Софья (Обманутые иллюзии) ИЛР

Епистинья:

Доброго времени суток!!
Юленька, спасибо за новые главы!
Что-то подобное от Адама я и ожидала((( Неприятный тип
Предатель, дезертир, насильник неужели с этим "хорошим человеком" Софи придется постоянно и долго общаться?
Сочувствую
Хотя, женщина ради долгожданного ребенка может вынести и не такое.
Вот только поверит ли потом Александр, что ребенок его?
Лидия приятно удивила очередным разумным поступком.
Не ожидала, думала Александр будет убеждать ее смириться с завещанием мужа. Надеюсь она выполнит то, что обещала Раневскому.
Спасибо за частую проду! С нетерпением жду следующую

...

-Алиса-:

Всем доброго дня!


Не думаю, что Адам часто будет пользоваться ее беспомощным положением. Ему ведь совсем не этого хочется, не просто физического обладания, а скорее душевной близости, которая возможна только между влюбленными.

Лидия поступила так не столько по доброте душевной, сколько из меркантильных соображений. Рано или поздно мальчик выростет и тогда она уже будет зависеть от его милостей. Так почему бы и не попытаться сделать его своим союзником, а не врагом.

Лера, Лена ( Len-ta), Наташа, Ася, пожалуйста, девочки)))

Безусловно, ненависть разрушительна, а месть не всегда приносит удовлетворение.

Адаму придется теперь несладко в отношениях с Софьей. Такое не прощают и не забывают, а ему ведь так хочется, чтобы она к нему относилась как-то иначе.

Минутная слабость. К тому же слова Джозефа о праве сильного и победителя, тоже немало тому поспособствовали.

О, здесь еще будет немало моментов для взаимных упреков.

Сомнения, сомнения... Сомнения могут многое разрушить, даже, если не высказать их вслух. Но ведь Раневский тоже умеет считать.

Но ведь ему так долго хотелось этого. И он сдерживал свои порывы, но сорвался, когда Софья продемонстрировала ему свое истинное отношение.

Многое вынести, многое простить, лишь бы сохранить того, кто дорог более всего.

Про Лиди, я уже писала. Это не столько доброта душевная, сколько доводы разума.

Даже, если у Раневского возникунт сомнения, вряд ли он оставит ее только поэтому.

...

Lerochka:

Спасибо за Главу))))))))

...

uuchka:

Юленька, спасибо за главу. Да уж, ненадолго хватило благородства Адама! И после этого он еще говорит, что любит ее! Очень интересно, зачем Сашко понадобился старому генералу! С нетерпением жду продолжения!

...

Mariska d:

Юля спасибо за продолжение .,мне очень нравится ваш роман, ни чего другое не могу читать, даже маму свою подсадила на ваш роман, . Надеюсь с Соней будет все хорошо. Жду продолжения

...

-Алиса-:

Всем доброго дня!


Пожалуйста )))

Сорвался, но это вовсе не значит, что дальше он будет вести себя как законченный негодяй и мерзавец.

Любит, по-своему, конечно. Как умеет, так и любит.

Об этом в следующей главе.

Спасибо. Мне, как автору очень лестно было прочитать Ваш отзыв.

...

-Алиса-:

 » Глава 30

Глава 30




Сашко позволил отставному генералу увлечь себя к Комендантскому подъезду Зимнего.

- Простите мне мою назойливость, я постараюсь объяснить вам суть дела, - торопливо говорил Астахов, возбуждённо сверкая тёмными очами.

Морозов, удивлённый таким неподдельным интересом к своей скромной персоне, промолчал, ожидая дальнейших объяснений. Приняв из рук швейцара плащ, Сашко дождался, когда Пётр Григорьевич, торопясь и путаясь в рукавах, ругая при этом швейцара, наденет шинель.

- Простите меня, голубчик, - улыбнулся старик. – Пожалуйте со мною, у меня экипаж здесь стоит.

Сашко послушно забрался вслед за новым знакомым в экипаж.

- Было дело лет эдак тридцать назад, довелось мне покомандовать Моздокским казачьим полком, недолго правда, - вздохнул Астахов, устраиваясь на сидении. – Я ещё тогда в чине полковника служил. Эх, времена были!

Морозов никак не мог взять в толк, к чему генерал пустился в воспоминания такой давности, но вежливо промолчал.

- Вы, наверное, скажете: вот старый дурень, морочит мне голову всякими глупостями, но позвольте мне ещё немного оставить вас в неведении, - улыбнулся Астахов. – Право слово, я так боюсь совершить ошибку, но вы всё сами поймете, как только мы приедем. А, вот и приехали, - обрадовался Пётр Григорьевич.

Сашко выбрался из экипажа и с любопытством оглядел внушительный фасад старинного особняка.

- Ну, идёмте же, голубчик, идёмте, - бесцеремонно хватая Морозова за плащ, заторопился генерал.

- Право, мне ничего пока совершенно не ясно, - рассеянно пробормотал Сашко, но всё же последовал за чудаковатым стариком.

- Семён! – входя в переднюю, позвал дворецкого Астахов. – Совсем глухой стал на старости, - виновато улыбнулся он, обращаясь к Морозову. – Семён! Да где же ты, каналья?!

- Иду, барин, - послышались старческие шаркающие шаги.

- Как здоровье Александры Степановны нынче? – поинтересовался Астахов, отдавая свою шинель прислуге.

- Не жаловались с утра, - отозвался Семён, с любопытством оглядывая молодого человека.

Отдав плащ, Морозов последовал за Астаховым, который довольно резво поднялся по ступеням на второй этаж и, пройдя до середины галереи, замер перед большим во весь рост портретом молодой женщины.

- Глядите же, голубчик, глядите! – поманил он к себе Сашко.

Заинтригованный, Морозов подошёл и, подняв голову, всмотрелся в портрет. С портрета на него смотрела красивая молодая женщина. Художнику удалось передать кокетливый взгляд, лукавую полуулыбку, горделивую посадку головы. Голова у Сашко закружилась, зашумело в ушах. Без всякого сомнения, ему была знакома особа на портрете, только в его воспоминаниях она была несколько старше, не так роскошно одета, а в чёрных, как смоль локонах, по обыкновению заплетённых в тугую косу, уже поблескивали серебристые нити.

- Мама, - потрясённо выдохнул он, схватившись за позолоченную раму, в которую был заключен портрет.

- Я знал, но так боялся, что ошибся, - тихо произнёс за его спиной Астахов.

Обернувшись, Сашко пристально всмотрелся в лицо пожилого человека. Тёмные глаза генерала увлажнились при взгляде на Морозова.

- Когда я увидел вас там, в приёмной Государя, думал, что разум оставил меня. Боже, как же вы на мою Авдотьюшку походите, те же глаза, нос, губы. Вы даже улыбаетесь также, - улыбаясь дрожащими губами, заговорил Пётр Григорьевич. – А когда услышал, что вас окликнули, так и вовсе утвердился в своих догадках. Идёмте, Саша, я вам всё расскажу.

Сказать, что Морозов был удивлён, это не сказать ничего. Сашко был ошеломлён, потрясён, сбит с толку. Мысли мелькали в его голове со страшной скоростью: «Невероятно, ведь это мой дед», - разглядывая Астахова со всё более возрастающим интересом, думал он.

- Саша, милый мой мальчик, уж простите мне, старику, подобную фамильярность, - усаживаясь в кресло в уютной гостиной, заговорил Астахов, - Вам совершенно не понять той радости и того счастья, что в этот самый момент переполняют меня. Ну, слушайте же. Я вам уже говорил, что давно, ещё будучи в чине полковника, довелось мне командовать Моздокским казачьим полком. Был у меня в ординарцах казачок Афанасий. А фамилия этого казачка Морозов была. Красавец, орёл, уж все станичные красавицы по нему сохли. Афанасий частенько в доме у нас бывал, бывало, и столовался у нас. Вот и Авдотья наша глаз с казачка не спускала. Всё вздыхала, краснела, с книжками вечера в саду просиживала. С полгода они переглядывались друг с другом, а потом хлопец в ноги ко мне бросился, просил отдать за него Авдотью. Уж я осерчал тогда, прогнал, велел на конюшне его пороть, чтобы неповадно было заглядываться туда, куда не надобно. Ушёл Афанасий. Совсем ушёл из станицы, а спустя седмицу и Авдотья пропала. Я со своими казаками всю округу вдоль и поперёк исходил, да так и не нашли. А сегодня вот вас увидел, так будто сердце кто-то за ниточку дёрнул, так и зашлось.

- Не знаю, что и сказать, - тихо отозвался Сашко. – Всё это просто невероятно. Совершенно невозможно.

- Отчего же? – искренне удивился Астахов. – Вот и вы матушку-то свою признали на портрете. Саша, расскажите же о себе. Есть ли у вас братья, сёстры?

Сашко отрицательно покачал головой. Собравшись с мыслями, он принялся рассказывать о том, что помнил с младенческих лет. О жизни в Луганской станице, о старших братьях, сгинувших в битве под Рущуком, о том, как попал в плен к туркам вместе с отцом и познакомился с Раневским, о смерти матери со слов станичного атамана.

Астахов слушал его внимательно, не перебивая, только вздыхал время от времени.

- Стало быть, вы, Сашенька, мой единственный внук, - печально вздохнул старик. – У нас с Александрой Степановной ведь более никого нет. И вас Авдотья в честь матери своей назвала.

В двери тихо поскребся Семён, и, заглянув в гостиную, робко доложил, что барыня обед велела накрывать и ждут барина в столовой.

- Ах! Я старый дурень, совершенно забыл, - суетливо поднялся с кресла генерал. – Идёмте же, Саша, я вас познакомлю.

День в обществе Астаховых пролетел для Морозова незаметно. Александра Степановна, увидев его, едва не лишилась чувств. Поднялась страшная суета. Её камеристка, хорошенькая румяная белокурая девица, прибежала в столовую с нюхательными солями, и всё не сводила глаз с молодого офицера, появление которого в доме повергло её в хозяйку в полуобморочное состояние. Генеральша после обеда никак не хотела отпускать внука, уговорив остаться на ночь. Во время долгого разговора она то и дело утирала глаза платком и всё норовила коснуться его руки.

Александра Степановна была маленькой, очень хрупкой женщиной. Сашко она напомнила птичку. Тонкая как пергамент кожа её лица была сплошь испещрена сеткой морщинок, глаза постоянно слезились, сухонькие крохотные ручки, похожие на птичьи лапки, нервно комкали обшитый кружевом платок. О многом было говорено в тот вечер. Генеральша тайком утирала слёзы, когда по её просьбе Морозов рассказывал всё то, что помнил о матери.

- О, моя милая, - вздыхала она. – Как же мы были неправы, Пьер, - обращалась она к мужу. – Надобно было смириться со всем. Ах, Саша, какая же это радость, что вы нашлись. Дайте же я погляжу на вас. Как же вы все же на мою Дотти похожи.

Жизнь стариков Астаховых нежданно обрела совершенно новый смысл. Наутро с Сашко прощались как с самым дорогим и близким человеком. Александра Степановна, стараясь держать себя в руках, всё сетовала на то, что нынче снова идёт война, и они могут потерять внука, едва успев обрести его. В ответ Сашко заверил пожилую женщину, что, исполняя обязанности вестового при ставке командования, он ничем не рискует.

- Сашенька, пообещайте же, что станете бывать у нас по приезде в столицу, - просила она его, выйдя вслед за ним на крыльцо, без головного убора и верхней одежды, кутаясь в шерстяную шаль, невзирая на промозглый и ветреный зимний день.

Как странно было уезжать из Петербурга с ощущением, будто оставляешь здесь нечто весьма ценное. Что-то впервые за много дней шевельнулось в душе Морозова. Разумом он ещё не мог принять того, что случилось, но сердце… сердце уже приняло. Словно тонкая ниточка протянулась между ним и этими двумя стариками, соединяя навсегда. А потом, проезжая мимо поворота в Вознесенское, вдруг повинуясь странному порыву души, придержал вороного, да и повернул к усадьбе. Он всё быстрее и быстрее погонял жеребца, но у ворот, вдруг остановился. Вновь одолели сомнения: а стоит ли? Никогда не считал себя ровней ей, а вот ныне всё изменилось. Он уже более не казак, не знавший роду своего, окромя отца и матери, но внук генерала Астахова.

Медленно въезжал Сашко в ворота, медленным шагом проехал по подъездной алее, спешился у крыльца и словно в тумане, передал поводья подбежавшему конюху.

- Дома барышня будут? – спросил, повернувшись к Фёдору.

Удивлённо вытянулось лицо конюха.

- Дома, где ж им быть-то, - отозвался Фёдор.

Легко вбежал по ступеням, вошёл в двери и замер посреди холла.

«Что скажу ей? Зачем приехал? Господи, дурак-то какой!» - повернувшись, Морозов зашагал обратно к двери, но удивлённый девичий голос его остановил.

- Александр Афанасьевич, вы ли?

Обернувшись, Сашко замер, глядя на Кити, торопливо спускавшуюся по лестнице. Под приподнятым подолом мелькнула узкая изящная лодыжка. Улыбнувшись ему легко и светло, девушка поспешила навстречу.

- Неужто новости какие привезли? – поинтересовалась она, останавливаясь так близко, всего в нескольких шагах.

- Нет, - покачал головой Сашко. – Нет у меня новостей, Екатерина Сергеевна, просто повидаться заехал, - смутился он под пристальным взглядом ясных голубых глаз. – Впрочем, я в ставку еду, ежели желаете брату отписать, так я с радостью передам, - нашёлся он.

- Как же вы это хорошо сделали, что заехали к нам? – отозвалась Кити. – Я не задержу вас надолго, - скороговоркой проговорила Катерина и устремилась в свои покои.

Морозов не раз бывал в Вознесенском, и обстановка большинства комнат была ему знакома. Пока Кити писала письмо брату, Сашко в нетерпении расхаживал по гостиной, размышляя над тем, стоит ли рассказать Кити о том, что случилось в его жизни накануне.

«Нет, не надобно, - вздохнул он. – Всё это будет одно хвастовство, будто я пытаюсь тем самым обратить её внимание на себя».

Сосредоточенно нахмурив брови, Катерина торопливо писала. Мысли путались в голове, и потому письмо вышло несколько сумбурным. Перечитав его, она нахмурилась, но переписывать не стала. Помахав листом в воздухе, чтобы быстрее высохли чернила, девушка сложила его в конверт и запечатала восковой печатью.

Кити бегом спустилась по лестнице и только перед дверями гостиной замедлила шаг и несколько раз глубоко вздохнула, стараясь выровнять дыхание. Войдя, она протянула Морозову запечатанный конверт.

- Вот, ещё раз благодарю вас, что подумали обо мне, - улыбнулась она.

Сашко взяв конверт из её рук, ненароком коснулся тонких пальцев. Поддавшись какому-то безумного порыву, он поднёс к губам изящную кисть и коснулся поцелуем тонкого запястья. Кити поспешно отдёрнула руку, совсем по-детски спрятав её за спину.

- Простите, - залился смущённым румянцем Морозов.

Девушка едва заметно покачала головой. Каким-то внутренним женским безошибочным чутьём, она угадала его интерес к своей персоне и совершенно растерялась от этого открытия.

- Ещё раз… благодарю вас, - запинаясь, выдавила она из себя.

- Мне пора, Екатерина Сергеевна, - поспешно распрощался с ней Сашко.

Она не вышла проводить его. Накидывая на плечи плащ, Морозов всё ещё пребывал во власти тех ощущений, что испытал, когда ощутил вдруг под своими губами биение тонкой жилки пульса на запястье Кити. Сердце обмирало, при воспоминании о тепле её кожи, о тонком аромате резеды, исходившем от её рук. «Так бы и целовал каждый тонкий пальчик, перепачканный чернилами», - улыбнулся своим мыслям юноша. Он вновь прикрыл глаза, восстанавливая в памяти светлый образ: ясные голубые глаза, легкое облако белых льняных кудряшек, выбившихся из причёски, обрамлявшее нежный овал лица, тонкий нос, стройная шея, изящные ключицы и тонкий стан.

Кити из окон библиотеки взглядом проводила всадника, удалявшегося прочь по подъездной аллее. «Что же это? Ах, как это возможно? Зачем он? - сердилась она. – Не хочу!» Закрыв лицо ладонями, она вдруг разрыдалась жалобно и горько. Память еще хранила иной образ. Закрывая веки, она ещё видела перед собой серо-зелёные глаза, нежную улыбку, обращенную к ней одной. Она всё ещё помнила вкус его поцелуев, силу и нежность крепких объятий в те краткие мгновение, когда они оставались наедине. «О, Серж! Как ты мог оставить меня?» - смахнув вновь набежавшие слёзы, мысленно упрекнула она Чернышёва. Вновь болью стиснуло сердце и сдавило горло.

Остановившись в дверях библиотеки, Мишель так и не решился подойти. Он не выносил вида женских слёз, потому как просто терялся в такие мгновения, не зная, как себя вести и что предпринять, чувствуя себя бесполезным и совершенно беспомощным.

Жизнь зимой в Вознесенском текла тихо в ленивом размеренном ритме. Иногда заезжали соседи, нанося краткие визиты вежливости, дабы выразить свои соболезнования. Новость о том, что madame Раневская погибла в пламени усадьбы, сожжённой французами, быстро разнеслась по округе. Поначалу Кити пускалась в пространные объяснения, рассказывая, что сгорела не вся усадьба, а только деревянный флигель, и о судьбе Софи ничего не известно, потом махнула рукой, понимая, что переубедить каждого на полсотни вёрст вокруг ей не под силу.

Достигла сия новость и соседнего Прилучного. В имении madame Домбровской частенько бывали гости. Раз в седмицу с визитами заезжала жена отставного майора, владельца крохотной усадьбы, граничащей с Прилучным, со своим отпрыском. Имея вполне взрослого сына, madame Рябова питала тайную надежду женить своего Жоржа на молодой, состоятельной и весьма привлекательной вдовушке, оттого и являлась вместе с ним неизменно каждую пятницу на чашечку чая.

Изнывая от скуки, Мария этим визитам была не то что бы рада, поскольку причина столь любезного и навязчивого внимания соседки была для неё совершенно очевидна, но и не делала попыток прекратить их. Евдокия Ильинична так и вовсе почитала Гликерию Львовну за свою приятельницу. Madame Рябова, знавшая всё и про всех, была неисчерпаемым кладезем сплетен и толков, ходивших по округе, тем и была интересна двум скучающим женщинам, живущим весьма уединённо.

Вот и в эту пятницу madame Рябова вместе с Жоржем пожаловала с визитом к своей соседке. Расположившись в удобном кресле и отпивая маленькими глоточками горячий чай из чашки тончайшего фарфора, манерно оттопырив мизинец, Гликерия Львовна завела разговор о соседях.

- Как же хорошо, что Bonaparte не пошёл на Петербург, - вздохнула она так, что заколыхалась её обширная грудь под синим бархатом платья. – Я слышала, что под Москвой много имений были дочиста разграблены французской армией.

- Ужасно, - отозвалась Евдокия Ильинична.

- Да взять хотя бы Раневских, - поставив чашку на блюдце, всплеснула руками madame Рябова. – У них под Москвой была усадьба Рощино, так вот её французы так и вовсе сожгли дотла. Но самое ужасное не в том. Madame Раневская была на ту пору в имении и погибла при пожаре.

Евдокия Ильинична побледнела. Чашка звякнула о блюдце в её руках:

- Господи, воистину ужасные вещи вы говорите, Гликерия Львовна, - подавлено произнесла она.

- Да, так жаль. Какая прелестная пара была: Софья Михайловна и Александр Сергеевич. Так редко нынче в наше время встречаются такие пары, что просто созданы друг для друга, к примеру, как вы, Мария Фёдоровна и мой Жоржик. Вы тоже были бы вполне гармоничной парой, - обратила свой взор на Мари Гликерия Львовна. Погрузившись в глубокие раздумья, Мари даже не отреагировала на замечание соседки, как будто и вовсе не слыхала его.

Ничуть не обидевшись на её молчание, Гликерия Львовна продолжила:

- Александр Сергеевич ранен был под Можайском и почитай два месяца в Вознесенском провёл.

- А ныне? – очнулась от своих мыслей Мари. – Ныне он ещё в Вознесенском?

- Да нет же. Говорят, в свой полк вернулся. И, знаете, я его понимаю. Уж лучше при деле быть, чем прозябать в тоске и печали. Уж как он её любил, как любил, - запричитала Гликерия Львовна.

Мари чуть поморщилась, при этих словах madame Рябовой. Слышать о любви Раневского к жене было всё еще больно. «К покойной жене!» - мысленно уточнила она. Ей страстно захотелось, чтобы соседка быстрее окончила свой визит и уехала, но Гликерия Львовна принялась пересказывать новости из Петербурга, которые накануне привез её муж, ездивший в столицу седмицу назад.

Пальцы Мари выбивали нервную дробь по полированному подлокотнику кресла. Жорж, молча прихлёбывавший чай, не сводил глаз с хозяйки имения. Младший Рябов был вовсе не против повести под венец madame Домбровскую, но, будучи по натуре своей робким и нескладным, никак не решался сделать предложение в надежде, что его весьма деятельная маменька сумеет решить и этот вопрос к его пользе.

Ах, как же хороша была нынче Мари. Как возбужденно сверкали её зелёные глаза, как часто вздымалась высокая грудь в низком вырезе тёмно-зелёного платья из плотного шёлка. Причина её волнения Жоржу была непонятна, и он осмелился предположить, что оно каким-то образом связано с его визитом. От того он даже постарался выпрямить спину, закинул ногу за ногу и картинно подпер рукой щёку, стараясь придать взгляду задумчивое и скучающее выражение. Но то, что у других выглядело естественно и непринуждённо, у господина Рябова вышло пошло и напыщенно.

- Наша армия уже на подходе к Вильно, - вещала меж тем соседка. – Так что вскоре изгонят супостата с земли нашей.

- Отрадно слышать, - скороговоркой отозвалась Мари. – О, как быстро нынче смеркается, - глянув в окно, как бы между прочим, произнесла она.

За окном действительно сгущались синие зимние сумерки. Лакей дежуривший у дверей, заслышав слова хозяйки, кинулся зажигать свечи в канделябрах. Вовсе не забота о том, чтобы соседка благополучно добралась до дому, двигала Марией. Словоохотливость Гликерии Львовны после того, как она сообщила самую важную для неё новость, стала раздражать хозяйку. По опыту Мари знала, что с madame Рябовой станется засидеться допоздна и остаться на ужин. Мария всегда была деликатна и осторожна в отношении с соседями, положение молодой вдовы обязывало вести скромный и уединённый образ жизни, дабы не прослыть безнравственной особой и распутницей на пустом месте. Но в этот вечер, когда все мысли её были сосредоточены только на Раневском, не было более сил слушать досужие домыслы и сплетни. Захотелось уединения и покоя, чтобы в тишине обдумать всё, что стало ей известно.

Madame Рябова поняла намёк, прозвучавший в словах Марии, и поторопилась распрощаться. Гликерия Львовна всем своим видом продемонстрировала своё недовольство тем, что её выставили из дома самым бесцеремонным образом. Она весьма холодно простилась с хозяйкой, но Мари будто бы и не заметила поджатых губ и сердито нахмуренных бровей соседки. Проводив гостей, она поспешила в свои покои. Заметив возбуждённый блеск в глазах племянницы, лихорадочный румянец на скулах, её нервное нетерпение, Евдокия Ильинична поднялась вслед за ней.

В будуаре Мари творилось что-то невообразимое: девушки, призванные на помощь её камеристке, вытащили из гардеробной сундуки для путешествия, на кушетке цветным ворохом лежали платья. Настасья, уперев руки в крутые бока, раскрасневшаяся от усилий и попыток руководить всем этим хаосом, что представляли собой поспешные сборы, то и дело покрикивала на сенных девок.

Недовольно покачав головой, Евдокия Ильинична, миновав будуар, вошла в спальню племянницы. Мария перед зеркалом расчесывала густые тёмные локоны и что-то тихо мурлыкала себе под нос.

- Может, объяснишь мне, что сие означает? - усаживаясь в кресло у окна, попросила Евдокия Ильинична.

- Что тут объяснять, ma chère tante, я уезжаю, - обернулась от зеркала Мари.

- Видимо, спрашивать куда, излишне, - вздохнула Евдокия Ильинична, - ты ведь к нему собралась?

Мария кивнула головой.

- У тебя совсем нет гордости Маша, - покачала головой пожилая женщина. – Он уже отверг тебя однажды, разве это тебя ничему не научило? Где твоё достоинство?

Мария подскочила с банкетки и в возбуждении заходила по комнате, обхватив себя руками за плечи.

- Гордость! Достоинство! Сыта ими по горло! – обернулась она к тётке. – Как мне жить, если я просыпаюсь с мыслями о нём? Едва голова моя подушки касается, во сне его вижу? Как мне жить с этим, ma chère tante?

Евдокия Ильинична скорбно поджала губы и промолчала в ответ.

- Что же вы молчите, тётушка? Отчего не научите меня, как усмирить своё сердце?

- На чужом горе счастья не выстроишь, ma chère fille (моя дорогая девочка).

- А я его утешу, - улыбнулась Мари.

- Прошу тебя, одумайся, Маша. Ты готова бросить к его ногам честь, гордость, а что он тебе взамен предложит? Пошлую связь, которая разобьёт тебе сердце?

- Вот вы когда-то не согласились на пошлую связь, и что, счастливы вы ныне? – сверкая глазами, обратилась к тётке Мари.

Евдокия Ильинична едва не задохнулась от колких слов, ранивших в самое сердце. Лицо её побледнело, и она тяжело поднялась с кресла.

- О, простите, простите меня, ma chère tante, - опускаясь перед ней на колени и целуя руки, всхлипнула Мари. – Я не хотела обидеть вас, простите меня.

- Бог с тобой, Маша. Поступай, как знаешь, - вздохнула Евдокия Ильинична. – Это твоя жизнь и, может быть, ты права. Дабы не сожалеть потом о том, чего не сделала, поезжай.

Резво бежала по укатанному зимнику сытая холёная тройка. Всё быстрее и быстрее билось сердце женщины с каждой верстой, остающейся позади. «Быстрее, быстрее», - вторила она безустанно, повторяя про себя в такт этому сумасшедшему ритму. В начале января Мари прибыла в Вильно. К её великому огорчению, армия успела выступить в заграничный поход. Madame Домбровская оставалась в Вильно три дня. Три долгих дня мучительных сомнений и раздумий. «Повернуть обратно после того, как седмицу летела за ним, как на крыльях», - вздыхала Мари. Ехать далее было боязно. Переборов все свои страхи, Мария велела вознице следовать за армией.

Целый месяц изнурительного пути окончился в местечке Добром, где Кавалергардский полк встал на зимние квартиры в начале февраля. Возница насилу разыскал небольшую польскую деревеньку, в которой стоял эскадрон Раневского. Расспрашивая встреченных по пути кавалеристов, где разыскать эскадронного командира, добрались до большой избы.

Крытый возок остановился у ворот, и Мари с помощью возницы, щурясь от слепящего солнечного света, отражающегося от белоснежного покрова, выбралась наружу. Поёжившись от порыва холодного ветра, она сунула руки в тёплую беличью муфту. Прохор, её возница, громко постучал в калитку, во дворе залаяла собака.

- Кого там нелёгкая принесла? – послышался нелюбезный голос командирского денщика. Высунувшись из калитки, Тимофей в изумлении уставился на красивую барышню.

- Вы, панночка, не ошиблись часом? - стягивая с головы шапку, поклонился он.

- Ежели Александр Сергеевич Раневский здесь остановился, то не ошиблась, - оборвала его Мари.

Бормоча что-то себе под нос, Тимошка бросился отворять ворота.

- Токмо барина-то нету. С утра в ставку уехали-с, - провожая гостью в горницу, заметил Тимофей.

- Я не спешу, - отозвалась Мари, входя в жарко натопленное помещение.

Отбросив муфту, она стянула тонкие лайковые перчатки и протянула к печке озябшие руки.

- Милейший, распорядись, чтобы чаю подали, - обратилась она к денщику.

Тимошка молча кивнул и побежал ставить самовар, ворча себе под нос:

- Милейший, распорядись, чтобы чаю подали, - передразнил он капризный голосок барыни. – Она что же это думает, здесь ей прислуги полон дом?

Расстегнув подбитый мехом куницы салоп, Мари, устало опустилась на деревянную лавку, под маленьким слюдяным оконцем. «Я лишь на минутку прикрою глаза», - пообещала она самой себе, тотчас проваливаясь в тяжёлую, душную дрёму. Войдя в горницу, и застав барыню, спящую у окна, Тимошка неслышно ретировался. По его просьбе хозяйка дома принесла деревянную лохань, дабы барыня могла привести себя в порядок с дороги. Войдя в горницу и узрев незнакомку, полька недовольно поджала губы.

Ей вместе со всей семьёй, двумя отроками семи и девяти лет, пришлось перебраться на время в сарайчик, примыкающий к хлеву, благо имелась там небольшая печурка, и было тепло. Потоптавшись в нерешительности посреди горницы, дородная полька поставила на пол лохань и неслышно вышла в сени.

Мари казалось, что она проспала от силы четверть часа, но, когда она открыла глаза, в комнате было уже темно. Всё тело её затекло и, поднявшись со скамьи, Мари едва слышно застонала. Споткнувшись в темноте обо что-то, она выругалась, как то совсем не подобало барышне. Заслышав шум в горнице, из сеней заглянул Тимофей.

- Проснулись, барыня? Я свечи сейчас зажгу, - засуетился он.

- Александр Сергеевич приехали? – поинтересовалась Мари.

- Не было ещё, - зажигая от лучины свечи в подсвечнике на столе, - помотал головой денщик.

– Прохора вашего я устроил туточки в сенях, - добавил он.

Мария только махнула рукой на это его замечание. Скинув с плеч расстёгнутый салоп, она прошлась по комнате, разминая ноги и поясницу. В желудке давно урчало от голода, слегка кружилась голова. Под окном послышалось ржание лошади. Мари замерла, сердце забилось часто и тяжело, во рту разом пересохло.

Спешившись, Раневский ввёл своего гнедого на поводу в ворота. Разглядев в густых сумерках крытый возок, стоящий во дворе, Александр удивлённо обошёл его кругом. Он не ждал никаких гостей. Прихрамывая, он поднялся на невысокое крылечко и вошёл в сени. В углу на соломенном тюфяке испуганно шевельнулся незнакомый ему мужик.

- Тимошка! – позвал своего денщика Раневский.

- Туточки я, барин, - выскочил из горницы в сени Тимофей. – Гостья к вам, - шепнул он тихо.

- Гостья? – вздёрнул бровь Раневский.

На какой-то сумасшедший миг ему вдруг подумалось, что Софья ждёт его там, в горнице. Рванув на себя дверь, Александр поспешно переступил порог. Мари, поднялась с лавки ему навстречу и, сделав пару шагов, замерла в нерешительности.

- Здравствуй, Саша, - попыталась улыбнуться она дрожащими губами.

- Мари? – Александр провёл ладонью по лицу, но видение не исчезло. – Мария Фёдоровна, какими судьбами? Что вас в Польшу привело?

- Я к тебе… к вам, Александр Сергеевич, приехала, - смутившись его холодного тона, отозвалась Мари.

- Жаль, сударыня, что такой дальний путь вы проделали совершенно напрасно, - закрывая за собой двери, заметил Раневский.

Мария закусила в отчаянии губу. Защипало в носу, глаза обожгли подступившие слёзы, сдавило горло. Ей невыносимо захотелось ответить ему что-нибудь язвительное, но ничего не приходило на ум. Отвернувшись от него, она вдруг расплакалась, тихо не в голос, утирая слёзы и размазывая их по щекам, как маленькая обиженная девочка. Разве такого приёма она ожидала? Нет, конечно, она не думала, что он встретит ее с распростёртыми объятьями, но Боже, каким холодом веяло от его слов и взгляда. Плечи её затряслись от беззвучных рыданий.

Раневский тяжело и шумно вздохнул за её спиной. «Это все моя вина, ежели бы я тогда не… Ах, что теперь говорить о том, всё равно что из пустого в порожнее!» Шагнув стоящей к нему спиной женщине, Александр обнял вздрагивающие плечи.

- Ну, полно, Маша! Полно! – тихо прошептал он, поглаживая её по рукавам алого бархатного платья.

Повернувшись в его объятьях, Мария спрятала заплаканное лицо на его груди.

- Я так стремилась… я так… - заикаясь, начала говорить она.

- Машенька, мне право жаль, но вы зря сюда приехали, - прошептал ей на ухо Раневский. – Зачем же вы?

- Не прогоняйте меня, - подняла она к нему блестящие от слёз глаза. – Я всё равно последую за вами. Я вас нисколечко не стесню, я на полу буду спать, - горячо заговорила она.

- Ну, что же вы! Как можно? Что же вы как маркитантка какая за армией следовать собираетесь? – смутился Александр. – Подумайте о вашей репутации. К чему вам это?

- Что мне с той репутации? Что мне с того, что обо мне думать станут? Ежели самое моё горячее желание видеть вас. Мне ничего более не нужно.

Раневский отпустил её и отступил на несколько шагов.

- Поезжайте домой, Маша. Не нынче, разумеется. Поутру, как рассветёт.

Мари тяжело вздохнула и покачала головой.

- Я буду рядом. Хотите вы того или нет. Ежели вы прогоните меня, я всё равно не уеду.

- Бога ради, Мари, - начал сердиться Раневский. – Я позволил бы вам остаться, не будь я связан обязательствами…

- Вы и не связаны ими более, - перебила его Мария.

Александр побледнел, и тяжело опустился на лавку.

- Это не имеет значения, - тихо отозвался он. – Я не люблю вас, Мари.

- А я и не прошу вашей любви. Позвольте лишь мне любить вас, - прошептала она, останавливаясь подле него. - Позвольте быть рядом с вами.




/

...

sveta-voskhod:

Кити и Сашко! Неожиданно и интересно! Мари...Что скажешь, не вольны люди в своем чувстве...Спасибо!!!

...

Соечка:

Вот это Алиса завернула с Сашком! Класс!
Мари, я так понимаю, своими слезами добьется таки Александра. В любви все средства хороши так сказать. Настырная дамочка однако.
Надеюсь, что сердце Александра она все-таки не завоюет. Вот ведь, нет слов у меня, воспользовалась ситуацией.

...

Лера:

Спасибо за продолжение!

...

Panina:

Спасибо за новую главу. Так интересно. Особенно мне понравился сюжет с Сашко, и его происхождение, и его любовь к Кате.
Честно говоря, меня беспокоит желание Мари сопровождать Сашу. Это ведь опасно, все-таки идет война. Интересно, как автор повернет сюжет.

...

uuchka:

Юля, спасибо за очередную главу! Мари, если честно, раздражает своей назойливостью! Видимо, возьмет Александра измором!

...

Lerochka:

Спасибо за продолжение)))))

...

izosav:

Спасибо за прдолжение!Очень мне нравятся ваши произведения,решила отметиться в читателях.Спасибо!

...

-ANGEL A-:

Спасибо за продолжение!

...