Talita:
» Глава 26
Перевод lesya-lin
Редактура codeburger
После того как Девлин уехал, Гибсон направился в дальнюю комнату и остановился в дверях.
Александри Соваж, все еще одетая, лежала поверх одеяла, откинув голову и закрыв глаза.
По положению ее хрупкого тела Пол видел, чего ей стоила попытка подняться даже на несколько коротких минут.
– Это было неразумно, – заметил он.
Повернув голову, раненая посмотрела на него.
– Я уже иду на поправку.
– Если будете и дальше выкидывать такие фортели, до поправки не дойдете.
Тень улыбки коснулась ее губ. У нее был крупный, щедрый рот, с теми мягкими изгибами, которые пробуждают в мужчине желание провести по ним подушечкой большого пальца.
– Ваш друг не рассказывал вам прежде? О Португалии, я имею в виду?
– Нет.
Александри сглотнула, дернув тонким горлом.
– И ваше отношение ко мне не изменилось, после того как вы узнали, что у меня был любовник?
– С какой стати? Я тоже имел любовниц. – Правда, у него никогда не было жены, а с тех пор, как он потерял ногу, вообще с женщинами не складывалось, но Пол не видел смысла сейчас об этом распространяться.
– Это разные вещи.
– Не понимаю, в чем разница.
– Все вы понимаете. Наше общество ожидает – нет,
требует – абсолютно разного поведения от мужчин и от женщин.
– Что с вами случилось после гибели вашего возлюбленного?
На мгновение Полу показалось, что она замкнулась и не собирается отвечать, и если бы можно было вернуть свои слова обратно, он бы вернул. Слишком личным был этот вопрос, слишком явно выдавал его интерес к пациентке, а по страдающему выражению ее глаз он уже догадался, насколько безрадостными стали для нее те времена.
– Я повстречала английского капитана – Майлза Соважа. Он… как вы, англичане, говорите? Ах, да, вспомнила:
он сделал из меня честную женщину. Любопытное выражение, правда? «Честная женщина» – нечто, совершенно отличное от «честного мужчины» и не имеющее никакого отношения к правдивости или ее отсутствию. Да уж, женская честь разительно отличается от мужской. Когда речь заходит о женщинах, то все наши вероятные достоинства – порядочность, доброе имя, даже добродетель как таковая – сводятся лишь к тому, кого мы пускаем к себе между ног.
Когда Гибсон промолчал, она кривовато усмехнулась:
– Я шокировала вас.
Он покачал головой.
– Это не так легко сделать, как вам могло показаться. Но ведь вы именно этого и хотели? Шокировать меня?
Александри склонила голову набок, не сводя глаз с его лица. И он понял, что угадал. Но оказался не готов к ее следующему выпаду.
– Интересно, а ваш добрый друг виконт Девлин знает о вашем пристрастии к опиуму?
Пол стремительно втянул в себя воздух.
– Для него не секрет, что я время от времени принимаю лауданум. Он был со мной, когда отрезали то, что осталось от моей ноги – держал меня, пока хирург орудовал пилой.
– Как давно это случилось?
– Года четыре назад.
По опыту Гибсона, четверо из пяти мужчин, потерявших руку или ногу – или кисть, или стопу, – страдали от периодических болей в отсутствующих конечностях. Тот факт, что данной части тела больше нет, не делал боль менее реальной или менее мучительной. Иногда она проявлялась сильной, выкручивающей судорогой; в других случаях была такой острой и колющей, как будто в давно исчезнувшую плоть вонзался нож. Боль могла держаться долго, а затем внезапно утихнуть – только для того, чтобы без предупреждения вернуться вновь через пару минут или дней. У большинства калек приступы с течением времени становились реже, пока не исчезали совсем, как правило, через несколько месяцев.
Но у некоторых боль так не проходила. Пол знал о людях, которые покончили с собой, лишь бы избавиться от подобных мук.
– Лауданум позволяет мне сосредоточиться на… другом.
– О да. Но с каждым годом доза все увеличивается и увеличивается, верно? – Александри помолчала, затем мягко сказала: – Вы же понимаете, чем это закончится.
– Я в состоянии управлять ситуацией.
– Как? Бродя по злачным местам Лондона, когда желание забыться в маковом дурмане угрожает стать непреодолимым?
– Откуда вы… – Пол осекся.
– Откуда я узнала, почему вы оказались в округе Святой Екатерины той ночью, когда наткнулись на меня? Назовем это удачной догадкой. Откуда мне известно, что вы принимали лауданум прямо сегодня? Здесь довольно темно, однако ваши зрачки не больше булавочной головки.
– Я в состоянии управлять ситуацией, – повторил он.
– Если вы действительно верите в это, вы глупец.
Пол ощутил пятна горячей краски на своих щеках, но не мог определить, от злости это или от стыда.
– Оставляю вас отдыхать, – тщательно выпрямив спину, произнес он и поковылял из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
В течение всего вечера его неоднократно подмывало возобновить их спор. В передней части дома находились две небольшие смежные комнаты, обе с видом на улицу. Пациентке была отведена дальняя, и по пробивающемуся из-под двери свету и редкому покашливанию Пол знал, что Александри еще не спит. Но воздерживался от искушения, во-первых, подозревая, что проиграет любой спор на эту тему, а во-вторых, понимая, что раненой в ее состоянии совсем не полезна жаркая дискуссия с обманывающим себя курильщиком опиума.
Он стоял в темной комнате, глядя на заснеженную улицу сквозь покрытое изморозью окно. Редкие хлопья еще слетали на землю, но снегопад, похоже, закончился, по щиколотку засыпав мостовую мягким белым пухом. Небо было темным и беззвездным; луна пряталась за нависшими над городом густыми облаками; крыши древних каменных домов на Тауэр-Хилл укутал толстый слой снега, а капавшие сосульки переливались в отблесках фонаря проезжавшей кареты.
На короткий миг каретный фонарь высветил грубые черты мужчины, который прежде был незаметен в тени дверного проема напротив. Затем экипаж с грохотом промчался мимо, и мужчина снова скрылся в темноте.
Пол услышал, как за его спиной отворилась дверь. Александри Соваж подошла к нему и стала рядом. Одетая только в сорочку, она куталась в накинутое на плечи одеяло.
– Я не смогла уснуть. Нехорошо было с моей стороны так язвить вам. Перед соблазном опиума трудно устоять, даже когда боль, при которой его назначают, прекратилась. Но если она держится…
– Вы не ошиблись.
Француженка ответила кривоватой усмешкой, предательски отозвавшейся в его груди.
– В том,
что я сказала, нет, не ошиблась. Но должна извиниться за то,
как я это сказала. Вы спасли мне жизнь, а я столь неблагодарно на вас накинулась.
– О, меня уже столько раз называли глупцом, да и куда похуже. Не то чтобы…
Гибсон запнулся, заметив в ночи слабый красный огонек – как будто в глиняной трубке тлел табак. И, наверное, в тысячный раз за свою жизнь пожалел, что не обладает сверхъестественной способностью Девлина видеть в темноте.
– Что такое? – спросила Александри.
Пол кивнул на засыпанную снегом улицу.
– В арке двери через дорогу стоит мужчина. Я заметил его пару минут назад. Он до сих пор там и явно не горит желанием, чтобы его увидели.
– Полагаете, он наблюдает за вашим домом?
– А зачем же еще он здесь? Я мельком рассмотрел его в свете фонаря проехавшей кареты. Не думаю, чтобы видел этого парня раньше. Верзила с черными волосами и шеей толщиной с опору Лондонского моста.
– Баллок, – выдохнула Александри, приоткрыв губы и касаясь пальцами одной руки заиндевелого оконного стекла.
Пол перевел взгляд на нее:
– Кто такой Баллок?
– Мебельщик с Тичборн-стрит, обвиняющий меня в смерти своего брата.
– Что, черт возьми, ему здесь делать?
Француженка покачала головой:
– Понятия не имею, как он выяснил, где я нахожусь. Но он уже давно следит за мной, ходит за мной почти что по пятам.
– В самом деле? – Пол оттолкнулся от подоконника. – Что ж, пожалуй, мне стоит выйти и поинтересоваться у мистера Баллока, какого лешего он тут забыл.
Он направился к двери, но Александри ухватила его за плечо и развернула обратно с удивившей хирурга силой.
– Вы с ума сошли?! Баллок однажды голыми руками убил своего ученика, раздавил бедному пареньку череп. Негодяй сумел убедить магистратов, будто сделал это непреднамеренно, и отделался клеймом на ладони
(1). Но то был никакой не несчастный случай, а хладнокровное убийство.
Пол сверкнул обнажившей зубы улыбкой:
– Все верно, я такой – одноногий сумасшедший глупец.
В шоколадных глазах что-то изменилось.
– Я не имела в виду…
Грохот колес привлек их внимание обратно к улице. Это пробивал дорогу в снегу пивной фургон, запряженный ломовыми лошадьми и сопровождаемый мальчишкой-факельщиком. Отсвет факела заиграл на обветшалой арке, где прятался черноволосый верзила.
Теперь там было пусто.
– Исчез, – выдохнула Александри, вцепившись в плотно укутывающее ее одеяло – Он всегда так делает. Наблюдает за мной какое-то время, а потом исчезает.
– А вам никогда не приходило в голову, что, скорее всего, это Баллок, напал на вас в Кошачьем Лазе и вырезал сердце у Дамиона Пельтана?
– Прикончи он меня, такое предположение имело бы смысл. Но зачем ему оставлять меня в живых и расправляться с Дамионом? – Лицо раненой внезапно потрясенно застыло. – Если только…
– Если только что? – переспросил Гибсон, когда она замолчала.
Но побледневшая Александри только покачала головой, крепко сжав губы, словно боялась озвучить свои мысли.
____________________________________________
ПРИМЕЧАНИЯ:
(1) Клеймо на ладони – у основания большого пальца означало незначительное преступление. В зависимости от вида проступка выжигалась та или иная буква (или буквосочетание): «B» богохульнику (обычно на лоб), «R» мошеннику, «V» бродяге (обычно на грудь), «F» скандалисту, «T» вору, «M» убийце, «D» дезертиру, «BC» опозорившему полк, «SS» похитителю чужих рабов. Клеймение не столько являлось частью наказания, сколько должно было помочь выявить рецидивиста. На случай, если палача подкупят и тот приложит холодное железо, судейский чиновник проверял результат клеймения и должен был громко объявить: «Знак удался».
...