михайловна:
Валерий Брюсов
В Голландии
Эти милые, красно-зеленые домики,
Эти садики, в розах и желтых и алых,
Эти смуглые дети, как малые гномики,
Отраженные в тихо-застывших каналах,-
Эти старые лавки, где полки уставлены
Рядом банок пузатых, давно закоптелых,
Этот шум кабаков, заглушенный, подавленный,
Эти рослые женщины в чепчиках белых,-
Это все так знакомо, и кажется: в сказке я,
И готов наважденью воскликнуть я: vade!
Я с тобой повстречался, Рембрандтова Саския?
Я в твой век возвращен, Адриан ван Остаде?
Nadin-ka:
Рюрик Ивнев
***
* * *
Плыли горы в лиловом тумане,
Мы в Коджорах встречали зарю.
Вы сказали: я из Гурджани
И по-русски не говорю.
Разве нужен язык аромату?
Разве нужен язык цветку?
И, внезапным волненьем объятый,
Я кивал головой ветерку.
Плыли горы в лиловом тумане,
Мы в Коджорах встречали зарю.
Вы сказали: я из Гурджани
И по-русски не говорю.
Nadin-ka:
Сергей Смирнов
ДВА ФЛАГА
Не на Дальнем, а дальше -
На крайнем Востоке
Утро мира свои
Обретает истоки.
Над Чукоткой,
В полярном тумане пролива,
Флаг Советов
Стоит на скале горделиво.
Над Аляской
На острове серого цветв
Флаг чужой, полосатый -
Америка это.
Между флагами
Двух полушарий граница,
А на ней ледяное
Молчанье хранится
Здесь рождается утро
И с первого шага
Направляется в сторону
Нашего флага!
День шагает к Москве
С пограничной Чукотки,
Тает тьма от его
Молодецкой походки.
А под небом Америки
Все еще длится
День вчерашний,
Который бредет до границы
Оба флага -
Как два пограничных солдата
Флаг Восхода горит
Против флага Заката
И на красном -
Рассвета багряные краски
А на пестром -
Вчерашние тени Аляски.
(с) Сергей Смирнов
михайловна:
Мария Мальцева
Урал, мой край родной,
Поля, луга, красивые равнины.
Я опьянён такою красотой,
Воды весною полные лощины.
В лесах, разнообразье трав,
И ягод всех не перечислить.
А горы свои головы задрав,
Такую красоту не сразу и осмыслить.
Здесь удовольствие ходить в поход,
Считать на небе звёзды, тёмно синем.
Такой приветливый у нас народ,
Зимою снег искрится, и красивый иней.
Здесь время года словно календарь,
Его сорвёшь меняется погода.
Зверью раздолье, как водилось встарь,
И родниковая вода, лекарственно особа.
Мой край родной, душа моя,
Проснёшься с первыми лучами.
Любовью снова наполняюсь я,
Так будет на года,
И встречи с близкими друзьями.
михайловна:
Юрий Сучков
Моё Забайкалье
И может, есть земля, как рай…
Где слаще яблочки и груши.
Пусть тешат взор, ласкают уши
Европа, Африка, Китай,
А мне милей сибирский край!
Люблю его за зной и стужу,
Где пламенно-багульный май
В награду согревает душу.
Люблю его просторов ширь,
Поля, что колосятся хлебом.
Мой край – Восточная Сибирь
С её – неповторимым небом!
Да – это мир других небес.
И в нём погуще акварели.
И даже сказочнее лес,
Где леший спрятался под елью.
Сибирь… ну, как тут без берёз!?..
Не потому ль они милее?..
Что душу трогают до слёз,
Хоть меньше ростом – но светлее.
А разноцветие полей?..
И горных речек водопады…
С июньским снегом тополей
Как хороши твои закаты!
Леса полны зверья и птиц,
В них рёв изюбря слышит осень,
И белки, соболя, лисиц,
Косули, кабаны и лоси!
Сюда заходит снежный барс,
Приходит с Уссурии тигр,
Здесь «Миша» пробует свой бас,
Когда пора любовных игр.
А сколько ягод, и грибов!
Представьте полные корзины.
Мой край – не только вид снегов,
Я описал лишь половину.
Ещё забыл сказать про кедр,
Что славит здешние края.
Тут вся Российская земля
С богатствами сибирских недр!
И Удокан. И чароит.
На том стояло и стоит
Моё родное Забайкалье.
Сибирь… совсем забыл про птиц.
Тогда прибавится страниц.
Не хватит строк о Забайкалье.
Оно – как в сказке Зазеркалье
С размерами и без границ!
И может, есть земля, как рай…
Где слаще яблочки и груши.
Но где такой – багульный май!
Что исцеляет людям души?
Nadin-ka:
Юнна Мориц
НОЧНОЙ ТБИЛИСИ
Я — птица черного пера
У черной ветки на запястье.
Ко мне работа так добра,
Когда случается несчастье!
Будь проклят! Уезжай! Лети!
Мне одиночество не в новость.
Меня утешит снег в горсти
И память чистая, как совесть.
В том душном городе морском,
Где вихрь мой выглядел опиской,
Все птицы с тонким голоском,
А у меня — грудной да низкий.
Пусть пальмы изумрудный крест
Тебя в том городе возвысит,
Как окрик мой, как мой приезд,
Как рев дождя в ночном Тбилиси
Светает! Я — в своем уме.
И с деревянного балкона
Я вижу город на холме,
Он спит с улыбкой фараона.
михайловна:
Николай Рубцов
ФЕРАПОНТОВО
В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.
И однажды возникли из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!
И небесно-земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, не бывалой досель...
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле...
михайловна:
Василий Алоев
Киев жаждет весны
Киев жаждет весны,
Тянет носом её близкий запах,
От азарта скулит,
Прогибает мосты,
Лижет шерсть площадей
И проспектов широкие лапы,
Хвост Подола купает в Днепре...
Вековой монастырь
Золочёною биркой
Блистает в могучем загривке
Облюбованных круч.
В предвесенней поре
Город несколько сер,
Но подтянут, особенно в Нивках,
Славно выглядят Липки,
Печерск, Оболонь и Сырец.
Старый Киев доверчив,
Безмерно отзывчив на ласки,
Весел в ясные дни,
Чуть печален в дожди...
Если бы говорил,
Рассказал бы нам добрые сказки,
Два шоссе по привычке
Скрестив на груди...
Nadin-ka:
Борис Чичибабин
СУДАКСКИЕ ЭЛЕГИИ
I
Когда мы устанем от пыли и прозы,
пожалуй, поедем в Судак.
Какие огромные белые розы
там светят в садах.
Деревня — жаровня. А что там акаций!
Каменья, маслины, осот…
Кто станет от солнца степей домогаться
надменных красот?
Был некогда город алчбы и торговли
со стражей у гордых ворот,
но где его стены и где его кровли?
И где его род?
Лишь дикой природы пустынный кусочек,
смолистый и выжженный край.
От судей и зодчих остался песочек —
лежи загорай.
Чу, скачут дельфины! Вот бестии. Ух ты,
как пляшут! А кто ж музыкант?
То розовым заревом в синие бухты
смеется закат.
На лицах собачек, лохматых и добрых,
веселый и мирный оскал,
и щелкают травы на каменных ребрах
у скаредных скал.
А под вечер ласточки вьются на мысе
и пахнет полынь, как печаль.
Там чертовы кручи, там грозные выси
и кроткая даль.
Мать-Вечность царит над нагим побережьем,
и солью горчит на устах,
и дремлет на скалах, с которых приезжим
сорваться — пустяк.
Одним лишь изъяном там жребий плачевен
и нервы катают желвак:
в том нищем краю не хватает харчевен
и с книгами — швах.
На скалах узорный оплот генуэзцев,
тишайшее море у ног,
да только в том месте я долго наесться,
голодный, не мог.
А все ж, отвергая житейскую нехоть —
такой уж я сроду чудак, —
отвечу, как спросят: «Куда нам поехать?» —
«Езжайте в Судак».
2
Настой на снах в пустынном Судаке…
Мне с той землей не быть накоротке,
она любима, но не богоданна.
Алчак-Кая, Солхат, Бахчисарай…
Я понял там, чем стал Господень рай
после изгнанья Евы и Адама.
Как непристойно Крыму без татар.
Шашлычных углей лакомый угар,
заросших кладбищ надписи резные,
облезлый ослик, движущий арбу,
верблюжесть гор с кустами на горбу,
и все кругом — такая не Россия.
Я проходил по выжженным степям
и припадал к возвышенным стопам
кремнистых чудищ, див кудлатоспинных.
Везде, как воздух, чуялся Восток —
пастух без стада, светел и жесток,
одетый в рвань, но с посохом в рубинах.
Который раз, не ведая зачем,
я поднимался лесом на Перчем,
где прах мечей в скупые недра вложен,
где с высоты Георгия монах
смотрел на горы в складках и тенях,
что рисовал Максимильян Волошин.
Буддийский поп, украинский паныч,
в Москве француз, во Франции москвич,
на стержне жизни мастер на все руки,
он свил гнездо в трагическом Крыму,
чтоб днем и ночью сердце рвал ему
стоперстый вопль окаменелой муки.
На облаках бы — в синий Коктебель.
Да у меня в России колыбель
и не дано родиться по заказу,
и не пойму, хотя и не кляну,
зачем я эту горькую страну
ношу в крови как сладкую заразу.
О, нет беды кромешней и черней,
когда надежда сыплется с корней
в соленый сахар мраморных расселин,
и только сердцу снится по утрам
угрюмый мыс, как бы индийский храм,
слетающий в голубизну и зелень…
Когда, устав от жизни деловой,
упав на стол дурною головой,
забьюсь с питвом в какой-нибудь клоповник,
да озарит печаль моих поэм
полынный свет, покинутый Эдем —
над синим морем розовый шиповник.
3
Восточный Крым, чья синь седа,
а сень смолиста, —
нас, точно в храм, влекло сюда
красе молиться.
Я знал, влюбленный в кудри трав,
в колосьев блестки,
что в ссоре с радостью не прав
Иосиф Бродский.
Но разве знали ты и я
в своей печали,
что космос от небытия
собой спасали?
Мы в море бросили пятак, —
оно — не дура ж, —
чтоб нам вернуться бы в Судак,
в старинный Сурож.
О сколько окликов и лиц,
нам незнакомых,
у здешней зелени, у птиц
и насекомых!..
Росли пахучие кусты
и реял парус
у края памяти, где ты
со мной венчалась.
Доверясь общему родству,
постиг, прозрев, я,
что свет не склонен к воровству,
не лгут деревья.
Все пело любящим хвалу,
и, словно грезясь,
венчая башнями скалу,
чернелась крепость…
А помнишь, помнишь: той порой
за солнцем следом
мы шли под Соколом-горой
над Новым Светом?
А помнишь, помнишь: тайный скит,
приют жар-птицын,
где в золотых бродильнях спит
колдун Голицын?
Да, было доброе винцо,
лилось рекою.
Я целовал тебя в лицо —
я пил другое…
В разбойной бухте, там, где стык
двух скал ребристых,
тебя чуть было не настиг
сердечный приступ.
Но для воскресших смерти нет,
а жизнь без края —
лишь вечный зов, да вечный свет,
да ширь морская!
Она колышется у ног,
а берег чуден,
и то, что видим, лишь намек
на то, что чуем.
Шуруя соль, суша росу ль,
с огнем и пеной
лилась разумная лазурь
на брег небренный.
И, взмыв над каменной грядой,
изжив бескрылость,
привету вечности родной
душа раскрылась!
михайловна:
Галина Журба
Барселона
Эта дама, в каталонском платье, -
Гауди великая душа,
Морем опьянённая, в объятьях
Горяча, дыханием свежа.
Волшебством, особенной манерой,
Не похожа так на города!
Барселона - неземная сфера,
С неба залетевшая звезда.
Всё с особым духом, вздохом, взглядом,
И Пикассо здесь не зря творил,
Словно призрак, говорящий с адом,
Образы - химерами могил.
Гауди - как знак противоборства,
Божества незримая рука.
Лик гармонии - беда притворству!
Барселона - это на века!
михайловна:
Владимир Хорошевский
Как в женщину, в Валенсию влюблённый...
Как в женщину, в Валенсию влюблённый,
Горячим солнцем юга опалённый,
От Северного двигаюсь вокзала
К собору кафедральному, немало
Изысканных, историей богатых
(Навряд ли здесь когда ютились в “хатах”)
Домов с гербами неземного Рая
С восторгом откровенным наблюдая…
Построен был ещё в эпоху франков
Священный кафедрал, но в годы Франко
Был запрещён на длительное время -
Диктатор наложил крутое бремя
За то, что за республику радела
Валенсия неистово и смело,
И потому в потерянные годы
Была обречена на хлеб и воду…
Но нынче всё иначе в славном граде:
Народ живёт не то, что “в шоколаде”,
Однако и достойно, и красиво,
Помногу ест, полно вина и пива;
С полвека в валенсийском кафедрале
Как чаша вожделенного Грааля
Водружена, а витражей здесь столько,
Что кажется, нет в мире больше стёкол!..
Поблизости - собор святой Марии,
Которую в веках благодарили
За то, что от беды спасала город,
Который нынче ярок, весел, молод;
Наукоград средь синих вод воздвигнут,
И “Формуле-1” пропеты гимны,
И кинофестивали ежегодно,
И праздники прекраснейшей погоды!..
Как в женщину, в Валенсию влюблённый,
Хмельной, забывший Лизу вместе с Моной,
Брожу средь освещённых переулков,
И ясно слышу топот - давний, гулкий:
То Сид-Завоеватель скачет яро
Освобождать Валенсию от мавров,
Второе началось тысячелетье…
А город с тех времён могуч и светел!
Nadin-ka:
Борис Чичибабин
С Украиной в крови я живу на земле Украины,
и, хоть русским зовусь, потому что по-русски пишу,
на лугах доброты, что её тополями хранимы,
место есть моему шалашу.
Что мне север с тайгой, что мне юг с наготою нагорий?
Помолюсь облакам, чтобы дождик прошёл полосой.
Одуванчик мне брат, а еще молочай и цикорий,
сердце радо ромашке простой.
На исходе тропы, в чернокнижье болот проторённой,
древокрылое диво увидеть очам довелось:
Богом по лугу плыл, окрылённый могучей короной,
впопыхах не осознанный лось.
А когда, утомлённый, просил: приласкай и порадуй,
обнимала зарёй, и к ногам простирала пруды,
и ложилась травой, и дарила блаженной прохладой
от источника Сковороды.
Вся б история наша сложилась мудрей и бескровней,
если б город престольный, лучась красотой и добром,
не на севере хмуром возвёл золочёные кровли,
а над вольным и щедрым Днепром.
О земля Кобзаря, я в закате твоём, как в оправе,
с тополиных страниц на степную полынь обронён.
Пойте всю мою ночь, пойте весело, пойте о славе,
соловьи запорожских времён.
Nadin-ka:
Вячеслав Богданов
Отгуляет зима по Уралу...
Отгуляет зима по Уралу,
Даль разбудят ручьи ото сна.
И опять
Как ни в чём не бывало
Заторопится в гости весна.
Заторопится дождиком,
Громом,
Майским лугом взойдёт надо мной…
И под парусом белым
черёмух
Поведёт стороною родной.
Поведёт по равнинам,
Озёрам,
Тишиной приласкает в краю,
Где о наши
Скуластые горы
Точит молния
Саблю свою.
Там рога запрокинули лоси,
Шаг далёко заслыша чужой…
По озёрам
Прошедшая осень
Карасиной рябит чешуёй…
Там,
Тревожа окрестные сёла,
Зазывает огнями завод.
И в чащобах,
Как мудрый геолог,
Ищет клады уральские крот.
Тянут ветры сквозные из леса
Запах липы в озёрную синь.
Здравствуй, край
Красоты и железа –
Молчаливая гордость Руси!
1968
михайловна:
Арсений Голенищев-Кутузов
В садах Италии
Если ждет твое сердце любви - поспешай
В тот излюбленный солнцем, пленительный край,
Где у склонов цветущих прибрежий и гор
Расстилается моря лазурный простор,
Где красу юных пальм сторожит кипарис,
Где с землей небеса в томной неге слились.
Там недвижной теплынью окутанный день
Будет нежить мечтаний беспечную лень;
А крылатая, черная южная ночь
Обоймет... обольстит... и умчит тебя прочь
От забот и боязни, сомнений и слез
В звездный мир воплощенья несбыточных грез.
Этот мир... он - порыв, он - безумье, он - бред!
Ни минувшего в нем, ни грядущего нет!
Он, лобзая, молчит, потому что нет слов,
Чтобы выразить зной его пламенных снов;
К жизни робкого сердца, объятого тьмой,
Он прильнет лишь на миг... Но тот миг - будет твой!
1903
Nadin-ka:
Петр Вяземский
НОЧЬ В РЕВЕЛЕ
Посвящается княгине Е. Н. Мещерской
1
Что ты, в радости ль, во гневе ль,
Море шумное, бурлишь
И, как тигр, на старый Ревель
Волны скалишь и рычишь?
Разыгрался зверь косматый,
Страшно на дыбы прыгнул,
Хлещет гривою мохнатой,
Ноздри влажные раздул.
Что за грозная картина,
Что за прелесть, что за страх!
Взвыла дикая пучина,
Вздрогнув в темных глубинах.
2
Что ж ты, море, так бушуешь?
Словно шабаш ведьм ночных!
Про кого ты там колдуешь
Ночью, в чане волн седых?
Про того ли про Кащея,
Что, не принятый землей,
Ждет могилы, сиротея,
Не мертвец и не живой.
Дней Петровых современник,
Взяли в плен его враги,
И по смерти всё он пленник
За грехи и за долги.
Ты поведай, скоро ль сбросит
Он курчавый свой парик
И земную цепь износит,
Успокоенный старик?
Вал за валом ты торопишь,
Стон за стоном издаешь,
Но о чем и что ты вопишь,
Уж никак не разберешь.
Молча, думою прилежной
Каждый звук я твой ловлю,
И тоски твоей мятежной
Я бессонницу делю.
В этих воплях и заклятьях
Есть таинственный язык;
Но, в земных своих понятьях,
Кто из смертных их проник?
3
Иль с Бригитой и Олаем
Ты, мешая быль и ложь,
Неумолкным краснобаем
Речи странные ведешь?
Про загадки, про затеи,
Битвы, игры и пиры
Богатырской эпопеи
Поэтической поры;
Про былые непогоды,
Про наезды, про разбой,
Про столетья, про народы,
Пережитые тобой.
Да, на радость и на горе,
На людские суеты,
Заколдованное море,
Вдоволь нагляделось ты.
Много сонмищ пировало
За трапезою твоей,
Много ядер прожужжало
По стеклу твоих зыбей,
Много трупов, много злата,
Много бедствий и добра
Затопила без возврата
Равнодушных волн игра.
4
Да и ты, теперь опальный,
А когда-то боевой,
Ревель, рыцарь феодальный
Под заржавевшей броней,
Ты у моря тихо дремлешь
Под напевами волны,
Но сквозь сон еще ты внемлешь
Гул геройской старины.
Ты не праздно век свой прожил
И в руке держал булат;
То соседов ты тревожил,
То соседями был сжат.
Много бурь и много славы
Пало на главу твою;
О тебе не раз державы
Переведались в бою.
Смелый Карл и Петр могучий,
Разгоревшие враждой,
Как две огненные тучи,
Разразились над тобой.
Я люблю твоих обломков
Окровавленную пыль;
В них хранится для потомков
Благородных предков быль.
Эти язвы и седины —
Украшенье городов:
В них минувшего помины,
В них помазанье веков.
Ревель датский, Ревель шведский,
Ревель русский! — Тот же ты!
И Олай твой молодецкий
Гордо смотрит с высоты.