Elenawatson:
Известный прожигатель жизни, Капковый чувствовал себя повсюду в своей тарелке — в танцевальном зале и в кокпите гоночной яхты, на пикнике, на теннисном корте и за рулем своего мощного пурпурного «бугатти». Но в данном случае внешность была обманчива. Ибо самой большой на свете привязанностью, целью всей жизни Капкового мальчика был флот. Под фатоватой личиной скрывались блестящий ум и романтическая, елизаветинских времен преданность морю и кораблям, которую штурман, по его мнению, успешно пытался скрыть от своих сослуживцев-офицеров. Но любовь эта была столь явной, что никто не считал даже нужным отмечать ее.
Алистер Маклин "Крейсер Его Величества "Улисс"
diamond:
Посетитель был привлекательным хорошо сложенным брюнетом, лет около тридцати, может чуть старше. В последнее время, вокруг меня сплошные красавчики. Когда я выступила вперед из-за кассы, он окинул меня оценивающим взглядом, я лишний раз порадовалась что принарядилась. Я не хотела, чтобы папа улетая домой запомнил свою дочь потрепанной, побитой, и плохо одетой лохушкой. Сегодня утром я постаралась выглядеть отлично. Выудила из своих запасов пышную юбку персикового цвета, она так кокетливо покачивалась при ходьбе, миленькую кофточку на тонких лямках, завершали комплект золотистые сандалии с высокой шнуровкой. На свои короткие кудряшки (а-ля Арабские ночи) я повязала потрясающий, ручной росписи, шелковый шарфик, завязала на затылке и концы свободно ниспадали на мои обнаженные плечи. С макияжем пришлось потрудиться, я замазала синяки, припудрила нос, щеки и декольте мерцающей бронзой. Длинные сережки с кристаллами касались шеи при каждом моем движении, а ложбинку груди украшала большая кристаллическая «слеза».
Гламурная девушка Мак снова в строю и чувствует себя превосходно.
Карен Мари Монинг "Кровавая лихорадка"
Elenawatson:
В наше время по статистике на десять девчонок трое «голубых», двое алкоголиков, четверо наркоманов, один нормальный, но он женат.
Юлия Шилова "Высокие отношения, или Залезая в карман, не лезу в душу"
diamond:
Я в очередной раз приземлилась коленями на жесткий пол, на этот раз мраморный, и со звоном приложилась обо что-то головой. Перед моими глазами заплясало какое-то зелёное пятно, и я заморгала, пытаясь навести резкость. Расплывчатое пятно постепенно начало приобретать очертания фарфоровой вазы, которая была намного выше меня, с декоративными ручками в виде голов Медуз Горгон. Какое-то время я просто лежала, распластавшись под ней, и пялилась на их уродливые лица, гадая, какая из моих частей тела обычно страдает больше всего - голова или колени. Но очень скоро мрамор стал довольно ощутимо холодить мои открытые ноги, к тому же лежать на виду у множества людей показалось мне не слишком удачной идеей. Поэтому я кое-как приподнялась, села, опёршись спиной на подставку для вазы, и, наконец, сумела нормально осмотреться.
Я находилась в нише, расположенной в стене большой круглой комнаты. Мраморный пол насыщенного темно-зелёного цвета был испещрен золотистыми ручейками, сходившимися в центре комнаты, прямо под огромной люстрой.
Карен Ченс "Призванная тенью"
Elenawatson:
А с нормальными мужчинами сейчас действительно серьёзная проблема. Они совсем разучились ухаживать. Сколько халявщиков развелось – диву даёшься. Хотят в гости приехать, чтобы квартира была свободна. Если в квартире дети, то разворачиваются сразу на сто восемьдесят градусов… И пожрать им дай, и выпить, и ублажи их как положено. Что они могут дать женщине? Да ничего, кроме своего драгоценного члена… Это их самое большое достоинство, да и то зачастую не работает. Никогда нельзя осуждать женщин, которые хотят в жизни чего-то большего, чем вечная нищета и ранние морщины, а каким путём – это их личная проблема.
Юлия Шилова "Брак по расчёту, или Вокруг тебя змеёю обовьюсь"
diamond:
Час спустя шериф был готов броситься в седло и отправиться на войну с индейцами, чтобы хоть там обрести немного тишины и покоя. Ночные гостьи разгрузили в тюремную камеру половину своего фургона. По правде говоря, они устроились как у себя дома.
Что еще хуже, чуть ли не все мужчины городка сбежались к тюрьме, чтобы предложить себя свидетелями того, что окаянный Зеб Уитакер заслуживал смерти, или в качестве присяжных, если дело дойдет до суда. Все они толпились у двери в надежде взглянуть на женщин, как будто те были уродцами из бродячего цирка. В конце концов шерифу пришлось выйти с кольтом в руке, чтобы отвадить непрошенных посетителей.
К несчастьям Райли добавлялось то, что, отмывшись, все три арестантки оказались очаровательными. Бейли, темноволосая, зеленоглазая и здравомыслящая. Лэйси, юная, импульсивная, с волосами теплого каштанового цвета и телом, обещавшим рай. И Сара, тихая, хрупкая, с глазами пронзительной голубизны, способными растопить даже каменное сердце.
Во всем штате не найдется ни одного мужчины, который признал бы их виновными.
Джоди Томас "Безмолвная песня"
Elenawatson:
До чего же странна наша дружба, размышлял Николлс. Влечение противоположностей, так сказать. Если Карпентеру присущи дерзость и непринужденность, то ему, Николлсу, свойственны сдержанность и немногословность. И если штурман боготворит все, что связано с морской службой, то сам он ненавидит ее всем своим существом. Благодаря чувству независимости, свойственному многим шотландским горцам, развитому в Джонни, ему претили тысяча и одна иголка флотской дисциплины, службизма и военно-морской глупости, они постоянно оскорбляли его ум и самолюбие. Уже три года назад, когда война вырвала его из стен известной больницы в Глазго, где он не успел проработать и года, у него возникли первые сомнения насчет совместимости его взглядов с флотским уставом. Сомнения эти подтвердились.
Однако, несмотря на антипатию к службе, а возможно, благодаря ей и окаянной кальвинистской добросовестности, Николлс стал первоклассным морским офицером. И все-таки он встревожился, обнаружив в душе нечто похожее на гордость за корабли их эскадры.
Алистер Маклин "Крейсер Его Величества "Улисс"
diamond:
Женщины появились в городке после наступления темноты и походили на утопленниц, когда постучались в дверь к шерифу. Понадобилось полчаса, чтобы они согрелись и перестали дрожать от холода. И уже десять минут Райли пытался заставить их не говорить одновременно.
- Верно. - Бейли старалась подбирать слова попроще, заподозрив, что разум старого законника безнадежно одурманен дымом вонючего трубочного табака. - Все случилось примерно в дне пути отсюда. Это был крупный мужчина, и он сказал, что его зовут Зеб Уитакер.
Она натянула на худые плечи выданное шерифом одеяло.
- И вы сожалеете о своем преступлении? - Райли почесал лысину и едва удержался, чтобы не выругаться при женщинах. Он не высыпался уже неделю, и сегодняшняя ночь хорошего сна тоже не обещала. - Вы раскаиваетесь?
Все трое переглянулись и хором ответили:
- Нет.
Джоди Томас "Безмолвная песня"
Elenawatson:
Никто не говорил и не шевелился. Одни не спускали глаз с динамиков, другие разглядывали собственные руки или тлеющие кончики сигарет (несмотря на запрет, многие курили), не обращая внимания на то, что едкий дым резал усталые глаза. Казалось, каждый хочет остаться наедине со своими мыслями; каждый понимал, что встретив взгляд соседа, не сможет оставаться в одиночестве. То было понимание без слов, какое так редко возникает между людьми. В подобные минуты словно бы поднимается и тотчас опускается некая завеса. Потом человеку уж и не вспомнить, что именно он видел, хотя он и знает, что видел нечто такое, что никогда более не повторится. Редко, слишком редко удается ему быть свидетелем подобного, будь то закат с его безвозвратной красотой, отрывок из какой-то вдохновенной симфонии или жуткая тишина, которая воцаряется на огромных аренах Мадрида и Барселоны, когда беспощадная шпага знаменитого матадора попадает в цель. У испанцев есть особые для этого слова: «мгновение истины».
Алистер Маклин "Крейсер Его Величества "Улисс"
diamond:
В последние несколько дней, по мере возможности, Пейтон старалась не проходить мимо кабинета Джей Ди и использовала лестницы для всех перемещений внутри здания на расстояние менее пяти лестничных пролетов (два пролета вверх и три вниз – ее обычный предел при ходьбе на каблуках), чтобы снизить вероятность застревания с ним в лифте. Для нее все отношения с Джей Ди закончились.
Не говоря уж о том, что они вряд ли вообще когда-либо начинались.
С точки зрения Пейтон, она неоправданно разволновалась тем вечером в ресторане. Зачем-то попыталась быть дружелюбной, а Джей Ди, мягко выражаясь, не захотел ответить тем же. По-дурацки позволила застигнуть себя врасплох, оказалась уязвимой перед ним… подобной ошибки она больше не совершит. А сейчас хорошо бы забыть обо всем.
В любом случае было глупо с ее стороны воображать, что они смогут когда-нибудь поладить.
Джеймс Джулия "Практика - это все"
diamond:
– Здесь кое-что, что может вас заинтересовать, ваша светлость, – тихо сказал Гоу, когда она вышла на галерею, и похлопал папку, которую держал подмышкой.
– Надеюсь. – Из-под колес ее парового экипажа полетели камешки, один из ливрейных лакеев спрыгнул со своей подножки и поставил маленькую ступеньку, чтобы Мина смогла взобраться в экипаж. Второй лакей открыл дверь и отступил в сторону. – Рискну предположить, что ты вряд ли бы стал отвлекать меня в такое сложное время, если бы информация не была важной.
В ответ Гоу протянул папку.
Подобраться к ним достаточно близко, чтобы подслушать, в абсолютной темноте вечера было невозможно, и все равно Мина повернулась, скрывая бумаги своим телом. Открыла папку.
И у нее сперло дыхание.
Внутри лежали зернистые фотографии. С бешено стучащим сердцем она их переворачивала, одну за одной. Накрашенные губы слегка изогнулись в дьявольской усмешке.
Боже милостивый…
От такого удара герцог Кейн не оправится никогда. Способ наконец-то отомстить за смерть отца и ту роль, которую Кейн наверняка в ней сыграл.
Бек Макмастер "Шелк и пар"
Elenawatson:
Неестественно громко тикая, лазаретные часы отстукали минуту, другую. С тяжелым вздохом — казалось, он на целую вечность задержал дыхание — Николлс осторожно отодвинул скользящую дверь, закрытую шторами, и включил свет. Он взглянул на Брукса, потом отвернулся вновь.
— Ну что, Джонни? — Голос старого доктора прозвучал тихо, почти насмешливо.
— Ничего не понимаю, сэр, просто ничего не понимаю, — покачал головой Николлс. — Сперва я подумал:
— ну и нарубит же Старик дров! Напугает матросов до смерти. И, Боже ты мой! — продолжал он с изумлением, — именно это он и сделал. И чего только не наговорил — тут тебе и штормы, и «Тирпиц», и полчища подлодок, и чего только нет... И все-таки... Голос его затих.
— И все-таки? — отозвался Брукс, словно подзадоривая юношу. — То-то и оно. Очень уж вы умны, молодые доктора. В том-то и беда ваша. Я наблюдал за вами. Сидите как какой-нибудь психиатр-самоучка. Вовсю исследуете воздействие командирского выступления на психику увечных воинов, а изучить ее воздействие на собственную психику не удосужились. — Помолчав, Брукс продолжал вполголоса:
— Рассчитано великолепно, Джонни. Хотя что я говорю?
Никакого расчета тут не было. И все-таки что получается? Картина самая мрачная, какую только можно себе представить. Объясняет, что предстоящий поход — нечто вроде хитроумного способа самоубийства; никакого просвета, никаких обещаний. Даже про Александрию сказано вскользь, походя. Громоздит ужас на ужас. Не сулит никакого утешения, никакой надежды, не предпринимает ни малейшей попытки добиться хоть какого-то успеха. И все-таки успех его речи был потрясающим... В чем же дело, Джонни?
— Не понимаю. — Николлс казался озабоченным. Он резко поднял голову, едва заметно улыбнулся. — Но, может, и в самом деле он не добился успеха?
Слушайте.
Бесшумно открыв дверь в палату, он выключил свет. Резкий, глуховатый и настойчивый голос, несомненно, принадлежал Райли.
— ...Все это пустая брехня. Александрия? Средиземное? Только не для нас с тобой, корешок, мать твою в гроб. Тебе их не видать. Даже Скапа-Флоу не видать как своих ушей... Как же, слыхали! Капитан первого ранга Ричард Вэллери, кавалер ордена «За боевые заслуги»... Вы знаете, что этой старой падле нужно, братишки? Еще одну золотую соплю на рукав. А может, «Крест Виктории»! Хрена с два он его получит! Как же, держи карман шире! «Я знаю, вы меня не подведете», — передразнил он пискляво. — Гребучий старый нытик! — Немного помолчав, он с прежней яростью продолжал:
— «Тирпиц»! Мать вашу так и разэтак! Мы должны задержать «Тирпиц»! Мы! Со своим игрушечным корабликом, будь он неладен! Хотя ведь мы — только приманка. — Голос Райли повышался. — Знаете что, братишки? Всем на нас ровным счетом наплевать. Курс на Нордкап!
Да нас бросают на съедение своре этих треклятых волков! А этот старый ублюдок, который там наверху...
— Заткни свою поганую глотку! — послышался свирепый шепот Петерсена.
И тут Брукс с Николлсом с ужасом услышали, как хрустнула кисть Райли, сжатая могучими пальцами гиганта.
— Частенько я тебя слушал, Райли, — медленно продолжал Петерсен. — Теперь с меня хватит. Ты хуже рвотного порошка!
Отшвырнув руку Райли, он отвернулся от него. Райли, кривясь от боли, потер кисть, потом заговорил, обращаясь к Бэрджесу:
— Что это с ним стряслось, черт возьми? Какого еще дьявола...
Он замолчал на полуслове. Бэрджес пристально глядел на Райли. Он уже давно смотрел на него. Нарочито медленно он опустился на постель, натянул одеяло до самого подбородка и повернулся к ирландцу спиной.
Брукс вскочил на ноги, затворил дверь и нажал на выключатель.
— Конец картины первой действия первого! Занавес! Свет! — проговорил он. — Вы поняли, что я хотел сказать, Джонни?
— Да, сэр, — медленно кивнул Николлс. — Во всяком случае, мне так кажется.
— Имейте в виду, мой мальчик, этого ненадолго хватит. Во всяком случае, такого подъема. — Он усмехнулся. — Но, возможно, до Мурманска и дотянем. Как знать?
— Я тоже на это надеюсь, сэр. Спасибо, за представление. — Николлс протянул руку, чтобы взять канадку. — Пожалуй, я пойду на ют.
— Ступайте. Да, Джонни...
— Слушаю, сэр.
— Я насчет объявления о скарлатине... По пути на ют можете предать его волнам. Не думаю, чтобы оно могло нам понадобиться.
Усмехнувшись, Николлс осторожно затворил за собой дверь.
Алистер Маклин "Крейсер Его Величества "Улисс"
diamond:
Обычно Грейс удавалось справляться со сверхответственным братом. Она давным-давно велела ему не лезть в ее дела, и в основном он слушался. Но тут дело не только в ней. В «Эгиде» были строгие правила, предписывающие не развлекаться с клиентами. Вдобавок Джек рос с чувством вины за их столь разное детство – он жил с богатым отцом, она – с матерью-танцовщицей, что наотрез отказывалась брать что-либо от сукиного сына, от которого залетела. Стоит брату узнать о том, что здесь случилось, и он размажет Брайана по стенке в попытке защитить Грейс.
Она села, откинула с лица непослушные волосы, раздраженно выдохнула и огляделась. Никто ей для защиты не нужен. Ну почему эти мужчины никак не поймут?
На стуле в углу висел спортивный костюм Брайана. Грейс невольно ощутила глубокую утрату.
Даже если они смогут жить в разных частях страны – черт, она даже не знала, где он живет! – все пойдет крахом, если Джек уволит Брайана. Оперативникам «Эгиды» хорошо платили. Брат сводил небо и землю, чтобы работники были довольны и не смотрели на сторону. Брайан бывший военный – и хороший военный, раз Джек его нанял, – но точно не сможет найти другое место с таким соцпакетом.
Элизабет Нотон "Сладкое разоблачение"
diamond:
Полудружба-полулюбовь молодых людей не получила никакого развития – своих взглядов Клеманс не изменила. Она продолжала думать о Майке, а тот однажды даже позвонил посреди ночи. Клеманс не распространялась о прежних отношениях, но как скрыть очевидное: сердце ее осталось по ту сторону Атлантики, и ей не терпелось туда вернуться. Стефан смирился, разочарованный и раздосадованный, стараясь утаить свои неуместные чувства, но храня обжигающие воспоминания о минутах отчаяния и потерянности, которые Клеманс с ним разделила. Она навестила его спальню ночью несколько раз – всегда неожиданно, будто желая убедиться, что он освободился от своих демонов. В знак полного доверия Стефан показал нетронутые самокрутки с марихуаной в ящике ночного столика, и Клеманс настояла, чтобы он самолично спустил их в унитаз. Пришлось нажать на кнопку сливного бачка трижды, пока сигареты полностью не исчезли, а кузина ждала, будто празднуя победу теплой улыбкой. Стефан так и не открыл ей, что психологическая дребедень, которой она ему докучала, никак не способствовала излечению.
Франсуаза Бурден "Наследник Болье"
Elenawatson:
«Улисс» снова лег на прежний курс, двигаясь навстречу приближающемуся шторму. Оставив боевые посты, моряки заступили на обычную походную вахту: четыре часа на вахте, четыре — свободных. Можно подумать, не ахти уж какие лишения — двенадцать часов на вахте и столько же свободных часов. Если б так оно и было, это еще терпимо. Но дело в том, что три часа ежедневно продолжались боевые тревоги, через день по утрам матросы занимались судовыми работами (это в свободное-то от вахты время), и Бог знает сколько времени оставались на боевых постах, когда объявлялась боевая тревога. Кроме того, прием горячей пищи — когда он был, этот прием, — приходился на свободное от вахты время. Три-четыре часа сна в сутки считалось обычным явлением. А случалось и так, что люди по двое суток обходились без сна.
И температура, и давление падали медленно, но верно. Волны стали выше и круче, ложбины между ними глубже; пронизывающий до костей ветер гнал тучи снега, превращая его в сплошную, непроницаемую пелену. Это была тяжкая, бессонная ночь как для тех, кто находился на палубе, так и для тех, кто оставался в нижних помещениях; и для вахтенных, и для подвахты.
Находившиеся на мостике первый офицер, штурман Карпентер, сигнальщик, старший прожекторист, впередсмотрящие и посыльные, вконец иззябшие, закоченевшие, вглядывались в белую тьму ночи, не веря, что где-то существуют тепло и уют. Каждый надел на себя все, что мог: свитеры, куртки, шинели, канадки, плащи, шарфы, башлыки, ушанки — все шло в ход. Все были закутаны до самых глаз и все-таки дрожали от холода. Люди грели руки под мышками, ставили ноги на трубы паропровода, проходившие по мостику. Прячась в укрытиях, расчеты зенитных орудий ежились, притопывали ногами, хлопали рука об руку и бранились не переставая. Втиснутые в тесные гнезда скорострельных «эрликонов», комендоры прижимались к тайком установленным обогревателям, всячески сопротивляясь самому упорному своему врагу — сну.
Подвахтенным, находившимся в нижних кубриках, повезло лишь немногим больше. Рундуков для команды на крейсере не было, были только подвесные койки, которые подвешивались лишь во время стоянки в гавани. На то были достаточно веские причины.
На военном корабле требования гигиены весьма высоки даже по сравнению с обычным гражданским жилищем. Моряку вряд ли придет в голову забраться одетым на койку. Никто из тех, кто в своем уме, даже не подумал бы раздеваться во время похода в Россию. Кроме того, одна мысль о том, что надо сперва подвешивать, а потом убирать койку, измученному матросу казалась дикой. А лишние секунды, потерянные на то, чтобы выбраться из койки по тревоге, могли отделять жизнь от смерти, не говоря уже о том, что само сущестование подвесных коек представляло опасность при всеобщей спешке, так как они мешали бы передвижению. Наконец, в эту ночь, во время такой сильной килевой качки вряд ли возможно было бы найти место более неуютное, чем подвешенная вдоль борта койка.
Поэтому люди спали где попало, не снимая канадок и даже перчаток, — на столах, под столами, на табуретках, на полу, на сетках для хранения коек — словом, везде. Самым теплым местечком были нагретые стальные листы палубы в коридоре возле камбуза. В ночное время в коридоре этом, смахивавшем на таинственный туннель, зловеще алела лампочка. Таков был этот дортуар, который моряки предпочитали, тем более что от верхней палубы он был отделен лишь одной переборкой. Ведь моряков всегда преследует тайный страх оказаться взаперти на тонущем корабле.
Но и в нижних помещениях стояла лютая, стужа. Системы воздушного отоплении работали эффективно лишь во втором и третьем кубриках, но и там температура поднималась лишь чуть выше точки замерзания. С подволока постоянно капало, образовавшаяся на водонепроницаемых переборках влага текла тысячью ручейков скапливаясь на палубе. В помещениях было сыро, душно и ужасно холодно — идеальные условия для возникновения туберкулеза, которого так боялся Брукс, начальник корабельной медицинской службы. Наряду с постоянной килевой качкой и резкой дрожью корпуса, которая возникала всякий раз, когда нос корабляь опускался вниз, все это делало сон невозможным, в лучшем случае то была тяжелая, урывками, дрема.
Чуть не вся команда спала — или пыталась уснуть, — подложив под голову надувные спасательные пояса. Согнутые пополам и связанные тесьмой, пояса эти вполне заменяли подушки. Спасательные средства применялись лишь для такой цели, хотя, согласно приказу, надувные жилеты необходимо было надавать во время боевых тревог и при плавании в заведомо вражеских водах. Приказ этот игнорировался, в том числе и командирами боевых частей, которым вменялось в обязанность следить за его исполнением. В складках громоздкой одежды, носимой в здешних широтах, воздуха достаточно, чтобы человек мог удержаться на плаву по крайней мере минуты три. Если же его не успевали подобрать за это время, ему все равно наступал конец. Его убивал шок: человеческое тело, имеющее температуру 96 градусов по Фаренгейту, внезапно погружалось в воду, температура которой была на 70 градусов ниже, ибо в арктических морях температура воды зачастую опускается ниже точки замерзания. Более того, морозный ветер тысячей кинжалов рассекал промокшую одежду моряка, очутившегося в воде, и сердце, не выдержав резкого перепада температуры величиной почти в сто градусов, просто останавливалось. Но, говорили моряки, то была легкая смерть.
Алистер Маклин "Крейсер Его Величества "Улисс"