-Алиса-:
» Глава 34
Глава 34
Звук собственного голоса казался Софи чужим, будто и не она вовсе сейчас пыталась объясниться с Чартинским, заставить его понять, что нет на земле такой причины, которая заставила бы ее остаться подле него добровольно. Адам нервно барабанил пальцами по подлокотнику кресла, беспрестанно поправлял падающую на глаза темную прядь, лицо его то бледнело, то вновь покрывалось ярким румянцем. Не выдержав напряжения, он вскочил с кресла и забегал по комнате.
- Вздор! Вы говорите бессмысленный вздор, София! Не может быть и речи о том, чтобы вернуться в Россию, - вскричал он, не в силах более сохранять спокойствие. – Что меня ждет в Петербурге? Виселица?
- Ваш дядюшка весьма влиятельный человек, Адам, - тихо заметила Софи. – Он найдет способ избавить Вас от ответственности, хоть Вы того и не заслуживаете, - едко закончила она.
Чартинский вновь побледнел, в глазах полыхнула сдерживаемая недюжим усилием воли ярость. На мгновение Софье сделалось страшно, но Адам сумел взять себя в руки и заговорил уже спокойнее.
- Подумайте о том, что Вас ждет по возвращению, Софья Михайловна. Думаете, Ваш муж, - словно выплюнув последнее слово, скривился Чартинский, - ежели он, конечно, не пал на полях сражений и все еще жив, будет рад узаконить дитя, что Вы носите? Мое дитя, - добавил он.
Софья отвела глаза.
- Даже если и так, и все же я бы предпочла вернуться в Россию, пусть бы даже Александр и пожелал оставить меня.
- Я не позволю Вам вернуться. Я не позволю Вам рисковать Вашей жизнью и жизнью моего ребенка, - остановившись перед ней, Чартинский опустился на колени, завладел ее руками и принялся целовать тонкие пальцы. – Как же Вы не поймете, что я люблю Вас. Мне невыносима даже мысль о разлуке с Вами, - горячо заговорил он.
- Но я Вас не люблю, Адам, - вздохнула Софи. – Ваша любовь для меня будто клетка для птицы. Она душит меня.
- Завтра мы поедем в Париж, - не желая слушать возражений, настоял Чартинский. – Вы войдете в мой дом как княгиня Чартинская.
- Но ведь это обман. Общество не простит Вам обмана, - устало возразила Софья.
- Предпочитаете, чтобы Вас считали моей содержанкой, а Вашего ребенка незаконнорождённым ублюдком? – поднялся с колен Чартинский и глянул на нее сверху вниз.
- Я и есть Ваша содержанка, хоть и не по своей воле, - вздохнула молодая женщина.
- Я просил Вас быть моей женой и готов просить Вас о том ежечасно, ежеминутно, - задыхаясь от переполнявших его эмоций, заговорил Адам.
- Довольно! – остановила поток его красноречия Софья. – Довольно, Адам! Я не желаю более слышать о том. Избавьте меня от разговоров на эту тему.
- Как пожелаете, madame, - склонил голову Чартинский. – Хотя я надеюсь, что голос разума все же возобладает над эмоциями.
- Оставьте меня, - махнула рукой Софья, указав ему на дверь.
Оставшись одна, Софья распахнула окно в своей спальне. Свежий воздух ворвался в комнату, принеся с собой запах моря, тонкий аромат фиалки, которыми была усыпана клумба в садике на заднем дворе пансиона. Солнце уже скрылось за горизонтом, и закат догорал алыми всполохами над Везувием, напоминая о том, что грозная сила, сокрытая в недрах земли может пробудиться в один момент и уничтожить все на много верст вокруг.
«Как давно то было, - вздохнула она. – Что есть жизнь человеческая в этом потоке времени – одно мгновение, не более. Все окончиться смертью рано или поздно. Рождение ребенка – высшее таинство дарованное человечеству, дабы продолжить род свой. Стало быть, с моей смертью ничего не кончится, моя жизнь продолжиться в другой жизни: в детях, внуках, правнуках, - улыбнулась своим мыслям Софи. - Так есть ли смысл противиться судьбе, рисковать самым ценным, что есть у меня? Ради того, чтобы сохранить эту драгоценную жизнь, что даровал Господь, я на все пойду: обман, предательство и даже убийство, ежели что-то будет угрожать моему ребенку. В одном прав Чартинский: без его помощи мне ни за что не вернуться в Россию, к тому же и время против меня. Скоро, уж совсем скоро», - положила она руку на выступающий живот.
Не спалось в эту ночь и Чартинскому. Вопреки всем его ожиданиям Софья не набросилась на него с упреками, хотя видит Бог, поводов к тому у нее было не мало. Все о чем она его просила – это о возвращении в Петербург, но как раз именно этого он делать и не собирался. Слишком многим было известно, что он выступил на стороне Bonoparte, собственно он и раньше, до начала войны, не скрывал своих убеждений. Его встретят как предателя, и отношение к нему будет соответствующим. Нет. Путь в Россию для него закрыт раз и навсегда, только она не хочет этого понять. Женщины, как их понять? Ведь не иначе сама судьба свела их вечером в разоренной усадьбе. Так отчего не хочет принять того, отчего противится? Как еще ему доказать свою любовь к ней? Во время долгого и трудного путешествия он стремился угадать любое ее желание, но ни разу даже малейшего намека на благодарность не мелькнуло в равнодушных серо-голубых глазах.
Нынче, когда он заговорил о Раневском и высказал предположение о его возможной гибели, от Адама не укрылись ни хмурый взгляд, ни страдальчески прикушенная губа, ни бледность, что внезапно разлилась по ее лицу. О, как больно ранила его такая преданность, такая любовь. Как мягко и нежно звучало в ее устах в общем-то жесткое Alexandre.
Где найти выход? Отпустить? Помилуй Боже, к чему тогда эти лишения и трудности, коими ему пришлось перенести, лишь бы только хоть на шаг приблизиться к исполнению своего желания. Но даже если отпустить. Разве возможно это нынче? Нет. Решительно невозможно. Все слишком запуталось, сколько всего их связывает, и главное ребенок – его ребенок.
Чартинский не скупился. Ради того, чтобы путешествовать с комфортом, он продал почти все драгоценности, которые оставил Джозеф и купил довольно большой и удобный дормез с великолепной четверкой серых в яблоках рысаков. Все приготовления к дальней дороге почти в полторы тысячи верст заняли всего два дня. Впереди ждал Париж. Софья никогда даже мечтать не смела о том, что когда-либо ей доведется посетить этот город, овеянный романтикой, о котором только читала в книгах, в столь любимых ею французских романах.
Путешествие в экипаже по весенней Италии было не лишено приятности. О сколько чудных пейзажей открывалось ее глазам. Сколько впечатлений и эмоций она испытала, пока двигаясь вдоль побережья, они направлялись во Францию. Природа оказалась щедра на теплые солнечные дни. Весна здесь совершенно отличалась от той, к которой она привыкла. Здесь все было в разы больше, пышнее, и это не переставало удивлять ее. Но не только земля Италии поразила ее, но и сами итальянцы. Речь их казалась слишком быстрой, жесты и мимика чересчур живыми и эмоциональными, но все вместе было столь очаровательно.
При остановке в Риме, она уговорила Чартинского задержаться в городе на пару дней. И хотя ей уже тяжело было много ходить пешком, она все же нашла в себе силы, чтобы осмотреть главную достопримечательность города - Колизей. Адам сопровождал ее в этой прогулке. Чартинскому уже доводилось бывать в Риме, но даже при его первом знакомстве с древним городом, он не испытал и сотой доли того восторга, коим светились глаза Софьи. Все, что он видел – это холодные каменные руины, для Софи же все было наполнено иным смыслом. Она видела возвышение и падение огромной империи, когорты храбрых римских легионеров, беспощадные и жестокие бои гладиаторов, патрициев и плебеев, заполнявших трибуны древнего амфитеатра. Стоило только прикрыть глаза, и можно было вообразить себе, шум огромной толпы, жаждущей кровавого зрелища.
- Aut vincere, aut mori,
(Победа или смерть), - усмехнулся Чартинский, наблюдая за ней.
- Именно так, - обернулась к нему Софья.
Адам нахмурился:
- Право я Вас не понял, София.
- Победа или смерть, - повторила Софи. – Все просто, Адам. Когда есть цель, следовать ей стоит до самого конца.
Софья заметила, как губы Чартинского сжались в тонкую ниточку. О, он прекрасно понял тот намек, что прозвучал в ее словах.
- Неужто Вам не приходит в голову, - зло и отрывисто заговорил он, - что любая Ваша попытка заранее обречена на провал?
- Отчего? – невозмутимо поинтересовалась Софи, опираясь на его руку и спускаясь по высоким ступеням к выходу.
- Да взять хотя бы и практическую сторону дела, - принялся пояснять Чартинский. – Во-первых Ваше положение не способствует длительным поездкам и мало того это может быть даже опасно для Вас.
- А во-вторых, - перебила его Софи, - Вы не собираетесь помогать мне. Потому, я не верю в Вашу любовь, Адам.
Чартинский остановился на одну ступеньку ниже ее и поднял голову глядя на нее снизу вверх:
- Я люблю Вас. Как еще мне доказать Вам это? Судьбе было угодно, чтобы мы встретились с Вами. Так почему же, черт возьми, Вы не хотите понять этого?
- Судьбе было угодно, - вздохнула Софья. – Нет, Адам. Это не судьба. Это несчастное для меня стечение обстоятельств, - покачала она головой. – Я не люблю Вас и никогда не смогу полюбить. Из-за Вас погиб мой брат, из-за Вас я не имею возможности знать, что происходит с моими близкими. Все это страшно огорчает меня.
Адам опустил ресницы, скрывая от нее выражение своих глаз. Уголок красиво очерченного рта дернулся в нервной улыбке:
- И все же я убежден, София, что мы с Вами еще будем счастливы. Время лечит любые раны, а я сделаю все, чтобы оградить Вас от любых невзгод и несчастий.
Становилось совершенно очевидно, что спор этот совершенно бесполезен. Чартинский обладал счастливой способностью видеть и слышать только то, что было ему удобно. Софья уже давно заметила эту черту его характера и потому знала, что любые ее доводы разобьются о его каменное упрямство и уверенность в собственной правоте.
Спустя две седмицы дормез прогрохотал колесами по булыжной мостовой Парижа без остановок, и вскоре въехал в его предместье Сен-Дени. Ворота небольшого поместья с легким скрипом отворились перед дорожным экипажем. Мягко зашуршал гравия подъездной аллеи под тяжелыми колесами дормеза.
- Добро пожаловать домой, ma chérie, - подал Софье руку Адам, помогая спуститься с высокой подножки.
Софи ступив на землю, огляделась. Дом и в самом деле был небольшой, в два этажа. Белые колоны украшали портик центрального входа, к которому вела широкая, но невысокая лестница. В центре двора, посреди изумрудно-зеленого травяного ковра возвышался небольшой фонтан, представляющий собой чуть позеленевшую от влаги фигуру мальчика с кувшином в руках. Тонкая прозрачная струйка воды, играя всеми цветами радуги в лучах яркого апрельского солнышка, стекала из горлышка кувшина в каменную чашу, под ногами статуи. Ухоженный парк вокруг являл собой чарующее зрелище: цвели каштаны, манили прохладой тенистые аллеи, хотелось снять туфли и босиком пройти по мягкой изумрудной траве.
Софья стянула перчатки и подставила ладонь под прохладную струю. Адам не сводил с нее напряженного взгляда. Будто ощутив спиной этот пристальный взгляд, она обернулась.
- Здесь очень красиво, - мягко улыбнулась она.
- Это теперь Ваш дом, София, и я рад, что он Вам нравится, - отозвался Чартинский.
Софья хотела было возразить ему, но не успела. Из распахнувшейся двери по ступеням сбежала девушка и, повиснув на шее у Чартинского, звонко расцеловала его в обе щеки. Незнакомка быстро заговорила по-польски.
Недоумение и удивление в лице Адама быстро сменилось радостью и он, улыбаясь, прервал поток ее красноречия, поднеся к губам изящные ручки:
- Фели, Бог мой, я думал Вы с маменькой в Варшаве.
- Варшава давно занята русскими, - грустно отозвалась девушка. – Маменька решила, что ежели ты где и объявишься, так это здесь и потому мы приехали сюда.
Взяв девушку под руку, Чартинский подвел ее к Софье,
- Фели, позволь представить тебе мою супругу Софью Михайловну. – София, моя сестра Фелисия.
Девушка на какое-то мгновение лишилась дара речи, но вспомнив о хороших манерах, присела в книксене и пробормотала приличествующие случаю слова приветствия, окинув цепким взглядом всю фигуру Софьи, укутанную плотным плащом.
Ухватив брата за рукав, Фелисия потянула его в сторону и довольно громким театральным шепотом заговорила:
- Адам, помилуй. Мы не знали, что и думать, последнее письмо от тебя было прошлым летом. Никаких вестей и вдруг…
Софья прикрыла глаза и отвернулось: «Все это меня не касается, - твердила она про себя. – Пусть Адам сам выпутывается из той лжи, что успел нагромоздить, едва ступив на порог своего дома».
- Я после все объясню, - вздохнул Чартинский. – Идемте, ma chérie, - обратился он к Софье, предлагая ей свою руку.
С приездом князя в доме поднялся переполох. Переменив платье, Чартинский поспешил к матери, оставив Софью на попечение сестры и прислуги. Фелисия не решилась расспрашивать новоиспеченную княгиню, а Софи вовсе не горела желанием ни подтвердить, ни опровергнуть ложь своего, так называемого, супруга. Сославшись на усталость, она попросила оставить ее в одиночестве. Она проспала почти полдня и только к вечеру, повинуясь просьбе Адама, вышла к ужину.
Княгиня Чартинская, мать Адама невестку свою встретила весьма насторожено. Софья не знала, что успел Адам рассказать матери о встрече с ней, о женитьбе, которой не было, и потому в разговоре с княгиней чувствовала себя неловко. Чартинский весьма ловко перевел разговор на другую тему, начав с того, что Софье очень понравился дом и парк вокруг него.
Княгиня Луиза с воодушевлением принялась рассказывать историю поместья, плавно перейдя к истории своего рода. Madame Чартинская в девичестве mademoiselle де Вержи, накануне ужасных событий, перевернувших всю жизнь французской аристократии, сочеталось браком с младшим князем Чартинским, а после вместе с молодым мужем отбыла в Варшаву, счастливо миновав все ужасы революции. Ее отец и старший брат погибли в кровавом угаре страшного бунта, поместье было конфисковано, мать Луизы с невероятным трудом добралась до Варшавы, где и скончалась на руках у дочери, не вынеся свалившегося на нее горя.
Позже, когда императором французов был провозглашен Наполеон, семье де Вержи, в лице княгини Чартинской вернули родовое поместье. Дом и парк были в ужасающем состоянии, и отцу Адама пришлось приложить немало усилий, чтобы восстановить поместье в его первозданном виде.
Луизе Чартинской в нынешнем году исполнилось сорок пять лет. Это была все еще красивая и ухоженная женщина, истинная француженка. Именно от нее Адам унаследовал свои черты: те же темные непроницаемые глаза, опушенные длинными ресницами, пухлые губы, темные вьющиеся волосы. Княгиня обладала веселым и добродушным нравом, любила и умела принимать гостей, но слишком много внимания уделяла собственной персоне и могла говорить часами о себе. В обществе madame Чартинскую любили и охотно прощали ей этот маленький недостаток.
Адам воспользовался своим знанием маленьких слабостей матери и избавил Софью от расспросов. Он уже успел поведать матери трогательную, придуманную им, историю любви и поспешной, под давлением обстоятельств, женитьбы и не хотел, чтобы Софья каким-нибудь неосторожным словом посеяла сомнения в умах его близких.
Софи историю рассказанную княгиней слушала, что называется, в пол уха, размышляя над обстоятельствами собственной жизни, приведшими к такому незавидному положению. «Всего одна лишь маленькая ложь повлекла за собой горы и горы новой лжи. И вот они нагромождаются друг на друга и за ними уже невозможно разглядеть истины, - вздохнула она, припомнив, как солгала Чартинскому о его отцовстве. – Но кто знает, чем бы обернулось для меня стремление к истине? Что было бы, коли Чартинский узнал, что вовсе не его дитя я ношу? И что будет, когда о том станет известно?»
По ее подсчетам дитя должно было появиться на свет самое большое через полтора месяца, и тогда станет совершенно очевидно, что Адам не может быть отцом ребенка. Этот момент страшил Софью более всего. С другой стороны, объявив ее своей женой, он вынужден будет признать младенца своим, но кто знает, каким образом он отплатит за подобный обман? Софья настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила тишины воцарившейся за столом.
- Ma chérie, - тихо обратился к ней Адам, - маменька спрашивали, как Вы себя чувствуете?
Софья, подняв голову и встретившись взглядом с черными глазами княгини, слабо улыбнулась:
- Je vous remercie, madame. Tout est bien.
(Благодарю, мадам. Все хорошо).
Княгиня Луиза снова заговорила. На этот раз молодая женщина внимательно прислушивалась к ее словам, поскольку говорила княгиня очень быстро и эмоционально, а Софи с трудом поспевала за ее мыслью.
- Адам рассказал мне, что Вы познакомились в доме его дядюшки, и что это была любовь с первого взгляда, - улыбнулась княгиня. – Не могу сказать, что я одобряю столь поспешный брак, но понимаю. Война это так страшно! Это чудо, что Вам удалось встретиться вновь и избежать всех опасностей по дороге в Париж.
- Воистину, иначе, чем чудом это не назовешь, - тихо заметила Софья, наградив Чартинского испепеляющим взглядом.
- Не могу поверить, что скоро стану бабушкой, - тихо рассмеялась madame Чартинская. – Я была немногим младше Вас, когда Адам появился на свет.
Софи ощутила, как кровь бросилась ей в лицо, окрашивая шею и щеки пунцовым румянцем.
- Маменька, Вы совсем смутили Софи, - с мягким укором, вставил в разговор Чартинский. - Ma chérie, не хотите ли совершить прогулку перед сном? – обратился он к Софье.
- С большим удовольствием, - поднимаясь из-за стола, ответила она.
Накинув на плечи плащ, и захватив перчатки, Софья столкнулась с Адамом перед дверью апартаментов, где ее разместили. Чартинский молча предложил ей свою руку и повел по узким коридорам к выходу. Спустившись с крыльца, они направились в сторону освещенной неярким светом фонарей аллеи.
- Я догадываюсь, что у Вас ко мне множество вопросов? – тихо начал Адам, когда они удалились от дома на почтительное расстояние.
Софья кивнула головой:
- Вы нагромоздили чудовищные горы лжи, сударь, - резко ответила она.
- Только от Вас, София, зависит, станет ли эта ложь правдой или нет, - подстраиваясь под ее неспешный тяжелый шаг, ответил Чартинский.
- Вы забыли. Я уже замужем! – повысила голос Софи.
- Вы так уверены в этом? – парировал Адам. – Однажды Вам уже довелось примерить траур по супругу, и он тогда тоже воевал.
Болезненно заныло в груди от того, что Чартинский сам того не ведая, высказал вслух ее самые потаенные страхи.
- Ваша сестра сказала, что русские уже в Варшаве. Думаю, вскоре они будут и в Париже, - помолчав некоторое время, добавила Софья.
- Отчего Вы так уверены, что так будет? – усмехнулся Адам. Да, в последнее время Bonaparte терпит поражение за поражением, и даже может статься так, что войска союзников все-таки войдут в Париж. Но отчего Вы думаете, что Раневский будет среди них?
- Всем сердцем надеюсь на то, - не сдержалась Софья.
Чартинский остановился и, обхватив руками ее располневшую талию, привлек к себе:
- Вы носите мое дитя, София. Даже, если Вы пожелаете оставить меня, Вам придется оставить и своего ребенка. Не думаю, что Раневский захочет воспитывать чужого ублюдка.
Софья, уперлась руками его в грудь и попыталась оттолкнуть. Более всего на свете ей хотелось сейчас признаться ему, что ее ребенок – ребенок Александра, но она испугалась. Слишком много было поставлено на карту. Думая о том, что вскоре станет отцом, Адам заботился о ней, но что будет, если он узнает правду? Вдруг он захочет избавиться от дитя. Отдаст ее ребенка в чужие руки, и она никогда более не увидит его.
Рука Чартинского, затянутая в тонкую лайковую перчатку скользнула по ее шее, длинные пальцы ласково поглаживали нежную кожу. Нащупав местечко, где билась тонкая жилка пульса, Адам усилил нажим. В глазах у Софьи потемнело, губы ее раскрылись, когда она попыталась вдохнуть поглубже, но Чартинский, склонившись к ней, запечатал ее рот поцелуем.
- Я скорее убью тебя, чем отпущу, - прошептал он, оторвавшись от ее губ.
Адам отпустил ее. Софья с трудом восстановила дыхание и дошла до парковой скамьи, опустившись на мраморное сидение совершенно без сил. Сердце молотом стучало в груди, кровь ухала в висках, голова кружилась. Чартинский присел подле нее и обнял напряженные плечи.
- У меня глаза красной пеленой застилает, стоит мне подумать о том, чтобы расстаться с тобой, - тихо заговорил он. – Ни одна женщина никогда не вызывала во мне подобных чувств, ни одну я не желал так как тебя, даже сейчас.
Софи сжалась под его рукой. Только теперь ей стало понятно, насколько Чартинский умел держать себя в руках. За все время, что они провели вместе, он сорвался лишь один раз в Марьяшино и вот теперь. О, он отнюдь не был совершенно безобидным, каким она привыкла считать его. Горячие слезы побежали по лицу.
- Ну, полно, - прошептал ей на ухо Адам. – Полно, София.
- Оставьте меня. Бога ради, Адам! – подняла она голову, взглянув ему в лицо.
Неуклюже поднявшись со скамьи, Софья зашагала в сторону дома. Она слышала шаги Чартинского за своей спиной, кожей ощущая его пристальный взгляд, упиравшийся в ее затылок.
После того вечера, Софи более не начинала разговоров о своем будущем. Время медленно тянулось в тихом предместье Парижа. Вести из столицы Франции были то радостными, то печальными. В гости к княгине Чартинской часто приезжала ее приятельница madame Дюбуа. Именно она привозила все новости из Парижа. С ее слов Bonoparte удалось одержать несколько побед под Дрезденом, и союзные армии России и Пруссии вынуждены были отступить. Заключено было временное перемирие, во время которого император надеялся пополнить ряды своей стремительно редеющей армии. У русских стояли те же задачи, но выполнить их было несоизмеримо тяжелее, поскольку они уже довольно далеко удалились от границ России.
С каждым днем Софье все тяжелее становилось передвигаться. По ее подсчетам, срок, когда младенец должен был появиться на свет вышел три седмицы тому назад, но ничего не произошло. Все сильнее и сильнее ныла спина, ноги отекли, огромный живот мешал спать по ночам. Единственным развлечением стала библиотека, правда спускаться со второго этажа было довольно тяжело.
Окончив читать очередную книгу, Софья, крепко держась за перила, стала спускаться по лестнице. Она уже почти достигла последней ступени, когда звук открывшейся входной двери отвлек ее внимание. Нога скользнула мимо ступени и она тяжело повалилась на бок. Острая боль пронзила живот и поясницу. Фелисия, вошедшая в дом после прогулки верхом, бросилась помогать ей, но ее усилий было явно не достаточно. Стиснув зубы, чтобы не завыть в голос, Софи поднялась на ноги при помощи сестры Адама и экономки, прибежавший на зов девушки.
- Нет-нет, не в спальню, - с ужасом глядя на залитое кровью светлое шелковое платье, пробормотала экономка. – В гостиную будет ближе. Mademoiselle, скажите Вашему брату, что надобно ехать за повитухой, как можно скорее.
Пожилая женщина устроила Софью на низком диванчике и едва ли не бегом бросилась к будуару княгини рассказать о случившемся. «Боже! Да за что же мука такая?» – стараясь сдержать рвущиеся из груди стоны, закусила до крови губу Софья. Перед глазами все плыло, она с трудом различила взволнованное лицо княгини Луизы, которая о чем-то спрашивала ее, но она совершенно не в силах была ее понять, поскольку французский совершенно вылетел у нее из головы. Адам бледный словно привидение, стащив на бегу перчатки и бросив их на пол, опустился на колени подле дивана, поймал ее руку, прижался к ней губами.
- Monsieur, allez-vous-en. Vous êtes ici pas totalement l'espace.
(Сударь, ступайте. Вам здесь совершенно не место), - услышала она чужой властный голос.
Дородная женщина лет тридцати пяти, склонилась над ней, потом что-то быстро сказала княгине Луизе. Забегала прислуга. Принесли перину и постелили прямо на пол. Горничная принесла ведро теплой воды и стопку чистых полотенец. Убрав волосы под чепец, и закатав рукава, повитуха вымыла руки, после чего велела перенести роженицу на пол, поскольку узкий диванчик был совершенно неудобен.
Софья не знала, сколько времени длились ее мучения, ей казалось, что не было им конца. Стемнело, в комнате зажгли множество свечей. Повитуха то и дело ощупывала ее живот и недовольно хмурилась. Она что-то говорила ей, но Софи ее не слушала. Она уже охрипла от криков, боль сводила с ума.
Взяв ее за подбородок, француженка уставилась ей в глаза:
- Écoutez-moi, madame. Ou serez-Vous m'aider, ou vous périrez tous les deux et de Vous et de votre enfant.
(Слушайте меня, мадам. Или Вы будете мне помогать, или погибнете оба и Вы и ребенок), - сердито проговорила она.
Софья кивнула головой.
- Pousser, madame.
(Тужьтесь, мадам), - услышала она.
Софья напрягла последние силы.
- Bien, madame. Bon.
(Хорошо, мадам. Хорошо), - заговорила повитуха.
После чудовищного напряжения, когда казалось, что каждая мышца в усталом измученном теле дрожит крупной дрожью, Софи испытала невероятное облегчение. Комнату огласил громкий детский крик.
– Garçon
(Мальчик), - улыбнулась повитуха, принимая дитя.
Софья устало откинулась на подушку, горничная княгини принялась вытирать испарину с ее лица. Но боль вернулась вновь. Вцепившись в руку ничем неповинной девушки, Софи закричала. Повитуха, оставив дитя, вновь вернулась к ней.
- Je pensais. Pousser, madame.
(Я так и думала. Тужьтесь мадам), - пробормотала она.
«Боже! Что же это?» - стараясь не поддаться темному омуту, куда стремилось соскользнуть ее сознание, думала Софи.
- Un autre garçon. Votre conjoint est - veinard.
(Еще один мальчик. Ваш супруг – счастливец).
Софья закрыла глаза, звуки сделались глуше, словно бы она слышала их через подушку или перину. Голова ее сделалась легкой, все вокруг кружилось и плыло в какой-то белесой дымке.
***
...