Регистрация   Вход
На главную » Переводы »

Джульет Марильер "Сын теней"



Annastasi: > 05.03.10 23:51


Очень интересный сюжет! Спасибо за проду! Very Happy Very Happy Very Happy

...

katusha: > 08.03.10 09:11


 » Глава 9

Всех с праздником!

Перевод katusha, правка vetter

Глава 9
Что-то разбудило меня. Я резко села, сердце билось, как сумасшедшее. Костерок догорел. Светильник отбрасывал круг неяркого света. Вне этого круга было абсолютно темно. Стояла тишина, я встала и со светильником в руке подошла к тюфяку. Эван спал. Я поправила ему сбившееся одеяло и собиралась уже вернуться обратно в постель. Для летней ночи было довольно прохладно.
И тут я услышала. Звук, похожий на сдавленный вдох, легкий свист воздуха, не больше. Неужели я мгновенно пробудилась от такой малости? Я вышла наружу, неверно ступая босыми ногами и запахнув мужскую рубаху, которую использовала вместо ночной сорочки. Я дрожала, но не только от холода. Вокруг стояла глубокая, густая, непроглядная тьма. От ее присутствия замолчали даже ночные птицы. Я со своим тусклым светильником чувствовала себя совершенно одинокой в этом непроницаемом черном мире.
Я сделала шаг вперед, потом еще один, и увидела сидящего у входа в грот Брана. Он опирался спиной о скалу и глядел прямо перед собой. Может, он тоже что-то слышал? Я открыла было рот, чтобы спросить его, и тут он выбросил руку в сторону и крепко схватил меня за запястье – не глядя на меня, не говоря ни слова. Я подавила крик боли и попыталась удержать в руке лампу. Он сжимал так крепко, что мне казалось, рука вот-вот сломается. Он не говорил ни слова, но я снова слышала это у себя в голове. Голос испуганного ребенка. Голос мальчишки, который плакал так долго, что не осталось ни сил, ни слез. «Не уходи. Не уходи!». И в свете светильника, дрожавшего у меня в свободной руке, я разобрала, что на самом деле Бран меня не видит. Он схватил меня, но глаза его смотрели прямо перед собой, пустые, ослепленные безлунной ночью.
От его хватки у меня болела рука. Но это уже не казалось мне важным. Я вспомнила, что я целительница. Я осторожно присела рядом с ним на землю. Он дышал быстро и неровно, весь дрожа и, похоже, переживая жуткий кошмар.
– Успокойся, – произнесла я тихо, чтобы не напугать его и не ухудшить ситуацию. Потом поставила светильник. – Я здесь. Теперь все будет хорошо.
Я прекрасно знала, что он звал не меня. Тот мальчик плакал по кому-то, давно ушедшему. Но я-то была здесь. Интересно, пришло мне на ум, сколько таких ночей ему уже пришлось пережить – ночей, когда он не спал, отгоняя темные видения, пытавшиеся затопить его.
Я постаралась ослабить его пальцы, больно врезавшиеся мне в руку, но с этой хваткой ничего нельзя было сделать. Наоборот, едва я коснулась его руки, как он сжал меня еще сильнее, словно утопающий, в панике готовый утянуть за собой своего спасителя. На глазах у меня выступили слезы.
– Бран, – мягко позвала я, – ты делаешь мне больно. Все хорошо, ты можешь меня отпустить.
Но он не ответил, только сжал еще сильнее, и я невольно застонала. Нельзя было просто резко выдернуть его из транса. Подобное вмешательство крайне опасно, ведь эти видения появляются с определенной целью, надо позволить им течь своим чередом. Но ему не стоило противостоять им в одиночку, хотя именно это он, похоже, и делал.
Поэтому я постаралась сесть поудобнее, медленно и спокойно вдохнула и сказала себе то, что столько раз говорила своим больным: «Дыши, Лиадан, боль пройдет». Ночь была очень тихая. Тьма, словно живое существо, окружала нас. Я чувствовала, как напряжено тело Брана, я ощущала его ужас, его попытки справиться с кошмаром. Я не надеялась, что смогу достучаться до его разума и не хотела более смотреть на мрачные сцены, хранимые в его памяти. Но я могла говорить, и мне казалось, что слова – единственное, чем я могу прогнать тьму.
– Рассвет обязательно наступит, – тихо начала я. – Ночи бывают очень темными, но я останусь с тобой, пока не взойдет солнце. Пока я здесь, никакие тени до тебя не доберутся. Скоро мы увидим, как небо постепенно сереет, приобретая цвет голубиного пера, а потом пробьется первый солнечный луч, и какая-нибудь птичка, достаточно нахальная, чтобы проснуться первой, запоет нам о высоких деревьях, о синем небе и о воле. И все снова станет светлым и цветным, земля проснется и наступит новый день. А пока я с тобой просто посижу.
Постепенно его хватка слабела, и мне стало легче переносить боль. Было очень холодно, но придвинуться ближе к нему я никак не могла. Это совершенно точно было бы нарушением правил. И утром он счел бы такой поступок весьма странным.
Время шло, а я все говорила и говорила. О безобидных, безопасных вещах: о картинах, полных света и тепла. Я плела из слов защитную сеть, готовую отогнать тени. В конце концов, стало так холодно, что я признала свое поражение и наклонилась, чтобы сесть поближе к нему, прислонившись к его плечу и положив вторую руку на сжимающие мое запястье пальцы. Эван в гроте не издавал ни звука.
Так мы сидели очень долго. Я непрерывно говорила, а Бран молчал и только дрожал, да временами втягивал воздух и что-то бормотал. Я не знала, что и подумать. Невозможно было поверить, что где-то в глубине этого сурового головореза прячется маленький мальчик, боящийся оставаться один в темноте. Мне ужасно хотелось понять, как такое возможно, но я знала, что никогда не смогу спросить его об этом.
В тот самый момент, о котором я ему рассказывала – когда небо едва начало сереть, он внезапно пришел в себя. Дрожь прекратилась, и он стал совершенно неподвижен, его дыхание замедлилось. Прошло некоторое время, и он, видимо, понял, что сидит не один. Наверное, он почувствовал прикосновение моей руки, вес моей головы на своем плече, тепло моего тела. Светильник стоял перед нами на земле, все еще тускло освещая небольшой круг в предрассветной тьме. Некоторое время мы оба молчали и не двигались. Потом Бран заговорил:
– Не знаю, чего ты пытаешься добиться и на что надеешься, – сказал он. – Предлагаю тебе тихо встать и вернуться в грот к твоей работе, а в будущем не пытаться вести себя, как дешевая шлюха, а чуть больше походить на целительницу, каковой ты, вроде как, являешься.
Зубы у меня стучали от холода. Я не знала, плакать мне или смеяться. Мне безумно хотелось залепить ему пощечину, но я не могла сделать даже этого.
– Если ты будешь так любезен и отпустишь мою руку, – сказала я так вежливо, как только смогла, впрочем, не сумев до конца подавить дрожи в голосе, – то я с удовольствием так и сделаю. Здесь, знаешь ли, несколько прохладно.
Он поглядел на свою руку так, будто никогда ее раньше не видел. Потом, очень медленно, разжал пальцы и отпустил мое запястье, которое сжимал всю ночь. Горло у меня саднило от многочасовой болтовни, рука онемела, и ее словно кололо тысячей иголок. Он что, совсем ничего не помнит? Он повернул голову, глядя на меня в неверном свете зарождающегося дня, а я сидела рядом с ним, босая, в своей старой рубахе, сжимая и разжимая руку, чтобы вернуть ее к жизни. Во имя Дианехт, как же больно! Я неловко поднялась на ноги, мне не хотелось находиться в его присутствии ни секунды дольше, чем необходимо.
– Нет, стой! – вдруг приказал он.
И когда первая птица послала первую трель в холодный утренний воздух, он встал, снял куртку и накинул ее мне на плечи. Я на мгновение подняла лицо и поглядела ему прямо в глаза. И тут почувствовала нечто такое, что испугало меня больше, чем все демоны этой ночи. Я молча развернулась и влетела внутрь, в грот. И как раз вовремя, поскольку кузнец начал просыпаться. Наступил новый день. Четвертый.

***
Утро выдалось напряженное. Пес помог мне поднять кузнеца и снова вымыть его, снять мокрую от пота одежду и надеть чистую. Оба они спросили, почему я постоянно зеваю. Я ничего не ответила. Рука болела. В голове стоял полный сумбур. Я пыталась представить себе, как все будет, когда я вернусь наконец домой. Если только я вернусь домой. Девушка, которая возвратится в Семиводье, будет здорово отличаться от той, что так недавно оттуда выехала. Что скажут мама, отец и Шон, когда увидят меня? Что скажет Эамон? Я пыталась представить себе Эамона, нервно расхаживающего по саду и пытающегося объяснить мне, что у него на сердце. Мне никак не удавалось вспомнить его лицо. Из головы начисто вылетело, как он выглядит. У меня задрожали руки, и из чашки, которую я держала, выплеснулась вода.
– Эй, опа!
Пес быстро подхватил чашку, и его большие руки стукнулись о мои запястья. Я зашипела от боли. Эван взглянул на меня со своего места, а Пес внимательно изучал меня, пока я аккуратно ставила чашку.
– Что случилось, детка? – Голос Эвана был слаб, но глаза смотрели пронзительно и изучающе.
– Ничего страшного. Просто потянула руку или что-то в этом роде. Пройдет.
– Потянула, значит, – произнес Пес, аккуратно взяв двумя пальцами мой рукав и приподняв его, обнажив при этом огромные, пурпурные синяки, горящие на бледной коже запястья.
– Кто это сделал, Лиадан? – Хорошо еще, что кузнец был слишком слаб, чтобы встать.
– Ничего страшного, – повторила я, – забудь.
Они обменялись одинаково мрачными взглядами.
– Пожалуйста, – добавила я. – Это случайность. Никто не хотел делать мне больно.
– Мужчина должен следить за тем, чтобы избегать подобных... случайностей, – рявкнул Эван. – Ему следует держать свои руки при себе.
– И думать головой, – сердито кивнул Пес. – Такая хрупкая малышка как ты... да тебя порывом ветра может унести! Тебя так легко ранить. Головой надо думать!
– Правда, все будет в порядке, – ответила я. – Давайте забудем об этом и займемся делами. Как, например, насчет бульона и пары кусочков хлеба?
Эван закатил глаза.
– Пощадите! Она убьет меня своим бесконечным потоком бульона!
Он немного поел и снова заснул, а я болтала с Псом и играла с ним в самодельные пирамидки . Это было непросто. Мы собрали самые плоские камешки, какие нашли, но их никак не удавалось как следует уравновесить, и в итоге мы только что по земле не катались от смеха, когда оказалось, что оба мы бесславно проиграли. Я сгребла все камешки в одну кучку, рукой стирая аккуратно начерченный круг и перекрещивающиеся линии в нем. Когда я подняла глаза на Пса, оказалось, что он смотрит на меня внимательно и серьезно.
– Я слышал, у тебя дома есть мужчина.
– Не совсем, – ответила я осторожно. – Мне сделали предложение. Дальше дело пока не пошло.
– Тогда ты, возможно, обдумаешь еще одно, – он говорил нарочито небрежно. – Предложение, я имею в виду. Я кое-что поднакопил. Я с Командиром уже три-четыре года. Хватит, чтобы купить хороший кусок земли, немного скотинки, да дом построить – где-нибудь подальше отсюда. Может, на северных островах. Или уплыть куда-нибудь кораблем и все начать сначала. Никогда раньше я не встречал таких женщин, как ты. Я бы о тебе заботился. Может, я с виду и неказист, зато силен. И умею работать. Ты бы со мной горя не знала. Так как? – Он крутил между пальцев один из длинных когтей, висящих на шее, и неуверенно смотрел мне в лицо своими желтыми глазами.
У меня от изумления открылся рот. Я представила себе, как возвращаюсь домой в Семиводье с Псом в качестве жениха. Представила, с каким лицом отец будет разглядывать наполовину обритую голову, разрисованный подбородок, лисьи глаза, побитое оспой лицо, куртку из волчьей шкуры и это варварское ожерелье.
– Ты надо мной смеешься. – На грубоватом лице Пса читалось глубокое уныние. – Так и знал, что ты откажешь. Но я не мог не спросить.
– Прости, – мягко попросила я, накрыв ладонью его руку. – Я не смеюсь, честное слово. Я вовсе не хотела тебя обидеть. Я польщена твоим предложением, правда, и ценю его, поскольку вижу, что ты хороший человек. Но я не могу пока выбрать себе мужа и не смогу, пока не настанет следующее лето. Ни тебя, ни кого-либо другого.
Я пальцами почувствовала жесткие борозды на его руке. Перевернула ее и увидела жуткие, жесткие пересекающиеся шрамы.
– Откуда они у тебя? – Кто-то ведь посоветовал мне расспросить Пса о его истории. Часть ее я могла угадать без слов.
– С корабля викингов, – ответил он. – Я с Альбы, как та твоя воительница, Скатах. Мы с братом ловили сельдь и вполне сводили концы с концами. На нашу деревню напали викинги. Нас с братом забрали как гребцов: увидели, что мы сильные, понимаешь. Ох, и время это было... – Глаза его затуманились, и он провел руками по черепу. – Мы до-о-о-лго для них гребли. Слишком долго. В основном они использовали своих, но людей всегда не хватало, и они постоянно держали шесть пар цепных гребцов. У нас с Дугалом все время были проблемы. Но нас не убивали, мы были самыми сильными, понимаешь? Однажды Дугал слишком зарвался и получил хлыстом пол лицу. Он умер. Может, это и к лучшему. Он видел, как насиловали его жену и дочерей. Он был полон ненависти. А я продолжал держаться дальше. Слишком сильный, на свою голову.
– Как же ты убежал?
– О, это целая история. Меня выручил Командир. Тогда я считал, что он сумасшедший. Мы стояли в каком-то восточном порту, там было жарко как в печке, а воздух ножом можно было резать. Нас приковали к скамьям: это обычное дело, когда команда сходит на берег. Там умереть от жары и жажды было проще, чем дышать. И постоянно воняло мочой и потом, прости за такие подробности. И вот однажды ночью мы спали как могли: задница на скамье, а голова где придется – не самая удобная в мире постель. И вдруг раздается тихое звяканье ключей и между скамьями идет черный человек, свежий, как подснежник и спрашивает нас: «Кто хочет заключить с нами соглашение?». А мы все пялимся на него и ждем, что вот-вот появится викинг и его прикончит, но ничего такого не происходит, только корабль начинает скрипеть и стонать, будто отходит от причала. И при этом никто не гребет. А мы молчим. Половина вообще ничего не поняла, там говорили на полудюжине языков, не меньше. А потом черный... Это был Альбатрос, понимаешь? Перо в волосах, и все такое... так вот он говорит, что Командир на борту и готов отплыть. Вы, ребята, больше своих викингов не увидите. И у вас есть выбор. Либо догрести на этом корыте до Галлии, а когда причалим, получить мешочек серебра и свободу. И грести будете без кандалов, если не станете бузить. Как вам такая идея?
Я спросил: «А другой вариант?». И тут из-за спины черного выходит еще один человек, это был Командир, но тогда его лицо было чуть поменьше разукрашено. Он был совсем молодой, мальчишка еще. И что задумал этот наглый щенок, подумал я? И тут Командир говорит: «Это зависит от того, как ты плаваешь в цепях. Северяне не вернутся. Сколько времени пройдет, прежде чем хоть кто-нибудь обратит внимание, что гребцы викингов кормят рыб под причалом? Может, совсем немного, а может, порядочно. Место здесь бойкое и всем наплевать, что с тобой станет. Вот такой выбор», – говорит он. И показывает знаками то же самое, чтобы и остальные поняли. – «Гребите для меня хорошо», – говорит, – «и получите свободу еще до следующего полнолуния». А я слушаю и думаю, что он спятил. А как насчет пиратов по пути? А как насчет того, что северяне захотят отомстить за своих? И, кроме того, их здесь двое, а нас-то двенадцать: место моего брата давно занял длиннолицый парень из Ольстера. Кто нам запретит бросить их за борт, как только с нас снимут цепи?... Но мы все согласились, конечно. Запах свободы очень помогает принимать решения.
...и он сдержал слово. На пути в Галлию у нас была парочка приключений, но мы доплыли, и он предложил мне выбор: остаться с ним или идти своей дорогой. С тех пор я с ним.
– А сколько ему... сколько лет вашему командиру? Ты сказал, что провел с ним года три-четыре, но когда вы встретились, он был почти мальчишкой. Как это возможно?
Пес сосчитал на пальцах.
– Да, все, вроде, верно. Двадцать два, двадцать три. Что-то вроде этого. Не намного старше тебя, детка.
– Но... – Я просто не находила слов. – Он кажется намного старше. То есть... как можно в таком возрасте стать тем, кто он есть? Он, похоже, пережил уже столько, сколько другой, бывает, и за всю жизнь не испытал. Он слишком молод, чтобы быть таким вождем. И чересчур юн, чтобы скопить столько... столько горечи.
– Этот парень состарился еще в детстве, – глухо произнес Пес.
Около полудня в лагере поднялось необычайное оживление: звон сбруи, шум хорошо организованной, но спешной деятельности. Разглядеть мне удалось немного, но увиденного оказалось достаточно, чтобы по спине у меня поползли мурашки. Разбирались шалаши, паковались седельные сумки. Аккуратно уничтожались все признаки человеческого присутствия. Они снимаются с места. Они уезжают, а меня никто не предупредил. Он же обещал мне шесть дней! Даже и их мне едва хватит!
– Сходи, посмотри, что происходит, – попросила я Пса, пытаясь говорить спокойно, хотя во мне боролись страх и гнев.
Я вернулась в грот и занялась делами, прислушиваясь к шуму у входа. Я как раз сидела на коленях, моя посуду в ведре и пытаясь отвлечься размышлениями о том, что следует сделать во время осенних посадок в Семиводье, когда за спиной раздался знакомый голос:
– У нас изменились планы.
Я медленно поднялась. С пальцев у меня стекала вода, рукава были засучены по локоть.
– Да, я вижу. Вижу, как легко ты, оказывается, нарушаешь свое слово. Он не может ехать. Я говорила это и раньше. Ничего не изменилось.
Бран быстро взглянул на кузнеца – тот не спал и все слышал.
– Он должен ехать, или его оставят здесь, – мрачно ответил он. – У нас нет выбора. Нам необходимо сняться с места уже сегодня.
– У нас было соглашение. Шесть дней, ты сам так сказал. Полагаю, уже тогда ты не собирался держать свое слово.
– Ты судишь слишком поспешно, как и всегда. Я в ответе за этих людей. Я не могу приказать им сидеть здесь и ждать, пока их переловят, если могу тайно перебросить отряд в другое место до того, как здесь окажутся враги. И я не могу удерживать их, когда в них остро нуждаются в другом месте. Пожертвовать жизнью целого отряда ради одного человека – это чистое безумие.
Некоторое время он молчал, словно обдумывая собственные слова.
– Кузнец не может ехать, – наконец произнесла я. – Ты же видишь, какой он еще слабый. Он и сидеть-то один едва может. Как ты сможешь безопасно перевезти его? И кто за ним будет ухаживать?
– Это уж не твоя забота. – Он бросил взгляд через плечо. – Пакуй это все, – приказал он Псу, неуверенно застывшему в дверях.
– Минуточку, – сказала я. – Я находилась здесь и выхаживала этого человека, потому что у нас с тобой было соглашение. Честная сделка. Ты ее нарушил. Но я-то осталась верна своему слову. Я все еще ответственна за него, точно также, как ты отвечаешь за своих людей. Он – моя работа. И я не позволю просто так взять и выбросить ее из-за твоего... твоего каприза.
Бран, похоже, едва слушал. Он, не отрываясь, смотрел на мое запястье. Рукав был засучен, и синяки, оставленные его пальцами, четко выделялись на руке. Я сердито расправила рукав, чтобы скрыть пятна. Пес безо всякого выражения принялся паковать вещи.
– Сядь, – скомандовал Бран. В ответ я только посмотрела на него. – Сядь, – повторил он тише, сцепив на груди руки и опершись плечом о каменную стену.
Я села.
– Это не каприз, – произнес он. – Я никогда ничего не делаю из прихоти. Я просто не могу себе этого позволить. И у меня не было намерения нарушать слово, иначе, зачем бы мне его давать? Произошло непредвиденное, вот и все. Понимаешь, во многих уголках этой страны и за ее пределами меня и моих людей не встречают с распростертыми объятиями. У нас множество врагов. Поэтому мы должны постоянно перемещаться, причем незаметно. Увечье кузнеца и твое присутствие и так уже вынудили нас оставаться на одном месте гораздо дольше, чем мы собирались, а это очень рискованно. А теперь я получил донесение, что сюда движется большой вооруженный отряд, у нас осталось совсем немного времени, чтобы спокойно исчезнуть. Если мы останемся, нас перебьют. Мне лично на это наплевать. Но я не собираюсь по столь несерьезной причине рисковать жизнью своих людей. К тому же, скоро нам предстоит работа на севере, и те, кто нас нанял, просили прибыть поскорее. Я принял решение, и оно должно быть выполнено как можно быстрее. К закату на этом месте не останется и следа нашего пребывания.
Возникла короткая пауза.
– Несерьезной, – произнесла я, не спуская с него глаз. – Ты считаешь жизнь Эвана и мою безопасность несерьезными...
– Ты женщина, – ответил Бран. – Тебе не понять. В общем мироустройстве одна-две жизни ничего не значат. Я не собираюсь необоснованно рисковать людьми ради тебя или ради него. И подрывать успех нашей будущей работы я тоже не собираюсь. Если бы не ты, мы бы уже давно уехали. Я вообще не должен был...
– Командир, – кузнец попытался сесть.
Лицо его побледнело и покрылось потом.
– В чем дело?
– Я могу ехать верхом. У меня еще остались силенки. Привяжи меня за спиной у Пса, и я выдержу, сколько нужно... Но, Командир, как насчет девчонки?
Воцарилось тяжелое молчание. Пес прекратил паковаться и выпрямился, сердито глядя на своего предводителя.
– Ну, так что? – прорычал он.
Он все еще смотрел на меня.
– Ты меня поняла? – вопрос был задан с преувеличенным терпением в голосе. – Это решение было принято после тщательного взвешивания всех возможностей. Это не моя прихоть.
Я пожала плечами.
– Я понимаю. Такой человек как ты считает своих бойцов ценными фигурами, фишками в своей смертельной игре, пытается распоряжаться ими с максимальной выгодой и заботится о них в зависимости от их ценности. А женщины нужны, чтобы ждать конца игры, собирать разбитые фишки и попытаться спасти хоть что-нибудь.
– Ой, не надо, – голос его был холоден. – Опять полуправда, чего и ожидать от такой как ты. Именно женщины причиняют самый страшный вред, это они направляют своих мужчин на путь уничтожения. Я узнал это на собственной шкуре. И нечего читать мне проповеди о целительной силе женских рук. Ты ничего не знаешь! И не понимаешь. – Руки его все еще были непринужденно скрещены на груди, но кулаки крепко сжались.
– Эван задал тебе вопрос, – осторожно напомнила я. – Что будет со мной? Я смогу вернуться домой?
Холодные, изучающие глаза уставились прямо на меня.
– Теперь совершенно ясно, что ты совсем не знаешь жизни, – заметил он. – Ты все еще не поняла, да? Наверное, это и объясняет твое бесстрашие. Объясни ей, Пес.
– Командир...
– Рассказывай.
– Понимаешь, какое дело, – пробормотал Пес, – Командир хочет сказать, что у него проблема. Он не может взять тебя с собой, это опасно... задержит нас, ребята станут отвлекаться, и все такое... Но и просто оставить тебя здесь он не может. В лагере у Крашеного не бывает гостей. Если к нам кто и попадает, то только с завязанными глазами. А ты слишком много видела и слышала... Вот такое дело.
– Но... – Сердце у меня ухнуло. Он же не хочет сказать... он конечно не имел в виду... Ох, Дана, помоги мне! Шеф был прав. Я и правда, дурочка. – Ты хочешь сказать, – прошептала я, – что эта проблема решается также, как решилась бы проблема Эвана, если бы не я? Маленький острый ножичек, быстрый, точный удар, уютная могилка? Это вы мне приготовили?
– Только через мой труп! – взревел кузнец.
– Поверь мне, я рассмотрел и эту возможность, – непринужденно ответил Бран. – Вы оба нам страшно мешаете, и я жестоко сожалею, что вообще согласился попробовать все это. Но ты (он кивнул на Эвана) заслужил свой шанс, раз уж выжил до сегодняшнего дня. Ты поедешь с нами. А вот ты (он посмотрел на меня)... мои люди поставили меня в очень неудобное положение. Они спрашивают, не можешь ли ты и дальше оставаться с нами. А если точнее, мне дали понять, что отказ с моей стороны приведет к бунту. Вот каково оказалось влияние парочки фантастических сказок, рассказанных особой, в совершенстве владеющей женским даром соблазнения и использующей свое лицо, тело и сладкие речи, чтобы соблазнить мужчину и заставить делать то, что ей хочется.
– Да это просто смешно! – сердито крикнула я. Страх во мне уступил место гневу. – Как ты смеешь критиковать меня? Да еще приписываешь мне какие-то ложные цели, каких у меня и в помине нет! Все, что я здесь делала, я делала, чтобы помочь. Все, понимаешь! И никакая я не... не соблазнительница. Да посмотри на меня, как ты мог даже подумать?!.. И вообще, это ты нарушил слово. Это у тебя шаткая позиция!
– О, нет, – мягко ответил Бран. – Я держу свое слово изо всех сил. Ты останешься с кузнецом и станешь за ним ухаживать, если он переживет дневной переход. Мои люди не оставили мне выбора на этот счет. И хочешь верь, хочешь нет, я уважаю их желания, если это только возможно. Хороший командир должен быть к этому готов. Но тебе придется усвоить, что позже мне предстоит принять непростое решение. Чем дольше ты пробудешь с нами, тем больше увидишь, и тем невозможнее станет отпустить тебя домой. Ты этого добиваешься?
– Когда это мои желания принимались в расчет? – спросила я, глотая сердитые слезы.
Я пыталась их остановить. До этой минуты я совершенно не осознавала, как же мне хочется еще хоть раз увидеть маму. Бран что, хочет сказать, что меня никогда не отпустят домой? Я представила себе худенькую фигуру Сорчи, ее грустные глаза... напряженный, все замечающий взгляд отца. Я подумала о Шоне с Эйслинг, о долгих спокойных днях, проведенных в мирной тишине леса или в любимой мною домашней суете: печь булочки, шить, сушить целебные травы... Я огляделась. Этот мрачный лагерь ничем не напоминал дом. Полное опасностей существование, постоянная необходимость скрываться ото всех – это не жизнь. Впервые за все это время меня пронзила мысль о том, как сейчас, должно быть, горько моей семье – и по щеке у меня скатилась слезинка.
– Этим ты ничего не добьешься, – заметил Бран. – Женские слезы текут легко, как из шланга, и стоят недорого. У меня на них иммунитет.
Однако, другие, похоже, ничем таким не обладали. Я почувствовала на своем плече руку Пса и услышала, как Эван сказал:
– Не плачь, детка. Когда все закончится, ты в мгновение ока окажешься дома, и твой парень будет ждать тебя.
Бран, не отрываясь, глядел на Пса.
– Убери руку, – произнес он ужасающе мягко.
Пес отдернул руку, как от удара кнутом.
– Мы теряем время, – сказала я, смахивая с глаз слезы. – Покажи мне, как ты собираешься его перевозить. Возможно, я смогу дать парочку советов. Надеюсь, ты не станешь настаивать, чтобы я ехала верхом с завязанными глазами. Похоже, я могу понадобиться по дороге.
– Так ты умеешь ездить верхом?
– Представь себе, я именно этим и занималась, когда меня похитили твои люди. Вскоре ты поймешь, что я не так уж и беспомощна.
Он ничего не ответил, лишь слегка кивнул, чтобы я вышла за ним. И уже не в первый раз у меня возник соблазн сказать что-нибудь такое, о чем я впоследствии могу пожалеть. Но я проглотила свой гнев и потащилась вслед за Браном через лагерь. В конце концов, все это неважно, лишь бы Эван остался жив. Я ведь целительница, у меня есть работа. А позже, возможно, придет время задавать вопросы.

...

очаровашка: > 08.03.10 09:55


Какой замечательный подарок к празднику!!!!!!!
katusha,vetter спасибо большое!!!!!!! Ar

...

Мечта: > 08.03.10 10:13


Спасибо!!! Very Happy Very Happy Very Happy
Какое мрачное прошлое у Брана! Sad И все-таки зацепила его героиня! Wink

...

Нюрочек: > 08.03.10 10:53


Катюша, Жанна, спасибо! Просто сказка.

...

Moonlight: > 08.03.10 13:01


Девушки, поздравляю с Международным Женским днем!

С мартом Вас тающим,
С мартом бушующим,
С самым ласкающим,
С самым волнующим,
Счастья вам прочного,
Счастья сердечного -
Самого доброго,
Самого вечного!


...

Veresk: > 08.03.10 13:51


Как-то наша девочка шибко вольно с похитителями разговаривает, прям оскорбленная невинность и праведное негодование. Да и герой для умного человека слишком сильно ненавидит женщин. Ну я понимаю, не доверял бы, презирал, за людей не считал, а тут такая жгучая нездоровая ненависть. Что ж там в прошлом случилось, что Бран до сих пор такие жаркие чувства ко всему женскому полу испытывает.

Спасибо за главу! Хороший подарок!


ПОЗДРАВЛЯЮ ВАС, ЛЕДИ, С 8 МАРТА!!!

...

muzanna: > 08.03.10 17:24


katusha
Ой,какая радость. спасибо.)
Чтоб все в твоей жизни было вот так вовремя и такого отличного качества Laughing

...

katusha: > 12.03.10 23:38


 » Глава 10

Перевод, katusha. Правка, vetter.

Путешествие через лес обернулось настоящим кошмаром. Я держала глаза открытыми, а рот на замке. Я видела, что мы едем не вполне на север, а скорее, на восток, но не могла хоть сколько-нибудь достоверно определить расстояние. Путешествие проходило в неимоверно жестоком ритме – на полной скорости, в абсолютном молчании, по узеньким лесным тропинкам, иссохшим руслам ручьев и болотистым низинам, чтобы скрыть и запутать следы. Впереди и позади отряда постоянно ехало по всаднику. Стало темнеть, а мы все скакали. Спину у меня ломило, во рту пересохло, но я не произнесла ни слова и усилием воли заставила себя держаться. Моя усталость не шла ни в какое сравнение со страданиями Эвана, привязанного к широкой спине Пса и беспомощно подскакивавшего при каждом шаге лошади по неровной земле. Рану его ничего не защищало, кроме мягкой повязки, спешно наложенной перед внезапным отъездом. Я надеялась, что в пути мы сделаем остановку, и я смогу ему помочь. Но никто не собирался останавливаться, а просить я не могла. Мужчины молчали, переговариваясь с помощью еле различимых сигналов, и не напрасно. Один раз, когда мы ехали по лесистой гряде над открытой полоской земли, под нами промелькнул другой конный отряд. Они были отлично вооружены и в строгом порядке ехали параллельно нам, но в обратном направлении. Бран остановил нас одним движением руки, и мы молча ждали, пока всадники скроются из виду. Те люди носили темно-зеленые туники со знаком черной башни, надетые на доспехи цветов Эамона. Неясно было, меня ли они ищут или едут по другим делам. Я вспомнила, что Эамон говорил о Крашеном и его наглом вызове, и подумала, что иду по очень опасному пути.
Наконец, когда я устала до такой степени, что готова была вот-вот вывалиться из седла, а Эван окончательно посерел и безвольно обмяк на своих ремнях, мы остановились. Над нами шумели высокие деревья у входа в какое-то сооружение. Похоже, мы достигли цели, поскольку кто-то зажег лампы, и после тихого приказа Пес спешился, а безвольное тело Эвана положили на одеяло. Я хотела спуститься, они там нуждались во мне... но ноги меня не слушались. Лошадь терпеливо ждала.
– Вот! – Я почувствовала на талии твердые руки, меня приподняли и опустили на землю легко, как пушинку. Он тут же отпустил, и у меня подогнулись ноги. Я схватилась за седло и вскрикнула от боли.
– О других ты плачешь, а о себе нет, – произнес Бран. – Интересно, почему? Кто-то научил тебя выдержке.
Я глубоко вдохнула раз, потом другой.
– Какая разница, а? – прошептала я сухими губами. – Покажи мне, пожалуйста, куда понесли кузнеца. Я нужна ему.
– Ты можешь идти?
Я попыталась сделать шаг, все еще хватаясь за седло. Лошадь прянула в сторону.
– Не очень убедительно, – заметил Бран. – Второе правил воина: не пытайся пускать пыль в глаза, если не справляешься. Враг за милю видит все твои слабости. Если не имеешь сил, чтобы драться, признай это и отступи. Перестройся или поработай мозгами. Если нужно, прими помощь. Вот.
И я почувствовала, как сильная рука подхватила меня и повлекла в сторону низкого дверного проема – простой деревянной притолоки на грубых столбах – ведущего, похоже, прямо внутрь травянистого холма. Ночь обещала новые сюрпризы. Заухала сова, и я посмотрела наверх. Над нами, сквозь паутину ветвей, в темном небе едва светилась молодая луна. Пока Бран тащил меня, я чувствовала на себе его тяжелый взгляд, но не сказала ни слова. Мы достигли отверстия, где исчезли остальные, и тут что-то остановило меня.
– Не думаю, что нам стоит туда идти, – сказала я. Меня бил озноб, темный туман, казалось, сгущался вокруг нас двоих, пока мы стояли у входа. – Это место... оно очень старое. Оно принадлежит Древним. Нам нельзя здесь находиться.
Бран нахмурился.
– Этот холм укрывал нас уже много раз, – ответил он, слегка опершись рукой на древнюю притолоку, откуда, скрытые среди глубоко прорезанного узора из солнц и спиралей, на нас, казалось, смотрели еле различимые лица. Его рука смотрелась здесь совершенно уместно.
– Те, кто когда-то использовали это место давно ушли, теперь оно идеально подходит нам. Тайное, надежное, легко охраняемое, с несколькими запасными выходами для спешного отступления. Здесь безопасно.
Но во мне плескался страх, ужасное предчувствие, которое я не могла внятно объяснить никому, а уж ему меньше всего.
– Здесь смерть, – наконец произнесла я. – Я ее вижу, чувствую.
– Что ты имеешь в виду?
Я подняла на него глаза и вдруг, на мгновение, вместо полуразрисованного лица сурового, полного жизни молодого мужчины с ясными серыми глазами, я увидела жуткую маску: мертвенно-бледную, со ртом растянутым в ужасный оскал смерти, с застывшим, бессмысленным взглядом. Где-то закричал ребенок: «Отпусти меня! Отпусти!!!». Ко мне потянулась маленькая ручка, в безнадежной попытке схватить сжимались пальчики... но я не могла дотянуться, меня не пускали, я не смогла до него дотянуться...
– В чем дело?! Что ты увидела?
Он сжал мои плечи руками так сильно, что боль вернула меня в реальный мир.
-Я... я...
-Скажи, что ты видела?
Я с огромным трудом восстановила дыхание. Мне еще надо работать, я не могу позволить этому захлестнуть себя.
– Н-н-н... ничего. Ничего страшного.
– Врать ты не умеешь. Расскажи мне. Что так тревожит тебя. Ты смотришь на меня и видишь... что-то очень пугающее. Скажи мне.
– Смерть, – прошептала я. – Страх. Боль. Тоску и утрату. Я не знаю, что вижу: может прошлое, может – будущее, а возможно, и то, и другое разу.
– Чье прошлое? Чье будущее?
– Твое. Мое. Эта тень лежит на нас обоих. Я погружаюсь в твой кошмар. Я вижу разбитый, изломанный путь. Я вижу дорогу во тьму.
Мы стояли молча. За нами была ночь, а перед нами открытая дверь.
– У нас здесь нет другого убежища, – через некоторое время произнес он. – У нас нет выбора, мы должны войти.
Я кивнула.
– Прости.
– Не проси прощения, – ответил Бран. – Видения приходят к тебе непрошенными, это видно. С нами ты будешь в безопасности. Но не это пугает тебя, да?
– В безопасности, – повторила я. – Я не забочусь о собственной безопасности.
– А о чьей тогда? Не о моей же? С чего бы тебе о ней тревожиться?
Я не смогла ответить.
– Ты предвидишь мою смерть? Это тревожит тебя? Не стоит беспокоиться. Я ее совершенно не боюсь. Временами, так даже желаю.
– А тебе стоило бы ее бояться, – очень тихо заметила я. – Ужасно умереть, так и не узнав, какой же ты на самом деле.
Никогда мой странный дар не тяготил меня больше, чем в ту ночь, когда мы прошли через дверь в подземный приют. Я нарисовала в воздухе перед собой знак, один из тех, что использовал Конор, и безмолвно обратилась к тем древним духам, что, возможно, обитали в промозглом пространстве под холмом: «Мы полны уважения к этому месту и теням, его населяющим. Мы не желаем зла. Мы никого не хотим обижать, остановившись здесь на ночлег». Глубоко внутри меня зазвучал голос мамы: «Ты выбиваешься из общего узора, Лиадан. Возможно, это дает тебе огромную силу. Это может позволить тебе изменять ход вещей».
Мы прошли по короткому коридору и оказались в центральном зале, вдоль стен которого вздымалась огромная структура из хорошо уравновешенных камней и деревянных подпорок. Некогда она пустовала. Теперь же по периметру были аккуратно сложены седельные сумки и одеяла. Повсюду царила неспешная, хорошо организованная работа: люди Брана готовились к будущему отъезду. Раздавался сухой паек, состоящий из черствого хлеба, сушеного мяса, воды и эля, необычное оружие проходило последнюю проверку, люди рассматривали карту, обменивались тихими замечаниями. Все они были закаленными мужчинами: я настолько измучилась, что едва не падала, а их, казалось, долгая езда ничуть не утомила. Потом я услышала, как, возвращаясь в сознание, застонал кузнец – и вдруг оказалось, что у меня слишком много работы, чтобы задумываться о чем-либо еще.
Прошло довольно много времени, прежде чем Эван, одурманенный самым сильным зельем, какое я только могла ему дать без вреда для здоровья, наконец провалился в беспокойный сон. Я уселась рядом с ним на землю, скрестив ноги, наблюдая и иногда протирая его землистое, мокрое от пота лицо влажной тряпицей. Кожа вокруг плеча и на груди у него воспалилась и покраснела. Некоторые мужчины отдыхали, другие отправились караулить входы и выходы. Сильно пахло лошадьми: животных тоже завели внутрь холма и привязали в дальнем конце зала. Между ними ходил Выдра с ведром воды в руках.
Пес сел рядом. Его маленькие глазки смотрели очень серьезно, рот был непривычно сжат. У одной из стен в тусклом свете можно было разглядеть Альбатроса и Змея. Они, похоже, о чем-то спорили со своим командиром. Альбатрос быстро и страстно жестикулировал. Но смысл разногласий был мне непонятен, поскольку говорили они вполголоса. Змей поглядел в мою сторону, нахмурился и что-то сказал Брану, чье выражение лица оставалось мрачным, как и всегда. Я увидела, что он пожал плечами, будто говоря: «Если вы не согласны, это ваша проблема».
– Мы уедем завтра рано утром, – тихо произнес Пес. – Я, может, долго еще не увижу тебя. Ты, конечно, останешься здесь. Как тебе кажется, он выкарабкается?
Несколько мгновений мы прислушивались к неверному, свистящему дыханию Эвана.
– Я сделаю все, что смогу, чтобы он выжил. Но должна сказать тебе прямо: он мне очень не нравится.
Пес тяжело вздохнул.
– Это все я виноват. Видишь, в какую передрягу я тебя втравил! И все напрасно.
– Ш-ш-ш-ш, – произнесла я, похлопав по широкой кисти его руки. – Мы все за это в ответе. Но он больше всех. – И я посмотрела через комнату.
– Нельзя во всем обвинять Командира, – еле слышно ответил Пес. – Он не хотел уезжать. Но он получил сообщение, что кто-то напал на наш след. Когда такое случается, надо улепетывать со всех ног, не взирая на обстоятельства. Если бы мы не снялись с места, нас бы просто перебили.
– А я, возможно, как раз оказалась бы в безопасности, – сухо заметила я. – Может быть, те, кто преследовал вас, искали меня.
– Может. А может и нет. Не зная точно, мы не могли оставить тебя одну.
Мой светильничек теперь горел в огромном темном подземном зале один-одинешенек. Под изогнутым потолком пещеры, там, где в изумительном равновесии поддерживали друг друга наклонно лежащие камни, в паутине теней роились бесчисленные маленькие существа. Пол был гладкий, твердый, земляной. В конце зала лежала огромная черная каменная плита. Ее поверхность была гладкой, словно отполированной долгими годами использования... для чего?
Над черной плитой, слегка под углом, между камнями зияла щель, прорезавшая всю толщу холма насквозь. Один единственный раз в году солнце должно проникнуть прямо в эту щель, и тогда его лучи осветят каменную плиту. И в тот же миг древние силы этого места могут проснуться. Они еще не исчезли из пещеры, о нет! Я чувствовала их присутствие в неподвижном воздухе, в грубо обтесанных стенах, на которых то тут, то там были вырезаны еле видные знаки. Вдруг я вспомнила о юном друиде, о Киаране, о том, как он с болью и гневом в душе ехал прочь из Семиводья. Возможно, лучше вообще ничего не чувствовать. Ничего не хотеть. Жить без прошлого и будущего. Сегодняшним днем. Так безопаснее... Пока прошлое само нежданно не явится к тебе.
– Ты очень устала, – заметил Пес, – а мы завтра уезжаем. Я хотел попросить... нет, лучше не стоит, наверное.
– Что? Проси, конечно.
– Ты устала. Для тебя это была долгая скачка. Ребятам бы очень хотелось послушать еще историю. Одну последнюю историю, до того, как мы... нет, это слишком. Забудь.
– Все в порядке, – улыбнулась я, подавив зевок. – Думаю, что сумею отоспаться завтра. А сегодня, без сомнения, смогу рассказать вам еще одну историю.
Странное дело, несмотря на то, что мы говорили очень тихо, все, похоже, тут же об этом узнали, и меня окружила толпа молчаливых мужчин. Кто оперся о стену, кто сел на корточки, кто, скрестив ноги, продолжал точить нож или наконечник копья в тусклом свете моего светильника. Паук протянул мне кружку с элем. Альбатрос и Бран стояли рядом, за остальными. Альбатрос в темноте стал почти невидим, только зубы блестели, стоило ему улыбнуться. Бран смотрел на меня без всякого выражения, скрестив на груди руки. Вот уж кто не выказывал ни малейших признаков усталости! А ведь он обходился без нормального сна дольше всех нас, я-то знала.
– Поначалу я думала, – заговорила я, – что, провожая вас в поход, лучше всего вдохновить вас какой-нибудь героической историей. Каким-нибудь повествованием о мужестве и самопожертвовании на поле битвы. Но у меня не лежит к этому сердце. Из того, что мне известно, получается, что люди, которых вы собираетесь атаковать, вполне могут оказаться моими родственниками. Кроме этого, я слышала, что вы и так лучшие в своем деле. Вас не нужно вдохновлять. Поэтому сегодня я попытаюсь просто развлечь вас и расскажу вам историю о любви, о женской вере и верности.
Я глотнула эля. Было вкусно, но я отставила кружку в сторону. Если я выпью еще, то просто рискую заснуть на месте. Я подняла глаза и оглядела кольцо мрачных грубых лиц. Скольких из них я еще увижу? Многие ли будут живы завтра вечером?
Жила была на свете самая обыкновенная девушка, фермерская дочка, и звали ее Дженет.
Но ее милый называл ее «Дженни», это было особенное имя, никто кроме него ее так не звал. Когда он называл ее так, она чувствовала себя самой красивой девушкой на свете. Без сомнения, ее Том считал это истинной правдой. Том, ее суженый, был кузнецом, как Эван, хорошим кузнецом, молодым, сильным и широкоплечим. Роста он был не высокого и не низкого, волосы у него вились, а губы часто улыбались. Но более всего Дженни нравились в нем глубокие серые глаза. «Надежные глаза», – так она их называла. Она была уверена: что бы ни случилось, Том никогда не подведет ее.
Дженни была скромной девушкой... Славной девушкой. Она слушалась отца, помогала матери и проворно выполняла всякую женскую работу. Она умела шить, готовить соленья и варить эль. Она могла общипать курицу, спрясть пряжу и вылечить больную овцу. Том гордился своей Дженни и с нетерпением ожидал дня свадьбы, назначенной на день середины лета. Он любил ее русую косу до пояса, а она временами распускала волосы, чтобы он мог посмотреть, как они сверкают и струятся, словно пшеничное поле в солнечный день. Ему нравилось, что роста она как раз такого, что ее удобно обнимать за плечи, когда идешь с ней рядом. При мысли о ней сердце его билось быстрее, а тело напрягалось, и он пел у своей наковальни, пока раскаленное железо превращалось в вилы или плуг, и улыбался про себя, и мечтал о дне середины лета.
Дженни была тихой и ласковой девушкой, лишь одно выводило ее из себя – томные взгляды, которые бросали на ее Тома другие девушки, да их попытки пококетничать с ним, когда он проходит мимо. «Держите ваши взгляды при себе», – говорила она сердито, – «а не то пожалеете! Он мой». Том в таких случаях смеялся над ней и говорил, что она напоминает ему маленького злобного терьера, защищающего свою косточку. Ну, разве она не знает, что ему никто кроме нее на всем свете не нужен? Что она – единственная женщина в его сердце?
Ох... Эти двое строили планы, совершенно забыв об обитателях холмов, об эльфах. Они постоянно вмешиваются не в свои дела и более всего на свете любят из пустой прихоти утащить симпатичного парня или миловидную девушку и использовать бедного смертного для собственного удовольствия. Кого-то они держат у себя год и один день, а кого-то оставляют навсегда. Некоторых они, натешившись, выбрасывают, и эти несчастные потом чувствуют себя совершенно потерянными и никогда в полной мере не становятся сами собой. Однажды Том заработался в своей кузне допоздна и решил пройти короткой дорогой через лес к ферме, где жила его Дженни, надеясь украсть парочку поцелуев на сон грядущий. Глупый Том. Он не нашел ничего лучше, как ступить в ведьмино кольцо . И в мгновение ока туда слетелся Дивный народ, разодетый в лучшие свои одежды, а во главе их скакала королева эльфов на своем белом коне. Только раз поглядел он в ее глаза и погиб. Королева усадила его за собой в седло, и они ускакали далеко-далеко, за пределы мира смертных. Напрасно Дженни ждала всю ночь, напрасно на окошке горела ее свеча. Том так и не вернулся.

«Интересно», – подумала я, – «может, они считают эту историю слишком детской, или чересчур фантастической и неподходящей для взрослых мужчин?» Но тишина вокруг свидетельствовала о напряженном внимании. Я снова отхлебнула эля.
– Продолжай, – попросил Змей. – Мне показалось, ты говорила, что он надежный. На мой взгляд, он повел себя просто глупо. Надо ему было идти по дороге и прихватить с собой лампу.

Если дивный народ решит, что хочет тебя заполучить, ты мало что сможешь сделать, – ответила я. – В общем... Дженни была умная девушка. На следующее утро она спозаранку прошлась по лесу в направлении кузни, увидела траву, примятую лошадиными копытами, и остатки ведьмина кольца. И еще нашла красный шарф Тома – этот шарф она сама спряла, покрасила и связала для своего нареченного. Она прекрасно поняла, кто украл его, и решила во что бы то ни стало вернуть Тома назад. И вот она направилась к самой старой женщине в деревне, такой древней, что у нее совсем не осталось зубов во рту, одни голые десны, а ногти на пальцах скрючились, словно когти, и морщин на лице было больше, чем на высохшем за зиму яблоке. Дженни пришла к этой старой карге и накормила ее овсяной кашкой, которую специально сварила для этого случая, а потом спросила у нее совета.
Сначала старуха не хотела говорить. Подобные вещи лучше держать в секрете. Но Дженни делала ей много добра, дарила подарки, помогала по хозяйству, и старуха дала ей совет.
«В ближайшее полнолунье эльфы поедут по широкой белой дороге, что ведет через сердце нашего леса к перекрестку дорог на вересковой пустоши», – сказала она. «Ты должна молча ждать там, на перекрестке, до полуночи. Когда они станут проезжать мимо, тебе надо схватить своего Тома за руку и держать его, не отпуская до самого рассвета. И тогда чары спадут с него, и он снова вернется к тебе».
«Это совсем несложно!» – произнесла Дженни. – «Это я смогу».
Старуха затряслась от смеха.
«Несложно!» – закудахтала она. – «Ай, насмешила! Да это будет самое сложное в твоей жизни дело, цыпленочек. Чтобы удержать его, тебе понадобится вся сила твоей любви. Будь готова к любым сюрпризам. Ты уверена, что сумеешь?»
И Дженни горячо ответила:
«Он мой! Конечно, я смогу это сделать!»


Змей протянул руку с кувшином и снова наполнил мою кружку. Раздвоенный язык у него на носу, казалось, дрожал в свете светильника, будто готовился укусить.

– И вот Дженни сделала все, как было велено. В полночь следующего полнолуния она в одиночку стояла на перекрестке дорог в своем домотканом платье и разношенных ботинках, а темный плащ с капюшоном скрывал ее светлые волосы. Она ждала, словно маленькая тень в лунном свете. Вокруг ее шеи был повязан тот самый шарф, что она подарила когда-то Тому.
И вот они появились: длинная, сверкающая кавалькада. Все лошади белоснежные, все платья и туники расшиты драгоценностями, распущенные серебристые волосы развеваются по ветру, убранные удивительными листьями и сверкающими украшениями. Королева эльфов ехала в середине процессии. Высокая, царственная, с кожей белой, как молоко, с волосами ослепительного, прекрасного рыжего цвета, в платье, искусно подчеркивающем все прелести ее фигуры. А за ней ехал Том, кузнец, с пустыми глазами и лицом, похожим на маску. На нем была странная туника, серебристые штаны и сапожки из мягчайшей кожи. Сердце Дженни наполнилось гневом, но она стояла тихо и безмолвно, пока королева не ступила в самый центр перекрестка, пока Том не оказался прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки. И тогда, быстрее молнии, бросилась Дженни вперед, схватила его за руку, изо всех сил потянула, и он упал со своей лошади и растянулся на белой дороге у ее ног.
Эльфы возмущенно зашумели, их лошади окружили Дженни и несчастного Тома, и выбраться из этого круга было невозможно. И тут раздался голос королевы эльфов. Невыносимый и в то же время сладкий и убийственно-гневный.
«Ты!» – произнесла она. – «Что ты здесь делаешь? Кто тебя надоумил? Этот человек мой! Убери от него свои грязные смертные ручонки! Ни одна женщина не смеет тягаться со мной!»
Но Дженни продолжала сжимать руку Тома, изумленно севшего у ее ног. Дженни подняла взгляд на прекрасное существо на белой лошади, и в глазах ее горел вызов. Тогда королева рассмеялась ужасным смехом и произнесла:
«Ну что же, мы по крайней мере позабавимся. Посмотрим, как долго ты сможешь выдержать, крестьяночка. Думаешь, ты сильна? Как мало вы, смертные, знаете!»
Сперва Дженни не поняла, что она имеет в виду, поскольку рука Тома в ее руке оставалась безвольной и недвижной. И вдруг, в одно мгновение его пальцы обратились в острые когти, а кожа стала жесткой шерстью, и вот вместо мужчины она уже держит лапу огромного бешеного волка, а тот открывает свою пасть и скалит на нее свои жуткие зубы. Дженни вздрогнула от ужаса и от зловонного дыхания зверя на своем лице, а сильное тело его старалось вырваться из ее рук. Но она вцепилась пальцами в длинную волчью шерсть и держала, не отпуская, пока зверь волочил ее по тропе. Она чувствовала, как белый гравий рвет ей платье и раздирает кожу. По кругу зрителей прошел шепоток, и в воздухе прозвучало какое-то заклинание. И тогда жесткая шерсть превратилась в гладкую чешую, и Дженни почти отпустила, так тяжело ей было за нее удержаться. А рука стала удлиняться и извиваться, и вот уже не бешенный волк, а огромная, скользкая змея с чешуей цвета невиданных драгоценностей извивается у нее в руках. Чудовище сплеталось и извивалось, пытаясь обвить ее кольцами своего длинного тела. Чтобы удержать его, Дженни пришлось обнять змея обеими руками и сжать их, прижав лицо к холодной чешуе и заставив себя не терять от ужаса сознание, когда маленькая, смертоносная головка снова и снова бросалась к ней, и раздвоенный язык трепетал совсем близко от ее глаз.
«Это Том», – убеждала она себя, а сердце ее билось, как барабан. – «Это мой суженый. Я удержу его. Я смогу. Он мой».
И еще одно заклинание прозвучало в тишине лунной ночи. И змей стал огромным пауком, волосатым, щетинистым существом с тысячей глаз и с толстыми лапами, которые тут же обвились вокруг несчастной девушки. Ядовитые когти тянулись к тому месту, где Дженни сжимала паучью лапу, а острые шипы так впивались ей в кожу, что приходилось до крови закусывать губу, чтобы не кричать. Потом паук превратился в дикого вепря с желтыми клыками и маленькими безумными глазками. После вепрь уступил место невиданному существу с длинной клацающей челюстью и заскорузлой шишковатой кожей. А Дженни все держала и держала, хоть бедные ее руки кровоточили и едва слушались от боли и усталости. Однажды она подняла глаза, и ей показалось, что небо слегка посветлело. Эльфы вокруг нее молчали. Потом их королева снова рассмеялась.
«Неплохо, совсем неплохо! Ты славно нас развлекла. Но теперь нам пора в путь. Я забираю с собой этого мальчика, будь так добра, отпусти его».
Она царственно взмахнула рукой, и Дженни почувствовала, что ее плечи словно проткнули тысячи острых ножей. Она чуть было не разжала пальцы. А потом раздался шум широких темных крыльев, и в руках у нее оказалась лапа огромной птицы с клювом больше лошадиной головы. Когти ее изгибались, словно пытаясь вырваться из крепкой хватки девушки. Другая птичья лапа сомкнулась на ее плече, и огромное создание начало прыгать, бить крыльями, кричать и ранить ее своим смертоносным клювом, то справа, то слева, пытаясь сбить ее с ног. И снова послышался смех эльфийской королевы.
«Он мой», – подумала Дженни. – «Я люблю его. Она его не получит. Я не разожму рук».
И как ни билась громадная птица, ей не удалось вырваться из рук девушки... И вдруг неожиданно раздался шорох, послышались вздохи и легкий перестук множества копыт. И когда первый свет зари окрасил край неба серебром, Дивный народ исчез, словно клочья тумана, а в руках у Дженни снова был ее милый, обмякший, будто мертвый, и пока небо светлело, сверкающие одежды Тома превращались в простые, серые.
«Том», – прошептала Дженни. – «Том...»
На большее у нее не было сил. Через некоторое время она ощутила, что он двигается. Он обнял ее за талию, она положила ему голову на плечо, а он проговорил:
«Где мы? Что случилось?»
Тогда Дженни сняла с себя красный шарф и обвила его вокруг шеи своего милого. Она помогла ему подняться своими израненными руками. Они обнялись и в разгорающемся свете прекрасного солнечного утра медленно направились домой.
И я уверена, хоть в истории об этом ничего и не рассказывается, что они были счастливы вместе всю жизнь, поскольку были они словно половинки одного целого
.

Слушатели вокруг меня хором выдохнули. Все молчали. Через некоторое время мужчины начали расходиться, укладываться и устраиваться поудобнее, насколько это возможно на твердой земле. Ни о каком уединении не могло быть и речи. Я, как могла, притушила светильник и легла, в одежде, как была. Ну, по крайней мере, я могла снять ботинки. Но, наклонившись, чтобы их развязать, я поняла, как невероятно устала, и что пальцы меня не слушаются... я устала до слез, до плача обо всем и ни о чем. Проклятие на них на всех. Насколько проще было бы ненавидеть их, как это делал Эамон.
– Давай помогу. – Пес опустился рядом со мной на колени, осторожно распустил мне шнурки своими огромными лапищами и стянул с моих ног ботинки. – Какие маленькие у тебя ножки.
Я благодарно кивнула, чувствуя, что через комнату за нами наблюдают. Было почти совсем темно. Я услышала тихий шорох, а потом мне в ладонь ткнулось что-то мягкое и острое, а огромная фигура Пса неслышно растворилась в темноте. Я легла, чувствуя, как меня затопляет неимоверная усталость. Я положила волчий коготь в карман. Они же наемные убийцы! Почему меня должна беспокоить их судьба? Почему жизнь не может быть простой, как в сказаниях? Почему не... я провалилась в глубокий сон без сновидений.

***

Я моргнула раз, потом другой. Сквозь входное отверстие пробивался свет. Наступило утро. Я села. Зал был пуст, пол чист, все следы человеческой деятельности исчезли. Только мое одеяло, моя сумка и мои инструменты, да тяжелое дыхание спящего рядом со мной кузнеца.
Я снова огляделась. Ничего. Они уехали. Все. Оставили меня одну разбираться с очень непростой ситуацией. Без паники, Лиадан, сказала я себе, а сердце у меня ухнуло. Уже скоро Эван проснется, и ты ему тут же понадобишься. Найди воду. Попробуй развести огонь. Дальше планировать ты пока не можешь.
У меня в сумке лежало ведерко и небольшая чашка. Я подхватила их и вышла через узкое отверстие, щурясь от света яркого летнего утра.
– Из северного склона холма бьет источник, там есть озерцо, в нем можно умыться.
Он!
Он стоял ко мне спиной, с луком на плече. И все же, бритая голова и причудливые рисунки на коже не давали ошибиться. Я почувствовала одновременно неимоверное облегчение и сильнейшее раздражение и неосторожно произнесла:
– Ты! Вот уж не ожидала!
– А ты бы предпочла кого-нибудь другого? – поинтересовался он, поворачиваясь. – Того, кто льстил бы тебе и говорил комплименты?
– Не говори ерунды! – Я не собиралась показывать, что решила, будто меня оставили одну. И не хотела демонстрировать ни грана страха. – Я никого из вас не предпочитаю. Почему ты не со своими людьми? Они нуждаются в твоих приказах: ты их командир, чуть ли не бог. Не понимаю, как это ты послал их на задание, а сам остался. Сторожить меня здесь мог кто угодно.
Он прищурил глаза. Утреннее солнце делало рисунки у него на лице до странности объемными.
– Ни одному из них я не доверил бы этой работы, – ответил Бран. – Я видел, как они на тебя смотрят.
– Я тебе не верю. – Ерунда какая!
– Кроме того, – задумчиво добавил он, устраивая лук в расщелине, – это хорошая тренировка. Они должны привыкать справляться с неожиданностями, мгновенно подчиняться командам и не задавать вопросов. Им надо учиться быть всегда наготове. Среди них есть лидеры. Они смогут принять этот вызов.
– Как... как долго их не будет?
– Достаточно долго.
Я не могла придумать, что еще сказать, поэтому пошла к источнику, умылась и набрала воды для Эвана. Между камнями лежало небольшое озерцо, и, опуская ведро, я почти увидела в нем мою сестру, голую по пояс, в объятиях любовника, со сверкающими на солнце рыжими волосами. Бедная красавица Ниав. Все эти дни мысли о ней почти не всплывали в моей голове. Я поежилась. Я не могла себе представить, как можно жить вдали от Семиводья, от всего того, что я так люблю. Может быть, если кто-то тебе очень дорог, то к такой жизни можно привыкнуть и не чувствовать, что душа у тебя разрывается надвое. Но леса крепко держат всех, кто в них родился, мы не можем просто уехать и не мечтать вернуться. В глубине души я боялась за сестру. А Киаран... кто знает, что за путь он выбрал.
День разгорался. Эвану было больно, он потел и бредил, его рвало. Бран появлялся и исчезал, почти не разговаривал, помогал мне поднимать и переворачивать кузнеца, грел воду и вообще делал все, что я просила. Однажды, когда Эван на некоторое время затих, он позвал меня на улицу, заставил сесть и вручил мне миску с похлебкой, кусок сухого хлеба и кружку эля.
– Не надо так удивляться, – сказал он, устраиваясь на земле напротив меня и в свою очередь приступая к еде. – Тебе надо есть. А кормить тебя больше некому.
Я промолчала.
– Или, может, ты считаешь, что справилась бы и одна? Так и есть, да? Юная целительница, чудотворица. Ты ведь не думала, что мы оставим тебя здесь одну, правда?
Я не смотрела на него, сосредоточившись на похлебке, которая оказалась неимоверно вкусной. Наверное, лук был ему нужен для охоты.
– Именно так ты и подумала! – недоверчиво произнес он. – Что мы все уехали и оставили тебя одну с умирающим. Ты считаешь нас настоящими дикарями.
– А разве не этого тебе хочется? – спросила я, на этот раз прямо глядя ему в глаза, где на секунду, прежде чем он отвел взгляд, промелькнуло какое-то странное выражение. Крашеный, существо, внушающее ужас и отвращение? Мужчина, который может и станет делать почти все, если вы достаточно ему заплатите? Человек без совести? С чего подобному человеку переживать из-за того, что он оставил женщину одну посреди леса, тем более что он так ненавидит всех женщин в принципе?
Он открыл рот, потом, видимо, решил, что разумнее промолчать, и закрыл его снова.
– Почему ты так ненавидишь нас? Какая женщина разочаровала тебя настолько, что ты распространил это разочарование на весь женский пол до конца своих дней? В тебе столько горечи! Она съедает тебя изнутри, словно язва. Не будь дураком, не позволяй ей разрушить тебя. Это будет ужасная потеря. Что случилось, кто так обидел тебя?
– Не твое дело.
– Теперь мое, – твердо ответила я. – Ты сам решил остаться здесь, и тебе придется меня выслушать. Ты уже знаешь ту историю о Дженни, фермерской дочке. Может быть, так все и было на самом деле, а может и нет. Но на свете, наряду с дурными женщинами, существует множество славных и сильных, таких как эта девушка. Мы такие же люди, как и ты, мы все разные. Ты видишь мир сквозь пелену своей собственной боли и поэтому судишь несправедливо.
– Неправда. – Губы его сжались, глаза смотрели куда-то вдаль. Я начала жалеть, что говорила так прямо. – Когда-то женское коварство, женская власть над мужскими слабостями лишили меня дома и имени. А женский эгоизм вкупе с мужским безволием заставили меня выбрать именно этот путь в жизни и стать тем существом, которое ты сейчас так презираешь. Женщины по природе своей разрушительницы. Мужчины должны всегда быть настороже и не приближаться к ним слишком близко, чтобы избежать их сетей.
– Но я ведь женщина, – сказала я после некоторого молчания. – И я никого не... ловлю в сети, не соблазняю, не творю никаких злодеяний. Да, я прямо говорю то, что думаю, но ведь в этом нет ничего страшного. И я отказываюсь, чтобы меня причисляли к... как ты там говорил? К разрушительницам? И мама у меня точно такая же. Она хрупкая, но очень сильная. Она всю свою жизнь только отдает. А сестра у меня очень красивая, но совершенно не коварная.
– Ты плачешь.
– И вовсе нет! – Я сердито вытерла щеки. – Я только хочу сказать, что ты, наверное, встречал слишком мало женщин, раз продолжаешь цепляться за свое узколобое мнение.
– Возможно, для тебя я мог бы сделать исключение, – неохотно признал он. – Ты плохо поддаешься классификации.
– Думаешь, я больше похожа на мужчин?
– Ха! – Я не поняла, был ли его тон удивленным или насмешливым. – Ни на йоту. Но ты демонстрируешь некоторые неожиданные качества. Какая жалость, что ты не владеешь дубинкой и не стреляешь из лука. Возможно, мы бы приняли тебя в отряд.
Теперь уже я рассмеялась.
– Не думаю. Но, раз уж ты об этом заговорил, я могу. В смысле, владеть дубинкой и стрелять из лука.
Он изумленно уставился мне в лицо.
– А вот этому я ни за что не поверю.
– Давай покажу.
Ибудан хорошо меня выучил. Лук оказался длиннее и тяжелее, чем я привыкла, я не смогла полностью натянуть тетиву. Но это не страшно. Пока я прилаживала стрелу, Бран молча наблюдал за мной, насмешливо приподняв брови.
– И какую цель ты для меня наметишь?
– Думаю, ты можешь попробовать вон то большое дупло на стволе вяза.
– Да туда и ребенок попадет, – с досадой произнесла я. – Ты меня оскорбляешь. Какую цель ты бы наметил, будь я юношей, желающим присоединиться к твоей банде?
– Чтобы добраться до этого испытания, прежде ему потребовалось бы хорошо показать себя. Но раз уж ты настаиваешь, я бы предложил яблоню, что растет вон там, меж камней. Давай покажу.
Он взял у меня лук и полностью натянул тетиву, сощурившись против солнца. Все произошло очень быстро. Прозвенела тетива, и я увидела, как на землю падает маленькое зеленое яблочко, разрезанное стрелой пополам.
– Твоя очередь, – сухо произнес он.
В эту игру мы с Шоном играли без конца. Я изо всех сил натянула лук, прошептала заветное слово и отпустила тетиву.
– Удача новичка, – прокомментировал Бран, когда мое яблоко упало. – Совпадение. Второй раз у тебя ничего не выйдет.
– Вышло бы, – ответила я, – но мне совершенно все равно, веришь ты мне или нет. Ладно, нам пора работать. Если я объясню тебе, что мне нужно, ты сможешь поискать для меня травы? Мои запасы почти все закончились, а Эвану будет все больнее и больнее.
– Скажи, что тебе требуется.
Очень удачно, что этой ночью я спала так крепко, в ближайшие дни вряд ли удастся выспаться. Кузнецу становилось все хуже, черты лица у него заострились, кожа вокруг раны покраснела и пошла пятнами. Бран принес то, о чем я просила, мне удалось сварить настойку, и я по капле вливала ее в рот Эвану, пока он не успокоился.
– Где ты, Бидди? – пробормотал он, беспокойно мотая головой из стороны в сторону. – Бидди? Женщина! Я тебя не вижу...
– Тс-с-с-с, – прошептала я, отирая его пылающее лицо. – Я с тобой. Спи.
Но он еще долго не мог заснуть, а потом боль быстро разбудила его, несмотря на травы. Бран был снаружи, я не стала его звать. Зачем? Он ничего не смог бы сделать. Я села рядом с Эваном в круге тусклого света светильника и взяла его за руку. Я запретила ему разговаривать, но он не послушался.
– Ты все еще здесь? Я был уверен, что ты давно уехала.
– Как видишь, я все еще здесь. Ты от меня так просто не отделаешься.
– Я было решил, что это Бидди. Болван. Из нее можно сделать троих таких как ты... Моя Бидди... она большая девочка... и славная.
– Она ждет тебя, не сомневайся, – произнесла я.
– Думаешь, она меня захочет такого? Ей не будет противно, что я... ну, ты понимаешь?
Я слегка сжала его ладонь.
– Такого сильного, красивого парня, как ты? Да, конечно же, она тебя захочет. Они еще в очередь станут выстраиваться, поверь!
– Знаешь, я не люблю жаловаться, я знаю, ты делаешь все, что можешь... Но как же больно....
– Так, давай попытаемся проглотить еще немного вот этого.
– Помощь нужна? – Тихо вошел Бран с небольшой флягой в руках. – Мне это оставил Альбатрос. Эту настойку делают у него дома, она очень сильная. Он хранил ее для особых случаев.
– Сомневаюсь, что он сможет удержать ее. Разве что, несколько капель. Давай, подлей немного ему в чай. Ты прав, настало время для крайних мер. Ты не мог бы поднять его голову и плечи? Вот так, спасибо.
Фляжка была серебряная, оправленная в тис, с тонкой гравировкой в виде множества спиралей и пробкой в форме кошки из коричневого стекла.
– Не слишком много. Надо чтобы он смог удержать это все в желудке хоть некоторое время.
Понемногу, по глоточку, я вливала в Эвана сильнодействующее снадобье, а Бран сидел рядом и держал больного за плечи.
– Я тебе доверяю, Командир, – слабо произнес кузнец. – Подожди, пока я отключусь, а потом постарайся меня отравить. А лучше, оставь это ей.
– А как же! Зачем, думаешь, я здесь? Чтобы выполнять ее указания.
– Наступит день, Командир...
– Тихо, – вмешалась я. – Ты слишком много говоришь. Пей и молчи.
– Слыхал? – спросил Бран. – Она любит командовать. Не удивительно, что ребята с радостью удрали на задание.
Эван закрыл глаза.
– Я же говорил, она тебе подойдет, Командир, – пробормотал он.
Бран ничего не ответил.
– Спи, – сказала я, ставя чашку с травяным настоем на землю. Он выпил половину, больше, чем я ожидала. – Отдыхай. Думай о своей Бидди. Может, она сможет услышать тебя там, за морем. Так иногда случается. Скажи ей, что ты скоро придешь. Ей осталось ждать совсем немного.
Через некоторое время Бран осторожно опустил голову Эвана на свернутое валиком одеяло, чтобы ему было легче дышать.
– Вот, – сказал он и протянул мне серебряную фляжку.
– Наверное, не стоит. – Но я взяла флягу, думая при этом о сложном узоре на его руке – похоже он уходит глубоко под закатанный по локоть рукав простой серой рубахи. – Я должна проснуться, если он позовет.
– Тебе нужно иногда спать.
– Тебе тоже.
– Обо мне не беспокойся. Выпей хотя бы глоток. Он поможет тебе заснуть.
Я поднесла флягу к губам и глотнула. Это было что-то жгучее как огонь. Я задохнулась и почувствовала, как по телу прокатилась жаркая волна.
– Теперь ты, – сказала я, отдавая флягу.
Он хлебнул, закупорил флягу и встал.
– Позови меня, когда он проснется, – впервые за все это время в его тоне сквозило участие. – Знаешь, ты не должна делать все одна.
Бригид, помоги мне! Меня вдруг затопила глубокая печаль. Я могла выносить его наглость, грубость, безразличие. Молчаливая ловкость была очень кстати. Споры с ним доставляли мне огромное удовольствие. Но неожиданные добрые слова едва не заставили меня разрыдаться. Наверное, я и вправду очень устала. И тут же провалилась в сон с мыслью о Семиводье: темные, тенистые деревья, где дробится солнечный свет, и чистые воды озера. Маленькая, прекрасная и такая далекая картина!

...

muzanna: > 12.03.10 23:58


katusha
Спасибо за перевод.)) И вообще подсадили на этого автора,б мне очень понравилось. Эта книга интересная. и следующая тоже захватывающая.))
Но главщи у Марильер просто бесконечные.)

...

очаровашка: > 13.03.10 01:44


katusha , vetter. спасибо за прекрасный перевод!!!!!! Ar Ar Ar

...

Veresk: > 13.03.10 07:17


Katusha, Vetter, спасибо! Как же мне нравится))))

И продолжаю счет))) почти треть готова!))))

...

Зарегистрируйтесь для получения дополнительных возможностей на сайте и форуме
Полная версия · Регистрация · Вход · Пользователи · VIP · Новости · Карта сайта · Контакты · Настроить это меню


Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение