени Кристина. Я не разубеждаю, обнимаю Татьяну одной рукой, а другой показываю ему большой палец.
– Влад, я так рада, что тебя наконец-то отпустили! Я устала видеться урывками. Да и дочка соскучилась. Ее же сюда не желали пропускать, ты знаешь.
Я смотрю на незнакомую девочку, которая стоит рядом. Я даже не знаю, как ее зовут. А спросить неудобно.
– Ну, иди же, поздоровайся с отцом! – велит ей Таня.
Девочка шагает ко мне без боязни.
– Привет, папочка,– произносит она чистым голосочком и ждет, когда я наклонюсь к ней.
Я наклоняюсь…
Мы спускаемся с крыльца, держась за руки, как всякая уважающая себя образцовая семейка. Я оглядываюсь на дом, где жил последние три месяца, если, конечно, жил…
На стене, полускрытой тенью крыши, намалевана моя картина: Уитака, секвойи, Лаэтос. Грубые мазки далеки от совершенства, но в целом все узнаваемо. Четкие контуры передают игру солнечного полдня и вечного мрака.
Что это – издевка? Фарс? Прощение? Новый шанс начать все с начала?
Я отворачиваюсь. Украдкой смотрю на свою неожиданную дочь.
Ответов нет и не будет. У трансформации миллионы вариантов. Бесполезно гадать, что пригрезится в следующий миг дремлющему Шиве.

...

Элинор:

Нат, приветствую
Каждый отрывок из Дневников для меня долгожданный, так что спешу поделиться впечатлениями.
То, что творится с командой Потемкина, действительно, нечеловеческая трансформация. Тяжело было читать об ощущениях, которые испытал Влад, когда почувствовал, что снова приближается она. Да, они теперь не люди, и смогут ли когда-то снова стать ими? Кто-то хочет, как Лео, а вот Влад, как мне кажется, не так стремится к тому, чтобы избавиться от трансформации. Его снова тянет космос, на Земле он ощущает себя, словно в клетке. Вообще, я теперь окончательно убедилась в том, что он не создан для семьи и тихой размеренной жизни. Есть такая категория людей, которых тянет к свершениям, постоянной движухе, так сказать Вот Влад из этой оперы. Но блин, иначе он не был бы великим капитаном!
Правда, все же чувствуется, что Татьяна дорога ему. Он следил за ней и даже приревновал. Но вот тут его разрывает на две части: одна хочет к Тане, а другая - в космос к вечным скитаниям. Думаю, победит космос...
Спасибо тебе за такую глубокую и интересную главу

...

Виктория В:

Нат, Леди, доброго времени суток!
Для начала скажу, что я еще никогда не читала ничего подобного тому, что Нат выложила сегодня. Нат, ты сумела меня сильно удивить, и ты действительно очень талантливый писатель. Уже получила некоторое представление о том, что собою представляет трансформация Потемкина. Влад получает возможность видеть будущее - зацепило, что он знает какой у него будет преемник. И еще более поразительна его способность жить в нескольких мирах, очень похожих и вместе с тем очень отличающихся друг от друга. В одном земном мире в кубинском реабилитационном центре есть врач Кристина, а любимая женщина Потемкина перестает хранить ему верность. В другом - врач кубинского реабилитационного центра ничего не знает о Кристине, и за Владом приходят его жена и дочь. В одном его не выпускают из изоляции реабилитационного центра, в другом выпускают. Так какой же мир настоящий? Два мира объединяет то, что Влад выплеснул на стену ведро с краской. Такие способности пугают, но мне почему-то верится, что со временем Влад научится полностью управлять теми трансформированными способностями, которые он получил.
Возможно, это благо, если ему дадут выбор жить в том земном мире, который его больше всего привлекает.
Нат, потрясающее продолжение, я под очень сильным впечатлением!

...

Ersh:

Нат, спасибо за продолжение. Дневник получается очень ярким.

...

натаниэлла:

Даша, здравствуй!
Спасибо за чудесный отзыв!

Вот все правильно ты говоришь: это человек, который не может сидеть на одном месте. Вечный бродяга. Ты замечательно прочувствовала его образ!


Здесь сложно.
На Земле Влад ощущает себя, как в клетке. Но отныне он вынуждено проживает не одну жизнь. Трансформация трансформировала не только его, но и все, что вокруг.
В следующем отрывке из Дневника (он будет скоро, через одну или две главы, потому что это нельзя надолго разрывать) будет идти речь о других его "ипостасях " - хотя слово не слишком точное.я но другого с ходу не подберу. о других судьбах, которые он мог прожить или не прожить.


Пожалуйста! И тебе спасибо, что остаешься верным читателем

-------------
Вика, добрый вечер!
Спасибо за высокую оценку моей работы. Польщена. Хотя вроде бы не делаю ничего особенного.


Да, здесь я надеюсь, что дальнейшие события про наших героев будут более понятными. Ведь они попали или скоро попадут примерно в ту же "кашу".
Хотя это еще не все, что надо знать про трансформацию. Более объемно будет в следующем отрывке.


Да, Вика, вот она и началась - фантстика. В этом вся фишка: несколько миров, несколько вариантов жизни.
И - выбор: что предпочесть? Как оставить только одно? И - надо ли оставлять одно?


Возможно, и научится. Во всяком случае, он пытается справиться с новым вызовом судьбы. Посмотрим, как повернется.


Дадут - звучит безлично. Кто даст? Есть ли у трансформации хозяин?


А я под сильным впечатлением от твоего отзыва. Спасибо большое, дорогая!

----------------

Лена, очень рада, что ты заглянула!

...

Margot Valois:

Нат, девушки, приветствую!
Спасибо за продолжение - я под таким сильным впечатлением от него. Очень понравилось, как преподнесен Влад: настолько многогранным, и в то же время таким человечным, сильным и в то же время таким уязвимым. Его мысли о жене, поведение при встрече с ней - так сильно зацепило, что чуть не прослезилась.
И ещё одна тема выкладки - легко ли быть Богом? Хорошо показано отношение простых, людей, такое подобие ловушки для подопытных кроликов, и возможность создать другую реальность. Какая из них настоящая? Какую предпочтешь ты? Что есть человек и что есть Бог?
Реально, это уже философия пошла - я в полном восторге.

...

Виктория В:

Нат, я поразмышляла, и пришла к выводу, что можно вычленить настоящий земной мир и иллюзорные земные миры. Настоящий - это тот, в котором существуют Иван и Аманда, тот самый мир, в котором Татьяна пришла забирать Влада вместе со своей дочерью. Я вспоминаю, что в начале романа говорилось о верной спутнице жизни Потемкина и их совместной дочери. Вот он, этот ориентир, которым я руководствуюсь, анализируя внутреннее состояние Потемкина. А тот земной мир, в котором Влада не выпускают из реабилитационного центра, где Татьяна изменяет ему - иллюзорный, и является материальным отражением его внутренних страхов.

Нат, это я по старой привычке связываю трансформацию с иным разумом.

...

светлая:

Таша, привет.
Спасибо за продолжение. Теперь становится более понятным, почему Потемкин оказался лишним на Земле. Одновременно завораживающе и страшно было читать. Страшна трансформация, то, что происходит с Потемкиным и командой на психоэмоциональном уровне и в подсознании. Одновременное видение будущего и зыбкое настоящее. Постоянные отслеживания каждого шага, беседы с полунамеками, трусоватый шеф могут и в обычном мире обычных людей свести с ума. А на фоне трансформации происходящее кажется еще более пугающим.
Мне импонирует его принципиальность с наградой.
Понимает ли сам Потемкин, какой из миров настоящий, а какой - трансформированный подсознанием. На протяжении всей главы меня не покидало ощущение, что вот-вот произойдет взрыв. И он случился, когда эти два мира пересеклись.
Мне показалось или я ошибаюсь, что это искажение спровоцировали воспоминания о Рагнароке, вылившиеся в картину? За каким же Потемкиным пришли жена и дочь. Он кажется растерявшимся от осознания, что у него есть дочь. Он еще не разобрался в себе, и тут ее неожиданное появление.
Еще раз повторюсь, эта сюрреальность страшная, пугающая.
Но как ты описываешь события, завораживает и не отпускает. Очень трогательная и грустная сцена, когда он наблюдая за Татьяной, видит ее с другим. Боль и одновременно пожелание счастья жене разрывают его. И уже потом она кажется ему чужой, незнакомой. Контрастность, переплетение реального и искаженного, акцентирование деталей. Точное, емкое и образное сравнение Татьяны с якорной цепью, повторяясь по нарастающей. Одним словом, психологичное, эмоционально-экспрессивное продолжение. Я нахожусь под большим впечатлением
Таша, отдельное спасибо за Фаулза. (люблю его). Ирреальность происходящего даже в какой-то момент навели меня на ассоциации с вымышленным миром в его "Волхве".
Жду развития событий. Интересно, как там Иван и Аманда.
С благодарностью

...

натаниэлла:

Рита, привет!
Спасибо за твой милый и весьма лестный для меня отзыв!

Мне это слышать отрадно.
Влад был первым героем, про которого я начинала писать этот роман. То есть, сначала это была книга о Потемкине - целиком.
Но потом как-то все так трансформировалось (ой, опять это словечко) - появились Ваня да Маня, и все пошло чуть иначе, параллельно.
Но за Влада моя душа до сих пор болит по-особенному.
Спасибо, что так хорошо его принимаешь.


Да, очень важные вопросы.
многие люди и без трансформаций пытаются играть в богов. Власть, деньги, ощущение вседозволенности дают им силу. Но имеют ли они право распоряжаться чужими судьбами?
Меня саму всегда занимал такой вот неполиткорректный вопрос: а настоящий Бог, наш отец и создатель (если он есть) - не тяготится ли он своей ответственностью?
Ведь дал он право выбора человеку - почему? Облегчал свою задачу или желал приблизить человека к себе?

--------------

Вика, ты абсолютно верно все разделила!
Единственная моя поправка (и об этом, собственно, вся книга): а что если остальные миры не иллюзорные, а тоже где-то существуют? И в них при желании (и наличии возможностей) тоже можно однажды попасть? Например, вернуться и прожить жизнь заново - но по-другому.

Это не внутренние страхи - это тоже реальность. Но - параллельная.
вот такой подарочек с Рагнарока ))


а я не возражаю, Вика!
кто во всем виноват - этот вопрос на страницах книги остается открыт. Будет несколько версий, и читатель волен выбрать любую - ту, которая отражает его представление о том, как правильно ))
Если инопланетяне - пусть будут они. Не самый плохой вариант, на самом деле.

---------------------
Алена, приветствую!
Спасибо за такой детальный комментарий. Все важное подметила, все нашла. Очень приятно.


Да, это страшно.
Я когда пишу от его лица, то стремлюсь показать ненормальность того, что он чувствует. И что психика его все равно страдает. Он становится не совсем адекватным, может быть чуть сумасшедшим. Несмотря на то, что он держится. Все-таки это сильный тип личности.
Я думаю даже, если бы он полностью отдался на волю своих новых способностей, не стремился бы удержаться в человеческой шкуре, то точно сошел с ума.
Именно "якорь" удерживает его от падения в бездну. И он это понимает, наверное...


вот такой вот он нешаблонный капитан. Не подарок )) Для чиновников уж точно.


нет, трансформация происходит независимо от остального. Сама по себе. А ярость - это чувство, которое, по мнению Потемкина, помогает ему направлять изменения в нужное русло. У него так сохраняется иллюзия, что он хоть немного, но контролирует происходящее.
Забегая вперед, скажу, что он проведет параллель между Рагнароком (как явлением) и дьяволом. Именно потому, что удержаться на плаву ему будут помогать не добрые эмоции, а злые - боль, гнев, злость. Об этом будет еще много сказано.


Вот спасибо тебе, Алена! Ты всегда так четко называешь использованные мною приемы, что я радуюсь


Фаулза я тоже обожаю.
"Волхва", в частности, читала уже практически по окончании этого романа. И обзавидовалась мастерству писателя: как он метко передал атмосферу абсурдности! Поскольку было с чем сравнить уже у себя.
И я рада, что мой роман наводит на мысль о "Волхве". Для меня это большой комплимент.


В следующей главе мы как раз к ним вернемся

СПАСИБО за корзинку с цветами! От души тебе кланяюсь.

Кстати, Алена, чуть не забыла: красивый комплект, поздравляю!

...

светлая:

Это заметно. По тому, как он сам неоднократно намекает на грань между сумасшествием и нормальностью. И по тому, как наблюдающие за ним считают его таковым.
Но тем не менее, о такой сильной личности не хочется употреблять термин сумасшедший: наверное, все гораздо сложнее. И вообще очень трудно подчас провести грань - никто не знает, где заканчивается нормальность.

Знаешь, что еще привлекает в твоем романе. Это то, что при всей фантастичности, местами фантасмагоричности, мы то и дело возвращаемся к нашей реальной, обыденной жизни.
Трусоватый генералитет, действующий по принципу, как бы с самих погоны не слетели... Не сомневаюсь и в том, что через полу-беседы, полу-допросы проходят многие, вернувшиеся оттуда, откуда им "не следовало бы" уже возвращаться. К счастью, нешаблонные герои тоже есть. Пожалуй, на них еще держатся многие структуры и вообще наш мир.

Я заметила уже в этой главе упоминание о такой аналогии. Но не стала пока ничего писать, мне показалось, что это только первый штрих к тематике. Рада, что я не ошиблась и будет возможность еще поговорить об этом. Поскольку тема важная и интересная.

Совсем четко - терминологически - я не обозначаю, поскольку, думаю, другим будет неинтересно. Но всегда подмечаю про себя, а уж когда такая насыщенность, как в этой главе, хотя бы описательно рука сама тянется отметить. У тебя такое переплетение, сплав в данном случае, что пожалуй, трудно определить, где заканчивается один и начинается другой прием или стилистическая фигура.

А я давно читала. Но сейчас вот что-то вспомнила сразу. И вообще люблю аллюзии в современной литературе.

спасибо, мне самой очень нравится.

...