михайловна:
Людмила Куликова
Ховала
Твердой поступью Ховала
По деревне проходил,
Он глаза свои овалом
Над главою посадил.
Для одних он дед противный,
Для других - полезен, прост.
Повернет глаза к скотине,
Увеличит ее рост.
И на грядках оживленье -
Ждут Ховалы верный взгляд.
Начинают вверх движенье
Все растения подряд.
Забалует дед, бывает,
Знают, чье то дело рук.
Тьму глазами источает
И запрячет все вокруг.
Там ищи, куда пропало,
Не разыщешь даже днем,
Так Ховала «заховает»,
Удивляются потом.
(Ховалой звалось существо с двенадцатью глазами, расположенными как бы на невидимом обруче вокруг головы.)
михайловна:
Кассандра.
Ирина Стефашина
Да! Я - Кассандра, дочь троянского царя.
Со мною Правда, боль и голос Божий.
Я в вами рядом каждый день погожий,
И ночью, и когда взойдет заря.
Как много тех, кто образа касаясь,
Пророчества желают получить,
Как дальше жить: молясь или грешить,
Или утехам плотским предаваясь.
Поверьте, только я не ворожея
И не весталка в Царстве дивных грез.
Я та, кто видит смерть и море слез,
С Небес людей беспомощных жалея.
Я вижу мир, вновь тонущий в крови
И непомерность злобности с проклятьем.
Марию, что рыдает у Распятья
И стоны умирающей Любви.
Я вижу черствость душ, засилье сплетен
И тысячи заброшенных могил,
И отблески космических Светил,
И крик о помощи в наставший час последний.
Я вижу плач загубленных детей,
Что умертвили матери во чреве.
Как гибнет свет в жестокости и гневе
И плен порока низменных страстей.
Я вижу то, о чем не говорят
И ваш сарказм с враждебною ухмылкой.
НО! Ни одна во мне не дрогнет жилка!
Да! Я - Кассандра, дочь троянского царя.
Peony Rose:
Евгений Баратынский
Цветок
С восходом солнечным Людмила,
Сорвав себе цветок,
Куда-то шла и говорила:
«Кому отдам цветок?
Что торопиться? Мне ль наскучит
Лелеять свой цветок?
Нет! недостойный не получит
Душистый мой цветок».
И говорил ей каждый встречный:
«Прекрасен твой цветок!
Мой милый друг, мой друг сердечный,
Отдай мне твой цветок».
Она в ответ: «Сама я знаю,
Прекрасен мой цветок,
Но не тебе, и это знаю,
Другому мой цветок».
Красою яркой день сияет,-
У девушки цветок;
Вот полдень, вечер наступает,-
У девушки цветок!
Идет. Услада повстречала,
Он прелестью цветок.
«Ты мил!- она ему сказала.-
Возьми же мой цветок!»
Он что же деве? Он спесиво:
«На что мне твой цветок?
Ты даришь мне его - не диво:
Увянул твой цветок».
1821
Svetass S:
РОБЕРТ УИЛЬЯМ СЕРВИС
(1874-1958)
Баллада о козле Пэта Кэйзи
Пэт Кейзи вам знаком, о нем
Не раз я пел для вас.
Послушать сказ
Пора пришла
Про Пэтова козла.
У Пэта Кейзи был козел — гнуснейшая скотина,
И поделом его Мурлом бедняга Пэт прозвал.
Носки, рубашка, простыня — козлине всё едино,
Он крал белье с веревки — и жевал, подлец, жевал.
Он скатерть мог переварить, сгрызя ее проворно,
Желудок был луженый, а уж зубы — словно сталь.
Но все бесчинства прежние померкли в день тот черный,
Когда он красную сожрал у миссис Руни шаль.
А миссис Энни Руни — о! — премилая вдовица,
Мечта солидных женихов и молодых парней.
А Пэт наш холост — и не мог в красотку не влюбиться,
Не мог не грезить, не вздыхать и не мечтать о ней!
Являлся он как штык с визитом к ней по воскресеньям,
Пил чинно чай и невзначай хитро турусы плел,
Почти добился милости примерным поведеньем —
Как вдруг свинью такую подложил ему козел!
Вело козла дорогой зла любви сокрытой пламя:
Хозяина любил Мурло и чтил как божество.
Он шел за ним повсюду, поджидал его часами,
И ко всему, что движется, он ревновал его.
Однажды Пэт в гостях у миссис Руни взял несмело
Ее за ручку и завел о чувствах разговор.
А на заборе шаль ее любимая висела,
И взор ревнивого козла упал на тот забор.
А Энни Руни эту шаль ну просто обожала —
Такой роскошной шали не видал крещеный мир.
Ей много лет, а ярок цвет, ничуть не полиняла,
Ведь это не простая шерсть, а чистый кашемир!
И как ни жаль, но эта шаль рогатого злодея
Пленила красотою, он подкрался к ней — и хвать,
Мемекнул и немедленно, собою не владея,
Сорвал ее с забора и давай скорей жевать!
«Ах, Энни, как виденье вы прекрасны неземное, —
Пел вдовушке Пэт Кейзи, с ней прощаясь у дверей, —
Бутончик мой, я сам не свой, когда вы не со мною,
Не длите муку, руку мне отдайте поскорей!»
«Ах, бросьте ваши шуточки», — ответствовала Энни
И пальчики к усам его игриво поднесла,
Как вдруг застыла в ужасе и гневном изумленьи,
Увидев преступление противного козла.
И с молнией во взорах (ведь ирландский нрав — что порох):
«Ах так! — вскричала Энни. — Это просто стыд и срам!
Прощайте, мистер Кейзи! Нету толку в разговорах —
Как собственных ушей моей руки не видеть вам!»
Дверь хлопнула — и что ж бедняге Пэту оставалось?
В бессильном гневе он пошел козлину костерить,
А вредное животное ехидно ухмылялось
Под монолог, что я б не смог при дамах повторить.
Проклявши всех козлов, а заодно и бабский норов,
Поплелся к Шиннигану Пэт, в его салун-притон,
За рюмкой рюмку в глотку лил, нажрался словно боров:
Уж больно крепкий в том притоне гнали самогон.
А утром, когда он домой, шатаясь, потянулся
(И верный, как собака, брел Мурло за ним вослед),
Запнулся он, споткнулся и на рельсах растянулся,
И сном заснул блаженным, как дитя невинных лет.
И дрых он безмятежно так, похрапывая нежно,
Как будто он не знал вовек печалей и забот.
Козел же волновался и будил его прилежно,
И тыкал рогом бережно то в спину, то в живот.
Но Пэт не просыпался, ибо здорово набрался,
И любящей страдал Мурло козлиною душой,
С мемеканьем тревожным хозяйский храп сливался,
И сон не прерывался, хотя шум стоял большой.
Толкал и теребил его козел без передышки,
То за уши покусывал, тащил за воротник,
То пробовал поддеть его рогами за подмышки.
Но, силы все истратив, головой совсем поник.
Не знал Мурло, остаться ли, бежать ли за подмогой,
Как вдруг послышался вдали гудок и стук колес.
И сердце вмиг охвачено отчаянной тревогой:
По рельсам приближался к ним пыхтящий паровоз.
Другой упал бы в обморок иль наутек бы кинулся,
Но не таков Мурло наш, он козел, а не овца!
Пускай дрожат поджилки — но с места он не двинулся,
Решившись Пэту Кейзи быть верным до конца.
Он грудью встретит мчащее гремящее страшилище,
Затопчет, забодает, опрокинет, загрызет,
Хвоста он не покажет, не сдастся этой силище,
Погибнет с честью с Пэтом вместе иль его спасет!
Геройского козла, друзья, представили вы ясно?
И как кондуктор в ужасе воскликнул: «Ох, беда!»?
— Ужасно! — Нет, прекрасно! Хоть на рельсах спать опасно,
Но жив наш Пэт, и жив козел и счастлив как всегда!
Вся троица мне встретилась в аллее накануне:
Счастливчик Пэт, которому по-крупному свезло,
А рядом с миссис Кейзи, что была когда-то Руни,
Рогатый, бородатый член семьи — козел Мурло.
Полны недоумения, вы ждете в нетерпеньи
Чтоб я во всех подробностях скорее объяснил,
Как к ним пришло спасение в последнее мгновенье
И случай неминучую беду остановил.
Козел в такой напасти свисающий из пасти
Взметнул обрывок шали, чтоб он бросился в глаза.
Ведь цветом ал, на стоп-сигнал он был похож отчасти.
Его увидев, машинист НАЖАЛ НА ТОРМОЗА!
(перевод Александра Петрова)
михайловна:
Дайм Смайлз
Снежная королева
Пора зимы царит который век,
В стране волшебной Снежной Королевы.
Там стелется ковром пушистый снег,
И вьюги звонкой слышатся напевы.
Она живет у ледяной скалы,
В величественном и хрустальном замке.
В нем серебром расписаны полы,
И окна блещут в изумрудных рамках.
Без устали бегущие года,
Над Королевой Снежною не властны.
Она вовеки будет молода,
И внешностью загадочной прекрасна.
На голове алмазный свод венца,
Сверкают инеем ее ресницы,
Белей снегов овал ее лица.
И взор в зеркальных блестках серебрится.
Но вместо сердца лишь осколок льда,
Едва ли стать ей преданной и нежной.
Ее любовь сковали холода,
Ей быть вовеки Королевой Снежной.
Она для чувств открыться бы смогла,
Когда б ее теплом души согрели.
Но нет надежды отыскать тепла,
Где веют леденящие метели…
михайловна:
Горляк Сергей
Королева снежная
В белом убранстве твой мир леденелый,
Льды и снега — прячут стены дворца…
Там твоя жизнь, о Снегов Королева,
Вечность замёрзшая, сон без конца…
Сердце твоё — равнодушное к боли,
Сердце твоё — безразлично к любви…
Рядом с тобой — поражение воли,
Свет твоих глаз — ледяные огни…
Кто ты, как это с тобою случилось?
Как же ты стала владычицей льда?
Тайну открой, расскажи, сделай милость,
Разве не знала любви никогда?
Ты так прекрасна, в алмазной короне,
Ты так стройна в белоснежной парче,
Чистым цветком восседаешь на троне,
Вьюга морозная спит на плече…
Молча ты смотришь, лёд — не молчанье…
Жду я ответа… Чуть слышимый звук —
Шёпот свистящий — ветра дыханье…
Сердцу — открытие истины вдруг!..
Время забытое — жизнь человека,
Сердце забытое — билось в груди,
Принца ждала, что добился успеха,
Только ему — обещанье любви!
Были влюблённые — всех отвергала…
Принца ждала — сердце стыло в груди…
И дождалась… Ледяного Шакала…
«Всё что имею, со мной раздели!»…
Знаешь теперь ты — плохая замена
Пылкому сердцу разумный расчёт…
Холод душевный выбелил стены,
Мёртвое сердце — уже не умрёт…
Грёзы поэта — иллюзии смелы,
Миг пробужденья — в стихе, навсегда —
В краешке глаза самой королевы
Крохотной льдинкой застыла слеза…
Nadin-ka:
А. Иванова
МАГ-ДРАКОН
Я выбрал. Свобода пьянит меня, хоть и горчит.
Чем чучелом быть для пощечин на жизненном бале —
Hе лучше ль нестись над землею кошмаром в ночи,
И Вечность хранить, будто золото, в темном подвале?
Когда-нибудь в сердце не станет былого огня,
И грозные очи затянет веков паутина,
И блеск свой утратит гремящая бронзой броня,
И жажда любви наконец-то оставит меня
(Девицы всплакнут, с облегченьем вздохнут паладины!).
С небес упаду я на солнцем прогретый утес,
Где угли кострища седые да желтые кости,
Когда в черном небе погонит Тельца Гончий Пес.
И рощу смахнет невзначай мой гребенчатый хвост,
Как глину, пропашут базальт мои черные когти.
И к звездам, сквозь душно-густую полночную тьму
Рванусь я. В последнем отчаянном страшном усилье
Отвратно-прекрасную голову приподыму,
И — вырвусь, отринувши плоть — мой дворец и тюрьму,
По жухлой траве распластав неоглядные крылья.
Оковы рассыплются, ветхие чары спадут,
И робко поднимутся две уцелевших ромашки,
И люди наутро на скалах прибрежных найдут
Скелетик хромого, с горбатой спиной, старикашки.
Peony Rose:
Антонина Калинина
Орфей
Che farò senza'
Euridice?
Свод небес, зимой затменных,
Опрозрачнился до дна.
На обители блаженных
Надвигается весна.
Цвета моря и сирени
Округлённый окоём,
Как черно ложатся тени
В бархатистый глинозём!
И под небом невечерним
Согревается земля,
Постелив к стопам дочерним
Вновь расцветшие поля.
Светоносный, золотистый,
Первый баловень весны –
Вспыхнул крокус остролистый
У подножия сосны.
Сладко имя «Прозерпина».
Семицветная дуга –
Мост, от тёмного притина
Переброшенный в луга.
Здесь, у берегов блаженных
Жду я – вдруг уже пришли
Из пределов отдалённых
Золотые корабли?
Из пределов, где так поздно
Ноздреватый снег лежит,
Где июньский гром так грозно
И торжественно дрожит.
Дождь прольётся над садами,
Что мне памятны поднесь,
Что стоят перед глазами
В поволоке слёз и здесь.
И, едва блеснув, излука
Речки, вьющейся в лугах,
(О, промолвишь ли – «разлука»?)
Вновь угаснет в берегах.
Обернусь – и не узнаю
Тени, что идет за мной
Вдоль расселины, по краю,
нерешительной стопой.
Эвридика, Прозерпина –
Не успею прошептать,
Островная примет глина
Лёгких ног твоих печать.
михайловна:
Мария Тернова
Хозяйка медной горы
Дремлет Хозяйка Медной Горы,
Вся в изумрудах и малахите.
Грезится ей, что Данила похитил,
Мастер Данила коварно похитил
Клады, припрятанные до поры.
Вызнал пещеры, скрытые в недрах,
Тайно прокрался, минуя ловушки,
В чрево горы, что была заповедной.
Той, что рудничные кликали Медной,
Густо поросшей елью и кедром.
Хочет проснуться она, — и не может,
Странная дрема тело сковала:
Глаз не открыть и не двинуть рукою,
Оцепенела, как лютой зимою.
Горькие мысли сердце ей гложут.
Как допустила она до такого,
Что отличила Данилу средь прочих,
Не погубила, когда он явился,
Мастер Данила впервые явился?
И отпустила с камнями живого…
Да вспоминала с улыбкою нежной
И любовалась цветком благолепным…
Как не заметила, что перестала
Жить и дышать, словно ящеркой стала,
Что на шкатулке он сделал прилежно?..
Peony Rose:
Светлана Солдатова
Золотые яблоки
яблоки на ветвях. паданцы под ногой.
сорт «золотой налив» – редкость в земных краях.
спи, говорю, глазок, спи, говорю, другой,
спи-засыпай, мой страж, огненная змея.
ах, золотой бочок, солнце под кожурой –
сладко тебя срывать, сладко в ладонях греть.
жди, мой осенний сад – скоро придёт герой
в шкуре степного льва, в стали и серебре.
сколько веков прошло? вспомнит ли он меня?
руки мои – кора, косы мои – метель.
сёстры смеются вслед. я до заката дня
яблоки в дом ношу да собираю хмель.
слышу звенящий смех бледных речных наяд,
чую далёкий гром гневных небесных сил.
молодость с веток рву. мёд она или яд?
что, если, осмелев, чуточку надкусить?..
молча держу в руках и уронить боюсь
яблочко гесперид – молодость не мою…
Nadin-ka:
Иван Бунин
АЛИСАФИЯ
На песок у моря синего
Золотая верба клонится.
Алисафия за братьями
По песку морскому гонится.
— Что ж вы, братья, меня кинули?
Где же это в свете видано?
— Покорись, сестра: ты батюшкой
За морского Змея выдана.
— Воротитесь, братья милые!
Хоть еще раз попрощаемся!
— Не гонись, сестра: мы к мачехе
Поспешаем, ворочаемся.
Золотая верба по ветру
Во все стороны клонилася.
На сырой песок у берега
Алисафия садилася.
Вот и солнце опускается
В огневую зыбь помория,
Вот и видит Алисафия:
Белый конь несет Егория.
Он с коня слезает весело,
Отдает ей повод с плеткою:
— Дай уснуть мне, Алисафия,
Под твоей защитой кроткою.
Лег и спит, и дрогнет с холоду
Алисафия покорная.
Тяжелеет солнце рдяное,
Стала зыбь к закату черная.
Закипела она пеною,
Зашумела, закурчавилась:
— Встань, проснись, Егорий-батюшка!
Шуму на море прибавилось.
Поднялась волна и на берег
Шибко мчит глаза змеиные:
— Ой, проснись, — не медли, суженый,
Ни минуты ни единые!
Он не слышит, спит, покоится.
И заплакала, закрылася
Алисафия — и тяжкая
По щеке слеза скатилася
И упала на Егория,
На лицо его, как олово.
И вскочил Егорий на ноги
И срубил он Змею голову.
Золотая верба, звездами
Отягченная, склоняется,
С нареченным Алисафия
В божью церковь собирается.
VIII.12
михайловна:
Антей.
Борис Болотин
Антей был родом из народа.
Его вскормила мать-земля.
Таких под нашим небосводом
Нет и не будет опосля.
Он побеждал на состязаньях.
И восхищавшийся народ
Ему оказывал вниманье:
То приз, то лавры поднесёт.
Но как-то раз у коновязи
Предупредил его Дедал:
«Имей с землёй побольше связей.
Ослабнут связи, ты пропал!»
Помогут связи в продвиженье -
Поднимут, выдвинут в Сенат.
Там, друг, не надобно уменье.
Там нужен только верный взгляд.
Летело время год за годом.
Антей с Гераклом стал дружить.
Стал меньше думать о народе,
Землёю меньше дорожить.
Геракл обеими руками
Упорно друга продвигал.
Вперёд и вверх. Тут не до мамы.
Тут объявлять пора аврал.
Антей, взлетев, зазнался сходу.
Дзюдо и самбо не спасли.
Так пал герой в глазах народа,
Погиб для матери-земли!
Peony Rose:
Георгий Иванов
***
Вновь губы произносят: «Муза»,
И жалобно поет волна,
И, улыбаясь, как медуза,
Показывается луна.
Чу! Легкое бряцанье меди!
И гром из озаренных туч,
Персей слетает к Андромеде,
Сжимая в длани лунный луч.
И паруса вздыхают шумно
Над гребнями пустынных вод:
Она, прекрасна и безумна,
То проклинает, то зовет.
«Дева! Я пронзил чудовище
Сталью верного клинка!
Я принес тебе сокровище,
Ожерелья и шелка!»
Вся роскошь Азии напрасна
Для Андромеды, о Персей!
Она – безумна и прекрасна –
Не слышит жалобы твоей.
Что жемчуг ей, что голос музы,
Что страсть, и волны, и закат,
Когда в глаза ее глядят
Ужасные зрачки медузы!
Peony Rose:
Бахыт Кенжеев
***
...Кто же вступится за нас
в час печали, смертный час?
Богоматерь всех скорбящих,
вот кто вступится за нас.
Кто же будут эти мы,
вопиющие из тьмы?
Всевозможные народы,
вот что значит слово "мы".
Но зачем же Божья мать
всем им станет помогать?
По любви своей великой,
вот затем и помогать.
Всех, кто верует в Христа
перед снятием с креста,
и неверующих тоже
матерь Господа Христа
от разлуки и беды
поведет в свои сады,
где шумит межзвездный ветер,
в небывалые сады...
Nadin-ka:
Клемент Кларк Мур
НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ ИЛИ ВИЗИТ СВЯТОГО НИКОЛАЯ
Баллада
Рождество на пороге. Полночную тишь
потревожить не смеет даже юркая мышь.
Стайка детских чулок, как положено, чинно
Санта Клауса ждёт у решетки каминной.
Ребятишкам в уютных и мягких кроватках
снится сахарный снег и Луна-мармеладка.
Я колпак нахлобучил, а мама - чепец:
взрослым тоже пора бы вздремнуть наконец…
Вдруг грохот и топот и шум несусветный,
и крыша откликнулась гулом ответным.
Сна как не бывало - а кто бы заснул?
Я ставни открыл и окно распахнул.
Играя в гляделки со снегом искристым,
Луна озаряла сиянием чистым
(я так и застыл у окна в изумленье)…
чудесные санки и восемь оленей.
За кучера - бойкий лихой старичок.
Да-да, это Санта - ну кто же ещё
мог в крохотных санках орлов обгонять
и басом весёлым оленям кричать:
Эй, Быстрый! Танцор!
Эй, Дикарь! Эй, Скакун!
Комета! Амур!
Эй, Гроза и Тайфун!
Живей на крыльцо!
А теперь к чердаку!
Наддайте!
Гоните на полном скаку!
Как лёгкие листья, что с ветром неслись,
взмывают, встречаясь с преградою, ввысь -
вот так же олени вверх сани помчали.
(Игрушки лишь чудом не выпадали!)
Раздался на крыше грохочущий звук -
диковинных звонких копыт перестук.
Скорее, скорее к камину! И вот
наш Санта скользнул прямиком в дымоход.
Одетый в меха с головы и до пят
(весь в копоти Сантин роскошный наряд!),
с мешком, перекинутым через плечо,
набитым игрушками - чем же ещё!
Сияют глаза, будто звёзды в мороз,
два яблока - щёки и вишенка-нос.
Улыбка - забавней не видел вовек!
Бела борода, словно утренний снег.
И сразу дымком потянуло табачным:
он старую трубку посасывал смачно,
а кругленький толстый животик от смеха
как студень дрожал - доложу вам, потеха!
Забавный толстяк - просто эльф, да и только!
Не выдержав, я рассмеялся до колик.
(Вначале слегка опасался смеяться,
но звёздочек-глаз разве можно бояться?)
Не молвив ни слова, он взялся за дело -
чулки у камина наполнил умело,
кивнул, пальчик пухленький к носу прижал
(мол тихо! молчи!) - и в камине пропал.
Раздался его оглушительный свист -
И восемь оленей как птицы взвились,
лишь ветром слова до меня донесло:
"Всех-всех с Рождеством! Я вернусь! Добрых снов!"
Перевод Ольги Литвиновой
Клемент Кларк Мур — американский протестантский священник, учитель греческой и восточной литературы в духовной семинарии, большой любитель поэзии, который оказался в одночасье автором самой знаменитой в Америке рождественской баллады и «отцом» Санты-Клауса. Есть несколько переводов «Ночи перед Рождеством, или визита Святого Николая»