Страны и города глазами поэтов

Николай Некрасов

ДРУЖЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА МОСКВЫ С ПЕТЕРБУРГОМ

1. Московское стихотворение
На дальнем севере, в гиперборейском крае,
Где солнце тусклое, показываясь в мае,
Скрывается опять до лета в сентябре,
Столица новая возникла при Петре.
Возникнув с помощью чухонского народа
Из топей и болот в каких-нибудь два года,
Она до наших дней с Россией не срослась:
В употреблении там гнусный рижский квас,
С немецким языком там перемешан русский,
И над обоими господствует французский,
А речи истинно народный оборот
Там редок столько же, как честный патриот!

Да, патриота там наищешься со свечкой:
Подбиться к сильному, прикинуться овечкой,
Местечка теплого добиться, и потом
Безбожно торговать и честью и умом —
Таков там человек! Но впрочем, без сомненья,
Спешу оговорить, найдутся исключенья.
Забота промысла о людях такова,
Что если где растет негодная трава,
Там есть и добрая: вот, например, Жуковский, —
Хоть в Петербурге жил, но был с душой московской.

Театры и дворцы, Нева и корабли,
Несущие туда со всех сторон земли
Затеи роскоши; музеи просвещенья,
Музеи древностей — «все признаки ученья»
В том городе найдешь; нет одного: души!
Там высох человек, погрязнув в барыши,
Улыбка на устах, а на уме коварность:
Святого ничего — одна утилитарность!

Итак, друзья мои! кляну тщеславный град!
Рыдаю и кляну… Прогрессу он не рад.
В то время как Москва надеждами пылает,
Он погружается по-прежнему в разврат
И против гласности стишонки сочиняет!..

2. Петербургское послание
Ты знаешь град, заслуженный и древний,
Который совместил в свои концы
Хоромы, хижины, посады и деревни,
И храмы божии, и царские дворцы?
Тот мудрый град, где, смелый провозвестник
Московских дум и английских начал,
Как водопад бушует «Русский вестник»,
Где «Атеней» как ручеек журчал.

Ты знаешь град? — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!

Ученый говорит: «Тот град славнее Рима»,
Прозаик «сердцем родины» зовет,
Поэт гласит «России дочь любима»,
И «матушкою» чествует народ.
Недаром, нет! Невольно брызжут слезы
При имени заслуг, какие он свершил:
В 12-м году такие там морозы
Стояли, что француз досель их не забыл.

Ты знаешь град? — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!

Достойный град! Там Минин и Пожарский
Торжественно стоят на площади.
Там уцелел остаток древнебарский
У каждого патриция в груди.
В купечестве, в сословии дворянском
Там бескорыстие, готовность выше мер:
В последней ли войне, в вопросе ли крестьянском
Мы не один найдем тому пример…

Ты знаешь град? — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!

Волшебный град! Там люди в деле тихи,
Но говорят, волнуются за двух,
Там от Кремля, с Арбата и с Плющихи
Отвсюду веет чисто русский дух;
Всё взоры веселит, всё сердце умиляет,
На выспренний настраивает лад —
Царь-колокол лежит, царь-пушка не стреляет,
И сорок сороков без умолку гудят.

Волшебный град! — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!

Правдивый град! Там процветает гласность,
Там принялись науки семена,
Там в головах у всех такая ясность,
Что комара не примут за слона.
Там, не в пример столице нашей невской,
Подметят всё — оценят, разберут:
Анафеме там предан Чернышевский
И Кокорева ум нашел себе приют!

Правдивый град! — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!

Мудреный град! По приговору сейма
Там судятся и люди и статьи;
Ученый Бабст стихами Розенгейма
Там подкрепляет мнения свои,
Там сомневается почтеннейший Киттары,
Уж точно ли не нужно сечь детей?
Там в Хомякове чехи и мадьяры
Нашли певца народности своей.

Мудреный град! — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!

Разумный град! Там Павлов Соллогуба,
Байборода Крылова обличил,
Там (Шевырев) был поражен сугубо,
Там сам себя Чичерин поразил.
Там что ни муж — то жаркий друг прогресса,
И лишь не вдруг могли уразуметь:
Что на пути к нему вернее — пресса
Или умно направленная плеть?

Разумный град! — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!

Серьезный град!.. Науку без обмана,
Без гаерства искусство любят там,
Там область празднословного романа
Мужчина передал в распоряженье дам.
И что роман? Там поражают пьянство,
Устами Чаннинга о трезвости поют.
Там люди презирают балаганство
И наш «Свисток» проклятью предают!

Серьезный град! — Туда, туда с тобой
Нам страшно показаться, милый мой!
___________________________________

Аполлон Григорьев

ГОРОД

Великолепный град! пускай тебя иной
Приветствует с надеждой и любовью,
Кому не обнажен скелет печальный твой,
Чье сердце ты еще не облил кровью
И страшным холодом не мог еще обдать,
И не сковал уста тяжелой думой,
И ранней старости не положил печать
На бледный лик, суровый и угрюмый.

Пускай мечтает он над светлою рекой
Об участи, как та река, широкой,
И в ночь прозрачную, любуяся тобой,
Дремотою смежить боится око,
И длинный столб луны на зыби волн следит,
И очи шлет к неведомым палатам,
Еще дивясь тебе, закованный в гранит
Гигант, больной гниеньем и развратом.

Пускай, по улицам углаженным твоим
Бродя без цели, с вечным изумленьем,
Еще на многих он встречающихся с ним
Подъемлет взор с немым благоговеньем
И видеть думает избранников богов,
Светил и глав младого поколенья,
Пока лицом к лицу не узрит в них глупцов
Или рабов презренных униженья.

Пускай, томительным снедаемый огнем,
Под ризою немой волшебной ночи,
Готов поверить он, с притворством незнаком,
В зовущие увлажненные очи,
Готов еще страдать о падшей красоте
И звать в ее объятьях наслажденье,
Пока во всей его позорной наготе
Не узрит он недуга истощенье.

Но я — я чужд тебе, великолепный град.
Ни тихих слез, ни бешеного смеха
Не вырвет у меня ни твой больной разврат,
Ни над святыней жалкая потеха.
Тебе уже ничем не удивить меня —
Ни гордостью дешевого безверья,
Ни коловратностью бессмысленного дня,
Ни бесполезной маской лицемерья.

Увы, столь многое прошло передо мной:
До слез, до слез страдание смешное,
И не один порыв возвышенно-святой,
И не одно великое земное
Судьба передо мной по ветру разнесла,
И не один погиб избранник века,
И не одна душа за деньги продала
Свою святыню — гордость человека.

И не один из тех, когда-то полных сил,
Искавших жадно лучшего когда-то,
Благоразумно бред покинуть рассудил
Или погиб добычею разврата;
А многие из них навеки отреклись
От всех надежд безумных и опасных,
Спокойно в чьи-нибудь холопы продались.
И за людей слывут себе прекрасных.

Любуйся ж, юноша, на пышный гордый град,
Стремись к нему с надеждой и любовью,
Пока еще тебя не истощил разврат
Иль гнев твое не обдал сердце кровью,
Пока еще тебе в божественных лучах
Сияет все великое земное,
Пока еще тебя не объял рабский страх
Иль истощенье жалкое покоя.
___________________________________

Северянин Игорь.

Норвежские фиорды

Я — северянин, и фиорды
Норвежские — моя мечта,
Где мудро, просто, но и гордо
Живет Царица Красота.

Лилово-стальные заливы
В подковах озерносных гор;
В них зорь полярных переливы,
Меж сосен белой розы взор.

И синеглазые газели,
Чьи игры созерцает лось,
Устраивают карусели,
Где с серым синее слилось…

Там тишина невозмутима,
И только гордый орлий клич
Ласкает ухо пилигрима,
Способного его постичь…

1918

Николай Агнивцев

ГРАНИТНЫЙ БАРИН

Париж, Нью-Йорк, Берлин и Лондон
Какой аккорд! Но пусть их рок!
Всем четырем один шаблон дан,
Один и тот же котелок!

Ревут: моторы, люди, стены,
Гудки, витрины, провода...
И, обалдевши совершенно,
По крышам лупят поезда!

От санкюлотов до бомонда,
В одном порыве вековом,
Париж, Нью-Йорк, Берлин и Лондон
Несутся вскачь за пятаком!..

И в этой сутолке всемирной,
Один на целый миp вокруг,
Брезгливо поднял бровь ампирный
Гранитный барин Петербург!
___________________________________

Генрих Гейне

ПРОЩАНИЕ С ПАРИЖЕМ

Прощай, Париж, прощай, Париж,
Прекрасная столица,
Где все ликует и цветет,
Поет и веселится!

В моем немецком сердце боль,
Мне эта боль знакома,
Единственный врач исцелил бы меня —
И он на севере, дома.
Он знаменит уменьем своим,
Он лечит быстро и верно,
Но, признаюсь, от его микстур
Мне уж заранее скверно.

Прощай, чудесный французский народ,
Мои веселые братья!
От глупой тоски я бегу, чтоб скорей
Вернуться в ваши объятья.
Я даже о запахе торфа теперь
Вздыхаю не без грусти,
Об овцах в Люнебургской степи,
О репе, о капусте.
О грубости нашей, о табаке,
О пиве, пузатых бочках,
О толстых гофратах, ночных сторожах,
О розовых пасторских дочках.

И мысль увидеть старушку-мать,
Признаться, давно я лелею.
Ведь скоро уже тринадцать лет,
Как мы расстались с нею.

Прощай, моя радость, моя жена,
Тебе не понять эту муку.
Я так горячо обнимаю тебя —
И сам тороплю разлуку.
Жестоко терзаясь, — от счастья с тобой,
От высшего счастья бегу я.
Мне воздух Германии нужно вдохнуть,
Иль я погибну, тоскуя.
До боли доходит моя тоска,
Мой страх, мое волненье.
Предчувствуя близость немецкой земли,
Нога дрожит в нетерпенье.
Но скоро, надеюсь, я стану здоров,
Опять в Париж прибуду
И к Новому году тебе привезу
Подарков целую груду.

Татьяна Воронцова

ОСЕННИЙ ПИТЕР

Осенний Питер горд и величав...
Листва светится... купола сияют...
И облака в таинственных лучах
Торжественной красою удивляют.

Шумит волна и с камнем говорит...
Им вторит ветерок на саксофоне...
И конь с промокшей гривой вдаль летит,
И средь туманных переулков тонет.

В роскошном сне вздыхает Летний Сад...
Влюблённых ждёт волшебная Фонтанка...
По Невскому шагает листопад
И приглашает каждого на танго.

Унылая пора всё холодней...
И листьев золотых всё громче шорох...
И кажется, атлантам всё трудней
Держать в руках густой осенний морок.

Он стелется, прилечь скорей спешит
На царственные лики изваяний...
Но красоту, наверно, не страшит
Ни серость, ни нелепость притязаний.

Уснут дома, забыв про листопад...
Погаснет осень, свечкой догорая...
И первый снег на питерский закат
Вдруг явится, бриллианты рассыпая.
___________________________________

Николай Гумилев

ЭЗБЕКИЕ

Как странно — ровно десять лет прошло
С тех пор, как я увидел Эзбекие,
Большой каирский сад, луною полной
Торжественно в тот вечер освещённый.

Я женщиною был тогда измучен,
И ни солёный, свежий ветер моря,
Ни грохот экзотических базаров —
Ничто меня утешить не могло.
О смерти я тогда молился Богу
И сам её приблизить был готов.

Но этот сад, он был во всём подобен
Священным рощам молодого мира:
Там пальмы тонкие взносили ветви,
Как девушки, к которым Бог нисходит;
На холмах, словно вещие друиды,
Толпились величавые платаны,

И водопад белел во мраке, точно
Встающий на дыбы единорог;
Ночные бабочки перелетали
Среди цветов, поднявшихся высоко,
Иль между звёзд, — так низко были звёзды,
Похожие на спелый барбарис.

И, помню, я воскликнул: «Выше горя
И глубже смерти — жизнь! Прими, Господь,
Обет мой вольный: что бы ни случилось,
Какие бы печали, униженья
Ни выпали на долю мне, не раньше
Задумаюсь о лёгкой смерти я,
Чем вновь войду такой же лунной ночью
Под пальмы и платаны Эзбекие».

Как странно — ровно десять лет прошло,
И не могу не думать я о пальмах,
И о платанах, и о водопаде,
Во мгле белевшем, как единорог.
И вдруг оглядываюсь я, заслыша
В гуденье ветра, в шуме дальней речи
И в ужасающем молчанье ночи
Таинственное слово — Эзбекие.

Да, только десять лет, но, хмурый странник,
Я снова должен ехать, должен видеть
Моря, и тучи, и чужие лица,
Всё, что меня уже не обольщает,
Войти в тот сад и повторить обет
Или сказать, что я его исполнил
И что теперь свободен…

1917
___________________________________

Арсений Тарковский

ПРИАЗОВЬЕ

На полустанке я вышел. Чугун отдыхал
В крупных шарах маслянистого пара. Он был
Царь ассирийский в клубящихся гроздьях кудрей.
Степь отворилась, и в степь, как воронкой ветров,
Душу втянуло мою. И уже за спиной
Не было мазанок; лунные башни вокруг
Зыблились и утверждались до края земли,
Ночь разворачивала из проема в проем
Твердое, плотно укатанное полотно.


Юность моя отошла от меня, и мешок
Сгорбил мне плечи. Ремни развязал я, и хлеб
Солью посыпал, и степь накормил, а седьмой
Долей насытил свою терпеливую плоть.
Спал я, пока в изголовье моем остывал
Пепел царей и рабов и стояла в ногах
Полная чаша свинцовой азовской слезы.
Снилось мне все, что случится в грядущем со мной.
Утром очнулся и землю землею назвал,
Зною подставил еще неокрепшую грудь.
___________________________________

Аркадий Ляховецкий
Потсдамер-платц

Потсдамер-платц. Берлинский Ренессанс.
Тридцатый век, взлет башен Вавилонских.
Портрет Берлина в профиль и анфас
Из камня и стекла, фантазии и солнца.
Здесь не было кварталов городских,
Но скомкав лист бетонный приграничья,
Художник смело набросал эскиз
И выполнил работу на «отлично»!
Тунцом гигантским выплыл небоскреб,
За ним - другой, как корабля форштевень.
И голубой подсветки рыбья кровь
Плеснула в ночь из сотен помещений!
Потсдамер - платц. Над площадью парит
Ажурный свод из легкого металла.
Под ним внизу "подземки" лабиринт,
Платформы и строения вокзала.
Фонтан взметнулся праздничным цветком.
Бездонный, в полстены,- экран рекламный.
Скрипач, волшебной палочкой - смычком
Венгерской пляски разжигает пламень!
Но явленное это волшебство,
Изыски формы, переливы света
Несут в себе насыщенный раствор
Отчаянно лихих десятилетий.
Они как выкрик в сонной тишине,
Они как выпад в фехтовальной схватке!
Монументальной прусскости шинель
Потсдамер - платц сорвала без оглядки!
Угрюмый город, полностью избыв
Свою судьбу, искусством просветленный,
Как оказалось, тоже может быть
И понятым, и близким, и ... прощенным.
_________________

Николай Агнивцев

Странный город

Санкт-Петербург — гранитный город,
Взнесенный Словом над Невой,
Где небосвод давно распорот
Адмиралтейскою иглой!

Как явь, вплелись в твои туманы
Виденья двухсотлетних снов,
О, самый призрачный и странный
Из всех российских городов!

Недаром Пушкин и Растрелли,
Сверкнувши молнией в веках,
Так титанически воспели
Тебя — в граните и в стихах!

И майской ночью в белом дыме,
И в завываньи зимних пург
Ты всех прекрасней — несравнимый
Блистательный Санкт-Петербург!

Федор Тютчев
*****

В ночи лазурной почивает Рим.
Взошла луна и — овладела им,
И спящий град, безлюдно-величавый,
Наполнила своей безмолвной славой:

Как сладко дремлет Рим в ее лучах!
Как с ней сроднился Рима вечный прах!..
Как будто лунный мир и град почивший —
Всё тот же мир, волшебный, но отживший!..
_________________

Моисей Ефимов

ЯКУТСКИЕ КОНИ

Когда повстречаюсь я в жизни с тоской,
Устану за счастьем в погоне,
Мне грезятся кони над Яной-рекой,
Якутские вольные кони.

Там длинных сугробов зубчаты верхи,
А серая дымка тумана
Мутней недоваренной жирной ухи
Из рыбы озёрной — гольяна.

И кони летят сквозь туманную муть,
Пьянея от резвого бега,
Умея вслепую отыскивать путь
И корм добывать из-под снега.

Недаром они родились не в тепле,
Не солнечным, ласковым летом:
Весенние заморозки, по земле
Шагая, трещали при этом.

И кто же сказал, что бедна и скудна
Якутская наша землица?
И силой, и крепостью с нами она
Ещё не устала делиться!

Когда ж повстречаюсь я в жизни с тоской,
Устану за счастьем в погоне —
Приснитесь мне, кони под Яной-рекой,
Якутские вольные кони!
___________________________________

Константин Петрович Масальский

ПЕТЕРГОФСКОЕ ГУЛЯНЬЕ

Скрывавшие восток густые облака
Рассеялись в час утра понемногу.
Весь Петербург сбирается в дорогу.
Через Калинкин мост стремится, как река,
Народ к воротам триумфальным.
Какие хлопоты жандармам и квартальным!
Карет, телег, колясок, дрожек ряд
И без конца и без начала
К заставе тянется. Все за город спешат, —
Как будто бы вода столицу потопляла.
Везде встречает взор
Корзинки, узелки с съестным и самовары.
Здесь песенников хор
Идет под звук рожка, бандуры иль гитары;
Там тащит римлянин шарманку на плечах;
Здесь спор у мужиков зашел о калачах
И пряниках: они огромную корзину
Рассыпали, запнувшись, на траву.
Там, небо сброся с плеч, поставил на главу
Атлант — клубнику и малину.
Но где нам дописать картину!
Жаль, что Теньер свой карандаш
Не завещал ни одному поэту,
А взял с собой и кинул в Лету.
Так сядем же скорей, читатель добрый наш,
В карету,
И мимо ряда дач прелестных и садов
Поедем прямо в Петергоф.


2

Руками сильными Самсон
Льву челюсти во гневе раздирает.
Из зева пена бьет, и грозно зверя стон
Окрестности далеко оглашает.
Здесь возвышается волшебная гора
И свой закон нарушила природа:
Везде видна воды с огнем игра!
Уступы, лестницы кипят толпой народа.
Пленяет взор и мрамор, и коралл,
И статуи, и чаши золотые,
И льющийся блистательный кристалл
Через узоры огневые.
Здесь роща темная сияет вся в звездах;
Кругом алмазами, как яхонт, пруд украшен.
Ряд огненных столпов, и пирамид, и башен
Блистает в просеке и смотрится в водах
Канала длинного. Вдали чернеет море,
В равнине зеркальной своей
Строй отражает кораблей
В сияющем уборе
И восходящую сребристую луну.
Звук музыки привлек дремавшую волну,
О берега она тихонько плещет.
Над гаванью сияет храм;
С треножника курится фимиам,
И в небесах над ним царицы вензель блещет.


3

Угаснули волшебные чертоги,
Пустеет Петергофский сад.
До городских ворот, во всю длину дороги,
Различных экипажей ряд
Тихонько движется. Все дремлют или спят.
Близ Стрельны в пень три стали клячи, —
Ни с места, хоть убей!
"Провал возьми! Какие неудачи! —
Ворчит в карете бас. — Отворь-ка, Тимофей.
Жена, ведь вылезать придется из кареты!"
— "Ах батьки-светы!
Неужто с дочерьми тащиться мне пешком?
Нельзя ли как доехать, хоть ползком?"

Б а р и н
(с сердцем)

Доехать!.. Знаем эти песни!..
Ну что? Нейдут?

С л у г а

Нейдут, сударь, хоть тресни!

Б а р и н

Да что без шляпы ты? Куда ее девал?

С л у г а

Не знаю-с. Видно, я вздремал
И обронил.

Б а р и н

Зевака!
Чтоб завтра же была, на собственный твой счет!
Как, плут, не потерял ты фрака!
Без памяти, бездельник, пьет!

С л у г а

Помилуйте-с! Во рту и капли не бывало.

Б а р и н

Молчать!.. Нет, видно, нам пришлось пешком идти.
На лошадей надежды мало,
Других же здесь нельзя найти.
Мы самовар вперед отправим с Тимофеем,
Вон там, за рощицей, согреем,
А после чаю отдохнем,
И к вечеру, авось, и к дому добредем.

Между 1825 и 1830, <1842>
___________________________________

Марина Терентьева
Вечерний Киев


Вечерний Киев в ожерелье ярком
Огней, витрин, мостов и фонарей.
Тумана шаль опустится на парки,
Чтоб до утра укутать поскорей.

Шумит Крещатик, словно море в бурю,
Раскрыли пары пёстрые зонты.
А я в плаще летящем из лазури
Несу в руках осенние цветы.

И гитарист играет в переходе,
Но, сразу видно, думает о Ней.
И дифирамбы все поют погоде,
Что подарила пару тёплых дней.

Вечерний Киев. Я не нагуляюсь
И никогда не надышусь тобой!
В днепровской дымке тихо растворяюсь,
Парфюма шлейф оставив за собой...
_________________

Иван Бунин

СТАМБУЛ

Облезлые худые кобели
С печальными, молящими глазами —
Потомки тех, что из степей пришли
За пыльными скрипучими возами.

Был победитель славен и богат,
И затопил он шумною ордою
Твои дворцы, твои сады, Царьград.
И предался, как сытый лев, покою.

Но дни летят, летят быстрее птиц!
И вот уже в Скутари на погосте
Чернеет лес, и тысячи гробниц
Белеют в кипарисах, точно кости.

И прах веков упал на прах святынь.
На славный город, ныне полудикий.
И вой собак звучит тоской пустынь
Под византийской ветхой базиликой.

И пуст Сераль, и смолк его фонтан,
И высохли столетние деревья...
Стамбул, Стамбул! Последний мертвый стан
Последнего великого кочевья!

1905
___________________________________