Любите ли вы театр...(с)

«Играй, струна, играй» группа «Пикник»

И ветер без камней,
И нам обещан рай.
И кто-то шепчет мне:
Возьми струну, играй.

Кто вы – черти, демоны?
Не знаю.
Струн не будет –
Всё равно сыграю.

Всё ярче блеск планет,
Тусклей огонь свечи,
И кто-то шепчет мне:
Пускай струна молчит.

Кто вы – черти, демоны?
Не знаю.
Чур меня, уж дайте
Доиграю.

Всё земное
Не заменишь раем.
Струн не будет –
Всё равно сыграем.

У тех, кто чуда ждал,
Какой-то странный вид.
И кто-то шепчет мне:
Порви струну, порви.
Порви струну, порви.

Всё земное
Не заменишь раем.
Струн не будет –
Всё равно сыграем.

Струн не будет –
Всё равно сыграю.

«Это был примерно 1972 год, в то время я снимал рекламу с Джулио Парадизи, который уже некоторое время говорил, что хочет снять со мной фильм: он представил историю, в которой Нинетто оказался погруженным в совершенно иную среду, чем его интеллектуальная среда. Однажды вечером, за ужином с Пьером Паоло и Лаурой Бетти, мы натолкнулись на эту тему, и именно Лаура высказала идею вернуться к теме «Истории солдата» Стравинского. Я сразу понял, что Пьер Паоло подхватил это предложение и через некоторое время начал работать над этой идеей вместе с Парадизи и с Серджио Читти.
Воздух, которым мы дышали в те годы — «История» была написана между 72 и 74–75 годами, — был воздухом всеобщего потрясения: Пьер Паоло чувствовал, что мир неумолимо меняется, что люди меняются, и это его озлобляло. Он уже не мог найти даже в мальчиках и детях той невинности и непосредственности, которые он любил. Для него это был тяжелый период: я помню, как накануне его смерти мы вместе ужинали в ресторане, и он сказал мне: «Нинетто, здесь всё разваливается. Мир, люди, дети сегодня изменились. У меня больше нет сил и смелости смотреть им в глаза». Он на самом деле сказал мне вот так, опустив лицо, глядя в землю… Несмотря на эти соображения, которые его беспокоили и огорчали, Пьер Паоло был доволен тем, что он делал, он был доволен фильмами и, прежде всего, он был счастлив работой над «Нефтью», которую он считал самой важной работой своей жизни. Он также добился определённого «успеха», особенно с «Трилогией жизни», но он прожил его спокойно, не подвергаясь большему влиянию.
Я словно смотрю, как моя жизнь проходит перед моими глазами, но не столько из-за возраста или прошедшего времени, сколько потому, что эта история также является историей моей жизни. Нинетто похож на солдата из спектакля, весёлого и рассеянного, но он тоже легко поддаётся влиянию той коррупции, которая скрывается за фасадом таких слов, как «эволюция» или «прогресс». Короче говоря, я заново открываю для себя ситуацию, которая внутренне принадлежит мне, созданную и построенную специально для меня.
Я знаю, что я тоже вовлечен в систему, описанную в этом тексте: я начал случайно и ради развлечения с Пьером Паоло, и мир развлечений вошел в мою жизнь со всеми своими волшебными, обволакивающими, но и опасными характеристиками. Однако я считаю, что фундаментальным является то, как это ощущается внутри меня, и я знаю, что не погружаюсь полностью, что внутри я всегда остаюсь Нинетто.»
«Согласно ППП, телевидение было дьяволом. Я тоже был пойман дьяволом, но он не смог меня поглотить целиком. Моя душа осталась Нинетто. Что касается Пазолини, то для меня он остался жив: моего сына зовут Пьер Паоло.»
«Поскольку этот текст написан обо мне, то можно с уверенностью сказать, что я могу к нему относиться. Жизнь в пригороде, семья, возможная коррупция, сложность иногда увидеть, кто твои друзья или враги в этом лёгком мире, всегда посвящённом изображениям, из которого выливается лишь поток совершенно плоских картинок, расположенных на одном уровне, на любом расстоянии – всё это смешивается с судьбой Нинетто и судьбой моей страны. С юга на север, от Неаполя до Милана — бурное приключение людей, которые все меньше и меньше понимают друг друга. Когда в 1985 году я работал в Театре Стабиле в Парме и перечитал сценарий Пьера Паоло, который хранил в ящике стола, я не предполагал, что десять лет спустя мы сможем поставить его и предложить Авиньонскому фестивалю. Помимо эмоций, которые я испытываю, произнося этот текст на сцене, потому что временами ко мне возвращается голос Пьера Паоло, тема, которая там развивается, кажется мне совершенно современной: манипуляция, человек, который должен пробиваться жёстким и жестоким путём. Суровый мир… Главное — научиться познавать себя, измерять дистанцию, которую ты можешь установить между собой и другими, знать, где ты ставишь себя в этом мире, чтобы не быть съеденным сырым. Работая вместе с Джорджио Барберио Корсетти, Джиджи Далл'Альо и Марио Мартоне, я считаю, что мы очень остро ощутили дальновидность Пазолини в том, как смотреть на мир таким, какой он есть.»