Ветер вересковых пустошей (ЛР),под впечатлением от Светорады

Изабелла, Люся, огромное спасибо!!! Девочки, очень приятно, что вы читаете))))))
Мару мне самой жалко, хотела чтобы хоть последняя ночь ее в жизни не разочаровала, но решила, что это будет противоречить и истории и логике)))
Торина сначала хотела убить руками Горлунг, но решила, что чести этому поросенку много, пускай умирает нелепо))))
Прода обязательно будет, но только завтра, кое-что меняю на ходу)))
_________________

Меняй-меняй, Эля! Мы подождем! Ты нас и так балуешь - что ни день, то новая глава!
_________________

 » Часть 2, глава 26

Изабелла, спасибо,
ГЛАВА 26
Каждый князь на Руси хочет быть погребенным с почестями, чтобы тризна, которая состоится на кургане, насыпанном поверх пепелища, была достойной и запоминающейся. Душа Торина, если, конечно, могла видеть тризну, была бы довольна. Воины в память о своем князе сходились в нешуточных боях, состязаясь в мастерстве военном, раня друг друга до первой крови, пели песни победные и всячески славили своего былого господина.
Князь Фарлаф восседал на самом почетном месте, рядом с ним была его жена, а по правую руку был новый князь Торинграда – Карн и его супруга. Он смотрел на курган, насыпанный на пепелище, и думал о том как коротка человеческая жизнь. Еще совсем недавно Торин сидел рядом с ним, и они строили планы защиты своих градов, а теперь он один. Больше никого нет равного ему, нет больше у него друга.
Горлунг вся в темно-синем, почти в черном, шитом серебром, одеянии, сидела и, казалось, не шевелилась. Она думала о том, что когда – то смерть Торина порадовала бы ее, когда-то, в ту далекую пору, когда она была еще славницей. Смешно, это было солнцеворот назад, а, кажется, что с тех пор прошла целая жизнь. Тяжелая и несчастливая жизнь. Жизнь с Карном.
Княжна Прекраса сидела в стороне, теперь она не более, чем приживалка при дворе князя Карна. Она более не первая красавица двора, возле которой крутилась вся жизнь Торинграда. Глаза ее были сухими, плакать княжна уже не могла, от пролитых слез, некогда самые красивые очи Торинграда были опухшими и красными. Княжне казалось, что этот невыносимо долгий день, не кончится никогда. Сегодня она уже не пыталась поймать взгляд Рулафа, нет, Прекраса забыла о нем в своем горе. Ее любовь не вынесла таких испытаний.
А сам княжич Рулаф боялся смотреть на княжну Прекрасу, боялся, потому что не был уверен, что не начнет ее утешать. А ежели такое случится, то опять, снова он предаст брата, отца и мать. Прекраса - вечное его испытание.
Олаф смотрел издали на Горлунг и удивлялся ее поразительному спокойствию и самообладанию, никаких слез, истерик и криков, словно и не ее отца погребают. Ему было жаль ее. К этому времени Олаф уже знал, что нет лада в ее супружестве, ни для кого в дружине князя Фарлафа не было тайной, что Карн ненавидит свою суложь, и все время проводит с рыжей наложницей. Олаф не мог не злорадствовать, ведь согласись Горлунг поехать с ним, то жила бы она, припеваючи, в довольстве и любви, но Горлунг избрала остаться и стать женой Карна. Так пусть теперь и хлебает все, что боги ниспошлют ей, сама выбрала долю свою.
Люд торинградский вспоминал о своем князе теперь лишь хорошее, словно и стерлось из памяти народной, как пришел на их землю Торин, тогда еще простым хирдманном, пришел завоевывать землю и сеять смерть. Теперь, оглядываясь назад, люди вспоминали, что князь укрепил Торинград, перестроил, обезопасил, нанял хорошую, боеспособную дружину и особо не притеснял. А что будет с Торинградом, когда на землю придут завоевателями теперь уже славяне? Не известно. Хотя и одного племени славянского, не чужие, но уж, так как при Торине жить ясно, что не будут. Ведь сильные власть и землю делят, а слабые при этом должны выжить.
Каким князем станет для них Карн? Вроде сидит такой смиренный, но может это лишь на тризне и лишь при отце, а как начнет править, так и пойдут беззакония творится? Ведь он еще и власти не знал, а уже дочь старого князя не чтит. Слухи ходят нехорошие о супружестве этом. И Горлунг, что ждать от нее? Не будет она никому помогать, да, и не сможет, если всю любовь новый князь дарит Агафье рыжей. Да, и потом, говорят Горлунг более не целительствует, ибо боги отвернулись от нее. Недобрые предчувствия глодали, словно волки серые добычу, сердца люда торинградского.
Горлунг менее всего думала о том, что отныне ей есть, где княжить. Ранее она отдала бы все, за такую возможность, но теперь, когда появилась земля, когда она стала настоящей, не номинальной княгиней, радости не было. Почему? Она сама не знала ответ на этот, казалось бы, простой вопрос. Почему все так изменилось, так быстро? Иногда крамольная мысль закрадывалась в ее голову: «Может счастье не во власти, не в подчинении слабых?». Но она, как истинная дочь своего отца, гнала эту мысль прочь от себя.
Дружинники запели песни хмельные, веселые, провожая душу князя своего в иной мир с почестями. Запели нестройным хором, что мог вызвать лишь улыбку в другое время. Но не князь Фарлаф, ни князь Карн не поддержали песнь эту. И даже новая княгиня не стала петь песнь дочери, потерявшей отца. Все это обеспокоило люд еще больше.
А потом начался самый захватывающий поединок – Даг вышел против Яромира. Два воина, равные друг другу в мастерстве, жестокие в сече, скрестили мечи возле насыпанного кургана.
Замерли все вокруг, любуясь ими. Словно птицы кружили воины по полю ратному, то сходясь, то отбегая друг от друга. Оглушительный скрежет мечей стоял, когда скрещивали они их. Ни Даг, ни Яромир не хотели проиграть в битве этой, ведь тот, кто победителем выйдет, станет лучшим воином дружины. И бились они за первенство это люто и страшно. Их красивые широкоплечие фигуры быстро передвигались по полю, увертываясь от мечей противника. Яромир был меньше ростом и легче, но Даг был сильнее и опытнее.
Горлунг наблюдала за битвой этой спокойно, ведь бои на тризне шли до первой крови, и, когда Яромир слегка задел Дага мечом, считала, что бой должен закончится. Яромир победил, все так, как и должно быть, достойнейший стал победителем.
Но Даг не принял своего поражения, сделал новый выпад, и поединок продолжился под одобрительный гул дружинников. Только тогда, Горлунг поняла, что кто-то один из этого боя не выйдет живым, и, не отрываясь, глядела за происходящим, моля Фригг и Тора о победе Яромира. Но в угрожающем лязге мечей она лишь слышала последнюю предсмертную песнь железа во славу Яромира. Почему она ей слышалась? Горлунг не знала, но чувствовала, что последний раз любуется своим ладой. От этого страшного предчувствия все замерло внутри нее, все мысли о своей несчастливой жизни покинули ее, осталась лишь молитва богам. И тогда словно что-то промелькнуло у княгини молодой перед глазами, она увидела себя и двух маленьких девочек, разбирающих травы. Но видение это исчезло также быстро как и появилось, а по шее Горлунг пот полился тонкими ручейками, силы ее покинули.
Дружинники кружили по ратному полю, нападая друг на друга. То Яромир теснил Дага, то Даг – Яромира. Боги решили исход поединка за воинов, Яромир оступился. Лишь на миг «Любостай» потерял равновесие, но для противника этого хватило. Всего мгновение и поле залито кровью Яромира, а Даг стоит над телом поверженного победителем. Затихли все, наблюдавшие за поединком, а потом рокот прошел по полю, приветствовавший победителя, лучшего воина дружины.
Горлунг показалось, что солнце, еще мгновение назад, высоко стоящее над видокраем, опустилось, исчезло, наступила темнота беспросветная. Все в ней умерло, душа испустила последний вдох вместе с Яромиром, в унисон. Ей казалось, что внутри нее образовалась пустота, Горлунг была настолько потрясена случившимся, этой самой страшной потерей в своей жизни, что не могла даже шелохнутся, в голове просто не укладывалось, что ее ненаглядный Яромир больше ни разу не назовет ее «светлой» или «княгинюшкой».
И в этот черный миг Горлунг, словно перестала видеть ратное поле, она увидела степь заснеженную и себя, бредущую по ней. А потом женщину светловолосую и зеленоглазую, просящую о чем-то. Через мгновение все исчезло.
Дружинники неспешно подошли к телу Яромира, его надобно было унести с ратного поля, дабы военные игры во славу погибшего князя продолжились. Четверо дюжих мужчин неспешно подняли тело с земли и понесли к дружинной избе, где его будут готовить к погребению. Вот и закончился путь «Любостая» в подлунном мире. Он ушел из него один, так же как и жил.
Горлунг, глядя как уносят Яромира, хотела вскочить, сорвать с головы ненавистный повойник и бежать к нему, бежать и причитать:
- Яромир, Яромирушка, милый…
Но Эврар не дал, стоя за ее спиной, рында властно положил руку на плечо своей госпожи, не давая встать. Горлунг не понимала, что держит ее на месте, смотрела вокруг, но словно ничего и никого не видела, и даже крикнуть не могла, словно боги лишили ее речи, не было больше в ней силы.
- Не надо, светлая, ему уже не помочь – прошептал ей на ухо Эврар.
Горлунг не понимала, что он говорит, почему ее не пускает, она лишь сидела, глядя невидящим взором туда, где еще недавно лежал Яромир. Сердце ее рвалось к нему, к тому, что осталось от ее любимого.
Растерянный, ищущий взгляд княгини, ее бледность, потерянность не остались не замеченными. Даже Карн с удивлением смотрел на свою жену, он не понимал, почему Горлунг так расстроена. Ведь все утро, до тризны она была обычной, даже не пыталась изобразить горе по отцу. Зато все понял Олаф. Глядя на Горлунг, на ее несчастный вид, он вспомнил как она смотрела на раненного, спящего Яромира. Олаф с горечью осознал, что Горлунг его любила. Женщина, ради которой он был готов на все, любила обычного повесу, пустого красавца. Чем он покорил ее? Почему она любит Яромира, а не его?
- Князь, госпоже плохо, уведу ее в покои? – спросил Эврар Крана.
- Веди – удивленно посмотрев, ответил Карн.
Эврар почти волоком тащил Горлунг в покои, она шла медленно, словно не понимая, куда ее ведут. Только у дружинной избы встрепенулась, начала рваться туда, понимаю, что там лежит то, что осталось от Яромира.
- Светлая, не надо – тихо сказал Эврар – слухи пойдут.
- Дай хоть простится, последний раз взглянуть, у меня же больше ничего не останется – прошептала она, так горько, что сердце Эврара сжалось, он не смог ей отказать в этой просьбе.
Рында, зайдя в дружинную избу, хмуро сказал дружинникам, толпящимся у тела Яромира:
- Княгиня осмотреть хочет, убедится, что мертв, выйдете все.
Воины переглянулись, послушно вышли, памятуя о былом целительстве княгини, ведь почти все они залечивали свои раны у нее, что же странного, если она хочет проверить действительно ли Морена забрала Яромира.
Эврар закрыл за ними дверь и сел на пороге, ему невыносимо было смотреть на страдания своей госпожи, тем более, что рында был уверен, что покойный не стоил ни такой страстной любви, ни такого горя.
Горлунг подошла к лавке, на которой лежал ее лада, взяла его за безвольную руку и присела рядом. Не отрываясь, смотрела на рану на шее Яромира, рану через которую боги забрали его. Слезы катились из ее глаз и падали на его рубаху, оставляя разводы. Вот и все, ничего не осталось, ради чего ей стоило жить. Раньше, даже в самые черные дни, она знала, что где-то есть он, значит, стоит жить, терпеть все унижения, которыми осыпали ее сначала Торин, затем Карн. Жить, ради того, чтобы увидеть еще раз Яромира, посмотреть на него, помечтать о нем. Теперь боги отняли у нее даже это. Сурово ее покарали за былую самоуверенность, за веру в свой дар. Больше отнимать у Горлунг было нечего. Только жизнь, но ей она отныне не дорожила.
Чем больше княгиня смотрела на безжизненное лицо своего лады, тем больше покидали ее силы. В груди, словно образовалась леденящая пустота, словно умерло ее сердце.
Сколько времени она так просидела, Горлунг не знала, не ведала, и только слова Эврара о том, что пора уходить, вернули ее к реальности. Боги не дали ей права сидеть рядом с Яромиром, она ему не жена, значит, она должна уйти, оставить его одного.
Наклонилась Горлунг над Яромиром, поцеловала губы еще пока теплые, попрощалась. Вот и все, ничего теперь не связывает ее с подлунным миром. Горлунг сняла с его груди тонкий шнурок с подвеской – оберегом, поцеловала, одела себе на шею, как память, хотя она его и так никогда не забудет. Сколько будет жить, Горлунг будет помнить его, лицо Яромира всегда будет стоять в ее глазах, с ним она будет сравнивать всех остальных, тех, кто заведомо проиграл ему.
***
А вечером в холодные покои Горлунг пришла сестра, пришла впервые в жизни. Проскользнула тенью в светлицу княгини. Ничто в ней не напоминало теперь былую первую красавицу Торинграда, горе оно никого не красит.
Сестры не сказали друг другу ни слова, лишь обнялись и плакали в этот миг слабости своей. Каждая оплакивала свое горе, не задумываясь о другой. Прекраса горевала по родителям, и считала, что и сестра оплакивает отца. Горлунг же думала лишь о Яромире, о том, что более не увидит его.
В этот миг горя, общая кровь сделал свое дело, сестры забыли о былом, о своих детских обидах друг на друга. Обе понимали, что роднее друг друга у них никого нет. Хотя, Горлунг была в более выгодном положении – у нее был Эврар, тот, кто заменил ей отца, тот, кто понимал ее, прощал ей все и любил безмерно. У Прекрасы же остался сын, но она воспринимала его скорее как обузу, а не как счастье.
Они проплакали всю ночь, заснули лишь под утро тяжелым сном без сновидений, который не нес отдыха, а лишь новый безрадостный день.
Эврар, пришедший с утра в покой свой госпожи, был немало удивлен, увидев там спящую Прекрасу. Но будить не стал, лишь укрыл полостью меховой обеих, и стал молиться, чтобы Горлунг проспала до вечера, чтобы Яромира погребли без нее. Эврар боялся, что Горлунг выдаст себя на этом погребение, вчера и так много заинтересованных взглядов впилось в нее, когда он вел княгиню с тризны.
Впервые Эврар посмотрел на Прекрасу без былой ненависти, она ему, конечно, не нравилась, но теперь это была лишь обычная неприязнь. Обычная девка, не чета его госпоже.
Рында сел в углу комнаты, боясь пошевелиться, охраняя сон двух дочерей покойного князя.


Люся, ну вот он и ответ на твой вопрос, о том будет ли у Горлунг что-то с Яромиром))))
_________________

Эля спасибо за продолжение .
Как все мрачно
Теперь значит Карн будет князем. Ну ну посмотрим посмотрим.


Эля это так надо или опечатка?
_________________

Я очень рада, что у Горлунг *это* с Яромиром так и не случилось) Пусть у неё *это* лучше с Олафом будет.
Понравилось, что Горлунг прогрессирует в развитии, и не бездумно следует заложенной программе - получить как можно больше власти. А тут глядишь, в такой тяжелый для неё момент Олаф утешать придет...
_________________

Люся, конечно, это опечатка))))))) Надо же так имя героя испохабить))))))))))
Спасибо огромное за такое внимательное прочтение)))).
Изабелла, спасибо большое!!!
Девочки, .
_________________

Эля, интересное продолжение! С нетерпением жду, что будет с героями дальше!
___________________________________

Маша, спасибо большое, ,очень приятно!
_________________

 » Часть 2, глава 27

Выкладываю продолжение:
ГЛАВА 27
Горлунг не видела как погребли Яромира, и не жалела об этом, она простилась с ним тогда, в дружинной избе, увидеть его безжизненное тело еще раз было выше ее сил. Нервное напряжение, что сковало ее в момент боя Дага и Яромира не отпускало ее ни на мгновение.
Князь Фарлаф и княгиня Силье уехали в Фарлафград, оставив молодого князя и его брата в Торинграде строить укрепления. Княгиня Силье с болью в сердце оставляла своего младшего , любимого сына там, где постоянным искусом для него маячила Прекраса.
Карн должен был начать руководить постройкой новых ограждений, укреплять заборол, и вообще готовить Торинград к осаде. Молодой князь старался уследить за всей жизнью Торинграда, старался показать, что он ничем не хуже князя прошлого. Но получалась у него плохо. И брат ему тут ничем помочь не мог. Потому как отец не подготовил их к княжению и два избалованных, высокомерных мальчишки не смогли найти общий язык с матерыми воинами дружины князя Торина.
У Карна не хватало терпения выслушивать жалобы людские, разбираться в них, вершить суд справедливо. Он, словно безусый юнец, без устали упражнялся в ратном деле наравне с дружинниками, командовал постройкой новых ограждений, только под его руководством дело не спорилось. То ли люд помнил слаженное и четкое руководство князя Торина, и поэтому не воспринимал Карна с его указаниями, которые тот быстро выкрикивал, а потом отменял. То ли просто не воспринимался Карн хозяином новым, потому как в преддверии такой угрозы, всем хотелось, чтобы во главе Торинграда стоял не мальчишка, ни разу не побывавший в бою, а муж доблестный.
Горлунг же должна была руководить хозяйством, двором Торинградским. Но, если Карн хотя бы пытался что-либо сделать, то жена его просто не выходила из покоев своих. Не хотела новая княгиня никого видеть, она не вышла даже проводить свекра со свекровью в Фарлафград. Живые потеряли для нее всякий интерес.
Большую часть времени Горлунг просто лежа на ложе, укрытая меховой полостью, глядя в потолок, бессмысленными глазами. На пороге ее покоя сидел ее рында, молча, смотря на то, как его госпожа губит себя.
В день после отъезда князя Фарлафа и его семьи в этот покой второй раз в жизни зашел князь Карн. Князь пришел злой и нервный, прямо с порога, он начал кричать на жену:
- Что ты за княгиня, если забыла о своем положении, месте, которое ты занимаешь и не выходишь отсюда?
- Уйди – не глядя на него, ответила Горлунг.
- Ты это мне, жена? – задохнувшись от возмущения, спросил князь.
- Тебе – равнодушно ответила она.
- Ты забываешься, я отныне здесь хозяин, надо всем, и над тобой в том числе, как ты смеешь так со мной говорить? Ты забыла, что здесь не Фарлафград, здесь нет моей матери, защищающей тебя?
- Я все хорошо помню, Карн.
- Помнишь, и все равно дерзишь.
- Уйди, плохо мне. Станет лучше – вернусь – устало ответила Горлунг.
- Вернешься? – непонимающе переспросил Карн.
- Да, вернусь, туда, к тебе – закрыв глаза, прошептала княгиня.
- Княгине плохо, князь, не беспокой ее – не глядя на него, сказал Эврар.
- Княгине плохо – передразнил его Карн – а когда твоей княгине было хорошо? Когда она вела себя как примерная жена, когда от нее был прок?
- Она болеет, хворь разобрала – ответил рында.
- Хворь ее разобрала, да чтоб так ее она разобрала, чтобы мне довелось взять другую суложь – зло бросил Карн.
- А ты возьми, я не прочь – прошептала Горлунг – только уйди.
Карн ушел, хлопнув на прощание дверью. Княгиня и рында долго молчали, думая каждый о своем.
- Светлая, пора бы о горе забыть – несмело сказал Эврар.
- Не хочу. Не мил мне более свет белый – устало ответила Горлунг.
- Зря ты, светлая так, зря…
Но она осталась глуха к словам своего рынды, так и осталась затворницей в своих покоях. Горлунг более не хотела жить.
***
Проходили дни за днями, а Олаф не мог заставить себя уехать из Торинграда. Никто ему теперь здесь был не рад: князь Торин умер, князь Фарлаф уехал в Фарлафград, новый князь Карн, словно и не замечал его. Разумом Олаф понимал, что уезжать надо, и чем скорее, тем лучше, ведь сезон, когда дракканы ходят по морю спокойно, когда Эгир не ставит препятствий на пути, недолог. Но уехать не мог. Словно что-то держало его здесь, не отпуская.
Горлунг он со дня тризны более не видел. Она не выходила к трапезам, ей все носили в покои, а Карн не особо страдал от отсутствия жены за столом. Олаф терзал себя думами о ней, о том как она, что с ней, неужели она так сильно переживает смерть Яромира, что даже не выходит из своих покоев?
Пойти в одрину к Горлунг Олаф не мог, поскольку теперь не было причин, она более не лечила, людей не принимала, да, и она теперь не княжна, а княгиня. Поэтому он кружил, словно зверь, загнанный в клетку, по двору торинградскому, нигде не находя себе места, но при всем при этом Олаф не мог его покинуть.
Решение пришло к Олафу в бессонную ночь, что была у него после тризны в честь князя Торина. В глазах у него стояло потерянное, несчастное лицо Горлунг, смотрящей на мертвого Яромира. Несколько дней Олаф обдумывал, как ему правильнее поступить, как лучше сделать и в одно погожее утро он пошел искать Эврара.
Рында княгини Горлунг выходил из дружинной избы, когда его увидел Олаф. Эврар был хмур и задумчив, его госпожа вот уже третий день не вставала со своего ложа.
- Здравствуй, Эврар – учтиво поприветствовал его норманн.
Эврар кивнул и собирался пройти мимо, но Олаф его остановил:
- Эврар, я хочу тебе слово молвить о Горлунг.
- Какое слово хочет ты мне молвить о княгине? – спросил без интереса рында, его мысли были заняты постоянным поиском способа вывести Горлунг из безразличного ко всему состояния.
- Важное – ответил Олаф – где можно поговорить спокойно?
- Где? – переспросил Эврар, и нехотя добавил – пошли, отойдем подальше, там и слово свое мне молвишь, Олаф Ингельдсон.
Они довольно далеко отошли от дружинной избы, почти подошли к заборолу, пока не нашли уединенное место. Эврар присел на бревно и выжидающе смотрел на Олафа. Солнце взошло уже довольно высоко и освещало крепкую фигуру викинга и худощавую сутулую рынды. Они смотрели друг на друга, словно звенья одной цепи, один молодой, полный сил, другой – старый, уже почти немощный, лишь по памяти старый говорящий о своей доблести и силе. Два воина, один из которых был жестоким захватчиком многие лета назад, второй – постоянно либо готовящийся к набегу, либо находящийся в походе на чужие земли. Они чувствовали между собой некоторую сродность, видели общие черты и почему – то на интуитивном уровне доверяли друг другу, хотя бы не много, поскольку истинный воин доверят полностью лишь себе и своему мечу.
- Молви слово свое, что хотел – ворчливо напомнил Олафу Эврар.
- Я даже не знаю с чего мне начать – как-то растерянно сказал Олаф.
- С начала начни – подсказал ему хмурый Эврар – да, поспеши, не когда мне трепаться без дела, госпожа меня ждет.
- Твоя госпожа… Я… - продолжил Олаф – я… не знаю, как и сказать, но она … мила мне как никто другой. Не вижу я иных женщин, кроме нее. Словно зачаровала она меня. Не могу заставить себя не думать о ней. Проклинаю тот день, когда ступил на землю Торинграда, когда увидел ее. Понимаешь меня?
Рында настороженно кивнул, ему не нравилось, когда заходила речь о Горлунг, для Эврара она была самым близким человеком, а их не обсуждают и не осуждают.
- Эврар, ты же любишь свою госпожу, ты же желаешь ей добра – начал издали Олаф – не место ей здесь, особенно теперь, когда князь Торин погиб, а славянскими восстаниями объят весь Гардар.
Рында опять кивнул, но молчал, Эврар ждал, когда Олаф наконец-то скажет то, что хотел. Тот же, не услышав возражений от своего собеседника, собравшись с духом, выпалил:
- Когда увидел ее в этой тряпке, значащей, что она мужняя жена, мне казалось, что земля ушла из под ног, словно боги решили меня наказать за что-то. Но она несчастлива с Карном. Он – мальчишка, не ценит ее, не любит. Почему боги столь несправедливы ко мне? Я бы ее холил, лелеял. А он…
- Не мне осуждать князя своего – отвернувшись, прервал его Эврар.
- Ты не осуждай, уговори Горлунг уехать со мной, покинуть Торинград, тем более что славяне наступают. Не место ей здесь.
- Она не девка блудливая, чтоб от мужа бежать, а княгиня – бросил сквозь зубы Эврар.
- Если бы она не была княгиней, я бы давно ее просто выкрал – сознался викинг.
- Неужели она так нужна тебе? – спросил с внезапным интересом рында княгини.
- Да. Нужна.
- Но ты не мил ее сердцу, она не ждала тебя – резонно сказал Эврар.
- Буду мил, мне просто нужен шанс. Я сделаю все для этого. Особенно теперь, когда тот, кого она любила погиб.
Эврар ничего не сказал, лишь с интересом посмотрел на Олафа.
- Он был не достоин ее – продолжил викинг.
Рында опять промолчал, ему нечего было добавить к сказанному.
- Уговори ее ухать со мной, лишь тебе это под силу. Ты единственный к кому она может прислушаться – высказал свою главную просьбу Олаф.
- Тут она княгиня, а кем будет в твоем доме? – спросил Эврар.
- Я возьму ее в жены. Если она не захочет сразу стать моей, значит, будет жить у меня сестрой, пока не захочет стать женой – твердо сказал викинг.
- А если она ни когда не захочет стать тебе женой, что тогда? Заставишь? – спросил рында.
- Значит, я приму свое поражение, она всегда мне будет сестрой, я не буду принуждать ее – ответил Олаф.
- Поклянись богами, что говоришь истинную правду – потребовал Эврар.
- Клянусь Одином, Тором, Фригг, Бальдром , что не обижу Горлунг, призываю их в мои свидетели – сказал Олаф – ты поможешь мне, Эврар? Поговоришь с Горлунг?
- Говори с ней сам, как она решит, так и будет, она сама властительница своей судьбы, я же лишь ее охранник – ответил рында.
Олаф разочарованно смотрел на Эврар, он ожидал, что рында поможет ему.
_________________

Вот как же я люблю, когда мужчина женщину добиваться начинает!
Ой, не знаю только согласится ли Горлунг уехать - очень уж депрессия у неё сильная.
Эля, !
_________________

Изабелла, спасибо, дорогая, !
Я тоже обожаю, когда мужчина добивается женщину, ставит цель и идет напролом .
Мне по-своему жаль Горлунг, так убиваться из-за Яромира, но с другой стороны сколько прекрасных женщин тратят свою жизнь на редкостных поросят!
_________________

Пусть немножко поубивается) У неё же это первая любовь, можно сказать. Зато когда найдет настоящую, она будет более зрелой, выдержанной, и Горлунг уже сможет понять, насколько это качество для неё ценно. А если даже ещё одной любви не случится (в чем я очень сомневаюсь ), ей будет о чем вспомнить (не всем доводится это чувство испытать).
А женщины "с поросятами", Эля, наверно, сами и виноваты в какой-то мере, и потому с ними живут, что считают, что никого достойнее найти не смогут. Полюби себя сама - и тебя полюбят другие. У меня язык болит повторять эти слова, а вокруг куда ни глянь каждый второй муж у знакомых - "поросенок"(((
_________________

Ох, девчонки, я тоже люблю, когда мужчины завоёвывают сердце женщины. Вот только где они, таки мужчины? в наше время таких уже нет. Вымерли, как мамонты. Эля, как всегда отличное, увлекательное продолжение.
___________________________________

Что верно, то верно, ни добавить, ни убавить. Смотришь иногда на супружеские пары, и думаешь: "Где она только такого взяла?"



Что за пессимистический настой, Маша, мы надеемся и верим, ну, ладно, уже просто мечтаем о таких)))))))))))))



Спасибо, Маша, очень приятно
_________________

Эля, интересненько
Да, Олаф мужик что надо
Если при восстаниях погибнет Карн или еще как-нибудь умрет, то Горлунг похоронят вместе с ним ?
_________________