Хрустальный дом (18+)

Начало интересное.Спасибо!

Рада, что понравилось.
_________________

 » Глава 7. Дела семейные

Вот странное до невозможности создание человек. О чём я думал? Вернее, почему не подумал заранее о возможности этой встречи?
– Катрин!
Она меня проигнорировала.
Я попытался удержать её за руку – она резко отпрянула.
Едва не поскользнулась на наледи, покрывшей ступени, но и тут не приняла моей помощи:
– Катрин…
– Мне нужно идти, – сказала она, не глядя на меня. – Можешь продолжать отдыхать дальше. Больше ведь ничем другим с утра до вечера не занят?
– Катрин, подожди!
Она, наконец, остановилась, сердито глянув на меня.
– Зачем? Чтобы ты имел возможность соврать? Мне не интересно, где ты был. Я опаздываю на занятия. И не хочу… – она запнулась, подбирая слова. – Не хочу ничего слышать.
– Обещаю молчать с условием: скажи, что не злишься на меня и я уйду.
– Не могу я этого сказать потому что злюсь! Ещё как! Вчера, когда ты был весь такой загадочный, донельзя неприступный, я-то подумала, что у тебя проблемы. Всю голову изломала, пытаясь придумать, как помочь, а ты?.. Ты просто искал способа побыстрее смыться на свои развлекушки! Чувствую себя идиоткой.
– Я…
– Только не говори мне, что ты всё ночь ездил по городу в поисках новых достопримечательностей. Даже такая дура как я на это не купится.
– Я не считаю тебя дурой. И не собираюсь тебе лгать.
Она смотрела с иронией и ждала, что я ещё скажу. А я молчал. Чувствовал себя как с глубокого похмелья, когда в равной степени тошнит и от себя, и от окружающих. В памяти, одна за другой, всплыли подробности истёкшей ночи.
– Прости меня.
– Простить? За что?
– Встречу тебя после занятий и поговорим. Ладно?
– Договорились, – кивнула Катрин.
Она направилась в университет, а я – в отель.
«… Бредёт
Дряхлая знать в кровать, глупая чернь – к обедне».
Поднявшись, я на пороге собственного номера буквально столкнулся с нашей драгоценной Ирис.
– Что вынюхиваем? – промурлыкал я, подкравшись сзади.
От неожиданности она вздрогнула, но растерянность в её взгляде быстро сменилась вызовом:
– Я так и знала, что ты где-то шлялся! Была в этом уверена.
Щелкнув замком, я распахнул перед нежданной утренней гостьей дверь:
– Заходи.
Ирис в нерешительности переминалась с ноги на ногу.
– Заходи-заходи. Не стесняйся.
Схватил я её за руку и втащил за собой в комнату.
Ирис от возмущения зашипела как рассерженная кошка
– На чём мы остановились? – продолжил я. – Ах, да? Ты подозревала, что я где-то шляюсь по ночам. Ну, допустим, действительно шляюсь, что дальше? Это запрещено законом? Или как-то лично задевает тебя?
– Меня это никак не задевает, – огрызнулась она. – А вот Катрин проплакала всю ночь!
– Не знал, что вы так близки, – язвительно фыркнул я.
– Можешь издеваться сколько угодно. То, что мы с Катрин не всегда ладим и во многих отношениях по-разному смотрим на жизнь, не отменяет факта что мы выросли вместе. И я не позволю какому-то Альфонсу, свалившемуся с неба, портить ей жизнь! – воинственно задрала она подбородок.
– Не позволишь? Правда? Каким образом?
– Выведу тебя на чистую воду. Я заставлю её увидеть очевидное – сама Катрин тебе не нужна! Тебе нужны только её деньги. Да ты и не особо-то это скрываешь. Ты – дешёвый проходимец, ясно? Ходишь тут с утра до вечера с королевским видом, будто знаешь всё тайны мироздания. Позволяешь относиться себе к нам со снисходительным пренебрежением. Но сам ты не большее, чем паразит. Ты без нас – никто! Это мы нужны тебе, а не ты нам. И, клянусь, я найду способ от тебя избавиться.
Её слова меня зацепили.
– Не найдёшь, – холодно возразил я. – Нет такого способа. Нужен я вам или нет – я вошёл в вашу жизнь. Тут и останусь. Советую поскорее смириться с этим фактом. Не переходи мне дорогу. И в другой раз советую хорошенько подумать, прежде чем распускать язык.
– Что? Теперь, когда Катрин рядом нет, когда некому морочить голову, мы уже совсем не таким ласковые, предупредительные да сладкие?
«Сладкий… милый», – зазвучал в ушах голос Рэя.
Не удержавшись, я передёрнулся.
– Верно. Катрин здесь нет. Есть только я и ты
С этими словами я шагнул к ней и в фиалковых глазах Ирис расцвёл испуг.
– Что ты хочешь этим сказать? – попятилась она.
– Что сейчас изнасилую тебя, потом изобью и, под занавес, выставлю в коридор голой.
Глаза её забавно расширились в искреннем испуге и возмущении.
– Ты шутишь?!
– Шучу, конечно. Но в некоторых случаях такие варианты не исключены. Не дёргай тигра за усы. Это может плохо кончиться.
– Это ты-то тигр?
Вот чтобы ей перестать меня провоцировать?
– Мальчик с глянцевой обложки, – тряхнула Ирис головой. – Какой из тебя тигр?
– Скажи честно, Ирис, – потребовал я, – зачем ты крутишь около меня хвостом? С какой целью? Только ли потому, что хочешь доказать Катрин, какой я мерзавец? Или может быть, тебе интересно, как я целуюсь? Может быть, твоё уязвлённое самолюбие не может пережить того, что Катрин, которую в глубине души ты считаешь во всём ниже себя, досталось всё самое лучше – а тебе лишь крохи?
– Это ты-то самое лучшее? – деланно рассмеялась Ирис. – И я не кручу перед тобой хвостом! – возмутилась она.
– Крутишь. Ещё как. Под любым предлогом вертишься рядом. Кстати, напрасно ты это делаешь. Ничем хорошим такое обычно не заканчивается.
– Ты мне угрожаешь?
– Хватит уже! Это роль не к лицу тебе до смешного. Роль заботливой сестрицы – тоже. Фальшиво звучишь. Но раз уж ты здесь, я, пожалуй, воспользуюсь ситуацией. Скажи, ты крови боишься?
– Не боюсь. А что?
– Прекрасно, что не боишься. Мне нужна помощь.
Я скинул с себя пальто.
При виде рубашки, щедро заляпанной кровью, Ирис лишилась дара речи.
– Что?.. Как?.. Ты?..
Вслед за пальто в кресло плавно полетела пришедшая в полную негодность рубашка и она совсем замолчала, разглядывая кожу, на которой раны уже почти затянулись, превращаясь в коллоидные рубцы.
– Вчера в меня стреляли. Пули ещё остались в теле.
– Если ты ранен, тебе нужно в больницу.
– Зачем шокировать врачей явлением невиданных чудес в лице моей скромной, неубиваемой персоны?
Ирис помотала головой:
– Я не понимаю…я…
– Что тут сложного? Это же не высшая математика. Разрезаешь кожу, ищешь пальцами пулю и вытаскиваешь.
В очередном взгляде Ирис, брошенном на меня, читалась робкая надежда:
– Ты снова надо мной издеваешься, да?
– Да, – не стал отпираться очевидного я. – Издеваюсь. Я догадываюсь что с непривычки подобные операции тебе вряд ли придутся по вкусу. Но это не отменяет того факта, что пули всё равно нужно достать. Они колются, жгутся, щиплются. Словом, без них по любому лучше.
Ирис не ответила.
Только моргала, напоминая моргучую куклу, что была у моей сестры. В 19 веке, когда глаза игрушкам, в большинстве случаев, рисовали, открывающиеся-закрывающиеся на шарнирах гляделки были предметом дикой роскоши. И дикой зависти.
– Судя по всему я от тебя помощи не дождусь, – вздохнул я.
Взяв нож, пришлось снова резать кожу. А иначе как добраться до пуль?
Глаза Ирис предсказуемо расширились от ужаса, когда моя рука скрылась в ране.
– Что ты делаешь?! – визгнула она.
Вообще-то не так легко извлекать эти маленькие металлические кусочки, скользящие под пальцами – никак не ухватишь.
Первая пуля поддалась и зазвенела в вазочке, в которую я её кинул, предусмотрительно пододвинув к себе до начала операции.
В последующие десять минут за ней последовали её сестры-приятельницы.
На полу у ног собралась небольшая лужица крови. В вазочке её тоже хватало – пульки плавали, как вишни в коктейле.
– Перевязать-то меня сможешь? – обернулся я.
Девчонка была белая, как мел. Даже губы вон стали бескровными.
А глаза на этом белом полотне лица казались огромными и цветом в ночь.
– Ирис?..
– Не могу!
Она метнулась и выбежала.
Я мешать не стал. Пусть бежит. Надеюсь, случившееся послужит ей уроком, и она перестанет околачиваться около моей комнаты.
В принципе, большой нужны в перевязке и не было. Рана затянется не позднее, чем минут через пять.
Прибравшись, чтобы не шокировать вдруг зашедшую горничную, я отправился в ванную, где, не спеша, принял душ.
А когда вышел, услышал незатейливый мотивчик мобильника. Видимо, Ирис выронила его, пока я устраивал для неё бесплатные представления в педагогических целях.
Ну, или почти педагогических.
Намереваясь вернуть его красавице, я наклонился.
Взгляд с возмущением выхватил высвечивающееся имя Энджела Кинга.
Какого черта?!
Эти двое знакомы? Да Энджел ещё смеет названивать?!
Я в полной мере ощутил себя классическим старшим братом, который обнаруживает, что его сестрёнка встречается не с тем, с кем нужно.
Первым моим побуждением было ответить на вызов и послать Энджела куда подальше.
Но разум быстро взял вверх. Сделать нечто подобное всё равно что размахивать тряпкой перед носом у быка – сто процентное гарантированное нападение.
На таких, как этот тип, угрозы не действуют. Ну чего ему, в самом деле, бояться? Энджел ежедневно переживает то, что большинству людей разве в аду представляется.
Мобильник смолк, высветив аж четыре пропущенных вызова.
Можно было покопаться в телефоне в поисках дополнительной информации, но это было как-то ниже моего достоинства.
Одеваться было откровенно лень. Поэтому прямо так, как был, в шелковом халате, я и направился в сторону номера Ирис. По счастью, никто из посторонних мне по дороге не встретился.
Ирис открыла не сразу. Судя по выражению лица, она отнюдь не была рада снова меня видеть.
– Ну? Чего тебе? Обезболивающего нет.
– И не надо. Ты забыла это, – протянул я ей потерянный телефон.
– Спасибо, что принёс.
Поблагодарила она, намереваясь захлопнуть дверь у меня перед носом.
– Подожди!
«Что ещё?», – красноречиво говорил её взгляд.
– Я войду. Ненадолго.
Взгляд её скользнул по мне. Брови сошлись над переносицей, выражая откровенно недовольство. Но Ирис подвинулась, пропуская меня в уютную девичью комнатку и отступив на шаг, в ожидании скрестила руки на груди.
– Понимаю, что лезу не в своё дело, но что у тебя с Энджелом Кингом?
– Ты знаешь Энджела? – удивлённо вскинула она глаза.
Мне не понравился засветившийся в них огонёк.
– Знаю.
– Откуда?
– Встречал, пока шлялся, выражаясь твоим языком, ночами по улицам. Ты-то как с ним познакомилась?
– Вообще-то у тебя нет никаких прав задавать мне вопросы…
Я решительно перебил:
– Просто скажи. Так быстрее закончим разговор.
– Мы учимся вместе.
Что в этом веке за дурацкая манера сажать за одну парту мальчиков и девочек?!
Парней, вроде нас с Энджелом, к обычным людям вообще подпускать нельзя.
– Он тебе звонил, – сказал я. – Что-то мне подсказывает, что этот парень не домашку хотел узнать. Что у вас с ним?
– Не твоё дело!
– Моё.
– У тебя нет никакого права лезть в мою личную жизнь!
– Ирис!
Она так испуганно дёрнулась, будто я её ударить собрался.
Я продолжил уже спокойнее.
– Насколько далеко всё зашло?
– Кто ты такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?!
– Я понимаю, что ты меня не послушаешь, но я всё равно попытаюсь. Прошу тебя, не становись овцой, добровольно лезущей в пасть к волку. Догадываюсь, каким притягательным выглядит для тебя этот юноша. Огонь манит мотыльков, но судьба их незавидна. Ты сгоришь, а он назавтра о тебе и не вспомнит.
– Разбирайся лучше с Катрин, а ко мне не лезь. Сам-то ты чем лучше Энджела?
– Я не лучше. Я такой же, как он. Поэтому хорошо знаю, о чём говорю. Однако в отличие от Энджела у меня к Катрин серьёзные намерения. Так сложилась жизнь, наши с ней судьбы переплелись. Она для меня не эпизод и даже не глава в романе: она, ты, твоя мать – вы теперь моя семья. Другой семьи у меня нет. А семья – это то, что свято.
Нет, я не гарантирую, что жизнь со мной будет для Катрин раем. Скорее уверен в том, что не будет. Я не могу не причинять боли – не умею. Но я буду стараться. Я не брошу Катрин на второй день, не забуду её, выкинув из мыслей. Я готов нести ответственность за те отношения, которые нас свяжут, какими бы они не были.
Энджел этого тебе не предложит. Ты для него лишь игрушка. В лучшем случае он не станет тебя ломать, просто развлечётся – но это в лучшем случае.
Я знаю, что говорю, поверь. Слишком часто я точно так же относился к женщинам. И совесть меня не мучила. Я не обещал им ничего, кроме времяпровождения. Я никогда им не лгал. Их чувства были их проблемами.
Ирис, мы с тобой не очень ладим, и ты обо мне не слишком хорошего мнения. Не отрицаю, может быть, и заслуженно. Но обещай хотя бы подумать над тем, что я скажу? Энджел не даст тебе счастья. Как яд, он отравит твою душу, разобьёт твоё сердце.
– Ты не можешь этого знать, – покачала она головой.
Ну вот. Всё оказывается так плохо, как я и предполагал с первого взгляда. Ну почему женщины такие дурочки?
– Я это знаю, – с горечью сказал я. – Боюсь, очень скоро тебе тоже предстоит это узнать.
Уже положив руку на дверную ручку, добавил:
– Если тебе вдруг понадобится моя помощь, Ирис, ты можешь ко мне обратиться.
Обсуждать в принципе было больше и нечего.
Я вернулся в комнату в надежде хоть немного подремать. Времени на часах – девять. Занятий у Катрин сегодня до половины четвёртого. Можно сладко выспаться.
Кстати, странно, почему Ирис не в школе? Ладно, я не папочка и не мамочка, чтобы за её пропусками следить. К тому же в школе Энджел…
Сон был тяжёлым и почти не дал отдохновения. Встал я ещё с более тяжёлой головой, чем лёг.
За окном стояли густые тучи, грозящие очередным снегопадом или, хуже того, снегом с дождём. Из-за этой вечной мороси мало кто любит ноябрь. Потому что любить тут, собственно, нечего.
Небо клубилось, грозя в любое мгновение опуститься сверху туманом. Оно повисло на проводах, тяжёлое, беспросветно-серое. Одни слои серости, потемнее, наплывали на другие. Ветер налетал порывами, поднимая капли из луж, покрывая их рябью, словно царапинами.
Чтобы хоть немного развеять тоскливую атмосферу, я включил радио. Звуки ворвались канонадой, жесткие, ритмичные, быстрые. Но веселее от этого не стало.
Наконец я увидел Катрин.
Она вышла из университета в сопровождении другой девушки, но они, к моему облегчению, попрощались у входа на стоянку.
Я вышел из машины, чтобы встретить её.
– Привет.
Она кивнула в ответ и поспешно забралась в натопленный салон автомобиля.
– У тебя вошло в привычку меня встречать?
– А что мне ещё делать?
– Спасибо, – усмехнулась Катрин. – Очень мило с твоей стороны быстренько спустить меня с небес на землю. А то я уже, было, вообразила тебя героем романа.
Как всегда, между нами была какая-то неестественная натянутость. Мы оба пытались откреститься от неё, спрятаться за обилием мало значимых слов.
Но она всё равно просачивалась неприятным холодком.
– Ну что ж, чтобы не выходить из образа лирического героя я, наверное, должен преподнести тебе очередной подарок? Готова проехаться с ветерком?
– Не надо ветерка. Хотелось бы с комфортом и в безопасности, – отозвалась Катрин, пристёгиваясь.
– Желание леди закон для джентльмена.
Темнело быстро.
Загорались первые огни. Тусклые, мутные круги под фонарями расплывались над нашими головами в осенних сумерках.
– Куда меня везёшь? – поинтересовалась Катрин.
– В наш новый маленький домик. Наш при условии, если он тебе понравится.
– Шутишь? – изумилась она.
– Серьёзен, как удав, намерявшийся пообедать.
Через четверть часа мы въехали на дорогу, ведущую к будущему семейному гнёздышку.
Откровенно говоря, я побаивался реакции Катрин.
– Маленький домик?.. – похлопала она ресницами, на краткий момент вызывая в памяти образ своей кузины. – Это – маленький домик? Ты серьёзно? Маленький?..
– Ну, я вырос и жил в Кристалл-холле, поэтому с определениями габаритов у меня иногда возникают проблемы. Не говори ничего плохого по крайней мере до того момента, как не войдём внутрь.
В доме было два этажа. Его обегала веранда, прячущаяся под навесом, что поддерживали белоснежные дорические колоны.
Выкрашенный в приятный для глаза бежевый цвет, покрытый коричневой черепицей, дом выглядел лёгким, как корабль под поднятыми парусами и теплым, словно давно растопленный камин.
– Добро пожаловать, моя госпожа, в ваши новые владения, – распахнул я дверь перед Катрин.
_________________

 » Глава 8. Новый дом

Катрин оглядывалась с непосредственностью ребёнка, попавшего в Диснейленд. Скорее с любопытством, чем с восторгом, бродила она по комнатам.
– Это же настоящий дворец! – прошептала она. – Кристалл-холл в миниатюре.
– Так и было задумано. Тебе нравится?
– Нравится.
Но в глазах её застыл скорее испуг, чем восторг.
– Что не так? – взял я её за руку.
Ладошка была холодная, совсем иззябшая.
– Нет-нет! Здесь чудесно…
– Катрин, просто скажи, что тебя смущает и мы это исправим. Не нужно молчать. Я могу очень многое, но читать мысли не умею, ведь я не волшебник.
– Размеры, – прошептала она. – Дом такой огромный, что в нём просто теряешься. Не могу представить, что это и в самом деле наш дом.
– Не переживай. Когда мы здесь поселимся, наймём прислугу, заведём питомцев – дом оживёт и уже не будет казаться таким пустым. Без людей любые стены лишь стены. А человеческое тепло, смех, воспоминания превращает строение в уютное жилище. Пойдём в гостиную? Ты наверняка проголодалась?
– В самом деле хочу есть, – согласилась Катрин, следуя за мной. – Как тут красиво! – восхитилась она, когда мы вошли в гостиную.
В глазах её наконец-то появился тот огонёк, что я мечтал увидеть.
Она прошла на середину комнаты, занятую двумя диванами, огораживающими журнальный столик от остального пространства.
Сами собой, словно по волшебству, засветились на стенах бра, эмитирующие свечи в канделябрах. Свет заискрился, преломляясь в хрустальных подвесках.
– Всё это действительно наше? – развела она руками.
– На самом деле по-настоящему всё здесь только твоё. Документы составлены на имя Катрин Кловис.
Катрин обхватила себя руками.
– А откуда здесь еда?
– Заказал в ресторане. Ну что? Отметим? Приобретение новой недвижимости отличный повод выпить.
Катрин присела на краешек дивана, проведя рукой по его поверхности.
Жест лёгкий, выполненный машинально, но в моём воображении отчего-то интимный.
Мне представилось, что она так же легко, едва касаясь, проводит пальчиками по моей груди…
– Не знаю, какие вина ты предпочитаешь, – сказал я внезапно севшим голосом. – Рискнул взять «Боллинжер».
Её смех был тихим и немного робким, словно Катрин боялась разбудить дремавшее в доме эхо.
– Я совершенно не разбираюсь в спиртном. Для меня все шампанское на один вкус.
– Что ж, за новый дом? И новую жизнь, – добавил я.
Когда фужеры соприкоснулись, раздался лёгкий звон.
Катрин сделала несколько глотков и поставила бокал на стол.
– Не хватает музыки, – заметил я. – Как думаешь, куда в этой комнате будет лучше поставить рояль?
– Рояль?
– Ну да, рояль. Если бы он был здесь, я бы рискнул сыграть что-нибудь романтическое. «Лунная соната» вполне сгодилась бы, как думаешь?
Катрин напоминала мне испуганного оленёнка, к которому приходилось осторожно подкрадываться. Одно неловкое движение, и он рванёт в свои лесные пущи и пиши пропало.
Как моллюск в раковине. Все мои попытки пробиться через зону отчуждения, которой она себя окружила, терпели фиаско.
И не из-за того, что она враждебно или неприязненно ко мне относилась. Вовсе нет. Катрин просто отчего-то поминутно смущалась. Даже в начале нашего знакомства она вела себя куда более непринуждённо.
– Но рояля у нас нет, – с улыбкой продолжал я. – Зато есть музыкальный центр и диски. Сейчас выберу симпатичную мелодию.
Я отдал предпочтение лирической композиции, ведущую партию в которой исполняли скрипки.
– Потанцуй со мной, Катрин?
– Я не умею…
– Танцуй, как можешь, здесь нет строгих ценителей. Только ты и я.
Её пальчики вновь оказались в моей руке и, притянув её к себе, я обнял мягкий, теплый стан, окунаясь в лёгкий флёр духов, окружающих её горьковатым прохладным облаком.
– Я никогда не танцевала.
– Это не страшно, – поспешил заверить я её.
Как ни странно, её неопытность и робость, готовность отпрянуть в любой момент, затаённая нежность, что ей не удавалось скрыть за своим отстранённо-холодным видом, заводили меня куда сильнее, чем любые искусственные ужимки опытных дам. Необходимость держать свои чувства в узде только обостряла чувства. Правда говорят – запретный плод сладок.
– Видишь? У тебя неплохо получается.
Она робко кивнула.
Не удержавшись, я притянул её к себе и поцеловал.
Губы были чуть прохладными и хранили аромат фруктового блеска, который Катрин использовала вместо помады.
Её тело было лёгким, хрупким, податливым. Я чувствовал себя так, словно держал в объятиях сильфиду или ангела. Одно неверное движение, и она рассыплется блестками, оставив по себе лишь горький осадок сожаления о невозможном счастье.
Хотелось пить аромат её невинности, омываться светом, освобождаясь от всего того, что налипло на душу.
Через мои объятия прошло столько женщин, но впервые я испытал чувство, будто держу в своих руках Психею – тонкую, неуловимую, трепетную.
Облечь душу в плоть и удержать её, опутав ласками, точно сетью! Не дать ускользнуть, спрятаться, огородить себя от того огня, в который я пытаюсь её увлечь.
Нежная кожа Катрин сводила с ума – или по-настоящему впервые приводила в разум?
Её губы, дрожащие, молившие то ли о продолжении, то ли о том, чтобы я немедленно прекратил свой натиск, были как тугие бутоны цветка, теплые, ароматные, влажные.
А стан, гибкий, как у змеи, в одно мгновение льнувший, как лиана к древесному стволу, в другое ускользающий, мне хотелось обнимать вечно.
Я чувствовал прикосновение её, наконец-то согревшихся ладошек к своей груди, биение сердца, трепет, зарождающийся в её теле.
Не знаю, сколько мы так стояли посредине комнаты и упоённо целовались, пока её голос не отрезвил, окликнув:
– Альберт?..
В прозрачных глазах Катрин читалась мольба:
– Отпусти меня. Я не готова идти дальше.
Я покорно разжал руки. Её воля. Нам некуда торопиться.
Пламя играло, переливаясь, на её платиновых волосах. Они были точно золотое руно – сокровище, которое неустанно сторожил Минотавр.
– Зачем ты это делаешь?
От неожиданной горечи, прозвучавшей в её голосе, я даже растерялся.
– Ты о поцелуе?
Она нетерпеливо тряхнула головой:
– Ты играешь со мной, как кошка с мышкой! Зачем? Я не железная!
– Ты сейчас вообще о чём?..
– Я понимаю, что кроме денег, тебя ничто во мне интересовать не может. Я – обыкновенная. Даже более, чем обыкновенная. Таких, как я – тысячи и даже миллионы. Я не сексапильная, не стервозная, совсем не из тех, кто всегда на коне в первом ряду. В толпе меня и не заметишь.
А ты? Ты – это ты! Звездный мальчик. Аристократичный, стильный, умеющий всё и вся. Разобраться в новом механизме, который видишь впервые в жизни, – пожалуйста! Сесть за руль автомобиля и с ходу поехать, не нарушая правил – легко. Пятизначное число поделить на двузначного быстрее калькулятора – да не вопрос. Ты играешь на рояле, танцуешь, умеешь безупречно подобрать интерьер, костюм…
– А ещё я хорошо рисую, говорю на пяти языках, прекрасный фехтовальщик, наездник и пловец. Что из этого? Хоть убей, не понимаю, как всё это может повлиять на наши отношения?
– Я тебе не пара.
– С чего ты взяла? С того, что у тебя с математикой и лингвисткой не лады? Может быть, для претенденток на руку и сердце конкурс аттестатов устроить? Катрин, ты сама-то хоть понимаешь, что несёшь бред?
– Это не бред. Рядом с тобой я чувствую себя маленькой, незначительной…
– Ну так перестань чувствовать себя такой и давай двигаться дальше! – не сдержавшись, повысил я голос. – С тем, как ты себя чувствуешь я мало что могу поделать, правда?
– Нет, не правда! Я бы чувствовала себя лучше если бы не твои Амары и Астории! Ты, не скрываясь, демонстрируешь мне своих подружек, не таясь, гуляешь по ночам, а потом…
Она села в кресло, сцепив в замок руки:
– Альберт, я уже говорила и повторюсь ещё раз: мне не нужны деньги Элленджайтов. Я добровольно отдам их тебе. Я жила и смогу прожить дальше без всего этого, – она обвела рукой комнату. – Я не передумаю. Не нужно играть в эти игры с обольщением и разбивать мне сердце.
– А если я не играю? Если всё всерьёз? Такой мысли ты не допускаешь? Ты нужна мне, Катрин. Сама по себе, без всяких денег. Ты вернула меня к жизни, защищала, наставляла, помогала. Ты так щедро даришь всё, что имеешь и ничего не требуешь взамен. К тому же ты красива, женственна, добра. Так почему я не могу хотеть тебя?
Мой голос тёк ей прямо в маленькие, похожие на раковины, ушки и её одеревенелое тело оживало под моими руками.
– Смотри, какой снег повалил?
Неподалеку от окон стоял фонарь и снежинки в его свете выглядели огромной стаей жирных мух.
На белых занавесках они смотрелись черными пятнами.
Катрин обернулась. Глаза её подозрительно блестели, словно от слёз:
– Здесь уютно, тепло и красиво и кажется сбываются все мечты. Сказочное богатство, сказочный мальчик – сказка наяву. Но однажды окно распахнётся. Вместе со снежным вихрем ворвётся злая Снежная Королева и похитит тебя у меня. Если я позволю себе к тебе привязаться, мне будет очень больно.
– Катрин, – я старался ласками выказать переполнявшую меня нежность, которую не мог передать словами. – В моём мире будет только одна королева – ты. Всё остальное ничего не значит. И кстати, моё сердце не вещь, которую можно похитить без моего ведома.
– Твое сердце не вещь, Альберт. Но просто однажды ты придёшь туда, где оно всегда было. И забудешь меня.
Она смотрела на меня как-то странно.
Будто хотела о чём-то сказать.
– Ты говоришь загадками.
– Я знаю об отношениях с твоей сестрой. Я читала дневник.
Я почувствовала себя так, словно на меня вылили ушат холодной воды.
– Это было очень давно, Катрин, – медленно проговорил я. – Та история давно закончилась. Я не знаю, какая сила помогла мне очутиться здесь, рядом с тобой. Иногда мне кажется, что в том, своём мире, я не дождался нашей встречи и высшие силы подарили мне её здесь. Может быть это иллюзия, но мне кажется, что именно твоя любовь, как путеводная звезда, вернула мою душу на землю. Я пришёл на твой зов. Я здесь из-за тебя и для тебя. Если же тебе это ненужно, рано или поздно весь мой мир разлетится на части и меня снова не станет. Так что не отталкивай меня, если я хоть что-то для тебя значу. Если пока ты не готова переступать какие-то барьеры внутри себя – я подожду. Но не говори мне «нет».
– Это как в романе, – слабо улыбнулась она, на этот раз не сопротивляясь моим объятиям. – Твои слова звучат так красиво, будто песня. Если бы ты знал, как хочется им верить!
– Так поверь. Я не лгу.
Сначала встретились наши взгляды, потому руки, а потом снова – губы.
Как сладко было пить мёд желаний, слизывая его с губ, которых до тебя не касался никто.
Моя! Вся – моя.
Её губы не произносили чужих имён, её сердце не замирало при виде других образов, её лоно не трепетало ни под чьими пальцами. Страна страсти была Катрин неведома.
Я готов был показать ей так хорошо знакомые мне тропы, ведущие на вершины сладострастия – иногда прямые, иногда извилистые, трудные, даже опасные.
Я готов был с радостью поддержать её на тугих горячих волнах страсти, разделив на двоих головокружительный полёт.
Я был готов.
Она – ещё нет.
Моя трепетная лань…
Скоро, очень скоро мы будем вместе по-настоящему. В нашем новом доме. В этом новом мире.
Ты и я.
Возвращались мы молча, но теперь атмосфера была иной. Барьеры, которые чувствовались между нами так долго, рухнули. Нам вместе было легко и радостно.
Однако по возвращению меня ждал пренеприятнейший сюрприз.
Я не сразу заметил присутствие гостя в комнате, паря в облаках нечаянно обретённой влюблённости.
И только когда щелкнул выключатель, круг света высветил фигуру, уютно развалившуюся в кресле, я понял, что в комнате не один.
Черные глаза глянули на меня из-под копны золотых волос.
– Привет, Альберт. Я тебя заждался.
– Не знал, что у меня гости, – со злым сарказмом протянул я, когда первый шок прошёл. – Непременно бы поторопился. Хотя бы для того, чтобы вышвырнуть тебя отсюда. Что ты здесь делаешь? Как посмел войти?
Энджел усмехнулся и, поднявшись, неторопливо приблизился, облизывая кроваво-алые губы кончиком розового языка.
– Какой ты неласковый, друг мой.
– Мы не друзья. И ты осуществил несанкционированное вторжение на территорию частной собственности. Это уголовно наказуемое деяние.
Мягкий смешок послужил мне ответом:
– Повтори, милый! Так красиво звучит – как музыка. Ты не злись.
Знаю я этот тон, знаю. Сколько раз вёл себя похожим образом, играя в обольщение с намеченной жертвой.
Только сейчас мне не до игр.
Я всё ещё нес в себе свет того чистого чувства, что пробудила во мне Катрин.
Я боялся расплескать его, словно ценный дар.
– Энджел, я не шучу. Уходи. Тебе здесь не рады.
Он продолжал глядеть на меня смеющимися глазами:
– И что? Вызовешь полицию?
Не вызову, конечно. И он это знает не хуже меня.
– Что ты хочешь?
– Тебя, милый, – с придыханием ответил он. – В прошлую нашу встречу ты сбежал так быстро. Мы не успели сойтись ближе… настолько близко, как бы мне хотелось.
– А без меня в твоей коллекции никак?
Красивый паршивец. И дело своё знает. Весь пропитан вожделением, насквозь.
Глядя на него так и хочется ломать, крушить, выпуская наружу ярость и желание. Заломить эти красивые руки, сцепив их замком над его головой, запрокинуть белую шею и жалить это худое, жилистое тело поцелуями, вычерчивая на нём кровоточащие дорожки, слизывая кровь языком, дразня раны.
Входить в это тело, вонзаясь жестоко, беспощадно и глубоко до тех пор, пока Энджел не начнёт кричать от боли, извиваться от желания и содрогаться от того и другого.
Словно прочтя по моим глазам мои мысли, Энджел придвинулся ближе, желанный, горячий и чертовски красивый.
– Как же без тебя, Альберт? Ты такой ценный трофей, – его голос туманил мне голову.
Я подумал о Катрин, находящейся в нескольких метрах отсюда.
О тех обещаниях, что давал ей.
«Вас пока ещё ничего не связывает. Она сама не приняла твоих предложений. Так что пользуйся подвернувшимся случаем. Ты же хочешь этого», – шептал внутри меня искушающий голос, удивительно похожий на голос Ральфа.
– Ты же хочешь этого, – прошептал Энджел.
– Ты пришёл только за сексом? – отодвинулся я от него, тем самым давая понять, что предложением если и заинтересован, то воспользоваться не спешу. – Или есть другие причины?
– Зануда ты, – тряхнул он золотистой головой. – Но знаешь? Ты прав. Одного вожделения недостаточно, чтобы заставить меня тащиться через заснеженный город.
Патока из его голоса потихоньку утекала. В нём зазвучали угрожающие нотки, словно у тигра, который пока ещё мурчит, но где-то в груди у него уже зарождается рык.
– Мне рассказали, что вчера вечером, как раз точнёхонько перед тем, как состоялось наше знаменательное, романтичное знакомство, ты положил шестерых моих людей?
– Я положил? Твои идиоты перестреляли друг друга без моей помощи. И пальцем шевельнуть не пришлось. Нужно тщательнее подбирать людей для… ну, не знаю, для чего ты их там подбираешь. Эмблемки со Скорпионами у вас красивые. Но, кроме эффекта, нужно что-то ещё.
– Будешь меня учить?
– Только если очень попросишь.
– Ты перешёл мне дорогу, Альберт. А я такого не прощаю.
– Остановись до того, как начнёшь мне угрожать. Так будет лучше для всех, поверь.
– Если бы мы занялись любовью до угроз дело не дошло бы, милый, – пожал он плечами. – А так ты обидел меня вдвойне – и словами, и действиями.
– Уж как-нибудь снеси обиду. Или ты теперь, как та глупая курица, Амара, будешь повсюду за мной таскаться и требовать большой и чистой любви?
– Так много мне не надо. Всё, чего я хочу – это капельку секса.
– В другой раз, милый.
Энджел ответил не менее сладкой и не менее паскудной улыбочкой:
– Как скажешь, милый.
Он направился к двери и как бы промежду прочим бросил через плечо:
– Кстати, передавай привет Ирис. Она сегодня так и не пришла в школу? Надеюсь, здорова?
Я почувствовал, как во мне поднимается плохо контролируемая ярость.
– Оставь девчонку в покое. Она же ещё младенец. Не будь козлом.
Чёрные глаза Энджела вспыхнули адским огнём:
– Младенцы – они самые вкусные, милый. Не говори, что этого не знал, да? Но я, так и быть, не стану ею лакомиться. Пока. Давай заключим сделку, солнышко? Даю тебе слово и пальцем не притронуться к этой хорошенькой гусыне при одном условии – я получу тебя. Не в качестве раба в ошейнике или покорной игрушки – просто мы будем вместе. Раз или два.
В глянцевых глазах Энджела плясали бесята:
– Раз тебе так необходимо одеться в белый плащ – дарю, милый. Прекрасный предлог. Ты же не просто будешь со мной трахаться, ты будешь спасать прекрасную деву из когтей чудовища, принося ему в жертву свою честь. И все останутся довольны, гарантирую, – подмигнул он.
– Иди к черту.
– Ладно. Пока я метнусь, ты тут подумай над моим предложением. Хорошенько подумай, милый. Время – до будущей встречи. Впрочем, если ты откажешься, я всё равно в накладе не останусь. Фиалка такая хорошенькая – лакомый кусочек. И как её старшая сестрица, наверняка ещё девственница. Ням-ням! Кстати, ты оценил мою деликатность, лунный принц? Я ведь нацеливаюсь на бесприданницу, оставляя тебе денежный мешок.
Вот поганец!
_________________

Екатерина, спасибо за продолжение!
___________________________________

Екатерина,спасибо за продолжение!

Пожалуйста! Рада, что вы остаётесь со мной и моей историей. Вот следующий кусочек
_________________

 » Глава 9. Братья

Визит Энджела заставил меня серьёзно задуматься о том, о чём до сих пор думать избегал.
Правда в том, что я продолжал день за днём вести себя так, будто бы всё ещё был частью всесильного клана Элленджайтов. В то время как я больше не один из – я просто один.
Нет былых связей, нет всемогущих родственников, нет разветвлённой сети юристов, шпионов, охраны. Нет даже лакеев и горничных!
Империя Элленджайтов пала. Остались жалкие осколки и мутанты, мнящие себя королями.
Впрочем, почему – мнящие? Что я знаю об этих людях? Что я знаю теперь о городе, который когда-то принадлежал нам?
Что я знаю о Кингах?
Ответ очевиден: ничего.
Этот недочёт стоило исправить как можно скорее.
Утром я созвонился с Линдой, назначив ей встречу.
Наш адвокат, как всегда была безупречна вежлива, но не составляло труда понять, что она предпочла бы увидеть меня, когда рак на горе свиснет.
– Доброе утро, мистер Элленджайт. Как понимаю, опять за наличностью? У вас несомненный талант сорить деньгами.
При каждой нашей встрече Линда вела себя так, что и без слов становилось ясно – она считает меня бессовестным Альфонсом, наживающимся на несчастной доверчивости Катрин.
– Возможно, вам стоит умерить аппетиты, сударь? Вы хоть отдаете себе отчет в том, что за несколько месяцев умудрились потратить целое состояние?
– Не преувеличивайте, мисс Филт. В любом случае я в праве тратить собственные деньги по своему усмотрению. Вас это не должно волновать.
– Ваши деньги?
– Чёрт возьми, Линда! – не сдержался я. – К чему эти разговоры? Утомляет уже! Ты прекрасно знаешь, что легендарное состояние Элленджайтов принадлежит мне. Катрин числится его владелицей лишь по недоразумению. За то время, когда деньгами не пользовались, счёт должен был вырасти (да и вырос!) до космических высот. Те проценты, что я позволил себе потратить, никак на картину не влияют.
Ну а теперь с твоего позволения перейдём к делу. К следующей пятнице предоставишь мне отчёт о человеке по имени Рэй Кинг. Меня интересует всё, что сумеешь накопать – информацию о его семье, вкусах, пристрастиях. Но самое главное – источники его дохода. Почти не сомневаюсь, мы столкнёмся с накротрафиками, торговлей оружием и человеческим телом…
– Работорговля? – ужаснулась Линда. – В наше время?!
– Я имел в виду бордели, – пояснил я. – Думаю, именно бизнес в Астории помогает Кингу отмывать деньги. Постарайся выяснить, через какие банки он структурирует капитал. Там наверняка имеет место смешивание и фальшивые счета.
На красивое лицо Линды легла тень сомнения, я бы даже сказал, страха:
– Связываться с Рэем Кингом плохая идея...
– Я не прошу тебя с ним связываться. Я прошу найти людей, готовых предоставить информацию. В средствах не ограничиваю. Главное, чтобы дело было сделано.
Мой план был до безобразия прост. Поскольку все финансовые ниточки так или иначе тянуться к общей финансовой пирамиде, то узнав, по каким проводкам бежит финансовый ток, заблокировать его будет неcложно.
Если я что-то и успел понять в мире бизнеса, так это то, что финансовая удавка самая надежная. Ну, а если она не поможет – изобретём финансовый капкан.
Нет, я не собирался нападать первым или загонять Кинга в угол. Мне не нужен был Эллиндж – пусть Кинг пока царствует.
Но если он осмелится скалить зубы получит хорошую зуботычину.
***
По дороге от Линды я зашёл в ювелирный, решив приглядеть обручальное кольцо для Катрин.
Мне не хотелось торопиться с браком, равно, как и торопить мою будущую невесту, но получить доступ к счетам я мог только одним единственным способом. А без доступа к активам нет возможности контролировать хоть что-нибудь.
В моё время делами занимался дядя Ричард. Остальные помогали по мере сил, но главная ответственность за благополучие фамильного состояния лежала на нём.
Мы, глупцы, тогда совершенно не ценили того, что имели: возможность жить беззаботно и безответственно, ни о чём не беспокоясь.
И теперь в душе было откровенно страшно – моих знаний и в 19 веке могло оказаться недостаточно, а уж в новое время…
– Чего желаете?
Обратился ко мне услужливый до вертлявости продавец, отвлекая от мрачных мыслей.
– Кольцо, – озвучил я очевидное. – Этот ряд демонстрировать не стоит. Мне нужно дорогое. Самое лучшее.
– Понял.
Ох! В двадцать первом веке со вкусом прямо беда.
Возможно, в понятии продавца это действительно был высший шик: кольцо с одиннадцатью бриллиантами в 0,03 карата, два аметиста, цитрин, гранат и, насколько могу судить, хризолит. Всё соединено в броскую, причудливую мозаику, блестящую, как рождественская елка в новогоднюю ночь.
– Это, пожалуй, слишком.
Я остановил выбор на кольце с 95 бриллиантами в 0, 24 карата из розового золота.
Богато, неброско, изыскано и должно быть удобно.
Продавец остался доволен сделкой. Я – тоже. С тем и распрощались.
– Альберт?
Обернувшись, я со смешенным чувством увидел Ливиана.
Скользнув взглядом по вывеске над магазином, он дружелюбно усмехнулся:
– Жениться надумал? Или погреться заходил?
Я многозначительно пожал плечами.
– Серьёзно?.. В твои-то годы? Не рано ты себя хоронишь?
– Я старше чем выгляжу. В общем, достаточно стар для того, чтобы понять – некоторые вещи лучше делать сразу, не откладывая в долгий ящик.
Темные тени, окаймляющие выразительные глаза Ливиана, залегли гуще.
То ли я успел забыть, как он выглядит, то ли искусственное освещение в Астории не так беспощадно выставляло бледность и худобу, как солнце, но Ливиан выглядел плохо.
– Куда идёшь? – поинтересовался я.
– Домой.
– Сильно торопишься?
– Не особо.
– Прогуляемся немного?
– Хорошая идея. Расскажешь о счастливице, которой повезло стать твоей невестой?
Мы пошли рядом, плечом к плечу, будто старые друзья.
Признаться, мне не хватало этого чувства локтя – не хватало своих.
Я бы с радостью принял всех этих Кингов, выделив каждому по состоянию, лишь бы вернуть хотя бы призрак семьи – той, что была у меня раньше.
И кстати, почему бы мне этого не сделать? Так будет гораздо правильнее, чем объявлять друг другу кровавую вендетту.
Сбившись с шага, Ливиан неожиданно стал оседать на мостовую. Я едва успел подхватить его.
– Ты что?
– Всё в порядке, – покачал он головой. – Сейчас пройдёт.
Люди уже начали оборачиваться в нашу сторону.
Не удивительно. У нас у обоих броская внешность и слишком дорогая для этого района одежда, а тут ещё Ливиану пришла охота эффектно потерять сознание!
Аккуратно поддерживая его под локоть, я свернул на улочку, показавшуюся достаточно глухой, чтобы укрыть от любопытных глаз. С одной стороны нас закрывала стена многоэтажки, с другой – густо разросшиеся, заснеженные ветки.
Привалившись к стене, откинув голову, Ливиан глядел в небо, стараясь справиться с внезапным приступом острой боли.
– Могу помочь, – шепнул я.
Глаза Ливиана сощурились:
– Хочешь поделиться кровью? Что ж? Глупо было бы с моей стороны отказываться.
Губы у Ливиана были холодными, словно застывшими.
Дышал он часто, поверхностно.
Моё неудержимое любопытство так и подначивало узнать, насколько ему плохо. Ну, если сравнивать, например, с Энджелом?
– Что ты делаешь? – тихо прошептал Ливиан, когда мои руки скользнули под его рубашку.
К сожалению, без прямого контакт удовлетворить моё любопытство не получалось. К счастью достаточно оказалось простого прикосновения. Ничего большего.
Ощущения его боли вызвали у меня кровотечение без каких-либо дополнительных ухищрений. Кровь полилась тёплым потоком.
– Ах вы бесстыдники! Совсем совесть потеряли! Как вас только земля носить! Срамота одна! Тут дети ходють, а они!… Бог мой! Да один из вас ещё и не девка?!
Схватилась за сердце старушка, отважно взявшая на себя функцию местной полиции нравов.
– Караул! Разбой!
Бабка попалась голосистая, задорная, с девичьим блеском в глазах.
Отирая тыльной стороны ладони алые капли с губ, Ливиан глянул на неё исподлобья своим фирменным волчьим взглядом:
– Шла бы ты бабуля… от греха подальше.
Бабка попалась сметливая. Шустро заковыляла к ограде, оставляя на белом, рыхлом, только что нападавшем снегу маленькие, как у девочки, следы.
Даже шапочка на её голове излучала неодобрение и порицание.
– Ты её напугал, – вздохнул я.
– Ты-то у нас добрый. Вот мне и пришлось…
С этими словами Ливиан вновь привлёк меня к себе.
Я не сопротивлялся.
Ему это было надо. Ему нужна была моя кровь, как в прошлый раз мне – его.
– Мальчики?
Это явно уже не сбежавшая старушка.
Кольцо рук Ливиана вновь распалось:
– Братец? – фыркнул он.
– Энджел?! – не удержался я от восклицания. – Что же это такое?! Ты что?! Следишь за мной?
– Слежу. Но увы, не за тобой, красавчик.
– Кровная связь ведёт как компас? – попытался съязвить я.
– Возможно, – невозмутимо пожал он плечами в ответ. – Однако я предпочитаю доверять спутниковой. Сто процентов надёжней любого гадания на кофейной гуще. Представляешь, сладкий, моё разочарование? Ты вчера не оставил мне надежды, а сегодня я нахожу тебя в объятиях моего неверного братца. Что же вы со мной делаете? Вы разбиваете мне сердце!
– Прекрати нести бред, – огрызнулся Ливиан. – Зачем явился, Энж?
– Отец велел привезти тебя на ужин.
– Для чего?
– Понятия не имею. Он со мной не делился. Но наверняка расскажет тебе.
– А меня твой отец не приглашал? – напомнил я о себе.
– Хочешь в гости, Элленджайт?
– Хочу. Круг знакомых у меня не широкий. Каждый на счету. А с вами гарантировано скучно не будет.
– Это уж точно! Что ж? Отец тебя, конечно, не приглашал, но это можно исправить. Я приглашу тебя сам.
– Я бы на твоём месте не спешил принимать приглашение, – подняв воротник, зябко поежился Ливиан. – Держался бы от всего этого дерьма подальше.
– Ты же не станешь слушать этого зануду, Элленджайт? – тряхнул золотыми кудрями Энджел. – Он и сам-то никогда не следует своим разумным советам. Ты уже вляпался в наш милый семейный гадюшик. Какой смысл идти на попятную?
Риск, тайна, приключения – кто устоит перед этим?
– Поехали, – согласился я.
– Чужие машины на территорию не пропускают, – предупредил Энджел. – Так что добро пожаловать в нашу.
– Каким образом, по-твоему, я попаду назад?
– Откровенно говоря, меня это мало волнует. Если будешь хорошим мальчиком, я, возможно, отвезу тебя сам.
– Хватит трепаться, Эндж. Садись уже в машину, – сказал Ливиан.
Манера вождения у Энджела была такой же сумбурной, как и его характер. Машина двигалась рывками. Её заносило на поворотах и ухабах.
Вслед нам неслись гудки и сигналы.
– Если ты не сбавишь скорость, нам сядут на хвост легавые, – предупредил Ливиан.
Полицейские не представлялись для нас большой угрозой. С ними всегда можно договориться – угрозой, взяткой, внушением, наконец. Но большинство людей не так живучи, как мы.
– Сбавь скорость, – сказал я.
– Что, прости? – с издёвкой протянул Энджел. – Что ты сказал?
– Я. Сказал. Сбавь. Скорость.
– Или?..
– Или из-за нас может случиться авария.
– Ужасно! Как я буду жить с таким пятном на совести? Расслабься, Элленджайт! Если из-за нас кто-то в кого-то врежется, окажем первую помощь лично. Счастливцы ещё и кайф получат. Хотя… никто ни в кого не врежется. Даю тебе слово.
Улицы города остались позади.
Мы въехали в промышленную зону.
По крайней мере местность весьма её напоминала. Именно такими тюрьмы и радиоактивные участки показывали в современном фильмах, сфабрикованных в долине грёз: бетонка, ворота, колючая проволока, рабица, металлические ворота, разъезжающиеся в сторону.
– Добро пожаловать в Логово Скорпиона, – театрально приветствовал Энджел.
– Кажется у отца гости? – сощурился Ливиан.
У входя в бункер стоял большой черный внедорожник, забрызганный грязью по самую крышу.
– Вот черт! – присвистнул Энджел.
– Я же говорил, не следует его тащить сюда! – прорычал Ливиан.
Энджел ничего не ответил.
– Что-то не так? – полюбопытствовал я.
Ливиан поморщился:
– Тебе повезло встрять в наши внутренние разборки и не факт, что Кинг даст тебе уйти живым.
– Не сгущай краски, – фыркнул Энджел. – Этого парня пришить не легче, чем тебя или меня, а значит, папочка дважды подумает, прежде чем это делать. В любом случае не знаю, как вы, а я стоять на морозе не намерен.
Мы вошли внутрь бетонно-металлических построек и начали длинный спуск.
Пока ноги мои пересчитывали ступени, меня не оставляло чувство, будто я и в самом деле провалился я змеиную яму.
Ядовитую.
Полную зла.
_________________

 » Глава 10. Логово Скорпиона

Освещение было тусклым. Свет рассеиваясь, едва пробивался к лицам, делая их серыми, плоскими.
Помещение изнутри напоминало ангар. Многоярусное строение оплело со всех сторон длинными, металлическими лестницами, разрезающими пространство острыми, как лезвие, ступеньками.
С каждого этажа в неизвестный полумрак убегали коридоры. Каждый шаг, отдаваясь, множился гулким эхом. Лестницы, побеспокоенные шагами, вздрагивая, возмущено тряслись.
На дне унылого, метало-бетонного колодца, как на седьмом кругу Ада, невыразительными муравьями мельтешили человеческие фигурки.
Хотя нет, мельтешили – громко сказано. Скорее застыли, как на стоп-кадре.
Рэй возвышался над согбенной фигурой, а по бокам держимордами сторожили его мрачные подручные, затянутые в кожу. С ног до головы они были обвешены оружием, как в дешёвом боевике.
Мужчину сильно избили. Лицо его начало заплывать синяками. Из рассеченной губы текла кровь. Под носом она даже уже успела запечься корочкой.
– Я рассказал всё, что знаю! Клянусь! – жалобно прогнусавила жертва.
– Это прискорбно, – уронил Кинг, лениво растягивая слова.
С первого взгляда на него угадывалась фамильная страсть Элленджайтов к театральным эффектам.
Иначе, зачем было надевать на это прискорбное мероприятие белоснежную рубашку? Впрочем, белоснежной она была лишь поначалу. Грязь любого рода имеет тенденцию оставлять после себя следы.
Закатанные рукава открывали любопытному взгляду мускулистые, жилистые руки. Пальцы, на вид столь музыкальные, что ими лишь Шопена и играть, оказались сбиты в кровь, и, судя по тому, что ссадины на них ещё не успели затянуться, сбиты совсем недавно.
– Это весьма прискорбно, потому что, если это правда, ты мне больше не нужен.
С этими словами Рэй ребром ладони, молниеносным движением, которое я не успел отследить – движением, напоминающим бросок кобры, – ударил несчастного по шее, вбивая ему кадык в глотку.
Захрипев и закатив глаза, мужчина повалился на пол, несколько раз дёрнулся в судорогах и затих.
Ошибиться было невозможно – он был мёртв.
Судя по тому, как остальные отводили глаза, им это тоже не понравилось. Но потрясённым, в отличии от меня, никто не выглядел.
То, с какой скоростью, с каким умением и мастерством Рэй это сделал, говорило о его обширной практике на поприще убийцы. Но больше всего меня потрясло абсолютное пренебрежение к человеческой жизни. Он вёл себя так, будто только что комара пришлёпнул.
– Вы вернулись? – обернулся он к Энджелу и Ливиану. – Альберт?.. – нахмурился он при виде меня.
Его и без того резкие черты сделались ещё строже.
– Что ты здесь делаешь?
– Да вот подумал, что присутствие Элленджайта скрасит сегодняшний мрачный вечер, – развёл руками Энджел. – Разве ты не рад тому, что новый любовник и, возможно, ещё один любимый сын, будет вместе с нами?
– Совсем спятил? – гневно сошлись над переносицей тёмные брови Рэя. – Повсюду ищейки Сангрэ, а ты тащишь к нам в дом всякую шушару?
Как любезно!
Шушерой меня ещё никто и никогда не называл.
– Я не верю, что Альберт может быть пешкой Кровавого Барона, – встрял в беседу Ливиан. – С таким же успехом ты можешь подозревать любого из нас.
– Кто сказал, что не подозреваю? – фыркнул Рэй.
– Не знаю я, кто такой Кровавый Барон, – за себя я всегда говорю сам. – За ужином расскажете о нём? – усмехнулся я в гневное лицо Рэя.
– Возможно, – протянул он, окидывая меня задумчивым взглядом. – Что ж? Идёмте. Виола и Сандра уже, наверняка, заждались.
– Кто такие Виола и Сандра? – шёпотом поинтересовался я у Ливиана по пути.
– Сандра – дочь Рэя, – прозвучало пояснение, – они близнецы с Энджелом. Виола их мать. И, по совместительству, сестра-близнец Рэя.
На губах Ливиана заиграла странная усмешка – то ли горечь, то ли презрение, то ли насмешка. Скорее всего понемногу.
Не сдержавшись, я присвистнул:
– Ничего себе!
Рэй Кинг не уставал удивлять. И ни одно из этих удивлений не было приятным.
– Тебе эта Виола, как я понимаю, не мать?
– Нет.
Одна из дверей ушла в сторону, как на космической станции из фантастического фильма.
Декорации поменялись мгновенно.
Мы словно шагнули в гарем турецкого падишаха. Повсюду ковры, роскошь, дурманящие благовония.
Но в помещении не было ни одного окна. И, по ощущениям, мы находились глубоко под землёй. Подземный бункер? Странное локация для общей гостиной.
Стол посреди помещения красиво сервирован – и почти правильно.
Если бы я мог испытывать аппетит, витающий аромат непременно пробудил бы во мне чувство голода. Судя по нему, повар не поскупился на специи.
Нас дожидались две молодые очаровательные женщины – обе красивые блондинки с чёрными, как ночь, глазами.
Старшей едва ли было больше тридцати. Глядя на неё с трудом можно было представить её матерью двоих взрослых детей. Но полагаю, это была Виола.
– У нас гости?
Голос у Виолы был низкий, хрипловатый. Словно в хрустале дрожала незаметная трещинка.
Взгляд, брошенной ею на меня, выражал откровенную неприязнь:
– Нашёл ещё одного своего ублюдка, дорогой?
Рэй, развалившись на стуле, пожал плечами. В его жесте сквозило раздражение:
– Не знаю. Ещё не успел выяснить. Но судя по проявленным парнем способностям – вполне возможно.
Моё место за столом оказалось аккурат напротив второй дамы Кинг.
Успев познакомиться с нравами, царившими в этой семейке, я не ждал от сестры Энджела ничего хорошего. Если уж парень ведёт себя как откровенная шлюха, чего ждать от девки?
Красота бывает разной – красота цветка, звезды, огня, морской волны.
Сандра была красива.
И в тоже время ничего женственного, в классическом понимании этого слова, в ней не было. Невольное сравнение, приходящее на ум при виде этой девушки – пантера. Опасная хищница, слишком свободолюбивая, чтобы носить ошейник.
И всё же она его носила.
В этом мире рано или поздно всегда найдётся тот, кто круче тебя.
В чёрных глазах девушки сквозило пренебрежение ко всему. Будто бы и люди, и предметы были слишком незначительными, чтобы задерживать на них взгляд дольше секунды.
– На мой счёт вы можете не беспокоиться, – обратился я к Виоле. – Я не имею никакого отношения к вашему мужу.
Или мне следовало сказать – брату? Как всё запутано!
– Я знаю, кто мои родители, – продолжил я. – Уверяю вас, к факту моего рождения Рэй не имеет никакого отношения.
– Приятно знать, – холодно улыбнулся Рэй. – Но откуда же тогда, чёрт возьми, ты взялся? А главное – почему именно теперь?
– Для меня «теперь» мало чем отличается «от тогда». Просто так сложились обстоятельства. Что именно заставляет вас нервничать?
Рэй не сводил с меня ярко-голубых, как кусочки неба, глаз:
– Мы заново делим территорию с человеком, который когда-то держал под контролем этот город. Но – король умер. И да здравствует король.
– Король? – повела роскошными плечами Виола. – Мой милый братец, ты не больше, чем Принц Подворотен. И как бы лихо не шла твоя торговля наркотиками и проститутками, этого факта не отменишь.
– Рискну напомнить, милая, что от этой моей торговли напрямую зависит, будет ли у тебя новая шуба, брюлики и туфли за тысячи долларов, хотя точно такие же на блошином рынке стоят центы. Я доходчиво объясняю? Уже не говоря о том, моя кошечка, что стоит дать малейшую слабину, как твою хорошенькую лебяжью шейку перережут от уха до уха.
– Это по твоей вине Сангрэ стал нашим врагом!
Рэй нервно дёрнул плечом:
– Альберт? Тебе ведь наверняка не совсем понятно, о чём идёт речь? Видишь ли, мой теперешний непримиримый враг в недавнем прошлом был моим могущественным покровителем. Я же отплатил ему вероломной неблагодарностью, о чём не устаёт напоминать моя дорогая сестрица. Я переманил его людей, взял под контроль сначала одно, потому другое, потом третье – действовал, пока не прибрал к рукам всё. Ну и в итоге согнал его с тёпленького насиженного местечка. Я был его правой рукой, но в один прекрасный для себя и ужасный для него день, понял, что не нуждаюсь в хозяине. И зверь сорвался с поводка, который господин считал коротким и надёжным. С тех пор у нас непримиримая война.
Рэй говорил нарочито-легкомысленным тоном.
Глаза его блестели, как если бы он успел выпить лишнего. А может и действительно успел?
Я украдкой взглянул на Сандру.
Она спокойно ужинала, будто текущий разговор её не касался. Будто её с нами вовсе не было.
– Хоть что-то интересное сообщил тебе твой пленник? – спросил Ливиан, меняя тему разговора.
Рэй пожал плечами.
Сей жест можно было интерпретировать как угодно.
– Кому тут интересно что сказало или не сказало это ничтожество? Давайте лучше поговорим о том, что действительно важно. – Рэй вновь повернулся ко мне. – Альберт, ты знаешь о нас достаточно много: кто мы такие, что из себя представляем, чем живём и к чему стремимся. Ты же для нас тёмная лошадка. Я повторю вопрос, что уже задавал не раз, от ответа на который ты упрямо уклоняешься: кто ты такой? И что ты делаешь в моем городе?
Пять пар глаз смотрели на меня. Кто с интересом, кто насмешливо, кто безразлично, а кто и с откровенной неприязнью.
Я пытался быстренько создать правдоподобную легенду, потому что рассказать правду не вариант: внезапно умер, неожиданно воскрес – такая история не годилось для взыскательных ушей.
– Я знаю, что принадлежу к роду Эленджайтов, – говорил я, медленно подбирая слова. – Моя мать никогда этого не скрывала. Да с нашими способностями определить это можно без всякого генетического теста. Когда же я узнал, что в Эллиндж приехала наследница, приехал за ней. Подумал, может быть мы с нею поладим?
– Так ты охотник за приданым? – растянул губы в очередной ухмылке Энджел. – И как никому из нас-то такая мысль в голову не пришла? Это же так естественно, так логично: жениться на богатой наследнице! Браво! – демонстративно хлопнул он в ладони перед моим носом несколько раз.
– Верно, – неожиданно поддержал брата Ливиан. – Чем продавать себя по частям, лучше уж так – один раз и по-крупному.
– Но кто первым встал, того и тапки, мальчики, – в тон сыновьям заявил Рэй. – Да и, кроме того, сдаётся мне, из вас муж как из курицы говядина. А ты, Альберт, можешь быть весьма полезен. И если ты согласишься быть для нас таковым, мы в ответ тоже будем весьма любезны. Король белый и король черный, полицейский плохой – хороший, король финансов и король подворотен – сильный тандем. Если нам удастся осуществить подобный союз, мы станем непобедимы. Что скажешь?
Кинг практически озвучил мои мысли, слово в слово.
– Хорошее предложение. Элленджайты не воют против Элленджайтов, даже если последние зовутся Кингами. Нам нужно держаться вместе. Это правильное решение, – ответил я.
– Вы не торопите события? – заговорила Сандра. – Этот пижон может быть полезен лишь при условии того, что сумеет дотянуться до основных активов Элленджайтов. Вы тут поделили шкуру медведя, которого не то что не поймали – даже не выследили.
– Я бы на твоем месте не стал тянуть со свадьбой, – заявил Энджел. – Если уж решил надеть на шею ярмо – действуй. С неприятностями лучше заканчивать быстрее.
– Я бы тоже на твоём месте ковала железо, пока горячо, – заявила Сандра. – Пока невеста не поумнела. Потому что, говоря откровенно, если кто-то и одевает здесь ярмо, причём со здоровенными шипами, так это именно она. – Сандра мазнула по мне взглядом. – Эта Катрин Кловис полная дура.
– Вообще-то вы говорите о моей невесте, леди. И могли бы отзываться о ней с большим уважением.
– Я не леди. Воспитание у меня как у прачки. И я не могу отзываться с уважение о том, кого не уважаю. А что касаемо вашей предполагаемой наречённой, так неужели она не понимает, чем владеет? Какую имеет власть? С её деньгами можно не просто послать любого из вас к черту – при желании и правильном подходе можно загнать вас в угол, заставив плясать под свою дудку. У наследницы Элленджайтов есть шанс стать по-настоящему независимой. А она? Нашла первого попавшегося кобеля и готова спустить свою жизнь в унитаз с громким всплеском.
Мало того шушера, я теперь ещё и кобель?
Рэй рассмеялся:
– Ну, на наше счастье, не все особы столь циничны, как ты, доченька. У тебя бы, жадины, Альберт не получил бы и цента. Но новоявленная наследница полна всевозможных добродетелей. Не так ли? – обратился он ко мне.
Вопрос не предполагал ответа.
– Она женственна, добра, уступчива, кротка и наверняка послушна – идеальная овца… ой, простите! Агнец божий. И вот он, наш волчонок, уже заточил клыки, раскатав захапущую губёху на всё добро. И добро немалое! Ну же, Альберт, не стоит возмущаться. Это попахивает лицемерием. Твоя цель понятна. Я даже обдумывал этот вариант для своих оболдуев. Но и у того, и другого слишком известная репутация для такого предприятия.
– Вряд ли наследнице Элленджайтов о них известно, – подала голос Виола. – Они вращаются в разных кругах.
– Мама, я не имею не малейшего желания жениться на мешке с деньгами! – возмутился Энджел.
– Ну, конечно, братец! – саркастично протянула Сандра. – Спать с толстыми боровами за деньги куда приятнее.
– Она симпатичная, – заметил Ливиан.
– И на симпатичном мешке с деньгами я жениться тоже не хочу! Толстые боровы покупают лишь мою задницу, и ничего больше В то время как жена… нет уж, увольте. Элленджайт, тебе все карты в руки! – отсалютовал мне Энджел. – Я тебе не соперник.
– А со свадьбой действительно стоит поторопиться, – прищурившись, заметил Рэй. – Пока невеста не прозрела по всем статьям и параграфам. Ну а открывшиеся перспективы мы используем с толком. За добрые начинания и многообещающее начала! – поднял он тост.
Отсалютовав, всё опрокинули по бокалу вина.
За исключением Сандры.
Она не пила.
Откровенно говоря, девушка меня интриговала.
Само выживание и формирование характера в таком окружении вызывает любопытство без дополнительных стимулов.
– Ужин окончен, – поднялся Рэй из-за стола. – Пойдём, Альберт, провожу тебя к выходу.
– Я сам отвезу его в город, – заявил Энджел.
– Он что? Не сможет отыскать дорогу? – хохотнула Виола.
– Он без машины.
– Делай, как знаешь, – кивнул Рэй. – Но я всё равно провожу вас до выхода. Ливиан, дождись меня. Нужно поговорить.
Мы поднялись из-за стола.
Я попытался попрощаться с красавицей Виолой, но та сделала вид, будто не замечает моего порыва. Интересно, чем и когда успел я досадить этой особе?
Стоило шагнуть за дверь (металлическую и герметичной закрывающуюся) как в уши ударил надсадный женский крик, полный неподдельного страдания.
– Кто так кричит? – невольно замедлил я шаг, чувствуя, как меня пробирает до мурашек.
У Сандры и Энджела тоже сделались напряжённые лица.
Зато Рэй был сама беззаботность:
– Наш сегодняшний друг был с подружкой.
– И что? – хмыкнул Энджел, но смешок звучал не то что невесело, а почти безнадёжно. – Какой смысл пытать её? Надо было отпустить…
– У тебя куриные мозги, совсем как у твоей матери. Если я её отпущу, она прямиком отправится к Сангрэ! Это исключено. А раз уж ей всё равно умирать, я отдал её парням. Пусть напоследок развлекутся.
– Что, чёрт возьми, ваши люди делают с этой женщиной?! – не сдержавшись, повысил голос я.
– Не твоё дело!
Крик, пронзительный и долгий, взлетел к самой высокой ноте, переходя в отчаянный визг и не раздумывая, я рванулся к источнику звука.
– Стой! – металлом зазвенел голос Кинга.
Распахнув очередную дверь, я на мгновение застыл в отвращении и ужасе.
В комнате оказалась одна истерзанная женщина и человек пятнадцать мужчин.
На бедняжке не было не только одежды – на ней живого места не осталось. Вместо лица – сплошной кровоподтёк. Глаза заплыли, превратившись в багрово-синие щёлки.
В тот момент, когда я ворвался в комнату, её одновременно насиловали два огромных верзилы.
Кто-то хохотал, подбадривая, кто-то давал советы, кто-то играл со своим дружком. Хотя ума не приложу, кем надо быть, чтобы возбуждаться от подобного зрелища.
В тот момент я не думал ни о чём. Вообще.
Моим естественным порывом было вырвать несчастную, почти насмерть замученную жертву, из рук её палачей.
Оторвав одного, я заехал ему в лицо кулаком, подкрепляя физический посыл психической энергией. Второй не успел опомниться, как оказался вырубленным, успокоившись рядом.
От ярости, негодования и жалости, желания поскорее помочь бедной женщине, меня переклинило настолько, что свои удары я не контролировал.
Обескураженные и явно неожидающие такого напора бандиты отхлынули.
Я опустился перед вздрагивающей, как раненное животное при последнем издыхании, женщиной и не раздумывая, попытался облегчить её муки и одновременно с тем определить повреждения.
Сломанная рука, многочисленные внутренние ушибы.
Господи! И это люди?! Что за каша творится в их одурманенных наркотиками мозгах?
Прикосновениями я мог лишь унять боль, ровно до тех пор, пока касаюсь. Женщине явно требовалось больше.
Нажав в область солнечного сплетения, я заставил кровь пойти и коснулся губами избитых губ измученной страдалицы.
Не скажу, что это было приятно. В какой-то момент естественная брезгливость заставила меня передёрнуться, но желание помочь оказалось сильнее.
Я чувствовал, как моя кровь начала циркулировать в её организме, принося облегчение. Прикосновениями я снимал боль, неизбежную при восстановлении тканей.
Внутренности словно скрутило узлом, но бывало в этой жизни и хуже.
Я с облегчением увидел, как синяки рассасываются под слоем крови и грязи.
Женщина оказалась далеко не старой, чуть за тридцать и прехорошенькой.
Её глаза с изумлением распахнулись:
– Что?... Что происходит?.. Как?..
Я поднялся, протянув ей руку, помогая подняться.
– Спасибо! Спасибо вам, кто бы вы не были! Я думала…
Когда слова замерли на её губах, а глаза закатились, я не сразу понял, что происходит. Я с изумлением глядел на кровавое пятно, расплывающееся по её телу, заливающую мне руки.
Когда она осела на пол, предо мной оказался Кинг с окровавленным ножом в руках. Спокойный и невозмутимый.
Сказать, что я испытал шок – ничего не сказать. Из меня словно воздух выкачали, трудно было даже вздохнуть.
Горькая лёгкость и пустота в области сердца.
Потрясение было таким сильным, что в первый момент я не ощущал ни ярости, ни возмущения, ни ненависти.
– Зачем? – только и мог вымолвить я, изумленно глядя на него.
– Я уже объяснял. Я не могу её отпустить. Она слишком много знает.
– Я мог стереть ей память!!! Мог внушить молчать! Ты! – ударил я его коротким толчком прямо в грудь, наступая. – Ты убил её просто так! Безо всякой причины! Ты… ты… чертов ублюдок.
– Полегче, – холодно блеснув глазами, прошипел он в ответ.
Меня трясло.
От ужаса. От отвращения. От безнадёжности. Пройти через весь этот ад и не выжить? Сорваться в небытие за шаг до спасения?
Я ведь почти вытащил её…
Почти вытащил!!!
В своё время все мы были не подарками. Случалось – убивали. В поединке, по правилам чести (реальное число наших жертв было сильно преувеличено молвой), зарвавшегося конкурента.
Мы могли взять женщину силой, не спрашивая её согласия. Чести нам это, конечно, не делало. Могли купить, угрозой ли, посулами, заставить выполнить свои желания.
Но никогда – никогда! – мы не избивали и не калечили женщин.
Я с ненавистью глядел в небесно-голубые, жестокие, смеющиеся глаза Рэя.
Глядел и чувствовал, как душу заполняет ледяная ярость.
Ни о каком союзе между нами не могло быть и речи.
– В этом убийстве не было необходимости, – ровным голосом сказал я.
– А в её жизни не было смысла, – пожал плечами Рэй. – Чего ты так кипятишься? Удивляешь меня, милый. Не думал я, что ты такой мягкотелый.
– Ценить чужую жизнь не значит проявлять слабость. Как раз наоборот. Жаль, что у тебя не было семьи, способной этому научить.
– Ты смеешь читать мне нотации?
– Сейчас своим бессмысленным поступком ты убил во мне союзника. Будь осторожней со словами, Рэй. Не наживи врага.
– Да ты никак угрожать мне надумал? – расхохотался Рэй. – Ты?.. Мне?.. Остынь, милый. Бабы не стоят того, чтобы из-за них ссориться.
Сандра и Энджел стояла за спиной Кинга и оба молчаливо наблюдали за разворачивающимися действиями.
Гнев переполнял меня до такой степени, что я боялся сорваться.
Хотя, может и стоило?
– Увидимся, – коротко кивнув Рэй распахнул передо мной дверь красноречивым жестом. – Всего доброго.
_________________

Екатерина, спасибо за продолжение!
___________________________________

Пожалуйста
_________________

Екатерина,спасибо за продолжение!

 » Глава 11. Выбор

Снег несся навстречу огромными белыми хлопьями, налипая на лобовое стекло. В свете фар снежинки казались роем настырных белых мух, а в свете царившего в душе настроения – взвихряющимся погребальным саваном, белым пеплом.
В салоне царило напряжённое молчание.
Мне не хотелось говорить ни с кем из Кингов, не хотелось видеть никого из них.
В душе будто крутилась огромная чёрная дыра, засасывая пространство и преобразуя его во что-то жуткое и неприятное.
Я не был ответственен за то, во что обратились наши потомки. Отчего же у меня такое чувство, что в случившемся есть моя вина?
Вина всех нас – тех, кто жил до них?
Как же так получилось, что один из Элленджайтов собственноручно резал женщин, как куропаток и никто не пытался ему помешать?
– Часто это происходит? – спросил я Энджела.
– Что именно?
– Не прикидывайся, что не понимаешь! Часто твой чокнутый папаша позволяет своим подручным псам терзать людей?
Энджел невозмутимо пожал плечами:
– Чаще, чем хотелось.
– Тебе это нравится?
– Как эти придурки расправляются с людьми? Нет. Но иногда приходится и самому руки марать.
– Почему? – в моём голосе звучало горячность, которой я бы предпочёл не выказывать. – Я могу понять, почему Кинга боятся другие, но ты? Ты ведь такой же, как он. Ты способен дать ему отпор. И если тебе не нравится убивать, продавать себя за деньги – зачем ты это делаешь, Энджел?! Почему ни ты, ни Ливиан не сопротивляетесь? Не пытаетесь защитить себя или других?
– Это бесполезно.
– Ты пытался?
– А как ты думаешь? – бросил на меня беглый взгляд Энджел.
– Да ты просто слабак! Покориться ведь куда проще? Служить, как верный пёс…
– Да ты кто такой, чтобы судить меня? – ударил по тормозам Энджел.
Он был похож на призрак. Лицо и волосы словно испускали свет сами по себе, ловя редки отблеск фонарей.
– Ты, сахарный белый мальчик, что ты можешь знать обо мне? Об отце? О нас? У тебя на лбу написано, что всё в этой жизни давалось тебе легко и тебе не приходилось ни за что бороться! Таким, как ты, жизнь преподносит на подносе всё, но я открою тебе большой секрет – так случается далеко не со всеми. Многим приходится выживать вопреки всему, даже вопреки тому, что сам ты, возможно, предпочёл бы сдохнуть.
– Таких, как мы, приневолить к чему-то трудно.
– Да что ты говоришь?
– Мы легко переносим всё, чего боятся другие. Так в чём подвох?
– В том, что ты глуповатый лох, Элленджайт. Или ты действительно жил где-то там, очень высоко, на луне? Я поделюсь с тобой простой истиной, совершенно даром, между прочим. Ей меня обучил папочка: нет людей, который нельзя сломать. Нужно только отыскать правильные рычаги и – вуаля! В твоих руках послушные марионетки. Они прыгают, танцуя под твою дудочку.
– Рискну спросить – что стало рычагом в твоём случае?
– Слабо самому догадаться, Элленджайт?
Даже в темноте, видя лишь абрис его лица, я понял, что он привычно щурится.
– Твои сестра и мать?
Последовавшее молчание было весьма красноречивым.
Но разве такое возможно?
– И ты веришь, что Кинг может им навредить? – недоверчиво протянул я. – Да ладно! Родной дочери и ей матери, которая к тому же ему сестра? Они не могут быть ему безразличны.
– Они ему небезразличны. Он не позволил бы им умереть. Но за всё остальное поручиться не могу. Я уже понял, что в отличие от папочки, фантазия у тебя, Элленджайт, не богатая. Потому, скорее всего, с тобой куда приятнее иметь дело.
Энджел тряхнул головой, словно отгоняя от себя наваждения:
– Посмел бы ты бунтовать, сладкий, если бы за каждое твоё неповиновение заставляли платить тех, кто тебе дорог? В большинстве случаев правило было простым: либо я делаю то, что хочет Рэй, либо он угрожал – обычно Сандре, но бывало, что и матери. Если я откажусь спать с тем или иным клиентом, альтернативным решением становилась моя сестра. Чтобы ты делал на моём месте, Элленджайт? Включил бы добродетельного мужика или пошёл вперёд с покорностью осла?
– Я бы для начала убедился, что угрозы Рэя не блеф.
Энджел расхохотался.
Надо ли говорить, что веселья в его голосе не было и тени? Это прямо-таки его коронная фишка – демонический хохот, от которого мороз продирает по коже.
– Ну, ты-то бы возможно и убедился бы. Меня убеждать не было нужды. Потому что я знаю – каждое его слово найдёт подтверждение действием. Расскажу я тебе, Элленджайт, одну историю – интересную-преинтересную, правдивую-приправдивую. Так, в профилактических целях. Чтоб ты знал, с кем связываешься и хорошенько подумал, стоит ли это противостояние свеч или проще пойти на попятный, пока всё не завертелось всерьёз.
Энджел похлопал руками по карманам, выудил мятую сигаретную пачку.
– Чёрт! Зажигалка-то!.. – раздосадовано процедил он.
Я услужливо щёлкнул своей.
Салон авто почти моментально заполнился едким сигаретным дымом и Энджел вынужден был приоткрыть окно, впуская свежий, перенасыщенный влагой, воздух.
– Я облажался. И облажался по-крупному. Рэй не прощает своеволия. Особенно имеющего печальные последствия. А в тот раз именно так и было. У отца было право гневаться, было право меня наказать – я это признаю. Но то, что он сделал…
Серое облако табака поднялось и ускользнуло в узкую щель в окне.
Мне хотелось поторопить его с рассказом, но я понимал, что делать этого не стоит.
Энджел должен прочувствовать, просмотреть свои воспоминания, подобрать нужные слова.
– То, что он сделал невозможно оправдать, простить или забыть. Даже понять и то не получается.
Было так странно, сидеть и слушать исповедь человека, который тебе не слишком симпатичен и, которому, ты это знаешь точно, ты симпатичен едва ли больше.
Эффект незнакомца в пути? Когда ты изливаешь человеку всё, что давно наболело, потому что знаешь – завтра вы уже не встретитесь.
Но мы с Энджелом расстанемся едва ли. Так что стоит за его откровениями?
– Рэй заставил меня переспать с родной матерью.
Не знаю, чего я ожидал, но уж точно не этого.
– И ты это сделал? Ты просто покорно выполнил то, что он требовал?
Энджел хмыкнул:
– Покорно. Не рыпаясь.
– А твоя мать? Она тоже была покорной? Она не просила тебя прекратить это безумие?
– Нет. Она просила меня продолжить, – и вновь смех Энджела ранил мои нервы. – Не останавливаться ни на минуту.
Я почувствовал дурноту. Меня как будто с ног до головы вывалили в грязи и душа моя протестовала. Я не хотел больше этого слушать.
Чокнутая семейка!
– Потому что пистолет со взведённым курком был приставлен к голове Сандры. И я знаю Рэя. Увы! Он бы не остановился. Он бы выполнил угрозу – собственной рукой пристрелил родную дочь и не дрогнул. Чтобы спасти жизнь сестре я был вынужден насиловать родную мать, а Сандра – наблюдать картину со стороны. Семейная идиллия по Рэю Кингу.
Вижу, Элленджайт, он уже не кажется тебе таким очаровательным, как в вашу первую встречу? Может быть даже, ты хочешь его меньше?
– Вообще не хочу. На сегодня с меня вас довольно. Всех ваших семейных ужасов на один вечер хватит с лихвой. Поехали уже, а?
– Счастливец ты, – со вздохом завёл машину Энджел. – Ты можешь просто вот так взять, всё отшвырнуть и уехать. Пока ещё можешь. Не становись Рэю поперёк дороги, Элленджайт, если у тебя есть хоть кто-то, кем ты дорожишь. Он смешает тебя с грязью и заставит лизать себе языком сапоги, трясясь за жизнь того, кто тебе дорог.
– Не так страшен чёрт, как его малюют, – зло процедил я сквозь зубы.
– Это смотря какой чёрт. Я тебя предупредил, а дальше смотри – дело твоё.
Я кивнул.
Оставшуюся недолгую часть пути мы проделали в молчании и сухо распрощались на пороге отеля.
Я чувствовал себя эмоционально опустошённым, выжитым, словно лимон. Гнетущее чувство того, что всё в этом мире тщетно и грязно, не оставляло меня ни на минуту.
Это было как грязь, только въедающаяся в душу.
И мне отчаянно, словно глоток свежей воды нужен был кто-то настолько же чистый и светлый, насколько темны, страшны и неприглядны, несмотря на весь свой внешний лоск, были Кинги.
На ум приходила только одна кандидатура – Катрин.
«Жертвенный агнец», – как презрительно посмел отозваться о ней Рэй.
Час был не ранний, но и не настолько поздний, чтобы мой визит выглядел неприемлемым.
Бра тускло светились со стены.
За окнами продолжал падать снег, вычерчивая белые полосы на чёрной простыне ночи.
На мгновение застыв перед дверью Катрин, я упёрся пылающим лбом в прохладную, гладкую стену. Чувствовать под собой её незыблемую прохладу было приятно.
Стены –это нечто незыблемое. Или кажущееся таковым, но даже если и так, лучше иллюзия, чем полное ничто.
Нечто незыблемое должно быть в жизни каждого человека. Опора, фундамент, правила, сила притяжения – что-то, что держит тебя на земле. Без этого никак. Без этого жизнь бессмысленна.
Я не отдавал себе в прошлом отчёта, но именно семья была для меня всем – опорой, фундаментом, силой.
А после своего странного, непонятно-необъяснимого воскрешения я парил в невесомости. Мне отчаянно нужно за что-то зацепиться, чтобы стать собой. Зацепиться я мог только за новую семью, а её не было.
Кинги оказались гротескной пародией на то, чего я желал.
После рассказов Энджела я не мог на них даже злиться. На самом деле я был бы рад гневу – он спасает от пустоты, побуждая двигаться и действовать.
Но злости не было.
Я не сомневался в том, что была причина, изуродовавшая душу Рэя до неприемлемой степени душевного уродства.
Кто-то тщательно и с душой засадил Сад Зла. И плоды его горьки и ядовиты.
Это не могло оправдать Рэя – это могло лишь объяснить, почему так, а не иначе. Но в этой ситуации мало объяснений или оправданий.
Рэя следовало остановить. Во имя его возможных жертв, детей и даже его самого.
Я не сомневался в одном: ни угрозы, ни уговоры, ни мольбы на него не подействуют. Это человек не знает ни страха, ни совести, ни любви.
Но власть Золотого Тельца он признает.
Всю жизнь убегая от нищеты он ни за что не захочет в неё возвращаться снова.
В свое время я любил математику именно за её непредвзятую строгость, лаконичность и завершённость Формулу нельзя подкупить. На итоговое решение задачи не влияет субъективное восприятие экзаменующего. Формула сойдётся при правильном решении и не сойдётся, если ты допустил ошибку.
И вот сейчас с математической строгостью я выводил простую жизненную формулу: чтобы не говорили нам о любви, всё это фуфло. В этом мире главное деньги. Такова была выдвинутая гипотеза.
И вот подтверждение. Любовью нельзя было остановить Рэя.
И если бы не деньги я не женился бы на Катрин. Я люблю её в той степени, в какой это чувство мне доступно в моем теперешнем воплощении, но даже люби я её в три раза сильнее, я бы на ней не женился.
Если бы не деньги.
От этого открытия стало совсем тошно. Мне чертовски хотелось верить в доброе и светлое, но куда ни глянь, всюду выходило прямо противоположное.
Миром правят не светлые чувства, а выгода.
Но с другой стороны… деньги сами по себе мне не нужны. Вернее, они нужны мне не для себя. Я хочу, чтобы люди, которых я в душе уже объявил своими: Катрин, Ирис, Ливиан, Энджел, Сандра и даже Рэй были в безопасности и жили счастливо, могли не опасаться в этом мире ничего.
А в том, что если бы не легат, я не спешил бы со свадьбой, причина заключается в сомнениях – хватит ли у меня сил держать под контролем собственных демонов? Смогу ли я не навредить ей?
Докопавшись до мотивов собственных поступков, я ощутил душевное облегчение. Всё-таки не так уж всё в этом мире и продажно. А значит – и безнадёжно.
Собравшись с духом, я постучал в дверь к Катрин.
– Кто там? – раздалось через несколько секунд.
– Альберт.
Дверь отворилась:
– Что-то случилось? – встревоженно спросила Катрин.
– Я могу войти?
– Что?.. – она нервно пригладила волосы, пушившиеся вокруг её милого личика. – Да, конечно. Входи.
Я никогда её такой не видел.
В белом халатике, на вид мягком и теплом, бережно обнимающим её тело, в белых тапочках с нелепыми помпонами, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами и неожиданно – очками, из-за чего она казалась особенно ранимой и беззащитной, Катрин выглядела…нет, не сексуально.
Я так и не смог полюбить это современное словцо, которым в этом веке почему-то характеризовали привлекательность. Оно совершенно потребительское по отношению к женщине.
При словах «сексапильна», «сексуальна» мне так и мерещатся шлюхи – то из прошлого, в чулочках и корсетах, то современные, в штанах в обтяжку или мини-юбке и на лабутенах. Но в любом случае «сексапильная дама» эта та, которую хочется отыметь по-быстренькому, без обязательств, можно даже не заходя в душ.
«Сексапильна» – эта та, что создана для секса, не для отношений.
Я старомоден. Мне куда больше нравятся слова «очаровательна», «прекрасна», «привлекательна», даже простое и банальное «мила».
Катрин будила во мне сладкое желание сжать в объятиях её, по-птичьему хрупкое, тело, такое нежное и гладкое в моем воображении, чуть-чуть прохладное.
Коснуться по-детски припухших губ, выдающих чувственность её натуры – чувственность, о которой она сама вряд ли подозревает.
Мягкость, абсолютная естественность и тепло, что ощущались в этой молодой женщине, каждый раз возбуждали меня всё сильнее. Мне хотелось целовать её до тех пор, пока мы оба окончательно не потеряем голову.
Мне хотелось овладеть ею осторожно и нежно. Я испытывал нежность, которую никогда раньше не знал. Синтии моя нежность была ни к чему.
Видимо привычным для себя жестом, но совершенно новым для меня (потому что раньше Катрин не показывалась мне на глазах в очках), она поправила их.
Перехватив мой взгляд, застенчиво пожала плечами:
– Под вечер я хуже вижу, – будто оправдываясь, сказала она. – Глаза болят, а ещё столько нужно написать.
– Что ты пишешь?
– Реферат к допуску к зачёту, – вздохнула Катрин.
– Да. Всё сложно.
– Не легко, – ответила она с усталой улыбкой. – А у тебя что-то случилось? Какие-то неприятности?
– Можно сказать и так.
– Я могу чем-то помочь?
– Именно за этим я сюда и пришёл – за твоей помощью.
– Что я должна сделать?
– Должна?.. – переспросил я, покачав головой.
Не желая сопротивляться желанию прикоснуться к ней, прижать к себе, погладить сначала пушистые халат, потом коснуться душистой девичьей кожи, я обнял её за талию, мягко привлекая к себе.
– Тебе ничего не нужно делать. Мне просто необходимо, чтобы ты была рядом. Ты так нужна мне, Катрин.
Взгляд её был одновременно удивлённым и настороженным.
Она непонимающе глядела на меня.
Я прижал её к себе, зарываясь лицом в волосы, жадно вбирая их лёгкий аромат – шампунь, духи и что-то индивидуальное, свойственное только ей одной.
– Ты мой маленький лучик света в царстве беспросветной мглы. Такой необходимый. Такой хрупкий. Если я потеряю тебя, мне не выбраться.
Она заглянула мне в лицо, словно пыталась прочесть мои мысли, понять мои тайные побуждения.
– У меня был скверный день, – улыбнулся я.
– Расскажешь, что случилось?
– Вряд ли.
– Почему? – нахмурилась она. – Ты сделал что-то плохое, что следует от меня скрывать? Или ты считаешь меня настолько глупенькой, что я не в состоянии понять некоторых вещей?
– Я не считаю тебя глупенькой. Но мне так хотелось бы, чтобы некоторых вещей ты так никогда бы не узнала. Если бы я мог, я бы, наверное, законсервировал тебя вот в таком белом и пушистом состоянии, как сейчас, и грелся бы около тебя, как у костра, отдыхая душой и телом. Но я знаю, что это невозможно.
– Если ты хочешь, чтобы я доверяла тебе, ты должен научиться доверять мне, Альберт. Я не такая бессильная, как ты себе вообразил. Пережила же я твоё воскрешение? Как раз за разом переживаю вскрытие трупов в моргах.
Катрин тихо рассмеялась, перехватив мой недоумевающий и недоверчивый взгляд.
– Альберт, специальность, которой я пытаюсь овладеть – хирург общей практики. И я уже, заметь, на втором курсе. Впечатлительные нежные барышни, какой ты меня, по всей видимости, воображаешь, предпочитают более романтичные, менее приземлённые профессии, скажем, артисток, музыкантов, певиц, художниц. К хирургам приходят в крайнем случае и мы, зачастую, отрезаем всё лишнее.
– Звучит жутковато.
В наше время женщина-врач была моветоном.
Как и женщина-адвокат, женщина-бухгалтер, женщина-писатель.
Возможно, будь это иначе, жизнь моей шальной сестрицы сложилась бы по-другому?
– На деле всё ещё хуже, уж можешь мне поверить. Я достаточно стрессоустойчива и не склонна к пустым истерикам. Так что выкладывай, что там у тебя случилось?
– Мы не единственные потомки Элленджайтов. Скажи, ты слышала о Рэе Кинге?
Катрин нахмурила лобик в попытках освежить память:
– Имя кажется смутно знакомым.
– Рэй Кинг – местный мафиозный король, прибравший к рукам весь теневой бизнес в городе.
Тоненькая складка между бровями Катрин залегла глубже:
– В Эллиндже ест мафия?
– Наивный вопрос, моя милая. Мафия есть везде. Это как канализация с коллекторами – без них никак и никуда. Где есть люди, есть и нечистоты, а им по любому рано или поздно собираться в отстойник. Всегда есть кто-то, готовый нарушить закон ради получения прибыли. Откровенно говоря, большой куш ты не сорвёшь никогда, если будешь играть по правилам. Первоначальный капитал, как правило, наживается в обход закона, преступным путём.
– Откровенно говоря, я не понимаю, какое нам может быть до всего этого дело?
– Прямое, Катрин. Ты никогда не замечала, как похоже звучит название этого города с нашей фамилией? Это не случайность. Эллиндж – наш город в прямом смысле слова. Мы – его сердце, его плоть, его душа. Мы принадлежим друг другу – мы городу, а город – нам. Так было со дня основания Эллинджа и так, надеюсь, останется дальше. Мы не можем позволить Кингам диктовать здесь правила. Они – наша, но – тень! И если они получат власть, это будет власть террора. Этому необходимо помешать. Иначе разразится война между мафиозными структурами за передел собственности и никому мало не покажется.
– Тебе так нужен этот город?
– Мне нужен мир в городе. А для этого нужно изгнать Сангрэ, кем бы он ни был, нужно обуздать амбиции Кинга. Ты поможешь мне в этом.
– Я? – удивилась Катрин. – Как?
– Станешь моей женой. Ты мой ключ к закрытому замку и без тебя мне в него не войти.
Лицо Катрин словно окаменело:
– Мы уже обсуждали этот вопрос, Альберт. Я же уже сказала тебе – да. Чего ещё ты хочешь?
Я хотел назначить дату свадьбы и начать подготовку, но так… так действовать было нельзя. Брак даже по договоренности и расчёту – это все-таки не сделка в чистом виде.
– Я уже говорил, Катрин, и повторю снова – я хочу тебя.
И я не лгал, не кривил душой. Просто всё так переплелось-перепуталось в один сложный клубок.
А, впрочем, когда оно было иначе?
Я опасался, что Катрин оттолкнёт меня, когда притянул её к себе, касаясь мягкого бутона губ, который словно хранили загадочный нектар – целительную силу.
Странное дело, её неопытность нисколько не казалось мне смешной. Эта неопытность виделась мне шармом – шармом, присущим только Катрин.
– Уже поздно, а у меня ещё много работы. Тебе лучше уйти, – сказала она, отступая.
Что мне оставалось делать? Разыгрывать из себя крутого мачо, натаивающего на своём?
Какой в этом смысл?
– Спокойной ночи, – привычно пожелал я ей, против воли испытывая раздражение.
В чём можно упрекнуть женщину, от которой ты не видел ничего, кроме добра? Сдержанная, чуткая, понимающая, ничем никогда не досаждающая, целомудренная.
«Идеальная овца», – насмешливо прошипел мой мозг голосом Рэя Кинга.
Я было мысленно зашипел на него в ответ, но… в этом была доля правды. А ничто так не бесит в противнике, как едкое замечание, сделанное по существу.
Я безмерно уважал Катрин, но мне в ней не хватало жизни, не хватало страсти, огня, каких-то мелких шероховатостей характера, за которые цепляешься и прикипаешь душой.
Наш брак грозил стать идеальным. Без ссор. Без выяснений отношений.
Кто тому виной – она или я?
Уж не знаю, велика ли, мала ли по размерам для меня душа этой женщины, но мне дискомфортно с ней. Как будто я хожу на высоких каблуках.
Идя к Катрин, я надеялся развеяться, но стало только хуже.
Она оставалась прекрасной, как статуя изо льда, стерильной, как скальпель, идеальной, но – бесконечно чужой.
Чем больше я пытался залатать дыру между нами, тем эта дыра становилась шире.
Энджел прав – лучше продать себя на одну ночь, чем вот так. Душа в обмен на легат? И самое удивительное, мне-то деньги не нужны, но словно запрограммированный кем-то свыше, я поступаю согласно чьей-то невидимой мне воле.
Я буду чувствовать себя в долгу перед Катрин, я обрекаю себя на вечные угрызения совести, потому что вынужден буду лгать ей – я её ценю и уважаю, но нет того самого главного, я не знаю сам, чего.
Возможно и она поступает из сходных побуждений? Связанная деньгами, которые её тяготят, она стремиться вернуть их тому, кого считает законным владельцем?
Отодвинув занавеску, я глядел в окно, на залитую огнями подъездную площадку перед отелем.
По-прежнему крупными белыми хлопьями валил снег.
Скрестив руки на груди, я стоял и смотрел, изо всех сил стараясь ни о чём не думать. Иногда рассуждения лишние – ты должен сделать то, что должен.
Приходит момент, когда тебя разворачивает лицом к тому, от чего ты старательно убегал.
Я больше не мог игнорировать тот факт, что тоскую о прошлом. Глупо бегу за тенью, стараясь отыскать в новых лицах старых знакомых.
Но Катрин не Синтия, Ливиан не Ральф, Сандра и Ирис не мои кузины, те, о которых я привык думать и заботиться в прошлом, а Рэй… таких в прошлом вообще не существовало.
Даже пресловутый Ральф I, оставивший по себе столь дурную славу, исхитрившейся стать паршивой овцой даже в нашем чёрном стаде – даже он не насиловал собственных детей!
В этот момент я ощутил не просто желание, а настоящую необходимость вернуться домой. До этого я избегал даже мысли о Кристалл-холле.
Это было похоже на зуд в больном зубе. Чувствовалось неуёмно и неотступно.
Желание попасть домой – в мой настоящий дом, принадлежащий мне по праву рождения, по праву происхождении и по праву воспоминаний – туда, где прошло далекое детство, протекла жизнь, туда, где обитали те, кого я знал и любил по-настоящему – стало непереносимым.
Будто на хвосте вьюги прилетели тени ушедших душ и напомнили о себе.
Есть северные легенды о ледяном безумие, заполняющим сердце людей и заставляющих их уходить в ночь, когда бушуют бураны. Темный зов? Белый зов? Не знаю.
Возможно дело в том, что я наконец-то набрался храбрости чтобы развернуться и посмотреть в лицо тоске по прошлому. Я перестал убегать и она тут же накрыла меня с головой, вгрызаясь в сердце с радостью хищника, достигшего законную добычу.
Я понимал, что ехать в ночь за город – безумие. Но мне плевать! В конце концов что меня здесь держало? Выдуманное чувство долга перед теми, кому на самом деле ничего от меня ненужно?
Набросив куртку на плечи и подхватив ключи от машины, я спустился вниз, проигнорировав как взгляд, которым меня сопроводил консьерж, так и неодобрение, светящееся в нём.
Я вообще быстро продвинулся в изучении технических новинок и успел оценить всю прелесть системы GPS. Первоначально идея о том, что на картинке выстраивается маршрут от одной точки до другой показалась мне полнейшим бредом. Но потом, разобравшись с тем, что такое космический спутник и с принципом его действия, удалось и понять систему Навигатора. Уже не говоря о том, чтобы оценить его удобство.
Оценить навигатор по достоинству можно как раз в такую ночь, когда вокруг всё вьюжит и кружит, а ты сам не можешь понять, какая оса тебя укусила? Зачем ты несешься сквозь этот мглистый влажный сумрак? Почему не желая слушать голос разума, подчиняешься ничем не объяснимому внутреннему голосу?
Но иногда только так можно унять съедающую, выворачивающую наизнанку душу тоску – движением вперёд.
Чем быстрее ты несёшься, тем тверже иллюзия, что сможешь сбежать, хотя в глубине души сам понимаешь – попытки тщетны. Что всё это движение вперёд лишь иллюзия. От себя не убежишь.
Город переливался множеством огней. Такого количества освещения в 19 веке не было. В прошлом этот час был глубокой ночью, но теперь люди мельтешили словно муравьи, споря со снежинками в многочисленности и хаотичности движения.
Машины, сверкая красно-жёлтыми сигнальными огнями, разукрасили дорогу похожей на гирлянду линией: неоновые рекламы магазинов, давно уже закрывшихся в этот поздний час, огни ресторанов, просто фонари. У меня было такое чувство, словно городская ночь решила соперничать с небом в количестве огней.
Колёса скользили по наслоившейся на асфальт наледи, шипованные зимние шины помогали мало.
Вскоре последний отсвет городских фонарей остался позади и только свет фар, выглядевший совсем тускло, расплывчатыми, вялыми лучами сражался с белым, похожим на зависшую в воздухе кашу, мраком.
Отчего-то я не думал о том, что никогда раньше мне не приходилось добираться до Кристалл-холла в буран в одиночестве. В прошлом со мной путь всегда разделял кто-то ещё: кузен, кучер, лошади, в конце концов.
Сейчас я чувствовал себя одиноко, как новогодний домик в стеклянном яйце, когда чья-то капризная рука взбаламутит осадок снежинок.
Снег валил и валил, налипая на всё, что только можно – линии электрических передач, столбы, кусты, лобовое стекло.
Дворники едва успевали справляться, смахивая их, превращая в прозрачные капли. Но они тут же налипали снова.
Я вскоре пожалел, что не додумался купить вездеход. Машина начала пробуксовывать в сугробах и вскоре ехать дальше стало невозможно.
Выйдя, я с маниакальным упорством продолжил путь пешком.
Теперь я и сам не могу понять, зачем? Зачем я упрямо шёл вперёд? Тяжело дыша, продирался сквозь буран, сугробы, по бездорожью?
Какая сила заставляла меня двигаться?
Местность изменилась. Я узнавал и не узнавал очертания родного поместья. Так бывает во сне. Ты знаешь, где ты, но едва-едва узнаёшь.
Я, должно быть, прозевал тот момент, когда миновал ворота с надписью «Кристалл-холл». Или их убрали?
Но дом вырос передо мной неожиданно. Словно давно потерянный друг неожиданно возникший под фонарем, он распахнул объятия. И я, тоже замерев, глядел на него во все глаза.
Не постарел. Даже стал краше, если такое возможно. Сверкающий и белый, гордый, точно лебедь, возносил к небу колонны и знаменитый на всю округу сверкающий хрустальный купол.
Иллюзия того, что я вернулся, была полной.
Чудилось, лишь отвари дверь и жизнь вернётся на круги своя.
Старый камердинер, служивший семье вот уже три поколенья, поспешит навстречу, хотя ему уж давно пора отправляться на покой. Дежурные горничные, опустив очи, присядут в низком поклоне.
Дверь в музыкальную комнату притворена неплотно и оттуда раздаются звуки рояля. Мелодия тонкая, легкая, воздушная, похожая на вуаль, колеблющуюся на ветру. Легкое мягкое покачивание, легко различимое в ней, чувствуется и в фигуре исполнительницы.
Коллет…
Светловолосая, как большинство Элленджайтов, зеленоглазая, грациозная, как газель – прекрасная музыкантша.
А из бильярдной раздаются мужские голоса, удары кия и тонкий запах кубинских сигар. А ещё – кофе и бренди.
В гостиной идёт неспешная беседа у дам. Почувствовав дуновение сквозняка, уловив ли чуткой душой что-то ещё, лишь одной ей ведомое, мама выходит мне из гостиной навстречу. Её белом платье будто светится в полумраке. Сияют золотом волосы. А глаза похожи на прозрачные льдинки или бриллианты.
– Не слишком ли поздно ты возвращаешься с прогулки, Альберт? Да ещё в такую ночь, когда земля и небо готовы сойтись? – укоризненно качает она головой и серьги словно вспыхивают, ловя гранями отблески света. – Ты слишком долго гулял, мой мальчик.
В камине осыпалось роем алых искорок прогоревшее полено.
Я моргнул, и иллюзия распалась.
Ничего не было. Кроме дома. Пустого. Холодного. Такого же одинокого, как я.
Мои родные меня не дождались – на этот раз я слишком долго блуждал.
До сих пор я не вспоминал тот роковой день, но сейчас обрывки, словно наваждения, завертелись в голове.
Я иду между двумя линиями железнодорожных путей. Я помнил, как блуждал перед этим несколько часов, устав почти до изнеможения и понимал, что пора возвращаться – другого выхода нет.
Но отвращение, переполнявшее меня, не давало этого сделать.
Я не хотел возвращаться к исполненной ненависти Синтии и Ральфу, которые внезапно сделались непримиримыми врагами и каждый рвал мне душу, пытаясь перетянуть на свою сторону.
Нашим жутким, гротескным отношениям не предвиделось конца.
Страх и стыд перед тем, что всё откроется и непонимание того, почему ни Ральфу, ни Синтии до этого нет никакого дела?
Я хотел либо чувствовать, как они, либо выпутаться из той паутины, в которую угодил. Но не мог. Потому что любовь к ним была столь же сильной, сколь и ненависть.
Помнил, как ветер плетью ударил в лицо, заставив зазвенеть окна на вокзале где-то там, в расплывающейся, словно краски, на которых вылили слишком много воды, действительности.
Помню пронзительный паровозный гудок и монотонный стук приближающихся колёс. И решение, спонтанное, быстрое, не до конца осознанное – импульсивное, интуитивное.
Наверное, в тот момент я не верил, что могу действительно умереть. Хотел – но не верил для себя в подобную возможность.
Сбежать от действительно и заставить страдать тех, кто делал больно мне, осознанно или нет, толкали меня в спину, словно бесы.
Я просто сделал шаг вперёд.
Ноги соскользнули, и металл навалился словно сразу и отовсюду.
Чудовищная боль в пояснице и в шее сводила с ума, будто я проглотил огонь и не смог выплюнуть обратно. Какое-то время мой сумасшедший нереальный организм сопротивлялся, пытаясь восстановить невосстановимое.
Боли, казалось, не было ни конца, ни края.
Будь состав чуть короче, кто знает, может быть я смог бы выжить?
Я не думал о том, какого моей матери будет смотреть на разрезанное колёсами, словно лезвиями, тело сына?
Её мысли, её боль, её отчаяние я слышал теперь.
Я видел, как она сидит у погасшего камина, сложив руки на коленях, несгибаема прямая, красивая настолько, что людей брала оторопь. И словно неживая.
Дядя Винсент держал её за руку, пытаясь не утешить (он осознавал, что утешить её никто не в силах), но стремясь поддержать.
«Это расплата за Ральфа. Я знала, что рано или поздно придётся заплатить за содеянное», – говорила она бесчувственным голосом заведённого автомата.
И за окном тогда падал снег.
Жив ли я?
В этом ли мире вернулся я в отчий дом?
В самом ли деле я человек или дух неуспокоенный?
– Мама, прости! Прости! Я не хотел делать тебе больно!
По христианской вере самоубийцам прощения нет.
Их не отпевают в церкви и хоронят за церковной оградой.
Их не пускают даже в ад.
До этого я жил словно во сне, в странной необъяснимой уверенности, что все они, Элленджайты, продолжают жить. И только теперь понял – они ли мертвы, я ли, – мы никогда больше не встретимся.
Я мог прожить с ними долгие годы жизни, но я всех бросил, трусливо сбежал, поступил как жалкий подлец и предатель и теперь, хоть горло себе сорви, воя от тоски, как волк, хоть волосы рви и землю от отчаянья ешь – не поможет.
Мы по разную сторону бытия.
Я плакал впервые в жизни, если не считать тех лет детства, что в моей памяти не сохранились.
Слёзы не приносили облегчения.
Мертв ли я, жив ли я – я несу наказание за свой поступок.
Смахнув со щёк остатки влаги я через силу поплёлся вперёд.
Толкнул дверь, вошёл внутрь.
Мне казалось, что внутри должно быть едва ли не холоднее, чем снаружи. Тепло, окутавшее с порога, было удивительно.
Миновав прихожую, я шагнул в Хрустальный зал.
Тени от вьюги темными полосами носились в огромном пространстве, словно ведьмы на помеле, одновременно с тем отчего-то похожие на неспешное движение рыбок в аквариуме.
Наверху лестницы застыла фигура в белом платье.
Светлые длинные волосы струились по плечам, сверкая в свете свечей.
Словно пораженный столбняком, я не мог двинуться с места. Весь обратился во взгляд, не смея окликнуть, словно голос мой мог разрушить чудесные чары.
– Вот и ты, наконец? Я так долго ждала тебя, Альберт. Не чаяла дождаться.
Она остановилась, чтобы поставить жирандоль на один из туалетных столиков.
Потом выпрямилась. На губах её играла улыбка. Полная жизни, огня и нежности, которой раньше я никогда не то, что не видел – не мог даже вообразить.
– Здравствуй, любовь моя. Что ж ты молчишь?
– Синтия?
Качнувшись друг другу навстречу, мы обнялись.
Круг замкнулся.
Мир растворился в руках, обнимавших меня.
Сузился до узкого стана в моих руках. Утекал, как вода и возвращался вновь вместе с её поцелуями.
– Синтия, – простонал я, не смея поверить в реальность происходящего. – Ты? Ты жива? Ты мне не снишься? Это на самом деле?!
Она засмеялась, вновь припав ко мне.
И больше вопросов задавать я не смог.
Привычная жажда затопила меня, усиленная долгой разлукой.
Наслаждаясь нашей преступной любовь, сжимая её в объятиях, впитывая каждой клеточкой тела, упиваясь нашим слиянием, словно полётом, я думал о том, что не все сказки лживы.
Наша любовь с Синтией была столь же сильна, сколь и порочна.
И ей удалось невозможное – пережить смерть.
_________________

 » Глава 12. Альберт. Встреча через сотню лет

Я не мог поверить очевидному. Происходящее казалось сном.
Радость и беда сомкнули над головой два крыла, – черное и белое, – да так плотно, что я никак не мог определиться, что же всё-таки случилось: величайшая радость?
Или величайшая беда?
– Синтия? – сжал я её в объятиях. – Это действительно ты?! Или у меня наркотический бред? Если это сон, то я боюсь очнуться. Пусть он длится вечность! Никогда не кончается.
– Вечность? – зарылась она руками в мои волосы, глядя в глаза насмешливо и призывно. – Мой маленький братец! Ты понятия не имеешь о чём говоришь. Вечность – это, пожалуй, всё-таки слишком долго. Поверь мне. Уж я-то знаю.
Она могла говорить всё, что что угодно. Я не слышал её слов – лишь звуки голоса. Лишь его богатые переливы достигали сознания, а всё остальное оставалось где-то вовне.
Сестра засмеялась и её смех, с низкой хрипотцой и снисходительно-надменными нотками, о которых я успел забыть, принадлежал ей, несомненно.
Только ей!
И я наслаждался этим, как наслаждается солнечным теплом человек, ещё недавно замерзающий насмерть.
Из всех женщин, которых я знал, только Синтия умела так смеяться.
Только её смех мог заставить меня терять голову, раз за разом, снова и снова.
И я не собирался себе отказывать в утолении голода, который жил во мне так долго.
Подхватив её на руки, я привычно, как часто делал это в прошлом, спустился по лестнице и вошёл в музыкальный зал.
Как в старые времена здесь горел камин.
Ярко пылали дрова, отбрасывая горячие алые отблески на мебель, на стены, на ковёр в виде шкуры белого медведя, небрежно брошенный на пол.
На него я и уложил осторожно мою драгоценную ношу.
Прикосновение к лёгкому хрупкому телу заставляло голову кружиться, сводило тело томящей судорогой желания, одновременно и сладкого, и мучительного.
Мне хотелось овладеть Синтией глубоко и быстро, так яростно и полно, как это только возможно.
Я истосковался по её прохладной, гладкой, как атлас, коже. По горячим, дерзким, откровенным губам, не боящимся отдавать и брать, просить и требовать. По груди с твёрдыми, маленькими, очень чувствительными сосками, твердеющими от моих прикосновений.
Волосы Синтии рассыпались поверх светлого коврового меха и отливали золотом в свете пламени.
Огонь подобрался так близко, что делалось горячо.
Серые глаза её затуманились, полуоткрытые губы дрожали от предвкушения удовольствия, ланиты разгорелись от жара.
В этот момент Синтия казалась мне обольстительнее любой сирены.
Она была в тысячу раз прекраснее, хотя бы потому, что была настоящей, живой, горячей. Упрямой, как тысяча вредных чертей. Безрассудной, непредсказуемой, иногда – жестокой, но это никогда не умоляло её привлекательности в моих глазах.
– Альберт? – задыхаясь, прошептала она моё имя.
– Что?
– Возьми меня. Я хочу тебя. Хочу безумно. Прямо сейчас. Я так долго этого ждала. Мне кажется, я умру, если не почувствую тебя в себе.
Её руки блуждали по моему телу хаотично, словно у слепой или у девственницы.
Она цеплялась за меня с вампирской жадностью.
Меня не нужно было уговаривать дважды. Повторять ещё раз.
Моё желание было не менее нетерпеливым. Сжигающий меня огонь требовал выхода.
У нас ещё будет время на ласки, самые изысканные и изощрённые, какие только можно представиться, а сейчас я хотел слиться с ней так быстро, как только это возможно.
Привычная упругость её стройных бёдер.
Обманчивая хрупкость стана, когда, кажется, сделай одно слишком резкое, слишком грубое движение и она переломится, словно фарфоровая статуэтка, прямо у тебя в руках.
Трепещущая от частого дыхания грудь.
С тихим стоном, напомнившим рычание, я вошёл в неё глубоко и сразу, до конца, заставляя рвануться, как попавшую в силок птицу – она была внутри сухая, горячая, узкая.
Мы оба слишком торопились.
Наверное, я сделал ей больно.
Впрочем, Синтия любила боль.
Любила, когда в постели её подавляли, заставляли подчиняться, терять контроль.
В реальной жизни она была властной и спесивой. Возможно то была своеобразная компенсация?
Я замер, закрыв глаза, чувствуя, как заполняю собой её узкое тугой лоно. С трудом удерживаясь от желания продолжить.
Грубо брать. Врываться, раз за разом разоряя все алтари. Вдалбливаться, достигая края, не взирая на последствия.
Иногда в прошлом мы играли вот в такие вот «изнасилования». Она сопротивлялась, я ломал её сопротивление. Нас обоих это заводило.
Закрыв глаза и сжав зубы, я замер.
Руки Синтии крепко обняли меня за спину.
– Не останавливайся, прошу. Не надо…
И я заскользил в горячих глубинах её тела, задыхаясь от наслаждения, которое мог получить только у неё, утопая в удовольствие, которое мог разделить только вместе с ней.
Влажная тьма, кольцами змеи обвивающаяся корни и недра.
Волны неги, поднимающиеся всё выше и выше, обостряя восприятие, связывая тела в единое целое, подгоняя на край и норовя толкнуть за него.
Её маленькое тело, распятое подо мной, в которое я врывался с неистовством, с каждым новым ударом напрягалось всё сильнее, было будто готовая лопнуть струна, натянутая до предела.
Её бедра всё теснее прижимались к моим, будто наши тела срастались, стремясь одно поглотить другое.
Удовольствие словно сплавляло их в одно целое.
Ощущения становились настолько острыми и приятными, что любая плата за это удовольствие казалась незначительной.
Мир сжался в единую маленькую точку. И даже если бы от этого зависела моя жизнь, я уже не смог бы остановить этот танец.
Синтия выгнулась в моих руках, забилась, как вытащенная из воды рыба и в следующий же момент я позволил себе достигнуть разрядки, окунаясь с головой в головокружительный оргазм.
Сердце колотилось, как бешенное.
– Ты вернулся! – всхлипнула Синтия, прижимая голову к моей груди.
Её волосы пахли совсем иначе. Не так, как я помнил. Но это такая мелочь… по сравнению со всем остальным.
Мне не хотелось говорить.
Я хотел насладиться этим мимолётным чувством единения, увы, так быстро проходящим, в тихом спокойном молчании. Хотелось обнимать и чувствовать, глядеть и не наглядеться.
А слова между нами всегда рождали напряжение, недопонимания и боль.
Так было всегда.
И хотя Синтия пока ещё только собиралась начать очередной разговор века по душам, я уже чувствовал незримую трещинку. Ту самую.
Она медленно села и потянулась за моей рубашкой, набрасывая её на точёные плечики, прячась от моего взгляда. Отдаляясь, будто притворяя между нами стеклянную дверь.
Поправляя волосы, что умоляюще цеплялись за всё, до чего могли дотянуться, Синтия знакомым до боли, родным жестом собрала их в горсти, вытащил из-под рубашки и рассыпала сверху, заставляя проливаться золотым дождём.
Я зачарованно смотрел, как они переливаются рождественскими огоньками под мерцающим пламенем в камине.
– Самое время поблагодарить меня, братец, – с усмешкой протянула она.
– За что? За отличный секс? – попытался отшутиться я.
– И за него, если хочешь, тоже. Но лучше за то, что я почти, как богиня, смогла вернуть тебя из мира мёртвых.
Улыбка как-то сама собой сошла с лица:
– Ты это фигурально выражаясь?..
– Нет, Альберт, буквально. Ты, правда, не торопился вернуться ко мне. Мне даже начало казаться, что ты избегаешь самого этого места – нашего дома.
Но я всё равно знала: как не торопись ты сбежать от самого себя, рано или поздно ты все равно вернёшься. Как ты всегда возвращался ко мне. Только на этот раз ты слишком сильно медлил.
– Как всегда, слушая тебя я задаюсь вопросом: ты сумасшедшая или просто хорошо прикидываешься?
Лицо Синтии приняло незнакомое мне выражение глубокой задумчивости:
– После всего того, что мне пришлось пережить, братец, не мудрено сойти с ума. Иногда мне кажется, что всё, что я вижу – это тяжёлый, затянувшийся бред.
– Тогда можешь бредить вслух. Я охотно тебя послушаю. Из твоих уст, сестрёнка, любой вздор звучит для меня музыкой.
– Не в этот раз, братец. Но тебе придётся выслушать. И поверить. Потому что, во-первых, это будет правда. А, во-вторых, ты ведь здесь? А это лучшее доказательство тому, что, какой бы не выглядела бредовой история, что ты сейчас выслушаешь, это правда.
– Хорошо, валяй. Вещая свою правду. Только скажи, в этом доме есть ещё вино? Я был бы не прочь промочить горло.
Синтия, поднявшись с лёгкой непринуждённой кошачьей грацией, прошлась по комнате до серванта, мелькая босыми ногами с маленькими, как конфетки, пальчиками и вернулась с двумя бокалами и бутылкой вина, красного, как кровь.
– Открывай, – протянула она бутылку мне.
– За встречу через сотню лет? – поднял я тост.
– Прошло на четверть века больше, – пожала она плечами, макая коралловые губки в бордовое вино.
Я последовал её примеру, не отрывая взгляда от её прелестного личика:
– Ты обещала мне историю, сестрёнка.
– Обещала. Ну так слушай.
Не знаю, что я надеялся услышать, но явно не то, что сказала Синтия.
– Ты знаешь легенду о том, что Элленджайты прокляты.
– Это не легенда, – поиграл я бокалом, наблюдая, как качается красное вино, которое в тени кажется чёрным. – Это прямая констатация факта. Никакой мистики – люди просто немного наблюдательнее, чем нам кажется.
– Проклятыми называли детей падших ангелов. Нефелимов.
Я крепче сжал челюсть, стараясь удержать крепкое словцо. Драгоценная сестрёнка на многое смотрела сквозь пальцы и не гнушалась спать с братьями, но она терпеть не могла сквернословий. Вот такая причуда.
А ещё она слишком увлекалась мистикой. Это у неё другая причуда, почти с детства.
– Нефелимов? – переспросил я. – Ты это серьёзно?
– Помолчи, Альберт. Мы же вроде как договорились, что ты примешь на веру мои слова?!
На самом деле мы не договаривались – на самом деле говорила только она, а я просто промолчал.
– И что там не так с этими нефелимыми?
– Всё. Судя по тому, что творилось в нашей семейке. Ну да речь не об этом. Мы не просто потомки падших ангелов – мы потомки Люцифера.
Я человек не трусливый. Честно. Я мало чего боюсь по жизни.
Но мне стало страшно. Синтия говорила так спокойно и уверенно, что у меня не осталось сомнений – она сумасшедшая. Моя любимая сестра не в себе.
– Люцифер – наш пра-пра-пра-пра дедушка? Ну, допустим, и что дальше?
– После того, как ты умер, я вызвала его. И заключила сделку. Люцифер наделил меня силой, что не принадлежит и не может принадлежать никому из смертных – даром воскрешения. Я могу призывать души из-за смертельных чертогов.
Повисла пауза.
За стеной завывала буря, била плетью, скрученной из снега и ветра, хлёстко, жёстко, будто надеясь развалить этот дом по кирпичику. Даже окна вздрагивали под напором норд-оста.
– Ты всерьёз веришь в то, о чём сейчас говоришь? – тихо, будто боясь спугнуть её, задал вопрос я. – И что потребовал Люцифер в обмен на такую услугу?
– Ничего, – её голос звучал отрешённо.
Синтия с детства придумывала небылицы. В которых она была королевой. С самой высокой короной.
Но чтобы объявить себя святым Лазарем?
– Святой Лазарь по сравнению со мной младенец. Он воскрешал того, кто умер три дня назад. А от тебя же остался один остов. Видел бы ты… хотя нет, лучше не надо. До сих пор без содрогания не могу вспоминать…но лучше по порядку.
После твоего самоубийства Ральф как обезумел. Он обнародовал всё, что мы скрывали столько лет. Он пытался меня убить! Он был просто невменяем… ты же помнишь, каким он был? А без тебя всё стало ещё хуже.
Вино резко стало горьким, и я отодвинул бокал от себя:
– Он превратил мою жизнь в ад, Альберт… – голос Синтии вдруг стих.
– Что ты сделала?
Собственный голос казался чужим и глухим.
Глаза Синтии сузились и превратились в два пылающих куска льда:
– Что я сделала?! Я?! Почему, по-твоему, я могла что-то сделать?
– Потому что это до сих пор не даёт тебе покоя. Потому что ты боишься мне сейчас об этом сказать.
– Да с чего ты взял?
– С того, что не только ты знаешь меня как облупленного. Так что ты сделала, Синтия?
Она отвернулась.
Золотые волосы, упав на лицо, скрыли от меня его выражения.
– Синтия?..
– Я принесла его в жертву.
Часы на полке тихо стучали. Наверное, тикали. Не знаю, не уверен.
После такого заявления я уже ни в чём не мог быть уверен.
– Я… что? Не понял, что ты имеешь ввиду под «принесла в жертву»?
– Я убила его на сатанинском алтаре.
Синтия повернула голову и теперь с вызовом смотрела на меня.
– Ты не могла его убить. Это невозможно. Силёнок бог не дал.
– А я у дьявола заняла! – фыркнула она, строптиво встряхивая головой. – Хотя… хотя это было позже. А в тот момент Ральф помог мне сам. Это было… мучительно, долго и болезненно. Именно так он и умирал. Долго. Почти сутки. Возможно, он надеялся, что я откажусь от своей затеи. Возможно, забавлялся, веря, что мне невыносимо наблюдать за его страданиями. А возможно… возможно ему просто было наплевать. Помнишь, как он всегда говорил это своё коронное «плевать»? – зло засмеялась она.
По мне, так её смех гораздо ближе был к истерике, чем к насмешке.
– Как же ты вытерпела? Как могла сидеть и смотреть на его агонию часами?
– Я не верила, что он на самом деле умрёт. Даже после твоей смерти я не могла поверить, что это возможно!
– Но он умер, – это не был вопрос.
– Умер. А древний ритуал начал работать. И я встретилась лицом к лицу с тем, кого считают Князем Земли и источником зла.
– Ну и как?
Меня распирало от злости и бессильной ярости.
В историю с дьяволом я не верил. А вот в смерть Ральфа, зная их обоих, поверить пришлось. И осознание того, что всё это случилось почти два столетия назад, не смягчало боли потери.
Может быть, в душе я надеялся, что Ральф воскреснет таким же волшебным образом, как и Синтия?
– Люцифер? Он удивительным образом похож на вас всех. Безумный и обречённый, то ли не желающий, то ли не умеющий раскаяться и жить иначе.
– Правда? Ни рогов? Ни копыт?
– Если они у него и были, он их мне не показывал.
– Его не удивило желание правнучки увидеть предка?
– Нет. Он сказал, что такое было и раньше. Он внушал доверие. Он казался вполне понятным. Он был чем-то похожим на тебя. Или на отца. Словом, таким, каким я всегда его себе и представляла. И знаешь, что я сделала? Я поверила ему. Я заключила с ним договор.
– Что за договор?
– Он сделал меня бессмертной, наделил способностями, которые многие сочли бы колдовскими.
– И что потребовал взамен?
Синтия молчала, опустив голову.
– Что он потребовал взамен? – повторил я вопрос.
– Нашу семью. Он велел мне уничтожить всех. Говорил, что существование таких, как мы, не угодно богу. Что мы несём с собой лишь скверну и искушение. И он был прав! Ты же знаешь.
– Он потребовал, а ты?..
– Я сделала то, что он велел. Я всех их ненавидела и была словно не в себе. А когда пришла в себя, было поздно – всё обратилось в пепел! Наш дом. Мои родители. Все сгорели… никого не осталось. Никого – кроме меня. Я хотела уйти за всеми, но не вышло. Дьявол по-дьявольски сдержал слово: я стала бессмертной. Такой, какими раньше были вы. Я всегда завидовала вашим способностям… Почему ты так смотришь на меня, Альберт? Ты мне не веришь?
Голос её зазвучал жалобно, как у ребёнка.
– Если бы это было ложью! Но правда в том, что древние легенды гласят правду и сделка с дьяволом – это ужасно. В итоге теряешь всё, а приобретённое взамен доставляет лишь муку. Ты молчишь? Не знаешь, что сказать, брат? Ну, молчи. Ведь эта часть лишь предыстория. А собственно история ещё впереди.
Я не знал, верил ли я тому, что слышал? Наверное, верил. Иначе как объяснить всё это – её жизнь, моё воскрешение?
Но если такова правда – как с нею жить?
Я воскрес потому, что умер Ральф – мой брат, мой друг, мой любовник.
И в смерти моих отца и матери виновна Синтия. И в смерти остальных – тоже.
– Не могли все сгореть, – попытался я отрицать очевидное. – Это невозможно! Те, другие – я видел Кингов. Они носят другое имя, у них иные понятия, но, по сути, они такие же, как и мы. И Катрин… ты же сама официально признала её как нашу наследницу?
– Я же сказала – то было лишь начало. А Кинги? Они не одни из нас. Строго говоря, они вообще-то не совсем люди.
– То есть как это понимать? Что значит «не совсем люди»?
– Чтобы воскресить твои останки мне нужна была новая жертва. Кровь в достаточном количестве, чтобы регенерировать почти истлевший остов. Обыкновенная людская кровь помочь не могла. А никого из Элленджайтов в живых после пожара не осталось. Круг замкнулся. Я же уже говорила, заключая сделку с дьяволом всё равно, что занимать у деньги и ростовщика – ты в любом случае остаёшься ни с чем. У меня появилась способность воскрешать и знания, как это сделать, но у меня была отнята сама возможность…
– Однако дилемма, – хмыкнул я с издёвкой.
Синтия передёрнула плечами:
– Смейся-смейся. Мне-то было не до смеха. Я сотню лет пыталась обыграть судьбу.
– Мы, помнится, говорили о Кингах? У тебя просто волшебная способность сводить любой разговор к своей персоне и переживаниям, о чём бы речь не зашла.
– А ты всегда всё портишь своим нетерпением.
– Ну, в некоторых случаях моё нетерпением тебе бывает очень даже по душе, не так ли?
– Что ж, вернёмся к Кингам. Чтобы восстановить твои останки мне нужна была кровь Элленджайтов. И я создала их практически с нуля.
Я нахмурился, откровенно говоря, не слишком понимая, о чём идёт речь.
– Я спонсировала создание секретной лаборатории по клонированию человека.
Она сказала это таким тоном, словно я что-то уже должен был понять.
А я не понимал.
Слово «клонирование» в моём мозгу ни с чем не идентифицировалось. Как теперь говорят, файлы были совершенно пустыми.
– Клонирование человека? Что это такое?
– Создание человека из клетки.
В моем воображении, прости господи, возникла обезьяна, быстро-быстро развивающаяся до уровня человека, открывающая эту самую злополучную клетку и широкими прыжками удаляющаяся в неизвестном направлении.
– Современные технологии шагнули далеко вперёд, Альберт. Но клонирование как человека, так и отдельных органов, находится вне закона. И, официально, технологий, позволяющих из генетического материала воссоздать человеческий зародыш, не существует.
Я потряс головой. Мне казалось, что она говорит на неизвестным мне иностранным языке и я никак не уловлю сути.
– Мы взяли кусочек генетического материала Ральфа и из этой клетки в пробирке вырастили эмбрион, который потом подсадили суррогатной матери, родившей младенца в положенный срок. Как это обычно бывает в таких случаях ребёнок родился не один.
Получились близнецы – две особи, мужская и женская. Образец под номером один и два – Рэй и Виола. Я дала им фамилию Кинг. Ну не свою же собственную отдавать?
Сумасшедшим учёным нужны были открытия, а мне – только кровь. Мальчика, естественно. У девочек нет тех замечательных свойств, что способны были вернуть твоему телу жизнь.
Когда я получила, что хотела, пришлось замести следы. Ученых устранили, детей отдали в ближайший приют, где их отыскал местный воротила и использовал уже по своему назначению. Я в их дела не вникала.
– Подожди-подожди! То есть получается, что изначальным генетическим материалом для… хм-м, создания Кинга, как ты это называешь, был Ральф? Грубо говоря, его можно считать прародителем этого ненормального любителя трахаться с собственными детьми?
– Ну, кто знает, чем развлекался сам бы Ральф, если бы дожил до тех же лет, что и «образец один»? – передёрнула плечами Синтия. – Я никогда не считала Рэя сыном Ральфа. Но в каком-то смысле ситуацию, наверное, можно рассматривать именно так.
– Ральф был донором мужской клетки, а женской?
– Это было не оплодотворение, Альберт, а клонирование. Женских клеток и не понадобилось. Так что, следуя твоей теории, Ральф нашим Кингам и мама, и папа.
От всей этой научной дребедени и полного сюрреализма меня начало ощутимо подташнивать.
– Сами Кинги знают о том, что они представляют собой долбанные образцы из пробирки?
– Конечно, нет. Они считают себя бедными сиротками из приюта, – легкомысленно фыркнула Синтия.
– По-твоему этом смешно? Ну и огород ты тут нагородила!
– Всё ради тебя, дорогой. Чего не сделаешь ради любви?
Слова прозвучали бы дурным пафосом, но, слава богу, в них было слишком много сарказма.
Так уж жизнь сложилась, что сарказм мне куда более по сердцу.
– А Катрин? Выбранная тобой наследница Элленджайтов? Она образец под каким номером?
Усмешка соскользнула с лица Синтии и оно сделалось почти угрюмым:
– Катрин не имеет никакого отношения ко всем моим научным экспериментам. Она вполне себе настоящая личность, произошедшая на свет вполне естественным путём. И она действительно Элленджайт.
– Но ты ведь сказала, что все Элленджайты погибли.
Синтия вздохнула и, после небольшой паузы сказала, как бы нехотя:
– Не все. Своего сына я не смогла заставить себя убить, – от её взгляда у меня почему-то побежал мороз по коже.
– У тебя был сын?
– Да. И именно ты был бы счастливым отцом, если бы задержался на свете немного подольше. Катрин наша с тобой пра-пра-правнучка, дорогой. Но это не отменяет намеченной между вами свадьбы. Потому что только так мы сможем вернуть себе наше состояние и наш дом.
И снова я вынужден был сделать паузу, чтобы осмыслить полученную информацию. Новости, одна сногсшибательней другой так и следовали друга за другом.
– Я не понимаю… Что ты хочешь этим сказать?
Синтия криво усмехнулась, и никто не назвал бы её улыбку доброй:
– Всё ты прекрасно понимаешь, дорогой братец. У нас с тобой был сын. У него была дочь, моя внучка, у неё – ещё дочь, потом – ещё. Я очень надеялась, что рано или поздно появится мальчик, но небеса словно не слышали мои молитвы…
– А ты чего хотела? – рассмеялся я. – С какой стати небеса должны были тебя слышать, если ты, по собственному призванию, согласилась служить совсем другим силам?!
– Не смей кричать на меня! Всё, что я делала, я делала исключительно ради тебя…
– Нет!!! Всё, что ты делала, всегда, было исключительно ради себя. Ты захотела жить вечно и нашла способ сделать это, хотя, признаться, поверить в то, что я тут выслушал практически невозможно.
– Приходится же? – насмешливо протянула сестра. – Ведь иного объяснения тому, что ты сейчас здесь, рядом со мной, наслаждаешься жизнью вместо того, чтобы гореть в аду, где тебе, вне сомнения, самое место – попросту нет? Да и чего ты так завёлся?
– Действительно, с чего бы? Ты, ради того, чтобы вернуть меня, убивала людей.
– И что? – невозмутимо пожала плечами Синтия. – За те сто пятьдесят лет, что я жила, люди умирали у меня на глазах пачками, по той или иной причине. Человек смертен, и в этом нет ни моей вины, ни заслуги. Если чья–то жизнь может принести мне пользу – я это использую. Если пользу принесёт чья-то смерть, почему меня должно это останавливать?
Я смотрел на ней и видел лицо моей сестры, Синтии, почти не изменившейся, но… я не узнавал то существо, что обнимал час назад.
– Ты ведь это несерьёзно сейчас?
– Альберт, ты до смешного сентиментален. Жизнь имеет значение ровно столько, во сколько ты согласен её оценить. Люди, на самом деле, просто расходный материал и так было всегда. Исключение составляют те, кого мы любим.
– Вопрос в том, что ты не любишь никого.
– И это говоришь мне ты? После всего, через что я прошла ради тебя?
– Ещё раз повторю – чтобы ты не делала, ты делала это только ради себя. Мне не нужно было это воскрешение. Я не чувствовал в небытие ничего. Это тебе потребовалось всё это подобие бурной деятельности, потому что одиночество хреновая штука, а пока действуешь – живёшь.
– Я хотела вернуть тебя, чтобы в этом новом времени мы могли стать, наконец, самими собой! Могли не бояться идиотских условностей! Не прятаться ни от кого!
– Какая прелесть. Но если ты хотела именно этого, почему ты не пришла сразу? Зачем было вмешивать в эту историю Катрин?
Синтия отвернулась, словно поддавшись чувствам.
На самом деле она просто не хотела, чтобы я видел её лицо и попытался понять, что у неё на уме на самом деле.
Я почти слышал, как мысли, словно птицы, мечутся в её голове, как она подбирает слова.
Будь на месте Синтии кто-то другой, я эти мысли смог бы прочесть, но она их закрывала.
Я чувствовал её чувства. И их было куда меньше, чем мне хотелось бы.
– Катрин не должна была так долго прожить.
– Что?
– Она была отданной тебе жертвой. Ты должен был убить её, когда воскрес. Не понимаю, почему ты этого не сделал?
Чтобы как-то заполнить глухую паузу, я потянулся за одеждой.
Как-то в свете сложившегося разговора мне хотелось закрыться.
Хорошо бы, от всего сразу.
Может быть я уже в аду?
И какой-то демон принял образ моей разлюбезной сестрички, чтобы выносить мне мозг своими немыслимыми идеями и похожими на худший наркотический бред, исповедями?
– Но, когда она всё-таки выжила, я подумала, что это даже к лучшему. Поначалу я хотела выдать себя за неё и тем самым получить доступ к семейным активам…
– Почему ты не могла получить доступа к ним сама?
Синтия снова пожала плечами:
– О чём ты говоришь? Мне то и дело приходилось менять имена и дату рождения, но если обмануть простых обывателей мне удавалось довольно легко, то получить доступ к самому легату проблематично. Ты же помнишь, как устроена вся эта система? Конечно, можно было изобрести велосипед, но зачем, когда под рукой есть настоящая наследница и всё, что нужно, это использовать её?
Когда ты воскрес, а Катрин выжила, план сложился сам собой – ты женишься на ней. А потом она попросту умрёт.
– Как?
– Да как угодно! Подцепит грипп с осложнениями, упадёт с лестницы. Аневризма, сердечный приступ – мало ли причин? Человеческой девке легко свернуть шею. С нашими способностями это раз плюнуть…
– И когда мы свернём ей шею, что будет дальше?
– Мы восстановим нашу империю снова. Элленджайты воскреснут и снова будут править миром. Мы перестанем быть бледной легендой и снова станет влиять на все события в этой жизни…
– Подумать только, какая прелесть! Я же всё жизнь и, видимо, часть посмертия, мечтал о власти и деньгах!
– Перестань кривляться. Знаю я твои мечты. И это ты тоже получишь. Я дам тебе всё, что ты захочешь.
– А тебе не приходило в голову, разлюбезная моя сестрица, что ты не можешь дать мне того, что я хочу? Сними корону! Она давит на твои мозги, а ум и без того никогда не был сильной стороной твоей натуры.
– Не смей меня оскорблять! – прошипела Синтия.
– Или – что?
– Ты даже не представляешь, с кем связываешься, братец!
Я выгнул бровь в просьбе продемонстрировать.
Лицо Синтии, бледное, как пергаментная бумага, заострилось от напряжения, когда она вскинула руку вперёд и сжала пальцы.
В тот же момент боль узлом скрутила внутренности, будто её пыльцы проникли в моё тело, оплетаясь вокруг органов и проживая их, как углями.
Пришлось сцепить зубы, чтобы не застонать.
Боль была сильной и в первый момент от неожиданности я чуть не вскрикнул, судорожно вцепившись в спинку вовремя подвернувшегося стула.
– И что дальше? – процедил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Что ты этим хочешь показать? Новые способности?
– Это только начало. Не искушай меня проявить мой гнев в полную меру. Тебе это не понравится. Ты же, в конце концов, не Ральф.
– Ты как будто сожалеешь об этом? Может быть, ты воскресила не того брата?
В глазах Синтии блеснули злые слёзы:
– Понимаю. Ты питала иллюзию насчёт того, что мной тебе будет манипулировать легче… хотя, нет, не так: ты допускала возможность, что мной, возможно, манипулировать получится. А с Ральфом на это нет ни малейшего шанса. Ведь, в отличии от меня, он никогда тебя не любил.
Синтия повернула ладонь.
Ощущения было такое, будто гигантская рука выдирает кишки из тела.
Пришлось замолчать, упрямо сцепив зубы.
Синтия медленно приблизилась и, встав рядом, положила руки мне на грудь.
Через материал рубашки и боль я всё равно ощущал прикосновение её маленьких горячих ладошек.
– Не перечь мне, Альберт.
Говорила Синтия тихо, но в каждой мягко произнесённой ею букве таилась угроза.
– И не зли меня. Никогда.
Мне было приятно чувствовать её прикосновения, но взятый тон совершенно не нравился.
– Дорогая сестрица, – сжав её тонкие пальчики в ладонях, подхватив взятый её тон, сказал я. – Ты, бедняжка, так долго жила в мире, в котором никого из нас не осталось! Не удивительно, что успела забыть – подобными трюками напугать меня не получится. Напротив, я даже рад твоим открывшимся способностям – у нас теперь больше возможностей для наших любимых садистских игр. С твоими-то чудесными способностями теперь не обязательно пачкать простыни моей кровью.
Коротким толчком я оттолкнул её от себя:
– Куда сильнее меня пугает мысль: ты так сильно изменилась за истёкшие годы? Я успел забыть тебя? Или я никогда тебя не знал? Как в твою голову могла прийти мысль, что я стану убивать Катрин?
– Если ты такой слабак, я сделаю это сама.
– Ты ничего не сделаешь! Ты и пальцем её не тронешь, ясно?!
В стеклянных кукольных глазах Синтии промелькнуло удивление:
– Да какая тебе разница, что станет с этой девчонкой? Если ты боишься, что на моих руках будет очередная кровь…
– Синтия! – выйдя из терпения я схватил сестру за плечи и хорошенько встряхнул. – Раз и навсегда выкини эту мысль из головы. Я запрещаю тебе даже думать о том, чтобы ей навредить.
Удивление на её лицо сменилось яростью, и никакой насмешливой маской прикрыть гнев у Синтии не получалось:
– Ты запрещаешь мне?! Ты – запрещаешь?! Да как ты смеешь… как ты можешь!
– Могу. И планирую сметь дальше. Раз уж в дальнейшем нам предстоит сосуществовать вместе, давай расставим приоритеты. И, если ты хочешь, чтобы в дальнейшем мы поладили, прошу отнестись к моим словам серьёзно, Синти. Эта девушка для меня важна. И если ты навредишь ей, прямо ли, косвенно…
– Что ты сделаешь? – с вызовом глянула на меня сестра.
– Я тебя не прощу.
– Ты это серьёзно? – рассмеялась Синтия.
Скрестив руки на груди, я ждал, пока приступ показного веселья иссякнет.
– И чем грозит мне твоё непрощение? – прекратив веселиться, решила (видимо на всякий случай) уточнить она.
– Я уйду из твоей жизни. А возможно и из всей этой жизни где меня, по большому счёту, ничего не держит.
– У тебя не получится. Если я не захочу. А вот я могу отнять то, что сама же тебе подарила. Хотя ты за мой дар, похоже, ни испытываешь ни капли благодарности…
– А ты её ждала?! Ты вообще о чём думала?! Что я приду в восторг от того, чтобы ты уничтожила всю нашу семью?! На твоих руках кровь нашей матери, отца, кузин и кузенов – мне ещё предстоит переварить этот факт и, откровенно говоря, сомневаюсь, что смогу принять это…
– Но ведь уже принял?!
– Да просто пока во весь этот коктейль горячечного бреда плохо верится. Люциферы, клоны, ведьмы – голова идёт кругом. С ума сойти можно… хотя может быть, на самом деле, с ума сойти и лучше, чем во всё это поверить? Только ты, с твоей маниакальной самовлюблённостью, могла заварить подобный винегрет. Скажи, как ты живешь с этим?
– Ты вообще меня слушал?! У меня нет выбора. Я получила своё бессмертие и теперь хочу, не хочу – буду жить! С тем, что сделала. С тем, что делаю. В вечном одиночестве.
– И ты надеялась, что я тебя пожалею и поддержу? Что посвящу свою жизнь одной тебе, ненаглядной? Стану, словно джин из восточных сказок, без устали выполнять все твои желания?
– Я просто не могла больше существовать одна в этом аду!
– И потому решила втянуть в него ещё и меня? И ждешь, что я поблагодарю тебя за это? Серьёзно?!
Она отвернулась и сжалась, сразу сделавшись маленькой и хрупкой. И можно было не заглядывать ей в глаза, чтобы понять, что они сейчас полны слёз.
Чёрт! Ненавижу женский слёзы!
– Хватит, Синти. Слезами тут уж ничего не исправить, – попытался я не поддаться собственной слабости. – Да и чего плакать? Ты же получила, что хотела: я здесь, с тобой.
Она сдавленно всхлипнула. И я сдался. Подошёл, обнял, прижал к себе, согревая её замерзшее тело, как умея.
– Ты ещё любишь меня? Скажи, я ещё что-то значу для тебя? – зашептала она, ластясь ко мне, словно кошка.
– Значишь. И всегда будешь значить. Но, Синтия, насчёт Катрин моё условие остаётся в силе. Если с ней что-нибудь случится – сердечный приступ, осложнение после гриппа, упадёт ли она с лестницы или разобьётся на самолёте – ты потеряешь меня наверняка. И ни силой, ни лаской уже не вернёшь. Как бы не сложилась жизнь дальше, я хочу, чтобы она жила.
Синтия сначала застыла в моих руках, а потом рывком высвободилась.
Да я особо и не удерживал.
– Да что ты нашёл в этой глупой курице?
– На курицу она не похожа. К тому же, если быть справедливым, она не глупа. Наивна немного. Капельку нудновата, на мой вкус, этого не отнять. Но далеко не дура.
– И поэтому бы будем носиться с ней как с писанной торбой?
– Ну, если моё требование не убивать ты воспринимаешь именно так? Да. Будем носиться. Разве это не наша святая обязанность, как предков – опекать своего потомка?
Синтия фыркнула со всем презрением и насмешкой, на какие только была способна, как никогда напоминая мне рассерженную, ну просто очень злую-презлую кошку.
Её гнев всегда меня забавлял.
– Будешь меня убеждать что питаешь к этой дурёхе отеческие чувства?
– И в мыслях не было, – открестился я.
– Когда она успела стать для тебя чем-то, чем просто средством? Неужели ты поставишь нас на одну доску? Я жила тобой многие годы, а она просто смотрит коровьими глазами и этого оказывается достаточным?..
– Чтобы её не убивать? Да. Этого вполне достаточно. Ни ты, ни я её не тронем. И это не обсуждается.
– И как же тогда дальше? Что предлагаешь мне делать? Благословить вас на долгие годы? Или мы оба пойдём жить в лачуге, отдав этой юродивой сиротке наше состояние?
Я поморщился:
– Без уничижительных эпитетов никак? Мы могли бы заново разбогатеть. Было бы чем заняться на ближайшие десять лет.
– Ты издеваешься? Я не привыкла жить на несколько жалких десятков тысяч долларов в год.
– Я и вовсе привык считать деньги золотом. Нынешняя мода на бумаги видится мне дичью, а назначение пластиковых карт я понимаю на уровне понятия. Ну и что это меняет? Мы найдём деньги. Вон тот же Кинг, который, если верить тебе, и не человек вовсе, а нечто вроде биокиборга, нашёл же способ их зарабатывать?
– Состояние Элленджайтов должно принадлежать мне! Я его истинная хозяйка!
– Точно. И мы все тоже будет принадлежать тебе. Служить? Служу. Ага! Мечтай больше. Но если тебе так припёкся этот легат, то попросту убеди девушку переписать состояние на тебя, а ей отдай десятую часть.
– Думаешь, она вот так просто отдаст бразды правления?
– Не думаю – уверен в этом. Главная разница между тобой и Катрин как раз в том и состоит, что ей плевать на власть и деньги. У девушки другие ценности. И то, за что ты готова порвать ей глотку, она отдаст тебе особо не задумываясь. Суммы на наших счетах для неё космически баснословны и уже не имеют практического применения.
– Ты действительно думаешь, что она вот так просто возьмёт и отдаст своё? – покачала головой Синтия. – Вижу, твоё пребывание в царстве теней сделало тебе мечтательным. Спустись с небес на землю, Альберт. Мы на грешной земле. И здесь деньги имеют высшую ценность.
Горечь и презрение шевельнулись в моей душе. Она была так уверена в своей правоте. Деньги. Статус. Общественное мнение всегда много для неё значили. Она переоценивала их значение.
Для меня деньги всегда только средство обеспечить безопасностью дорогих или просто близких людей. И в таком количестве деньги мне, как и Катрин, не требовались.
Однако доказывать это Синтии – тратить время впустую.
С ней вообще бесполезно спорить, потому что в споре моя красавица-сестрица слушает только себя. Ты можешь приводить какие угодно доводы, факты или аргументы. Она спокойно даст тебе их озвучить, но продолжит развивать свою собственную мысль точнехонько с того места, на которым остановилась до этого.
Я решил действовать так же, как она. Продолжив обсуждение волнующей меня темы с того момента, на котором закончил:
– Что, по-твоему, мне следует сделать? Убийство выбранной тобой наследницы исключается полностью.
Синтия вздохнула:
– Что ж? Если ты не хочешь её убивать, тогда после свадьбы заставишь переписать состояние на тебя, а потом с ней разведёшься. Тогда все нити управления будут в наших руках. А ей, если уж это так для тебя важно, выделишь долю содержания, какую сочтёшь нужной.
Со стороны Синтии это было большой уступкой.
– А существует ли вариант, при котором я вообще не женюсь на этой девочке?
– Нет. Ты нужен мне с деньгами Элленджайтов.
В общем-то Синтия одной фразой сказала всё самое важное.
Добавить или убавить нечего.
Огонь угас, лишь тихо пощёлкивали прогоревшие угольки в камине, переливаясь красным.
За окном продолжал выть ветер.
Я поднялся.
– Ты куда? – нахмурилась Синтия.
– К своей невесте, сестрёнка. Заждалась она меня уже, бедняжка. Рассвет скоро.
Синтия успела поймать мою руку и заглянула мне в глаза:
– Но ты же вернёшься? Мы ещё увидимся?
Мне хотелось сказать гадость, ранить её словами. Но к чему это, если мы оба знаем, что будет дальше?
– Я позвоню.
Поцеловавшись, мы простились.
Метель и не думала униматься.
Через наваливший снег внедорожник проходил с трудом.
В прошлом веке зимой Кристалл-холл превращался в феодальный замок, где мы жили, как на острове, изредка выбираясь в город: слуги – за припасами, господа – в поиске развлечений.
При современном уровне коммуникаций передвижения сделались проще. Нужно будет найти дорожную компанию, согласную отвечать за порядок на это участке дороги и – катайся туда-сюда в удовольствие.
Машина с обогревателем – это не карета с горячими углями в жаровнях. В ней не замёрзнешь.
Но с другой стороны нестись верхом на взмыленном скакуне, проявляя искусство лихого наездника требовало характера и хорошей физической формы, а для того, чтобы крутить руль и нажимать на педали не требовалось ни того, ни другого.
В 21 веке комфорт убивал в человеке очень много. Люди сделались в чём-то слабее и инертнее. Или просто я становлюсь дрюзгой, словно замшелый викторианский старичок?
Телефон ожил, засветившись и завибрировав.
Звонила Катрин.
На панели дисплея светилось шесть вызовов от неё.
А с учетом того, что она, крайне боясь показаться навязчивой, старалась вообще мне не звонить, это было очень много.
Шесть вызовов за ночь.
На сердце легла тень. Мы не очень хорошо простились, я ушёл, заставив девушку волноваться. И вместо того, чтобы лечь спать, она сидела и придумывала всякие ужасы про то, как мне было плохо. И это в том время как мне, как раз, было сказочно хорошо.
Настолько хорошо, что на какое-то время я вообще забыл о существовании Катрин Клойс.
И для неё, очень может быть, стало бы лучше, если бы вообще не вспоминал?
Седьмой вызов постигла участь первых шести – я на него не ответил.
Ударив по тормозам, заглушил мотор и вышел из машины покурить.
Прислонившись спиной к машине, запрокинул голову в надежде увидеть звездное небо, но вместо звёзд курилась наверху какая-то вихревая муть и ближе к земле рассыпалась белым просом.
Под сильными порывами ветра сигарета быстро прогорела, хватило лишь на пару затяжек, и я потянулся за второй.
Я думал, что, когда останусь один, начну всё обдумывать, эмоционально переживать, а в голове было пусто.
Я не знал, верю ли я рассказу Синтии.
С одной стороны, все эти бредни про ангелов и демонов меня не интересовали. Я вообще не верил в мистику. Хотя большинству моих знакомых по прошлой жизни это казалось странным, им-то само существование таких, как я, способных не умирать, слышать чужие мысли и передвигать предметы взглядом казалось откровением свыше.
Я считал (и продолжаю считать) что это проявление какой-то энергии.
В 19 веке многое из того, что составляет будничную повседневность современного человека воспринялось бы как магия чистой воды, а вот и нет – наука.
И тому, что мы, Элленджайты, такие, какие есть, наверняка тоже найдётся объяснение. Научное.
Но вот как объяснить научно долгожитие и вечную молодость Синтии я не знал.
Как и не находил рационального объяснения для объяснения собственного воскрешения.
Приходилось верить. Да и меня всё это, выражаясь современным языком, не парило. Если начну рефлексировать жить дальше станет очень сложно. Не проще ли принять всё, как есть, а на всё остальное, по рецепту старины Ральфа – наплевать.
Принять новый мир и новые реалии не так уж сложно. Даже смириться с тем, что людей, которых ты знал прежде – нет.
Я буду думать, что умер – там. И очнулся – здесь. А все они остались в прежнем мире и продолжают в нём жить.
Если очень постараться некое подобие семьи можно создать и из Кингов.
Синтия может смотреть на них, как ей угодно. Может быть, факт того, что они из пробирки и имеет для неё особое значение, я же вижу людей, похожих на тех, кого я знал и любил.
Они одни из нас. А значит, мы будем держаться вместе.
Иногда враждовать, иногда – любить, в какие-то моменты жизни даже ненавидеть друг друга – но мы будем вместе.
Элленджайты всегда стоят друг за друга единым фронтом.
Катрин, которая Клойс, тоже Элленджайт.
А вот при мысли о ней весь позитив улетучивался, как тепло на ледяном ветру.
Я не хотел жениться на ней. Я хотел бы сбежать как можно дальше.
Не потому, что она мне не нравилась, как раз наоборот.
Трудно смотреть влюблённой в тебя девушке в глаза, помня такую ночь, какая сегодня была у меня с Синтией.
Смотреть в глаза, зная, что ты не откажешься от старой связи, вросшей в тебя так глубоко, что ты не просто не мыслишь себя без неё и вне её – ты себя отдельно от неё даже не помнишь.
Понимая, что тебе придётся притворяться и лгать.
А я ненавижу притворяться и лгать.
Вроде бы ничего не изменилось. Я и раньше собирался жениться на Катрин, чего уж греха таить, по расчёту. Но я не собирался её использовать, не планировал её обманывать. Я хотел создать нормальную семью, настолько, насколько с таким, как я, семья может быть нормальной.
Но появление Синтии всё изменилось. Теперь грядущих брак – ложь и фарс.
Я был безумно рад, что Синтия жива, но…
Но насколько же всё было бы проще, если бы она осталась в прошлом.
_________________

Екатерина, большое спасибо за продолжение!
___________________________________