Роман "Одинокая звезда"

 » Глава 20. Дорога к морю

Последние дни июля принесли невиданную жару. Дождя не было почти месяц, и асфальт на улицах буквально плавился. Подошвы прохожих оставляли на нем четкие отпечатки. В отдельные дни столбик термометра зашкаливал за сорок − и это в тени! Измерить же температуру на солнце было невозможно — у градусника не хватало шкалы. Измученные горожане спасались на Дону. Поблизости от воды было немного прохладнее. Те же несчастные, кто томился в душном городе, старались снять с себя все, что можно. Если бы могли, сняли бы и саму кожу.
Светлану положили в больницу на сохранение, и Гена теперь целые дни проводил у Леночки. У Ольги, наконец, начался долгожданный отпуск. В его первый день они втроем лежали на холодном полу гостиной − Ольга была в купальнике, а Гена и Лена в одних трусиках, иначе они просто растаяли бы, несмотря на открытые настежь балкон, окна и лоджию. Ребята сражались в шахматы, а Ольга наслаждалась бездельем, тишиной и болтовней детей, с интересом наблюдая за ходом игры. Сначала выигрывал Гена. Накануне он выучил по книге новое хитрое начало, и Леночка сразу попалась. Она потеряла ладью и теперь отчаянно сражалась, пытаясь выправить положение, − но потеря тяжелой фигуры сильно осложняла ей игру. Уже предвкушая победу, Гена зевнул слона, затем коня, и их роли сразу поменялись. Теперь уже Леночка взяла верх, методично загоняя его фигуры в ловушки, из которых выбраться они уже не могли. Предчувствуя неизбежный мат, Гена смахнул фигуры с доски и лег на спину, сердито глядя в потолок.
— Хочешь играть, умей проигрывать, — назидательно заметила девочка.
Гена перевернулся на живот и ничего не ответил. Проигрывать да еще девочке, да еще Леночке, он не умел совершенно. Когда игра близилась к нежелательному концу, у него немедленно находилось срочное дело или заболевал живот, и он убегал, так и не дав сопернице насладиться победой.
— Если ты будешь обижаться, я не стану больше с тобой играть. Только ты один можешь выигрывать, что ли? Я же не обижаюсь, когда ты выигрываешь. — Лена укоризненно посмотрела на мальчика.
— Да, если бы я не зевнул, ты бы точно проиграла. Я так здорово начал! Ты сразу ладью потеряла. Это был мой выигрыш, мой. Эх! — Гена горестно махнул рукой.
— Но ведь ты же зевнул!
— Но ведь я же нечаянно! Просто обрадовался, что выигрываю, и зевнул. Не зевнул бы — точно бы выиграл.
— Ну, хорошо, — сдалась Лена, — давай вернемся к тому месту, когда ты прозевал слона. Но если еще раз зевнешь, потом не обижайся. Согласен?
Молодец! — подумала Ольга. Правильно, дочка. Он мальчик, ему так важно почувствовать себя умным и сильным. Пусть выиграет — он ведь на старте взял верх. Как она похожа в этом на Серго. Тот тоже всегда уступал в мелочах — давал человеку возможность сохранить лицо. Зато в главном он был несгибаем. И дочь его такая же.
Обрадованный Гена быстро расставил фигуры, и игра продолжилась. Теперь он играл внимательнее, и Лене приходилось туго. С перевесом в ладью он съедал ее фигуры одну за другой — и так увлекся, что случайно подставил своего ферзя под удар Леночкиного слона.
— Все, попался! — быстро сказала девочка. — Теперь не обижайся. Уговор дороже денег. − И со вкусом съела его ферзя. Дальше можно было не играть — это была бы уже не игра, а избиение младенцев.
— Ну что, сдаешься? — Лена победно взглянула на Гену.
— Русские не сдаются! — Гена снова смахнул фигуры и поднялся. — Пойду, посмотрю, что там бабушка делает. Она к маме в больницу собиралась — может, ей помочь надо.
— Если что, зови нас. Погоди, я тебе пирожков дам — поднялась Ольга. − Мы с Леночкой утром напекли.
Когда он ушел, мама с дочкой посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Вот он всегда так. Никогда не сдастся. Даже играть с ним из-за этого не интересно. Как проигрывает, сразу начинает хитрить, выкручиваться. Всегда только побеждать хочет.
— Кто ж этого не хочет? Нехорошо, конечно, что он не умеет признавать свое поражение. Но с другой стороны — стремление только побеждать это, наверно, не так уж плохо для мужчины.
Их разговор прервал телефонный звонок. Звонил Отар.
— Дядечка Отарик! — обрадовано закричала Леночка. — А мама уже в отпуске. С сегодняшнего дня. Спасибо, у меня все хорошо. Дать ей трубку? Мамочка, он тебя просит.
— Оленька! — услышала Ольга ласковый голос Отара. — Дождитесь меня. Я на днях приеду за вами. Хочу посмотреть, как вы устроились. У меня в вашем городе много друзей в органах. Всех повидаю — пусть за вами присматривают. Мать Серго совсем сдала. Ждет вас — не дождется. Я буду через два-три дня. Билеты не покупай — сам все сделаю. Подарок к новоселью вам привезу.
— Спасибо, родной! Приезжай поскорее, Леночка тебя тоже ждет с нетерпением.
Ведь, в сущности, чужой человек, подумала Ольга, положив трубку, а роднее его у нас только бабушки. Леночку любит, как свою дочь, как друга своего любил когда-то. И ко мне относится, словно брат родной. Дай Бог ему счастья — он этого так заслуживает. И огради от беды.
Через два дня утром, когда мама с дочкой приготовились завтракать, снова зазвонил телефон.
— А я уже в вашем городе, — услышали они. — Звоню с вокзала, чтобы готовились меня встречать. Не разбудил вас?
— Нет, Отарик, мы рано встаем. Только завтракать собрались. Теперь не будем садиться — тебя подождем.
Обрадованные Ольга с Леночкой достали самую красивую скатерть, накрыли стол в гостиной, расставили праздничную посуду. Зная о приезде Отара, Ольга купила его любимые зелень и фрукты, приготовила мясо в остром соусе и поставила на стол бутылку самого лучшего грузинского вина, какое сумела найти в магазинах. Едва они разложили ножи с вилками, как раздался длинный звонок в дверь. На пороге стоял их грузинский гость. У его ног примостились две огромные коробки, а в руках он держал большую плетеную корзину. Эта корзина помешала Леночке сразу повиснуть у него на шее, и потому она только подпрыгивала на месте, счастливо повизгивая от нетерпения. Наконец он перешагнул порог и наклонился, чтобы поставить корзину на пол, а выпрямился с уже висевшей на нем любимицей.
— Леночка, ты бы помогла дяде Отару коробки занести. Ну что ты, как маленькая! Он же с дороги, устал.
— Ничего-ничего, я тоже по ней соскучился, — заговорил он, целуя девочку. — Ну-ка, дай я на тебя полюбуюсь. Да тебя не узнать! Год назад была еще ребенком, а сейчас совсем большая стала. Уж семь лет исполнилось — наверно, в школу собираешься?
— Нет, Отарик, я не хочу ее в этом году в школу отдавать. Она так зимой болела — одно воспаление легких за другим. Мы просто замучились. Пусть еще годик дома посидит, окрепнет. Ничего страшного — пойдет с восьми лет, ей же в армию не идти. Зато может будет меньше болеть.
— И правильно. Ну, показывайте как устроились.
Квартира Отару понравилась. Комнаты большие, светлые, и есть лоджия с балконом. И удобства раздельные. И коридор — не "узкий в бедрах", как в Ленинграде. И кухня просторная.
— Хорошая квартира, — удовлетворенно одобрил он, — в самом центре и этаж подходящий. Теперь давайте смотреть подарки.
— А может, сначала позавтракаем? А то все остынет.
— Ну рассказывай, синеглазая, о своих успехах. — Сидя за столом, Отар с удовольствием разглядывал оживленное личико девочки. — Что за год приключилось, чему за год научилась?
— Ой, столько всего было! В шахматы научилась играть. Уже решаю уравнения с двумя неизвестными. Мне очень математика нравится. Просто бы не отрывалась. Я теперь в садик хожу. Там так интересно, столько друзей! Все мальчики хотят со мной дружить. И девочки тоже.
— Не обижают тебя в садике?
— Кто ж меня обидит? Гена же тут как тут. Как даст — мало не покажется!
— Кто это Гена?
— Мой названый брат. Он живет над нами на пятом этаже. Он за меня горой! Когда в садике на меня мальчишки хотели напасть, так он один против всех пошел. И Вене ухо прокусил. Он даже одного взрослого хулигана не побоялся. Хулиган хотел меня схватить, а Гена как бросился на него! А тот его ударил — Гена аж покатился. И кровь из носа пошла, много крови! Но он не испугался и снова бросился на этого хулигана — его Борькой зовут. И тоже укусил. В нос.
— И чем же это закончилось?
— О, мы так визжали, что взрослые милицию вызвали. И Борьку в милицию забрали. Он потом приходил к Гене извиняться. Его отец побил. А Гена стал ходить в секцию, где учат драться. Ему тоже семь лет, но он такой высокий и сильный, что ему больше дают. Но в школу он без меня идти не хочет. Хотя уже умеет и читать, и писать. Мы еще с Мариной Башкатовой на английский ходим. Я уже кое-что по-английски могу говорить. А Марина стихи сочиняет. Настоящие!
— Серьезные дела у вас тут творятся, как я погляжу. Надо поближе познакомиться с твоим защитником. А как у тебя на работе? — обратился он к Ольге.
— Ох, Отарик, столько всего случилось, что сразу и не расскажешь. Обстановка на кафедре была, как в джунглях: кто кого съест — зав меня или я его. У меня это получилось лучше. В общем, съела я заведующего кафедрой Паршикова Сан Саныча и заняла его место. Вот так.
— Не боишься, что отомстит? Мужчины не любят, когда женщина берет верх.
— А его уже нет на кафедре, ушел в другой вуз. И приятельница его — партийный секретарь — тоже перешла на другую работу. Та еще кобра была! Осталась пара его сторонников, но мы их перевербуем. Мне бы кафедру физики прибрать к рукам, тогда можно было бы плодотворно поработать. Там есть толковые ученые — я узнавала. Их работу да с моей соединить — хорошие результаты получились бы. И порядок там навести не мешает. Причем все можно сделать тихо, без скандалов.
— Ну и как, получится, что задумала?
— Сложно сказать. Все зависит от ректора. А он зависит от более высоких инстанций. Обещал подумать.
— Мясо вкусное, — похвалил Отар Ольгину стряпню.— И картошка с грибами — просто объедение. Что за грибы?
— Не бойся, это шампиньоны. В магазине " Кооператор" покупала.
— Что, у вас в магазинах теперь грибы продают? Надо же! Ну спасибо, накормили вы меня до отвала. Теперь я буду подарки вручать, а то моя названая племянница что-то притихла. Наверно, ждет не дождется увидеть, что там дядя Отар привез.
— И вовсе нет, — возразила Лена. — Немножко интересно. Я вас и без подарков люблю.
— Ага, все же интересно. Тогда пошли разбираться, что там в коробках и в корзинке.
Подарков Отар привез великое множество. В основном это были наряды для Леночки и Ольги. Больше всего девочке понравились дубленка с капюшоном и джинсовый брючный костюмчик. Он, правда, оказался немного великоват − но девочка так быстро росла, что осенью, когда Леночке предстояло снова идти в детский сад, должен был стать ей впору. Ольга даже почувствовала себя неловко от обилия таких дорогих подарков.
— Так это же не только от меня, — убеждал ее Отар, — а еще от родни Серго и родных того мальчика. И с работы, и от друзей Серго. А к новоселью я вам привез люстру.
— Ну зачем ты утруждал себя? У нас же есть абажур − еще тот, из Ленинграда. Он в Леночкиной комнате висит. А в гостиной неплохая люстра с тремя рожками.
— Э нет, это непростая люстра. Дай-ка мне лестницу — я ее вместо вашего старого абажурчика повешу у Лены в комнате. А вы пока не заходите. Когда будет готово, я вас позову.
Пока мама с дочкой убирали в гостиной и мыли посуду, их гость, стоя на складной лесенке в комнате Лены, что-то сооружал под потолком. Наконец он позвал их:
— Идите, принимайте работу.
Сначала они не поняли, что произошло. В комнате как будто поменялся климат. Вместо липкой жары в ней царила приятная прохлада. Легкий ветерок овевал их потные лица. Под потолком на месте старого абажура висела необыкновенная люстра из трех перламутровых раковин, переливавшихся всеми цветами радуги. Под ними находился вентилятор, лопасти которого и создавали эту замечательную прохладу. Скорость их вращения можно было плавно менять от чуть заметного дуновения до настоящего вихря. Теперь было где спасаться от удушающей жары, не дававшей им нормально жить весь последний месяц.
Они бросились обнимать и целовать доброго волшебника, так любившего и баловавшего их обеих. Он весело закружил их по комнате, пока все трое не повалились на пушистый ковер, подаренный им в прежние годы. Так они полежали некоторое время, наслаждаясь прохладой. Потом Отар поднялся.
— Ну, девочки, вы отдыхайте, а я пойду навещу старых друзей. Да и дела кое-какие в вашем городе надо сделать, поручения есть. Часика через три вернусь.
— Куда же ты по такой жаре? Подождал бы, пока она спадет, — забеспокоилась Ольга. — Там сейчас самое пекло. Градусов пятьдесят, наверно.
— Это ты кому говоришь? Человеку Юга? Я же грузин, для меня Солнце — брат родной. Это тебя, северянку, оно обжигает, а меня ласкает.
Когда Отар спускался по лестнице, мимо него вихрем пронесся наверх мальчонка, пребольно ударивший его в солнечное сплетение. Отар даже покачнулся.
— Ты что, хулиган, делаешь? Почему дерешься? Ну-ка постой!
Он догнал пацана у дверей квартиры на пятом этаже, в которую тот уже успел позвонить. На его отчаянный звонок открыла пожилая женщина. Оттолкнув ее, мальчик бросился в комнату.
— Что вам нужно? Зачем гонитесь за ребенком? — грозно спросила женщина, по-видимому, бабушка сорванца.
— А зачем он хулиганит? Ударил меня только что на лестнице ни за что, ни про что.
— Может, он нечаянно вас толкнул?
— Нет, не нечаянно! Кулаком со всей силы. Теперь, наверно, синяк будет. Что за город такой? Только в гости приехал, и сразу бьют. Спросите, за что он меня ударил.
— Чтоб не приезжал! — послышался плачущий голос мальчика. — Уезжай лучше, а то еще получишь!
— Что такое? — не поверила своим ушам бабушка. — Гена, что ты несешь? Простите, а вы кто?
— Я друг отца девочки, что живет на третьем этаже. Приехал, чтобы отвезти их в Батуми к родным. Между прочим, я милиционер — вот заберу тебя за хулиганство.
— Вы Отар! — обрадовалась бабушка. — Они вас так ждали! С приездом! Да вы заходите, заходите. Гена, что за выходки? Ты почему руки распускаешь?
— Вот ты кто, — вдруг понял Отар. — Ты Леночкин названый брат. Защитник ее. Это ты ее от хулигана во дворе спас. А сам почему дерешься?
— А зачем вы приехали? — Мальчик, лежа на диване, горько плакал. — Увезете ее на целый месяц. Я не хочу, не хочу-у-у!
— Вот в чем дело! Но тут уж ничего не поделаешь. Придется тебе поскучать. Леночка и ее мама давно ждут этой поездки. И Леночку там очень ждут ее бабушка и братики, и тети ее.
— Дядечка, миленький! — Мальчик скатился с дивана и вцепился Отару в брюки. — Не увозите ее, пожалуйста! Ну пожалуйста! Я не могу целый месяц без нее! Она же мне тоже сестра. Я буду очень, очень скучать!
И чувствуя, что не в силах найти слова, чтобы его поняли эти взрослые, Гена снова залился безутешными слезами.
— Ну и дела! — растерялся Отар. — Да я бы взял тебя, дружок, с собой. Дом там большой, и гостю, да еще такому герою — Леночкиному защитнику — все будут рады. Но отпустят ли тебя мама с бабушкой?
— Гена, как тебе не стыдно! Не слушайте его. — Рассерженная бабушка попыталась поднять внука с пола. — Прекрати сейчас же истерику! Ты уже большой, должен понимать.
— А может, отпустите мальчонку с нами? Ольга Дмитриевна едет, и я за ним присмотрю. И Леночке будет веселее. У вас, я слышал, предстоят большие хлопоты — дочь рожает. Все посвободней будете. А за Гену не беспокойтесь — он будет под надежным присмотром, сам глаз с него не спущу.
— Ой, да он, может, вам мешать будет? Все-таки чужой ребенок, — засомневалась бабушка, в душе уже соглашаясь с ним. В самом деле, появятся в доме близнецы — не до Гены будет. А Лена уедет. Чем он будет целыми днями заниматься? Он же со своим настырным характером сам изведется и всех вокруг изведет.
Мальчик, с замиранием сердца слушавший их диалог, вдруг почувствовал, что бабушка вот-вот согласится.
— Бабулечка, родненькая, клянусь, я буду слушаться! Я все буду кушать! Я от старших ни на шаг! Ну, миленькая, дорогая, отпусти меня с Леночкой на море! Я так мечтаю его увидеть!
— Что, мальчик ни разу на море не был? Надо, надо отпустить. Такой случай упустить никак нельзя, — как можно убедительнее заговорил Отар.
— Я же без согласия его матери не могу дать разрешения. Вы когда собираетесь ехать?
— Дня через три, не раньше. У меня здесь еще дела есть. Да и ремонт кое-какой хочу у них сделать. Лоджию застеклить, чтобы зимой не наметало. Сантехнику поменять — уж больно она у них старая да некрасивая.
— Это вы все правильно говорите. Хорошо. Вечером буду у дочки в больнице — спрошу ее. Если отпустит — ладно, пусть едет. Вы только скажите, сколько денег нужно ему в дорогу.
— Да какие деньги? О чем вы? Провезем мы его бесплатно. А на еду? Да что, мы пацаненка не прокормим. Вам такие расходы предстоят. Ничего не надо, не беспокойтесь.
— Что ж, герой, — обратился он к мальчику, еще не поверившему в свое счастье, — готовься. Если мама согласится, возьмем тебя с собой. Слушаться будешь?
— Клянусь! — горячо заверил Гена. — Дядечка, простите меня! За то, что я на лестнице... Просто... мне было очень плохо, очень! Я больше никогда так делать не буду!
— Понимаю. Ладно, забудем. — Отар погладил мальчика по голове. — Ну что, мир? Давай пять!
Они крепко по-мужски пожали друг другу руки и довольные расстались.
Светлана, измученная жарой и страхом перед предстоящими непростыми родами, легко отпустила сына.
Известие, что с ними едет Гена, привело Леночку в полный восторг. Она уже предвкушала, как покажет ему море, тоннели, как познакомит с братиками. И как они вместе будут купаться и загорать, и лазить по горам. И все их заветные местечки, где много-много черной ежевики и красного кизила. Вот будет весело!
Как она умеет радоваться чужому счастью, думала Ольга. Совсем, как Серго. Тот тоже любил радовать людей, даже незнакомых.
— Радость человеку нужна, как кислород, — говорил он, — без нее он чахнет. Если можешь, сделай человеку хорошо. Хотя бы скажи ласковое слово. Или просто улыбнись. Это ведь нетрудно. Все добром тебе обернется.
Вечером, уложив дочку спать, Ольга долго сидела с Отаром на кухне. Пили чай, разговаривали.
— Как она похожа на отца, — заметил Отар. — Просто, за сердце хватает! Чем старше становится, тем сильнее похожа. Как же сильно ты его любила, что такую дочку родила.
— Это точно, — подтвердила Ольга. — И что удивительно: ведь она никогда Серго не видела, а все манеры его. И глаза прищуривает, как он, и голову поворачивает, и улыбается, как бы про себя. И губки поджимает — ну точно Серго. А ты посмотри, как она стоит, когда чего-то выжидает. Руки скрестит на груди и голову наклонит к плечу — вылитый Серго. И характер его: по мелочам уступчивая, но если дело идет на принцип, тут она несгибаема.
Ольга вспомнила, как он стоял тогда, на берегу и ждал, когда она подойдет к нему. Совершенно в такой же позе стоит теперь его дочь, поджидая, когда ее приятель соизволит исполнить ее очередное желание.
— Красавицей растет! — восхищенно сказал Отар. — Еще только семь лет, а глаз от нее не оторвать. Что же будет, когда ей семнадцать исполнится? Береги ее, Оля. Красота притягивает не только хороших людей. Я тут попросил своих ребят, чтобы приглядывали за вами. Оставлю тебе несколько телефонов на всякий случай. Если что, звони туда — все сделают. Лучше, конечно, чтобы не понадобилось. Но, знаешь, всякое бывает.
— Спасибо, милый. Но что это мы все обо мне да о дочке? Ты-то как? Жениться не собираешься?
— Все невесту подходящую не найду, — вздохнул он. — Женщин много, а такой, чтоб на тебя или Юлю походила, нет. Как она поживает? Знаю, что замуж вышла.
— Как вышла, так и вернулась. Сейчас дома у родителей живет.
— Что, разошлась? Из-за чего?
— Из-за тебя.
— Как из-за меня? Почему из-за меня? Зачем загадками говоришь?
— Не сердись, но это правда. Не вся, конечно. Просто... ну ты же знаешь Юльку. Все искала себе побогаче да повлиятельней. Нашла, наконец. Запер он ее дома и чтоб ни шагу без его разрешения. Это Юльку-то! Потом она его пару раз Отарчиком назвала. Муж вначале только зубами поскрипел, но стерпел. А когда она его в третий раз... твоим именем... в постели... он избил ее до полусмерти. И выгнал из дому. Уже развелись. Отарик, честное слово, я ничего не выдумываю — все так и было. Она мне сама звонила, рассказывала.
— Когда это случилось?
— Развод совсем недавно, пару недель назад. У нее еще синяки не прошли.
— Позвонить ей можешь?
— Конечно, хоть сейчас. Набрать?
— Набери. Только ты сама поговори. Спроси, как там она. Привет от меня передай. Что скажет, мне расскажешь.
— Зачем рассказывать? Возьми в комнате трубку и слушай. Там параллельный телефон. Можно втроем разговаривать.
— Давай, Оля, — загорелся он, — звони! Не поздно, как думаешь?
— Да чего там поздно — только половина десятого! Небось телевизор смотрит или читает.
Как Ольга и предполагала, Юлька оказалась дома. Узнав, что Отар гостит у Ольги, она заволновалась:
— Как он? Не женился?
— Нет еще, — засмеялась Ольга, — все тебя дожидается. Приехала бы на пару деньков, пока мы здесь. А то поехали с нами в Батуми — отдохнешь, позагораешь.
— Да мне неудобно как-то. Господи, какая я была дура! Ведь звал меня, а я все — ах, Ленинград, как я его оставлю! Все гонялась за счастьем, а оно рядом было. Теперь-то что ж. Зачем я ему теперь такая, после всего? Ах, как мне было с ним хорошо! Ни с кем так не было.
Ольга с замиранием сердца слушала Юлькин горестный монолог. Она уже не рада была, что затеяла этот разговор. Ведь Отар все слышит. Вдруг подруга рассердится?
— Приезжай, ежевичка сладкая! — прозвучал его голос. — Ты мне всегда желанна! Выходи за меня, Юленька. Сколько можно нам друг по другу тосковать?
— Отарчик! — заплакала Юлька. — Это ты? Неужели ты меня еще любишь? Да я хоть сейчас! Сейчас побегу за билетом. Только... как твои родители? Они согласятся?
— Да они уже согласны, чтоб я хоть на черте женился! Лишь бы женился. Только не надо бежать, на ночь глядя, еще случится чего. Ты завтра купи билет и нам позвони, когда тебя встречать. А мы будем ждать твоего звонка. Хорошо, милая?
— Хорошо, Отарчик! Господи, как я рада! Оленька, спасибо, родная! Я знаю — это все ты. Ты придумала.
— Юля, ну что ты? Отар все о тебе спрашивал. Вот мы с ним и решили тебе позвонить. Значит, завтра ждем от тебя известия.
— Да я, может, на самолет возьму, чего трястись в поезде. Тогда из аэропорта и позвоню.
— Вот и отлично! Целуем тебя! До встречи!
— Ну, ты, просто, волшебница, — сказал Отар, когда они положили трубки. — Не верится, что ее завтра увижу. Всю ночь спать не буду. Мечтать буду. Ведь уже и не надеялся свидеться.
— Наоборот, надо спать, чтобы время быстрее прошло, — посоветовала Ольга. — Давай-ка я тебе постелю в гостиной, а сама у Леночки на тахте лягу.
— А тебе что − очень спать хочется?
— Да нет, это я так. С удовольствием посижу с тобой еще. Может, телевизор включить?
— Нет, не надо. Лучше я на тебя погляжу. А знаешь, ведь ты мне тогда больше понравилась. Тогда, на пляже, когда мы к вам в первый раз подошли.
— Больше Юльки?
— Больше. Юлю я потом рассмотрел. А сначала мне ты больше понравилась. Мне всегда беленькие девушки нравились. А ты была светленькая и тихая-тихая. Но ты та-а-ак смотрела на Серго!
— Как это: та-а-ак?
— Так... потрясенно. Я тогда сразу подумал: ну все — пропала девочка! День-два, и Серго своего добьется. Но я ошибся. На два дня. Когда вы сбежали в Гагру, я было подумал, что ключи от квартиры придется хозяевам возвращать. Но потом увидел твое лицо. Как ты смотрела на Серго, выходя из автобуса. Мне все стало ясно.
— Что тебе стало ясно? — спросила она, краснея.
— Ну, Оля, что тут неясного? Ясно, что дальше должно произойти. Что и произошло. Теперь у тебя Леночка есть. Разве плохо?
— Ты меня не осуждал тогда? Ведь я с ним знакома была — всего ничего.
— Да ты что! Разве за это можно осуждать? Тут завидовать нужно. Что у вас такая любовь. Ты, конечно, сразу в него влюбилась, с первого взгляда. А у него к тебе любовь по нарастающей шла. Нет, то, что он хотел тебя, это было очевидно. Он мне так и сказал: моя будет. Правда, добавил: если сама захочет. Но ведь и так было ясно, что ты захочешь.
— Неужели это было так заметно?
— Оля, ну что ты, как маленькая! Да не было такой девушки, которой не добился бы Серго, если б захотел. Но с тобой — тут случай особый. Он и сам не ожидал, что так полюбит тебя. Ведь он с самого начала попросил меня объяснить тебе, почему не сможет жениться. А спустя те десять дней, когда вы были вместе, он уже жить без тебя не мог. Он дышать без тебя не мог! Только о тебе и говорил. Приходил с работы, садился и смотрел на твой портрет. Молился на него. Ему отец пригрозил, что сожжет твой портрет. Что ты околдовала его сына. А Серго в ответ предупредил, что тогда уйдет из дому. И ушел бы.
Совсем как я, подумала Ольга, я тоже тогда этим пригрозила отцу.
— Отарик, скажи правду. Когда мы расстались, у Серго никого потом не было? Те четыре месяца.
— Не-ет — что ты! Правду говорю. Он же в каждой девушке тебя видел. — Смотри, смотри, — говорил, — у нее рост как у Оли. Смотри, а у этой девушки волосы вьются колечками, как у Оли.
Я ему говорю: “Да она же брюнетка, а Оля беленькая”. А он: “Но колечки очень похожи”. И смех, и грех. А однажды два квартала гнался за девушкой. Она, наверно, плохое подумала. Догнал, спрашивает: “Девушка, вас не Олей зовут?” Та отвечает: “Нет, Томой”. А он: “Очень жаль! Вы на одну девушку немного похожи. Сзади”. Ох, и намучился я с ним!
Во время этого монолога Ольга вдруг почувствовала в груди знакомую дрожь, предшествующую истерике. Еще немного, и рыдания уже ничем не остановить. Тогда она резко изменила тему.
— Не отпускай больше Юльку, Отарик. Приедет — сразу и распишитесь. А то она еще что-нибудь выкинет. Она же непредсказуема.
— Нет, Оля, я так не могу. Должен родителям ее представить, благословение получить. У нас так положено. Но все будет в порядке — они согласятся.
— Только ты держи ее покрепче. Прояви характер. А то ребеночка сразу сделай, чтоб ей некуда было деваться.
— Да уж проявлю! Теперь проявлю. Раньше она мне свой характер показывала, а я со всем соглашался. А теперь я ей свой настоящий характер покажу. А насчет ребенка − рожать будет каждый год, не сомневайся.
Ну, попалась Юлька! — радовалась Ольга. Господи, наконец-то! Пусть хоть ей повезет. Отар такой надежный, такой заботливый. Настоящим мужем будет. Приезжай скорей, подруга, тебя здесь такое счастье ждет — на всю жизнь хватит.
— Значит так, Оля, — сказал он уже перед сном, — завтра мы встречаем Юлю. Если она прилетит. Послезавтра придут мастера — поменяют вам сантехнику и застеклят лоджию. Не возражай, я уже обо всем договорился. А вы в это время пойдете погулять — покажете Юле город. На следующий день после этого мы уедем. Поставим в вашей квартире сигнализацию на всякий случай, чтобы жулье не забралось. Да и Людмила Ивановна обещала приглядывать. Цветы надо будет ей отнести — пусть поливает. Еще предлагаю поставить им на это время спаренный с твоим телефон. Чтобы с внуком могла поговорить. И о состоянии дочери сможет узнавать, не бегая постоянно в больницу. Ты как, согласна?
— Конечно, согласна. И зачем на время? Пусть насовсем телефон остается, если можно.
И почему мне самой насчет телефона раньше в голову не пришло? — укорила себя Ольга. Нет, какой он предусмотрительный! Обо всем успевает подумать, обо всем позаботиться. И Серго таким же был. Какое счастье жить рядом с такими людьми! И почему мы все разлучены? Вот ведь любим друг друга, а живем друг от друга так далеко. Но с другой стороны — что бы я делала в Батуми? А он родных никогда не покинет, ведь старший сын. Такая судьба.
Когда утром Ольга рассказала Лене о приезде тети Юли, та захлопала в ладоши и запрыгала от радости. Еще больше обрадовалась она, когда узнала, что обожаемый ею дядя Отар и любимая тетечка Юлечка скоро станут мужем и женой.
— До отъезда, — внушала ей Ольга, — мы с тобой будем жить в твоей комнате, а дядя Отар и тетя Юля — в гостиной. Они любят друг друга − а ты уже знаешь, что бывает между взрослыми любящими людьми. И я тебе рассказывала, и книжка у тебя такая есть. Поэтому надо вести себя скромно. Не врываться к ним в комнату, когда они вдвоем, чтобы не смутить их. И самой не оказаться в неловком положении. Если очень надо войти, а дверь закрыта, постучись. А лучше вообще не мешай. Они очень друг по другу соскучились, поэтому им будет хотеться почаще оставаться наедине. Ты поняла?
— Поняла, мамочка. Я буду вести себя хорошо. А у них детки родятся?
— Будем надеяться. Но ты ведь знаешь — это быстро не бывает. Не через неделю и не через месяц.
— Знаю, знаю! А она с нами на море поедет?
— Поедет, поедет. Ведь она станет женой дяди Отара. И будет жить с ним в Батуми. Мы все впятером поедем. Ты, Гена, мы с тетей Юлей и дядя Отар. Вот компания какая!
Юлька позвонила, что прилетает в час дня. Друг Отара дал машину, и они втроем отправились встречать дорогую гостью.
Во все глаза глядела притихшая Леночка, как дядя Отар долго-долго целует тетю Юлю в губы. И как тетя Юля прижимается к нему. Девочка впервые увидела живую любовь — до этого она наблюдала ее только на экране. Лена вдруг поняла, что они с мамой для горячо любившей их тети Юли теперь отошли на второй план. А самым главным человеком для нее стал дядя Отар. А для дяди Отара — она. И потому девочка потянула маму за руку, стремясь отойти подальше, чтобы не мешать им. Но в это время тетя Юля и дядя Отар оторвались друг от друга, и дочка с мамой тоже смогли обнять и расцеловать свою гостью.
Так на ближайшие дни квартира Ольги превратилась в маленький оазис счастья. Юльку все приводило в восторг: их провинциальный городок с его парками и садами и Ольгино жилище, и дружба Лены с Геной, и, конечно, сам Отар. Она просто лучилась счастьем, и его свет согревал их всех. Даже жара, способная свести с ума кого угодно, на нее не действовала. Ее кожа только розовела, оставаясь прохладной и в самое пекло.
— Ой, тетечка Юлечка, можно я к вам прислонюсь? — подлизывалась Леночка. — Вы такая холодненькая!
— Прислонись, солнышко! — смеялась Юлька, — согрей меня. Ох ты, мое сокровище! И когда ж у меня такая красота появится?
— Появится, появится, — успокаивал ее Отар, — теперь уже скоро. И года не пройдет, как появится.
Слушая их, Ольга веселилась от души. Она, просто, купалась в волнах любви, исходивших от ее друзей, физически ощущая, как тяжесть забот и проблем, давившая ее все последние месяцы, уходит, растворяется, исчезает.
На следующий день, прихватив с собой Гену, они отправились на прогулку. Отар, как и планировал, остался с тремя мастерами, споро принявшимися за дело. На небе наконец появились тучки, время от времени закрывавшие палящее солнце, и стало чуть-чуть прохладнее.
— Давайте покатаемся на речном трамвайчике по Дону, — предложила Ольга, — тете Юле покажем местные красоты и сами полюбуемся.
Все охотно согласились. Они спустились на набережную и сели в первый же катерок, швартовавшийся у пристани. Вскоре он отчалил. Все четверо впервые катались по реке и потому с любопытством глядели на проплывавший мимо берег с песчаными пляжами, усеянными загорающими людьми, базами отдыха, каналами и рощами. Прохладный ветерок овевал их разгоряченные лица и тела. И таким покоем веяло от открывавшейся перед ними панорамы — не хотелось верить, что на свете есть горе и боль, войны и людские страдания.
Любуясь красивыми видами, они не заметили, как наползли низкие тучи, быстро закрывшие все небо. Опомнились только, когда тяжко пророкотал первый гром. Внезапно сильно потемнело.
Их катерок находился на середине реки, когда небо над ними будто раскололось и ослепительно полыхнула молния. Последовавший затем чудовищный грохот заставил их стремительно скатиться в трюм суденышка. Катерок сотрясали мощные удары высоких волн. Притихшие ребятишки испуганно глядели в иллюминаторы на захлестывавшую их темную воду.
— Капитан, с нами ничего не случится? — осторожно спросила Ольга загорелого мужчину в рубке. Из-за шума ливня, упавшего с неба сплошной стеной, она с трудом расслышала ответ.
— Все будет в порядке, не бойтесь! Гроза уже кончается. Видите, ливень прекратился и ветерок поднялся. Сейчас волнение утихнет, и мы поплывем назад. Глядите, вон солнышко показалось. Зато каким послегрозовым воздухом подышите — сплошной озон!
И действительно, ливень разом кончился, между тучами появился просвет, из которого выглянул сначала один луч, затем второй — и вот уже весь солнечный лик, раздвинув тучи, обрадовано глянул на них сверху. Все вокруг засияло, засверкало тысячами маленьких солнышек в капельках воды. Их суденышко, сделав широкий разворот, повернуло обратно. Скоро проплыл над ними высокий мост — вот и набережная.
Веселые и голодные, они вернулись домой. И как раз вовремя. Отар, хозяйничая на кухне, разогревал солянку, сваренную Ольгой накануне. Аппетитно пахло жареной картошкой, в кастрюльке булькали сосиски.
Войдя в ванную, они ахнули. Такой красивой раковины, розовой, в цветочках, и таких блестящих смесителей Ольга никогда не видела.
— Где же ты достал всю эту красоту? — допытывалась она у Отара. — Что-то я в магазинах ничего подобного не встречала. Наверно, уйму денег угрохал?
— Что деньги! — довольно улыбаясь, отвечал он. — Твоя радость мне дороже любых денег, сестренка. А вот лоджию доделать не успели, завтра закончат. Придется еще денек побыть у вас. Я уже домой позвонил, чтобы не волновались.
Во время обеда к ним заглянула Людмила Ивановна, обеспокоенная долгим отсутствием Гены. Зайдя на кухню, она увидела своего внука, с аппетитом уплетавшего вкусную солянку.
— Еще будут сосиски с картошкой и арбуз, — сообщил он, — поэтому скоро меня не жди.
— А может, ты насовсем здесь поселишься? — пошутила Людмила Ивановна, — перенесем в Леночкину комнату твою кровать — и оставайся. Зачем нам такой жилец, что дома не бывает?
— А что? — обрадовалась Лена. — Вот было бы здорово, да, Гена? Я так не люблю, когда мама выключает свет и уходит. А с Геной было бы веселее, не так скучно засыпать. Мы бы друг другу сказки рассказывали и истории всякие. Переселяйся ко мне, — под дружный смех взрослых предложила она.
— Людмила Ивановна, садитесь с нами обедать, — пригласила Ольга соседку.
— Нет-нет, спасибо, я только что поела, — отказалась та. — Гена, закончишь кушать, поднимись домой. Пойдешь со мной в больницу — мама хотела тебя видеть.
— Как она? — обеспокоено спросила Ольга.
— Да все в одной поре. Дней через десять будут решать. Хотя и так ясно, что придется резать. Господи, хоть бы обошлось! Сердечко у нее слабое.
Притихшие ребятишки испуганно слушали ее.
Бедная тетя Света, думала Лена, Ей разрежут животик, чтобы вынуть близнецов. Это, наверно, очень больно. А вдруг она умрет? И тогда у Гены не будет ни мамы, ни папы. Как он будет жить?
Она представила, что вдруг у нее не стало мамы, и чуть не заплакала.
— Не будем думать о плохом, — решительно сказала Ольга. — Врачи там прекрасные, и меня заверили, что все будет хорошо. Состояние у нее удовлетворительное, просто, хотят дать малышам еще дней десять подрасти. А если бы было плохо, то ждать не стали бы, сразу прооперировали. Все обойдется, вот увидите. Передавайте ей привет и скажите, что мы послезавтра уезжаем. Пусть за мальчика не волнуется — мы о нем позаботимся.
Людмила Ивановна ушла. Гена быстро доел арбуз и побежал следом. Обед закончили в грустном молчании.
— Вы идите отдыхайте, — предложила Ольга Отару и Юльке, — а мы с Леной посуду помоем и приберем. Все равно здесь всем не поместиться, тесновато. Идите-идите.
Когда они ушли, Ольга спросила дочку:
— Что загрустила, моя хорошая? Тетю Свету жалко?
— И тетю Свету, и Гену. Утром было так весело, а сейчас так грустно! Мамочка, почему нельзя, чтобы все время было весело?
— Так жизнь устроена, дочка. Невозможно прожить без печали, без боли, без горя. И почти всегда большая радость соседствует с большим страданием. Вот, например, у тети Светы впереди огромная радость: рождение сразу двух деток. Рождение ребенка — самая большая радость в жизни женщины! Но она часто сопровождается и большой тревогой, болью, даже опасностью для жизни.
— Неужели нельзя, чтобы совсем ничего плохого не было? Чтобы в жизни было только хорошее?
— Нельзя, Лена. Хотелось бы − но так не бывает. Но в нашей власти быть предусмотрительными: делать так, чтобы плохого было поменьше, а хорошего побольше. И не нужно сидеть и ждать — когда же со мной беда случиться? Надо жить, радоваться самой, радовать других. Но и быть готовой к тому, что если случится беда, пережить ее с наименьшими потерями.
— А когда я у тебя рождалась, ты тоже могла умереть?
— Нет, это у тети Светы здоровье плохое. Ты же слышала — у нее больное сердце. А я была совсем здорова и ждала тебя с таким нетерпением, так радовалась твоему появлению на свет, что все прошло замечательно.
— И тебе совсем не было больно?
— Совсем. Трудно пришлось — это правда, а чтобы больно — нет, не припомню. Зато, когда я взяла тебя в первый раз на руки, испытала такое счастье, что не передать никакими словами.
— А девочки в садике говорили, что женщины в роддоме все орут. Значит это неправда?
— Конечно, неправда! И вообще, тебе не стоит об этом беспокоиться. Когда ты вырастешь, ученые придумают что-нибудь такое, чтобы все детки рождались без боли. Вот увидишь.
Во время их увлекательной беседы зазвонил телефон. Звонил ректор.
— Ольга Дмитриевна, как отдыхается? — спросил он. — Когда уезжаете?
— Спасибо, Леонид Александрович, хорошо. Уезжаем послезавтра. Я нужна?
— Нет-нет, отдыхайте спокойно. Все в порядке. Я звоню по поводу нашего последнего разговора, помните? С объединением кафедр физики и математики не получится. Но я предлагаю такой вариант. Вы как член ученого совета будете курировать кафедру физики. Вам дается право присутствовать на всех заседаниях, проверять индивидуальные планы, распределение учебной нагрузки, а главное — влиять на учебный процесс. Заведующий кафедрой там — человек слабый, даже трусоватый, всего боится. Но для вас так даже лучше: он не будет вам препятствовать в ваших начинаниях. Наоборот, будет вас поддерживать. В целом ему нравится порядок, который вы навели на своей кафедре. Я с ним разговаривал — он согласен разделить с вами ответственность. Как вам мое предложение?
— Конечно, это не совсем то, что мне хотелось. Но раз другого выхода нет — придется согласиться. Спасибо за звонок. Буду думать над вашим предложением. В смысле — с чего начать.
— Вот-вот, думайте. Ну, еще раз — всего наилучшего! До встречи!
— До встречи, Леонид Александрович!
— Что, на работу вызывают? — встревожилась Леночка.
— Нет, дочка, все в порядке. Просто я еще один груз взвалила на себя. Но, как говорится, взялся за гуж... Пойдем к тебе, поболтаем. Что-то поваляться на твоем ковре захотелось. Устала, наверно.
На следующий день мастера закончили работу на лоджии. Они застеклили ее, обили деревом, положили на пол линолеум, сделали удобные полки и даже столик. Благодаря их трудам лоджия превратилась в еще одну уютную комнатку. Несмотря на Ольгины протесты, Отар сам расплатился с мастерами, позволив ей лишь накормить их обедом.
Остаток дня был посвящен сборам в дорогу. Вещей на всю компанию набралось немного — все они поместились в три небольших чемодана, а еду сложили в удобную корзинку Отара. Людмила Ивановна принесла список вещей Гены, чтобы он ничего не забыл и не потерял на море.
Гена носился из квартиры в квартиру, путался у взрослых под ногами и донимал всех советами и вопросами. Глаза его блестели, щеки раскраснелись. Похоже, у него от волнения поднялась температура. Наконец он так всех замучил, что бабушка, разозлившись, загнала его домой и пригрозила никуда не пустить, если он не уймется. Тогда Гена лег на диван и стал мечтать о море. Да так замечтался, что незаметно уснул.
На следующий день они уехали.
На вокзале Гена притих и широко раскрытыми глазами глядел на рельсы, составы, мечущихся с сумками и чемоданами людей. Ведь он никогда не видел вокзала и не ездил на поезде. Лена крепко держала братика за руку, а мальчик все вытягивал шею, чтобы увидеть, как будут подавать на первый путь их поезд. Вдруг вдали появилось что-то и стало быстро приближаться. Вот мимо пронесся локомотив — совсем такой, как на экране телевизора. Потом понеслись вагоны, вагоны, вагоны. Ход поезда стал замедляться, и наконец состав остановился. Их вагон оказался как раз напротив места, где они стояли. Дядя Отар показал тетеньке в форме билеты, и они прошли в свое купе. Там разместились так: тетя Оля с Леночкой на одной нижней полке, тетя Юля — на другой, а дядя Отар и Гена — на верхних. Мальчик ловко взобрался на свою полку, лег на живот и уставился в окно, стараясь не пропустить момент отхода поезда. Вот вагон мягко качнулся, мимо поплыли провожающие люди, столбы, киоски, дома — все быстрее и быстрее.
Поезд набирал ход. Гена увидел, как он въехал на мост через Дон, и мальчику стало немножко страшно: так высоко над водой несся их поезд. Потом и Дон остался позади. Мимо замелькали рощицы, луга с пасущимися стадами, водоемы, низенькие одинокие домик и целые деревеньки. В одном месте поезд пошел совсем медленно, и Гена увидел, как по деревенской улице бежит, вытянув шею и расставив крылья, толстая утка, а ее догоняет белая курица и время от времени с остервенением клюет утку в спину. Погоня продолжалась долго, и эту картину наблюдали все. Со смехом они принялись гадать за что досталось бедняжке.
— Наверно, забралась в чужой двор, — предположила Лена.
— И что-нибудь там стибрила, — добавил Гена.
— Вот уж не думала, что у птиц, как у людей, — заметила Юля, — и ссорятся, и даже бьют друг друга. Причем бьет одна, а другая даже не думает защищаться. Видно, знает, за что бьют, чувствует, что провинилась.
— Куры вообще сварливый народ, — сказал Отар, — и злопамятный. Особенно петухи. Вот поживешь у нас в доме — насмотришься на их отношения. Петух, он такой: если кого невзлюбит, будет помнить всю жизнь. Пока в суп не попадет. У нас один зловредный жил. Невзлюбил мужа сестры: тот его однажды за хвост ухватил. И стал подстерегать. Спрячется и следит. Как только зять выйдет во двор, подкрадется сзади и как долбанет, как долбанет! А резать жалко — уж больно красив был негодяй. Да и куры при нем хорошо неслись.
— И чем дело кончилось? — поинтересовалась Юля. — Неужели съели красавца?
— Пришлось. Зять заявил: “Или я, или он!” Куда было деваться?
— Лучше бы зятя съели, — мрачно заметил Гена под смех остальных.
— Интересно наверху? — Леночка посмотрела на верхнюю полку.
— Еще как! Лезь ко мне — увидишь.
— Да мы не поместимся.
— Поместимся, я подвинусь. Залезешь? Давай руку!
Подсаженная Отаром девочка взобралась на полку к своему братику. Он вжался в стенку, чтобы ей не было тесно. Лежа рядышком, они убедились, что вдвоем смотреть гораздо интереснее, чем порознь
Ольга вышла в коридор и встала у окна − Юлька немедленно последовала за ней. Прижавшись друг к дружке, они смотрели на проплывавшие мимо пейзажи и вспоминали, как восемь лет назад в точно таком же поезде и в это же самое время ехали на море, полные самых радужных надежд и планов. И не подозревали, что судьба уже приготовила им встречу, которая оставит в их жизни такой глубокий, такой неизгладимый след.
— Что, девочки, загрустили? — Отар подошел сзади и обнял их за плечи. — Ничего, мои хорошие, не надо печалиться. Жизнь продолжается. А в Батуми вас ждут родные и друзья, и ваше любимое море, и много-много чудесных дней. Пойдемте, сейчас чай принесут — будем ужинать. Ну-ка, детвора, спускайтесь вниз.
Но Гена никак не хотел слезать с верхней полки. Он заявил, что хочет увидеть, как поезд будет въезжать в тоннель, и боится пропустить этот момент.
— Какой тоннель? — засмеялась Леночка. — Мы еще долго-долго будем ехать по равнине. Горы только ночью начнутся. А тоннели вообще завтра будут. Слезай, все равно сейчас темно станет и ничего не будет видно. А завтра, как проснемся, увидим море. Да, мама?
— Конечно, сразу после Туапсе, — подтвердила Ольга. — Ешьте, да будем укладываться.
Уговаривать их долго не пришлось. Все, что было предложено, ребята умяли с завидным аппетитом. Постелив, они погасили свет, еще немного поболтали — и наконец задремали.
Сквозь сон Ольга услышала жалобный всхлип. Стараясь не разбудить спящую у стенки дочку, она села. Всхлип повторился. Заглянув на верхнюю полку, Ольга увидела вздрагивающие плечи мальчика. Уткнувшись в подушку, Гена тихонько плакал.
— Геночка, что с тобой? — шепотом спросила она. — Болит что-нибудь?
— Маму жалко! — заливаясь слезами, ответил мальчик. — Вдруг она умрет, и я ее больше не увижу? И зачем только я уехал? К маме хочу!
— Но, Геночка, ты же так хотел на море, — растерялась Ольга. — Поезд ведь назад не повернешь. Давай договоримся: вот завтра приедем, денек побудешь, в море искупаешься, а если не понравится, мы тебя отвезем обратно. А за маму не бойся. Мне доктор обещал, что с ней ничего плохого не случится. И детки родятся благополучно — с ними тоже все будет в порядке.
— Если случится, я их задушу! — мрачно пообещал Гена.
— Господи, что ты говоришь! Они же ни в чем не виноваты! Повторяю, ничего плохого с твоей мамой не будет.
— Да, а бабушка сказала, что ей живот резать будут. Представляете, как ей будет больно? Я вот палец порезал и то так больно было! А это — живот! Она от боли может умереть — у нее сердце слабое.
— Так она же ничего чувствовать не будет! Ее усыпят.
— Усыпят?! — И Гена еще сильнее заплакал. Он вспомнил, как усыпили соседского Рекса, и он больше его никогда не видел.
— Геночка, ты не так понял! Она спать будет и ничего не почувствует. И не проснется, пока будет идти операция. А когда проснется, все останется позади. Животик ей зашьют, и все будет хорошо.
— И ей потом не будет больно? Не может быть! — не поверил мальчик.
— Ей в первые дни будут делать специальные уколы, чтобы не болело. А потом все заживет. Не плачь, деточка, спи спокойно. Я тебе обещаю, что с твоей мамой все будет в порядке. Мы, как приедем, позвоним бабушке и узнаем, как мама себя чувствует. Спи, милый, все будет хорошо.
Она поцеловала мальчика и постояла рядом, пока он не заснул. Тогда легла сама.
Но на этом ночные приключения не кончились. Часа в три их разбудили грохот и вопль. Оказалось, что Гена, убегавший во сне от страшного чудовища, стал энергично отталкиваться ногами от стенки − но тут полка внезапно кончилась и он с криком рухнул вниз. Падая, Гена вцепился в постель Отара, тот, проснувшись, успел схватить мальчика за рубашку, чем смягчил падение. Обошлось без ушибов, но Гена сильно испугался. Пришлось Юле поменяться с ним местами. Он еще долго ворочался, вздыхал — и наконец притих. Остальная часть ночи прошла спокойно.
Проснулись они поздно, когда уже начали разносить чай. Гена так крепко спал, что его решили не будить, пока сам не проснется. Наконец приготовления к завтраку и разговоры разбудили и его.
— Ага, без меня собрались завтракать, хитренькие, — сказал он, зевая. От его ночных страхов и плохого настроения не осталось и следа.
— Гена, посмотри в окошко. — Леночка лукаво взглянула на мальчика. — Там что-то интересное.
Гена быстро встал на колени и отодвинул занавеску.
— Ой, какое большое поле! — изумился он. — Это что, асфальт?
— Какое поле? — засмеялась девочка. — Это же море!
— Море? — не поверил мальчик. — А почему оно серое? Я думал, оно синее. Совсем не такое, как по телевизору показывали.
— Просто, сегодня пасмурное утро. И потом, оно пока далеко. А скоро будет рядом с поездом — тогда ты увидишь, какое оно на самом деле. Уже солнышко проглядывает. Подожди немного — оно станет синим-синим. А с другой стороны поезда горы. Выйди в коридор — увидишь.
Гена быстро вскочил и прилип к окну в коридоре. Но Отар не дал ему вдоволь налюбоваться.
— Гена, бери мыло, полотенце — и быстренько пошли умываться. Позавтракаем, пока чай не остыл, а тогда любуйтесь, сколько хотите. Море и горы теперь от вас никуда не денутся. Еще насмотритесь.
После завтрака ребята снова взобрались на верхнюю полку. Море местами подходило совсем близко к железной дороге, и Гена, наконец, смог его разглядеть. Да, действительно, при солнечном свете оно на горизонте было синим-синим, а у берега голубым. Волны бились о берег, а вдали были видны гребешки пены — точь-в-точь как белые барашки, о которых рассказывала Лена в день их первого знакомства.
— Помнишь, как мы строили тоннель? — спросила девочка.
— Еще бы! А когда он будет?
— Уже скоро.
— А мы увидим, как поезд будет в него въезжать?
— Увидите, — заверил его Отар. — Особенно много тоннелей вблизи Сочи. Насмотритесь, еще и надоесть успеют.
Гена вытянул шею, стараясь разглядеть, что там впереди по ходу поезда. И увидел вдали гору, а в ней черное отверстие − к нему быстро приближался их поезд. Вот локомотив нырнул в это отверстие и стал втягивать туда вагоны.
— Тоннель! — заорал он так, что все вздрогнули. — Сейчас будет тоннель!
— И незачем так орать, — голосом интеллигентного кролика заметила Лена, — ничего страшного. Сейчас зажгут свет, а когда поезд выйдет из тоннеля, погасят.
И действительно, как только налетела темнота, в вагоне зажегся свет. Тоннель был коротким, и Гена не успел испугаться. Вдруг снова стало светло, и море оказалось совсем близко. Гена увидел пляж и загорающих на нем людей. Маленький мальчик с большим ярким мячом бежал к воде, а за ним гнался загорелый мужчина — наверно, его папа. От восторга Гена запрыгал, стоя на четвереньках, и сейчас же больно стукнулся макушкой о верхнюю полку − пришлось Ольге намочить полотенце и приложить к его голове, чтоб не выросла шишка.
До чего шустрый пацан, подумал Отар. Еще до места не доехали, а он уже и с полки успел свалиться, и шишку набить. А что дальше будет? Надо глаз с него не спускать, пока чего похуже не приключилось.
Стоя у окна, Ольга с замиранием сердца следила, как приближается знакомый маленький вокзал. Гагра! Милый городок, куда они с Юлькой пытались убежать от своей судьбы. Но любовь властно вернула их обратно и направила по пути, предначертанному Всевышним. Она смотрела на вокзал и представляла привокзальную площадь позади него и автобусы на ней. Она вспомнила, как вернулась на таком автобусе из Гагры в Пицунду, и как Он подал ей руку, и как она покорно оперлась на нее. И Его взгляд, от которого у нее бешено заколотилось сердце. И свое молчаливое согласие, давшее Ему право кликнуть "Золотую рыбку".
Любовь моя! — думала она. Ты всегда со мной. Ты живешь во мне − и с этим ничего нельзя поделать. Время не властно над тобой. И умрешь ты, наверно, только вместе со мной.
Мучимая почти физической болью, она тихо отошла от окна и села, закрыв глаза. И сейчас же не сводившая с нее глаз Леночка забралась к ней на колени, обняла и прижалась всем тельцем. Сразу стало легче дышать. Она покрыла поцелуями личико девочки, как всегда делала в такие минуты, − и боль отступила.
Отар с Юлей молча смотрели на них. Да и что они могли сказать? Настолько огромной была дистанция между их и ее чувствами, что им было неловко за свое счастье. Но они были не правы, ох, как не правы.
Милые мои, — думала Ольга. Только Леночка да вы помогаете мне держаться на плаву. Ваше счастье так скрашивает мое беспросветное одиночество. Оно — как луч в кромешной тьме, как отблеск моего далекого счастья. Да поможет вам Бог сохранить свою любовь на долгие годы. А мне — видеть ее и радоваться ей.
В Батуми их встречали сразу на двух машинах друзья Отара и родители Гоги — мальчика, спасенного Серго. У ворот дома Серго поджидала истаявшая маленькая женщина в черном — его мать.
— Оленька! — с плачем обняла она Ольгу. — Уж и не чаяла увидеть тебя. Серго с отцом зовут меня, может, скоро соединюсь с ними. Поскорее бы.
— Не говорите так, мама, — попросила Ольга, обнимая ее. Она сама с трудом сдерживала слезы. — Посмотрите на свою внучку, ведь она — вылитый Серго! Все в ней от него — и лицо, и манеры, и характер. Бог послал нам ее в утешение. Мы будем жить у вас целый месяц. И вы сможете видеть вашу Леночку каждый день и радоваться ей. Вам ведь так этого хотелось.
— Леночка! Внученька моя! Серго мой маленький! — Бабушка никак не могла оторваться от девочки — все целовала ее лоб и щечки. Наконец она опомнилась.
— Господи, что ж это я! Пойдемте, пойдемте в дом! Столы уже накрыты. Нино с Кариночкой постарались ваши любимые кушанья приготовить. А мальчики уж так ждут, так ждут свою сестричку. Заходите, заходите все! И вы, Отари, и вы, милая, — обратилась она к Юле. — Сынок, это что же — твоя невеста? Красивая девушка, поздравляю! И ты, деточка, заходи, не бойся. — Она погладила по голове Гену. — Ты, наверно, Леночкин дружок? Слышали мы, что ты ее заступник, спасибо тебе!
Сестры Серго — Нино и Каринэ — с сыновьями, улыбаясь, стояли на пороге. Мальчики, увидев Лену, хотели было броситься к ней, но вдруг засмущались. Это были уже не те подростки, что год назад носили свою сестричку на руках, как на скамеечке. Они вытянулись и стали совсем похожи на взрослых парней. Леночка, встав на цыпочки, поцеловала каждого, отчего они засмущались еще больше.
Гена мрачно наблюдал за их встречей. Ему совсем не улыбалось делиться Леночкиным вниманием с ее настоящими братьями. Они были старше его и явно сильнее. Порознь он, может, и смог бы с ними справиться — по крайней мере, попытался бы. А вот одолеть их вместе — это вряд ли. Похоже, он им тоже не понравился − потому как смотрели они на него весьма неприветливо.
Назревает конфликт, отметил про себя Отар. Этот пацан, как Цербер, не желает подпускать к девочке никого. А для тех он — как кость в горле. Делить с ним свою сестру, приехавшую всего на месяц, им тоже совсем не с руки. Придется гасить страсти в пожарном порядке − не то разгорятся не на шутку.
Пока мыли руки, пока усаживались за стол, Отар успел поделиться с Ольгой своими опасениями. Та успокоила его:
— Ничего, я поговорю с Леной — она их живо помирит. Еще как подружатся.
За большим столом семейства Джанелия всем хватило места. Реваз и Джават — братья Леночки — сразу сели рядом с сестренкой, всем своим видом показывая Гене, кто на нее имеет больше прав. Гена сидел напротив и исподлобья наблюдал, как Лена весело болтает с ними, переходя время от времени с русского языка на грузинский. Настроение его стремительно портилось. Он насупился и даже не притронулся к еде.
— Почему мальчик не ест? — спросила бабушка Отара. — Может, не нравится ему наше угощение? Спроси, чего он хочет.
— Он ревнует Лену к ее братьям — дома к ней никого не подпускал. А здесь он уже не всевластен.
— Такой маленький, а уже ревнует? — засмеялась бабушка. — Ох, невеселое у него будущее — воевать со всеми, кому она приглянется. Боюсь, таких будет много, ой много!
Я сама этого боюсь, подумала Ольга, наблюдая эту картину. Она вспомнила взрыв горя, буквально раздавившего Гену в день их знакомства, когда они с Леночкой собрались уходить из парка. Сейчас это детская привязанность, а уже такая сильная. Но совсем скоро она перерастет в любовь. Что будет, если Лена не ответит на его чувство? Страшно подумать.
Надо с ней серьезно поговорить − пусть потихоньку внушает своему приятелю, что дружить не значит считать друга своей собственностью. Пусть он постепенно привыкает к мысли, что у нее могут быть и другие привязанности. Да и у него тоже должны появиться друзья и подруги. Не сошелся же свет клином на одной Лене.
После обеда Ольга с Юлей поднялись в комнату Серго. Здесь все хранило память о нем: его книги и тетради, его гантели, его костюмы в шкафу. Все письма Ольги находились в верхнем ящике письменного стола. На столе лежало недописанное письмо, адресованное ей − он оставил его, уходя на свое последнее дежурство. На стене рядом с ее портретом теперь висел портрет Серго, подаренный Ольгой его матери в ее первый приезд в Ленинград.
— Какой взгляд у вас на этих портретах, — заметила Юля, — одинаковый, ласковый и такой счастливый! Куда ты смотрела в этот момент?
— На Серго. Он встал рядом с фотографом, чтобы я смотрела на него. А когда фотографировали Серго, я стала на его место. Мы здесь смотрим друг на друга.
— Представляю, как тяжело тебе находиться в этой комнате.
— Ты знаешь, нет! Наоборот, хорошо, покойно. Здесь я как-то особенно остро чувствую его присутствие. − будто он вышел на минутку и сейчас вернется. В наш прошлый приезд мы с Леночкой здесь жили. Я спала на его кровати, а Лена на диване. И мне приснилось, что он рядом и у нас все-все было, как тогда. Юля, я была такая счастливая! Я даже проснулась от счастья. Но чувство, что он рядом, осталось. Эта комната — единственное место на земле, откуда мне не хотелось бы никуда уходить. И Леночке здесь нравится. Ей все разрешается трогать, читать его письма, рыться в его книгах и вещах. Как и мне. А знаешь, какое самое любимое у нас здесь занятие? Рассматривать его фотоальбом. Хочешь, покажу?
— Ну покажи.
— Смотри. Вот ему еще года нет. Правда, прелесть? Леночка точь-в-точь такой же была, помнишь? А здесь ему семь лет, как ей сейчас. Ну разве не копия?
— Губы у нее немножко другие. Больше на твои похожи. А верхняя часть лица — один к одному он.
— Да, губы у нее подкачали. У Серго они покрупнее были. Но все равно, он и она в детстве — одно лицо.
— Как страшно думать, — помолчав, промолвила Ольга, — что, когда его мать умрет, дом продадут. Ведь фактически сейчас в нем живет она одна — у сестер Серго свои семьи и свои дома. И поселятся здесь чужие люди. А дух Серго его покинет.
Со стесненным сердцем слушала Юля подругу. Это безнадежно, думала она. Олька так и проживет всю жизнь с тенью своего возлюбленного. Что делать, как ей помочь? Спит в его постели — да тут рехнуться можно!
А что бы я делала, окажись на ее месте? Ведь Отар — тоже милиционер и такой же отчаянный, как и Серго. А если бы с ним... Нет-нет! Нет, Господи, не надо! Не смей даже думать об этом! — приказала она себе. Хватит нам одного горя. А с Олькой надо что-то делать. Надо поговорить с его матерью и сестрами. И с Отаром. Может, она хоть их послушает. Ведь живут же они, продолжают жить. Ну, его мать — это понятно. Но ведь Олька еще так молода. Уж восемь лет прошло — сколько можно?
В комнату вбежала Леночка. — Вот вы где! — закричала она. — А я вас ищу, ищу. Мамочка, мы здесь будем жить? Как в прошлом году?
— А ты хотела бы?
— Да, очень! Здесь как будто папа рядом.
Ну вот, еще одна, вздохнула Юля. Олькино воспитание. Другого мужика она уже никогда папой не назовет. Бедные вы мои влюбленные, и что мне с вами делать — ума не приложу.
— А не пойти ли нам на море? — перевела она разговор в другое русло.
— Пойдемте, пойдемте! — захлопала в ладоши девочка. — Дядя Отар и мальчики нас внизу ждут. Пойдемте скорее!
— А может бабушка хочет, чтобы мы сначала на кладбище сходили? — осторожно спросила Ольга.
— Нет, она прилегла. Сказала, что завтра туда с утра пойдем.
— Ну хорошо. Но прежде я хочу с тобой поговорить. Юль, скажи ребятам, что мы спустимся через пять минут.
Когда они остались вдвоем, Ольга передала дочери разговор с Отаром о напряженных отношениях между братьями и ревнивцем Геной.
— Сейчас все зависит от тебя! — внушала она девочке. — Или тебе удастся их подружить, или их молчаливая вражда перейдет в открытое столкновение. Гена владеет опасными приемами — может и покалечить. Он когда впадает в ярость, уже не соображает, что делает. Вспомни хулигана Борю. А ведь Гена тогда еще не занимался в секции. Конечно, твои братья постарше, и их двое. Но Гена такой изобретательный! К тому же ему тоже достанется — ведь и у них друзья есть. А нам с тобой все это ни к чему.
— Мамочка, я знаю, что им скажу. Во-первых, предупрежу, что если они будут ссориться, то не стану ни с кем дружить и даже разговаривать не буду. Пусть только попробуют дуться. А еще я расскажу мальчикам, как Гена меня спас от хулигана, как он был весь в крови, а сам все кидался на него. Они так любят смелых — всегда восторгаются папой и дядей Отаром. А Гене скажу, что он должен с ними дружить, потому что они мои братья. И если он тоже мне брат, то не должен с ними ссориться. Не беспокойся, у меня все получится — я их помирю.
— Только разговаривай с ними порознь. А если заподозришь что-то неладное, не молчи − сразу говори мне или дяде Отару. Хорошо?
— Конечно! Но ничего не случится, вот увидишь. Они же все меня так любят! Все делают, как я хочу. Мы и играть будем вместе, и за ягодами пойдем, и купаться. Я их попрошу научить его плавать, а то он не умеет.
— Без дяди Отара — ни в коем случае! Мы его бабушке обещали, что в воду Гена будет заходить только под нашим присмотром. Лена, смотри, никакой самодеятельности! Ты помнишь, как в прошлом году мальчик утонул? Как мама его кричала?
— Помню, — потупилась девочка, — обещаю без вас не звать его купаться.
— Договорились. Ну пошли, а то нас, наверно, заждались.
Захватив купальники и полотенца, они спустились вниз. Реваза с Джаватом там уже не было — их позвали домой помочь в огороде. Поэтому на море они отправились впятером.

Спасибочки огромно за продолжение)
___________________________________

Спасибо! Оленька так одинока! Неужели ей не встретится больше на пути настоящий мужчина, которого она полюбит?

Ох, чем дальше, тем больше убежденность, что не выйдет из маленького Гены человека. Не хотелось бы мне такого друга дочери.

 » Глава 21. Приключения на море

Гена никогда не был на пляже — даже на Дону. Бабушка категорически возражала против его посещения. Она была убеждена, что пляж — рассадник всякой заразы. Да и вода в реке кишит микробами.
Мальчик сначала даже растерялся, увидев такое количество обнаженных тел. Но поскольку взрослые и Лена вели себя как ни в чем не бывало, он тоже решил не обращать внимания на полуголых мужчин и женщин, бабушек и дедушек, и детей всех возрастов.
Они переоделись и устроились в тени под свободным грибком. Дядя Отар приволок два лежака, на которых улеглись тети Оля и Юля. А Гена с Леной и дядей Отаром отправились купаться.
Вода показалась Гене неожиданно холодной. Но Леночка смело кинулась в нее и поплыла вдоль берега.
— Гена, не бойся! — закричала она. — Это только вначале кажется, что вода холодная. Ты сразу окунись, и уже не будет холодно.
— Ну, герой, смелее! — подбодрил его Отар. — Не опозорься перед девочкой. Я обещал научить тебя плавать — и научу. Вперед!
Пришлось подчиниться. С замирающим сердцем мальчик окунулся в воду, и его будто обожгло холодом. По коже побежали мурашки, и она вся покрылась пупырышками. Как у ощипанного гуся.
— Шевелись, шевелись! — приказал Отар, — работай руками и ногами — сразу согреешься.
— И правда, когда Гена окунулся еще раз, ему уже не было так холодно. Подплывшая Леночка взяла его за руки, и они с визгом стали прыгать в воде, поднимая тучи брызг. Гена задыхался от восторга. Никогда еще ему не было так хорошо. Эта сверкающая на солнце изумрудная вода, эта девочка, лучше которой не было никого на свете, эти такие добрые к нему взрослые — все вместе наполнило его душу незнакомым прекрасным чувством. Он и не знал, что название этому чувству — счастье.
Теперь Гене совсем не хотелось выходить из моря. Но Отар объяснил, что в первый раз долго купаться нельзя: можно простудиться и заболеть. Он ведь не болеть сюда приехал. Можно немножко позагорать и идти в тень, чтобы не перегреться. И решительно выгнал их из воды.
Потом дядя Отар с тетей Юлей уплыли, а Леночкина мама осталась с ними. Взрослые договорились ни на минуту не оставлять детей без присмотра. Сидя в тени под грибком, ребята стали играть в крестики и нолики, рисуя их пальцами на песке. Ольга загорала неподалеку.
Вдруг глаза Гены округлились, а лицо приняло удивленное выражение. Проследив за его взглядом, Лена увидела двух малышей — мальчика и девочку — подходивших к ним. Открыв рот, Гена изумленно смотрел на голую малышку.
— И что ты такое особенное увидел? — поинтересовалась Лена, уже догадываясь, в чем дело.
— У тебя что... тоже так? — не глядя на нее, спросил он.
— Конечно. А ты что, не знал? Мы — девочки — этим и отличаемся сейчас от вас. А когда станем большими, у нас еще грудки вырастут, чтобы деток молочком кормить. Ты что же думал, что у нас там так же, как у вас?
— Ничего я не думал. Я вообще об этом не думал. А... почему у вас не так, как у нас?
— Но ведь у нас оттуда детки родятся.
— Что-о?! Оттуда?
— Ну да. А ты думал — откуда?
— Я думал... что из живота, что живот режут... или как-нибудь еще. Слушай, а как они там появляются?
— Объясняю. У нас в животе есть такой мешочек с двумя веточками. — Лена нарисовала пальчиком на песке овал и провела от него две линии. — На этих веточках вырастает яичко. Когда оно созреет, то отрывается от веточки и попадает в мешочек. А там в это яичко проникает ваша частичка, такая с хвостиком, — у нее очень трудное название. Так образуется зародыш. Потом он растет и превращается в ребеночка.
— Откуда ты все это знаешь?
— Мне мама рассказывала. И у меня дома книжка такая есть. Перевод с французского. Там все написано и картинки нарисованы. Приедем домой, я тебе дам ее почитать. А тебе что, мама никогда не рассказывала про это?
— Никто мне ничего не рассказывал! — насупился Гена. — А как в ваш мешочек наша частичка попадает?
— Ну, Гена, это ты сам догадайся, — засмеялась Лена. — Посмотри на этих деток и догадайся. Ты же умный.
Гена растерянно взглянул на голых малышей, сидевших рядом с ними на корточках. То, что пришло ему в голову, было так невероятно, что... нет, в это невозможно было поверить!
— Как... туда? Да-а?! — воскликнул он, покраснев до пяток.
— Конечно! А как же еще? Но это можно только взрослым.
Ужасные мысли тараканами полезли Гене в голову − от них его даже замутило. Так вот, значит, как! Вот как это бывает! Значит, и его мама! И бабушка! И тетя Оля! И тетя Юля с дядей Отаром! И Лена... так будет делать?! Какая гадость!
Не в силах больше находиться с ней рядом, он вскочил и понесся, не разбирая дороги, сам не зная, куда. Он бежал, наступая на лежащие тела, провожаемый возмущенными возгласами и ругательствами, пока не споткнулся о какую-то толстую тетку и не растянулся во весь рост. Стряхивая песок и потирая ушибленные места, он подошел к воде и сел. Сейчас сильнее всего ему хотелось никого не видеть и не слышать − остаться одному, чтобы успокоиться и все обдумать. Но ведь не дадут.
— Что это с ним? Куда он понесся? — обеспокоено спросила Ольга Лену. Та, опустив голову, молчала.
— Кажется, я догадался, — весело заметил подошедший Отар, глядя на игравших рядом малышей и Леночкин рисунок. — Девушка просветила молодого человека кое в каких вопросах бытия, а он к такой новости оказался не готов. Пойду поговорю с ним.
Они видели, как Отар подошел к мальчику, сел рядом и стал что-то говорить. Тот молча кидал камешки в воду. Потом Отар встал и протянул Гене руку. Но он остался сидеть, как сидел. Тогда Отар взял под мышку багрового Гену и принес обратно.
— Вы, если хотите, побудьте еще на пляже, а мы с Юлей сходим к нашим, — сказал он Ольге. — А то отец с матерью уже обижаются, что мы заскочили на минутку и сразу ушли. Они на Юлю и наглядеться не успели.
— Понравилась она им?
— О, еще как! Сразу в нее влюбились. Говорят — о такой только и мечтали. Никуда не отпустим, — говорят, — ни за какими вещами. Паспорт есть и хватит. А вещи, какие надо, здесь купим. А то уедет и не вернется. Уже потерять боятся.
— Значит, свадьба скоро?
— Скоро, скоро! Сегодня заявление подадим. Нас быстро зарегистрируют — меня в загсе все знают.
— А где она жить будет до свадьбы?
— Как где? В моем доме — где же еще. Спать в моей постели будет. Что мы, маленькие, что ли? Она мне жена, и этим все сказано.
— И чего ты понесся, как угорелый? — Лена насмешливо посмотрела на надутого Гену.
— Эти взрослые! Ненавижу! — вдруг выкрикнул он. — Нас все время поучают: этого нельзя, того не делай! Ах, как не стыдно, да разве так можно! А сами что вытворяют? В сто раз хуже! И как им только не противно!
— Ой, Гена! Ой, какой ты глупый! — Лена повалилась от хохота на спину и стала дрыгать в воздухе ногами. — Ой, не могу!
— Не вижу ничего смешного! — огрызнулся Гена.
— Ну как же не смешно? Когда ты такие глупости говоришь! Тебе уже семь лет, а ты рассуждаешь хуже маленького. При чем здесь взрослые, если Бог людей такими сделал? Пойми, люди так устроены! И не только люди. Ты же любишь собак. А они, между прочим, тоже так же рождаются. И кошки, и другие животные. Что же их всех ненавидеть за это?
— Скажи, что ты никогда не будешь так делать. Обещай мне! — потребовал он, не поднимая головы.
— Еще как буду! Когда вырасту и влюблюсь, буду обязательно. А иначе как мои детки родятся?
— Тогда влюбись в меня.
— Ну... не знаю. Ты ведь брат. А в братьев не влюбляются.
— Но ведь я ненастоящий брат.
— Ага, уже ненастоящий! Значит, отрекаешься? Больше не хочешь быть мне братом?
— Нет, хочу, хочу! Но я не хочу, чтобы ты... с каким-нибудь другим гадом... так делала.
— Но ведь это когда еще будет! Зачем сейчас об этом думать? Сто лет пройдет, пока мы вырастем. И потом — ты ведь тоже можешь влюбиться в какую-нибудь другую девочку.
— Если через сто, тогда ладно. Но, смотри, не раньше! И никаких других девочек, не надейся.
— Послушай, Гена. — Лена вспомнила разговор с мамой. — Реваз с Джаватом тоже мои братья. Они сыновья сестер моего папы. Я их очень люблю. И они меня любят. Поэтому ты должен с ними подружиться. Почему ты на них волком смотришь? Разве нельзя дружить всем вместе?
— Да, а чего они? Сами сели рядом с тобой, а я как отверженный. Это они на меня смотрят, как на врага. Пусть только попробуют тронуть!
— Гена, как тебе не стыдно! — с отчаянием воскликнула девочка. — С какой стати они будут тебя трогать? Ты сам не задирайся, тогда и тебя никто не тронет. Дай мне слово, что ты с ними подружишься. Ну, по крайней мере, постараешься подружиться. Иначе я не буду с тобой разговаривать. Ты этого хочешь?
— Нет-нет! — пошел на попятную Гена. — Конечно, не хочу. Но как я с ними подружусь? Ты же видишь — я им не нравлюсь.
— А ты будь поприветливее. Улыбнись, скажи что-нибудь хорошее. Или спроси про что-нибудь. Спроси, где ежевика растет. Или когда на рыбалку поедем.
— Не умею я так, Лена. И не буду к ним подлизываться. Первым не задираться обещаю, а там — как получится.
Реваз и Джават оказались легки на помине. Они появились на пляже и стояли, озираясь по сторонам.
— Мальчики, мы здесь, здесь! — закричала Лена и замахала рукой.
Они заулыбались, заметив ее, и тут же нахмурились, увидев рядом Гену.
— Что я тебе говорил? — Гена встал и демонстративно отошел от нее подальше. Сел возле самой воды и стал бросать в море камешки.
— Вот что, братики! — решительно сказала Леночка. — Гена мой друг. Мы живем в одном доме и ходим в один садик. Он меня защищает и не дает никому обижать. Он очень смелый. Один кинулся на взрослого хулигана, когда тот меня за руку схватил. Сам весь в крови был, а все равно бросался, пока того в милицию не забрали.
Гена гость. Бабушка и дядя Отар пригласили его поехать с нами. У него мама в больнице, а папы нет. Поэтому я вас очень прошу, не обижайте его. Пожалуйста, подружитесь с ним — он очень хороший и умный!
— Да, а чего он себя твоим братом называет? — возмущенно спросил Реваз. — Какой он тебе брат? Твои братья мы! Самозванец он, а не брат!
— Это мы с ним договорились, что будем как будто брат и сестра. Когда только познакомились. А вам что, жалко? Какая вам разница? Ну и пусть тоже считает себя братом. Что, трех братьев у сестры не бывает, что ли?
Мальчики недовольно молчали.
— Значит так, братики! — рассердилась Лена. — Или мы будем дружить вчетвером, или я буду везде ходить только с мамой. Я Гене обещала, когда мы ехали сюда, показать, где ежевика растет и кизил. Он же их никогда не пробовал. Обещала, что пойдем в горы и на рыбалку съездим. Выходит, я все наврала? Грузины все гостеприимные, а вы что же — не грузины?
— Ладно, девочка, — согласился Джават, — зови его. Будем мириться.
— Гена, иди сюда! — позвала Лена. — Ну иди, не бойся.
— Когда это я боялся? — буркнул Гена. Но подошел. Они взялись за руки, и Лена, положив сверху свою ладошку, торжественно объявила:
— Мир, мир навсегда! Ссора с дракой никогда!
Так был положен конец вражде. Ольга разрешила Лене с Геной еще раз искупаться, и вся компания ринулась в море. Реваз с Джаватом и Леночкой быстро поплыли от берега, а Гене осталось только с завистью наблюдать, как они удаляются. За дочку Ольга не беспокоилась — знала, что та научилась превосходно плавать еще в их прошлый приезд. Как зашла в воду, так сразу и поплыла − видно, способность держаться на воде передалась ей от отца. Да и братья ее были отличными пловцами и не спускали с Леночки глаз.
Но Гену Ольге стало жаль. Она представила, какие чувства испытывает верный друг ее дочери, и поняла, что надо ему помочь.
— Геночка, хочешь научиться плавать? — спросила она, заходя в воду. И получив утвердительный ответ, сказала:
— Самое главное: почувствовать, что вода может тебя держать. Что ты можешь лежать на ней и не тонуть. Тогда ты перестанешь ее бояться.
— А как? — спросил Гена. — Я и руками, и ногами гребу, а все равно тону. Сразу захлебываюсь.
— А ты сначала попробуй полежать на спинке. Иди сюда, где поглубже — чтобы тебе было по горлышко. Ложись на спинку и расставь руки и ноги пошире, не бойся. Не надо головку задирать — смотри в небо. Вот так. Видишь, у тебя уже получается.
И правда, Гена почувствовал, что лежит на воде и она его слегка покачивает. Это было очень приятно.
— Лежи, лежи, привыкай, — подбодрила его Ольга. — Ну, как, нравится?
— Очень! — с восторгом отозвался мальчик.
— Вот теперь, когда ты почувствовал, что вода тебе друг, а не враг, попробуй грести руками и помогай себе ногами. Давай, давай, не бойся — я буду тебя страховать. Только голову не поднимай, а то сразу станешь погружаться. Можешь ее поворачивать, смотреть по сторонам, но поднимать не надо. А если почувствуешь, что погружаешься, закрой рот, задержи дыхание и прими прежнее положение. Полежи, подыши и греби снова. Главное — не бойся! Ничего, я тоже сначала училась плавать на спинке.
Сдерживая желание задрать голову, чтобы осмотреться, Гена заработал руками и ногами − и поплыл. Это было так здорово! От восторга он закричал и повернул лицо к Ольге — убедиться, что она видит, как он плывет. И сразу погрузился. Однако не испугался — лег на спину и снова поплыл.
— Очень хорошо! — похвалила его Ольга. — Не устал?
— Ни капельки! — гордо ответил мальчик.
— Теперь попробуем упражнение потруднее. Сначала выслушай меня. Лежи и слушай, пока не дам команду. Я буду тебя поддерживать, а ты перевернешься на живот. Снова широко расставишь руки и ноги, а дыхание задержишь насколько сможешь. И опустишь лицо в воду. Ты будешь лежать на животе, а вода тебя будет держать. Как только захочешь вдохнуть воздух, повернешь голову набок, не поднимая ее из воды, вдохнешь, а затем снова опустишь. Главное помни, что в этой позе ты погружаться в воду не будешь.
Ну, что, давай попробуем? Готов? Переворачивайся, я тебя держу. Только голову не задирай.
Гена выполнил ее советы − и у него все получилось. Главное, он почувствовал, как должно располагаться в воде тело, чтобы она его держала. Остальное было делом техники.
Когда братья с сестричкой приплыли обратно, они с удивлением увидели самостоятельно плывущего Гену. Леночкина мама плыла рядом, время от времени подбадривая его словами одобрения. Так благополучно была разрешена и эта проблема.
Отару, убедившемуся, что мальчик неплохо держится на воде, осталось только совершенствовать его умение плавать. И вскоре Гена, овладевавший искусством плавания с присущим ему упорством, как всегда, когда дело касалось его взаимоотношений с Леночкой, стал плавать не хуже ее братьев. Ну, почти не хуже. Если и хуже, то только чуть-чуть.
Утром следующего дня они пошли на кладбище — навестить могилы Серго и его отца. Ольга с трудом заставила себя туда идти. Ей очень этого не хотелось.
Давно, еще в Ленинграде, убежав раздетой из дому после памятного разговора с отцом и сидя окаменевшей на остановке, она вдруг каким-то внутренним зрением увидела у самых ног своих бездонную пропасть, в которой притаилось Безумие. Балансируя на ее краю, Оля почувствовала, что, если сейчас туда сорвется, то обратно, в мир людей, ей уже не выбраться − Безумие поглотит ее целиком. В тот миг только мысль о ребенке да прибежавшая мать помогли ей отойти от края страшной пропасти. Но та не исчезла — ее край черной полосой постоянно маячил где-то поблизости, то удаляясь, то снова приближаясь, когда она позволяла отчаянию овладевать собой.
И в их прошлый приезд, когда, стоя у его могилы, она представила себе Серго в этой страшной яме — его лицо, его золотые волосы, все его тело, так любимое ею и постепенно превращающееся в прах, — вдруг снова увидела прямо у ног своих змеившийся край той бездны. И когда, побледнев, как полотно, она стала падать туда, ее, помертвевшую, подхватил Отар, а сзади обняла плачущая Леночка. Они медленно повели, повели, повели ее прочь от края бездны − и Безумие нехотя отпустило ее.
И теперь по дороге на кладбище она собирала все свои силы, чтобы не позволить себе сорваться. Она уговаривала себя, что нужна Леночке: ведь их дочь еще так мала. И столько не сделано в жизни дел. И самое главное, там нет Серго, в той яме. Он здесь, он всегда рядом. Да, она почти перестала слышать его голос. Но ей этого и не надо было — она постоянно чувствовала присутствие Серго и знала точно, что бы он сказал или сделал в том или ином случае. Его фотография была всегда с ней. Но чтобы увидеть любимого, ей не надо было ее доставать — внутренним зрением она видела его сразу, как только ей этого хотелось.
Чем дальше уносило ее время, тем ярче и отчетливее становился его образ. Как будто она поднималась высоко в гору — и чем выше она оказывалась, тем сильнее рассеивался туман, скрывавший прошлое. И тем больше подробностей открывалось ее взору. Она видела и родинку у правого плеча, и шрам на руке от падения в детстве с дерева, и его затаенную улыбку, прячущуюся в уголках губ. И этот быстрый взгляд из-под ресниц, от которого у нее слабели колени. Все — и его голос, и каждое слово, и каждое прикосновение, и его доброта, и его мысли — все жило в ней. А не в той черной яме, которая звалась его могилой.
Но на кладбище присутствие духа вновь покинуло ее. Как только она увидела портрет Серго на плоскости мраморного памятника, зияющая бездна стала стремительно приближаться, грозя затянуть ее туда, откуда не выбраться.
И снова внимательно следивший за ней Отар успел обнять ее и, прижав к себе, повел прочь со словами: “Его там нет, родная моя! Он здесь, с нами — он с нами всегда. Он любит нас, и мы любим его. А это только холмик и памятник, простой мрамор — и все.”
И Леночка держала ее за руку, прижималась к ней и заглядывала в глаза.
Снова край бездны отошел от нее и ушел далеко-далеко — куда-то к горизонту. Но совсем не исчез.
— Любишь Ольку? — без тени ревности спросила Юлька Отара, когда они остались одни. — Вижу, следишь за ней — глаз не спускаешь. Как доктор.
— Люблю, — легко согласился с Отар. — Люблю вас обеих очень сильно. Но по-разному. Тебя люблю как жену, как мать моих будущих детей. А ее — как сестру. Нет, больше. Как возлюбленную моего лучшего друга. Я поклялся у его могилы, что буду любить их — ее и девочку — и заботиться о них до самой смерти, чего бы мне это ни стоило. А ты меня знаешь — я слово свое держу.
— Тогда ты меня поймешь, должен понять. Отар, она ведь не живет. Она живет с тенью, как с живым человеком. Спит в его постели, и во сне у них любовь. Ты можешь себе это представить? Как у нее крыша еще не поехала — не представляю. Я бы точно свихнулась.
— Юлечка, она его любит, до сих пор любит. Так бывает. Слишком сильно он ее тогда поразил. А Оля очень цельный человек и потому отдалась этой любви целиком. И держится за нее, как за соломинку.
— Но его ведь нет! — закричала Юлька с отчаянием. — Нет и больше никогда не будет! Хоть ты это понимаешь? Нет никаких голосов и его присутствия ни в его доме, ни в ней самой. Это все только ее воображение! Надо же ей это как-то объяснить. Она же не видит никого вокруг, потому что видит только его. Отарик, так жить невозможно — у меня сердце разрывается при взгляде на нее!
— Но что мы можем поделать, дорогая?
— Надо с ней серьезно поговорить. Пусть мать и сестры Серго тоже поговорят. Они что же, не видят, что она губит себя этой любовью? Только девочка и держит ее. Не будь дочери, она — здоровая, прелестная молодая женщина — отправилась бы следом за Серго, не раздумывая. Как же, его душа ее ждет – не дождется! Нет никакой души — все это выдумки! А все кругом молча одобряют ее, словно с ума посходили! Пусть объяснят ей, что она свободна. Его мать для нее — святая, может хоть ее послушает?
В тот же день после обеда мать Серго позвала Ольгу в свою комнату. Там находились его сестры и Отар с Юлей. От выражения их лиц у Ольги похолодело внутри.
— Доченька! — обратилась к ней мать. — Мы знаем, как ты любила и любишь Серго. Но Бог забрал его к себе, а ты осталась здесь. Нельзя любить мертвого, как живого, — это нехорошо. Сходи в церковь, попроси Серго, чтобы он отпустил тебя.
— Но я не хочу, не хочу, чтобы он отпускал меня! — горячо возразила Ольга. — Мне хорошо только с ним! Без него кругом пустота. Как жить в пустоте?
Этого Юлька вытерпеть уже не смогла.
— Да пойми ты: он умер! Его нет! Почему же в пустоте? Ты живешь среди людей, живых людей. Только ты их не видишь!
— Почему не вижу — вижу. У меня с людьми нормальные отношения.
— Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю. О мужчинах! Неужели за все это время тебе не хотелось обнять живого мужчину? Я даже представить себе этого не могу!
Конечно, хотелось, подумала Ольга. Еще как хотелось!
Она вспомнила, как в Ленинграде начал за ней ухаживать доцент Заславский — славный человек, овдовевший года три назад. Ухаживал он ненавязчиво и красиво. То она обнаруживала букет свежих роз у своих дверей. То на ее столе в кабинете появлялась огромная коробка шоколадных конфет. А как-то под Новый год посыльный принес к ней домой небольшую корзинку, полную свежей клубники.
Наконец она сдалась и согласилась с ним встречаться. Они подолгу бродили по городу, и Ольга с удовольствием слушала рассказы Кости — заядлого альпиниста — о походах в горы. Костя Заславский был умен и имел приятную внешность. А самое главное, он был деликатен и великолепно чувствовал ее настроение. Всегда знал, что ему можно в данный момент, а чего нельзя.
И их первый поцелуй не был ей неприятен. Поэтому, когда он пригласил ее к себе, она, сделав небольшое усилие, согласилась. Ольга ясно понимала, что ее ждет у него дома. Но Константин был во всех отношениях подходящей партией — так ей внушали все доброжелатели. И она стала надеяться, что может у них и сладится.
У Кости была семилетняя дочь. В тот день она гостила у бабушки. Ольга тоже отвела Леночку к матери, поэтому ничто не могло помешать им провести вечер, а может и ночь, вдвоем.
Когда она, сняв в его прихожей пальто, подошла к трюмо, он решил, что ей захотелось поправить прическу или привести себя в порядок. Со словами “надо посмотреть, что на кухне делается” он оставил ее на пару минут одну.
И тут в зеркале трюмо она увидела Серго. Он стоял у противоположной стены прихожей, скрестив руки на груди, как тогда на пляже. И молча смотрел на нее. Тихо, как вор, сняла она с вешалки пальто и, не одеваясь, выскользнула за дверь. Прибежала домой и, задыхаясь от рыданий, упала на диван. Она заплакала в голос, и тотчас же раздался звонок в дверь − это бабушка привела раскапризничавшуюся Леночку, та никак не хотела оставаться на ночь. Все требовала, чтобы ее отвели к маме.
На следующий день Ольга попросила прощения у Константина. Обиженный, он только молча кивнул, и на этом их отношения прекратились.
— Юля, ты же знаешь, я не могу просто так... с мужчиной, у меня не получается. Ты же помнишь тот случай с Костей Заславским — я тебе рассказывала. Ничего не вышло, а как потом было неудобно.
— Она пришла к мужчине и увидела в зеркале Серго, — пояснила Юля. — И позорно сбежала. Но только я уверена: никакого Серго там не было, тебе просто показалось. Надо было чуть-чуть подождать. Вернулся бы Костя, и все было бы хорошо. Такой отличный парень, и вы так подходили друг другу.
— Ничего мы не подходили! Я, как перестала с ним встречаться, такое почувствовала облегчение. Не любила я его, потому так и получилось.
— Да ты никогда никого не полюбишь! Потому что рядом с каждым мужчиной видишь Серго. Конечно, он был лучше всех! Но такие, может, раз в сто лет рождаются. Так что теперь — ни на кого не смотреть?
— Юля, не мучай меня! — заплакала Ольга. — Мне никто не нужен, кроме него. Я хочу мужчину, но чтоб это был Серго. Мне плохо, оставь меня.
И смертельно побледнев, она медленно стала валиться на бок. Но не спускавший с нее глаз Отар мгновенно подхватил ее и, зажав между ладонями помертвевшее Ольгино лицо, стал целовать в закрытые, заплаканные глаза.
— Немедленно прекрати! — приказал он Юльке. — Живи, Оленька, как подсказывает тебе сердце. Любишь Серго и люби — он заслужил такую любовь. Чтоб я больше не слышал этих разговоров, Юля! Тысячи женщин живут с ребенком без мужчин. И Оля с Леночкой будут жить — и неплохо будут жить. Уж я позабочусь.
И со словами “не плачь, детка, я с тобой” он прижал Ольгину голову к себе и стал медленно покачивать ее, пока она не успокоилась.
Надутая Юлька выскочила из комнаты. Следом вышли сестры Серго и Отар. Ольга осталась наедине с матерью.
— Прости меня, деточка! — Мать Серго печально глядела на нее запавшими, обведенными черными кругами глазами. — Но хочу важное сказать. Пока жива.
Оленька, ты должна знать: Леночка включена в наше завещание. Ей принадлежит часть наследства. Это большие деньги. Ведь род Джанелия очень древний, и имущества у нас накопилось много.
— Спасибо, мама, но у вас есть законные наследники: сестры Серго и их дети. Мы с Леночкой и так вас любим. Нам ничего не нужно.
— Зачем обижаешь, дочка? Разве Леночка мне не такая же внучка, как дети моих дочерей? Она дочь Серго — моего единственного сына и такая же законная наследница, как ее братья. Хочу, чтобы она носила фамилию Джанелия. Как на это смотришь?
— Мама, пусть она останется Туржанской до совершеннолетия. А когда будет получать паспорт — если захочет, возьмет фамилию отца. Сейчас нам удобнее иметь одну фамилию.
— А может, ты тоже сменишь фамилию на Джанелия? Отар быстро паспорт выправит.
— Нет, мама, меня в научном мире знают как профессора Туржанскую. У меня статьи вышли под этой фамилией и книги. А вот в документах Леночки надо бы Серго отцом записать, а то у нее там прочерк.
— Скажу Отару — все сделает, — заверила ее мать. — А про наследство помни, не забывай.
Да не нужно нам с дочкой никакого наследства, думала Ольга, поднимаясь к себе. Еще поссорит оно нас с сестрами Серго. Надо с ними поговорить, сказать, чтобы они не беспокоились, что все останется им.
— Воля родителей — закон для нас, — сухо ответила ей старшая сестра Нино. — Серго наш любимый младший брат, а его дочь наша племянница, и она получит то, что ей принадлежит по праву.
Больше они к этой теме не возвращались.
Благодаря связям Отара их с Юлькой быстро зарегистрировали, и стали они, наконец, законными мужем и женой. По этому поводу сыграли грандиозную свадьбу. Правда, Юлька категорически отказалась от белоснежного наряда невесты. Да Отар и не настаивал.
Пировали три дня и три ночи. Родители Отара светились от счастья, ведь они уже и не надеялись, что их старшенький когда-нибудь женится. А тут такую красавицу привел в дом — просто загляденье! Правда, русскую, но это ничего. Она черненькая — на грузинку похожа. Внуки у них уже были — от младших детей. А теперь можно было надеяться, что и старший с этим делом не задержится.
Сразу после свадьбы молодые впервые крупно поссорились. Приближалось первое сентября, и Юлька, не говоря Отару ни слова, пошла устраиваться на работу в школу. Там ее охотно взяли. Еще бы — выпускница ленинградского вуза да с хорошим стажем.
Узнав об этом, Отар рассвирепел.
— Кто тебе разрешил это делать? — кричал он на перепуганную Юльку. — Я тебе разрешил это делать? Ты теперь моя жена и должна со мной советоваться! Тебе надо к дому привыкать, к хозяйству. А ты будешь в школу бегать да над тетрадками сидеть? Никакой работы! Сиди дома, а семью я буду обеспечивать.
— Но, Отарик, как же я без школы? — лепетала несчастная Юлька. — Первое сентября, а я в школу не пойду — это просто невозможно представить! Я же математик, я потеряю квалификацию! И потом, я без детей не могу.
— Своих будешь воспитывать! А пока их нет, учись быть моей женой. Все, никакой школы. Я сказал!
Кажется, повторяется ленинградская история, расстроилась Ольга, узнав от плачущей Юльки о ее беде. Кто бы мог подумать, что Отар так себя поведет. Но с другой стороны — а чего Юлька ожидала? Тут тебе не Ленинград, тут свои обычаи. Хотя, ведь работают же грузинские женщины и учителями, и врачами. Надо с ним поговорить.
— Отарик, — осторожно начала она, когда они вдвоем сидели на пляже, наблюдая за плавающей наперегонки ребятней, — мне кажется, что с Юлькой ты не совсем прав. Нельзя так сразу лишать ее любимого дела. Пойми, она все эти годы жила школой. Ее прежний муж попробовал ее этого лишить — и что вышло?
Отар с недовольным видом слушал ее, но не перебивал.
— Отарик, — продолжила она, вдохновленная его вниманием, — появятся дети: один, другой, — она сама бросит работу. Но пока... ну дай ей возможность хоть четыре часа в неделю иметь. Это всего один класс. Только на полгода. После Нового года она сама его оставит, вот увидишь.
— Почему так думаешь?
— А ты дай мне слово, что ей не скажешь − что я выдала ее секрет. А то она потом со мной делиться не будет.
— Что еще за секреты? Детство какое-то. Ну хорошо, даю.
— У нее задержка.
— Правда? — Он вскочил и обнял Ольгу так, что у той захрустели кости. — Правду говоришь? И тут же нахмурился: — Но почему я об этом от тебя узнаю? Почему она сама мне не сказала?
— Она не уверена — слишком мало времени прошло. Скажет еще. Не сердись. За такую новость обещай мне разрешить ей один класс взять, а, Отарик?
— А если с ней что случится? Дети баловаться будут, а ей плохо станет? Я с ума тогда сойду!
— Да ничего с ней не случится! С какой стати ей должно стать плохо? Она совершенно здорова. Посмотри на нее — кровь с молоком. Разреши, Отарик. Она так будет рада! Ты же не хочешь, чтобы на первое сентября она проревела весь день? Вот тогда точно случится.
— Ладно, подумаю, — смягчился он. — Но только до Нового года. А потом пусть готовится матерью стать, и никакой школы. Скажи ей, что один класс пусть берет.
— Сам скажи.
— Получится, что я, мужчина, женщине уступаю? У нас так не принято.
— А почему женщине нельзя уступить? Если любишь ее. Скажи: — Юлечка, из любви к тебе я согласен, чтобы ты вела один класс. Чтобы чувствовала себя как дома. Знаешь, как она обрадуется!
— Хорошо, скажу.
И то ладно, подумала довольная Ольга. Вот и стал он свой характер показывать, как обещал. Еще тот характер! Покруче Юлькиного будет.
А как бы Серго повел себя в такой ситуации? Тут и думать нечего. Сказал бы, делай, как считаешь нужным, лишь бы тебе было хорошо, дорогая. Он все делал, чтобы мне было хорошо. Для него это было самым главным. Всегда спрашивал — тебе хорошо? Малейшее мое недовольство чувствовал мгновенно, даже объяснять не нужно было в чем дело. Правда, и я всегда понимала его с полуслова.
Тут ее внимание привлекли купавшиеся ребята. Они придумали новое развлечение: брались за руки, а на них, как на трамплин, взбиралась Леночка и прыгала солдатиком в воду. Такое неподдельное веселье царило в их шумной компании, такую радость излучали мордашки, что у Ольги посветлело на душе.
Все у Юльки образуется, успокоила себя она. Они любят друг друга — это главное. Уже ребеночка ждут — как славно! И родится он у них тоже в июне.
— Как сыночка назовете? — замирая, спросила она. — Вот если бы... — успела подумать.
— Конечно, Серго! — угадал он ее мысли. — Только так! А если будет девочка — Олей. Мы с Юлей это уже решили. Она согласна. Ведь Серго был моим лучшим другом. А ты ее любимая подруга. Ты рада?
— Ой, Отарик! — кинулась она ему на шею. — Ой, спасибо! Господи, какое это будет для меня счастье — сказать твоему сыночку: “Здравствуй, Серго!” Непременно родите сына!
— Пока не родится сын, не остановимся, клянусь. Хоть десять дочек будет, — засмеялся он. — Но я уверен: первенец будет Серго.
Услышав позади знакомый голос, Ольга обернулась и увидела Каринэ. — Рева-аз! Джава-ат! — позвала та братьев. — А кто помидоры будет собирать? Уже почти все поспели, скоро портиться начнут. Сегодня надо все убрать. Ну-ка быстро на огород!
Недовольные мальчики нехотя вылезли из воды.
— А можно мы будем им помогать? — спросил Гена. — Я никогда не видел как помидоры растут.
— Я тоже хочу на огород мальчикам помогать, — поддержала его Лена, — можно мы все туда пойдем, тетя Каринэ?
— Вы же отдыхать сюда приехали, — с улыбкой возразила та, — запачкаетесь там, запылитесь. Устанете с непривычки.
— Ничего, мы потом еще раз искупаемся.
— Ладно, идите, раз вам хочется.
— Ура-а! — закричала вся четверка. Они быстро оделись и побежали на огород. Ольга с Отаром пошли следом.
— Чем Юлька занимается? — спросила Ольга. — Почему на море не пошла?
— Родителей развлекает. Мама за ней хвостом ходит, все ей рассказывает да показывает. Дома прохладно, а у Юли с утра что-то голова побаливала. Вот я и решил, пусть дома посидит, а как жара спадет, сходим с ней на море. Завтра я обещал ребят на рыбалку свозить, если море будет спокойным. Сейчас самое время черноморских акул — катранов — ловить, на голые крючки бросаются. Только вот не знаю, как с Леночкой быть. Жестокое это зрелище. У них на спине ядовитый шип — его надо еще в воде выломать, чтобы не уколоться. А они рыбины здоровенные и шершавые, как наждак. В лодке так прыгают — еще испугают девочку или поранят.
— Ничего, она со мной останется. Пойдем с ней и Юлей за ежевикой. А вернетесь, рыбы нажарим. Если поймаете. Не бойтесь, мы без вас скучать не будем.
Рыбалка удалась на славу. Гена с горящими глазами, захлебываясь словами, опережавшими его мысли, и отчаянно жестикулируя, рассказывал Леночке, как они сначала ловили на удочку со множеством голых крючков маленьких блестящих рыбок, с жадностью глотавших эти крючки. И как потом на этих рыбок набрасывались здоровенные катраны. Только опустишь удочку в воду — и уже на ней катран. Сильная рыба ходила вокруг лодки − да так, что лодка крутилась на месте. Потом у нее, уставшей, дядя Отар выламывал ядовитый шип, а затем забрасывал ее в лодку. Они поймали восемь рыбин. Как прыгали они, как били хвостами! Как одна рыбина оцарапала своей наждачной чешуей Гене ногу — пришлось даже царапину йодом смазывать.
— Понравилось тебе рыбу ловить? — спросила Лена.
— Очень-очень! Мне дядя Отар обещал настоящую складную удочку подарить. Буду на Дону удить — там тоже много рыбы водится.
— Да кто тебя одного туда пустит?
— Почему одного? Можно с кем-нибудь. А может, вместе с твоей мамой туда сходим. Я буду удить, а вы потом рыбу поджарите или уху сварите.
— А тебе не жалко рыбок? Я видела, тут рыбалил на волнорезе один мальчик. Пойманные рыбки так бились и ротики разевали! Мне их очень жалко стало.
— Конечно, мне тоже жалко. Но знаешь, когда держишь удочку и чувствуешь, что там, в воде, за другой конец тянет рыба, об этом не думаешь. Обо всем забываешь, только бы ее вытащить оттуда. Так здорово! И потом — это ведь еда. Ведь ешь же ты колбасу и котлетки, хотя свинок тоже жалко. И коров.
— А мы ежевики набрали. Два ведра! Я заметила, что на маленьких кустах ягоды крупнее, чем на больших. Мы нашли много-много ежевики на склоне горы. Там кустики невысокие, а ягоды на них крупные-крупные и такие... длинненькие. А вку-усные! Давай уговорим всех завтра еще раз за ежевикой пойти — мы не все собрали. Там много ягод осталось.
— Давай! А за кизилом когда пойдем?
— Можно завтра и за кизилом.
Пойманную рыбу с собранными помидорами и выкопанной на огороде картошкой, вкусно поджаренной и посыпанной своим луком и зеленью, ребята уплели с таким аппетитом, что огромная сковорода мигом опустела.
На следующий день все отправились в горы по ягоды. Собрали еще несколько ведер ежевики, из которой сестры Серго сварили изумительное варенье. На поиски кизила у них уже не хватило сил — решили отложить на потом.
Так весело и с пользой летел отпуск. На десятый день пребывания на море Ольга дозвонилась до бабушки Гены. Звонила со страхом, уговаривая себя, что о самом худшем им бы уже сообщили. Ведь плохие вести приходят быстро.
— Мальчики! У нас мальчики родились, Миша и Гриша! — радостно закричала в трубку Людмила Ивановна. — Скажите Гене, что у него теперь два братика. Света чувствует себя хорошо. Еще пока в больнице, но уже скоро выпишут, дней через десять. Их отец объявился. У него с женой детей нет. А тут, как узнал, что два сына родились, прибежал, ног под собой не чуя. Ему Светина подруга рассказала, у которой они любовь крутили. Мои, говорит, дети, хочу их воспитывать. Интересно, как он собирается это делать? Ну да ладно, поживем — увидим. Коляску приволок для двойни. Во отец выискался!
— Так ведь и вправду отец! — обрадовалась Ольга. — Пусть помогает, раз охота есть. Вы не прогоняйте его, Людмила Ивановна.
— Да кто ж его прогоняет? Пусть ходит, коли так.
Гена обрадовался, что мама жива и здорова, но известие о рождении братиков принял равнодушно.
— Если бы они были большими! — протянул он с досадой. — А так — что с ними делать? Ни поговорить с ними, ни поиграть. Когда еще они вырастут. Но мне и тогда с ними будет неинтересно — я еще старше стану.
— Гена, нельзя быть таким прагматичным: интересно, неинтересно, — укорила его Ольга. — Это твои родные братья, поэтому ты должен их любить и заботиться о них.
Гена хмуро выслушал ее и ничего не ответил. Зато Леночка пришла в бурный восторг.
— Ой, Гена, какой ты счастливый! Ой, как я хочу их поскорее увидеть! А мне тетя Света разрешит их понянчить, как думаешь?
— Не знаю, — проворчал Гена, — ты, наверно, теперь с ними больше будешь возиться, чем со мной.
— Но ты же не маленький, чтобы с тобой возиться! Будем возиться с ними вместе. Чем ты недоволен? Еще не видел их, а они тебе уже не нравятся.
— Мне не нравится, что вы все так им радуетесь, будто они это заслужили. Ну, родились, ну и что? Лучше бы ты мне радовалась, а не им.
— Да ты просто ревнуешь к ним всех! Стыдно так говорить! Если ты не будешь их любить, я не стану с тобой дружить, так и знай!
— Да буду, буду, куда я денусь.
— Вот ведь какой эгоист! — говорила Ольга Отару. — С cамого начала не хотел их рождения. Чтобы все только ему. Хотя, конечно, живут они бедно, а теперь еще труднее будет. Может, хоть отец малышей поможет. Но для Гены это новый повод для ревности: их то он будет любить, а его нет. Бедная Светлана, как у нее хватит сил на всех, не представляю.
— Помогай ей.
— Обязательно буду. И Лену приучу. У меня много детских вещей осталось и игрушек. Все для Юлькиных будущих малышей собирала. Платьица мальчикам не пригодятся, а половину костюмчиков, комбинезонов и других вещей им отдам.
— Отдай все. Я своим новое куплю.
— Хорошо. Как замечательно, что ваш малыш тоже в июне родится! Правда, жаль, что с разницей в восемь лет. Может, вместе с Леночкиным их день рождения справлять будем? Надо было вам еще тогда — в Пицунде — последовать нашему с Серго примеру.
— А ты что же думаешь, — засмеялся Отар, — мы не последовали? На следующий же день последовали. И потом еще несколько раз "Золотая рыбка" нас на тот пляж возила. Но мы были тогда такими глупыми. И Юля противилась, да и я не хотел. Столько времени потеряли. Спасибо тебе, а то вообще могли больше не встретиться. Помню, я все удивлялся: как ты решилась оставить ребенка? И родителей не побоялась, и диссертацию надо было писать. Отважная ты, Оля.
— Знаешь, чего я больше всего боялась? Что ребенка не будет. Я так его хотела! Думала: если мне с Серго быть не суждено, пусть хоть ребенок останется. Не могла с ним расстаться, чтобы ничего не осталось. И очень боялась, что он догадается, подумает, что хочу его этим привязать к себе.
— А ты думаешь, он не догадался? Да в первый же ваш день догадался. Еще на том пляже.
— Нет, правда? Откуда ты знаешь? Он тебе говорил?
— Не говорил. Но я тебе скажу что-то — и ты сразу поймешь, что он знал о твоем тайном желании и тоже хотел этого. Серго очень любил наши хорошие вина и сам умел делать их. У них дома всегда было свое вино, из своего винограда.
— Я знаю, он мне рассказывал.
— Ну вот. И пиво чешское тоже любил. Мы до того как с вами познакомились, частенько в местный бар захаживали пивка попить. Пьяным он никогда не был, но выпить в хорошей компании был не прочь.
— И что?
— А то, что с того дня, как вы уплыли на "Золотой рыбке", он спиртного в рот не брал. До самого твоего отъезда. Хотел, чтобы ребенок здоровым и умным родился. Сколько я его ни уговаривал — ни в какую! Он знал, что ты хочешь ребенка, не сомневайся. Уже потом, когда ты уехала, он мне сказал об этом.
А ведь правда, вспомнила Ольга, чувствуя, как ее пробирает озноб. Мы с ним в те дни пили только сок. Даже в ресторане. И когда он меня возил показывать форелевое хозяйство, и в деревне у знакомых. Я еще радовалась, что никогда от него спиртным не пахнет. Думала, знает, что не люблю запах алкоголя. А выходит, он догадывался.
— Почему не написала ему, что ждешь? Он, может, раньше бы приехал. Все надеялся, что ты сообщишь ему об этом. Это был бы такой аргумент в его споре с родителями!
— Боялась. И Юлька не советовала. Мы думали, что у него уже другая девушка есть, что он не может так долго быть один. Вдруг бы он рассердился, подумал, что я его шантажировать буду? Конечно, если бы он приехал, обязательно сказала бы. Ошиблись мы с ней обе. Теперь что ж — прошлого не изменишь. Не будем больше говорить об этом, Отарик. А то меня что-то снова знобит и внутри все трясется.
— Не будем, дорогая, — сказал он, обнимая ее за плечи. — Пусть прошлое останется в нашей памяти. А мы будем жить настоящим и будущим. Ты, главное, помни: мы с Юлей навсегда тебе родные. И Леночке тоже.
— Я знаю.
— Вот вы где! — незаметно подкралась к ним Юлька. — Обо мне говорили? Ну-ка признавайтесь. Я свое имя услышала.
— О тебе, о тебе, — засмеялась Ольга, — о ком же еще? Уговорила твоего мужа разрешить тебе один класс взять. Правда, Отарик?
— Ой, Отарчик, миленький! Эта правда? Разрешаешь?
— Я теперь тебе все разрешаю, счастье мое, — ласково ответил Отар. — Ты только не переутомляйся!
— Олька проговорилась? Ты же обещала! — напустилась на подругу Юлька. — Еще точно ничего не известно.
— А как бы я его уговорила разрешить тебе работать? Только за эту новость и согласился, — оправдывалась Ольга, любуясь похорошевшей подругой. — За это ты меня благодарить должна, а не бранить.
Они сидели на скамейке в саду возле дома Серго и уплетали виноград, роскошные кисти которого висели у них прямо над головами.
— Пойдемте, посмотрим, чем ребятня занимается, — предложил Отар, — что-то их не видно и не слышно.
Ребят они нашли в беседке. Сидя за круглым столом, те увлеченно писали на листах бумаги. Точнее, писала Лена, а Гена одновременно что-то объяснял ее братьям.
— Чем это вы тут занимаетесь? — поинтересовалась Ольга.
— Мамочка, оказывается у Джавата с Ревазом переэкзаменовка по математике. Через два дня. А они ну совсем не умеют решать примеры. Представляешь, их могут оставить на второй год. Вот ужас!
— Что же вы раньше ничего не сказали? — упрекнула Ольга мальчиков. — Я же могла с вами позаниматься. Столько времени потеряли. Показывайте, в чем у вас проблемы.
— Да нам Лена уже объяснила, — заговорили братья. — Мы не знали, как надо искать икс, когда он в скобках. А сейчас уже поняли. Какая она умная, тетя Оля! Ведь еще в школе не учится, а уже все знает. И Гена тоже. Они так все понятно объясняют, лучше учителя. У нас учитель был плохой — все время уроков не было. Из-за этого никто в классе математику не знает. А в конце года пришла молодая учительница и понаставила всем двоек. И на осень переэкзаменовку назначила. А кто с нами летом занимался бы? Никто. Спасибо Леночке, может, теперь что-нибудь ответим.
— Мы еще сегодня позанимаемся и завтра, — распорядилась Лена, — порешаем побольше примеров. Надо, чтобы вы сами научились решать, без нас. А потом вас мама проверит. Хорошо?
— Да, да! — кивнули обрадованные мальчики. — Теперь мы точно пересдадим. А то нас дома все ругают-ругают, а помочь некому.
Известие о том, что дошкольница Леночка объясняла как решать примеры будущим пятиклассникам, быстро облетело родных и знакомых. — Какая умница! — восхищались они. — Сразу видно: вся в отца. Тот тоже все книжки читал, каждую свободную минуту. Что ни спросишь, все знал.
— У нее и мать не из глупых, — замечал Отар, — доктор наук, как-никак. И заведующая кафедрой высшей математики в институте. Ей есть в кого быть умной.
Занимаясь с Ревазом и Джаватом, Ольга убедилась, что мальчики обладают живым умом и неплохой памятью. Но пробелы в знаниях у них были очень большие. Однако занимались они с охотой с утра до вечера и многое наверстали. Ольга пошла с ними на переэкзаменовку, а за ней увязались Лена и Гена.
Учительница Ольге понравилась. Она внимательно опросила ребят, отметила их успехи и недостатки, но в конце концов поставила обоим братьям по твердой тройке.
Радости мальчиков не было предела. Они сильно зауважали свою сестренку и ее приятеля и перестали смотреть на них, как на маленьких. Теперь братья стали во всем советоваться с Леной и Геной и прислушиваться к их мнению.
Нино и Каринэ тоже были очень довольны, что сыновья успешно сдали экзамен. В знак благодарности они купили Лене и Гене по большой шоколадке. Разделив каждую пополам, дружная четверка с удовольствием слопала вкусное лакомство.
— Как жаль, что вы живете так далеко! — вздыхали братья, — жили бы здесь, мы бы математику лучше всех знали. Тетя Оля очень понятно объясняет, и вы тоже. Не уезжайте, оставайтесь в Батуми. Будем в горы ходить. Мы вам такие места покажем! Очень красивые места.
— Это невозможно, — объясняла им Леночка, — у мамы в нашем городе важная работа. Она заведует кафедрой математики в большом институте. А у Гены два братика родились — он теперь маме помогать должен. Как же мы останемся? Зато здесь останется тетя Юля, она тоже математик. Они с моей мамой учились в одном институте, а теперь она будет работать в вашей школе. Обещала, что будет вам помогать. Не горюйте — теперь у вас с математикой все будет в порядке. А вы нам письма пишите почаще. Мы с Геной тоже будем вам писать − да, Гена?
— Конечно! — солидно кивал Гена. Ему очень нравилось, как Леночкины братья теперь к нему относились — как к равному. А ведь они были намного старше. Правда, Гена за этот месяц так вырос, что стал с ними почти одного роста. Он продолжал каждый день отжиматься от пола, а еще начал упражняться с гантелями, которые подарил ему Отар.
Мальчик сильно загорел и окреп. Отар постоянно показывал ему разные приемы, и Гена так наловчился, что порознь ни Реваз, ни Джават одолеть его уже не могли.
Их пребывание на море близилось к концу, когда страшное происшествие едва не испортило им весь отдых.
За несколько дней до отъезда Ольга с Геной и Леной сидели на пляже под грибком. Отар с Юлей остались дома. Реваз с Джаватом тоже не захотели на море — у них были какие-то свои дела. Гена с Леной много плавали, ныряли и в итоге нагуляли зверский аппетит. Когда Ольга, наконец, выгнала их из воды, они стали хныкать и просить, чтобы им купили по бутерброду с сосиской.
Строго-настрого приказав не отходить ни на шаг от грибка, Ольга пошла за бутербродами. Очередь оказалась неожиданно длинной, и она простояла минут двадцать. На обратном пути она вдруг увидела бегущего к ней со всех ног Гену. Он размахивал руками и, обливаясь слезами, кричал на весь пляж:
— Лену... Лену... Лену... какой-то дядька увел! Сказал, что вы ее в автобусе ждете. Чтобы ехать в Сухуми. А мне велел домой идти. Он назвал ваше имя, и она пошла. Ой, тетя Оля, вон автобус, он уже уезжает! Бежим скорее!
Выронив бутерброды, Ольга бросилась за отъезжавшим автобусом. Но он уже выехал на проспект и стал быстро удаляться. Изо всех сил стараясь держать себя в руках, едва не теряя от ужаса сознание, она кинулась к дежурившему на пляже милиционеру. Услышав, что дочь Серго Джанелия похитили, тот остановил проезжавшее мимо такси. Усадив в него Ольгу с мальчиком, милиционер приказал водителю гнать за автобусом. С удивлением они увидели, что автобус не вывернул на трассу, ведущую из города, а направился к ближайшему отделению милиции, где и остановился, отчаянно сигналя. Из отделения выскочили два милиционера и подбежали к дверям автобуса − только тогда они открылись, и Ольга увидела, как из автобуса буквально выволокли высокого черноволосого парня и потащили в отделение. Следом выскочила Леночка и с криком: “Ма-ама! Ма-ама!” бросилась к ней. Неведомо откуда появился Отар. Велев им никуда не отлучаться, он тоже скрылся в отделении.
Пока он отсутствовал, Лена рассказала, что произошло. Чужой дядя подошел к ним, взял ее за руку, сказал, что мама Оля ждет в автобусе и потащил ее туда. А потом заявил, что мама отлучилась и он сам повезет Лену смотреть обезьянок. Когда она стала просить выпустить ее, он грубо толкнул девочку на сиденье и приказал молчать. Но тут на шум обернулся водитель и узнал Леночку. Он хорошо знал Отара и не раз видел его с ней. Услышав плач Лены, водитель погнал автобус к милиции, невзирая на уверения парня, что девочка его родственница. Когда тот понял, что его хитрость раскрыта, было уже поздно. Парень попытался выломать дверь, чтобы выскочить на ходу, но пассажиры ему этого не позволили.
Через некоторое время вышел хмурый Отар и отвез всех домой.
— Клялся мерзавец, что девочку только покатать хотел! — рассказывал он потрясенной Ольге. — Теперь он вообще не будет хотеть девочек. Ни катать, ничего другого делать.
От выражения его рысьих глаз, ставших при этих словах ледяными, у Ольги пошел мороз по коже.
Больше она не отпускала детей от себя ни на шаг, доверяя их только Отару и Юле. Но напуганная Леночка и сама не отходила от нее. А Гена, потрясенный тем, что чужой дядька чуть не украл его сестричку, все ходил за ней и твердил: — Я же говорил тебе: не ходи, не ходи! Почему ты меня не послушалась?
— Но ведь он назвал мамино имя, — оправдывалась Леночка, — и так быстро меня повел! Я думала, там мама в автобусе. А когда увидела, что ее нет, стала кричать, чтобы меня выпустили. А водитель захотел сдать дядьку в милицию. Чтобы больше детей не крал.
— Больше не украдет, — уверенно сказал Гена. — Я видел, какое у дяди Отара было лицо. Ох, и досталось, наверно, тому дядьке! Но так ему и надо. Знаешь, мне что-то уже домой захотелось.
— Мне тоже, — понизив голос, призналась Леночка, — только ты этого никому не говори. А то еще подумают, что нам здесь плохо. Еще обидятся. Мы и так уже скоро уезжаем. Через два дня. Надо побольше накупаться напоследок, чтобы потом долго не хотелось.
Как и все на свете, эти два дня прошли. Провожавшая их мать Серго, едва держась на ногах, все целовала и целовала свою внучку, словно прощалась с ней навсегда. Обнимая на вокзале своих грустных братиков, Лена сама чуть не расплакалась. С Геной мальчики тоже обнялись и крепко, по-мужски пожали друг другу руки. Горячо заверив друг друга, что будущим летом они непременно снова встретятся, друзья расстались.
Отар поехал с ними, чтобы помочь довезти до дому огромное количество узлов и корзинок, которыми их снабдили заботливые родственники. Юльке он велел никуда из дому не отлучаться, а родителям наказал не давать ей скучать.
Когда поезд тронулся и любимые лица поплыли мимо окон вагона, у Ольги сжалось сердце. Что ждет их всех? Увидятся ли они еще когда-нибудь? Как сложится у Юльки с Отаром жизнь? Какое будущее уготовано ей самой и ее девочке?
Ответы на все эти вопросы знала только судьба.

Спасибо за продолжение)
___________________________________

Спасибо за новые главы!
Ольга сильная и умная женщина, неужели так и не встретит мужчину, с которым захочет отношений? Про Серго понятно, что это любовь на всю жизнь. Но она живая женщина. И Леночка, какая умненькая. Развита не по годам. Ну а Гена - это Гена. Думается, что своей любовью-ревностью к Лене, он не раз ещё ей "жизнь попортит".
_________________

спасибо
___________________________________

Спасибо! Ждем продолжения!

 » Глава 22. Гена и близнецы

Возвращение в город, ставший для них родным, было одновременно и грустным, и радостным. Грустным из-за расставания с близкими людьми и ласковым морем − а радостным из-за предстоящих встреч. Гена радовался, что скоро встретится с мамой, которую не видел целый месяц. Леночка предвкушала встречу с любимой подружкой Маринкой и ребятами из детского сада. А Ольга уже соскучилась по своему рабочему столу, где ее ожидали незаконченные статьи, черновые записи с новыми идеями, еще не изученные журналы и непрочитанные книги. Да и по кафедре она, честно говоря, тоже успела соскучиться.
Отар довез их до дома, помог занести вещи, расцеловал всех, и попрощавшись, уехал на вокзал на том же такси. Он так спешил на обратный поезд, что отказался даже перекусить, как Ольга его ни уговаривала. А Гена, чмокнув дядю Отара в щеку, сразу понесся к себе домой.
Дверь ему открыла мама Света. Он повис у нее на шее и чуть не опрокинул своим весом. Светлана с Людмилой Ивановной изумленно глядели на мальчика. В этом крепком загорелом пареньке трудно было узнать прежнего хлипкого Гену.
— Мамочка, бабулечка! — завопил он. — Как я по вас соскучился! Мне дядя Отар удочку подарил! И гантели! Я на рыбалку ездил! Теперь буду на Дону рыбу ловить. Я вам подарки привез — они у Лены дома. Я их сейчас притащу.
— А может, сначала с братиками познакомишься?— спросила Света. — Неужели тебе не хочется их увидеть?
— Хочется, — покорно согласился он, — а можно, потом? Я только к Лене сбегаю. За своими вещами.
— Ну, беги. Воображаю, как ты им надоел.
— И вовсе нет! Они все ко мне так хорошо относились, особенно дядя Отар. Бороться меня учил. И плавать. Ой, мне столько надо вам рассказать! Я мигом.
Ему пришлось трижды спуститься к Туржанским, чтобы перетащить домой все свои вещи, гостинцы и подарки. Только после этого, вымыв без напоминания руки, он пошел знакомиться с малышами.
Мишка и Гришка недавно проснулись. Они лежали рядышком — два крошечных голеньких человечка с поджатыми ножками, раскинутыми ручками — и широко разевая ротики, хватали ими воздух в поисках пищи.
Фу, какие противные! — подумал Гена, — еще хуже, чем я представлял. И какие бесстыдники. Он увидел, как близнецы один за другим пустили струйки. Хорошо, что Лены нет рядом. Раскорячились! Все у них видно.
Он попытался прикрыть малышей пеленкой, но те, дрыгнув ножками, немедленно сбросили ее.
— Ой, какие хорошенькие! — услышал он ее голос. — Ой, какие миленькие! Ой, какие у них ротики! Какие пальчики крошечные! Ой, как они зевают!
Гена понял, что нагота малышей ее совсем не смущает, и успокоился. Раз она не видит в этом ничего особенного, то пусть. Тут младенцы завопили — сначала один, потом другой. Им надоело лежать на мокром и хотелось есть.
Во горластые! — изумился Гена. И откуда у них силы так орать?
— Сейчас-сейчас! — Светлана, не стесняясь ребят, обнажила груди и приложила к каждой по близнецу. Те мгновенно замолчали и, шумно вздыхая и постанывая, принялись сосать.
Гене это зрелище понравилось еще меньше, чем вид обнаженных близнецов. А Леночка, наоборот, пришла в еще больший восторг. Она села на скамеечку рядом с кормящей мамой и стала любоваться замечательным зрелищем. На предложение Гены пойти поиграть или погулять она только махнула рукой.
В дверь позвонили. Пришла Ольга звать дочку обедать. Они еще немножко полюбовались на Светлану с малышами, потом ушли, взяв с нее слово, что после обеда она позволит Лене подержать близнецов на руках и покачать их. Гена не захотел обедать у Лены. Он был сердит на свою подружку, что она так восторгалась младенцами и смотрела только на них, совсем забыв про него — Гену.
Будет теперь с ними сюсюкать целыми днями, с неприязнью думал он, то все в куклы играла, а теперь дорвалась. Что значит девчонки — они без кукол жить не могут.
В дверь опять позвонили.
— Гена, открой! — крикнула из ванной бабушка. — У меня руки в мыле.
Гена пошел открывать. На пороге стоял незнакомый дядька в кепке.
— Здорово! — сказал он. — Я Алексей. А ты, наверно, Гена?
— Ну, Гена, — ответил Гена, не двигаясь с места.
— А я Алексей.
— И что?
— Что — "что"? Я Алексей, непонятно, что ли?
— Какой Алексей? Не знаю я никакого Алексея.
Гена твердо помнил, что незнакомых в квартиру впускать нельзя.
— Да ты что! Я же отец Миши и Гриши — братьев твоих. Тебе разве не говорили?
— Ничего мне не говорили. Бабушка, тут какой-то тип ломится. Говорит, что он отец близнецов. — Гена аж затрясся от негодования. Так вот кто причина всех их несчастий — и маминой болезни, и появления в доме этих противных младенцев. Такой же противный, как и они.
Гена отвернулся и ушел в бабушкину комнату. Теперь ему предстояло жить там − в их с мамой комнате поселились близнецы.
— Чего это он? — спросил гость Людмилу Ивановну.— Недоволен, что я пришел?
— Не обращайте внимания, — успокоила его та, — привыкнет. Он недавно с дороги, устал, наверно.
Гена лег на тахту и уставился в потолок. Внутри у него все кипело. Так он скучал по дому, по маме! Наконец приехал, — и что же? Полон дом чужих людей, а мама на него — ноль внимания. Вся поглощена своими близнецами. А теперь еще и этот явился — их папаша. Хоть из дому беги!
В комнату вошла Светлана.
— Ты чего лежишь один? Иди познакомься с Алексеем. Он отец малышей и теперь часто будет к нам приходить.
— Уже познакомился, — буркнул Гена, — вот радость-то!
— Гена, ну что ты, как еж? Нельзя же так! Он хороший человек и тебе ничего плохого не сделал.
— Мамочка! — Гена бросился к ней, встал на колени и обхватил ее ноги руками. — Ну зачем они нам все? Как мы хорошо жили втроем — бабушка, ты и я, помнишь? Отдай ему этих близнецов, и пусть уходит. Я все буду для тебя делать! Буду слушаться, буду хорошим, вот увидишь!
— Гена, да ты с ума сошел! — всплеснула руками Светлана. — Как я могу их отдать? Это же мои дети! Такие же, как и ты. И люблю я их так же, как тебя. И потом, они же без меня умрут — им мое молочко нужно.
— Да, а этот тоже... будет сюда ходить, ходить, а потом насовсем поселится? Зачем он нужен?
— Не поселится, не бойся. У него есть своя квартира и жена.
— Как жена? — обомлел Гена. — Там жена, а здесь дети? Как это может быть? А ты ему кто?
— Никто. Только мать его детей.
— Ничего не понимаю! — Гена замотал головой. — Я всегда думал, что жена и мать детей — одно и то же. Разве бывает, чтобы женой была одна женщина, а мать детей — другая?
— Ты же видишь, бывает. Вырастешь — поймешь.
— А его жена знает, что у него есть дети в другом месте?
— Уже знает, — вздохнула Светлана.
— И что?
— А ничего хорошего. Что же теперь делать, если так получилось? Но тебя это совершенно не касается. Просто, веди себя с ним поприветливее.
— Знаешь, что я тебе скажу? — Гена сел и свирепо посмотрел на мать. — Вы, взрослые, еще хуже нас! В сто раз! Зачем вы все запутали? Почему эти близнецы родились здесь, а не там? Тебе что, меня мало было? Нас, как чуть что, наказываете, а сами что вытворяете?
Тут он с ужасом увидел, что мама горько заплакала.
— Прости меня, сынок! — сквозь слезы сказала она. — Знаю, я не должна была этого делать. Но как же теперь быть? Они ведь маленькие — их так жалко!
— Мамочка, не плачь! — Видеть материнские слезы Гена не мог. — Не плачь, ну прошу тебя! Пусть они остаются. И этот... пусть приходит. Я потерплю, только ты не плачь.
— Пойди, посмотри, что он делает, — попросила она, вытирая глаза и сморкаясь.
Гена пошел в мамину комнату. На кровати, прямо на покрывале, лежал Алексей, а на его груди покоились два свертка. Они лежали на боку носом к носу и, вылупив глаза, смотрели друг на друга. А он, тихонько баюкая их, с довольным видом что-то мурлыкал себе под нос.
От этой идиллии Гене захотелось бежать куда глаза глядят. И он пошел к Лене. А куда же ему еще было идти?
Но лучше бы он туда не приходил. Лена с Маринкой играли в Гришку и Мишку. Они обмотали кукол полотенцами и баюкали их, приговаривая: — Не плачь, не плачь, мой маленький, сейчас мама тебя покормит.
И прикладывали кукол к груди. Воображали, что кормят их молоком.
При виде этой картины Гена чуть не взвыл. И тут Лена заметила его.
— Гена, привет! Ты чего такой?
— Какой? — проворчал Гена, глядя с ненавистью на кукол.
— Такой... перекошенный. Зуб болит?
— Из дому сбежал. Там этот пришел... Алексей. Видеть его не могу!
— Какой Алексей?
— Ну этот... папаша Гришки и Мишки. Нянчится с ними.
— Ой, правда? Маринка, это папа малышей! Бежим, посмотрим, какой он. Похож на них или нет.
И побросав кукол, они унеслись. А Гена взял книжку и сел на лоджии. Идти домой ему совсем не хотелось.
Вернулись девочки нескоро. И Лена сразу напустилась на него:
— Ты почему себя так ведешь? Почему даже не стал разговаривать с дядей Лешей? Он имеет право к своим детям приходить. Они же его дети! Он их папа, понимаешь ты это?
— Но у него своя жена есть! Пусть с ней и заводит детей. Зачем моя мама с ним связалась?
— Ты, Гена, дурак, вот что я тебе скажу, — вмешалась Маринка. — Может, его жена больная и у нее нет детей. Не твоего ума это дело! И не лезь, куда тебя не просят! Ты свою маму не имеешь права осуждать, а обязан помогать ей и жалеть. Иначе тебя Бог накажет — вот посмотришь!
— Слушайте, как вы все мне надоели! — не выдержал Гена. — С вашими поучениями и нотациями. Просто, не знаю куда деваться! Думал, здесь будет спокойней, а здесь то же самое.
И хлопнув дверью, он пошел домой. Но совесть потихоньку начала его мучить. Действительно, что на него нашло? Алексей этот — да пусть ходит! Меньше ему, Гене, придется с малышами сидеть. Может, он маме помогать будет − деньгами или еще чем.
И маму он довел до слез. Гене стало стыдно за свое поведение, и он решил исправиться. Зашел в комнату, где лежал Алексей с малышами, и сделав над собой усилие, подошел к кровати. Алексей молча смотрел на него. Он боялся разбудить уснувших близнецов.
— А у меня складная удочка есть, — не придумал ничего лучшего Гена. Все-таки какой-то мужской разговор.
— Здорово, — шепотом ответил Алексей. — Значит, пора на рыбалку. Организуем?
— А пустят?
— Уговорим! Что мы — не мужчины? Для женщин мужское слово должно быть законом. Скажем твердо: идем на рыбалку — и точка. У меня есть заветное местечко — без рыбы не останемся. С лодки будем ловить.
— О, я ловил с лодки! — горячо зашептал Гена. — Вот таких рыбин!
Он широко развел руки, чтобы показать размер улова. Но Алексей не поверил.
— Врешь, небось! — сказал он, — что-то я таких на Дону не ловил. А я рыбак со стажем.
— Это не на Дону — это на море было. Правда-правда! Это черноморские акулы — катраны. Мы восемь штук поймали. А потом жарили. Вку-усные.
— И как? Долго ловили?
— Нет, что вы! Только удочку забросим — сразу хвать. Уже катран на крючке. И начинает крутить лодку — сорваться хочет. Но где там! Дядя Отар у него из спины ядовитый шип выломает — и в лодку катрана. Он попрыгает-попрыгает и затихнет.
— Слушай, ты просто какую-то рыбацкую сказку рассказываешь. Неужто такая рыбалка бывает? Надо будет хоть раз в жизни попробовать.
— А вы на будущий год поезжайте с нами в Батуми. Там и попробуете.
— Э, до будущего года еще дожить надо. Да и как же я поеду? А близнецы? Не, я без них долго не могу. Вот подрастут, тогда все вместе поедем на твое море. А пока на Дону порыбачим. Таких рыбин, конечно, не поймаем, но на уху хватит.
— Я вам фотографии покажу, тогда вы сразу поверите.
Гена достал из рюкзака конверт с фотографиями. На одной из них он, стоя на берегу, держал за жабры двух здоровенных рыбин с открытыми ртами − их головы были на уровне его плеч, а хвосты лежали на песке.
— Вот они, катраны! — гордо сказал он. — Еле их держу. Теперь верите?
— Ничего себе! — Алексей положил близнеца рядом с собой и поднес фотографию поближе к лицу. — Вот это улов! Завидую тебе.
— Можете разговаривать нормально, — сказала Светлана, заходя в комнату. — Они пока такие маленькие, что разговоры им спать не мешают.
Она взяла близнецов и положила в кроватку.
— Идемте обедать — все готово.
— Мы вот с Геннадием рыбалку сообразить хотим. — Алексей подмигнул мальчику. — Ты как − не против? Надо же парню дареную удочку опробовать. Пустишь со мной в воскресенье?
— А на чем вы поедете?
— Так на мотоцикле же! Я на нем всегда езжу. У меня для парня и шлем есть.
— Что-то боязно мне, — засомневалась Светлана, — мотоциклы так часто бьются. Все говорят.
— Ох, эти мне бабские разговоры! — возмутился Алексей. — Да у меня мотоцикл с коляской — что твой автомобиль! Тьфу-тьфу, ни разу в аварию не попадал. Мы потихоньку поедем, не бойся. Зато рыбы наловим, да такую уху наварим — пальчики оближете.
— Ладно, езжайте, — махнула рукой Светлана, довольная наметившейся дружбой сына с отцом близнецов.
— Так ты готовься. В субботу пораньше спать ложись — подниматься часов в шесть придется. — Алексей встал и направился на кухню. Довольный Гена пошел следом.
Жаль, Лену нельзя будет взять с собой, подумал он, может, попросить Алексея? Нет, не буду. Начнет ныть, что ей рыбок жалко. И червячков. Всю рыбалку испортит. Лучше мы ее ухой угостим.
Известие, что Гена едет с Алексеем на рыбалку, Лена приняла равнодушно. Ей совершенно не нравилось это занятие. Однажды она наблюдала, как мальчик снимал пойманную рыбку с крючка. Крючок застрял у рыбки глубоко внутри, и мальчик просто выдрал его с кусочком рыбьей внутренности. Лена почувствовала рыбкину боль, как будто это из нее выдирали крючок. Потом она долго пыталась забыть это зрелище, пока новые впечатления не стерли его из памяти. И когда дядя Отар с мальчиками привезли на лодке катранов, она сделала над собой усилие, чтобы не показать, как ей жалко этих красивых рыб. Ведь удачливые рыболовы так радовались улову. Она не хотела их огорчать, поскольку рыбам уже ничем нельзя было помочь.
В воскресенье Алексей на самом деле явился ни свет ни заря. Но Гена вскочил, едва заслышав звонок в дверь. Он еще вечером приготовился к поездке и потому собрался очень быстро. Сидя в коляске мотоцикла, мальчик с любопытством смотрел по сторонам. Он никогда не вставал так рано. Город только начал пробуждаться. На улицах было пусто, лишь дворники скребли метлами возле домов.
Когда они выехали за город, небо уже заметно посветлело и на востоке появилась красивая алая полоса. За городом пахло совсем иначе — не пылью и бензином, а привядшей от жары травой и какими-то полевыми цветами. Было прохладно и дышалось легко-легко. Две большие черно-белые птицы с длинными хвостами, перелетая с дерева на дерево, долго сопровождали их.
— Это сороки, — пояснил Алексей, — хорошая примета. Я как сороку увижу, значит, рыбалка будет удачной.
Они заехали в деревню к знакомому Алексея, оставили у него во дворе мотоцикл и пошли за лодкой. На реке было тихо-тихо — ни ветерка, ни ряби на воде. Лишь течение чуть заметно шевелило речные водоросли, да кричали далекие петухи.
Алексей подгреб к высоким камышам, достал банку с червями, ловко нацепил их на крючки своей и Гениной удочек и забросил в воду. Тотчас на ее поверхности появились маленькие расходящиеся круги и задергались поплавки.
— Мелочь балует, — пояснил он. — надо поглубже поставить.
Он удлинил лески. Вдруг поплавок Гениной удочки резко ушел под воду.
— Подсекай! — скомандовал Алексей и сам ухватился за удочку. Они вместе дернули, и из воды вылетела серебристая рыбка величиной с ладонь.
— Это подлещик, — пояснил Алексей. — С почином тебя! Дай, бог, не последняя. Ну, ловись рыбка большая и маленькая.
— У вас клюет, клюет! — закричал Гена. — Тяните скорее!
— Ты не ори так, всю рыбу распугаешь, — заметил Алексей, снимая с крючка длинную синеватую рыбку, — в воде слышнее, чем в воздухе. Это синьга — редкая рыбка попалась. Гляди, теперь у тебя клюет. Да не дергай так сильно. Ты плавно подсекай — вот смотри, как я.
За короткое время они наловили десятка два разных рыбок. Потом клев прекратился.
Уже совсем рассвело. Встало солнышко, повеял легкий ветерок, и по воде побежала рябь − на ней резво запрыгали поплавки. Стало труднее следить за ними.
— Ой, что это? — Гена, со страхом посмотрел в камыши.
— Где? — Алексей вгляделся, куда указывала рука мальчика, но ничего не увидел.
— Там... стоит такая большая. Кто это?
— А, — наконец увидел он, — это цапля. Не бойся, она тоже рыбалит. Конкурентка наша.
Цапля тоже заметила их, с шумом вырвалась из камышей и, лениво расправив крылья, низко полетела над рекой. Ее длинные ноги едва не касались воды.
— Змея! — снова заорал Гена. — Ой, она плывет к нам!
— Да что ж ты такой горластый! — досадливо упрекнул его Алексей. — Это ужик, он не ядовитый, не бойся.
Нагнувшись, он ловко выхватил тонкую змейку из воды. Гена со страхом смотрел, как она извивается в его руке.
— Видишь: у него два желтых пятнышка, — Алексей показал мальчику головку змеи. — Это отличительный знак ужа. У ядовитой гадюки таких пятен нет. Вот ее надо бояться.
— А это что у него, не жало?
— Нет, это язык. А жало у змеи — ее ядовитые зубы. Но ужик их не имеет.
Алексей опустил змейку в воду, и та быстро уплыла в камыши.
— Давай, что ли место поменяем, — предложил он, — что-то здесь совсем клева нет.
Он снова взялся за весла, и они поплыли вверх по реке. Нашли тихое местечко, где течение было не так заметно, и снова забросили удочки. Сразу пошли поклевки — одна за другой. Они поймали несколько таранок, красноперок, приличного жереха и окуньков. Но большая рыба все не попадалась. Тогда Алексей насадил на крючки еще трепещущих мальков и подъехал поближе к камышам. И сейчас же клюнула какая-то крупная рыба. Чтобы ее вытащить, пришлось повозиться. Это оказалась большая щука — в ее зубастой пасти застрял малек.
Они поймали несколько щук разных размеров. Вдруг из камышей выплыл зверь, похожий на мокрую кошку, и принялся плавать возле лодки.
— Это выдра, — сказал Алексей и стал удочкой хлестать по воде, пытаясь прогнать незваную гостью, — сейчас всю рыбу распугает.
Но та продолжала бесстрашно шнырять вдоль лодки. Пришлось переплывать на третье место. Здесь у Гены начались неприятности. Сначала его крючок застрял в камышах, и Алексей с трудом его отцепил. Затем крючок зацепился за Генину рубашку, и снова его долго выпутывали из ниток. В итоге на рукаве появилась приличная дырка. Когда же этот противный крючок впился Гене в палец, Алексей понял, что мальчик устал.
— Пожалуй, на сегодня хватит, пора закругляться, — сказал он, обрабатывая йодом ранку, — с полсотни рыбок наловили. На хорошую уху. Не очень больно?
— Не, ничего, терпимо, — гордо ответил Гена. Он был очень доволен поездкой. Мальчик уже предвкушал, как будет рассказывать девочкам, маме и бабушке обо всем, что с ним приключилось в это замечательное утро.
Они вернулись к обеду изрядно проголодавшиеся. После обеда Алексей полюбовался спящими близнецами и засобирался к себе домой. Пойманную рыбу почистили и положили в морозильник, отложив приготовление ухи на потом. Гена увязался проводить Алексея. Он уже нравился мальчику. Кроме того, Гене очень хотелось задать Алексею вопрос, вертевшийся у него на языке.
— Почему твои дети родились у моей мамы, а не у твоей жены? — набравшись храбрости, спросил он.
— Так моя в свое время сглупила, — вздохнул Алексей, — и теперь у нее детей не будет. Да ты маленький еще, не поймешь. И кто ж знал, что Света дитя оставит, да еще двойню родит. А теперь они у меня вот где, — он похлопал ладонью по груди, — я как их увидел, так прикипел к ним душой. Забрал бы их, если бы твоя мать отдала. Так ведь не отдаст.
— Я сам ей это предлагал, — сказал Гена, удивляясь схожести их мыслей, — а она говорит, что они умрут без ее молока.
— Да чепуха это! Сейчас столько всяких молочных смесей продают. И на молочной кухне можно питание доставать. Даже моя жена согласна. Она не потому не отдаст.
— А почему?
— Да ты что! Какая ж мать отдаст своих детей? Женщина!
— И что ты делать будешь?
— Не знаю. Пока ходить к вам буду. Спасибо, твои не возражают. А там посмотрим. Ну, а у нас с тобой теперь как? Мир?
— Мир! — Гена крепко пожал руку Алексея и осторожно спросил:
— А еще когда-нибудь возьмешь меня на рыбалку?
— Время будет — выберемся. Ну, бывай!
Он хлопнул Гену по плечу и ушел.

Спасибо огромное за продолжение)
___________________________________

Спасибо!

 » Глава 23. Как Гена влюбился в Лену

На следующее утро Гена и девочки радостно побежали в детский сад, по которому сильно соскучились. Не терпелось поскорее встретиться с ребятами, рассказать о своих приключениях, послушать друзей. Перед тем как они разъехались, воспитательница попросила каждого приготовить к возвращению какой-нибудь подарок: выучить новую песню или стишок, или сочинить рассказ, как провел лето. Чтобы всем было интересно послушать.
Гена надумал рассказать о морской рыбалке. Он видел, как внимательно слушал его Алексей, и решил, что ребятам тоже будет интересно. А Маринка сочинила песенку про щенка. И слова, и музыку сама придумала. Когда она пропела ее Гене с Леной, те даже запрыгали от восторга. Лена тут же предложила, чтобы они втроем ее разучили и спели в садике.
Однако там их ожидало сильное разочарование: ведь они не досчитались больше половины друзей. И Славик Гусев, и Веня Ходаков, и Вася Репкин, и многие другие ребята, кому исполнилось семь лет, пошли в школу. Стали первоклассниками и те, кому исполнялось семь лет только в сентябре, — их тоже приняли. Кроме Гены с Леной и Маринки, в их группе остались Сашенька Оленин и Ирочка Соколова, Шурик Дьяченко, прозванный Веснушкой из-за обилия золотистых пятнышек, покрывавших его щеки и нос, и такая же веснушчатая Шурочка Пашкова. А также еще несколько мальчиков и девочек, которым исполнялось семь лет только в октябре и позже. Самыми старшими в группе оказались Гена и Лена. Зато в ней появились новые ребята, с которыми еще предстояло познакомиться.
Хорошо хоть воспитательница осталась старая. Хотя вообще-то она была молодая и веселая. Ее звали Татьяной Васильевной, но все ребята за глаза называли ее Танечкой. Танечке очень шли модная короткая стрижка, брючные костюмы, которые она только и носила, и большие очки, то и дело сползавшие на кончик носа. Она была чрезвычайно смешлива и могла хохотать по любому поводу и даже без повода — просто так, от хорошего настроения. Но поскольку Танечка обожала своих малышей, то каждый раз обливалась слезами, провожая их в школу. А так как ей постоянно доверяли старшую группу, то рыдать приходилась ежегодно.
Гена с Леной вернулись с летнего отдыха позже других детей и сразу попали с корабля на бал. Именно в этот день и должен был состояться утренник, на котором ребята собирались дарить друг другу свои подарки. Хорошо, что они накануне повторили песенку — как чувствовали. Правда, Танечка назначила им выступать в самом конце утренника, но это их не расстроило. Выступающих было немного — ведь новенькие не знали о празднике и ничего не приготовили. А как известно, первые и последние номера запоминаются лучше всего.
Ирочка Соколова, всю прошлую зиму занимавшаяся в балетной школе, очень красиво исполнила танец маленького лебедя. Она была такая хорошенькая в своей белой блестящей пачке и с белыми розочками в каштановых волосах! Сашенька Оленин хлопал ей больше всех, а она не сводила с него глаз даже во время танца.
Вот хорошо, что они снова дружат, обрадовалась Лена. Может, Ирочка теперь не будет на меня дуться − а Гена перестанет драться с Сашей из-за того, что тот ходит за мной хвостиком.
Наконец воспитательница объявила их выступление. Сначала Гена очень эмоционально рассказал о морской рыбалке. Он бурно жестикулировал, показывая, как дядя Отар выламывал ядовитый шип из спины катрана и забрасывал рыбину в лодку. В доказательство Гена показал фотографию, тут же пошедшую по рядам. Все ребята восхищались уловом, с завистью глядя на Гену, − а девочки просто ахали.
— А сейчас, — объявила Татьяна Васильевна, — Гена Гнилицкий, Лена Туржанская и Марина Башкатова споют новую песенку, приготовленную нам в подарок.
Дружная тройка появилась перед ребятами. Лена сделала шаг вперед и торжественно объявила:
— Песенка про щенка под названием "ВЕДИ МЕНЯ ГУЛЯТЬ". Слова и музыка Марины Башкатовой.
И они запели:

— Еще светло не стало
И в окнах ни огня,
Но кто-то одеяло
Уже стащил с меня.

— Это, наверно, папа, — предположил рыженький мальчик, сидевший в первом ряду, — с меня папа всегда утром одеяло стаскивает.
— Нет, — засмеялась Лена, — ты слушай дальше. − И они продолжили:

— Веди гулять собаку!
Веди гулять собаку!
Веди гулять собаку!
Уже начало дня.

Следующий куплет Гена пел один:

— Вот я пришел из школы,
Охота пожевать,
Но мой щенок веселый
Командует опять:

Веди гулять собаку!
Веди гулять собаку!
Веди гулять собаку!
Хочу скорей гулять!

Ребята дружно засмеялись и зааплодировали.
— Погодите аплодировать, — заметила Лена, — это еще не все. И они снова запели:

— Вот вечер наступает,
За окнами темно,
Но песик снова лает
И требует одно:

— Веди гулять собаку! — дружно запела вся группа. — Веди гулять собаку! Веди гулять собаку!
— Хочу гулять давно! — закончили Гена, Лена и Маринка под оглушительные аплодисменты.
— Замечательная песня! — заключила Татьяна Васильевна. — Мариночка, неужели сама сочинила?
— Сама, — подтвердила Маринка. — Соседскому мальчику подарили щенка — пуделиху. Когда я с ней играла, стихи сами пришли на ум. А они такие певучие! Я попробовала один мотив, другой — и получилось. Я еще один стишок про пуделя сочинила. Только мне неудобно его читать.
— Почему?
— Ну там... как это... в общем, как он лужу сделал. На полу.
— Прочти, прочти! — закричали ребята, — Ну и что здесь такого? Прочти, не стесняйся!
— Ну, хорошо, — согласилась Маринка, — слушайте:

СТИХ ПРО ПУДЕЛЯ

— Очень юный малый пудель
Лужу дли-иную напру-удил
И прогавкал мне в ответ,
Что давно настал рассвет,
Черной кошкой смылась ночь
И терпеть уже невмочь.

— Замечательно! — восхитилась Татьяна Васильевна под хохот детворы. — Ты как настоящая поэтесса сочиняешь. Я твои стихи на радио отправлю — у меня там знакомая. Пусть прочтут на детской передаче. А песенку предлагаю всем разучить и спеть на фестивале "Здравствуй, осень" через две недели во Дворце строителей. Может, выйдем в число победителей. Все-таки своя песня. Сами придумали и слова, и музыку. Завтра же начнем репетировать. Валентина Ильинична подберет на пианино мелодию, и приступим. Все согласны?
— Согласны! Ура! — закричали ребята.
— А теперь новость. С завтрашнего дня в старшей группе будут проводиться уроки − по два часа в день. Будем готовиться к школе: учиться читать, писать и считать.
— А мы что будем делать? — спросил Гена. — Мы с Леной давно умеем и писать, и читать, и считать. А Лена даже знает математику за третий класс. И Марину Башкатову мы уже научили.
— А вы будете помогать тем деткам, у которых с учебой не получится. А иногда, может, и учительницу замените. Она ведь не только у нас будет работать. Если занята будет или не дай бог заболеет. Я помню, как Леночка в прошлом году учила ребят читать − у нее очень хорошо получалось.
— Еще бы, — подтвердил мальчик, — у нее ведь и мама преподавательница, и тетя. Знаете, у нее мама профессор. Она ужасно умная! Книжки пишет. И статьи в журналы.
— Конечно, знаю. Только не надо говорить "ужасно умная", можно сказать "очень умная". И дочка у нее тоже большая умница.
— И красавица! — добавил Гена.
— И очень красивая, — согласилась Татьяна Васильевна, — но ты заметь: у нас все девочки красивые. Некрасивых нет. Какая Ирочка хорошенькая — просто глаз не оторвать! А какие у Шурочки косы! А у Настеньки Селезневой какие ямочки на щечках, когда улыбается, − так и хочется их чмокнуть! Нет, у нас все девочки — прелесть!
Все равно Лена красивее всех, упрямо подумал Гена. Но возражать не стал. Пусть лучше он один это понимает, чем все. Меньше приставать к ней будут.
Но к его великому сожалению красивые девочки, и особенно Леночка, нравились не только ему. И в группе, и во дворе возле нее постоянно крутились мальчишки разных возрастов. Даже в провожатые набивались. И чтобы отстоять свое единоличное право на ее общество, Гене частенько приходилось пускать в ход кулаки. Вот где пригодилось ему знание приемов, полученных на секции и у Отара. Не раз и не два пацаны с разбитыми носами и подбитыми глазами с ревом бегали жаловаться воспитательнице и бабушке на Генино рукоприкладство. Но он упорно твердил, что защищал Леночку от их приставаний.
Отголоски этих битв доходили и до Ольги. Она понимала, что следует приструнить драчуна, − но ей очень не хотелось это делать самой. Ольга считала, что напрямую вмешиваться в детские отношения взрослым не следует. Надо чтобы Гена сам пожалел побитых мальчиков, почувствовал чужую боль, как собственную. Чтоб испугался исключения из секции и ссоры с Леной. Чтобы сам понял, что так делать нельзя. А от простых выговоров и наказаний он ведь не изменится — только затаится на время, а затем примется за прежнее.
Ольга была убеждена, что влиять на поведение ребенка можно только воспитанием. Не угрозами и запретами, не криком и подзатыльниками, а воспитанием. Воспитанием прежде всего чувств — ведь именно они управляют поступками человека в любом возрасте. Поэтому она пересилила желание призвать маленького ревнивца к порядку, решив поручить это самой виновнице его выходок. Но, понаблюдав за дочкой, Ольга с огорчением поняла: Лене, может быть втайне от нее самой, нравится, что вокруг нее разыгрываются такие нешуточные страсти. Это открытие огорчило Ольгу значительно сильнее Гениных выходок. Оно означало, что девочка уже почувствовала силу своей красоты, поняла, каким грозным оружием владеет. А ведь она, Ольга, так старалась внушить дочке, что главное — не красивая внешность, а красота души. Выходит, плохо внушала.
— Но я же не виновата, что им всем нравлюсь! — недовольно возразила Лена в ответ на Ольгины упреки. — Что же мне, прогонять от себя всех мальчиков, что ли? Я ведь не Гена. Он вчера ударил Славика, когда тот назвал меня самой красивой девочкой в садике и сказал, что хочет со мной дружить. Я за это с Геной даже поссорилась. Но я действительно красивее всех — я же вижу!
— Нашла чем хвастаться! — Впервые в жизни Ольге захотелось шлепнуть дочку по мягкому месту. — Это что, твоя заслуга? Это заслуга твоего папы, а он тебя за такие слова не похвалил бы. Наоборот, очень огорчился бы, услышав их. Твой папа пользовался своей красотой во благо — он одной улыбкой мог погасить любую ссору. Люди тянулись к нему, потому что знали: он всегда заступится за слабого, за несправедливо обиженного. А ты что делаешь? Почему не останавливаешь Гену? За что он ударил Стасика Савина? Его мама вчера жаловалась воспитательнице.
— Стасик хотел сесть рядом со мной, а Гена уже сидел там. Мы на скамеечке сидели. Тогда Стасик сел сверху на нас и стал отпихивать Гену от меня. Гена ему как дал — он аж покатился. И сразу реветь.
— А почему он с другой стороны не сел?
— Так ведь там уже сидел Саша Оленин.
— Что, Саша Оленин уже не дружит с Ирочкой? Снова за тобой хвостиком ходит?
— Нет, он теперь и с Ирочкой, и со мной. Когда Ирочки нет, он мне говорит, что я лучше. А когда она рядом, он ей улыбается. Ирочка с другой стороны от него сидела.
Вот двуличный, покачала головой Ольга. Что из него вырастет? Но как же ей объяснить, что ссоры надо гасить, а не разжигать?
— Лена! — Она постаралась придать своему голосу как можно больше убедительности. — Ты не должна позволять Гене пускать в ход кулаки. Это очень серьезно! Как ты будешь себя чувствовать, если он кого-нибудь покалечит? Из-за тебя. Ты только представь себе это!
— Мама, они все время дерутся. И не только из-за меня. Прямо петухи! Только воспитательница за дверь, как сейчас же драка.
— Но вы, девочки, должны их мирить. И не допускать драк. Это же ваша прямая обязанность!
— А как не допускать? Разнимать их, что ли?
— И разнимать! А что? Втроем или вчетвером разве не разнимете?
— Да? Еще тебе же и достанется. Нет, я их разнимать не полезу, спасибо. Некоторые уже пробовали.
— Тогда договоритесь не играть с теми, кто первым задирается. И не дружить с самыми заядлыми драчунами. Может, им скучно станет, и они уймутся.
— Ладно, попробую. Но как быть с Геной, я не знаю. Он когда дерется, уже ничего не соображает. К нему тогда обращаться бесполезно.
— Пригрози, что перестанешь с ним дружить. Помнишь, как было на море? Пригрозила, и он сразу помирился с Ревазом и Джаватом. Еще и как потом подружились.
— Здесь совсем не то. Я ему говорю, а он через пять минут забывает. Что же мне, в самом деле, с ним не разговаривать? У меня не получается.
— Лена, ты должна ему кое-что объяснить. — Ольга сняла с полки медицинскую энциклопедию. — Вот смотри. Это кожа человека. Под наружным слоем, защищающим внутренние органы, расположены кровеносные сосуды и окончания нервов. Когда Гена ударяет кулаком по телу товарища — а удар у него очень сильный, помнишь, у дяди Отара долго синяк не проходил? — сосуды лопаются и кровь из них выливается под кожу. В этом месте кожа темнеет — образуется синяк. При ударе повреждаются подкожные ткани и возникает отек — припухлость. Ну и, конечно, боль.
Теперь скажи, кто ему позволяет вредить здоровью детей?
— Да он просто не думает об этом! Наверно, даже не знает, что такое кровеносные сосуды и как получается синяк.
— Вот и объясни ему. И другим ребятам тоже. Возьми в детский сад эту книжку и покажи всем картинки. Расскажи подробно, что бывает, когда они дерутся. При сильном ударе в грудь человек даже задохнуться может. А если в висок, то кровь перестает поступать в мозг и человек может умереть. Ничего, пусть задумаются. Вон, в соседнем дворе мальчики камешками кидались. Вроде бы маленькими, а одному попали в глаз, и что? Без глаза остался. Представляешь, какой ужас!
Лена, ты должна использовать все свое влияние на Гену и других мальчиков, чтобы эти драки прекратить. Напугай их, как следует. Сговорись с девочками: как только начинается драка, вы перестаете с ними играть. Ты ведь умеешь убеждать. Договорились?
— Ладно, договорились. Действительно, как подумаешь, что кровь выливается под кожу, так даже страшно становится. А куда она потом девается?
— Обычно потихоньку рассасывается. А если крупный сосуд поврежден, то образуется очень большой синяк — гематома. Иногда даже резать приходится, чтоб кровь выпустить. Ты, как придешь в садик, сначала поговори с Татьяной Васильевной. Расскажи ей о нашем разговоре и книжку покажи. Пусть она соберет группу, и ты все ребятам объясни. При ней. Я думаю, она тебя поддержит. А с Геной еще отдельно поговори. Скажи, если он не перестанет пускать в ход кулаки, его перестанут пускать в секцию. Ему не для этого показывали всякие приемы. Он обещал слабых защищать, а сам что делает?
Воспитательница горячо поддержала Леночкино предложение поговорить в группе о драках и травмах. Как раз накануне состоялось совещание по проблеме детской жестокости − там утверждалось, что дети по природе своей добры и жалостливы, а жестокими они бывают из-за непонимания последствий своих поступков. Она сама собиралась завести разговор об этом, а тут и Лена подоспела со своим предложением.
Открыв рты и с испугом в глазах ребята выслушали Леночкин рассказ о разорванных сосудах и вытекающей из них крови. С помощью проекционного аппарата Татьяна Васильевна показала на экране картинку из медицинской энциклопедии, чтобы дети своими глазами убедились в правдивости Леночкиных слов. Еще больше впечатлил их произвел рассказ о мальчике, которому выбили камнем глаз. Дети сидели притихшие и молча переживали услышанное. Ведь многие из них тоже любили швырять друг в друга разные предметы, в том числе и камни. Но никто не задумывался о возможных последствиях.
После Леночкиного выступления Татьяна Васильевна предложила ребятам рассказать об известных им несчастных случаях, произошедших из-за детской шалости. Все хором закричали, перебивая друг друга.
— Стоп! — остановила их воспитательница. — Как вы считаете, сколько человек может одновременно говорить, чтобы их услышали и поняли другие?
— Два! — выкрикнул кто-то.
— Давайте попробуем. Саша и Катя, рассказывайте.
Саша и Катя одновременно заговорили, стараясь друг друга перекричать. Ничего понять из их рассказа было нельзя. Все засмеялись. Тогда Лена предложила:
— А давайте говорить по очереди. Поднять руку и ждать своей очереди. Тогда все всех услышат, и никому не будет обидно.
Так и решили. Настенька, поднявшая руку первой, рассказала, как у них во дворе мальчики прыгали по крышам гаражей и двое сорвались. Они упали между гаражами, и их очень трудно было вытащить, а сами выбраться не могли — один сломал ногу, а второй ушиб позвоночник. Они очень кричали и плакали от боли. Теперь оба в больнице, а один из них "спинальник". И врачи говорят, что он ходить уже не сможет.
— Бедняжка! — пожалела его воспитательница. — Вы видите, к чему приводят такие шалости. Представляете: всю жизнь лежать Ни побегать, ни попрыгать. Не дай бог никому такое!
— А у нас один мальчик ударил другого палкой по голове, — сказал Саша Оленин, — и тот, стал рвать, а потом потерял сознание. Упал и лежит. Врачи сказали, что у него сотрясение мозга.
— А у нас мальчишки дразнили собаку. Она одного из них укусила и убежала. Так ему стали много уколов делать в живот. От бешенства. Так было больно, что он орал.
— Так ему и надо, — сказал Гена. — Будет знать, как собак дразнить.
Рассказав еще ряд похожих историй, ребята договорились, что теперь будут относиться друг к другу бережнее. Но все признали, что совсем не драться очень трудно, иногда просто руки чешутся — так хочется кого-нибудь стукнуть.
— Так стукни себя, — под веселый смех предложила Лена. — И удовольствие получишь, и сдачи не будет. А я предупреждаю: увижу, кто дерется, в этот день с ним не играю. И остальным девочкам предлагаю делать то же самое.
Девочки согласно захлопали. А самые заядлые драчуны присмирели. Ведь без девочек скучно — никакая игра не в радость. Они зачастую и дрались, чтобы привлечь их внимание. Придется его привлекать другим способом. Поневоле задумаешься.
Во время этих разговоров Гена сидел с надутым видом. Все это ему сильно не нравилось. Он прекрасно понимал, что Леночкины слова относятся прежде всего к нему. Единственно, чего он не понимал: почему ей недостаточно его дружбы? Ну пусть еще и Маринкиной. Зачем ей общество других ребят, и особенно, Саши Оленина? И почему она первая заговаривает с Ирочкой Соколовой, которая ее терпеть не может? Сама приглашает ее играть и “в ручеек” выбирает.
— А мне со всеми интересно, — отвечала Лена на его упреки. — Тебя я уже знаю как облупленного. Книжек ты не читаешь и ничего нового рассказать не можешь. А про близнецов я больше тебя знаю. Потому что играю с ними чаще, чем ты.
— Но ведь с ними неинтересно! Они же ничего не умеют, кроме как орать.
— Очень даже интересно! Они уже смотрят на меня. И улыбаются мне. И "гу-гу" говорят. Я их уже почти различаю. И за погремушкой следят. Каждый день у них что-нибудь новенькое. А ты к ним даже не подходишь. Брат называется! И учти — если ты снова будешь драться из-за меня, я с тобой дружить вообще перестану. И дяде Отару напишу. Тебя драться учили, чтобы слабых защищать, а не обижать.
— Да, а зачем ты разрешила вчера Сереже Новикову проводить себя домой? Я сзади шел, как чужой.
— А что, нельзя? Мне Сережа очень интересно рассказывал, как он с мамой и папой ездил летом в Прибалтику на машине. Представляешь: они сразу видели три дождика. Над ними солнышко светило, а впереди и с боков видны были тучки и из каждой шел дождик.
— Сочинял, наверно. Чтобы ты его слушала.
— Ничего не сочинял! И про Финский залив рассказывал. Это тоже море, только холодное. И там, представляешь: до самого горизонта камни торчат из воды. Такие большие, черные, валунами называются. И как они в лесу ягоды собирали — голубику и бруснику. Я же тебя звала послушать, ты сам не захотел с нами идти. Плелся сзади — действительно, как чужой.
— Просто, я тебе больше не нравлюсь. Тебе другие мальчики стали нравиться. Даже с близнецами тебе интереснее, чем со мной.
— Гена, ну что ты говоришь! Человек не может нравиться просто так — человек может нравиться чем-то. Если с ним интересно или он добрый, хороший. Умеет что-то делать лучше других. Помнишь, какой ты туннель построил? Никто такой не умел. А сейчас ты только дерешься лучше всех. Потому что старше всех и тренируешься. Даже играть с тобой неинтересно. Как только проигрываешь, сразу бросаешь игру. Скажи, почему я должна все время быть только с тобой? Я что — твоя собственность? Почему нельзя играть всем вместе? Чтобы и ты, и я, и еще кто-то. Ведь так веселее!
Гена и сам не знал, почему. Не хотелось ему, чтобы кто-то еще занимал ее внимание — и все. Он, конечно, понимал, что Лена права, но пересилить себя не мог. И хотя после этого разговора он изо всех сил старался сдерживаться, его ссоры и стычки с ребятами не прекратились. И потому отношения Лены и Гены становились все более натянутыми. Если бы не близнецы, она бы, наверно, вообще перестала с ним дружить. Но они с Маринкой так привязались к малышам, что дня не могли без них прожить. Поэтому поневоле ей приходилось с ним общаться.
Из-за ее такого отношения Гена стал злым и раздражительным, чем еще сильнее отталкивал от себя Леночку. Получался какой-то замкнутый круг, из которого он никак не мог вырваться. С горя он решил поговорить с ее мамой. Ведь она такая умная — может, что-нибудь ему посоветует.
— Тетя Оля, — сказал он, выбрав удобный момент, когда девочки возились у него дома с близнецами, — что мне делать? Она совсем со мной не играет и почти не разговаривает. Все время с другими ребятами. Говорит, что ей со мной неинтересно.
— Геночка! — Глядя на несчастное выражение его лица, Ольга искренне пожалела мальчика. — В твоих словах есть ответ на все твои вопросы. Надо чтобы ей снова стало интересно с тобой. Если она с кем-то играет, и ты включайся. Посоветуй что-нибудь или придумай. Она только рада будет. Прочти интересную книжку и расскажи ей. Лена любит слушать про путешествия. Понаблюдай за братиками и обрати ее внимание на новое в них. Не дракой утверждай себя в ее глазах, а тем, что в тебе есть хорошего, что ты лучше умеешь делать или лучше знаешь. И не надо быть все время рядом. Ведь есть же у вас в группе и другие хорошие мальчики и девочки. Иначе можно друг другу просто надоесть.
С этим Гена согласиться никак не мог. Мне она никогда не надоест, упрямо думал он, а вот я ей, похоже, надоел. Действительно, попробую не крутиться все время возле нее. Буду играть с Шуриком — он тоже в шахматы умеет. И с близнецами постараюсь побольше быть, особенно когда она у нас. В библиотеку запишусь и возьму книжки про путешествия. А драться совсем перестану. А то дойдет до тренера, и тогда прощай секция. В общем, попытаюсь стать хорошим − и тогда, может, она снова будет мне улыбаться и дружить со мной.
Когда человек, даже маленький, чего-то очень хочет, он многого может добиться. И Гена постепенно, временами срываясь, стал меняться к лучшему. Он заставил себя терпимо относиться к Леночкиным друзьям и только следил, чтобы ее не обижали. Стал много читать. Однажды Светлана обрадовано увидела, как старший сын носит орущих близнецов на руках, уговаривая их не плакать, чтобы мама могла хоть немного вздремнуть. А главное, он научился сдерживать себя. И когда ему очень хотелось пустить в ход кулаки, прятал их за спину, медленно считал до десяти и постепенно остывал.
Вскоре Гена с облегчением заметил, что его жизнь изменилась к лучшему. К нему стали тянуться ребята, уже не опасаясь получить тумака. Близнецы, завидев его, начинали улыбаться и гукать, весело дрыгая ножками − и это было приятно. Он открыл для себя Жуль Верна и стал читать его запоем, переживая приключения детей капитана Гранта и гостей капитана Немо, как свои. Ему по-прежнему не нравилось, когда Лену провожал, кроме него и Маринки, еще кто-нибудь из ребят. Но он пересилил себя и больше не выказывал недовольства. Наоборот, старался поддерживать разговор, придумывал остроумные реплики, стремясь рассмешить девочек и одновременно продемонстрировать свою эрудицию. Ему нетрудно было показывать превосходство над другими ребятами группы − ведь он был старше их, много читал и потому больше знал.
Самым трудным было научиться не ходить за Леной по пятам. Но Гена хорошо помнил совет ее мамы не быть назойливым − и потому старался играть и с другими девочками, слабо надеясь вызвать у нее хотя бы тень ревности. Но все напрасно. Наоборот, она с одобрением отнеслась к его мнимой дружбе с Наташей и Катей, а сама по-прежнему позволяла Сереже Новикову провожать себя домой, хотя ему было совсем в другую сторону. Правда, она перестала критиковать Гену и с удовольствием выслушивала его рассказы обо всем новом, что он вычитал из книг. И еще — их очень сближали близнецы. Если бы не они, Гене вряд ли удавалось бы так часто общаться с ней. И он был благодарен им за это.
Да, она явно охладела к их дружбе. Сто друзей оказались лучше одного Гены. Она больше не видела в нем защитника, потому что не от кого было ее защищать. Ее любили все ребята. Все время возле нее вертелось несколько мальчиков, стараясь ей угодить. Да и девочки тоже стремились с ней подружиться − кроме, конечно, Ирочки Соколовой, с самого начала испытывавшей стойкую неприязнь к Лене. Но та, казалось, не замечала этого, относясь к Ирочке так же приветливо, как и к остальным девочкам.
— Тебе не обидно, что Лена теперь водится не только с тобой? — спросил он как-то Маринку Башкатову. — Прежде мы втроем ходили домой, а теперь за ней целая толпа увязывается.
— Ничуть! — удивилась Маринка. — А что тут обидного? Так веселее и хулиганы не пристанут. А тебе что, это не нравится?
— Нет, — признался Гена. — мне нравится, когда она водится только со мной.
— Почему?
— Не знаю.
— А я догадалась, — понизив голос, заговорщически сказала Маринка, — ты, Гена, в нее влюблен. Как Ирочка в Сашеньку. Она тоже не выносит, когда он с другими девочками водится.
— Может быть... — Гена задумался. — Только ты не вздумай ей ляпнуть об этом. Проболтаешься — убью!
— Да ты что! Да я себе язык скорее откушу! — поклялась Маринка. И тут же натрепалась Лене об их разговоре. Правда, Лена не обратила на него никакого внимания. Объяснений в любви она уже наслушалась предостаточно, и они ей успели надоесть. А по поводу Гениной любви она вообще не переживала. Ведь он до сих пор оставался ее братом, пусть названым, но братом. А братья, как известно, в сестер не влюбляются. Почему — она не знала, но знала, что есть такой уговор.
Но для Гены Маринкины слова стали настоящим откровением. Несколько дней он ходил задумчивый, а Лену даже избегал. Так вот, что с ним происходит! А он-то гадал, почему не может видеть, как она улыбается другим мальчикам. Да он ее просто ревнует! И к девочкам тоже. Хотя к девочкам, кажется, не ревнуют. Наверно, он очень сильно влюблен. Ну, конечно, влюблен! По уши! Что же делать? Надо с кем-нибудь посоветоваться. Может, с Алексеем? Он в этих делах должен понимать.
Дождавшись, когда отец Мишки и Гришки в очередной раз явился понянчиться с ними, Гена с непривычным усердием помог ему укачать малышей, затем подсел к кровати, на которой лежал Алексей в обнимку с посапывающими близнецами и, замирая от волнения, сказал:
— Алексей, у меня к тебе есть разговор. Только поклянись, что никто никогда о нем не узнает.
— Раз ты просишь, — солидно ответил Алексей, — то само собой. Мое слово кремень. А в чем дело?
— Понимаешь, — Гена перешел на шепот, — я влюблен, ужасно влюблен. Просто не знаю, что делать.
— Это в Лену, что ли?
— Как ты догадался?
— Э, брат! Тут и догадываться нечего. Будь мне столько же, я бы тоже в нее влюбился. Такая девчонка, что ты! Тут и не захочешь, да влюбишься.
— Понимаешь, я ее ревную ко всем. Не могу видеть, как она с другими играет и разговаривает − хочется все вокруг расколошматить. Что посоветуешь?
— А что тут посоветуешь? Терпи. Радуйся, что вам пока еще по семь. Вот через десять лет — тогда да! Тогда ты пропал.
— Почему пропал?
— Так ведь, когда ей семнадцать стукнет, весь город будет по ней умирать. Тут кругом одни трупы будут валяться, помяни мое слово.
— А может, она в меня влюбится? Что для этого нужно? Я все сделаю, только скажи.
— Ничего, брат, ты не сделаешь. Любовь очень странная штука. Нельзя заставить себя полюбить, хоть тресни. Тебе остается только ждать и надеяться. Времени у тебя много. Попытайся стать лучше всех. Будь ей самым верным другом. Самым умным, самым добрым. Тогда она и дальше будет дружить с тобой. Но знай: в один прекрасный день она может встретить другого, и все твои усилия пойдут насмарку. Хотя ты парень видный — может тебе и повезет.
— Значит, ничего нельзя сделать? Чтобы наверняка.
— Ничего. Ну, ступай, мне что-то вздремнуть захотелось. С пацанами за компанию.
Его слова не внесли в душу мальчика успокоения. Старайся, старайся, а она потом раз — и с другим. Но ведь впереди у них целых десять лет. В представлении Гены что десять, что сто лет были неопределенно долгим сроком. За это время надо сделать так, чтоб она без него не могла шагу ступить. Он будет следить за ней, чтобы в нужную минуту сразу оказываться рядом. Будет помогать ей во всем. Защищать от всего плохого. И тогда, может быть, она оценит его и поймет, что ей с ним лучше, чем с другими.
А если нет? Если она не полюбит его? Если кто-нибудь другой займет место, к которому он так стремится? При этой мысли Гена чувствовал, как из глубины его души поднимается какая-то темная сила, с которой не сможет справиться никто, даже он сам. Нет, не надо об этом думать. Он уже большой, он все понимает, он станет самым лучшим — лучше всех. И она полюбит его.
Теперь все свои переживания Гена прятал внутри себя. Внешне он стал спокойнее, не задирался и старался не слишком часто бегать к Туржанским. Иногда он не заглядывал к ним по нескольку дней, выжидая, когда Лена сама позовет его играть. И Ольга успокоилась, решив, что у мальчика появились новые друзья и привязанности.

Спасибо!

Спасибо за продолжение)
___________________________________