Москвичка:
16.09.09 07:57
» Глава 8
Перевод -
Обломова, бета -
Москвичка
Глава 8
Временами, думал Киллоран, он почти тосковал по своей человечности. Молчаливый, он сидел прямо за Эммой в ложе, наблюдая, но на этот раз не скучая. Публика развлекала его, бросая украдкой взгляды на Эмму, которая вряд ли что-нибудь подозревала, захваченная зрелищем на сцене и ни в малейшей степени не интересующаяся спектаклем в зале.
Бриллианты вокруг её шеи сверкали в свете люстр, и он не сомневался, что половина присутствующих здесь матрон имеет представление о стоимости этих драгоценностей. Не говоря уже о джентльменах и их содержанках. Бриллиантами такого размера и чистоты он сделал заявление. И возмущение ещё не улеглось.
Как горько сообщил ему Натаниэль, слухи об их предполагаемых отношениях распространились во всём обществе ещё до её первого выхода в свет. Киллоран приветствовал эту новость с мягкой улыбкой. Если дела пойдут такими темпами, то можно предвкушать очень удовлетворительную весну, наполненную местью и восхитительной, сводящей с ума страстью.
Он мельком взглянул на свою протеже, которая сидела спереди от него, совершенно не осознавая его присутствия, полностью сосредоточившись на довольно посредственной игре Орфея и Эвридики на сцене.
Она прямо-таки трепетала от удовольствия. Киллоран сидел под углом к ней, поэтому мог наблюдать: он видел восхищение в её глазах, румянец на щеках, мечтательное, ошеломлённое лицо, пока музыка плыла вокруг неё. Под бриллиантами её сливочная грудь вздымалась и опадала, а рыжие волосы окутывали плечи, словно шаль. Её пышные распущенные волосы были приманкой и вызовом приличному обществу. Именно так, как он и хотел.
Её губы были раскрыты от удивления, и он сам с изумлением обнаружил желание узнать, каковы на вкус те губы.
Смешно конечно. Он не любил целовать и не любил, когда его целовали. Одно дело секс: это сродни унятию зуда, взаимное удовольствие, испытываемое двумя опытными и расположенными друг к другу партнёрами. Поцелуй же – совершенно другое. Это близость, а в его жизни нет места близости.
И всё же ему хотелось поцеловать её.
Наверное, из-за слёз. Она смотрела на него с гневом и яростью, и с отчаянием, однако, в её теплых карих глазах никогда не появлялись слёзы. Она оставалась храброй и непокорной, с чем бы ни сталкивалась.
Она плакала сегодня вечером, когда Орфей пел о своей умершей Эвридике. Тенор был посредственным – неуверенное исполнение, нервирующая привычка делать паузы для глубоких, болезненных вдохов. Эмма не замечала. Она слушала музыку – и она плакала.
Он не хотел вспоминать время, когда сам был таким же невинным. Таким же впечатлительным. Это воскрешало в памяти боль и вину столь сильные, что они угрожали сокрушить его. Он хотел сделать что-нибудь – что-нибудь! – чтобы прогнать эти чувства.
Всё это из-за Эммы. Она заставляла его вспоминать. Болезненные воспоминания – запах сырой земли, тёплая неопрятность лошадиной фермы, где он рос под присмотром непрактичных заботливых родителей. Было время, так давно, что это казалось сном, когда он был счастлив и любил.
Но потом всё изменилось. И некого было винить, кроме себя самого.
Единственной его защитой было вырвать с корнем всё. Все чувства, всю порядочность. Он похоронил родителей и покинул Ирландию, чтобы никогда туда не возвращаться. В течение последних десяти лет он едва ли даже думал об этом.
Но с Эммой воспоминания возвращались. Воспоминания и боль. А он покончил с ними. Покончил с огнём страсти, благородными побуждениями, идеализмом, который в действительности был ужасной западнёй для доверчивых. Он не мог не видеть, что Эмма вся лучилась этим, и ему хотелось схватить её за хрупкие белые плечи и встряхнуть, чтобы у неё появилось хоть немного здравого смысла. Ему хотелось завладеть её ртом и узнать, может ли он испить часть той невинности. Один последний глоток.
Он не двинулся. Он расположился так, чтобы, хотя он оставался в тени, не возникало никаких сомнений – он здесь и видит всё.
Он подождал, пока не начнётся самая утомительная часть оперы, когда какое-то время большинство глаз будет направлено на верхнюю ложу, а не на сцену. Затем наклонился вперёд, умышленно положив руку на её обнажённое плечо и распластав пальцы по прохладной коже, приблизил свой рот к её щеке.
Она подскочила, но он удержал её в неподвижности жестом, со стороны выглядевшим как ласка.
– А сейчас мы уходим, – пробормотал он у её виска.
Она глядела прямо перед собой, но он чувствовал дрожь, которая пробегала по её телу.
– Но ещё не конец.
– У нас ещё одно дело.
– Но...
– Идёмте. – Он слегка сжал свои пальцы, недостаточно сильно, чтобы причинить ей боль, но ровно настолько, чтобы добиться её согласия. Она покорно поднялась, и, не сбрасывая его руки, последовала за ним в тёмную нишу ложи. К тому времени он был готов позволить ей освободиться.
– Где Натаниэль? – прошептала она. Смешная уступка, когда остальная часть присутствующих говорила достаточно громко, чтобы заглушить практически всю музыку со сцены.
– Он не любит оперу, – Киллоран накинул ей на плечи чёрный бархатный плащ, заодно прикрыв и её волосы. Теперь, когда они остались наедине, дотрагиваться до неё не было никакой надобности. Он подавил импульс убрать волосы с её лица. – Он встретит нас у Дарнли. Мы только-только начали знакомить Вас с обществом.
– Не поздновато ли для приёма? – спросила Эмма.
Он протянул руку, и она взяла её, однако было заметно, что ей не хотелось прикасаться к нему.
– Вечер, любовь моя, ещё только начинается. Мы поедем на бал к Дарнли и проведем там около получаса, в зависимости от того как пойдут дела. Вы не должны танцевать, – добавил он.
– Я не умею.
Он остановился у двери в ложу, удивлённый жалобным тоном её голоса.
– Все это умеют.
– Но не я.
– Где Вы росли, милая Эмма? В женском монастыре?
Она взглянула на него. Слёзы исчезли, вместо них в глазах засверкала враждебность.
– В работном доме, – решительно ответила она.
– Конечно, – сказал он весело. – Пойдемте, дорогая. Настало время выяснить, кого ещё мы сможем шокировать.
***
Эмма не знала, что заставляло её чувствовать себя настолько заметной: распущенные волосы или немалая часть груди, которая прежде никогда не демонстрировалась миру. Оковы тяжёлых бриллиантов на шее, или рука Киллорана, казавшаяся кандалами на её тонком запястье.
Что бы ни было причиной, взгляды следовали за нею, в то время как Киллоран вёл её сквозь лабиринт людей. Он иногда останавливался, чтобы вполголоса обменяться одной или двумя колкостями, но её никогда не представлял.
Если бы она была способна слиться с фоном, то это прекрасно устроило бы Эмму. Но его собственнические руки не отпускали её далеко, и не было никакого способа заставить огромное сборище людей не обращать на неё внимания.
На несколько коротких мгновений она растерялась от обилия цвета, света и музыки. Она украдкой посмотрела на танцующих, посмотрела на Киллорана. Пока Киллоран с обманчивой заботой усаживал её на диване, она, главным образом, держала глаза опущенными, а рот закрытым. Он сел рядом с ней, и хотя, наконец-то, отпустил её руку, его длинное мускулистое бедро оказалось слишком близко от её пышных юбок.
Между ними были слои и слои одежды: кринолин и фижмы, нижние юбки и корсет. Однако Эмма чувствовала его рядом, будто кожа к коже, и, прикусив губу от неловкости, она исподтишка бросила взгляд на его невозмутимый улыбающийся профиль. Хотя она была ужасно напряжена, он, казалось, забыл о её присутствии. Если не считать того, что она уже знала – Киллоран никогда ничего не забывал.
– Это обещает быть интересным, – внезапно пробормотал он, и его тёмно-зелёные глаза сосредоточились на странной фигуре, двигающейся в их направлении.
Ни одна женщина не заговорила с Киллораном с тех пор, как он прибыл. Действительно, леди обходили его стороной, если не вниманием, практически рывком убирая юбки с его пути. Джентльмены, особенно имеющие наиболее беспутный вид, были единственными, кто разговаривал с ним, но они казались бесцветными по сравнению с денди, одетым в красновато-коричневое, который пьяной походкой семенил к ним.
Его атласная, украшенная драгоценными камнями, одежда была до нелепого пышной. Даже с её ограниченным опытом Эмма хорошо это понимала, и на мгновение ей стало весело. Пока он не подошёл достаточно близко, чтобы она смогла заметить неподдельную злобу в этих пьяных голубых глазках. В конечном счете, он оказался вовсе не смешной фигурой. В нём было что-то странное, нервирующее.
– Кто эта девушка, Киллоран?
Очевидно, денди в красновато-коричневом был гораздо более безрассуден, чем остальные гости, или же намного больше выпил. Киллоран лениво взглянул на него, и вновь схватил Эмму за руку. Так как её руки покоились на коленях, это означало, что его рука оказалась на её бедре. Когда она попыталась осторожно вырваться, он сжал пальцы, и она поняла – всё бесполезно.
– Дарнли, – приветствовал его Киллоран источавшим едва заметный яд голосом. – Рад видеть Вас в добром здравии.
– Спасибо, не надо, – ответил Дарнли, и в его голосе яда было гораздо больше. – Все говорят, что она Ваша любовница, но я не могу поверить, что даже такой подлец, как Вы, посмел бы привести свою шлюху на званый вечер моей матери.
– Вы меня недооцениваете. Есть очень мало вещей, которые я не посмел бы, – лениво проговорил Киллоран. – И если Вы ещё раз назовете мою сестру шлюхой, то узнаете точно, насколько далеко я готов зайти.
– Вы будете защищать её честь? – с насмешливым изумлением спросил Дарнли. – А я и не знал, что Вам известно это слово. И она Вам не сестра.
Киллоран выпустил её руку, и Эмма издала вздох облегчения. Который застрял в её горле, когда его рука демонстративно скользнула вниз по её покрытому шёлком бедру.
– Едва ли Вы можете знать обо всех выходках моей семьи, Дарнли, – сказал он. – Эмма, могу я представить Вам моего дражайшего друга и собутыльника, Джаспера Дарнли? И, Дарнли, это – моя... дальняя родственница. Мисс Эмма Браун.
Если Дарнли – дражайший друг и собутыльник, то Эмме очень не хотелось думать, какие у Киллорана враги. Их взаимная враждебность была настолько сильной, что Эмма почувствовала легкое головокружение, когда это пламя, вспыхнув, коснулось её своими огненными языками. Хотя, конечно, это могло быть вызвано длинными, унизанными кольцами пальцами, не спеша поглаживающими её бедро.
Эмма подняла взгляд. Бесчисленное множество пар глаз – почти все в огромном бальном зале, – наблюдали за ними в свете свечей, не упуская ни одной отвратительной детали: тщательно скрываемая этими двумя мужчинами ненависть, её вызывающе распущенные волосы, нарочито медленно ласкающая её бедро рука.
Она резко встала, так внезапно, что Киллоран не смог её остановить.
– Я плохо себя чувствую, – заявила она в отчаянии.
Взгляд зелёных глаз Киллорана не сулил ей ничего хорошего.
– Трусиха, – пробормотал он, поднимаясь с обычной своей грацией. – Я отвезу Вас домой, моя дорогая. Всё, что нужно, мы уже сделали. Доброй ночи, Дарнли. Я почти не сомневаюсь, что мы довольно скоро с Вами увидимся.
– Вообще в этом не сомневайтесь, Киллоран, – пьяным ледяным голосом произнес денди в красновато-коричневом.
И пока они пробирались к выходу из зала, женщины вновь сторонились их, поспешно освобождая им дорогу, а джентльмены снова строили глазки занятым сплетнями леди.
– А что Вам нужно было сделать? – спросила Эмма и посмотрела на него, не желая наталкиваться на чей-либо взгляд.
– Позволить Дарнли хорошенько Вас разглядеть.
– Почему?
– Потому что Дарнли любит рыжих. Буквально жаждет их.
– Но Вам не нравится Дарнли.
– Вы очень проницательны, моя лапочка. Большинство, кажется, этого не понимает. Они полагают, будто я чувствую к нему такое же презрение, что и ко всем остальным. Они забыли старую сплетню и думают, я тоже. Но они ошибаются. Для милорда Дарнли я приберёг особый уровень неприязни. – Он поглядел на неё. – Это скрашивает мои серые будни.
К тому времени они остались в приёмной одни.
– Я всё ещё не понимаю, почему Вы привезли меня сюда, – продолжала она упрямо.
– О, по множеству причин, – ответил он беззаботно. – Посмотреть, что свет думает обо мне. Навещающем свою незаконнорождённую сестру под самыми их носами. У них и так достаточно трудное положение – иметь дело с безнравственным ирландским пэром. То, что я навязываю обществу ублюдка, только ухудшает ситуацию. Особенно, когда я проявляю несколько больше положенной нежности к собственной сестре, – он сделал паузу. – И затем, конечно, Дарнли. Я получаю удовольствие, видя, как он корчится.
– Почему он должен корчиться?
– Потому что он Вас хочет, дорогая моя. Вы не видели его, когда вошли, но я видел. Он был не силах оторвать от Вас глаз, и весь кларет в мире не смог бы его отвлечь. Он жаждет Вас и не может перенести мысль, что Вы делите постель со мной, а не с ним.
– Я не делю с Вами постель, – сказала она, едва справляясь с яростью.
– Но Дарнли этого не знает. И не поверит, даже если Вы поклянётесь, что это правда. Все это только увеличивает моё удовольствие от ситуации, – закончил он учтиво.
– А Ваша репутация? Разве Вам не навредит, что люди будут думать, будто Вы лелеете порочные чувства к собственной сестре?
– Вы не осознаете величину репутации, которой я уже обладаю. Подобный слух только усугубит её.
Она молча уставилась на него.
– У Вас вообще нет души? – наконец спросила она.
На мгновение насмешливое выражение покинуло его лицо, и он замер – холодный, мрачный, пустой.
– Нет, – ответил он.
– Киллоран! – обеспокоенного вида джентльмен торопливо вышел из бального зала и схватил Киллорана за чёрный атласный рукав. – Вы должны выручить меня, старый друг. Я в отчаянном положении.
– Что на этот раз, Сандерсон? – устало спросил Киллоран, аккуратно освобождая свою руку от вцепившихся в неё пальцев мужчины.
Сандерсон бросил смущенный взгляд на застывшую в ожидании фигуру Эммы.
– Можем мы на минутку уединиться, старина?
Киллоран вздохнул.
– Ждите здесь, Эмма, – приказал он, поворачиваясь к ней спиной и следуя за мужчиной.
***
Эмма наблюдала, как он уходит, весьма искренне задаваясь вопросом, ненавидит ли она его. С одной стороны, он был циничным, саркастическим манипулятором, который использовал её для своих собственных загадочных целей. С другой – он спас её два, нет, три раза, если считать неудавшуюся попытку убежать в метель. И он даже не попытался уложить её в постель. Конечно же, ей следует быть благодарной.
И она была бы благодарна, если бы ему хоть раз удалось выразить только лишь намёк на доброту. Если бы он не заставлял её чувствовать себя узницей, хотя она знала, что может уйти в любое время, когда пожелает. Если бы только у неё было место, куда пойти.
И если бы он не был так греховно, опасно красив.
Она не привыкла к красивым мужчинам. Если бы она обладала хоть каким-нибудь здравым смыслом, то увлеклась бы Натаниэлем с его широкими плечами, возвышенными манерами, обаянием и искренностью.
Но, очевидно, здравого смысла у неё не было. Она была очарована Киллораном, одержима им, самой его опасностью. Её, гордившуюся своей спокойной уравновешенностью, привлекал тот, кто мог причинить ей наибольшее зло. И сколько бы ни произносила она в уме пламенных речей, ничто не могло повлиять на её неожиданное упрямство.
Она вскинула голову, непривычную к тяжёлому покрывалу волос, которое окутывало её плечи. Стоя совершенно одна в прихожей, она чувствовала себя замёрзшей и беззащитной. Какие-то люди выглядывали, чтобы посмотреть на неё, но быстро отводили глаза, как будто она была заразной. Это не должно было задевать её, и всё же задевало.
Она отошла от дверей к высокому окну со свинцовым переплётом, которое выходило на улицу. Бальный зал Дарнли находился на втором этаже их городского дома, и из него открывался приличный вид на Кенсигтон-парк. Там ещё не совсем исчез снег, хотя на грязных улицах он давно превратился в чёрную слякоть. Если сбежать сейчас, удастся ли найти место, где можно будет спрятаться? На шее у неё целое состояние – конечно, этого будет достаточно, чтобы обеспечить ей безопасную жизнь вдалеке от Лондона.
Беда в том, что она не хотела убегать. Только не теперь. Не теперь, когда она узнала, чего действительно хотел от неё Киллоран. Не теперь, когда она поняла его. Он был, словно головоломка, которая завораживала её, одновременно притягивая и отталкивая. Если она убежит сейчас, то мысли о нём будут преследовать её всю оставшуюся жизнь.
Почувствовав взгляд на своих голых плечах, она вздрогнула, но не обернулась. По-видимому, это был Киллоран, и ей не стоило опасаться ничего нового. Но под ложечкой похолодело от тревожного ощущения, и она медленно повернула голову.
За ней наблюдал пьяный денди в красновато-коричневом. На мгновение Эмма удивилась, почему прежде сочла его смешным. Излишняя роскошь одежды выдавала в нём полнейшего фата, но в его маленьких голубых глазках или в изгибе толстых губ не было ничего фатовского.
– Думаю, это западня, – пробормотал он, приближаясь к ней.
– Прошу прощения?
– Он точно не оставил бы Вас одну вот так. Не тогда, когда нарочно привёл сюда, чтобы до моего носа донёсся запах суки в течке. Он слишком хорошо меня знает, будь он проклят.
– Что?
– С другой стороны, он не тот человек, чтобы торопить события. Где Ваш брат?
– Он мне не брат, – тотчас возразила она.
Дарнли пожал плечами, подходя ближе.
– Я сомневался, что он Вам брат, но для меня это не имеет значения. Если бы он был им, то это только добавило бы игре пикантности.
– Какой игре?
Дарнли подошел к ней. От него пахло вином и дорогими, тяжёлыми духами.
– Невинна, как младенец, да? – невнятно пробормотал он. – Знаете, а ведь он привел Вас сюда для меня.
Эмма уставилась на него, желая, чтобы её лицо стало совершенно невыразительным. Насколько она знала, Дарнли мог говорить правду. Причины поступков Киллорана были в высшей степени загадочны, но он уже признал, что ему интересно, как среагирует на неё Дарнли.
– Извините, – сказала она, пытаясь проскользнуть мимо него.
Для пьяного он оказался очень быстрым и злобным. Толкнув, он схватил её, и, мгновение спустя, швырнул в темноту. Когда он придавил её к стене, она услышала, как хлопнула дверь. Его влажный рот прижался к её шее, руки мяли её грудь, и она почувствовала острую боль, когда он дёрнул колье. Она безотчетно, слепо сопротивлялась ему, но это был не безусый мальчишка или сошедший с ума от похоти старик. Она боролась с ним – царапала, хватала, пинала, но он был слишком силён.
Бриллиантовое ожерелье порвалось, ободрав ей кожу, и краем сознания она уловила скрежет, когда оно упало на пол. Но Дарнли не интересовали драгоценности. Он дёргал её за волосы, стонал, его тело всё вжималось в неё, вжималось, а Эмма ничего не могла сделать, чтобы остановить его.
Внезапно темноту пронзил свет, ослепив её. Секундой позже её избавили от тяжелого тела, и она, задыхающаяся, паникующая, прислонилась к стене, чувствуя себя загнанным в угол животным.
Ошеломлённый, Дарнли лежал мятой кучей на полу, уставившись на своего заклятого врага. Киллоран небрежным, изящным жестом расправил кружево на своих рукавах, мельком взглянув на мужчину.
– Дарнли, Вам повезло, что я появился, – сказал он ровным голосом. – У Эммы неуравновешенный характер, и ей не нравится, когда её лапают. Очень возможно, что я спас Вам жизнь.
Дарнли попытался сесть, но потерпел неудачу.
– Это была западня, – произнес он окровавленным ртом. – Так я и знал.
– Тогда почему, дорогой приятель, Вы в неё угодили? – мягко спросил Киллоран. – Вы, который только что встал с одра болезни?
Он переступил через поверженное тело, шагнув к Эмме. Она бросила на него свирепый взгляд, всё ещё силясь отдышаться в сумрачной комнате.
– Хорошо сделано, моя дорогая.
Если бы у неё было оружие, она без колебаний убила бы его. Как бы то ни было, она могла только смотреть на него с ненавистью, понимая, что в темноте он не может видеть выражение её глаз.
Она встала на колени и подобрала упавшее ожерелье. Она понятия не имела, все ли камни на месте, но не собиралась ничего проверять. Ей хотелось убежать как от мужчины, лежащего на полу и уставившегося на неё с равной степенью ненависти и вожделения, так и от мужчины рядом с ней, который, несомненно, чувствовал спокойное удовлетворение, оттого что она станцевала под его дудку.
Она попыталась проскользнуть мимо него, но он взял её под руку, и все усилия вырваться оказались напрасными. Он остановился в дверном проеме, оглянувшись на Дарнли.
– Вы не сможете заполучить её, Дарнли, – сказал он вежливейшим голосом. – И если ещё раз до неё дотронетесь, я убью Вас.
***
Закутанная в плащ и с крепко зажатым в руке ожерельем, Эмма ждала, пока они не окажутся в экипаже. Откинувшись назад, Киллоран, по-видимому, приготовился игнорировать её, и еле сдерживаемый гнев Эммы вырвался наружу.
– Так этого Вы хотите, да? – воскликнула она. – Убить его?
Он взглянул на неё. В мрачных тенях каретного фонаря он выглядел равнодушным и отстранённым, но, с другой стороны, он казался таким и при ярком свете дня.
– Безусловно, – протянул он.
– Тогда почему Вы просто не сделаете это? Зачем втягиваете в это меня?
– Потому что обыкновенная смерть была бы скучной. Дарнли, в конце концов, пэр Англии. Он заслуживает более эффектной кончины. Я хочу продлить её, сделать из неё нечто изысканное. Я хочу, чтобы он умер, понимая, что его убили собственная похоть и неуправляемое желание.
– Так здесь я буду полезна?
– Как я уже говорил, он питает слабость к женщинам с рыжими волосами.
– А Вы?
– О, у меня вообще нет слабых мест в том, что касается женщин.
– Почему Вы хотите убить его?
– По множеству причин, – мягко сказал он, прищуренными глазами наблюдая за ней в темноте. – У нас давнишняя вражда. Полагаю, это началось с разногласий по поводу моих ухаживаний за его сестрой. Он не испытывал симпатии к нищему ирландскому пэру, добивавшемуся руки Мод Дарнли. Он более чем ясно дал это понять. В свою очередь, я выражал равнодушие к его одобрению. Дальше становилось всё хуже и хуже.
– Когда это было?
– О, почти десять лет назад. Я ждал подходящего момента. За прошедшие годы у нас бывали мелкие схватки, включая одну, случившуюся лишь несколько коротких месяцев назад, ту, что оставила Дарнли прикованным к постели на восхитительно долгий срок. Я, вероятно, позволил бы ему помучиться ещё год или около того, но Вы так неожиданно свалились прямо мне в руки. Идеальный инструмент.
– Как лестно, – прокомментировала она.
Он рассмеялся.
– Я почти поддался искушению запереть вас двоих в комнате и посмотреть, кто выйдет победителем. Боюсь, что Дарнли – это слишком даже для такой мегеры, как Вы. Но Вы справитесь. Он не сможет держаться от Вас подальше. Тот факт, что он считает Вас моей сестрой, только делает всё более интригующим.
– А что случилось с его сестрой?
– О, она умерла, – сказал он лишённым всякого чувства голосом. – По слухам, она умерла в родах, но поскольку она всё же не вышла замуж за богатого британского пэра, с которым обручилась, никто не допускал, что это правда. Может быть, она покончила с собой.
– Вы любили её?
Лицо у Киллорана стало жалостливым.
– Поверьте мне, дитя, я никогда не тратил своего времени на столь сентиментальное чувство. Я хотел Мод Дарнли. Хотел из-за её безупречного английского происхождения и прекрасного белого тела. Хотел из-за её страстной натуры и огненных волос. Но я не любил её.
– Это Вашего ребёнка она носила, когда умерла? – Эмма и в самом деле не могла поверить, что у неё хватило безрассудства задать ему подобный вопрос. Долгая ночь была полна потрясений, шея Эммы кровоточила в том месте, где Дарнли сорвал с неё ожерелье. Она замерзла, сердилась и, непонятно почему, готова была расплакаться. Она хотела, чтобы кто-нибудь обнял её и успокоил. И ещё, как ни странно, она хотела обнять Киллорана и прижать к груди его голову.
– Поистине, Ваша дерзость удивительна, – сказал он. – Это одна из многих вещей, которые я нахожу в Вас неотразимыми.
– Слава Богу, что Вы не находите неотразимой меня саму, – вполголоса произнесла она.
Он наклонился и поймал её руку. В этой руке, в кулаке было сломанное ожерелье, и он без усилий разжал её пальцы, не отрывая взгляда от драгоценностей.
– Вам не понравились бриллианты? – спросил он, и она никак не могла понять, что за эмоции звучали в его голосе.
– Оно сломалось, – она уронила ожерелье в его ладонь и отпрянула в уютное нутро экипажа.
– Вряд ли, дорогая моя. Я не покупаю своим женщинам дрянных драгоценностей.
– Я не Ваша женщина...
– Не имеет значения, – сказал он, откидываясь назад и позволяя ей спастись. – Мы просто починим его. Не надо, чтобы Дарнли думал, будто я не ценю Вас по достоинству.
– Я не буду участвовать в Вашей игре.
– У Вас небольшой выбор, Эмма, – в его голосе внезапно зазвучала сталь. – Вы можете жить обеспеченной и комфортной жизнью, и от Вас не будет требоваться ничего, кроме сотрудничества, или оказаться на улице, и Ваша смерть станет вопросом считанных недель, возможно даже часов.
– Что, если я выбираю улицы?
– Сомневаюсь, что позволю Вам уйти.
– Вы сказали, что у меня есть выбор.
– Я лгал.
Она уставилась на него, онемевшая и разъярённая. Экипаж остановился, и кучер уже открывал дверь. Снова начался снег, и стало очень холодно.
– Почему Вы должны убить его?
– Мне нет нужды Вам что-либо объяснять, дитя.
– Почему Вы хотите убить его? – Впившись взглядом в Киллорана в темноте, упорствовала она, игнорируя руку кучера в белой перчатке.
Киллоран с подчеркнутой усталостью вздохнул.
– Потому что Мод носила не моего ребёнка, когда умерла, – вкрадчиво произнес он.
– Тогда чьего же?
– Своего брата, – сказал Киллоран. И, проскользнув мимо неё, он выбрался из экипажа, а Эмма осталась одна – ей было дурно от шока.
***
Когда той ночью Киллоран забрёл в библиотеку, то чуть было не повернул обратно. Натаниэль ждал его с осуждающим выражением на красивом лице.
– Вы не можете сделать этого, Киллоран, – объявил он.
– Не смешите меня, Натаниэль. Я могу делать все, что мне нравится. Из-за чего шум на этот раз?
– Вы не можете надувать общество, представляя Эмму Вашей сестрой. Вы не можете брать её в такое место, как у Дарнли, и ласкать её как какой-то кровосмесительный...
– Все я да я, – проворчал Киллоран. – Слухи и в самом деле распространяются быстро. А Вас ведь там даже не было. Очень обнадеживает. И поскольку Вы, очевидно, подкарауливали в засаде, чтобы высказаться напрямик, то обязаны просветить меня.
– Вы не можете продолжать этот отвратительный фарс.
– А почему бы и нет?
Простой вопрос на мгновение остановил Натаниэля, и Киллоран вернулся к созерцанию своего бокала с коньяком. Он слишком много пьёт.
Мать предостерегала его от этого зла, но она умерла, также как и отец, и не осталось почти ничего, что делало бы жизнь терпимой. Огромные количества бренди были одной из тех немногих вещей, которые ещё не приелись. Но даже это теряло свой эффект.
– Потому что так... так не делается.
– Вы настолько самонадеянны, чтобы читать мне лекции о жизни общества, милый мальчик? – с подчеркнутой медлительностью произнёс Киллоран. – Вы так много узнали за прошедшие недели?
– Чёрт побери, Вы не можете просто объявить эту загадочную молодую особу своей сестрой. Вы понятия не имеете, кто она на самом деле, откуда она.
– Натаниэль, я могу делать всё, что мне нравится, – устало повторил его хозяин. – Я думал, что Вы увлечены моей юной гостьей.
– Слишком увлечён, чтобы смотреть, как она становится жертвой Ваших игр.
– Вы все – жертвы моих игр, – ответил Киллоран. – Что касается общества, то оно похоже на огромного жадного монстра, питающегося сплетнями. Появление Эммы просто обеспечило больше корма его жадному аппетиту.
– Отпустите её, Киллоран.
Киллоран одарил его обманчиво приятной улыбкой, рассчитанной на то, чтобы вселять ужас в невинные сердца. Как обычно, это сработало – Натаниэль побледнел.
– Я не собираюсь никуда её отпускать. Могу я Вам напомнить, Натаниэль, что Вы здесь гость? Раньше я не возражал, чтобы Вы проводили время с Эммой, но теперь этому конец. Можете бросить к ногам леди Барбары всё, что хотите, но держите Ваши руки и Ваши благородные побуждения подальше от Эммы. Это понятно?
– Я не понимаю...
– Тогда позвольте мне немного прояснить. Леди Барбара – дичь, на которую разрешено охотиться. Вы, очевидно, одурманены ею, а она почему-то крайне с Вами терпелива. Если Вам очень хочется спасти падшую девицу, остановитесь на Бабс. Для Вас это будет подходящая задача.
– Я должен как следует врезать Вам по физиономии!
– Вы бы не слишком преуспели в попытке, – пробормотал Киллоран. – Выбирайте, Натаниэль. Кого Вы хотите спасти? Кого предпочитаете видеть объектом моего опасного внимания? Мисс Браун, о которой ничего не знаете? Или леди Барбару? Это и будет Ваша жертва.
Ах, он действительно был очень плохим человеком. Натаниэль выглядел так, будто был готов взорваться от гнева и бессилия. Он не мог поручить небрежному отношению Киллорана ни одну из женщин, поэтому просто стоял и кипел от злости.
Киллоран осушил свой коньяк, снова наполнил бокал для себя, и второй – для Натаниэля.
– Не тратьте впустую эмоции, мой мальчик, – сказал он, вручая бокал отказывающемуся Натаниэлю. – Через шесть месяцев ни одна из них не будет ничего для Вас значить.
Натаниэль взглянул на него, его большая ладонь сомкнулась вокруг хрустального стекла.
– Не знаю, кого мне жалко больше, – произнес он медленно.
– Не жалейте ни одну из них. Бабс прилагает все усилия, чтобы отправиться к чёрту, и превосходно с этим справляется. С другой стороны, мисс Браун покинет этот дом с достаточным количеством денег, чтобы вполне удачно устроиться, пока не встретит какого-нибудь молодого дурака, который на ней женится. Ни одна из них не заслуживает Вашей жалости.
– Нет, – сказал Натаниэль. – Мне жалко Вас.
Киллоран на мгновение замер, пораженный.
– Вот это да, – сказал он тихо. – Пожалуй, в конце концов, мне придется убить Вас.
Продолжение следует...
...