Lexie Gray:
26.03.11 14:57
А-я-я-й... Такая понимаешшшшь тема , а мою любимую Коул проигнорировали, (
ну почти...всего два эпизода)
Буду исправлять...
kresley cole "no rest for the wicked"
Себастьян положил ладони ей на плечи и подтолкнул книзу. Теперь Кэдрин поняла, что он задумал. Она возмущенно застыла, но он сказал:
— Ты ведь хочешь получить приз, не так ли? Тогда исполни мое желание.
Она опустилась перед ним на колени.
— Не смог заставить нимфу?
— Зачем мне нимфа, если под рукой есть валькирия?
— Это и есть твое желание? — спросила Кэдрин, глядя на него снизу вверх.
— Да, — отрезал он, кладя руку на голову Кэдрин, другой нажимая ей на затылок. Ему хотелось видеть гордячку на коленях перед ним. Пусть смотрит снизу вверх, а он будет холоден и непреклонен. Он может ей приказывать, если захочет. Пусть узнает его на вкус. Пусть доставит ему удовольствие.
Нет, только не так!
Откуда взялась эта мысль? Когда он наконец был готов познать эту долгожданную ласку, черт побери!
Стиснув зубы, Себастьян не мог решиться. Вожделение боролось со смутной тревогой, зародившейся где-то в глубине его души.
Он боялся даже представить, как бы это было — ее губы, смыкающиеся вокруг его ствола... «Как она смотрела сегодня на меня...»
— Остановись, — крикнул Себастьян, сжимая ее плечи. — Встань. Не хочу, чтобы ты это делала. — Он подхватил ее, поставил на ноги и бросился прочь. — Тогда ты будешь ничем не лучше обычной шлюхи. Я не могу этого допустить.
— А то, что было из-за яйца василиска? — спросила Кэдрин, начиная злиться.
— Я только ласкал тебя.
Ее глаза вспыхнули серебристым блеском.
— Не все ли тебе равно, если я сравняюсь с шлюхой?
— Способна ли ты понять? Знаю, я тебе безразличен, но у меня такое чувство, будто мы женаты. А ты идешь к другому... позволяешь ему себя лапать... Забудь. — Он бросил ларец на кровать и повернулся, чтобы уйти. — Можешь взять.
— Деньги на подушку? Но, Себастьян, я их не заработала. — И не успел он телепортироваться, как она добавила: — Между прочим, ты надменный осел. — Подскочив к нему сзади, она провела пальцем по его спине, и он застыл как вкопанный. Понизив голос до волнующего шепота, Кэдрин продолжила: — Ты жертвуешь редкой возможностью — узнать, как бессмертная поклоняется своему мужчине, совершая молебен губами и языком.
Ее пальцы пробежали по его груди, а потом Кэдрин встала лицом к лицу с Себастьяном. Приподнявшись на цыпочки, прошептала на ухо:
— Я бы подарила тебе самый жаркий, самый нежный поцелуй в твоей жизни. Я бы ласкала тебя языком целую вечность...
На его лбу выступили капли пота.
— Но сейчас я всего лишь хочу сказать спасибо — ты сэкономил мне эти часы.
Вздрогнув, Себастьян бросился прочь. Он даже застонал от отчаяния:
— Думаешь, было легко отказаться, если я мог получить это от тебя? — Он дрожал от возбуждения. Неудовлетворенное любопытство кружило голову. Воздев руки к потолку, он мерил комнату огромными шагами. — Я видел, как ты стоишь передо мной на коленях, а ведь у меня ни разу не было...
— Чего не было?
Он не ответил, лишь пригладил обеими руками волосы на затылке. Она мягко спросила:
— У тебя ни разу не было?..
Он посмотрел на нее затравленным взглядом, не желая признаваться, не имея сил отрицать.
Он не возражает? Кэдрин изумленно раскрыла рот. Потом что-то дрогнуло в ней, и огненные искры затанцевали вдоль ее позвоночника.
«Я могу стать его первой женщиной».
И свой гнев она могла приписать неудовлетворенному желанию. Когда под мокрой тканью брюк прямо перед ее лицом обрисовался могучий ствол, она изнемогла от унижения и горячего желания узнать его вкус.
Она снова хотела его. Быть первой, научить его всему? Кэдрин спросила:
— Ты... представлял, как я это делаю?
Он фыркнул, словно она спросила глупость.
— Понятно.
Ей стало страшно — не вздумает ли он сбежать, не в силах справиться с бушевавшими в груди чувствами. Как будто она загнала в угол раненого медведя, и теперь ей нужно действовать с особой осторожностью.
— Почему ты не воспользовался отличной возможностью?
Он отрезал:
— Потому что между нами еще ничего не кончено.
Она вскинула голову:
— Даже после Колумбии?
Он подошел к ней.
— Сегодня, на минном поле, ты была другой. Просто... ничего еще не кончено.
Его слова растревожили ей душу. Разумеется, она испытывала к нему сильнейшее желание. Но было тут и кое-что еще. Себастьян пытался быть с ней грубым — ясно, ему очень этого хотелось. Но не смог.
Теряя голову от страстной жажды наслаждения, он не мог силой заставить ее сделать то, о чем мечтал.
Ее затопила волна нежности к Себастьяну. Столько ждать любви, ни разу ее не познав! Кэдрин почувствовала его боль как свою. Невыносимо думать, как он мечтал о ней — и все напрасно.
Она мечтала получить мужчину, безжалостное лицо которого ужаснуло ее под дождем. Но сейчас перед ней стоял другой человек, в глазах которого она читала боль и отчаяние, и его она тоже страстно хотела.
— А что, если мне самой этого хочется? — Она прикусила нижнюю губу. — Позволишь мне?
Себастьян словно окаменел.
— Только... только, если ты сама хочешь...
Да, она хотела, еще как. Кэдрин нежно погладила его по лицу. Он поспешно закрыл глаза. «Я сделаю это чертовски хорошо!» Ему пришлось дожидаться всю жизнь, и она докажет — ожидание того стоило.
И разумеется, нужно было подкрепить делом неосторожное бахвальство. Поклоняешься своему мужчине, Кэдрин? Что ж, посмотрим... Она вспомнила сцену, невольной сви¬детельницей которой стала много лет назад. Она пробралась в гарем темного мага, чтобы освободить одну ведьму, которой удалось снискать дружбу валькирий. Валькирии были неуязвимы для чар, но этот маг был очень силен, а Кэдрин была одна. Она нашла потайное местечко и спряталась, дожидаясь, пока все заснут.
Ей пришлось ждать до рассвета, потому что одна из наложниц ублажала колдуна час за часом самым оригинальным способом.
Кэдрин запомнила этот метод, решив непременно испробовать его, когда придет время.
Сейчас это время пришло. Она хотела дать Себастьяну опыт, который он запомнит надолго — на годы вечности. Его давняя фантазия, воплощенная в жизнь двумя бессмертными.
— Я очень хочу, Себастьян. — Она обвила руками его шею. — Но у меня есть условие.
Он слабо улыбнулся:
— Ты всегда ставишь условия.
— Думаю, это тебе понравится.
Десятью минутами позже Себастьян оказался в постели Кэдрин, прикованный к ней цепями.
Следовало догадаться, что дело нечисто, глядя, каким нехорошим блеском загорелись ее глаза. И немедленно сбежать.
Но Кэдрин осыпала его нежными поцелуями, гладила грудь и живот. Потом попросила выйти на пять минут, чтобы она могла подготовиться. Разумеется, он выполнил ее просьбу и вышел из спальни. Не успел он сбросить ботинки, как она пришла и взяла его за руку, нежно поглаживая ладонь большим пальцем. Она убрала за ухо прядь волос, обольстительно улыбнулась рубиновыми губами, и он пошел за ней в постель.
Нет бы ему спросить, что она делала в спальне? Очаровательно улыбнувшись, Кэдрин проворковала:
— Я покажу тебе небо и ад.
И он пошел за ней, точно ягненок.
Потом они легли, и она снова его целовала. Тихо стонала, не прерывая поцелуев, и это свело его с ума. Потом он почувствовал во рту ее язык, и снова заработала фантазия — Кэдрин, ласкающая языком его страждущую плоть.
А потом вдруг на его запястье сомкнулся железный обруч, и цепь уходила под кровать.
— Какого черта.
— Себастьян, таковы мои условия.
Он встревожился. Это неразумно! Только что они спорили, чуть не дрались, так и не договорились ни о чем определенном. Но ведь он может телепортироваться в любую секунду. Вопрос лишь в том, зачем ей это нужно?
Кэдрин снова улыбнулась, и он не мог думать ни о чем, кроме восхитительного изгиба ее губ, которые, казалось, так и ждут прикосновения его могучего ствола. Себастьян позволил заковать и вторую руку.
Когда он оказался прочно прикованным к постели, Кэдрин оглядела его и облизнула губы.
Всего секунду назад он изумленно следил, как она срывает с него трусы. Теперь он был совершенно наг.
— Я представляла это себе в то самое утро, когда встретила тебя, — сказала Кэдрин, прикасаясь губами к его груди. Ее влажные волосы щекотали кожу, и он задрожал от удо¬вольствия. — Представляла себе, как снимаю с тебя джинсы и целую твой член.
Он застонал, не веря своим ушам. Но потом ее теплое дыхание сместилось вниз, к животу, и он забыл обо всем на свете. Если это сон, то ему незачем просыпаться. Уж лучше умереть! Ее губы проследили дорожку волос, спускающую¬ся вниз от пупка, и тут она подняла голову и спросила:
— Готов?
— Господи, да.
Первое касание маленького жаркого язычка к его члену. Он замер, не дыша.
— Боже, — простонал он наконец.
Кэдрин лизнула, дразня.
Себастьян закрыл глаза.
Затем пошли медленные, долгие движения влажных губ. Себастьян выгнул спину дугой. Она терлась о него языком, обхватив ствол губами, и его окатило столь мощной волной наслаждения, что он не сумел сдержать крика. Из последних сил попытался приподнять голову, чтобы посмотреть — он должен был это видеть! Кэдрин, ласкающая его ртом. От зрелища, представшего перед его глазами, у Себастьяна сбилось дыхание. Он хватал воздух ртом, пытаясь насытить легкие.
Ему захотелось убрать копну волос с ее лица, чтобы лучше видеть, но мешали цепи. Он мог бы их с легкостью сломать, но Кэдрин сказала — таково условие. Не стоило рисковать.
Словно прочитав его мысли, Кэдрин перебросила волосы через плечо. Теперь он мог видеть все.
Она терлась лицом обо всю длину его ствола, нежно, страстно, как в то утро терлась о его щеку.
— О чем ты думаешь?
— Разве я способен думать! — Он и говорить-то мог с трудом. Кэдрин улыбнулась.
Свободная и смелая, она продолжала ласки, и Себастьян почувствовал, что ему больше не выдержать. Влажные горячие губы, длить бы их ласку до бесконечности, но тело его вдруг напряглось.
— Я сейчас...
Но в тот миг, когда он был готов взлететь к последнему краю, она отпустила его — впрочем, этого он и ждал. Он не смел и мечтать, что она возьмет все.
— Нет, Себастьян, еще рано.
Глава 32
Хмуря брови, Себастьян произнес:
— Следовало догадаться.
Кэдрин стиснула его в кулаке, не давая извергнуться семени, потом поспешила спрятать собственное удивление за маской безразличия. Все получилось!
Его ствол распух, очевидно, все это было весьма болезненно. Они оба некоторое время разглядывали его, а потом их взгляды встретились. Она поняла — он догадался.
— Ты ведь никогда раньше...
Кэдрин кивнула, и Себастьян сделал рывок. Но цепи выдержали, и его это несказанно изумило.
— Цепи заколдованы, — объяснила Кэдрин, лениво облизнув губы. — Даже бессмертному, такому сильному, как ты, их не разбить. И телепортироваться ты тоже не сможешь.
Себастьян предпринял новую попытку.
— Отпусти, — взревел он. — Ты решила отомстить?
Обнаженное тело напряглось в страшном усилии, вздулись бугры мускулов.
— Это не месть, Себастьян.
Угроза немедленного извержения миновала, и тогда она сбросила халат. Его напряжение ослабло, рот изумленно раскрылся. Кэдрин склонилась над ним, ее грудь оказалась почти возле его губ. Она подоткнула подушку ему под голову. Пожирая ее тело взглядом, Себастьян прекратил попытки освободиться. Когда она его оседлала, он замер, не думая больше сопротивляться.
— Ближе, — приказал он.
Она приникла грудью к его рту, и он впился в соски, яростно лаская их языком и губами, сжав в кулаки скованные наручниками руки.
Она отпрянула, и он выругался, но она снова начала ласкать губами его тело, наслаждаясь сладостным вкусом кожи, чувствительностью и податливостью его тела. Невероятно, но она облизывала самый его корень.
«Ты делаешь такое... Боже, я не думал...»
Она не могла взять его целиком в рот, и тогда она стала гладить его ладонями.
— Катя, я сейчас...
Она снова сжала его в кулаке, и он закричал, словно в агонии. Пятки стучали по постели в отчаянной попытке заставить ее разжать руку, чтобы извергнуть наконец семя куда угодно. Никогда Кэдрин не видела ничего эротичнее, чем его нагое тело, извивающееся в цепях. Но держала она крепко, и скоро он был на грани потери рассудка, одержимый сладострастием. Грудь блестела от пота, тело сотрясалось, умоляя об освобождении. Он заговорил на своем родном языке, и говорил он такие вещи, что Кэдрин догадалась — он думает, она не понимает. Но она неплохо владела эстонским.
Неужели она забыла его предупредить?
Он называл ее своей милой, своей драгоценной. Сознался, что не смог ей сказать об этом, но хотел больше всего на свете.
Он бы умер, если бы узнал, что она понимает.
Он хотел, чтобы после этой ночи она была с ним, только с ним. Был верен ей и всегда будет. Навеки.
Значит, в Колумбии у него никого не было? От нахлынувших чувств она задрожала до кончиков пальцев ног, она распалялась все сильнее — если такое вообще было возможно, — готовая вот-вот вспыхнуть в любовной агонии.
Она могла бы дать себе выход в любой миг — рука сама тянулась к заветному местечку. Верен навеки? Она задрожала и снова поцеловала его — на сей раз нежно, обдавая жарким лихорадочным дыханием. Она не сумела сдержать стон.
Приподнявшись, Себастьян резко затряс головой, пытаясь прийти в себя.
— Отпусти меня.
Что вызвало столь внезапную перемену?
— Себастьян, на этот раз, обещаю, ты сможешь.
— Отпусти меня, или я все равно выйду на свободу.
Его поведение начинало ее тревожить. Он сощурил почерневшие глаза. Все настолько серьезно?
— В чем дело? Тебе не нравится?
Он дернулся, загремев цепями, и Кэдрин изумленно раскрыла глаза.
Она вовсе не была уверена, что хочет отпускать на свободу вампира, которого только что терзала изысканной пыткой. Сейчас, когда она голая и трепещет от желания! А его глаза горят жаждой мщения.
— Чт-то ты собираешься сделать?
Догадка на миллион — поменяться ролями.
Если она снимет наручники, он возьмет ее этой же ночью.
Похоже, теперь Себастьян слишком торопил события.
А она еще не готова заниматься с ним сексом. Еще не готова? Ах, боги. Словно вывод был предрешен. Кэдрин спала только с теми мужчинами, которым могла доверять.
А Себастьяну, каким бы неотразимым он ни казался, она не доверяла.
Он снова попытался порвать оковы, напрягаясь изо всех сил. Но против этих цепей вампир был бессилен — он мог лишь поранить себя.
Внезапно Кэдрин осознала, насколько он огромен по сравнению с ней. Могучие мышцы, которыми она так восхищалась, теперь внушали ей страх. Ствол, который она всегда находила столь прекрасным, казался ей пугающе огромным.
По всему выходило, что ей пора уносить ноги. Из-под металлического обруча на его запястье потекла кровь.
— Погоди! — вскрикнула Кэдрин, бросаясь за ключом. Дрожащими руками открыла замок.
В единый миг он опрокинул ее на постель, накрыв огромным телом, и стал ласкать ее промежность. Зарычал, подняв лицо к потолку, когда прочувствовал, что она вся мокрая.
— Себастьян, что ты делаешь?
Он посмотрел ей в лицо:
— Пора.
Она едва могла узнать его голос.
— Чт-то пора? Почему сейчас?
— У тебя нет причин лишать этого нас обоих... Ты сама меня хочешь. — Его ладонь легла на низ ее живота, легла уверенно, словно он имел на это право. — Скажи, что не хочешь, чтобы я вошел в тебя, и тогда я тебя отпущу. — Другая рука легла ей на грудь, и большой палец принялся ласкать сосок. — Ну, скажи!
Кэдрин отвернулась, стиснув зубы. Наконец, собравшись с духом, сказала:
— Это не любовь, Себастьян. Если мы это сделаем, это будет просто секс без обязательств. Не нужно предъявлять на меня права, словно я потерянный багаж.
Она решила, что это должно его остановить, но он прохрипел:
— Согласен.
— Что? Ты согласен на секс без любви?
— Все, что тебе угодно, невеста. — Мрачный взгляд почерневших глаз заставил ее содрогнуться. — Я обязан это сделать, — хрипло крикнул он.
— Значит, ты собираешься верховодить?
«Если это произойдет, я пропала».
Вместо ответа Себастьян опустился на колени и раздвинул ей ноги.
Кэдрин была прекрасна. Пышная грудь, торчащие под его ладонью соски. Она исходила влагой, томясь в ожидании, и ему не терпелось поскорее погрузиться в ее исходившую соками плоть.
— Себастьян, мы не можем! Я не готова.
Слова замерли на ее губах, когда она почувствовала его палец внутри себя.
— Ты абсолютно готова. — Второй палец последовал за первым.
Уступая, она широко раскинула ноги, и он знал, что сейчас наконец возьмет ее, и ничто его не остановит. Тем более после того, что она только что проделывала с ним — и с собой. Невеста сгорала от страсти, стонала от отчаяния, покрывая поцелуями его ствол. Ее поцелуи свели его с ума, и мысль, что она страдает, не получая того, что он мог бы ей дать, казалась ему совершенно невыносимой.
Однако он не хотел причинить ей боль. Нужно подождать, пока он не убедится, что она в состоянии его принять.
Его пальцы дразнили ее плоть, внутрь, наружу, медленно, как будто он все еще продолжал игру с сосками, и вскоре она распалилась не меньше него.
— Себастьян, — закричала она, — я готова!
Кэдрин попыталась привлечь его к себе, и когти больно впились в его плечи. Тогда он поймал ее запястья и завел ей руки за голову. Их соитие будет яростным, как удар молнии.
Другой рукой Себастьян направил ствол в ее жаркую глубину. Соприкоснулся с ее плотью, хрипло пробормотал какое-то ругательство и стал дразнить ее скользкую поверхность — вверх, вниз.
— Прошу тебя...
Какая мука! Ему нестерпимо хотелось упасть на нее, заполнить собой, но он выдохнул:
— Ты такая напряженная, такая тугая...
Такой, казалось ему, должна быть девственница.
Кэдрин дышала тяжело, налегая на него полной грудью,
накатывая на него бедрами, понуждая войти глубже. Пришлось отпустить ее запястья, чтобы успокоить бедра, прижать их матрасу.
Ему отчаянно нужно освободиться, но он должен дождаться Кэдрин. Он дождется, даже если это его убьет. Стиснув зубы, дюйм за дюймом продвигался он внутрь. Вдруг она вскрикнула, и Себастьян замер в испуге:
— Ах Боже, я сделал тебе больно!
Но причина ее крика была иной, и он тотчас же это понял, и откинул голову назад, наслаждаясь победой. Она достигла пика — ее плоть бешено сокращалась вокруг его оси, обхватывая его, словно горячая ладонь. Тело требовало того, что он должен был ей дать.
Оргазм продолжался, волна сменялась волной, затягивая его в бездонную глубину. Он даже не представлял себе...
Не в силах остановиться, он пронзил ее, крича, готовясь выбросить семя.
Он даже не представлял себе...
Голова Кэдрин упала на подушку, стройное тело извивалось. Ноги крепко обхватили его талию, замкнув в себе его ствол. Дикая, неукротимая — такой она и должна была быть.
Это давление... тугая жаркая плоть.
Сопротивление бесполезно. Навалившись на Кэдрин всем телом, Себастьян направлял удар за ударом, уже не владея собой. Хлынуло семя, и он закричал. Кричал снова и снова, забываясь в безумном наслаждении, которое дала ему его невеста.
...
Офисная Мышь:
15.04.11 12:54
День добрый
Люблю ЛР, и была рада найдя такую жаркую темку
Вроде Джоанн Линдсей не заметила... Пылающие сердца (Пламя сердец)
– Глупая девчонка. Неужели тебя не учили, что нельзя отвлекаться на разговоры с противником?
Вместо ответа она изо всех сил ударила его ногой в голень, но мягкие туфли не могли причинить ему вреда, и она была уверена, что ей было больнее, чем ему. В результате он лишь с еще большей поспешностью потащил ее к кровати. Он бросил ее лицом вниз и навалился на нее сзади прежде, чем она успела высвободить руки. Когда она все‑таки вытащила одну руку, он быстро схватил ее, и Кристен застонала, когда почувствовала, как узкая лента туго обхватила ее запястье.
Он привязал ее левую руку к правому столбику кровати, и она приготовилась дать ему отпор, решив, что сейчас Ройс перевернет ее на спину. Но когда он поднялся и она смогла повернуться, удар, который она нанесла правой рукой, не достиг цели, потому что он уже занялся ее ногами. Он легко пригвоздил своим весом одну ее ногу к кровати, пока привязывал другую к столбу, а она никак не могла дотянуться до него свободной рукой.
Кристен хотелось заплакать от бессилия, но она сдержалась.
– Лучше убей меня, сакс, после того как закончишь, потому что я не успокоюсь, пока не отправлю тебя в ад за то, что ты делаешь со мной!
Ройс ничего не ответил. Ее широко раздвинутые ноги были уже крепко привязаны к столбикам. Он поднялся и подошел к последнему, оставшемуся незанятым столбу.
Кристен свирепо смотрела на него, стараясь , спрятать правую руку. Когда он наклонился, чтобы схватить ее, она ударила кулаком ему в лицо, и на этот раз он не успел увернуться.
Она почувствовала громадное удовлетворение, несмотря на сильную боль в костяшках пальцев, которые она разбила о его зубы. Но его губы окрасились кровью, а черты лица утратили невозмутимость. Он со злостью схватил ее руку и с особой тщательностью привязал ее к столбу.
После этого он выпрямился и посмотрел ей в лицо, и взгляд его зеленых глаз, казавшихся ей такими красивыми, сейчас был исполнен угрозы. Тыльной стороной ладони он вытер кровь с губ.
Кристен закрыла глаза, чтобы не видеть его торжества. Теперь он отхлестает ее плетью, или что там он еще задумал, чтобы наказать ее за непослушание. Но, к удивлению Кристен, он разрезал кинжалом ее одежду и отбросил в сторону.
Кристен внутренне сжалась, но ее глаза были по‑прежнему закрыты, а лицо ничего не выражало. Никакая боль не заставит ее кричать, плакать и умолять его сжалиться, потому что, если он способен так обойтись с ней, значит, жалости в нем нет.
– Открой глаза, Кристен.
Она отказалась и почувствовала, как он сел на кровать рядом с ней. Он так долго молчал, сидя совершенно неподвижно, что у нее сдали нервы. Она открыла глаза, и их взгляды встретились. Затем его взгляд переместился ниже, стал медленно скользить по всему ее телу, и Кристен бросило в жар.
Она еще сильнее ощутила свою беспомощность. Она могла согнуть колени, но только слегка. Ее руки не были полностью вытянуты, а слегка согнуты в локтях, но от них также было мало проку. Но, как это ни удивительно, она не испытывала неудобства, лежа в этом положении. Полоски материи, которыми она была привязана к столбикам кровати, не врезались ей в кожу, если только она не дергалась. Она чувствовала себя несчастной лишь оттого, что не могла больше продолжать сопротивляться, и не знала, какое именно ей уготовано наказание.
– Что ж, твои слова были справедливы, но только до этого момента.
Услышав это, она снова взглянула ему в лицо.
– Какие слова? – спросила она.
– Что я не получу удовольствия, если ты надумаешь сопротивляться. Но, поверь мне, смотреть на тебя, когда ты лежишь вот так, доставляет мне огромное удовольствие.
Господи, он еще и злорадствует!
– Неси свою плеть, сакс, и покончим с этим, – прошипела она.
– Ах да, ты же что‑то говорила о моих варварских методах, – улыбнулся он. – Спасибо, что напомнила.
При этих словах он вытащил из‑под нее ее длинную косу и принялся с преувеличенным вниманием изучать ее.
– Ты собираешься отхлестать меня ею? – недоверчиво спросила Кристен.
– Очень интересная идея. – Он рассмеялся, потом зажал между пальцев пушистый хвостик на конце ее косы. – Может быть, вот так?
Он нежно провел этой кисточкой по ее груди. Вся кровь прилила у нее к этому месту, один сосок тут же набух и затвердел.
Кристен покрылась гусиной кожей. Ройс продолжал улыбаться, заметив, как она против своей воли реагировала на его прикосновения. Кисточка медленно переместилась и принялась щекотать другой сосок.
Ее тело недвусмысленно отвечало на его ласки, он не мог знать, что делается у нее внутри. Он; который до этой минуты сковывал все ее существо, хотя она и отказывалась признаться в этом даже себе самой, начал постепенно переходить во все нараставшее возбуждение. Быть абсолютно беспомощной, во власти мужчины, который прекрасно знал, как доставить тебе удовольствие… К этому она готова не была.
– Ты… ты не собираешься выпороть меня?
– Почему ты так удивлена? – мягко спросил он, проводя кисточкой по ее животу, отчего все ее мышцы судорожно напряглись. – Мне нравится твоя кожа. Неужели ты всерьез думала, будто я захочу оставить на ней отметины?
– Ты был достаточно зол…
– У меня были на это причины. Ты сделала из меня лжеца. Я поклялся твоему другу Торольфу, что мне не приходится применять силу, чтобы уложить тебя в свою постель, а теперь ты вынуждаешь меня делать именно это.
– Ты сказал ему… О!
Ройс небрежно передернул плечами.
– Он беспокоился о тебе, и мне пришлось заверить его, что я не злоупотребляю своей властью.
– А разве нет? – оборвала она его, бросив выразительный взгляд на свои привязанные руки и ноги.
– В настоящий момент, возможно, я и злоупотребляю, – засмеялся он. – Но, согласись, ты сама подтвердила, строптивица, что вчера ночью сознательно спровоцировала меня.
– Неужели была необходимость рассказывать об этом Торольфу?
– Ты предпочла бы, чтобы он продолжал беспокоиться?
– Я предпочла бы, чтобы он не думал того, что думает теперь! – гневно выкрикнула она.
– Что я тебе нравлюсь?
– Будь ты проклят, сакс, ты мне не нравишься – больше не нравишься, – поправилась она, но тут же судорожно глотнула воздух, когда он наклонился и приник губами к ее животу. – Нет, прекрати!
Он провел языком до ее нежной коже.
– Все еще упорствуешь? Но если ты не в состоянии сама остановить меня, может быть, попросишь оставить тебя в покое?
– Нет!
Он выпрямился, его руки легли ей на живот, потом стали медленно подниматься к груди.
– Я так и знал, потому что в действительности ты совсем не хочешь, чтобы я оставил тебя.
– Это не так, – возразила она, но ее голос дрогнул, когда его пальцы коснулись ее груди. – Я… просто я не желаю ни о чем просить.
Он принялся нежно поглаживать и пощипывать ее соски, и она замерла. Он попеременно то сдавливал, то нежно ласкал эти самые чувствительные участки ее тела, пока она наконец чуть было не взмолилась о пощаде. Она больше не могла притворяться безучастной, сохранять невозмутимость на лице, хотя она и знала, что он следит за ее малейшей реакцией. Сердце бешено колотилось у нее в груди, она вся пылала, как в лихорадке.
Ройс был заворожен манящим взглядом ее аквамариновых глаз и тем, как она до боли кусала нижнюю губу. Он не собирался целовать эти губы, пока, потому что не сомневался – она непременно вопьется в него своими зубами. Но его руки потянулись к ее лицу, он сжал ее щеки в своих ладонях и стал осыпать ее поцелуями, тщательно избегая ее губ.
– Скажи мне, что ты хочешь меня, Кристен, – умоляюще прошептал он ей на ухо.
– Этого ты не услышишь от меня никогда.
Он чуть отодвинулся и взглянул ей в лицо. Ее глаза горели, он никогда прежде не видел женщину, настолько охваченную страстью.
– Ты не преувеличивала, говоря, что так упряма, – улыбнулся он и покачал головой. – Но я тоже упрям, моя красавица. И я услышу, как ты это скажешь.
Он встал и отошел к изножью кровати. Здесь он остановился и медленно, не сводя с нее глаз, начал снимать с себя одежду. То, как он смотрел на нее, вызывало в ней такие же чувства, как если бы он касался ее. У нее перевернулось все внутри.
Кристен закрыла глаза. Усилием воли она попыталась заставить свое тело расслабиться, успокоиться. Но все было напрасно. Само ожидание, предвкушение того, что он будет делать дальше, только усиливало ее возбуждение.
Ей не пришлось долго ждать. Она почувствовала, как он опустился на кровать возле ее ног, и его руки сомкнулись вокруг ее щиколоток. Она не станет смотреть на него. Медленно его руки поползли вверх по ее ногам… она не станет смотреть… коснулись колен, стали скользить по внутренней стороне бедер… она не станет смотреть… все выше, выше…
Он остановился в нерешительности, и Кристен затаила дыхание. Ее сердце так бешено стучало, что, казалось, вот‑вот разорвется на части. Потом его пальцы изменили направление и по внешней стороне бедер стали спускаться вниз, но только до колен. Она облегченно выдохнула, но тут же снова судорожно глотнула воздух, когда его руки опять двинулись вверх.
Снова и снова он ласкал ее бедра, с каждым разом все ближе приближаясь к центру ее желания, но никогда не прикасаясь к нему, лишь заставляя ее думать, надеяться, что сейчас он это сделает. Он намеренно дразнил ее, заставляя просить.
– Посмотри на меня, Кристен. Она упрямо замотала головой.
– Кристен.
Она запрокинула голову, чтобы не видеть его сидящим у нее между ног. Он засмеялся, угадав ее мысли, и еще ниже склонился над ней. Просунув руки ей под спину, он снизу обхватил ее за талию и положил ладони на живот.
– А теперь ты хочешь меня, Кристен? – спросил он, опуская подбородок на курчавый треугольник волос.
Она не станет отвечать. Его руки поднялись выше, дотронулись до ее груди. Его горячее дыхание ласкало ее… Господи, она больше не в силах это выносить!
Его язык коснулся самого потайного места, в котором сконцентрировались все ее ощущения, и ее сопротивление было сломлено. Кристен словно взорвалась изнутри, ее затопила такая волна восторга, что с губ невольно сорвалось его имя. Она приподняла бедра ему навстречу, словно , призывая его не останавливаться. Если бы ее руки были свободны, она прижала бы его к себе. Но он не разочаровал ее, и она до дна испила свою чашу наслаждения.
Но Ройс еще не закончил с ней. Едва она пришла в себя, как он снова пошел в наступление. И у нее больше не было сил сопротивляться. Она испытывала такое удовлетворение, была так изумлена тем, что он проделал с ней. Даже при одном воспоминании об этом по ее телу прокатывалась волна желания.
Теперь он лежал на ней во весь рост, его губы осыпали ее жгучими поцелуями. Но он упорно отказывался войти в нее и утолить свою собственную страсть. Ему так легко было сделать это, но он заставлял ее мучиться от предвкушения и откладывал этот момент.
Он посмотрел ей в лицо, и его глаза показались ей похожими на горящие изумруды.
– Ты хочешь меня, – прошептал он у самых ее губ. – Скажи это.
– Не скажу.
Он нежно прикусил ее губу.
– Ты согласишься, чтобы я сейчас оставил тебя?
Господи, она чувствовала, что умрет, если он сделает это. Но неужели он способен на это? Нет, он не сможет оставить ее.
Она продолжала молчать, ее глаза, как зеркало, отражали внутреннюю борьбу между желанием и упрямой гордостью. Он застонал, почувствовав свое поражение. Но какое это имело значение по сравнению с теми ощущениями, которые захлестнули его, когда он наконец погрузился в нее, увлекая ее за собой в новые, неизведанные выси наслаждения.
Когда Кристен наконец спустилась на землю, она почувствовала, как Ройс перерезает связывавшие ее путы. Освободив ее, он лег рядом с ней, обхватил обеими руками и прижал к своей груди. Она на время оставила свое сопротивление, и он понял это и решил воспользоваться моментом.
– Ты знала, что я не смогу уйти от тебя, – В его голосе прозвучало обвинение.
– Да, я знала.
– Упрямица, – проворчал он.
Кристен лишь сонно улыбнулась в ответ.
...
golden flower:
28.05.11 03:40
Шерри Томас "Восхитительная"
в романе есть две занимательные, перекликающиеся сцены
Стюарт вернулся в темный и пустой дом.
Ему понадобились кое-какие документы из кабинета. В другой день проблему можно было бы уладить, просто позвонив по телефону. Но у прислуги был выходной, дома не осталось никого, кто мог бы ответить на звонок и отправить ему документы.
Он стянул перчатки и стал греть руки над батареей в кабинете. По привычке плеснул себе порцию виски. Отпив из стакана, вдруг понял: ему хочется вовсе не виски, а доброго, крепкого чаю.
За ленчем Стюарт почти не ел. За обедом в «Клубе реформаторов» тоже почти не притронулся к еде. Время между завтраком и полуночью Стюарт в шутку сравнивал с целомудренным воздержанием – до того момента, когда он в очередной раз окажется наедине с деликатесами своей кухарки.
Печенье к чаю хранилось не в кухне, а в буфете в людской. Испеченные миссис Аберкромби – с ее стороны героическая, но обреченная на провал попытка – твердокаменные кругляши исчезли, уступив место песочному печенью. Печенья этого всегда было мало, и неудивительно. Дорога к вратам рая, должно быть, была вымощена этими свежайшими, маслянисто благоухающими шедеврами кулинарного искусства, которые могли бы лучше свидетельствовать во славу и милость Божью, чем холодный мрамор или пошлейшее золото.
У Стюарта возникло дикое желание съесть все прямо тут, в людской. Но он сдержался. Он получит больше удовольствия, если съест печенье с чаем, переодевшись в удобный домашний костюм. Он поставил чайник кипятиться на кухне и пошел наверх, чтобы переодеться.
Дойдя до своего этажа, он услышал ни с чем не сравнимые звуки – без сомнения, это бежала вода по трубам, направляясь в ванную комнату в дальнем конце коридора. Одним из главных неудобств водопровода было то, что бегущая по трубам вода ужасно шумела, производя стоны и завывания, нечто среднее между неисправным органом и расстроенным фаготом.
Но кто включил воду? Неужели протечка? Стюарт бросился вперед. Ванная предназначалась исключительно для его личного пользования, и на двери не было задвижки. Дверь открылась.
В лицо ударил пар, комнату заволокло туманом. Сначала он ничего не видел. Потом испытал настоящий шок: в его ванной сидела женщина. Влажный носовой платок закрывал ее лицо. Она сидела по горло в воде в клубах пара, откинув голову назад. Влажные темные волосы были стянуты в узел. Из воды поднимались ее колени. Левая рука, длинная, прекрасной формы, покойно вытянулась вдоль края ванны.
Это могла быть только мадам Дюран во плоти. Стюарт привалился спиной к двери, поражаясь ее наглости.
И ее наготе.
Из воды возникла ступня, потом красивой формы икра. Ее кожа блестела в медово-желтом свете, от нее исходил легкий пар. Сердце Стюарта забилось с удвоенной частотой.
Он никогда не понимал, почему мужчины сходят с ума по женским ножкам. Ах, эта трогательная жажда хоть краем глаза увидеть стройную лодыжку! Элегантная туфелька с вырезом, открывающим вид на чулочки, от чего захватывает дух! Но сейчас и Стюарт подвергался риску стать рабом высокого подъема и чистых розовых пальчиков.
Мадам Дюран закрыла ногой кран и спрятала ногу под водой. Пользуясь передышкой, Стюарт попытался собраться с силами и вернуть ясность мысли, не замутненной очарованием и вожделением. Эта женщина была всего лишь служанкой, которая, пользуясь отсутствием хозяина, вторглась в его личное пространство и воспользовалась удобствами, предназначенными исключительно для него. Серьезнейший проступок, как ни погляди.
Будь это кто-то другой, Стюарт переговорил бы с миссис Аберкромби, а уж та, в свою очередь, выдала бы нарушительнице все, что ей причитается, вплоть до увольнения, если у экономки идо того были замечания. Но в данном случае нарушительницей оказалась загадочная, распутная и надменная мадам Дюран, чье угощение он ел, не в силах остановиться, и чье незримое присутствие порождало в его душе голод. Голод такой сильный, что он уже в который раз не решался вызвать мадам Дюран к себе из страха слепо уступить собственной слабости. Разум Стюарта предостерегал, призывал вспомнить о том, как Берти попался в коварную ловушку; в глубине же таился похотливый зверь, ждущий малейшей возможности, чтобы удовлетворить все свои низменные желания.
Лучше всего ему незамедлительно уйти. Он и без того слишком пристально смотрит на ее горло, руку и колени, которые блестят прямо под поверхностью воды. Какие меры предпринять по поводу ее проступка, он решит позже – когда его умственные способности восстановятся после ошеломляющего зрелища.
Стюарт попытался нашарить ручку двери за спиной. Мадам Дюран вдруг слабо застонала, и это было похоже на движение влажного языка в его сокровенном месте. Стюарт застыл на месте. Звук повторился, будто новая ласка жаркого и жадного языка.
Он снова взглянул на нее через плечи. Правая рука была в воде, не вызывая у него других мыслей, кроме того, что была помехой, не позволяющей ему насладиться зрелищем восхитительной груди. Правое плечо чуть заметно подрагивало. Женщина опять тихонько застонала, облизывая нижнюю губу. А Стюарт чувствовал, как его естество становится твердым, как дубинка полицейского.
Наконец он понял то, что тело знало с самого начала, повинуясь инстинкту. Это были стоны наслаждения. Она делала – она...
Вероятно, Берти был прав, когда называл Стюарта ханжой. Он не мог даже в мыслях произнести это слово применительно к женщине, хотя отлично понимал, чем именно она сейчас занята, без капли стыда.
Что ему следует делать? Уйти? Он не мог двинуться с места.
То есть мог, но не в том направлении – к ней. Его шаги заглушал толстый ковер, который расстелили здесь с приходом зимы.
Прозрачная вода почти ничего не скрывала. Ни розовых сосков, ни руки, лежащей прямо на лобке. Он не мог рассмотреть в точности, как она это делает. Мешала проклятая тень, отбрасываемая краем ванны и ее поднятым коленом. Почему, ну почему он так и не распорядился повесить светильник прямо над ванной?
Из воды показалась одна ступня, затем вторая, и мадам Дюран обхватила ладонями подушечки пальцев ног на краю ванны. Теперь Стюарт мог видеть лучше, так отчетливо, что голова пошла кругом от ощущения нереальности происходящего и нарастающего желания.
Длинные пальцы ласкали розовую плоть – поглаживали, потирали, дразнили. Пальцы ног свело судорогой. Скрытые носовым платком губы шевельнулись – она снова застонала. Ее движения ускорились. Рука и запястье заметно напряглись. Пальцы уже не ласкали – они давили. Ему стало страшно. Вдруг она себя поранит? Но, казалось, это лишь удвоило удовольствие. Бедра женщины раскачивались, пальцы левой руки разжались, стоны стали громче, пронзительней.
Стюарту хотелось сорвать платок, чтобы насладиться зрелищем ее воспламененного страстью лица. Воспользоваться своей рукой, чтобы получить малую толику облегчения – он чувствовал сильную боль, нараставшую в унисон разгорающейся страсти. Захотелось броситься в ванну, чтобы заменить ее руку собой – любой частью себя. Но Стюарт не смел двинуться с места. Не смел даже дышать.
«Не останавливайся! Ради Бога, не останавливайся!»
Она и не остановилась. Несла себя все выше и выше по крутому склону наслаждения. Ее ноги нырнули в воду. Женщина плотно сжала их, упираясь в закругление ванны. Левая рука ухватилась за край ванны, а таз приподнялся – все тело приподнялось. Вода перекатывалась через твердые, заостренные соски.
Сердце Стюарта стучало как молот. Он был как в огне, вероятно, уже превращался в золу – кто знает. Ему было все равно.
У нее перехватило дыхание. Еще раз. Воздух покидал легкие с судорожным хрипом. Тело напряглось. Зубы стиснули уголок носового платка. Стюарт ухватился за столешницу комода, потому что ноги подгибались. Вся кровь его тела сосредоточилась в одном, и только одном месте – океан крови.
Он ее хотел. Должен получить ее. Сейчас. Немедленно.
Стюарт почувствовал кровь на губе. Руки дрожали. Воля таяла, как снег весной, а мадам Дюран извивалась и стонала в финальных судорогах собственной страсти.
Потом она вскрикнула – и он чуть не потерял над собой контроль. Ее пылкость, покрасневшая кожа, вставшие торчком соски, вздымающиеся над водой, когда она выгнула дугой спину. Боже правый, что он сделал, чтобы заслужить такое искушение?
Боже!
В своих фантазиях Верити была в постели мистера Сомерсета. Ноги широко раскинуты, тело пронзено любовной прелой.
Разумеется, это началось в ванне. Она представила, как он входит в незапертую дверь ванной комнаты, и задрожала от страха и возбуждения. Даже чуть не приподняла с лица носовой платок, чтобы убедиться – никого нет.
Но она оставила платок в покое. Глупо было подумать такое, да и вид пустой комнаты ослабил бы силу воображения, лишив ее фантазии потрясающей яркости. Напротив, Верити плотнее закрыла глаза.
Да, он тут, в ванной. Его взгляд, жаркий, изумленный, скользит по ее телу, задерживаясь в самых непристойных местах, питая к ней безумные и безнадежные желания.
Поскольку дело было в ее фантазиях, Стюарт не смел грубо обойтись со своей кухаркой – не того сорта мужчиной он был. Он не тронул бы ее и пальцем. Но затем платок бы соскользнул – и он увидел бы ее лицо.
В реальности она даже помыслить не могла, какова была бы его реакция. Обрадовался бы он? Рассердился? Или не узнал бы вообще? Но сейчас Верити находилась в собственных мечтах, поэтому можно было опустить неудобные моменты и перейти прямо к страстному, безумному совокуплению.
Услышав ее изумленный вскрик, он выхватил бы ее из воды, обернул полотенцем и понес в постель. Его поцелуи были бы жаркими и нетерпеливыми. Отросшая задень щетина царапала бы горло и подбородок – и она не могла бы насытиться этими шершавыми прикосновениями. Не могла бы насытиться Стюартом.
Воображаемый оргазм наступил бы, стоило б ему в нее войти. Оргазм, испытанный наяву в ванне, унес ее выше горы Монблан. Давно ей не случалось пережить такого ярого и неумолимого ощущения. Слава Богу, она давно научилась сдерживаться, когда ублажала саму себя, – стены между комнатами слуг в Фэрли-Парк были совсем тонкими, а ее кровать предательски скрипела. Иначе сейчас от ее крика зеркало разлетелось бы на куски, а на полу было бы море воды.
Верити слышала, как ее неровное дыхание эхом отдается от стен в тиши комнаты. Потом она услышала кое-что еще. Кровь застыла в жилах – за ее спиной был другой человек, и он дышал – хрипло, прерывисто. На миг ее ум оцепенел. Потом она взмолилась: пусть будет кто угодно, только не он! Мистер Дурбин, конюх Уоллес – все равно.
Кто угодно, кроме его.
– Мадам, прошу пожаловать в мой кабинет через полчаса, – сказал мистер Сомерсет на хорошем французском с едва заметной дрожью в голосе.
уже после того. запланированная встреча.
...«Мадам, ванна ждет»....
...«Спасибо. Я иду»...
Верити постучала в дверь ванной. Полнейшая тишина. Затем голос:
– Войдите!
Верити вошла, с подсвечником в руке. Его подсвечник. Стюарт забыл его прошлой ночью в цокольном этаже, а она прибрала и спрятала. Одолжение джентльмену, которому не нужно теперь ломать голову, что подумают слуги, обнаружив сей источник света на полу, с разбитой на куски свечой.
Стоя к Стюарту спиной, она поставила подсвечник на комод. Прикрутила огонек в газовом рожке на стене. В подсвечнике вместо свечи торчал жалкий огарок с обрубленным фитилем. Ванна тонула в тени. Над ней возвышалась огромная тень, отбрасываемая женской фигурой. Огонек золотил изгибы краев ванны. Вода поблескивала, словно река в прощальных лучах заката.
– Увижу ли я вас когда-нибудь при полном освещении? – спросил Стюарт. Он говорил слишком серьезно, чтобы счесть его слова насмешкой, и слишком грустно.
Верити едва удержалась, чтобы не схватиться за маску –-удостовериться, достаточно ли плотно она прилегает к лицу. Глядя в зеркало у себя в комнате, Верити показалась себе очень уж лихой – словно в любой момент готова была выхватить рапиру и нанести изощренный удар в духе «Трех мушкетеров».
– Какой цели вы хотели бы добиться, увидев меня при хорошем освещении, сэр? – возразила она.
Верити повернулась к нему лицом и поняла, что впервые видит его – хоть при каком освещении – с того дня в Фэрли-Парк. Она успела забыть, как поразительно он красив. Угольно-черные волосы, темные, как угольные шахты, глаза.
Стюарт сидел на стуле с овальной спинкой, грациозно выпрямив спину, непринужденно сложив ладони под подбородком. Он выглядел немного устало, даже меланхолично, как человек, которому не хочется возвращаться домой после дружеской пирушки. Но стоило ему откинуться на спинку стула, устремив на нее взгляд, как Верити поняла: в нем еще много скрытой силы, да и глаза смотрят на нее с неприкрытым желанием.
Тише, сердце!
– Вы говорите так, словно в нашей ситуации можно отыскать хоть зернышко здравого смысле, – грустно усмехнулся Стюарт.
– Я не утратила способности рассуждать здраво, – ответила Верити. Ложь лишь отчасти. Больше чем наполовину.
– Тогда позвольте положиться на ваш здравый смысл. Свой я оставил в конторе. Или в Фэрли-Парк.
Верити склонила голову. Ванная была тесная, они стояли почти рядом. Свет от свечи показался ей невозможно, неприлично ярким.
– Что ж, мадам, ваша ванна готова, – сказал Стюарт без дальнейших предисловий.
Верити проглотила стоящий в горле ком. С кухни она направилась к себе, обтерлась губкой, а потом приняла решение, которое, несомненно, демонстрировало всю глубину ее морального падения, – накинула халат прямо на голое тело. Теперь ее рука сжимала завязки пояса. Верити окунула в воду палец – вода была горячей, именно такой, как ей нравилось. Вздохнув, распахнула халат и сбросила его на пол.
От его судорожного вздоха заколыхался пар, наполняющий комнату. Верити нагнулась, ухватилась руками за край ванны, подняла ногу и шагнула в воду. Она стояла к Стюарту боком, однако была совершенно уверена, что он все видел – грудь, ягодицы, лобок.
Забравшись в ванну, Верити села, глядя в стену перед собой, не осмеливаясь взглянуть в лицо Стюарту. Он пробормотал:
– Вы меня просто убили.
Слабая улыбка смягчила ее плотно сжатые губы.
– Вы отлично умеете заставить немолодую женщину чувствовать себя привлекательной.
– Немолодую? Сколько же вам лет? – спросил Стюарт после недолгого молчания.
– Тридцать три.
– Не так уж много.
– Не так уж мало.
– У вас прекрасное тело.
Ее сердце так и подскочило. Стараясь не выдать волнения, Верити наконец повернулась к Стюарту:
– Просто вы давно не спали с девятнадцатилетними женщинами.
Сначала он был шокирован ее прямотой, но потом тихо рассмеялся:
– Не то чтобы давно. Кажется, вообще никогда. Потом его взгляд снова посерьезнел.
– Позвольте увидеть ваше лицо.
– Нет. – Верити испуганно поправила маску.
Должно быть, на лице Стюарта отразилась тоска, сжавшая ему сердце. Он быстро отвернулся, но Верити успела заметить разочарование в его глазах.
Она поняла, что мужчина, живший в ее сердце, был не столько Стюартом Сомерсетом, сколько идеалом, который она себе вообразила и лелеяла долгие годы. Настоящий Стюарт Сомерсет оставался для Верити загадкой и не раз разочаровывал ее, потому что ничем не напоминал бесстрашного любовника, которого она никак не могла забыть. Он был человеком, который следовал – рабски следовал – установленным в обществе правилам поведения.
Иногда Верити задавалась вопросом – может быть, ее так тянет к нему, потому что она не в силах принять тот факт, что ее любовь была ошибкой – прекрасной, но тем не менее огромной ошибкой, определившей ее дальнейшую жизнь?
Сейчас, когда она смотрела на Стюарта, с ее сердцем происходило что-то странное. Подскочило, сжалось в комок, замерло, застучало громче обычного. Верити начинала влюбляться в сидящего перед ней мужчину, который никогда не приласкает, не поцелует ее и не женится на ней.
– Не возражаете, если я закурю? – спросил он. Верити покачала головой.
Он встал и прикурил от огарка свечи. Их глаза встретились. Стюарт стоял совсем близко и наверняка мог подробно ее рассмотреть, даром что свет был совсем тусклый, а вода ходила рябью, отражая огонь свечи. Подтянув ноги, Верити обхватила колени руками. Стюарт улыбнулся покорной и понимающей улыбкой.
Он выбил сигарету о чашу подсвечника, используя ее вместо пепельницы.
– Где вы научились так готовить?
– В доме маркиза Лондондерри, – ответила Верити, мгновенно сообразив, что проговорилась.
– Значит, не в Париже? – Он использовал ее промашку. Теперь можно было не врать – дело уже сделано.
– Нет, на кухне у Лондондерри, под руководством великого, но малоизвестного шеф-повара месье Алджернона Давида.
Стюарт кивнул.
– А как вы оказались у Берти?
– Месье Давид работал несколько лет у Берти, пока его не прибрала к рукам маркиза Лондондерри. По крайней мере так говорил Берти. Месье Давид дал мне рекомендацию в Фэрли-Парк.
– Берти взял вас по его рекомендации?
– Нет. Берти был свято убежден, что женщины способны готовить обеды в сельском доме, но служителями в храме кулинарии могут быть исключительно мужчины. В конце концов я купила билет на поезд, явилась в Фэрли-Парк и потребовала, чтобы мне устроили жесточайшее испытание. Я приготовлю обед и, если меня после этого не примут, уеду без разговоров.
Мистер Сомерсет выпустил облако дыма.
– И после этого он не сумел сказать «нет»?
– Подозреваю, он мог бы мне отказать. Берти составил длинный список моих промахов – он отлично разбирался в кулинарных тонкостях. Большинство поваров-французов пропустили бы мимо ушей указания англичанина о том, как следует готовить. Но я проявила смирение и сказала, что очень ценю его замечания.
Стюарт улыбнулся:
– Неужели?
– Нет. Я подумала, что он невыносимый зануда, но мне нужно было получить это место.
– Вас не коробило, что вы так унижаетесь ради того, чтобы получить работу?
Верити усмехнулась. Ардвик остался в далеком прошлом.
– Вы должны понимать, сэр, что быть кухаркой в поместье вроде Фэрли-Парк – это значительный шаг вперед. У меня была бы собственная комната, отличное жалованье и горничные, которые каждое утро приносили мне завтрак. Берти мог бы составить список раза в два длиннее, но я бы только кивала в знак согласия.
– Однако вы пришли в ярость, когда решили, что я оскорбил ваше искусство.
Вот он ее и поймал. Верити оперлась подбородком о колено и взглянула на Стюарта.
– Похоже, сэр, вы обречены будить во мне страсти, что бы ни сделали, – кокетливо сказала она.
Рука, державшая сигарету, сжалась в кулак. Стюарт отвел взгляд, потом снова взглянул на Верити:
– Мадам, я изо всех сил стараюсь удержаться от того, чтобы залезть к вам в ванну. Прошу, не делайте эту борьбу еще ожесточенней.
Верити стало жарко, невыносимо жарко.
– Зачем было заставлять меня предстать перед вами раздетой, точно на витрине, если вы уже решили, что не должны иметь со мной ничего общего?
– Не знаю, – признался Стюарт. – Знал бы, давно положил бы этому конец. Верити опустила глаза.
– Мне уйти?
– Нет!
Он почти кричал, и это испугало обоих. Их взгляды снова встретились. Стюарт невесело рассмеялся:
– Если вы еще не поняли, я люблю себя истязать. Выбросив смятую сигарету, Стюарт шагнул к ванне. Его глаза были черны, как вулканическое стекло.
– Пытайте меня еще, мадам. Сделайте, как в прошлый раз. Ее щеки пылали так, что впору было поджаривать тосты. Но игривое настроение не желало ее покидать.
– Сэр, я три часа кряду помешивала паштет. У меня отваливаются руки.
В глазах Стюарта Верити читала похоть библейского масштаба, из тех, что карались серой и пламенем, уничтожая целый город.
– У меня возник соблазн просто приказать вам, невзирая на усталые руки.
Верити подняла руку и пригладила волосы на затылке. Вода капала с ее пальцев.
– Так прикажите же! – тихо сказала она.
Тень Стюарта нависла над Верити. Глаза женщины слабо светились, меняя цвет, словно чешуи дракона. Когда она улыбалась, вот как сейчас, Стюарт видел чудесный изгиб ее нижней губы, полной и чувственной.
Она была прекрасна.
– У меня возникла мысль получше, – услышал Стюарт свой хрипловатый голос. – Позвольте вам помочь.
Ее улыбка погасла.
– Вы сошли с ума. «Вы безумец».
– Да, – согласился он. – Вы мне позволите?
У Верити закружилась голова, перехватило дыхание.
– Вы же знаете, я ни в чем не могу вам отказать, – еле слышно отозвалась она.
Если были на свете слова, которые бросили бы Стюарта на колени, то именно эти, которые он услышал. Ему захотелось пасть рядом с ванной, обнять ладонями лицо сидящей перед ним женщины и целовать ее всю, даже маску на лице. Но вместо этого он вытащил из ящика полотенце.
Развернул его на вытянутых руках, как всегда делал Дурбин.
– Сюда.
Верити медленно встала, и вода стекала с ее тела, прекрасного, как у Венеры Кабанеля: маленькие груди, углубление пупка и пышные бедра, от которых у него мутилось в глазах.
Верити наклонилась, чтобы выбраться из ванны. Стюарт не мог отвести глаз от ее торчащих сосков такого томительного темно-розового цвета.
Мадам Дюран завернулась в полотенце. Пока она вытиралась, Стюарт разыскал халат и протянул его ей. Женщина повернулась и сбросила полотенце, и ему на миг открылся вид ее спины и роскошных округлых ягодиц. Потом она накинула халат.
Тусклый свет не позволял рассмотреть цвет халата – материал тускло блестел, словно молодая луна серебрила быстрые воды ручья. Женщина затянула пояс потуже. Конечно, у мадам Дюран не было девятнадцатидюймовой талии. Зато она могла похвалиться нежными плечами и стройной шеей. И Стюарт был готов выполнить любое ее желание.
– Вам холодно?
Она покачала головой. Ванная комната была маленькой, а радиатор огромным. Стюарт изнывал от жары в своей одежде.
Он задул свечу.
– Снимите маску.
– Зачем? – прошептала Верити. Тем не менее послышался мягкий шелест рукавов о волосы. Ее руки торопливо развязывали узел на затылке. – Вы не сможете меня увидеть.
Стюарт не ответил. Взял ее за плечи и повернул лицом к себе. Пальцы принялись исследовать ее черты, осторожно и тщательно, словно на ощупь Стюарт пытался воссоздать ее зрительный образ.
– Мне и не нужно вас видеть, – сказал он.
Стюарту хотелось лишь вспомнить ощущение ее кожи, тепло щеки, пульс на виске. Высечь ее лицо в своей памяти – разлет бровей, мягкость мочки уха, полноту слегка прикушенной нижней губы.
– Поцелуйте меня, – прошептала Верити.
– Только в мечтах.
Стюарт на ощупь добрался до кресла и сел.
– Подойдите. Сядьте сюда, – выпалил он. Гробовое молчание было ему ответом.
Спустя долгую минуту мадам Дюран прошептала:
– Кажется, вы вполне понимаете, что делаете. Вам уже приходилось это делать?
Он раздвинул колени.
– Нет. Только в воображении.
И воображение никогда не подводило.
Женщина слабо застонала, и Стюарт услышат, как она движется в темноте. Ее вытянутая вперед рука схватила его предплечье и немедленно отдернулась. Повернувшись к нему спиной, она села на край кресла между его ног. Колено Стюарта упиралось в ее бедро.
– Прижмитесь ко мне спиной.
Женщина повиновалась. Стюарт стиснул зубы – настолько ошеломительным оказалось прикосновение ее закутанного в тонкую ткань бедра. Он пришел в полную боевую готовность.
– Я вас нигде больше не трону, – пообещал он. Точнее, напомнил самому себе.
– Жаль, – отозвалась она.
– Тише. Ни слова больше.
Иначе он действительно сойдет с ума.
Стюарт раздвинул полы ее халата. Пальцы коснулись мягких влажных завитков. Мадам Дюран послушно раздвинула ноги. Сердце Стюарта билось, как у застигнутого на месте преступления вора. Рука двинулась вглубь.
Там она тоже оказалась влажной – но не от воды. У Стюарта захватило дух. Такая мягкая, шелковистая, гладкая. Неотразимо-возбуждающая. «Жаль», – сказала она. Хорошо, он зайдет дальше. Его уже ничем не остановить.
Стюарт закрыл глаза. Нет, эта женщина заключила сделку с его совестью! Он будет ласкать ее, только чтобы сделать ей приятное. Не себе.
Он принялся осторожно гладить ее там, где она истекала влагой. Женщина протяжно вздохнула, и у Стюарта загорелись уши.
– Покажите, что следует делать, – попросил он. Скорее, умолял.
Женщина сжала его руку своей и направила движение его пальцев, указательного и среднего, по сочной, чудесной плоти. Откинулась назад, положив голову ему на плечо. Ощущение ее волос, щекочущих подбородок, было почти непереносимым. Стюарт вознесся на небеса. Пал в ад. Жаркий, твердый, жаждущий освобождения. А она, нисколько не заботясь, похныкивала и постанывала, обжигая своим дыханием мочку его уха.
– Сильнее, – потребовала она. – Сильнее.
– Я боюсь сделать вам больно, – возразил Стюарт. Он совсем отчаялся.
– Мне не будет больно. Сильнее.
Стюарт нажал сильнее. Упругие женские бедра, приподнявшись, двинулись навстречу движению пальцев. Вверх, вниз, вверх, вниз. Изумительные движения, ласкающие его возбужденную плоть. Другой рукой она вцепилась в его предплечье. Повернулась и поцеловала чуть повыше воротничка рубашки – жаркие и влажные поцелуи разжигали огонь в его чреслах.
Ее тело напряглось. Мадам Дюран закричала. Его пальцы уловили дрожь. Это уж слишком! Склонившись к ней, Стюарт укусил ее плечо – нет, себе он этого не позволит. Прикосновение его зубов только усилило ее наслаждение. Стюарт почти готов был разрыдаться от благоговения перед ее красотой и смелостью и от жалости к самому себе.
Она затихла. Стюарт, так и не получивший разрядки, томился от мучительного желания овладеть ею прямо сейчас. Женщина снова поцеловала его в шею. Стюарт мгновенно вспыхнул.
– Не надо, – взмолился он.
– Позвольте вас отблагодарить, – серьезно сказала мадам Дюран.
Чудо, что он не кончил прямо тут же.
– Нет.
– Почему?
– Потому что это ошибка.
– Еще серьезней, чем та, что мы уже сделали?
– Это не было ошибкой. Это было...
– Это было невероятным, захватывающим дух приключением, которое он будет помнить многие годы. Стюарт смог только повторить:
– Это не было ошибкой.
Верити тяжело вздохнула, прямо как в трагедии Шекспира. Ее рука обняла Стюарта за шею. Женщина прильнула к нему, касаясь щекой подбородка. Стюарт обнял ее за талию, Он не мог позволить ей просто встать и уйти.
– Спасибо. – Дыхание мадам Дюран было сама сладость, слаще яблока – она съела перед тем восхитительно спелую мушмулу.
За доставленное удовольствие?
– Это вам спасибо, – сказал он.
– За что?
За это безмолвное объятие. За тепло, уют, ласку.
– За воспоминания, старые и новые. За печенье «Мадлен». За любовь к Берти. За...
Мадам Дюран резко обернулась. Ее губы впились в его рот, и у Стюарта не хватило духу устоять. Она целовала его жадно, глубоко и с некоторой торжественностью, словно встретив любимого, который вернулся после долгой войны, а она все ждала, ждала, пока не прошла молодость, а волосы не побелели.
Когда они наконец разомкнули уста, ее щеки были мокры. «И мои тоже», – с изумлением подумал Стюарт.
– Я люблю вас, – сказала она. – Навеки.
...