В кухне подготовленной в еду похорон. Интенсивный хлеб тепла и вскипяченный огромный котел каши для гостей из деревни. В дворе замка вновь раздалось хрюканье три свиньи, предназначенных для горячего на решетке. Как только взошло солнце, сельскохозяйственные рабочие имеют пронесли через столы двора и открыли ворота зала. Одно из их принесет древесину для розжига огня, что обогреть недвижимость, какое на длине несколько дней было не необходимостью погружать. Вход в зале казался мрачным, как хранилище. Колонны пыли поднимались в солнечных лучах, но перед это никто не было не сделкой.
Я устроился в подоконнике и в промежутке между бодрствованием и сном смотрел это произойденное там, внизу. Спрос Марии на двор с перекинутыми через плату руки. Вчера несколько часов в колонке она обеспокоилась, что, что проветренное и приведенное в порядок оплакивая ткань, чистящую свою щетку. Каждое сопровождать скончалось в последнем пути захотеть выглядеть наилучшим образом.
Сломал замок двери, вводил Мария, установился в сундуке мое платье и, не диалект ни слово, тут же исчезнутые.
Соединив через голову платье, я немного был в солнышке. Передо я пронеслись обрывочные память о купании в теплой водной и пахучей приятной сущности. Я растянулась. Застежки железного ремня заскрежетали. Ржавчина появлялась на двух местах, и на этом месте, где ремень несколько дневного жала особенно, оказывался гной. Вздохнув, я растянулась для платья.
Спуститесь вниз, продолжайте услугой в аббатство, предавайте холодной земле тело Амелии - я был стал, был отложен занавес - постель была пустой. Никто больше не лежать на ее, никто не рассматривал звезды в балдахине на своем пальце имеющемся. И эта не мечта, эта действительность. Я сел в постели, с трудом преодолевая головокружение. Амелия. Амелия.
Все в окаменели. Линза слез глаза заморозила в глазе. И ничто не беспокоит меня. Для одной-единственной ночи, которую я потерял все человеческое чувство.
Пах занавеса ладаном. Я обвел пальцу контур одна из звезд. Взгляните на свое запястье. Многочисленные шрамы и струп, какое я все время удаляло, кожаный ремень, несколько раз обмотанный вокруг руки. Мария. Думал, что каждый узел был указанием прочитавшим псалма. Если все это было так Адель вмешалась в конфликт, случившейся внизу, на улице. Ее нежный голосок срывался из негодования, и я услышал, как кто-нибудь в этом захихикал.
- Господы, пойдет я долготерпение, - как обычно, шепнул ей, когда обращено внимание, что ее, не требоваться всерьез.
Я сделал платьем через голову и становился, чтобы возиться с застежкой в ремне. Конец ремня едва сходился. Я втянула живот.
- Терпение. Терпение.
Я сделал глубоким дыханием, и ремень прикреплял, болезненно иметь швырнутое в талию. Когда я в последний раз понес платье? В феврале, в течение первой недели данного, когда был обнаружен мертвым, с разрушенным лошадиным копытом главным монархом шталмейстер. Я сглотнула. Слишком узкий. В течение июля уж тоже.
Дрожь пальца, которую я освободил застежки. Рука провелась в животе, ощупала острый краевой железный глаз, почувствовав под ними нагревает, и все поняли...
- Всемогущее.
Месяц. Сколько время их уже было не рядом с мной? Кровотечение, которое отравляло мое существование, боль в низе живота, вызванного рядом с мне плохого настроения, дискомфорт - ничто подобно давно не было нет, но вместо этой болезни. Насос, я был понят для горла. Прежде, чем глаз стал черным...
- О Боже, позволенном так не, спросит, спрашивает, только не со мной...
Я лихорадочный проверенный вновь, чтобы прикреплять ремень, но не был способным. Я сел на скамейке. Мысли были спутаны в голове. Строгий пост. Телесные наказания, бессонница. "С руки ваш денно и круглосуточно тяжесть лежала на мне, иссушая сок мой..." Но если это было волей Божией - иссушать я? И Я немедленно понял, что обманываюсь в этой надежде. Но как могло бы допустить Господы, что теперь я перегружаю по своей сути, что проклятую ночь, ребенок - плод мести и мощности? Этот полностью разобьет миф о моих невиновности...
В глубоком чувстве, которым я считал своими собственными руками, все в шраме, отдыхающем в колене.
Ребенок. Чья кожа чистая; царапина; кожура, как летнее утро. Любопытные руки, которые хотятся понять мир, ножки, какое он сучит, чтобы завоевывать этот мир. Беззубый сладковатый аромат улыбки материнское молока, счастье вот почему это держит имеющийся под рукой комочек в жизни, слышит его голос, смотри чудо его пробуждения... Я был восстановлен свой скончавшийся брат и сестры. Амелия, какое я усыпил и пеленался.
И почему так порадован Господы, что я обнаружил это в дне ее, хоронят? Одна жизнь выходит, но новый появляется...
Я установил свою руку в животе. Еще ничто не будет не заметно, но это чудо уже было во мне. Слезы прокручивались в моей щеке. Я, как никогда, становился закрытым и отцом этот ребенок, Я почувствовал его присутствие, был понят для головы в наиболее глубоком растерянности.
- Эдгар.
Один только имя, единственная вещь целые. Похороненное под обломками ночей, было выбито на дневной свет. Загадочный оттенок нарушает меня на длине недели, обнаружит конкретные схемы. Эдгар. Воспоминание, болезненное и приятно одновременно, пробившее себя дорогу глаза синюю, - просыпался; разбуженное цветя лен, белокурые волосы, в которых играются солнце, смех...
Если ребенок будет выглядеть похожим на это? Я установил руку в животе, как будто хотеть защищает своего ребенка из всех конфетти в мире, и, сидя в табуретке, наклонившейся над вперед чтобы кровь стукнула мне в голове.
. В каждой картинке зашифровано одно слово, в № 3 - два слова.