» 20. Унтерменш
5
Бегать по ночному Мюнхену я не собирался. Хватит. Без того наломал дров. Но — факт вещь упрямая — зачем-то Алеся разыграла спектакль с пьяной выходкой?
Концы логично смыкались на востоке, ведь "глушь под Минском с лесами по периметру", о которой Хессе так много рассказывал, — это тот же рейхскомиссариат Остланд, откуда в начале года прибыла Соболева Алеся. Возможно, в обстоятельствах этого пересечения и скрывалась разгадка.
Но почему сбежала на полпути? Передумала? Помешали?
Словом, развернуть машину в сторону дома оказалось легче, чем выкинуть историю из головы.
Луна била в стекла столовой, как прожектор. Я распахнул окно, свет включать не стал — потолок без того кишел комарами. В духоте пахло яблоками и цветами. То и другое сдвинул с обеденного стола, чтобы свет падал на содержимое аптечки. Следовало обработать содранные костяшки.
Ночная тишина усиливала звуки, как стакан, приставленный к стенке. Часы, казалось, шли громче, скрипел стул, иногда из крана капала вода.
Как зашуршал гравий в саду, сложно было не услышать. Чуть отодвинув занавеску, я заметил тонкую фигуру, ровно бредущую вдоль кустов шиповника. Еще через минуту щелкнул замок, по плитке холла застучали каблуки.
— Нагулялась? — громко спросил я.
Цокот приблизился. Унтерменшен нарисовалась в портале двери, как призрак. Бледная, с темными глазницами, кобальтовое платье растворялось в синем полумраке.
— Что вы делаете в темноте?
— Пытаюсь найти йод... Ты не бойся, садись поболтаем.
Я наконец нашел нужный флакончик, смочил ватный тампон и промокнул ссадины. Защипало.
— Йодом обрабатывают только края, а не саму рану, — заметила унтерменшен.
— Разве? Хм... Любопытно. Но мне интереснее было бы услышать о твоих темных делишках с Хельмутом. Тебе же есть, что рассказать?
Алеся сидела в лунной полосе. Я заметил, как задрожали руки, и она убрала их со стола. Поежилась, осмотрелась, словно на стенах искала подсказку.
Я убрал всякие миндальничания:
— Только не вздумай упрямиться или вешать лапшу про забытые припуски на швы. Иначе правильный навык использования йода пригодится тебе самой. Ясно?
Она кивнула.
Счастливчик Бенно, светлая ему память, однажды горько пошутил: "Сдается, против нас здесь воюет лес, стены и герань в горшках".
Не знаю, что до стен с геранью, но лес после России я возненавидел. Если Ксеркс когда-то приказал высечь море, я бы пустил на дрова лес. Весь, до последнего пня, вместе с теми, кто в нем скрывался.
Меня трясло только при упоминании слова "партизан": поджоги складов, подрывы рельс, кража почты, как из воздуха возникающие листовки с призывами к борьбе. Среди этих дьяволов попадались даже девушки, подростки, дети. Вдобавок, местное население покрывало бандитские вылазки, помогало едой, одеждой, медикаментами. И ничего не помогало, ни щедрая награда за информацию, ни карательные акции за укрывательство. Ничего.
Так что мне сложно было "проникнуться" той бравадой, с которой Алеся говорила об «очень близком человеке». Диверсант, за которого назначили аж три тысячи рейхсмарок и земельный надел в двадцать пять гектар.
— Олега поймали в ноябре, раненого, без сознания... Пытали четверо суток. Хотели, чтобы он сказал, где скрываются остальные из отряда. Назначали день казни, в последний момент отменяли и снова издевались… Он издевался, комендант обер-лейтенант Хельмут Хессе.
Она выплюнула это имя.
— И как, удачно? — я щелкнул комара, притаившегося под посудной полкой — на светлой стене остался темный след.
Алеся посмотрела волчицей, улыбнулась и покачала головой. Вспомнились слова Хессе о "ковырянии в кишках". Стоило усилий, чтобы не стереть эту дерзкую ухмылку вручную.
Я продолжил:
— Хельмут был частым гостем в нашем доме. Ты сама приглашала его. Что мешало поквитаться раньше?
— Откуда вы знаете?
— Твой интерес к востоку вызвал у Хельмута опасения.
— Мой интерес... Да он врал в каждом слове! — вспылила Алеся. Грозы в выпаде было побольше, чем когда за завтраком назвала меня лжецом и оккупантом. — Храбрый портняжка, убивший семерых одним ударом!.. Подлец, мучитель и трус. Прятался за спинами автоматчиков. Без верзил носа не высовывал из своей "комендантской резиденции". Трус!.. — она взяла паузу. Отдышавшись, продолжила: — Когда Олега... повесили, выставили караульного. Чтобы не сняли. На утро этот караульный сам висел. Как же бравый германец-ариец бе-егал!.. Визжал, как поросенок! Там еще ваше начальство какое-то штабное прибыло... – Алеся почти рассмеялась. Опять вздохнула. Закрыла лицо руками, умывшись пустотой.
Говорить ей становилось сложнее, голос срывался, дрожал. Но не позволила слез. Держала голые плечи расправленными, подбородок высоко.
— Почему не раньше?.. Я хотела. Купила стрихнин. Он коричневого цвета, как шоколадная крошка. Однажды видела, как долго и мучительно от него умирают. Я успела бы освежить память этому... чтобы он знал, за что подыхает. Но он не притронулся к пирожным. Спросил, есть ли кто дома, стал приставать... Мерзость... Но на этот раз я учла ошибку - не оставаться наедине, пока он не будет... безопасен.
Я в который раз оглядел унтерменшен. Что ж, расчет оказался верен. Дразнить, держать на поводке и подпаивать... Очень по-женски. Хессе непременно бы клюнул на заманчивую полуголость, яркие пухлые губки и хорошую задницу. Оставалось прикинуться легкой добычей. Нетрезвая красотка. Кто откажется?
Только как она думала справиться с двухметровым лосем, по самую глотку накаченным шампанским с коньяком? Пьяные медлительнее, неповоротливей, но сильнее и, как правило, агрессивнее. Да и что потом? Десяток человек видели, с кем и когда Хессе уехал. Убийцу вычислили бы и разговорили бы в два счета.
Впрочем, это было уже неважно. Что случилось, выяснил. Оставалось решить, что дальше.
Я встал к окну и достал сигареты.
За попытку убить офицера вермахта - боевую единицу, в то время, когда Германия нуждается в солдатах, — следовало прострелить череп.
В то же время я не испытывал должной неприязни. Скорее наоборот, странное удовлетворение, будто нечто неправильное наконец-то встало на место, вроде вправленного сустава. Никакой романтической подоплеки не было и не могло быть. Платье, жесты, улыбки, нежные взгляды, — это была постановка, фальшь, игра. "Медовая ловушка", не больше.
— Чему вы ухмыляетесь? Придумали, как кровожаднее представить все вашему отцу? — спросила Алеся.
Часы в холле пробили час. В саду закричала какая-то птица. Я затянулся в полные легкие, выдохнул. Дым распадался на белесые волокна и таял. Как и мысли. День измотал, усталость давила.
— И расписаться в собственной глупости?.. — ответил я. — Кто позволил тебе пойти на вечеринку, даже когда узнал, что соврала? Кто отпустил с Хессе, хоть нутром чувствовал, что темнишь. С ним из-за тебя сцепился тоже... Да, отец оценит.
— Вы подрались?.. Из-за меня?
— Ты глухая? Или, по-твоему, я тоже трус и хвастун? Мне нет нужды красоваться, тем более перед тобой. Говорю, что есть. К сожалению... Только не обольщайся. Отец обещал уступить мерседес в треть цены, если за три дня с тобой ничего не случится.
Алеся долго молчала, потом подошла ближе и тоже прислонилась к подоконнику. Неподвижно смотрела перед собой.
— Папа учил отдавать должное людям, несмотря ни на что... — тихо сказала она, голос потерял враждебность и показную дерзость. — В том, что вы не трус, я убедилась в прошлый раз, на кладбище.
— Следуя словам твоего отца, и тебе нужно отдать должное. Шнырять ночью по кладбищу и драть волосы душительнице вдвое крупнее себя, тоже, знаешь...
Она повернулась и заглянула мне в глаза, прошептала, как страшный секрет:
— Тогда почему я испугалась теперь?.. Почему я испугалась, что что-то опять помешает, он начнет приставать... Эта месть, она меня измучила… Я жила тем, что станет легче. А теперь? Теперь он снова уедет в Россию, и все, кого он погубит, будут на моей совести... На моей, понимаете?..
Взгляд скатывался с блестящих глаз на чуть приоткрытые губы, как с вышки нырял в затемнение декольте.
Не знаю, что творилось у Алеси в мозгах — она положила голову мне на грудь и, прижавшись, заплакала.
В синем полумраке особенно остро чувствовал, что холодные пальцы сжимают рубашку, скребут живот, чувствовал судорожное рваное дыхание, запах волос и кожи.
Алеся вдруг показалась такой хрупкой, слабой, и в то же время волнующей. Вдруг…
Черт возьми! Я потешался над Хессе, что он ведом исключительно тем, что за ширинкой. А теперь сам поглаживал унтерменшен затылок, плечи, лопатки, скользя все ниже по спине.
С другой стороны, девушку нужно было успокоить, мне самому не помешала бы разрядка. А если нам обоим это было нужно, почему бы и нет?.. Эта мысль показалась не такой уж неприемлемой, как прежде.
Всхлипы прекратились, когда коснулся губами её шеи. На вкус оказалась такая же сладкая, как и по запаху.
Алеся отшатнулась, как капризный ребенок быстро замотала головой из стороны в сторону, но с места не двинулась.
Не сопротивлялась, и когда усадил на стол.
Платье с разрезом задралось легко. Замешкался с собственной пряжкой. Зарычал. Опасался, что унтерменшен вот-вот одумается, убежит. Она же сидела, как под гипнозом. Сжимала мои плечи, вроде ластящейся кошки, потом запустила пальцы под подтяжки. Двинув плечами, помог их спустить. Алеся хотела что-то сказать, но слова потерялись в шуме дыхания. Моём. Её. Какая к чертям разница?..
В жизни надо встречать неприятности... За последние четыре месяца они окружили плотным кольцом. Кто-то словно в насмешку раз за разом толкал унтерменшен ко мне. Шутка ли, столько раз наблюдать женщину в соблазнительных образах — от ночной сорочки с кимоно до "голого" платья, трогать, желать, почти взять однажды...
Алеся вскрикнула, когда развел колени. Еще громче, когда, толкнув на лопатки, придавил собой и взял без особых ласк и предысторий.
Неприятности... С каждым движением, на которое отвечала телом и стоном, я понимал, что потерялся в этих гадостных неприятностях...
Замедлившись, стянул верх платья. Хотел видеть ее грудь. Было не до аккуратности — хрустнула молния, на белой коже проступили полосы. Вздёрнутые соски легли в ладони. Алеся зажмурившись, глубоко вдохнула. Руки с моих плеч сползли на предплечья.
...Я дышал ей в лицо, чуть придавливая шею. Вбивал в стол и смотрел, как закусывает губы, ловит ртом воздух, сглатывает, постанывает, но не отрывает от меня взгляда. Закрыла глаза только, когда вся натянулась, ее бёдра сильнее сжали мои, и выстонав что-то, обмякла.
Расовая гигиена? Триппер? Неудобные женские последствия? Мысли не мелькнуло себя ограничить. Не припомню, когда последний раз я настолько хотел женщину. До шума в ушах...
***
Пульс приходил в норму. Застегивал ширинку. В лужицах воды блестели осколки и яблоки.
Алеся выглядела жалко. Одной рукой прикрывала грудь, другой держалась за стол, словно ноги ее не держали. Ждала что-то от меня. А я впервые не знал, что сказать.
— В порядок себя приведи... — бросил хрипло. Мне не терпелось уйти. — И тут тоже... На этом будем считать, что сегодняшние грехи ты искупила... Спокойной ночи.
Из кухни вылетел. Поднявшись к себе, сразу отправился в ванную.
Уродливое послевкусие вечера не сбилось ни сигаретой, ни коньяком.
_________________