Fidelia:
23.02.10 13:44
» Глава 5
Глава 5
Все закончилось в один миг. В один миг Дэвина Макларен, чуть было не оставшаяся старой девой, стала Дэвиной Макларен Росс, графиней Лорн.
Или эта перемена произошла не так быстро? Разве в этот торжественный момент оркестр не должен был играть туш? Но уход новобрачных из часовни и прибытие сюда сопровождали протяжные завывания волынок.
Величественный зал для приемов в Амброзе ничем не уступал праздничной зале в каком-нибудь дворце. Потолок был украшен фресками с танцующими нимфами, напоминающими купидонов кисти Рафаэля. Плотные голубые шторы с ламбрекенами держались на золотых карнизах. Зеркала в позолоченных рамах зрительно увеличивали комнату. У стены стоял мраморный с позолотой буфет с дверцами из матового голубого стекла. Деревянный пол был натерт до блеска и частично покрыт огромным зелено-голубым ковром. Стулья для гостей были обтянуты голубым шелком, их деревянные ножки и спинки были позолочены.
Дэвина и Маршалл сидели вместе у стены, словно королевская чета, приветствуя прибывающих гостей, выстраивающихся к ним вереницей.
Никто не подготовил Дэвину к этому. Впрочем, про мужа ей тоже никто ничего заранее не рассказал. Никто не сказал ей, как замечательно Маршалл выглядит в килте – именно том наряде, который был призван подчеркнуть несомненную мужественность его обладателя. Или красоту его ног.
– Ты – самая красивая невеста, девочка моя, – успела шепнуть тетя Тереза, порывисто обнимая племянницу, прежде чем девушку увели.
Дэвина только кивнула. Все было слишком. События сменяли друг друга слишком быстро. Венчание оказалось слишком коротким, а обстоятельства вступления в брак – слишком странными.
Ей представляли гостей одного за другим, но их имена ни о чем ей не говорили, а лица она так быстро запомнить не могла. Дэвина надеялась, что была достаточно вежлива и любезна. Она слышала собственный голос, чувствовала, как шевелятся губы и сами собой складываются в улыбку. Она как будто была в зале и в то же время видела происходящее со стороны.
Через час ее проводили в обеденный зал и усадили на почетном месте. Стол на двоих был заставлен серебряными канделябрами, серебряными же соусниками и стопками тарелок. Справа от фарфоровых тарелок с гербом Россов стояло по три хрустальных кубка разной высоты, слева лежало по целому комплекту столового серебра. В канделябрах горело по меньшей мере четыре дюжины бледно-желтых восковых свечей, их запах оттенял аромат роз и георгинов, расставленных в небольших вазах по всему столу.
Гости сидели за длинными столами напротив новобрачных, со своего места Дэвине было видно, что ее тетя и дядя Маршалла сидят на почетных местах за первым столом. Большинство остальных людей были Дэвине совершенно незнакомы, но даже не зная их имен и причин появления на свадьбе, было очевидно, что они с удивлением рассматривают ее. И все равно сейчас Дэвину не сильно волновали их любопытные взгляды. Ей нужно было уделить больше внимания мужчине, сидящему слева от нее.
Вместо того, чтобы рассказывать Дэвине о достижениях и титулах будущего мужа, тете стоило упомянуть, что Маршалл Росс, граф Лорн, являлся обладателем темно-карих глаз и черных волос. Или что он высок – гораздо выше невесты, и что он действительно красив.
Если Дэвина не прекратит это, то всю ночь проведет в молчаливом восторге, пялясь на мужа во все глаза. Она все же заставила себя прислушаться к священнику, уставившись на сложенные на коленях руки. Священник на что-то их благословлял. Лучше бы она внимательно слушала его, чем молча восхищалась красотой собственного мужа. Или думала о том, что ее ждет.
Интересно, а ей будет приятнее сделать
это с красивым мужчиной?
Боже мой, неужели она снова покраснела? Вообще-то, Дэвина редко краснела. Но от одной только мысли о том, что она окажется наедине с этим мужчиной, теплая волна предвкушения прокатилась по ее телу. Но в то же время мысль о том, что через несколько часов она по-настоящему станет женой этого человека, казалась ей нелепой. Такое просто не может произойти. Дэвина умрет от смущения.
– Почему вы покраснели? – спросил сидящий рядом Маршалл.
– А вы знаете, что есть такие люди, которые боятся проповедей? – ответила она вопросом на вопрос, косясь на священника. – Вы не считаете проповеди пугающими?
– Смотря на какую они тему. А вы сами их боитесь?
– Нет, – ответила Дэвина, заставляя себя взглянуть на мужа. Он улыбался, и на какое-то мгновение – не дольше секунды – Дэвина буквально онемела от его красоты. – Я вообще мало чего боюсь. Мне даже нравятся бури, к примеру. И зима. И розы.
– Приятно слышать, – ответил он тихо. Его голос был низким и соблазнительным, почему-то вызывая ассоциации с шоколадом марки «Фрай и сыновья» (9), который тетя иногда привозила ей из Лондона.
– Я не боюсь вас, – заявила Дэвина с бравадой. – И семейной жизни не боюсь. Честно. Это просто новый опыт, а замужем я никогда не была. Мне просто нужно будет привыкнуть. А вы знаете, что в Африке есть традиция платить выкуп за невесту домашним скотом?
– В Амброзе небольшое поголовье скота, – ответил Маршалл. – В основном – овцы. Мне бы не хватило на выкуп.
Дэвина в упор взглянула на него, удивленная двумя вещами. Он не спросил, откуда она знает об африканских традициях. И он ее
дразнил.
– Я ношу очки, – призналась Дэвина. – Лучше сразу начистоту, так ведь? «Честь потеряв, себя я потеряю» (10).
Маршалл заметно удивился.
– Шекспир?
Она кивнула.
– Не могу читать без очков, – добавила она. – Теперь вы это знаете. Я почти слепая. Ну то есть не вообще, конечно, а только когда читаю. Что-то у меня мысли путаются немного, – она растерянно заморгала. – А вы знаете, что у лягушки на лапе четыре пальца?
– Меня не смущает, что вы носите очки, – улыбнулся он. – И да, я знаю, сколько пальцев у лягушки. Я был любознательным ребенком.
Когда подали праздничный обед, Дэвина с удовольствием отдала ему должное. Она ела медленно и тщательно пережевывала, чтобы растянуть сам процесс.
Только себе она могла признаться, насколько ей неуютно. Ладно, насколько ей
страшно.
***
Как бы ему подбодрить молодую жену? Может, сказать что-нибудь? Портит ли их хрупкие, едва зародившиеся отношения эта неестественная тишина? Маршалл откинулся на спинку стула; сегодня его аппетит был так же плох, как и на протяжении вот уже нескольких месяцев, но теперь от еды его отвлекали еще и мысли о Дэвине.
Возможно, ему следует удалиться в свою комнату и признать, что он совершил ошибку. Маршалл перевел взгляд на жену и заметил, что та исподтишка поглядывает на него. Дэвина мгновенно отвела глаза и снова уставилась на собственные руки.
Н-да, он будет идиотом, если отправится в свою спальню, и полным дураком – если в ее.
Между ними что-то происходило, что-то странно возбуждающее, и они оба это осознавали. Маршалл хотел ее – и отдавал себе в этом отчет. В конце концов, он был мужчиной, и неважно, что произошло с ним в прошлом и что мучило его в настоящем.
Рядом с ним остановился слуга, низко поклонился и предложил поднос с фужером и графином вина. Маршалл покачал головой к явному удивлению слуги. Тот чуть помедлил и отошел от них.
– Спасибо, что согласились на венчание в Амброзе.
Дэвина отложила вилку и взглянула на мужа:
– Не припомню, чтобы мне оставили право выбора, ваша светлость, – съязвила она.
– Меня зовут Маршалл.
Дэвина пропустила это мимо ушей.
– Амброз – прекрасное место, – ответила она. – А судя по числу гостей, у вас великое множество друзей. Я же слышала, что вы нелюдимы.
Он улыбнулся. Какие еще сплетни до нее дошли? Возможно, стоило спросить у самой Дэвины, но Маршаллу отчего-то не хотелось слышать ее ответ.
– Здесь гораздо больше родственников, чем друзей. Вот леди Этель, – кивнул он в сторону матроны в возрасте, одетой в платье цвета слоновой кости. – Она моя двоюродная сестра и была когда-то фрейлиной ее величества. К сожалению, она никому не дает забыть об этом факте. А большинство гостей я и сам не знаю. Возможно, это какие-нибудь родственники моей матери – у нее шесть братьев и четыре сестры. Часть гостей, по всей видимости, мои двоюродные и троюродные братья и сестры. А что касается остальных, – добавил он, – это соседи, те, кто живет недалеко от Амброза. Наше поместье раньше славилось своим гостеприимством.
– А теперь уже нет?
– Я дорожу своим одиночеством больше, чем репутацией приветливого хозяина, – ответил Маршалл. Он мог бы сказать и больше, но посчитал, что откровения могут подождать хотя бы несколько недель после свадьбы. Понемногу он расскажет жене всю правду о себе. А что бы она сделала, узнав все и сразу? Да наверняка умчалась бы прочь из Амброза, теряя туфельки.
– С виду вы обладаете отменным здоровьем, ваша светлость. Поездка в Эдинбург вам бы не повредила.
По интонации фраза Дэвины была больше похожа на вопрос, чем на утверждение, но Маршалл предпочел не обсуждать ни причины венчания в Амброзе, ни состояние собственного здоровья. Вместо этого он только улыбнулся в ответ и махнул крутящемуся рядом слуге, предлагающему вино. Хм-м, а слуги-то уже привыкли не оставлять его стакан пустым...
Бедная Дэвина Макларен Росс. Замужем за сумасшедшим пьяницей.
– Вы очень хорошенькая, – сказал он вдруг. – Почему вы не вышли замуж раньше?
Дэвина удивилась его комплименту. Или это был просто вопрос?
– Мой отец умер.
– Примите мои соболезнования.
Она кивнула:
– Я была в трауре.
– А до того?
– Какая вам разница? Разве недостаточного того, что я вышла замуж сейчас – за вас?
Маршалл улыбнулся, заслышав недовольство в ее голосе. По всей видимости, он задел свою жену. Отлично. Если он разозлит ее как следует, то получит уважительную причину провести эту ночь в собственной спальне. И тогда он не накинется на бедную девушку, чьей единственной виной стал брак с ним. Он сжал руку в кулак, а потом заставил себя расслабиться.
– Почему вы вышли замуж сейчас? И почему за меня?
На этот раз это был именно вопрос, и он явно смутил Дэвину. Расскажет ли она о скандале, в результате которого ей пришлось выйти замуж за незнакомца? Или же она просто позарилась на его состояние?
– Я не собиралась провести всю жизнь в одиночестве. Я хочу семью. Детей, – ответила она, сильно покраснев.
Он никогда не встречал женщины, которой настолько не шел бы румянец.
Маршалл решил, что больше не будет мучить ее вопросами. Что толку, если и так понятно, что у его жены есть свои секреты? Но ведь и у него есть свои.
Торжественный обед закончился довольно быстро. Слишком быстро для его душевного равновесия. Очень скоро к ним подошла тетя Дэвины с какими-то женщинами, которых он смутно помнил. Одна из них – юная девица с какой-то очень уж странной походкой – увела его молодую жену в компании с хихикающими и весело щебечущими женщинами.
***
– Это такой обычай, Дэвина, – объясняла ей Тереза. – Думай об этом как о хорошем предзнаменовании, которое принесет тебе счастье в первую брачную ночь.
– Разве это не пережиток прошлого, тетушка? – спросила Дэвина, наблюдая, как совершенно незнакомые ей женщины готовят ее комнату к предстоящей ночи. То, что одна из них весьма заметно была в интересном положении, по всей видимости должно было одарить Дэвину плодовитостью. – Это же просто шотландский вариант Луперкалий (11).
Тетка недобро глянула на нее, и Дэвина поняла, что та ждет ответ, не собираясь задавать вопрос.
– Луперкалии – это древнеримский ритуальный праздник плодородия и очищения, – сказала Дэвина. – В обряд входило жертвоприношение коз и изготовление кнутов из их шкур.
Как девушка и ожидала, тетка подняла руку, пресекая дальнейшие объяснения.
– Эти женщины просто готовят для тебя постель, дорогая. Они не собираются резать коз и раскидывать их кишки по всей спальне.
А жаль.
Возможно, тогда в комнате стало бы повеселее, подумала Дэвина, но предпочла не говорить этого вслух. Впрочем, когда она вошла в собственные покои, было трудно удержаться от изумленного вдоха.
Стоящая на возвышении кровать была широкой, с четырьмя столбиками из красного дерева, украшенными резными бутонами, листьями и цветками чертополоха. Изголовье кровати было почти таким же высоким, как и столбики. Другая мебель была также изготовлена из красного дерева и так хорошо отполирована, что в ней отражался свет ламп, стоящих на письменном столе, трюмо и прикроватной тумбочке. Что отличало эту комнату от всех, когда-либо виденных Дэвиной, так это алый китайский шелк на стенах. Стены были не просто ярко-алыми – ткань была обильно вышита зелеными виноградными лозами и снежно-белыми хризантемами.
Как вообще можно спать в такой комнате?
– Я не смогу здесь и глаз сомкнуть, – прошептала Дэвина тетке. – Какая же она яркая и кричащая…
Тереза обвела глазами комнату – она умела найти хорошее в любой ситуации:
– Знаешь, милая, Маршалл – дипломат. Очень образованный человек. Я слышала, что он более-менее бегло говорит на шести языках, – она сделала глубокий вдох. – Я думаю, что у него тонкий вкус, отличающийся от традиционных вкусов неотесанных шотландцев. И только от тебя, Дэвина, зависит, сможешь ли ты привыкнуть к его индивидуальности и даже найти в этом свою прелесть.
Тереза хлопнула в ладоши, как будто закончила какую-то особо неприятную работу, и с уверенной улыбкой на губах повернулась к остальным пяти женщинам:
– Мы закончили с комнатой? Теперь пора позаботиться о новобрачной, а потом дать ей какое-то время, чтобы побыть наедине с собой. Как вы считаете, леди?
Покрывало с кровати моментально сняли, Дэвину быстро раздели и облачили в белоснежную спальную сорочку, очень похожую на свадебное платье. Впрочем, разница все же была: под сорочкой у Дэвины ничего не было. С нее сняли даже подвязки, даже тончайшие чулки, связанные трудолюбивыми французскими монахинями. Несмотря на слои кружев, Дэвина ощущала себя голой и беспомощной, как овечка перед закланием.
Приносили ли в Шотландии женщин в жертву? Дэвина как-то внезапно сообразила, что знать про это не знает, и одновременно поняла кое-что еще. Она ничего не помнила. Ни одной фразы на латыни. Она не могла вспомнить карту территории Римской Империи до ее распада. А какое у нее самое второе имя? Такое же, как у тети... А как, кстати, зовут тетю?..
Боже, что происходит? Она не может вспомнить имени родной тетушки...
И почему здесь так холодно? В Амброзе все было устроено для максимального удобства его обитателей, почему же в этой комнате такой холод? Что, уже наступила зима, и комнату забыли протопить? Как же она будет выносить шотландские зимы?
Выносить... Она была удивительно счастлива всю свою жизнь, ей почти не приходилось ничего
выносить. Мать умерла, когда Дэвине было четыре, но боль от этой потери со временем притупилась. У нее оставались любовь и привязанность отца и тети Терезы. Ах да, вот, как зовут ее тетю – Тереза. Тереза Роул. А как зовут ее саму? Дэвина Тереза Макларен Росс.
Дэвина пристроилась на краешке кровати, упираясь сжатыми кулаками в кровать по обе стороны от себя, и закрыла глаза, чтобы не видеть эти ярко-алые стены из китайского шелка.
Ей просто нужно
вынести эту первую брачную ночь – и все.
***
Гарроу Росс любовался на себя в зеркало, весьма довольный своей внешностью. Его не пугало собственное старение. В юности он большей частью себе не нравился. Как и многие молодые люди, он несколько лет провел в попытках разобраться в себе и обрести смысл жизни.
Приблизительно в то время, когда он понял, что из себя представляет, ему стало известно, что старший брат станет наследником титула и получит Амброз. И это знание легло на грудь Гарроу тяжким грузом. То, что его старший брат предпочел бы карьеру ученого титулу графа, прошло мимо Гарроу незамеченным.
Жизнь его была беззаботной до совершеннолетия – а потом ему пришлось думать о том, кем стать и чем заняться в жизни, чтобы не висеть тяжким грузом на шее старшего брата Айдана подобно бедному родственнику.
К счастью, он нашел способ делать деньги, и деньги эти примирили его с несовершенством окружающей действительности.
Больше Гарроу не сожалел о том, что Амброз по наследству достанется первенцу его старшего брата. И о том, что он никогда не получит титул графа Лорна, он тоже не сожалел. Да, иногда он все же думал об этом, но почти сразу же успокаивал себя мыслью о том, чего он самостоятельно достиг в жизни. Гарроу владел двумя красивыми домами в Эдинбурге и одним в предместьях Лондона. Его клиперы (12) были известны своей скоростью, а его склады были забиты всем, что только мог пожелать самый взыскательный и богатый покупатель.
Он взял расческу-щетку и аккуратно уложил свои седые волосы. Шевелюра у него была знатная, как и у брата, а вот здоровьем Гарроу явно был покрепче Айдана. Впрочем, он ведь не провел несколько лет в экспедициях в Египте, раскапывая древние могилы, и не привозил мумий в Амброз. Бедный Айдан. Умер ли он от кашля, который привез из своего последнего путешествия? Или под конец жизни в нем, наконец, проявилось что-то человеческое, и Айдан не смог пережить утрату жены?
Гарроу вспомнил Джулианну. Он скучал по своей невестке, но, возможно, это и к лучшему, что она умерла. По крайней мере, ей не пришлось видеть, как угасает сын.
Гарроу наклонился над зеркалом, изучая собственные зубы, а потом отошел на пару шагов, чтобы оценить себя целиком. Он просунул палец под плотно облегающий жилет – да, слегка растолстел, надо бы перестать отдавать должное соусам новой кухарки. Но еда, как, впрочем, и хорошее вино, были наградой за преданность делу и упорство. А ему нравилось получать свои награды.
Возможно, пора подумать и о собственной личной жизни. Гарроу с молодости не задумывался о браке, отдавая все силы работе. Но теперь его будущее было обеспечено, он стал богатым, и пришла пора серьезно задуматься о том, чтобы разделить оставшиеся годы с какой-нибудь женщиной.
Гарроу подошел к столу, выдвинул верхний правый ящик и достал документы, которые ему передали этой ночью. Воспользовавшись общей суетой, курьер незаметно подсунул ему бумаги в обеденном зале. Гарроу совершенно точно знал, что в письме и что содержится в бумагах, однако снова их прочитал, чтобы убедиться окончательно. Его улыбка стала еще шире, когда он поставил под письмом свою подпись и приписал инструкции. «Роза Готорн» прибудет в порт через неделю, и когда ее путешествие закончится, Гарроу станет еще богаче.
Он положил документы на стол, запечатал письмо и сунул весь пакет в кожаный портфель. Завтра тот же самый курьер, который прятался в одной из комнат для прислуги с бутылкой вина и сговорчивой горничной, вернется в Перт (13).
Гарроу плохо понимал иронию, но все же мог оценить эту насмешку судьбы по достоинству. Его огромное состояние было нажито торговлей опиумом, на который в некоторых кругах смотрели как на товар первой необходимости, а в других – как на причину морального разложения. И этот же товар был вероятной причиной безумия его племянника.
***
Наступившая ночь мягко укутала Амброз своим темным покрывалом. Тот там, то здесь мелькали огоньки свечей и слышались взрывы смеха, каждый раз напоминая Маршаллу, что в поместье полно чужих людей. Впрочем, гости и сами себя неплохо развлекали, считая, что хозяин Амброза сейчас должен быть со своей молодой женой.
Маршалл стоял перед дверью в покои графини Лорн, сжимая и разжимая пальцы, которые в итоге все же сжались в кулак. Он разглядывал позолоченный косяк двери – творение мастера, созданное лет сто назад. Догадывался ли тот плотник, что сто лет спустя на его работу обратит внимание граф, в нерешительности замерший у двери жены? Знал ли тот плотник, что позолоченная и украшенная им дверь станет гораздо большим препятствием, чем ей полагалось?
За этой дверью скрывалось искушение. Нет, не просто искушение плоти, хотя и это тоже. Искушение – это обещаемые Дэвиной несколько часов забвения. С ней он не будет лордом-затворником, не будет дьяволом Амброза и графом Лорном, чья честь давно запятнана деяниями прошлого. Для своей молодой жены он будет просто супругом.
Дэвина ничего о нем не знала, и это с одной стороны смущало, а с другой – несказанно радовало его. Маршалл мог быть с ней любым: ласковым или сдержанным, равнодушным или заботливым. Мог быть просто тем человеком, которым он был когда-то и которым уже не мог стать вновь.
Нет, он не должен входить. Нужно развернуться и уйти в свои покои. Пара бокалов хорошего вина помогут ему забыть о жене. А потом он заснет и не будет нуждаться в прикосновениях другого человека. Никому не придется обнимать его, целовать и обещать плотские наслаждения.
Вино его хорошо успокоит, так же, как и обычно.
Ах, еще один соблазн. От него ждали, что эту ночь он проведет со своей женой, ведь считалось, что эта ночь – самая главная в его жизни. Этой ночью он должен выполнить обязательства, продиктованные его титулом и правом рождения. Но никому не было дела до того, что Маршалл ненавидел ночное время и боялся своих снов. Никому не было дела и до того, сможет ли Дэвина облегчить его переход от нормальности к безумию.
Возможно, Маршалл был охвачен вовсе и не страстью, а меланхолией, потому что растерянно стоял возле двери Дэвины, с трудом уговаривая себя войти и заставить ее выполнить супружеские обязанности, так, впрочем, и не посвятив ее в свои проблемы.
Заставить? Маршалл поднял правую руку и погладил пальцами позолоченный узор из листьев и роз на двери. Возможно – и не заставлять вовсе. Но и правду он ей не рассказал. Наверное, еще в часовне нужно было задержать церемонию простым движением руки. Надо было вывести Дэвину в холл и поговорить с ней хотя бы пару минут, чтобы она получила хоть какое-то представление об обстоятельствах своего странного брака.
«Меня прозвали дьяволом, потому что слухи о том, как я кричу по ночам, дошли до самого Эдинбурга. Когда меня охватывает безумие, я вижу демонов ада. По ночам у меня кошмары, днем – не менее ужасные видения. Я до конца и сам не уверен в том, принадлежу ли я еще этому миру, хотя мне кажется, что пока я все еще его часть. Я уже на самом краю безумия, но все равно жажду прикосновения к вашей невинности так же сильно, как хочу выпить вина.
Выходите за меня замуж, и у вас будет все, кроме, разве что моей компании. Я буду использовать вас по своему желанию и так долго, сколько мне позволит мое безумие и милосердие Божье».
Услышав это, Дэвина умчалась бы обратно со скоростью света. Она могла бы всем поведать о его странном признании, и больше ни одна женщина не посмотрела бы на него округлившимися глазами и не поинтересовалась бы его прозвищем.
Какую же глупость он совершил… Такую же большую, возможно, как и мисс Макларен. И Маршалл опустил руку.
Дверь неожиданно открылась, и сначала он увидел серебристый свет, а после – лицо жены.
– Вы заблудились, ваша светлость? – спросила Дэвина. Тем не менее, дверь она полностью не открыла, явно не приглашая его внутрь. Вместо этого девушка смотрела на него, и ее лицо заливал уже привычный некрасивый румянец.
Вероятно, Дэвина сомневалась так же, как и он сам. Казалось ли ей, что они идут на цыпочках по битому стеклу? Или по тонкому льду после первого же морозца? Осторожный, первый шаг по тонкому льду, словно попытка оценить всю опасность.
– Вполне возможно, – ответил Маршалл, честно пытаясь не нарушить хрупкое равновесие. Теперь нужно найти слова, чтобы вежливо уйти. «Хороших снов»? Подойдет ли эта фраза, учитывая, что сегодня их первая брачная ночь?
Или ему следует сказать что-нибудь прочувствованное, чтобы она поняла, насколько нужна ему. «Пусти меня в свою постель. Дотронься до меня». Нет, это слишком откровенно.
Маршалл мог пообещать оставить ее в покое, если бы Дэвина позволила ему кое-что. «Разреши мне просто смотреть на тебя, когда ты спишь, и любоваться твоей невинной красотой. Или просто слушать звук твоего дыхания и ловить каждый твой выдох, наполняя им свои легкие».
И тогда сегодня не произошло бы то, что случалось с ним теперь каждую ночь: демоны не превратили бы Дэвину в рычащее, жаждущее крови существо. Она осталась бы прежней – красивой и
нормальной.
– Вы заблудились? – спросила Дэвина снова, но на этот раз она посторонилась и чуть приоткрыла дверь.
Любой мужчина принял бы это за бесспорное приглашение, но Маршалл хорошо знал женщин и догадался, что это – своеобразная проверка. Следующие несколько минут Дэвина будет его оценивать. Если он сейчас распахнет дверь и войдет, Дэвина посчитает его дикарем. А если же он останется стоять, позволяя девушке управлять ситуацией, Дэвина решит, что он размазня и подкаблучник. И тогда Маршалл избрал третий путь, более подходящий ему по характеру и, возможно, ко всей ситуации. Он просто заговорил с женой.
– Нет, я не заблудился, Дэвина. Я просто задумался о том, дал ли я вам достаточно времени на подготовку.
– Подготовку к тому, чтобы стать вашей женой не только на словах?
Завидев его улыбку, Дэвина продолжила:
– Тетушка говорит, что я бестактна. Да и мой отец с ней согласился бы. Но я никогда не считала добродетелью умение прятаться за словами, ваша светлость.
– Маршалл, – поправил он девушку. – На этом, думаю, нам пора покончить с формальностями.
– Но мы же совсем не знаем друг друга,
ваша светлость. Не собьет ли вас с толку то, что я называю вас по имени? Вы же можете решить, что мы – хорошие друзья. Но если нет, то я стану называть вас
Маршаллом.
И в этот момент он не смог больше справляться с соблазном. Подняв руку, граф нажал на дверь, распахивая ее. Дэвина отступила, разрешая ему войти в комнату, повернулась и закрыла дверь.
Только теперь он позволил себе хорошенько рассмотреть свою жену. Она затмевала своей красотой эту яркую комнату.
На Дэвине была белоснежная сорочка, которая укрывала ее от подбородка до пят. Девушка выглядела как французская конфета, и это впечатление усиливалось многообещающими просвечивающими кружками сосков и волосками внизу живота.
Кто-то явно перестарался и набрызгал девушку духами, которые были слишком тяжелыми для нее – пряный, восточный аромат. Хотя запах мог быть частью его безумия, а от Дэвины пахло исключительно мылом.
– Вам давно следовало выйти замуж, – сказал он. Обвинял ли он Дэвину в том, что она здесь, что вышла за него замуж, или за то, что так доверчиво идет в объятья воплощенного безумия? – Вам нужно было выйти замуж и найти свою любовь, неважно, до брака или уже в нем.
Дэвина растерянно заморгала, а потом нахмурилась:
– Мой отец говорил, что прошлое не дано изменить, а будущее не дано предугадать. Я могу жить только настоящим, ваша светлость.
На этот раз Маршалл ее не поправил. Возможно, он нуждался в этой формальности как в последнем рубеже между ними. Но о какой формальности могла идти речь, если Дэвина стояла перед ним, полуголая?
– Тогда не пора ли и нам начать жить настоящим, моя уважаемая
женушка? – Маршалл протянул руку, и Дэвина приняла ее с видом преступника, идущего на виселицу.
_____________________________________________
9 – «Фрай и сыновья» – английская компания, выпустившая первую шоколадную плитку в 1847 году. До этого шоколад был известен европейцам почти два с половиной века, но исключительно в качестве горячего ароматного напитка.
10 – «Честь потеряв, себя я потеряю» – цитата из поэмы Шекспира «Антоний и Клеопатра» (пер. М. Донской).
11 – Луперкалии – древнеримские фестивали в честь богини любви, существовавшие даже после прихода христианства.
12 – Клипер – парусное судно с развитым парусным вооружением и острыми, «режущими воду» обводами корпуса. На Британские острова клиперы доставляли грузы из Китая за три-четыре месяца.
13 – Перт – город в центральной части страны, расположенный на берегу реки Тей.
...