Софья (Обманутые иллюзии) ИЛР

uuchka:

Юлечка, очень жду продолжения!!! Не надо завязывать с романами. Все твои герои очень интересны и индивидуальны!!! Периодически перечитываю твои произведения!!!

...

Епистинья:

Всем доброго времени суток !!!

Юленька, не пугай!!!
Ждем с нетерпением каждую главу, радуемся и огорчаемся вместе с твоими героями

и прекрасно, что они такие живые....А что порой слишком эмоционально реагируем на их не очень красивые поступки, так это по-моему естественно. Переживаем же, сочувствуем, разочаровываемся, но все равно любим и с нетерпением ждем новую встречу
ЮЛЯ, ВДОХНОВЕНИЯ, ЛЕГКОГО ПЕРА И ПОСЛУШНОГО МУЗА !!!

...

Ma-DL-eN:

Какой завязывать? Роман очень интересный. Герои живые. Вот и ругаем за ошибки, когда страдают жалеем. Так как их судьба не безразлична. Вон как за Софи вступаемся.

...

Fedora:

Ну вот и приехали..... лично мне все нравится.Я б даж перестала читать еслиб герой вдруг стал плюшевым мишкой как из второсортного романа, и завязал свой ч...ен в узелок) Я так понимаю некоторым читателям не хватило переживаний героя с момента когда он узнал о смерти Софи до объятий Мари.. хотя мне например и так все понятно,ну читатели разные бывают и воспринимают все по разному...Надеюсь критика на автора не повлияет негативно.Очень хочется дочитать роман до конца.И с такими героями какими их видит сам автор.Ждемс..;)

...

Малинка:

Юля, спасибо!!!
Приехала из отпуска, а тут сразу две главы!!!
Красотища!!!
А тут такие мысли тебя посещают, даже те не думай бросать, шикарно пишешь!!!
Прочитала все клиенты, поэтому вопросов задавать не буду!!!
Буду ждать продолжения, С НЕТЕРПЕНИЕМ!!!!
С БОЛЬШИМ НЕТЕРПЕНИЕМ!!!
Вдохновения тебе!!!

...

-Алиса-:

Всем доброго дня!

Не было возможности в выходные добраться до компьютера.
Девочки, Малинка, Fedora, Настя, Оленька, Юля, Лена, safo-elizaveta, Анютка, Наташа, спасибо Вам всем.
Честно, добила фраза: "как всегда, все не радужно". Сразу в голову приходит мысль том, что коли не можешь придумать ничего нового, переходи в разряд читателей или сочиняй для себя в собственном воображении, как делала до того, как заглянула в раздел "СТ" на Леди. Надеюсь, на этой неделе допишу следующую главу. Всех целую.

...

Глафирка:

здравствуйте -Алиса-
можно и я свои пять копеек вставлю?
просто зацепила пара моментов и никаких сил моих женских нет, чтобы промолчать...
Измена Александра из разряда "понять могу, простить - нет." Слишком быстро всё случилось. Понимаю, война, постоянная близость старухи с косой, заставляет проживать каждый день как последний...но просто противно...Нельзя так, клясться в вечной любви, а по прошествии полугода после пропажи "любимой" ложиться в постель с другой. Таскаться с ней в обществе, ревновать.

Софи привезли гроб,тело, было отпевание и похороны. Она была на 100 % уверена, что его больше нет. И близости к тому моменту у них не было. Он вообще, тогда, всячески высказывал ей что она ему не нужна...
Просто в моих глазах Софи в 1000 раз благороднее Александра. Вот и всё.
Ну зачем вы так? Неужели нужны только хвалебные отзывы? Не интересно же будет их читать ? По моему вам дают прекрасную обратную связь - а это только помогает совершенствоваться.

...

-Алиса-:

Надя, добрый день.
Можно я не буду вновь и вновь повторяться в своем отношении к героям. Я все написала выше и не по одному разу.
Я бы сказала, что на 95 % Раневский уверен, что Софьи нет в живых. Полгода для того времени это не мало, это обычный период, когда мужчина вдовец носил траур по усопшей супруге, по истечении этого времени он вполне мог жениться и это не только не возбранялось, но и считалось вполне нормальным. Просто тело Софьи не найдено и вдовцом его объявят через пять лет, если она так и не объявится.

Нет. Мне не нужны только хвалебные отзывы и обратная связь - это замечательно. Дело в другом. И об этом я тоже писала. Если все как всегда и автор не может придумать ничего нового, вот тогда и стоит задуматься о том, что занимаешься ни своим делом или тебе это просто не дано.
Если бы мне нужны были исключительно хвалебные отзывы, я бы упрятала роман в блог и вымогала бы их таким образом с читателей. Но так, как моя точка зрения на такую популярность резко изменилась, принципиально не стану ограничивать доступ к произведению. Пусть все читают и имеют возможность высказаться. Повторюсь, задело лишь то, что все как всегда.

...

-Алиса-:

 » Глава 33

Глава 33




К полуночи, вернувшись на квартиру вместе с Мари и пожелав ей доброй ночи, Раневский устроился в маленьком кабинете. Спать не хотелось, напротив, несмотря на долгий день, голова была светлая и ясная. Тимошка зажег одну свечу в большом подсвечнике на столе и выставил на стол бутылку вина и бокал.

- Зажги все, - указал глазами на подсвечник Александр.

- Читать будете, барин? – поинтересовался Тимофей.

Раневский кивнул головой.

- Может и трубочку набить Вам? – зажигая одну за другой все пять свечей, угодливо спросил денщик.

- Пожалуй, - вздохнул Александр.

Откинувшись на спинку стула, Раневский припомнил в мельчайших деталях свой разговор генералом Шевичем. Ему всегда казалось странным, что Сашко, выросший в среде малограмотных казаков, столь бегло читает, пишет без ошибок и имеет такую потрясающую способность к языкам. Он попытался припомнить, что юноша рассказывал ему о своей семье, но того, что он знал, было ничтожно мало, чтобы делать какие бы то ни было выводы. «Завтра», - отмахнулся от мыслей о Морозове Александр.

Другое не давало ему покоя. Что-то он упустил, что-то важное, что было в письме Надин. Он вскрыл его перед самым приходом Андрея и лишь успел бегло пробежать глазами ровные строчки, написанные полудетским округлым почерком, а потом он отдал письмо Завадскому. Надин что-то писала о какой-то записке, которую послала Андрею в своих предыдущих письмах. Сколько ни старался, Раневский не мог восстановить в памяти все строки письма. «Видимо придется встретиться с André», - вздохнул он, припоминая осуждающий взгляд Завадского, каким он наградил его сегодня, лишь издали, холодно кивнув головой.

Сосредоточившись, Александр в мыслях своих вновь вернулся к тем тягостным дням в Рощино, куда он приехал после визита к вдове Корсакова. В своей памяти он вновь бродил среди останков сгоревшего флигеля, упорно отказываясь верить в то, что Софи более нет, что плоть ее обратилась в пепел развеянный холодным осенним ветром окрест усадьбы, хотя все были убеждены, что дело обстояло именно так. Вспомнились робкие слова сестры, когда она предложила отслужить панихиду по усопшей, слова утешения, высказанные местным священником, когда пришел к нему в поисках ответов на свои вопросы, а услышал лишь о том, что надобно смириться с волей Божией. Смирился ли? Нет, не смирился, не принял, по-прежнему не понимая, отчего Всевышний допустил подобное. Может быть, ежели ему удастся найти Чартинского, он, наконец, узнает правду о том, что произошло. Какой бы горькой ни была эта правда – это все же лучше, чем бесконечные сомнения, одолевавшие его.

Помнится, Кити отдала ему шкатулку, которой Софья очень дорожила. Тогда он отдал ее Тимофею, даже не поинтересовавшись ее содержимым. Может быть, там есть хоть, что-нибудь, что поможет ему найти ответ. Поднявшись со стула, Раневский прошел в тесную гардеробную, где на узкой кушетке спал Тимошка.

- Вставай, - потряс он его за плечо.

- Случилось что? – с трудом разлепив сонные веки и беспрестанно зевая, сел на своем ложе денщик.

- В Рощино я тебе шкатулку отдал, маленькую такую, из темного дерева, - быстро заговорил Раневский.

- Как же помню, - кивнул головой Тимофей. – Она и сейчас у меня.

- Дай сюда, - бросил ему Раневский.

Вернувшись в кабинет, Александр повертел в руках изящную вещицу. Внутри что-то перекатывалось, но сама шкатулка оказалась заперта. Взяв со стола нож для разрезания бумаги, Раневский попытался взломать замочек. Лезвие ножа соскочило и впилось в его ладонь. Выругавшись, Александр предпринял новую попытку, надавив на рукоять серебряного ножичка со всей силы. Внутри что-то щелкнуло и на стол выпали сережки, те самые которые были на Софье в день их венчания и стопка писем, перевязанная выцветшей лентою.

Он сразу узнал эти письма, ведь он сам писал их. Перебирая конверты, Раневский наткнулся на один, старый, пожелтевший от времени, подписанный знакомым ему почерком. Письмо явно писала Натали. Внимательно перечитав несколько раз, адресованное его брату послание, Александр, не сдержавшись, со всей силы саданул кулаком по столу.

- Дрянь! – вырвалось у Раневского.

Вся неприглядная правда старинной интриги, приведшей к смерти полковника Берсенева, а после и мать Софьи, открылась ему во всей ее ужасающей подлости. В двери заглянул испуганный вспышкой его ярости Тимошка.

- Александр Сергеевич, случилось чего? – почесал в затылке денщик.

- Ничего! – буркнул Раневский – Ступай спать.

«Всему свой черед», - решил Александр, складывая письма обратно в шкатулку. «Ежели мне суждено будет остаться в живых и вернуться, Натали придется ответить за все», - вздохнул он.

Чем больше он размышлял над тем, что же на самом деле произошло с его женой, тем более запутывался в собственных рассуждениях. Вся его жизнь подчинилась одной цели – найти Чартинского. Но вот уж минуло восемь месяцев с тех пор, как он вернулся в полк, но встретиться на полях сражений так и недовелось. Конечно, вполне могло статься, что Чартинский убит или умер от тех суровых лишений и испытаний, что выпали на долю отступающей французской армии, и ныне его останки давно гниют в безымянной могиле, коли его сподобились похоронить, а не бросить у обочины дороги свои же товарищи. Но во всех этих рассуждениях так и не нашлось места Софи. Раневский просто не мог представить себе, каким образом Чартинскому удалось бы вывезти ее в обозе отступающей армии.

Наступившее утро было серым и ненастным. Плотный туман окутал окрестности. Переменив парадный вицмундир на белый колет и выпив чашку кофе, Раневский отправился в расположение эскадрона Завадского. Двигаясь неспешно из-за того, что впереди на расстоянии пяти саженей не было видно не зги, Александр думал о том, с чего начать разговор с Андреем.

Постепенно туман рассеивался, пошел мелкий моросящий дождик, вымочивший его волосы и одежду. Воздух пах мокрой землей, влажная одежда неприятно липла к телу, мелкие дождевые капли, собираясь в густых светло-русых кудрях, стекали по лицу и шее, попадая за ворот колета. Пришпорив жеребца, Раневский въехал в расположение третьего эскадрона. Завадский был у себя. Андрей как раз умывался, когда Александр спешился у ворот небольшой избы, служившей временным пристанищем его сиятельству.

- Александр Сергеевич, - протянул Завадский, натягивая чистую рубаху, - чему обязан Вашему визиту?

- Оставь, André, - поморщился Раневский при этом явном проявлении недоброжелательного к себе отношения. – Я не ссориться с тобой приехал.

- Видит Бог, я тоже не желал этой ссоры, - пожимая протянутую ладонь, отозвался Завадский. – Да ты весь вымок! Прошу, - указал он на дверь. – Надеюсь, не откажешься разделить со мной скромный завтрак?

- Не откажусь, - поднимаясь на крыльцо, отозвался Раневский.

- Что привело тебя ко мне? – устраиваясь за столом, поинтересовался Андрей.

- То письмо Надин, которое я отдал тебе. Ты прочел его?

- Но ты ведь за этим и отдал его мне, - вздернул бровь Завадский.

- Разумеется, - кивнул головой Раневский. – Твоя супруга писала о какой-то записке, которую отправила тебе в предыдущих письмах.

- Да, записка была, - отозвался Андрей. – Она явно написана рукой Софи, но признаться честно, я не понял ее содержания.

- Можно мне взглянуть? – попросил Александр.

Завадский поднялся из-за стола и вернулся со стопкой писем, перебирая их, он нашел нужное, и вытащил из конверта, довольно помятый лист бумаги, на котором не ровным почерком рукой Софьи была написана всего одна фраза: «Более всего на свете мне бы хотелось сказать Вам, как я Вас ненавижу, но я не могу».

- Надин написала, что нашла эту записку в своей бывшей спальне в Марьяшино, когда вместе с родителями поехала в усадьбу, дабы поддержать маменьку, опасаясь за ее здоровье, - тихо заговорил Андрей. – Это значит, что Софи была там. А еще Наденька писала, что из гардеробной пропали ее старые платья и еще много чего из одежды.

- Чартинский! – сжал в кулак пальцы Раневский. – Видит Бог это он. Но каким образом? Как ему удалось? Женщина не безделушка, ее в обозе не спрячешь!

Андрей пожал плечами:

- Может статься так, что и Чартинский и Софья… - не договорил Андрей.

Оба умолкли, вспоминая жуткие картины, что являли собой окоченелые, раздетые донага своими же товарищами, трупы французов на всем пути отступления когда-то великой армии Bonaparte. Могла ли хрупкая женщина выжить в голодающей армии французов, отступающей в беспорядочной поспешности?

- Я не знаю, что думать о том, - вздохнул Раневский. – Каким образом эта записка оказалась в Марьяшино? Когда она была написана до или после пожара? У меня множество вопросов и ни одного ответа на них.

- Признаться, я и сам думал о том, что она погибла при пожаре, - сознался Андрей.

- Отчего тогда обвинил меня в том, что я не собираюсь ее искать? - грустно улыбнулся Раневский.

- Прости, я был взбешен, когда до меня дошли все эти слухи о тебе и madame Домбровской. Ты ведь знаешь, как я относился к Софи. Отчего ты не отправил Мари обратно?

Раневский кивнул головой, принимая его извинения.

- Надобно было связать ее, засунуть в возок и приказать вознице не останавливаться до самой границы, - усмехнулся Александр. – Признаться, я не смог. И потом эта простуда, что свалила меня, она ухаживала за мной все это время, в эскадроне прознали о том… А после случилась та ночь, одна единственная… Видит Бог, я не люблю ее, но и оставить не могу. Боюсь, что ее упрямства хватит на то, чтобы последовать за мной и далее…

Оба умолкли, испытывая неловкость от прозвучавших признаний. По всему выходило, что Раневский все-таки оправдывался, а, значит, чувствовал за собой вину. Разговор сей сделался неприятен для обоих.

- Я, пойду, пожалуй, - поднялся из-за стола Александр, так и не притронувшись к завтраку.

- Ступай, - поднялся вслед Андрей, дабы проводить нежданного гостя.

- Что собираешься предпринять? – поинтересовался Завадский скорее из вежливости, нежели из желания действительно знать.

- Еще не решил, - уклончиво ответил Раневский, остановившись в дверях.

Вернувшись в Гроткау, Александр не поехал сразу на квартиру. Он долго петлял по узким улочкам, пытаясь найти решение, что устроило бы все стороны. Первое, что приходило ему на ум – это после выступления армии оставить Мари денег с тем расчетом, чтобы ей хватило их для того вернуться в Россию и письмо с просьбой уехать. Но все это попахивало элементарной трусостью. Забота, которой она окружила его, переживания о его самочувствии, милые домашние посиделки по вечерам, попытки создать все то, что зовется домашним уютом, будто затягивали удавку на его шее, опутывали его паутиной, и чем долее длились эти странные для него отношения, тем сильнее его опутывала эта липкая паутина. Чем более он противился всему этому, тем настойчивее становились попытки madame Домбровской привязать его к себе.

Она не высказывала вслух свои обиды и претензии, но взгляды, которые она кидала на Раневского всякий раз, когда он заговаривал о том, что военные действия скоро возобновятся и ей, Мари, не место в военном лагере, были красноречивее всяких слов. Всякий раз он чувствовал себя виноватым и умолкал, так и не закончив высказывать ей все свои аргументы. Неподъемной тяжестью лежал на душе груз вины и ответственности. «Отныне в глазах света я – падшая женщина. Ежели Вы человек чести, коим я Вас считаю, Ваше имя станет мне защитою», - всякий раз звучало в его мыслях, едва он пытался возобновить разговор с Мари на эту тему.

«Нет, не смогу», - вздохнул Раневский, разворачивая жеребца по направлению к их временному пристанищу. О как не хотелось ему переступать порог этой уютной и опрятной квартирки, где, казалось, сами стены душат его.

- Alexandre, - всплеснула руками Мари, едва он показался на пороге гостиной, - но что за нужда была выезжать в такую рань, да еще по такой погоде?

Мария принялась вытирать его мокрое лицо своим платком, но Раневский перехватил ее запястье и отвел ее руку.

- Не надобно, madame. Не надобно, - повторил он.

И вновь на ее лице проступило выражение обиды. Полная нижняя губа ее чуть дрожала, глаза заблестели, предвещая близкие слезы. Повернувшись на каблуках, так что громко звякнули шпоры, Раневский быстрым шагом вышел, но все же услышал тихие рыдания за спиной. «Ах! Право, когда же это закончится?» - злился он, кидая в раздражении на стол перчатки.

Вот и новая ссора и вновь чувство вины гложет его и не дает покоя. Раневский знал, что вечером пойдет к ней и вновь будет просить прощения за свою резкость, и предложит пойти гулять, а после его раздражение будет только расти, и они снова поссорятся и так по кругу, словно тугая пружина сжимается с каждым новым витком, но всему есть предел, и он когда-то наступит, и сжатая до отказа пружина выстрелит, и Бог его знает, чем закончится все это.

- Тимофей, бренди! – окликнул он денщика, не прекращая метаться по комнате и натыкаясь на мебель в крошечном кабинетике.

Выпив две рюмки, Александр отодвинул графин, устроился в кресле и вновь вернулся мыслями к разговору с Андреем. Не давала покоя эта странная записка, найденная Надин. Софья не могла побывать в Марьяшино до пожара во флигеле, а это значило только одно, что прав был Мишель, когда утверждал, что сестры не было в комнате, когда он пришел в себя. Всему было только одно объяснение: Софья действительно попала в руки Адама, но вот куда делись они после… Об этом Раневскому думать было тяжело, потому как его воображение рисовало ему картины, одну страшнее другой.

В двери робко постучали.

- Оставьте меня, madame, - думая, что это Мари, нелюбезно отозвался Раневский.

- Барин, там к Вам Морозов явились, - заглянул в двери Тимошка.

- Проси, - бросил Александр, поднимаясь с кресла и одергивая колет.

В последнее время Сашко не часто бывал у него, у Раневского даже возникло ощущение, что Морозов сторонится его.

- Bonjour, Александр Сергеевич, - входя в комнату, склонился в легком поклоне Сашко. – Мне передали, что Вы желали видеть меня.

- Bonjour, - отозвался Раневский, знаком приказав Тимофею подать еще одну рюмку. – Разговор у меня к Вам, Александр Афанасьевич, имеется, - усмехнулся он. – Да Вы присаживайтесь, - указал он рукой на кресло, в котором сидел сам, до того как пришел Сашко.

До сего дня Раневский никогда не выкал в общении с ним и потому столь резкая перемена Сашко насторожила. Присев в кресло, он выжидающе уставился на своего опекуна немигающим взглядом темных почти черных глаз.

- Слышал я, Александр Афанасьевич, нашлись у Вас в столице родственники, - дождавшись, когда Тимофей поставит на сто рюмку и исчезнет за дверью, продолжил начатый разговор Раневский.

- Все верно, - отозвался Морозов, не спуская внимательного взгляда со своего vis-à-vis и гадая, к чему Раневский начал все эти расспросы.

- Ну, так удовлетворите мое любопытство, - подвигая ему рюмку и усаживаясь на небольшой диванчик напротив, попросил он.

Морозов вздохнул, собираясь духом:

- История сия почти сказочная, Александр Сергеевич, - начал Сашко, улыбнувшись своим воспоминаниям. – Был я в Петербурге в приемной Государя, отвозил пакет, - уточнил Сашко. – Ко мне обратился один генерал весьма преклонных годов со словами, что лицо мое ему показалось знакомым. Тут меня окликнул дежурный адъютант, так старик этот меня догнал в коридоре и уговорил поехать с ним. Не знаю почему, но мне он стал ужасно любопытен и я последовал за ним, - рассказывал Морозов.

Александр слушал не перебивая. Налив вторую рюмку он вновь подвинул ее Сашко. Морозов залпом выпил бренди, глаза его заблестели, на смуглых скулах проступил яркий румянец.

- Показал мне Петр Григорьевич портрет один, а на нем маменька моя, - вздохнул Сашко и умолк.

- Я генерала Астахова не знаю почти, - задумчиво отозвался Раневский, - но слышал о нем только хорошее. Не знал я, что у него дочь была. Впрочем, я рад за тебя, - с улыбкой добавил он, поднимаясь с дивана. – Меня Шевич расспрашивал о том, ему дед твой письмо отписал с просьбой устроить тебе короткий отпуск, - пояснил он в ответ на вопросительный взгляд юнкера.

- Мне дедушка тоже написал, - вздохнул Морозов.

- Я похлопочу, - заверил его Раневский.

- Александр Сергеевич, - поднявшись с кресла, решился Сашко, - Вы позволите мне написать сестре Вашей Екатерине Сергеевне?

Раневский удивленно замер на месте. Удивление в глазах его сменилось настороженностью, а после и вовсе неодобрением.

- Видимо, я зря спросил Вас о том, - опустил глаза Морозов.

- Молоды Вы еще юнкер, - холодно ответил Раневский. – Ступайте.

- Слушаюсь, господин полковник, - вытянулся Сашко.

Вскоре его торопливые шаги затихли на лестнице, а Раневский остался один на один со своими размышлениями. «Господи, в собственной жизни бы разобраться, - вздохнул он. – Может, не стоило так сгоряча. Да, будь, что будет», - махнул он рукой.

***

Почти два месяца непрерывных зимних штормов, во время которых маленький бриг кидало по волнам как щепку, наконец, подошли к концу. Солнечным мартовским утром маленькое суденышко вошло в Неаполитанскую гавань. Софья, поддерживаемая под руку Адамом, выбралась на палубу из тесной каюты, которую ей на протяжении всего долго путешествия пришлось делить с двумя поляками. Восходящее солнце золотило возвышавшийся над лазурной гладью моря берег, подсвечивало ярким румянцем белые пушистые облака, повисшие в бескрайней синеве небосвода. Женщина подставила теплым ласковым лучам бледное лицо и прикрыла глаза. Волны мерно плескались о борт корабля, хлопали, спускаемые экипажем паруса, кричали чайки, все эти звуки стали привычными для ее сознания. Она настолько была измучена всеми тяготами пути, выпавшими на ее долю, что самым заветным ее желанием вот уже долгое время было - ступить, наконец-то, на твердую землю, вместо постоянно качающейся палубы. Укутанная в плащ Чартинского с головы до ног, Софи осторожно спустилась в шлюпку, где ее принял Джозеф, Адам спустился вслед за ней, и утлая лодчонка отчалила от корабля. Почти весь ее багаж остался на борту, поскольку талия ее в последнее время заметно пополнела и ни одно платье больше не было ей в пору. То, что было надето на ней, уж давно не застегивалось, и она постоянно укрывала плечи шалью, дабы скрыть то.

Вот лодка и причалила к деревянной пристани. Сильные руки втянули ее на деревянный настил, и она без сил прислонилась к плечу Адама, цепляясь за рукав его сюртука. Поторапливая своих спутников, Зелинский зашагал по улице, уходящей вверх от порта. Каждый шаг Софье давался с трудом: ноги ее отекли, поступь стала тяжелой и медлительной. Вскоре все трое дошли до небольшой таверны, где и остановились. Внутри помещения имелось нечто наподобие кабинета, отгороженного от остального зала ширмой. Расположившись за столом и дождавшись, когда прислуга, принесшая заказ удалится, Джозеф поставил на стол довольно тяжелый сундучок, с которым не расставался в течение всего путешествия.

- Настала пора прощаться, - усмехнулся Зелинский. – Я знаю, что ты думаешь обо мне, - повернулся он к Адаму, - но поверь, я вовсе не такой уж мерзавец, коим являюсь в твоем воображении.

С этими словами он открыл сундучок и вынул из него пару бархатных мешочков.

- Возьми, - протянул он их Чартинскому. – Этого должно хватить, чтобы добраться до Парижа.

Адам трясущимися руками развязал туго затянутые тесемки: в одном был бриллиантовый гарнитур, а в другом несколько колец различной формы и размера.

- Я не знаю, что сказать, - пробормотал Чартинский.

Глаза его блестели от выступивших слез.

- Ничего не говори. Даст Бог, сочтемся, - поднялся из-за стола Зелинский. – Прощай, mon ami. – улыбнулся он. – Прощайте и Вы, Софья Михайловна. Не держите зла на меня.

Софи проводила его равнодушным взглядом и уронила голову на руки.

- Теперь-то все будет хорошо, - положив свою ладонь поверх ее руки, горячо зашептал Чартинский. – Мы поедем в Париж, там у моей семьи есть дом. Он невелик, но зато вокруг него весьма живописный парк, - продолжал рассказывать он.

Софья подняла голову и взглянула в лицо Адама. Его взгляд был полон воодушевления, тогда как в ее душе царила черная непроглядная тоска: «Ни средств, ни проездных документов, никакой возможности вырваться, уехать». Дитя шевельнулось, напомнив о своем существовании. Подавив тяжелый вздох, Софья отвернулась от Чартинского и механически принялась за еду.

Ей пришлось еще почти полдня провести в обществе Чартинского, который опасался оставлять ее одну и потому повсюду брал с собой. Сначала это была лавка ростовщика, где он обменял некоторые драгоценности на деньги, затем лавка готового платья, где Адам потратил несколько золотых на одежду для нее.

Тонкое белье, новая шляпка, перчатки, теплый плащ, два прелестных платья, которые подогнала по ее фигуре расторопная швея, теплая ванна с душистой мыльной пеной, мягкая постель: «Как мало ценим мы, все что имеем», - вздыхала Софи, лежа ночью без сна. За стеной слышались мерные шаги Чартинского. Адаму тоже не спалось. Софья прислушалась: вот он отворил окно, вернулся к дивану, который заскрипел кожаной обивкой, вновь встал и вернулся к окошку.

Несмотря на то, что они немало времени провели бок о бок, Чартинский так и остался для Софьи загадкой. В Петербурге он показался ей праздным светским щеголем, холодным и себялюбивым. Первая встреча в Рощино ее удивила, приоткрыв ей некоторые иные стороны его натуры. В нем с легкостью уживались иногда неоправданная жестокость и сентиментальность. Софи не раз замечала слезы в его глазах, в особо чувствительные моменты, как, например, сегодня утром, когда Джозеф прощался с ними. Настроение его часто было переменчивым от веселости и хлопотной суетливости к меланхолии и апатии и наоборот.

Много раз она думала о том, что было бы, коли во флигель пришел бы Зелинский, а не Адам. Джозеф, наверняка не задумываясь, свернул бы ей шею и оставил в полыхающей комнате. Получалось, что Адам спас ей жизнь, но благодарности к нему она не испытывала.

От Зелинского мысли ее перетекли к Мишелю. Сердце болезненно сжалось, на глазах выступили слезы: «Бедный мой Мишель. Ну, отчего он не послушал меня тогда? Почему не побежал за подмогой? Ах! Если бы не пришел Зелинский!» Софи была убеждена, что ей удалось бы уговорить брата опустить пистолет, и никто бы не пострадал. Но судьбе было угодно распорядиться иначе.

Она рада была тому, что утром Зелинский их покинул. Общество Джозефа было ей невыносимо: он откровенно пугал ее, к тому же, как бы ни сложилось в дальнейшем, то, что он является убийцей ее брата, ничто не сможет исправить.

Во время долгого морского путешествия из них троих только Зелинский не страдал от морской болезни, которая для Софьи усугублялась еще и тяготами ее положения. Почти каждый день, если море было относительно спокойно, Джозеф помогал ей выбираться на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха, заботливо поддерживая ее во время этих коротких прогулок. Если бы у нее были силы, она непременно бы отстранилась от него, но слабость вынуждала ее цепляться за сильное плечо и от того, она еще больше ненавидела его в такие моменты. Но, слава Богу, все это осталось в прошлом, и ей больше не придется видеться с ним.

Адам не спешил оставить Неаполь. Несколько дней отдыха после изнурительного морского путешествия были просто необходимы перед тем, как снова пускаться в дальний путь. Поначалу Софья отказывалась от его предложений совершить прогулку по старинному итальянскому городку, но на второй день своего добровольного заточения, она уже была не рада тому, что сама лишила себя удовольствия собственными глазами видеть то, о чем ранее могла только читать в книгах. Потому на утро третьего дня, после завтрака, она торопливо накинула на плечи плащ и взяла перчатки, давая тем самым понять, что готова составить Чартинскому компанию в прогулке по городу. По узкой кривой улочке Адам и Софи неспешно поднялись на довольно высокий холм. Оттуда открывалась совершенно дивная панорама: величественный Везувий, некогда погубивший целый город, словно шапкой укрытый белыми пушистыми облаками и почти весь Неаполитанский залив. От восторга захватывало дух, но не в силах выразить словами свои ощущения, Софья лишь сжала пальцы на рукаве сюртука Адама. Повернувшись к ней, Чартинский медленно опустился на одно колено:

- София, я весь мир положу к Вашим ногам. Будьте моей женой, прошу Вас.

Софи возмущенно выдернула свою руку из его ладони и, повернувшись, побрела вниз. Радостное настроение ее померкло, как только он произнес эти слова. У нее уже есть муж и одному Богу известно, где он сейчас. Оправился ли от ранения? Или…

Адам догнал ее и попытался взять под руку, но она остановила его одним гневным взглядом.

- Pardonnez-moi mon audace. (Простите мне мою дерзость), - пробормотал Чартинский. – Я люблю Вас, София. Скоро на свет появится ребенок, и я очень хочу, чтобы он родился в законном браке.

Софья стянула перчатку и помахала рукой перед его лицом. Тонкое обручальное колечко, которое ей когда-то надел на палец Александр стало ей немного велико, но она по-прежнему не снимала его с руки, хотя и опасалась, что может потерять.

- Это поправимо, - быстро заговорил Чартинский. – Мы поедем в Варшаву, Вы примите католичество…

Софи отрицательно покачала головой. Подобрав юбки, она зашагала дальше. Они уже почти дошли до пансиона, где Адам снял апартаменты, когда на пути им попалась торговка апельсинами. О, что это были за фрукты, совершенно нечета тем, что выращивались в оранжереях в Москве и Петербурге. Яркие, как рыжее солнце Неаполя, они казалось, и сами излучают тепло. Заметив заинтересованный взгляд молодой женщины, торговка, не особо церемонясь, ухватила за рукав Адама и принялась что-то быстро говорить по-итальянски. Раздосадованный неудавшейся прогулкой Чартинский оттолкнул ее, корзина упала на мостовую, и спелые сочные плоды покатились по грязным булыжникам. Несколько уличных мальчишек, наблюдавших эту картину, с визгом кинулись подбирать их. Разразившись бранью, торговка бросилась собирать свой товар. Как на грех, в этот самый момент из-за угла кривой улочки внезапно появилась коляска. Возница натянул вожжи, и огромный вороной жеребец взвился на дыбы, едва не опрокинув экипаж. Софье показалось, что тяжелое копыто опуститься прямо на голову мальчишки, замершего от испуга на месте.

- Беги! – сорвался с губ хриплый крик.

Все это длилось какое-то краткое мгновение, но ей показалось, что время остановилось. Один из сорванцов, по виду самый старших из них, ухватил мальчишку за руку и в самый последний момент дернул его к себе, вместе с ним прижимаясь к стене дома.

Коляска пронеслась мимо, раздавленные фрукты так и остались лежать на мостовой, а Адам потрясенный, тем, что Софья заговорила, не мог сдвинуться с места.

- Заплатите ей, - тихо прошептала Софи, у которой саднило горло от громкого крика.

Послушно вынув из кармана несколько мелких монет, Чартинский отдал их торговке.

- София, Ваш голос… - улыбнулся он дрожащими губами. – Вы вновь говорите.

Софья усмехнулась, О, сколько ей хотелось сказать ему. Вряд ли он будет этому также рад, когда она, наконец, выскажет ему, все, что у нее накипело на душе.





***

...

izosav:

Урааа!!!!Продолжение!!!!Сейчас займусь чтением))))Спасибо!

...

Соечка:

Спасибо за главу!
Ох это благородство Александра, чтоб его. Навязчивость Мари раздражает, вроде никто ей любви не обещал, зачем эти слезы и обиды? Или не мытьем, так катаньем? (Не терплю таких баб). Ведь сразу ясно было, что своим приездом поставит на репутации большой крест, а сейчас ведет себя так, как будто сама ни причем и всячески давит на Александра. Фиг от нее избавишься. Александр с ней как тряпка, с Софи он себя более жестко вел, как мне кажется.
Хорошо, что с Софи более-менее все хорошо. Интересно, она признается в том, кто отец ребенка? Или промолчит пока, не рискнет? Но ведь надо как-то остудить пыл Адама, а то ведь и правда жениться заставит.

...

Lerochka:

Юля спасибо за главу))))

...

Лера:

Спасибо за продолжение!

...

-Алиса-:

Всем доброго вечера!

Лера, Lerochka, Анютка, спасибо, что читаете, девочки. Автору приятно знать, что его творчество востребовано.

Леночка привет.
Начнем по порядку.

Какой есть.

В любви, как на войне все средства хороши. Она пожертвовала своим добрым именем и теперь считает, что он ей обязан.

Ну, с женами-то это завсегда проще. Жена есть жена. Жаловаться не побежит (хотя Софи такую ошибку совершила) и сор из избы выносить не станет.

Как бы то ни было Чартинский ее любит, причем любит настолько, что готов задушить в своих объятьях. Так что Софья здесь по лезвию ножа ходит.

Софи не враг себе, а уж тем более младенцу.

...

Соечка:

Вот что и не нравится мне в Мари. это было только ее решение, никто же ее не заставлял это делать, тем более Александр. А теперь от ее дурости будут непонятно какие последствия.

...