михайловна:
Иван Козлов
Над темным заливом, вдоль звучных зыбей
Венеции, моря
царицы,
Пловец полуночный в гондоле своей
С вечерней зари до
денницы
Рулем беззаботным небрежно сечет
Ленивую влагу
ночную,
Поет он Ринальда, Танкреда поет,
Поет Эрминию
младую,
Поет он по сердцу, сует удален,
Чужого суда не
страшится,
И песней любимой невольно пленен,
Над бездною весело
мчится.
И я петь люблю про себя, в тишине,
Безвестные песни
мечтаю,
Пою, и как будто отраднее мне,
Я горе мое забываю,
Как ветер ни гонит мой бедный челнок
Пучиною жизни
мятежной,
Где я так уныло и так одинок
Скитаюсь во тьме
безнадежной...
Nadin-ka:
Лариса Кузминская
Малютки феи спят в цветах тюльпана,
Им ветер песни колыбельные поет.
Свирель играет и гуляют паны,
Земля божественный напиток лунный пьет.
Но наступает солнечное утро,
И открываются тюльпанов лепестки.
И, рассыпая сказочную пудру,
Летят на землю нежные листки.
Nadin-ka:
Глеб Струве
СКИФСКАЯ ЦАРЕВНА
Ты в веках была скифской царевной
И водила в степях табуны.
Ты встречала надменно и гневно
Пришлецов из чужой стороны.
Твоих глаз неразгаданный сумрак
Порождал и желанье и страх.
Говорят, от любви к тебе умер
Флорентийский безумный монах.
Если б смуглой, трепещущей кожи
Восковая коснулась рука,
Он, наверное, тотчас бы ожил
И прожил бы еще века.
А увидя неровные дуги
Странно-вздернутых кверху бровей,
Забывал про морозы и вьюги
Буйный сын Астраханских степей.
И под стенами Иерусалима
В смертный час не один вспоминал
Не улыбку своей любимой,
А зубов твоих дикий оскал.
Имя скифской царевны слетало
С побледневших чувственных уст,
Когда медленно, струйкой алой,
Кровь сбегала на белый бурнус.
Крестоносец и турок — оба
Забывали, что где-то есть Бог,
И мечтали о том лишь, чтобы
Вновь склониться у милых ног.
И сходили с ума капитаны
Быстропарусных кораблей,
Видя линии гибкого стана
И упрямые змейки кудрей.
Забывали Геную, море
И топили желанья в вине,
Чтоб на утро в кровавой ссоре
Смерть принять, как небесный гнев.
Но чем все они были послушней,
Не прося никаких наград,
Тем надменнее и равнодушней
Становился твой быстрый взгляд.
Ты любила лишь дерзкий ветер,
Поцелуи и ласки его,
Что подобны лобзаньям плети, —
Обжигающей, огневой…
Он и в смерти тебя не оставил
И развеял по воле твой прах…
А за душу борются дьявол,
Бог и безумный монах.
михайловна:
Владимир Набоков
Кирпичи
Ища сокровищ позабытых
и фараоновых мощей,
ученый в тайниках разрытых
набрел на груду кирпичей,
среди которых был десяток
совсем особенных: они
хранили беглый отпечаток
босой младенческой ступни,
собачьей лапы и копытца
газели. Многое за них
лихому времени простится —
безрукий мрамор, темный стих,
обезображенные фрески...
Как это было? В синем блеске
я вижу красоту песков.
Жара. Полуденное время.
Еще одиннадцать веков
до звездной ночи в Вифлееме.
Кирпичик спит, пока лучи
пекут, работают беззвучно.
Он спит, пока благополучно
на солнце сохнут кирпичи.
Но вот по ним дитя ступает,
отцовский позабыв запрет,
то скачет, то перебегает,
невольный вдавливая след,
меж тем как, вкруг него играя,
собака и газель ручная
пускаются вперегонки.
Внезапно — окрик, тень руки:
конец летучему веселью.
Дитя с собакой и газелью
скрывается. Все горячей
синеет небо. Сохнут чинно
ряды лиловых кирпичей.
Улыбка вечности невинна.
Мир для слепцов необъясним,
но зрячим все понятно в мире,
и ни одна звезда в эфире,
быть может, не сравнится с ним.
Nadin-ka:
Виктор Гюго
У РЕКИ
Жил лев близ той реки, где и орел порою
Водицу испивал,
И тут же встретились два мужа раз - и к бою!
И оба - наповал!
То были короли, над многими странами
Их высился престол,
А тут, над мертвыми носясь их головами,
Так произнес орел:
"Давно ль при вас, цари, весь мир дрожал
от страха?
Вы спорили в боях
За лоскуток земли - за горсть земного праха,
И вот вы сами - прах.
Вчера блистали вы в венках своих лавровых,
Властители властей, -
А завтра явится ряд камней известковых
Из царственных костей.
Скажите: для чего дух алчный вас за грани
Владений ваших вел?
Здесь, у одной реки, живем же мы без брани -
Он - лев, и я - орел.
И из одной реки мы пьем спокойно воду,
Он взял себе леса,
Пески, пещеры; я взял воздух и свободу,
Простор и небеса".
<1857>
Перевод В. Бенедиктова
михайловна:
Федор Тютчев
СОН НА МОРЕ
И море, и буря качали наш челн,
Я, сонный, был предан всей прихоти волн.
Две беспредельности были во мне,
И мной своевольно играли оне.
Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,
Окликалися ветры и пели валы.
Я в хаосе звуков лежал оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой.
В лучах огневицы развил он свой мир -
Земля зеленела, светился эфир,
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы.
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,
По высям творенья, как бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял.
Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.
Nadin-ka:
Виктор Гюго
ДЕРЕВО
Суровая зима мир саваном одела,
Зачерствела земля, вода окоченела.
"О дерево! Скажи, - воскликнул человек, -
Ты хочешь в топливо идти мне на потребу?"
- "Родившись из земли, в огне всхожу я к небу
Сказало дерево, - руби, о дровосек,
Руби меня и жги! - и дряхлый дед, и внуки
У этого огня пусть согревают руки,
Как божьей милостью их греется душа!"
- "А хочешь, дерево, идти в мой плуг?" - "Согласно,
Хочу идти в твой плуг, я буду не напрасно
В нем землю бороздить. "Как жатва хороша!" -
Потом воскликнешь ты. Свершив труды святые,
Я ими вызову колосья золотые".
- "А хочешь ли идти в строенье, стать бревном
И в образе столба поддерживать мой дом?"
- "Согласно и на то, - я этим обусловлю
Твое спокойствие, держать я буду кровлю
Приюта мирного твоих домашних лиц,
Как прежде на себе держало гнезда птиц,
И листьев шум моих, тебя склонявший к думам,
Заменится твоих детей веселым шумом".
- "А хочешь, дерево, быть мачтой корабля?"
- "О, да, хочу, хочу, - скажу: прости, земля!
И в море синее без страха, без боязни
Сквозь бурю двинусь я". - "А хочешь в деле казни
Служить, о дерево, - позорной плахой быть
Иль виселицей?" - "Стой! Не смей меня рубить!
Прочь руку! Прочь топор! Прочь, адские созданья!
Прочь, люди, изверги! Нет, в деле истязанья
Я не согласно быть подставкой палачу, -
Я - дерево лесов - на корне жить хочу;
Одевшись листьями, я - род живой беседки -
Расту, даю плоды. Прочь! Ни единой ветки,
Свирепый человек, с меня не обрывай!
Живи, как хочешь, сам, - живи и убивай!
Я не сообщник твой в убийствах, не посредник.
Я мирный, добрый дуб. Мне ветер собеседник.
Сын мрака! Тьма нужна стеклу твоих очей!
А я - я солнца сын и друг его лучей.
Закон природы мне начертан весь любовью,
Тогда как твой закон нередко писан кровью.
Оставь меня! Пируй! Коль празднеств, балов счет
Неполон у тебя - прибавь к ним эшафот, -
Им можешь ты всегда меж двух забав, двух шуток,
Двух зрелищ, двух пиров - наполнить промежуток, -
Веревки, цепи есть - и есть всегда собрат.
Который, пополам с несчастьем, виноват
В своем падении... А я меж листьев тенью
Дать места не хочу кровавому виденью".
<1857>
Перевод В. Бенедиктов
михайловна:
Василий Жуковский
Утешение в слезах
"Скажи, что так задумчив ты?
Все весело вокруг;
В твоих глазах печали след;
Ты, верно, плакал, друг?"
"О чем грущу, то в сердце мне
Запало глубоко;
А слезы... слезы в радость нам;
От них душе легко".
"К тебе ласкаются друзья,
Их ласки не дичись;
И что бы ни утратил ты,
Утратой поделись".
"Как вам, счастливцам, то понять,
Что понял я тоской?
О чем... но нет! оно мое,
Хотя и не со мной".
"Не унывай же, ободрись;
Еще ты в цвете лет;
Ищи - найдешь; отважным, друг,
Несбыточного нет".
"Увы! напрасные слова!
Найдешь - сказать легко;
Мне до него, как до звезды
Небесной, далеко".
"На что ж искать далеких звезд?
Для неба их краса;
Любуйся ими в ясну ночь,
Не мысли в небеса".
"Ах! я любуюсь в ясный день;
Нет сил и глаз отвесть;
А ночью... ночью плакать мне,
Покуда слезы есть".
1817 г.
Nadin-ka:
Константин Случевский
Всюду ходят привидения...
Всюду ходят приведенья…
Появляются и тут;
Только все они в доспехах,
В шлемах, в панцирях снуют.
Было время — вдоль по взморью
Шедшим с запада сюда
Грозным рыцарям Нарова
Преградила путь тогда.
«Дочка я реки Великой,—
Так подумала река,—
Не спугнуть ли мне пришельцев,
Не помять ли им бока?»
«Стойте, братцы,— говорит им,—
Чуть вперед пойдете вы,
Глянет к вам сквозь льды и вьюги
Страшный лик царя Москвы!
Он, схизматик, за стенами!
Сотни, тысячи звонниц
Вкруг гудят колоколами,
А народ весь прахом — ниц!
У него ль не изуверства,
Всякой нечисти простор;
И повсюдный вечный голод,
И всегдашний страшный мор.
Не ходите!» Но пришельцам
Мудрый был не впрок совет…
Шли до Яма и Копорья,
Видят — точно, ходу нет!
Всё какие-то виденья!
Из трясин лесовики
Наседают, будто черти,
Лезут на смерть, чудаки!
Как под Дурбэном эстонцы,
Не сдаются в плен живьем
И, совсем не по уставам,
Варом льют и кипятком.
«Лучше сесть нам над Наровой,
На границе вьюг и пург!»
Сели и прозвали замки —
Магербург и Гунгербург.
С тем прозвали, чтобы внуки
Вновь не вздумали идти
К худобе и к голоданью
Вдоль по этому пути.
Старых рыцарей виденья
Ходят здесь и до сих пор,
Но для легкости хожденья —
Ходят все они без шпор…
михайловна:
Пётр Бутурлин
Прометей
Уж ночь близка. — И, хоть Казбек сияет ясный,
Белея девственной вершиною своей,
В долинах гуще тень, и коршун средь лучей
Над ними высоко кружится странно-красный...
От солнца ли?.. Увы, судьбе, как ты, подвластный,
Он кровью, может быть, весь обагрён твоей,
О, дивный мученик, великий Прометей!
И, сытый, до зари покинул пир ужасный!
Откуда путь его? К какой скале седой,
Титан, прикован ты?.. Нет! тайны роковой
Не выдаст никогда тюремщица-природа!
И нам не знать, с каким терпеньем вещий взор
Веками долгими глядит от этих гор
Туда, где знаешь ты, забрезжится свобода!
михайловна:
Валерий Брюсов
НА ОСТРОВАХ ПАСХИ
Раздумье знахаря-заклинателя
Лишь только закат над волнами
Погаснет огнем запоздалым,
Блуждаю один я меж вами,
Брожу по рассеченным скалам.
И вы, в стороне от дороги,
Застывши на каменной груде,
Стоите, недвижны и строги,
Немые, громадные люди.
Лица мне не видно в тумане,
Но знаю, что страшно и строго.
Шепчу я слова заклинаний,
Молю неизвестного бога.
И много тревожит вопросов:
Кто создал семью великанов?
Кто высек людей из утесов,
Поставил их стражей туманов?
Мы кто?- Жалкий род без названья!
Добыча нам - малые рыбы!
Не нам превращать в изваянья
Камней твердогрудые глыбы!
Иное - могучее племя
Здесь грозно когда-то царило,
Но скрыло бегучее время
Все то, что свершилось, что было.
О прошлом никто не споет нам.
Но грозно, на каменной груде,
Стоите, в молчаньи дремотном,
Вы, страшные, древние люди!
Храня океан и утесы,
Вы немы навек, исполины!..
О, если б на наши вопросы
Вы дали ответ хоть единый!
И только, когда над волнами
Даль гаснет огнем запоздалым,
Блуждаю один я меж вами,
По древним, рассеченным скалам.
михайловна:
Денис Давыдов
ГОЛОВА И НОГИ
Уставши
бегать ежедневно
По грязи, по песку, по жесткой мостовой,
Однажды Ноги очень гневно
Разговорились с Головой:
«За что мы у тебя под властию такой,
Что целый век должны тебе одной повиноваться,
Днем, ночью, осенью, весной,
Лишь вздумалось тебе, изволь бежать, таскаться
Туда, сюда, куда велишь,
А к этому еще, окутавши чулками,
Ботфортами и башмаками,
Ты нас, как ссылочных невольников, моришь,-
И, сидя наверху, лишь хлопаешь глазами,
Покойно судишь обо всём,
Об свете, об людях, об моде,
Об тихой и дурной погоде,
Частенько на наш счет себя ты веселишь
Насмешкой, колкими словами,-
И, словом, бедными Ногами
Как шашками вертишь".
«Молчите, дерзкие,- им Голова сказала,-
Иль силою я вас заставлю замолчать!..
Как смеете вы бунтовать,
Когда природой нам дано повелевать?"
«Все это хорошо, пусть ты б повелевала,
По крайней мере нас повсюду б не швыряла,
А прихоти твои нельзя нам исполнять,
Да между нами, ведь признаться,
Коль ты имеешь право управлять,
То мы имеем право спотыкаться,
И можем иногда, споткнувшись,- как же быть,-
Твое величество об камень расшибить".
Смысл этой басни всякий знает...
Но должно - тс! - молчать: дурак - кто всё болтает.
Nadin-ka:
Семен Кирсанов
ТРЕВОГА
О, милый мир веселых птичьих гнезд!
Их больше нет.
Несчастная планета
попала в дождь из падающих звезд
с диаметром
от мили до полметра.
Шальные звезды
мчатся вкривь и вкось,
шипят и остывают в мути водной.
Как много их, беспутных, пронеслось,
и ни одной
спокойной, путеводной.
- Тревога!.. -
рупор хрипло говорит.
Прохожих толпы прячутся в воротах.
Но где настигнет нас метеорит?
Где нас раздавит ржавый самородок?
Уже так было с Дублином.
За миг
покончено с Афинами и Веной.
В секунду
камень огненный возник
и изменил пейзаж обыкновенный.
Проходит год,
и не проходит дождь.
И общая тревожность стала бытом.
Кто может знать, когда и ты найдешь
себя,
звездой безжалостной убитым?
Железо вылетает из небес.
А люди стекла круглые наденут
и шепчутся:
а может быть, не здесь,
а может, пролетят и не заденут?
Один сидит на башне, нелюдим,
считает блестки мчащегося скопа.
Он — астроном.
Он всем необходим,
как врач, с бессонной трубкой телескопа.
Среди всё небо исписавших трасс
он вспоминает на седле тренога
тот тихий век,
когда пугала нас
наивная воздушная тревога.
В который раз
на снимке видит он
за миллионы километров сверху
кишащий метеорами район,
подобный праздничному фейерверку?
А здесь, -
глаза двух полюсов кругля,
бежит, вздымаясь светом Зодиака,
огромная,
бездомная Земля,
побитая камнями,
как собака.
михайловна:
Валерий Брюсов
ГОРОД ВОД
Был он, за шумным простором
Грозных зыбей океана,
Остров, земли властелин.
Тает пред умственным взором
Мгла векового тумана,
Сумрак безмерных глубин.
Было то — утро вселенной,
Счет начинавших столетий,
Праздник всемирной весны.
В радости жизни мгновенной,
Люди там жили, как дети,
С верой в волшебные сны.
Властвуя островом, смело
Царства раздвинул границы
Юный и мощный народ...
С моря далеко горело
Чудо всесветной столицы,
Дивного Города Вод.
Был он — как царь над царями.
Все перед ним было жалко:
Фивы, Мемфис, Вавилон.
Он, опоясан кругами
Меди, свинца, орихалка,
Был — как огнем обнесен!
Высилась в центре громада
Храма Прозрачного Света —
Дерзостной воли мечта,
Мысли и взорам услада,
Костью слоновой одета,
Золотом вся залита.
Статуи, фрески, колонны,
Вязь драгоценных металлов,
Сноп самоцветных камней,
Сонм неиссчетный, бессонный,
В блеск жемчугов и кораллов,
В шелк облаченных людей!
Первенец древнего мира,
Был он единственным чудом,
Город, владыка земель,
Тот, где певучая лира
Вольно царила над людом,
Кисть, и резец, и свирель,
Тот, где издавна привыкли
Чтить мудрецов, где лежали
Ниц перед ними цари,
Тот, где все знанья возникли,
Чтоб обессмертить все дали
Благостью новой зари!
Был — золотой Атлантиды
Остров таинственно-властный,
Ставивший вехи в веках:
Символы числ, пирамиды,—
В Мексике жгуче-прекрасной,
В нильских бесплодных песках.
Был,— но его совершенства
Грани предельной достигли,
Может быть, грань перешли...
И, исчерпав все блаженства,
Все, что возможно, постигли
Первые дети Земли.
Дерзко умы молодые
Дальше, вперед посягнули,
К целям запретным стремясь...
Грозно восстали стихии,
В буре, и в громе, и в гуле
Мира нарушили связь.
Пламя, и дымы, и пены
Встали, как вихрь урагана,
Рухнули тверди высот,
Рухнули башни и стены,
Все,— и простор Океана
Хлынул над Городом Вод!
Nadin-ka:
Владимир Соловьев
КАМЕНЬ-КОЛДУН
Эти мшистые громады
Сердце тянут как магнит.
Что от смертного вам надо,
Что за тайна здесь лежит?
Молвит древнее сказанье,
Что седые колдуны
Правым роком в наказанье
За ужасные деянья
В камни те превращены.
Снят в немом оцепененье,
Лишь один, однажды в век,
В свой черед из усыпленья
Встанет камень-человек.
Борода торчит седая,
Как у волка, взор горит,
И, дыханье забирая,
Грудь могучая дрожит.
Заклинанье раздается,
Мгла кругом потрясена,
И со стоном в берег бьется
Моря финского волна.
Воет буря, гул и грохот,
Море встало, как стена,
И далече слышен хохот
И проклятья колдуна.
Сила адского дыханья
Всю пучину подняла,
Гибнут грешные созданья,
Гибнут грешные дела.
И, свершив предназначенье,
Вещий камень снова спит,
Но над ним - залог прощенья -
Тихо звездочка горит.
Эти мшистые громады
Сердце тянут как магнит.
Что от смертного вам надо,
Что за тайна здесь лежит?
В Выборге есть прекрасный пейзажный парк "Монрепо"( мой отдых,успокоение, в переводе с французского) последним владельцем которого был Людвиг Генрих Николаи (в своё время он был президентом Санкт-Петербурской Академии наук).Природа парка не оставляла равнодушным никого.Так гранитные скалы,которые выходят там на поверхность повлияли на Владимира Соловьёва на создание стихотворения "Камень-колдун"