Хрустальный дом (18+)

Екатерина,спасибо за продолжение!

Пожалуйста! На здоровье.
_________________

 » Глава 13 .Катрин. Сомнения и надежды

Поначалу Катрин не слишком встревожилась уходом Альберта.
Но потом, она и сама не могла бы объяснить, почему, в душе начала потихоньку нарастать тревога.
Что-то в нём сегодня незримо поменялось.
Впрочем, он менялся почти каждый день, она не успевала отслеживать эти изменения.
Если в первые дни их знакомства это был открытый, кажущийся немного не от мира сего молодой человек, которого так и тянуло назвать старинным словом «джентльмен», настолько своеобразными были его манеры, то теперь…
Катрин и сама не смогла бы чётко сформулировать произошедшие перемены.
С каждым прожитом в новом мире днём Альберт осваивался всё лучше.
Его почти детское изумление гаджетами, компьютерами и телевизорами остались в прошлом.
Он научился прекрасно одеваться согласно требованиям новой моды. Ему потребовалось минимальное количество времени чтобы адаптироваться к изменившемуся миру и сейчас его лёгкий акцент непонятного происхождения, как и наличие интригующих манер выглядело скорее стильно, чем странно.
Первые дни появления Альберта в своей жизни Катрин теперь вспоминала почти с ностальгией. Он был тихий, покорный. Наверное, иначе и быть не могло.
Но, освоившись, он стал проявлять черты характера, что вызывали настороженность.
Как вуаль скрывает лицо человека, оставляет черты приметными для глаза и в тоже время незаметно искажая их, так обманчивая внешняя мягкость Альберта не сразу позволяла заметить его горячий темперамент, граничащий порой с необузданностью, пугающую Катрин.
Она никогда не знала, в какой момент он рассмеётся, а когда застынет ледяным айсбергом, распространяя вокруг себя крещенский холод.
Она его не понимала. Совершенно.
Первоначально, после того, как вынуждена была оставить его рядом, она испытывала к нему жалость вперемешку с лёгким чувством брезгливости. Иногда это проходило, но стоило вспомнить тот большой аквариум, в котором он плавал словно вызревающий голем, дожидающийся прихода чёрного чародея, и Катрин никак не могла отделаться от мерзкого ощущения.
А уж при воспоминании о трубке, соединяющей её вены с тем созданием и вовсе начинало тошнить.
Но шли дни. Ужасная ночь в склепе отодвигалась всё дальше и дальше.
Вскоре тот Альберт, которого Катрин видела перед собой перестал ассоциироваться с тем монстром, что напугал её в ту ужасную ночь. Как будто это были два разных существа или человека.
Катрин больше не испытывала негативных эмоций.
Но то, что пришло на смену, было хуже – почти неконтролируемое влечение. Или наваждение? Или как назвать это зависимое существование, когда постоянно думаешь о человеке, хочешь знать, где он, с кем, чем живёт, чем дышит?
И это при том, что Катрин Альберта не понимала совершенно.
Что им движет? Чего он хочет? Отчего так быстро меняются его настроения?
Почему в одно мгновение он смеётся, заразительно и весело, бывает так мил и предупредителен с ней, что Катрин с замиранием сердца готова поверить, будто всерьёз ему не безразлична.
А потом его взгляд делается стеклянным. Он смотрит мимо неё. А от его безупречно-вежливого тона хочется залезть на стену или волком взвыть. И понимаешь в отчаянии, что любая мысль о чувствах к себе абсурдна – с любимыми людьми так никогда не говорят. На них никогда не смотрят так бесстрастно и ровно.
И Катрин закрывалась, словно устрица в раковине, отчаянно в душе молясь, чтобы Альберт разрушил её барьеры и дал бы, хоть на миг, понять, что заинтересован в ней. Не как в наследнице Элленджайтов. Не как в друге и добром товарище, но как в женщине.
Однако, чем больше пыталась она найти подтверждение тому, что ошибается в его чувствах к себе, тем больше находила доказательств своей правоты.
В минуты отчаяния, почти с ненавистью глядя на своё отражение в зеркале, Катрин готова была, не раздумывая дважды, отдать полжизни за более привлекательную внешность. Хотя вон до чего красива Ирис, а ведь в её сторону Альберт смотрит даже реже, чем на Катрин.
«Потому что за Ирис нет того состояния, что за мной», – говорила себе Катрин, подавляя вздох.
Да, жить рядом с человеком, с каждым новым днём занимающим в твоём сердце всё больше и больше места, но относящегося к тебе с бесстрастием друга, не сахар.
А внезапные вспышки страсти почему-то казались ещё хуже. После таких моментов Катрин чувствовала себя униженной, как если бы он пытался использовать её.
«Может быть я накручиваю сама себя? Может быть, проблема во мне, а не в нём?», – пыталась она кое-как себя утешить и снова надеялась на лучшее.
Он ведь уважал её. Кто знает, может со временем?..
Прошло несколько часов после того, как Альберт ушёл.
Метель расходилась всё сильнее и сильнее. Ветер завывал, словно нечисть, поверженная праведником в ад. Видимость была близка к нулевой, за окном всё тонуло в белом мраке.
А ведь водительский стаж у Альберта никакой. Да и то эмоциональное состояние, в котором он уходил…
Спустя два часа поняв, что Альберт так и не вернулся, Катрин потеряла голову от беспокойства.
Картины, одна страшнее другой, представали перед её внутренним взглядом, рисуемые богатым воображением.
На завтра предстояла сложная контрольная, а где уж тут её написать, когда сон бежал прочь, а сердце болело от воображаемых ужасов, в которые уже почти поверил?
Уговорив себя, что позвонить Альберту в данной ситуации будет правильно, Катрин набрала заветный номер.
Но всё стало только ещё хуже. Ответа не последовало.
Он никогда не игнорировал её звонки. Отвечал всегда. Если не сразу, так перезванивал спустя какое-то время.
А тут – тишина.
Катрин сидела на кровати, держа в руке телефон и пытаясь понять, что ей теперь делать? Звонить в полицию? В морг?
Ещё спустя два часа не в силах оставаться в одиночестве она разбудила Ирис и поделилась с ней своей болью.
Протирая глаза спросонок, Ирис поначалу встретила Катрин неласково:
– Да почему ты так уверена, что с твоим Альбертом что-то случилось? Может просто шляется где-нибудь? – попыталась выглядеть бодрой Ирис.
Но наткнувшись на дикие от горя, почерневшие глаза двоюродной сестры, сникла. Такой потерянной и несчастной она Катрин и не помнила.
– Куда ему пойти? Он же почти никого в Эллиндже не знает!
А ещё через час они вместе сидели на кровати, зажимая каждая в кулачке по платочку, обе – с сухими красными глазами и плотно поджатыми губами.
Стоило сорваться одной – сорвутся обе. И тогда станет понятно, что всё кончено, надежды нет. Что действительно не миновать этих пугающих пустотой и бесцельностью звонков в морг.
Потом начнут тянуться дни, и ты уже не будешь знать, на что надеешься, идя на очередное опознание: что узнаешь того, кто перед тобой? Или – нет?
– Позвони ему ещё раз, – потребовала Ирис.
– Я же недавно звонила?
– Звони!
Катрин послушно нажала кнопку вызова.
Девушки вместе выслушали серию гудков, уходящих в никуда.
И снова застыли.
– Что теперь? – спросила Катрин деревянным голосом.
– Звони в полицию.
– Может, ещё подождём?
– Чего ждать?
Содрогаясь от мысли, что приходится это делать, а значит, ситуация принимает наихудший вариант развития из возможных, Катрин поплелась за справочником.
И в этот самый момент телефон ожил.
Сёстры разом кинулись к кровати, на которой голубым сиянием подсвечивалось имя Альберта.
– Что?! – от нетерпения шёпот Ирис звучал почти зло. – Что там?
– Сообщение, – от облегчения у Катрин даже слёзы на глаза навернулись, хотя до этого она не проронила ни слезинки.
– От кого?
– От Альберта.
Стоило нажать заветную кнопку, высветились скупые слова и время отправления:
«Всё нормально. Еду домой».
– Слава Богу!
Ватные ноги плохо держали и Катрин села на кровать.
Ирис же стояла, сверкая глазами, как Немезида, уперев руки в боки:
– Всё нормально у него? Да я его убью! Придушу собственными руками!
Катрин ничего не имела против. Возможно, даже окажет посильную помощь.
После нескольких часов морального прессинга у Катрин даже сердиться не получилась.
И облегчение по-настоящему почувствовать не удавалось. Дурные предчувствия никуда не делись. От того, что страхи не были теперь конкретными, лучше нисколько не стало.
– Спасибо, Ирис, что была рядом. И прости, пожалуйста, что разбудила.
– Не парься, – хмыкнула та в ответ, пожимая плечами. – Будут какие проблемы – заходи, не глядя на часы. Обещаю в случае, если возникнут такие же, тоже два раза не думать. Посидеть, поволноваться вместе полночи очень весело.
– Мне жаль, что тебя побеспокоила.
Ирис закатила глаза:
– А мне нет. Беспокой, если по делу. Но раз выяснилось, что твой красавчик просто гуляет, я пошла спать. Дальше переживай одна. А ещё лучше – бери пример с меня. Утро вечера мудренее, известная мудрость.
– Спокойной ночи, – пожелала Катрин.
Хотя от ночи там осталось-то почти нет ничего. Стрелки часов показывали скорее на раннее утро – почти половина четвёртого.
Не потолке высветился тёмный квадрат окна на вспыхнувшем молнией серебристом свету. Гул мотора так же свидетельствовал о том, что подъехала машина.
Распахнув штору, Катрин выглянула на улицу.
Интуиция не обманула. Приехал Альберт.
Придерживая рукой ночную гардину, Катрин с замиранием сердца глядела вниз.
Вполне будничным движением нажав на кнопку блокировки дверей и включения сигнализации, Альберт небрежным жестом опустил ключи в карман.
Светлые волосы под ярким светом фонаря нимбом светились вокруг лица.
Он казался ненастоящим, как ненастоящими выглядят порой знаменитые актеры. Пока горят софиты всё слишком гламурно и приглажено. Не бывает в реальной жизни такого. Не бывает.
Словно почувствовав на себя взгляд (а может быть и действительно ощутив его), молодой человек повернувшись, поднял голову.
Катрин была уверена, что он смотрит на неё.
Отчего-то она воровато отступила, будто застигнутая за чем-то нехорошим. Штора упала, закрывая её от мрака, заглядывающего со стороны улицы.
Сердце учащённо билось.
Катрин прошлась по комнате. Поглядела на себя в зеркало. С бледного, как простыня, лица, потерянно глядели серые глаза.
Она ждала стука в дверь, не зная, чему сильнее огорчится – если Альберт постучит в дверь или если всё-таки нет.
Он постучал.
Рывком распахнув дверь, Катрин оказалась один на один со своими страхами и надеждами.
Альберта тоже румяным не назвал бы никто. Лицо его было сосредоточенным, можно даже сказать, замкнутым. Взгляд – серьёзным.
– Я видел, что ты не спишь. Пустишь меня?
Катрин посторонилась и Альберт прошёл в комнату, распространяя вокруг себя холодную свежесть зимней ночи, запах дорогого табака и едва уловимый шлейф парфюма.
Он обернулся, но прежде, чем успел хоть что-то сказать, Катрин набросилась на него с волнующим её вопросом:
– Где ты был?
Голос её был переполнен не гневом. В нём звучали боль и обида.
Катрин не рассчитывала на правдивый ответ. Просто вопрос не давал ей покоя последние несколько часов, фраза вертелась на языке, и вырвалась почти против воли.
Альберт на мгновение опустил ресницы, а потом поднял взгляд.
И спокойно глядя ей в глаза, уронил:
– В Кристалл-холле.
– В Хрустальном доме? – удивилась Катрин. – Но зачем?.. Зачем ты туда поехал? И что там делал? Почему не отвечал на мои звонки? Я волновалась за тебя… я…
Он отвернулся и Катрин стихла.
Стало слышно, как равномерно тикают часы на полке и задувает ветер.
– Я оставил телефон в машине, когда вошёл в дом.
Голос Альберта звучал словно опавшая листва, потревоженная ветром – тихо и безжизненно.
Катрин села на диван, обхватив себя руками.
Бессонная ночь и долгий плачь давали о себе знать. Её слегка знобило. И в глазах стояла резь, будто песок попал.
Он подошёл и, присев на корточки, сжал заледеневшие пальчики девушки теплыми ладонями, пытаясь их согреть.
Взгляд молодого человека оставался таким же прямым, твердым и немного грустным:
– Мне жаль, что заставил тебя волноваться.
– Я боялась, с тобой что-нибудь случится.
Кривая улыбка была полна горечи:
– Если бы ты знала, как сложно причинить мне вред, Катрин. И как легко причиняю его я, даже тогда, когда хочу этого меньше всего на свете. Ты плакала?
Спросил он, проводя пальцем по её щеке, словно прикосновением проверял правильность своих подозрений.
В то же время это было похоже на ласку, мимолётную нежность, бальзамом проливающуюся на глубокую сердечную рану, саднящую всю ночь.
Катрин смотрела в светлые глаза Альберта, читая в них участие, желание защитить её и грелась этим взглядом, как огоньком. Лечилась им как лекарством.
– Прости меня. Ладно?
Катрин кивнула словно завороженная.
– Конечно. Но всё же ты мог пострадать. Тот участок пути плохо чистят, а на твоём автомобиле даже колёс не меняли – они лысые.
Альберт тряхнул головой.
Его улыбка явно говорила о том, что он не совсем понимает, о чём идёт речь. И в данный момент его мысли вообще далеки от летних и зимних шин.
– Бывают в жизни моменты, когда пострадать не так уж и страшно. Не переживай за меня. Со мной всё хорошо.
Катрин стало казаться, что его улыбка сделалась недоброй, полной желчного яда.
– Даже слишком.
– Как это понимать?
– Лучше не спрашивай. Тогда мне не придётся отвечать.
Он поднялся, выпустив пальцы Катрин из ладоней и ей сразу же сделалось холодно, одиноко и неуютно.
Пройдя к столу, Альберт скинул с себя пальто и аккуратно повесил его на спинку стула.
– Если бы ты не хотел отвечать на мои вопросы, ты не пришёл бы сейчас ко мне?
– Логично. У тебя вообще всё отлично с логикой. Настолько, что иногда даже грустно.
– Что тебя мучает? – тихо спросила Катрин.
Стоя посредине комнаты, погружённой в полумрак, он выглядел одиноким. Даже хуже – словное обречённым.
Но обречённым – на что?
– Я не уверен, что хочу об этом говорить, Катрин, – тряхнул он головой. – После сегодняшней ночи я ни в чём уже не уверен.
– Случилось что-то?
Альберт посмотрел на неё и Катрин подумала: «Он словно каменный. Только одни глаза живут. И красивый до дрожи. Но почему от этой красоты так болит сердце?».
– Скажи, по крайней мере, что это не что-то плохое? – настаивала Катрин на ответе.
– Плохое? Хм-м! Не знаю, каким таким замыслом руководствовался тот, кто сотворил этот мир, но зачастую то, что составляет жизнь одному неминуемо для другого означает смерть. Так же и чьё-то счастье может прорости только на чужом горе.
– Что ты хочешь скрыть за множеством слов, Альберт? Не проще ли сразу сказать, а не ходить вокруг да около?
Он рассмеялся. Тихо. И совершенно безрадостно.
– Да видишь ли, в чём проблема: сразу скажешь, потом ведь слова не воротишь? Да и уверена ли ты, что хочешь знать? Правда не принесёт тебе радости. Голая правда – самая бессовестная порнография в мире.
– Я хочу знать, понравится мне это или нет! – повысила голос Катрин.
Альберт пересёк комнату и на этот раз сел с нею рядом.
– Я не ждал этого и не думал, что этим кончится, когда уезжал, но в Кристалл-холле я встретил свою сестру.
Катрин подняла на него глаза.
Альберту, видимо, показалось, что она не поняла о чём он.
Он добавил:
– Моя сестра, Синтия – она жива.
И снова тихий мерный ход часов да ветер скрашивали тишину.
– Ты мне не веришь?
– Верю. Я знаю, что твоя сестра жива. И знала, что рано или поздно, ты тоже с этим столкнёшься.
– Знала?..
– Конечно. Госпожа Элленджайт, хозяйка местных гор и долин, почтила меня беседой перед тем, как попытаться убить. И она не скрывала от меня ни своего имени, ни своих намерений.
– Но как же так?.. Почему ты ничего не сказала мне об этом?
Катрин вздохнула:
– Не знаю. Я и сама себе ни разу не смогла дать ответа на этот вопрос.
Она сцепила руки в замок – те немного дрожали.
– Наверное, я просто боялась.
– Боялась?
Она кивнула.
– Чего?
– Может быть того, что она может со мной сделать? Или того, что могу потерять тебя?
Катрин упрямо смотрела под ноги, на ковёр. Страшно было поднимать глаза на Альберта. Отчасти потому, что чувствовала себя лгуньей.
Но была и другая причина.
Страшно было поглядеть ему в лицо и убедиться, что все её подозрения обоснованы. Что то, чего она в глубине души боялась, уже свершилось.
Невесёлый, сухой смешок заставил её вздрогнуть.
– Вы, женщины, кажетесь такими разными и в то же время порой ведёте себя так одинаково.
Судя по тону Альберт, кажется, собирается её в чём-то обвинить?
Гнев и обида придали ей силы. Катрин всё-таки подняла глаза и с вызовом посмотрела в глаза Альберту.
– Мне не в чем оправдываться. Я не делала ничего плохого. И в мою обязанность не входило…
– Что? Что не входило в твои обязанности? Докладывать мне о том, что моя сестра жива? Нет, конечно. Но согласись, ты могла бы это сделать. У тебя вроде как не было причин это скрывать? Но вы обе предпочли лгать. Противно.
Не сдержавшись, Катрин сорвалась:
– А мне не противно?! Не противно разговаривать с тобой, зная о ваших с ней отношениях?! И ты ещё смеешь в чём-то меня упрекать?!
– Ты это сейчас о чём? – вызывающим нервную дрожь, ровным и тихим голосом, спросил он.
– О том, о самом! – огрызнулась Катрин.
– А если точнее?
– Я знаю, что ты спал со своей родной сестрой! И я надеялась дать тебе шанс исправиться, на этот раз, в твоей новой жизни попытаться всё изменить…
– Кто ты такая, чтобы раздавать мне шансы?
Голос Альберт не повысил, но было такое чувство, что он на неё наорал.
– И кто тебе сказал, что я в них нуждаюсь?
– Ты даже отрицать ничего не будешь? – растерялась Катрин.
– Нет. Я не в восторге от того, что ты знаешь правду, но так даже лучше.
Теперь было такое чувство, словно её ударили. Наградили оплеухой.
Катрин сжала пальцы с такой силой, что они хрустнули:
– Ты передумал на мне жениться? Конечно же не передумал! Я ведь денежный мешок, от которого не уходят? Как долго ты собирался мне лгать? Как быстро твоя психанутая сестрёнка уговорила бы тебя меня убить?
У Альберта заходили желваки на лице, но он молчал.
– А так ведь всё прекрасно, да? Даже обманывать не нужно? Я кто, по-твоему? Кукла с глазами? Не человек – функция! Удобная до поры, до времени серая мышь, с чувствами которой можно не считаться?
– Катрин…
– Я не права? Я читала твой чертов дневник и приблизительно могу понять твой ход мыслей. И твой, и её. Вы богатые, красивые, бессмертные. Что для вас другие люди? Мусор. Расходный материал. Тебе плевать на меня. И это бы полбеды. Но зачем ты делал вид, что я что-то значу? – голос её предательски задрожал. – Зачем говорил со мной о чувствах? О будущем?..
– Катрин, я не ангел, не стану отрицать очевидное. Но я не лгун. Я говорил о будущем, потому что хотел, чтобы это будущее у нас с тобой было.
– А если бы ты сразу знал, что твоя сестра жива?
Он опустил голову, втянув через зубы воздух.
– Ты мне не ответишь?
Альберт посмотрел на неё исподлобья взглядом, каким смотрят загнанные охотниками волки:
– Ты правильно сделала, что не говорила о ней.
– Почему?
– Почему – «правильно»? Или – «почему признаю»?
– И то, и другое.
– Потому что я успел узнать тебя и привязаться к тебе. Синтии будет не так просто мной манипулировать.
– Ты даже не станешь отрицать того факта, что сидишь под каблуком у этой ведьмы?! Да неужели ты такая тряпка?..
– Ну хватит. Довольно, милая моя. На сегодня с оскорблениями явный перебор.
«Да я ещё и не начинала», – хотелось крикнуть в лучшей манере Ирис.
– Мне сложно было бы противостоять Синтии в этом новом для меня мире.
– Как будто в старом это у тебя получалось лучше?
Под ледяным взглядом Альберта гнев Катрин скукожился, воинственность куда-то испарилась.
– Я понимаю, что, с учётом обстоятельств, ты не можешь относиться к Синтии лояльно. Но ты далеко не всё знаешь. Поэтому не стоит судить её.
– Что ты такое говоришь? Не судить её? Да она хотела меня убить! И, возможно, даже скорее всего, своей идеи не оставила. А я её любить, что ли, должна? Знаешь, что?! Есть предел любой лояльности. Мой близок.
Я прекрасно понимаю, что тебя ко мне привязывает. Давай поженимся, если уж без этого никак. А потом забирайте ваши долбанные миллионы, хрустальные замки, родовые тайны и убирайтесь к чёртовой матери со всем своим добром! Видеть тебя больше не хочу!
Катрин было тяжело под придавливающим взглядом потемневших глаз Альберта. Это несправедливо, что у человека с такой чёрной душой, с такими дурными склонностями такая красивая внешность. От одного взгляда душа щемит, а сердце захлёбывается кровью.
– Чего ты ждёшь? Я всё сказала. Если есть что добавить, говори. Нет? Разговор закончен.
Альберт опустил руки, которые до сих пор держал скрещенными на груди и, не произнося ни слова, тихо вышел, беззвучно прикрыв за собой дверь.
Катрин осталась стоять посредине комнаты, бессильно глядя ему во след.
Она не знала, чего ожидала в ответ на свою тираду. Но явно не этого.
Как не крепилась, а слёзы всё-таки хлынули.
Вот ведь гад! Ну хоть что-нибудь бы сказал в ответ?
И кто говори, что любовь – это счастье? Да никогда в жизни ей не было так тошно, как сейчас!
_________________

 » Глава 14. Ирис. Поцелуй или бездна

Бросив сто десятый взгляд на себя в зеркало, Ирис почти осталась довольна увиденным.
Бессонная ночь не могла не сказаться на цвете лица, и она, конечно же, сказалась. Кожа выглядела бледнее обычного, глаза, по контрасту, темнее. Но ничего. Так даже интереснее.
Поправив небрежно отбившийся от своих собратьев локон, Ирис, наконец-то, позволила себе отойти от зеркала и спуститься в обеденный зал Гранд Отеля.
Обычно она приходила самой последней, но сегодня Катрин тоже не спешила.
– Доброе утро, – кивнула ей Ирис. – Ты вообще сегодня спать ложилась? Выглядишь просто ужасно.
И это было правдой, пусть и недоброй. Если бледность самой Ирис была фарфоровой, то в случае с Катрин приобрела прямо-таки пергаментный оттенок. Глаза у Катрин были красные, воспалённые, как у белой мыши. Под ними тени столь глубокие, что впору о синяках вспомнить. Бледные губы вытянулись в ниточку. Волосы прямой соломой свисали вдоль запавших щёк.
– Спасибо за ценное замечание, – буркнула Катрин, первой юркнув в распахнувшиеся двери лифта. – Ты любезна, как всегда.
Ирис так и распирало от любопытства узнать, чем же закончился разговор Катрин с Альбертом. Состоялся ли он вообще? Но спрашивать она ни о чём не стала. Отчасти из тактичности, отчасти из гордости.
Альберт дожидался их за столом, непринуждённо раскинувшись на стуле.
Вот на ком бессонная ночь никак не сказалась! Такое впечатление, будто он весь светился. Черты лица едва заметно заострились, словно сделавшись чётче. Глаза сияли. На щеках выступил лихорадочный яркий румянец.
– Доброго утра, – с улыбкой кивнул он подошедшим девушкам. – Присаживайтесь.
– Я не буду завтракать, – покачала головой Катрин. – Уже опаздываю.
Не успела она сделать и шагу в направлении выхода, как пальцы Альберта крепко сжались на её тонком запястье.
Голос его был тих, но звучал очень твёрдо:
– Сядь, Кэтти. Нельзя утром выходить на улицу, не выпив чашку ароматного чая. Или, даже лучше того – кофе.
– Я же сказала, что опаздываю!
– Значит опоздаешь, – невозмутимо возразил он. – Садись и ты, Ирис. Или тебе тоже требуется особое приглашение?
Ирис фыркнула.
– Раньше ты хотя бы не хамил, – вздохнула она, присаживаясь на соседний стул.
– Я уже сделал заказ, – сообщил Альберт кузинам. – Кофе сейчас принесут.
Катрин в упрямом молчании созерцала скатерть на столе.
Поняв, что кузина поддерживать разговор не собирается, Ирис взяла эту почётную миссию на себя:
– Тебе просто нравится над нами издеваться, демонстрируя силу и характер? – поинтересовалась она у Альберта. – Или у совместного завтрака есть особый смысл?
– Издеваться? – съязвил он. – Ну прости, дорогая, что пытаюсь проявить внимание и заботу. И да, в это есть особенный смысл – не хочу, чтобы вы уходили на целый день голодными.
Официанты принесли кофе и горячие, прямо только что из духовки, булочки, распространяющие ароматный запах ванили и сдобы.
Ирис, не устояв перед искушением и плюнув на несостоявшуюся диету, протянула руку к предмету вожделения.
Булочки, не обманув ожиданий, оказались волшебными на вкус. Корочка так и таяла во рту, а малиновая начинка и вовсе была выше всяких похвал.
Катрин к еде не притронулась. Так и сидела, прямая как палка, будто аршин проглотила. Упрямая.
Небрежным и элегантным жестом приподняв фарфоровую крохотную чашку, Альберт сделал глоток и с лёгким стуком вернул на место.
Ирис поневоле залюбовалась им.
Было в белокуром юноше, у которого, казалось, имелись все задатки для того, чтобы попасть в разряд слащавых, что-то такое, что заставляло обращать на него внимание снова и снова. Манера двигаться с легкой грацией хищника. Речь, не загрязнённая ни простонародной руганью, ни словами паразитами. Глубокий ум. Крайняя начитанность. Чего не коснись в разговоре, Альберт, насколько позволяла судить Ирис её собственная эрудиция, не плохо разбирался в вопросе. Экономика или поэзия, танцы или бокс, математиками или риторика – всё давалось блондину будто бы без малейшего труда.
Это старинные слова – аристократизм и интеллигентность. Оба качества были ему присущи. – то, что нельзя подделать, чем нельзя притвориться.
Альберта невозможно было представить играющим за компьютером в таночки. Или на долгие-долгие часы зависшим с попкорном перед телевизором.
Но несмотря на всё положительное, что лежали на поверхности, было в нём и что-то неприятное, глубоко чуждое, то, чему сама Ирис не могла подобрать определение.
То, что в фильмах ужасов охарактеризовалось коротким словом: «Чужой».
На Альберта было приятно глядеть. За ним было интересно наблюдать, как за сериалом с изюминкой. Но Ирис никогда и в голову не приходило завидовать Катрин, которой досталось такое сокровище. Нет уж! И даром не надо.
– Мы сегодня съезжаем отсюда, – внезапно оповестило их «сокровище», не моргнув при этом глазом.
– Как это – съезжаем?
– Это значит, – невозмутимо разъяснил Альберт, – соберём вещи и выедем из отеля.
– Куда?
– Кэтти не рассказывала? Я подглядел прекрасный дом. И даже успел нанять штат прислуги. Уверен, тебе там понравится, Ирис. Твоя комната будет ничем не хуже теперешней. На мой вкус, так даже и лучше.
– Но зачем нам куда-то переезжать? Ведь и тут неплохо?
– Затем, что тут отель. Всего лишь гостиница. А людям нужен свой дом.
– Но я думала, когда придёт время, мы переедем в Кристалл-Холл?
Катрин как-то странно дёрнулась при упоминании Хрустального дома. Заметив это, Ирис смолкла.
– Поступим так, как решишь, – равнодушно пожала плечами Катрин. – Я лучше пойду, и так уже опоздала. Хорошего дня, – попрощалась она.
Ирис перевела вопросительный взгляд с удаляющейся спины кузины на сидящего перед ней её жениха.
– Что между вами происходит? – полюбопытствовала она.
– А это, моя дорогая, – с отменно-вежливой улыбкой сообщил Альберт, отбрасывая от себя салфетку, – тебя совершенно не касается.
Взятый им тон, мягко говоря, раздражал. Да что там? Бесил невероятно.
– Катрин просто чудесно выглядит для невесты, – с ехидством прокомментирована Ирис.
– У всех бывают нелёгкие дни. У одних чаще, у других – реже.
Ирис не выдержав, дала волю гневу:
– Ну, ты и наглец! Мы из-за тебя всю ночь не спали! Сидишь тут, как король на именинах. Ведёшь себя как ни в чем не бывало!
– А что, по-твоему, я должен делать?
– Мог хотя бы извиниться?
– Спать вам, красавицы, я совершенно точно не мешал, – пожал плечами Альберт с чисто ангельской невозмутимостью. – Спали бы себе на здоровье. Нечего было маяться ерундой.
– Что б тебе пропасть!
Альберт рассмеялся:
– И тебе хорошего дня, дорогая.
Ирис, с треском задвинув стул, отправилась вслед за Катрин – к входным дверям.
Погода была отвратная. Нанесённые за ночь сугробы принялись таять, в результате чего на дороге держалась наледь, а надо льдом стояла вода. Ноги скользили так, что удерживаться на них, да ещё на острых шпильках, было весьма непросто.
Капли воды стекали по запотевшим стёклам, по стволам деревьев, дрожали на металлических машинных корпусах. На асфальте стояли даже не лужи, а непроходимые топи – смешались в одну мерзкую кашу вода, соль, снег и грязь.
Ругаясь про себя на чём свет стоит, Ирис пересекла площадку и, щёлкнув ключом, нырнула в относительно комфортное, чистое нутро автомобиля. Но даже внутри стеклянно-металлической капсулы на колёсах ощущение серой мокрой безнадёжности никак не оставляло её.
Водители то и дело друг друга подрезали, перестраиваясь из ряда в ряд, из-за чего приходилось напрягаться и судорожно бить по тормозам. Машина из-за этого шла юзом на скользкой дороге. Подъехав к школе Ирис обнаружила, что от напряжения болят и руки, и ноги, и спина.
Она безнадёжно опоздала. Первый урок уже перевалил за половину.
В огромном холле входа царил полумрак и пустота, как в фильмах ужасов. Каждый шаг громким staccato рассыпался по стенам.
Ирис скинула в раздевалке подбитый мехом жилет и присела переобуться на специально расставленные для этой цели вдоль стен, обитые дерматином, пуфы.
Освещение в раздевалке вспыхивало ярче на тех участках, где датчики улавливали человеческое тепло, но в целом здесь царил интимный полумрак, создающий иллюзию расслабляющей уединённости.
Ирис успела поставить сапоги в отсек своего шкафчика, как звякнула колокольчиком входная дверь в раздевалку.
– Не уверен, что идти в школу в таком правильно состоянии.
– Если бы мы не свалили, наше состояние было бы ещё хуже.
Услышав второй голос, Ирис поспешно юркнула на место, съёжившись на пуфике, прячась за чужой одеждой. Этот голос она узнала бы из тысячи, потому что он принадлежал Энджелу.
В зеркалах, опоясывающих раздевалку по всему периметру, можно было видеть отражения обоих юношей. Парни тоже могли бы увидеть Ирис, если бы не были так заняты друг другом.
Спутника Энджела Ирис тоже узнала. Она видела его однажды в «Астории» – Ливиан... забыла Как-Его-Там-Дальше. То ли Стаффорд, то ли Страфорд?
– Глупо заваливаться в таком виде на урок. Они решат, что ты под кайфом…
– Пусть решают, что хотят, – отмахнулся Энджел.
Как только Ливиан отнял руку Энджела довольно круто занесло. Он был вынужден опереться о стену.
– Ну как хочешь. Я тебе не нянька. Уговаривать не намерен, – процедил Ливиан, отступая.
– Ты и так явил чудеса милосердия, дотащив меня сюда, – насмешливо протянул Энджел.
Голос его звучал приглушённо и с придыханием. Так же разговаривал Альберт, когда Ирис помогала ему вытаскивать пули из ран.
При воспоминании об этом девушка поморщилась. На душе сделалось тяжело и неприятно.
Когда Энджел поднял голову Ирис поразило, насколько бледным было его лицо. Куда там ей или Катрин? Рот казался запёкшимся. Глаза напоминали два провала, две тёмные ямы.
Неожиданно Энджел, двигаясь изящно и интимно, как любовник, придвинулся к Ливиану так близко, вплотную, что Ирис замерла.
Сердце её билось часто и взволнованно, как от испуга.
От искр, что рождались между этими двумя, становилось тяжело дышать. Было только не понятно, злость тому причиной или – страсть? Ирис от души надеялась, что первое.
Энджел провокационно ухмыльнулся и, чуть повернув голову, коснулся губами чуткого уха.
Он прошептал, положив руки на грудь противника:
– Ты такой же зверь, как и наш отец. Чужая боль тебя заводит, правда? – Энджел поднял на Ливиана вопрошающий, провоцирующий и словно бы искушающий взгляд. – Или тебя заводит именно моя боль? – призывно облизнул он губы перед тем, как приблизить их к губам застывшего, словно соляной столб, собеседника. – Ты ведь хочешь меня, Ливиан, признай? Хотя бы – так? Ну, раз уж всё остальное ты в себе принять боишься.
– Ты придурок, Энджел. Придурок с поломанной психикой. Тебе повсюду мерещатся собственная неотразимость и чужая похоть.
– Не стану отрицать то, что всем известно, – кивнул Энджел. – Я такой, какой есть. Что поделать?
– Для начала можно перестать гордиться тем, чего бы следовало стыдиться, – ухмыльнулся Ливиан.
– Я – бесстыдно, ты – стыдясь, но какая разница, раз мы оба барахтаемся в одной и той же луже?
– Мечтай. Я, в отличие от тебя, хотя бы не шлюха, – хлёстко бросил Ливиан.
– Лучше быть шлюхой, чем садистом, – парировал Энджел.
Ирис уже сто раз пожалела, что не заявила о своём присутствии сразу же. У неё было такое ощущение, словно кто-то занимается любовью, а она подглядывает за ними в замочную скважину.
Горькое чувство, на самом деле.
– Мы оба знаем истинную причину моей распущенности и твоей воздержанности, любимый братец…
Голос Энджела звучал шелковой удавкой, гладкой и приятной на ощупь, но таящей смертельную угрозу.
– Ты находишь эту тему поводом для шуток?
– Поводом для шуток? Да разве я шучу? Я ж серьёзен.
– Заканчивай кривляться. Это отвратительно. Чего ты добиваешься?
– Хочу, чтобы ты отбросил свою фальшивую сдержанность и показал своё настоящее лицо.
– И на кой чёрт тебе это надо?
– Хороший вопрос. Считай это личным бзиком и капризом.
– Плевать мне на твои капризы. Ты мне надоел, братец. Ступай-ка лучше на урок. Тебе давно пора.
– Не пора. И как не крутись, я всё равно тебя заставлю говорить со мной на ту неприятную тему, которую ты так избегаешь.
– Хочешь поговорить об Артуре? – так зло рыкнул Ливиан, что даже невидимка-Ирис вздрогнула на своём пуфике.
– Отлично. Давай поговорим. Возможно я даже сочту, что ты не такая глупая, бесчувственная и бессовестная скотина, какой хочешь казаться.
Энджел снова рассмеялся. На этот раз в его смехе явственно звучали истеричные нотки:
– Проблема-то в том, что мне нравится быть бесчувственной и бессовестной скотиной. Ну да не об это речь! Вернёмся к нашим баранам? Вернее, к одному бедному барашку. Тебя бесит или удивляет, что я не интересуюсь твоим драгоценным младшим братцем, в этом всё дело, да?
– Нашим братцем, Энджел. Нашим милым младшим братцем, если уж на то пошло. И да – меня это бесит! Ещё как. Меня в этом конкретном случае бесит абсолютно всё, начиная с того, что ты запудрил ему мозги, заставив влюбиться в себя и заканчивая тем, что, окончательно свихнувшись, он решил из-за тебя свести счёты с жизнью.
– Я вообще-то предупреждал, что ни черта у него с этим не выгорит. Зня он меня не послушал.
– Уж ты-то мог заставить его услышать себя. Если бы захотел. Но ты даже не пытался! Не удивлюсь, если идея сигануть с небоскреба тебе и принадлежала.
– Ну… – снова засмеялся Энджел, – он всё время ныл и ныл, что ничего не действует: ни яды, ни пистолеты, ни кинжалы. Я действительно подкинул идейку, мол, прыжок без парашюта с трехсотфутовой высоты может оказаться решением всех проблем…
– Ах ты… – Ливиана схватил Энджела за ворот пальто и сжал его с такой яростью, словно хотели удушить стоявшего перед ним кривляющегося паяца. – Решением проблемы? Подлая мразь! Что ж ты не прыгнул сам?!
– Убери от меня руки. Сам же знаешь, жест эффектный, да толку – чуть.
– Если ты такой смелый да наглый, что же за все эти месяцы ни разу не зашёл навестить бывшего любовника, а? Уверен, Артур был бы рад тебя повидать! Ему как раз не хватает общества. Ведь кроме меня желающих с инвалидом общаться нет.
– Ну и в чём проблема? Он весь твой. Забирай.
– Ты – мразь!
– Есть новость поновее?
– Всё играешь?! Это для тебя игры?! Чтобы ты там о себе не мнил, ты просто малодушный трусливый подонок. Чтобы ты тут не говорил, дело-то в том, что у тебя просто силенок маловато прийти и посмотреть Артуру в глаза. И ты прав. Зрелище, доложу тебе, паскудное. То, что мне удалось отскрести от асфальта, не умирает, но и не живёт. Знаешь, на кого сейчас похожа твоя любимая игрушка? Полудохлая кукла, не способная без моей помощи перевернуться с бока на бок. Он стал обыкновенным жалким паралитиком, совсем как простые смертные, которых ты так презираешь. Его кости не желают срастаться, внутренние органы – функционировать, но он всё равно никак не сдохнет. Его тело пытается, раз за разом, восстановиться, но ничего не выходит. Ничего, кроме непрекращающейся ни днём, ни ночью боли. Обезболивающие и наркотики не действуют. Так что твой нежный и отзывчивый на идиотские затеи любовник заперт в своём теле, как в личном аду. И я с ним, заодно, тоже, вынужден наблюдать нескончаемую агонию, раз за разом, осознавая, что помочь ничем не могу. И чем дольше я это наблюдаю, тем больше тебя ненавижу. Это несправедливо. Почему с тебя всё как с гуся вода? Развлекался ты – а платим мы. И в такие моменты я испытываю по отношению к тебе очень горячее желание – взять, сжать пальцами твоё горло и душить. Душить до тех пор, пока не вытрясу твою грязную душу из твоего прекрасного, соблазнительного тела. Я хочу увидеть, как ты свалишься рядом с Артуром такой же поломанной, как и он, куклой. Я хочу, чтобы на его месте оказался ты.
Лицо Энджела напоминало белую алебастровою маску.
На последнюю реплику Ливиана он криво ухмыльнулся одним уголком рта:
– А ты бы ухаживал за мной так же, как сейчас ухаживаешь за Артуром, милый?
– Я предоставил бы такую честь нашей стерве-сестричке. Уверен, она бы о тебе позаботилась. Без особой радости, но позаботилась бы.
– Это всё? – холодно спросил Энджел.
– В общих чертах.
Ливиан вышел.
В голове и в душе Ирис воцарились полная неразбериха и сумятица. Она не всё поняла, но то, что поняла, её шокировало.
Ей бы время, чтобы успеть со всем этим разобраться, разложить по полочкам, но...
– Привет, Фиалка. Как понимаю, ты тут с самого начала с комфортом расположилась? Ну и как кино? Интересное?
Подняв глаза, Ирис встретилась с ним взглядом, пытаясь понять, сердится? Или Энджелу всё равно?
– Я бы так не сказала, – ответила она, сама удивляясь тому, насколько спокойно и ровно звучит её голос.
– Тебя мама не учила, что подслушивать не хорошо? – усмехнулся Энджел.
– Мама надеялась, что я до этой истины сама как-нибудь дойду. Но постулат весьма спорный. Подслушивая, на самом деле, можно узнать много полезного.
– И что полезного ты узнала сейчас?
Взгляд у Энджела был тяжелый. Он и раньше-то придавливал, как гробовая плита. А сейчас и того хуже. Наверное, следовало испугаться? Пьяный психопат, полумрак, полное уединение. Но Ирис не боялась. Хотела чувствовать страх, но не чувствовала.
Опустошённость. Разочарование. Горечь. Но не страх.
– Что ты совсем не такой, каким я тебя представляла, – честно ответила она на поставленный вопрос.
– Мне извиниться? – саркастично приподнялись брови Энджел.
– А смысл? – передёрнула плечами Ирис. – Если тут кому-то и следует извиниться, так это мне. Если хочешь, так и сделаю. Мне следовало сразу дать знать о моём присутствии. Но, откровенно говоря, я рада что не сделала этого.
– Вот как? Это почему же?
– Потому что вам нужно было выговориться, а мне полезно было всё это услышать.
– Если для тебя всё это так приятно и полезно, так отчего же вид у тебя такой, будто ты сейчас заплачешь?
– Не собираюсь я плакать! – возразила Ирис с куда больше горячностью, чем ей бы хотелось.
– Может быть и не собираешься. Но тебе ведь хочется, правда?
– Тебе это кажется забавным?
– Почему все думают, что я такой уж весельчак? Меня нисколько не забавляют твои слёзы. И ситуация в целом не смешная. У закона Подлости весьма странная специфика. Почему из всех школы именно ты, Фиалка, оказалась свидетелем нашем… хм, миленькой беседы с дорогим братцем?
– А тебе не всё равно? – спросила Ирис.
– Как ни странно – нет.
Ирис отступила на шаг, отшатываясь от протянутой к ней руки. Она изо всех сил пыталась овладеть собой, но эмоции, словно волны, переливались через край, угрожая захлестнуть. Щёки горели, а в глаза попал словно бы даже не песок, а стёкла.
Она почему-то чувствовала себя обманутой и ничего не могла с этим поделать.
– Я, пожалуй, пойду на урок.
Энджел поднял руку, уперев её в стену перед Ирис, загораживая дорогу.
– Пожалуй, не пойдёшь.
– Станешь силой меня в раздевалке держать? – попыталась усмехнуться она, но вышло не очень убедительно.
– Вообще-то такой вариант меня нисколько не смутил бы. Но мне кажется до этого не дойдёт.
– А до чего дойдёт?
– А до чего бы тебе хотелось бы?
Он ещё издевается? Бессовестный наглец.
– Всё, чего бы мне на самом деле хотелось, это прийти на занятия вовремя. Развидеть и расслышать все то, что пришлось увидеть и услышать. Я не любитель копаться в чужом грязном белье, Энджел.
– Странно слышать. Большинству нравится.
– Чему тут нравиться? Сплошное разочарование.
– Ты меня в чём-то упрекаешь?
– Да.
– В чём?
– В том, что стоишь у меня на пути и мешаешь пройти.
Энджел улыбнулся:
– Верно. Именно этим я сейчас с удовольствием и занимаюсь.
– В свете подслушанного разговора это совершенно нелепо.
– Не улавливаю логики.
– Если я правильно поняла, ты предпочитаешь мальчиков? В каком месте я похожа на мальчика?
– Ну, тем что ты девочка меня точно не смутить. Я универсален.
– Что?..
– Всеяден. Иногда мне нравятся девочки, иногда мальчики. Одно другому не мешает. В жизни бывает много различных комбинаций.
– Поняла ход твоих мыслей. Постараюсь очень коротко донести до тебя свои. Видишь ли, – на мгновение запнулась она, подбирая слова, – я запала на тебя с первого взгляда, потому что ты красивый парень. Из тех, о ком иногда говорят – сложный. Но я, по наивности душевной, посчитала, что твоя сложность проявится…хм-м! – немного иначе.
Ирис подняла глаза и встретилась взглядом с чёрными глазами Энджела полных странного, пугающего, безумного блеска.
– Я весь внимание.
– Я не планирую долго его занимать. Короче говоря, ты для меня слишком сложен, Энджел, а я всегда тяготела к простым арифметическим решениям. Все сложные комбинации по типу «2+1» меня не занимают.
– Ты рассчитывала на свадьбу и белый кадиллак?
– Ну что ты? Какая там свадьба? Какой кадиллак? Какая там любовь-морковь-цветочки? Предел моих мечтаний, чтобы меня зажали где-нибудь в раздевалке и по быстренькому, между делом, дефлорировали! Можно даже в антисанитарных условиях! – вспылила Ирис.
Где-то сверху пробилась сквозь толщину бетона трель звонка.
– Вот чёрт! Пошли отсюда, – довольно грубо схватил её Энджел за руку.
Ирис упёрлась, как норовистая лошадка:
– Куда это ещё?!
– Куда подальше, – огрызнулся он. – Сейчас тут половина школы будет.
– И что? Мне они не мешают.
– Зато мне мешают. Не спорь со мной, меня это бесит! Бери одежду и пойдём.
– Да никуда я с тобой не пойду! – искренне возмутилась Ирис.
– В последний раз прошу по-хорошему…
– Нет!
Ирис собралась вопить, звать на помощь, брыкаться. Пусть только попробует приневолить её к чему-либо!
Энджел придвинулся ближе, цепко схватив её за руки. Почувствовав боль, Ирис хотела возмутиться, но, наткнувшись на его твёрдый взгляд, вдруг передумала бунтовать.
В голове словно туман поднялся. Туман из ваты. Мысли в этой вате гасли, словно огни во мраке. Ирис осознавала, кто и где она, но словно бы спросонок.
– Бери одежду, обувайся, иди за мной к выходу.
Ирис не хотела идти.
Она чувствовала смутное недовольство, почти страх, но туман был сильнее. И как только она сделала нечто вроде попытки сопротивляться сказанному, он обступал её плотнее и собственных мыслей оставалось всё меньше.
Переобуваясь, снимая с вешалки меховую безрукавку, Ирис не переставала чувствовать на себе взгляд белокурого юноши с чёрными глазами.
– Готова?
Она кивнула.
– Идём к твоей машине.
Она пошла. Не задавая вопросов и не возражая. Ощущала только, что с каждым новым шагом страх становится сильнее.
И сырость, забирающаяся под распахнутую верхнюю одежду, и вода, залившаяся в перекосившуюся молнию на сапоге словно бы и не имели к ней, к Ирис, никакого отношения.
Все так же сквозь туман, будто на автопилоте, она нажала кнопку разблокировки автомобильной дверцы.
– Отдай мне ключи.
Беспрекословно она так и сделала.
– Теперь садись.
Ирис села, покорная и тихая.
– Ну вот, так-то лучше. А теперь отомри, принцесса.
Туман рассеялся довольно быстро, оставив после себя чувство тяжести и головную боль.
– Что это было? – тяжело дыша, словно пробежала кросс на время, спросила Ирис.
– Один из моих маленьких трюков.
Повернув голову, Ирис широко распахнутыми глазами уставилась на Энджела с гневом и ужасом.
– Маленьких трюков? Это – маленький трюк? Этот… этот долбанный «Империус» местного разлива?!
Энджел засмеялся. На этот раз, для разнообразия, скорее весело, чем зло.
– Как ты это сделал?! – потребовала ответа Ирис.
– Откровенно говоря, сам не знаю механизма.
– Прекрасно! Просто зашибись!
– Рад, что ты осталась довольна.
– Я не довольна! Я в шоке и ужасе от всего. И от твоего общества в первую очередь!
Ирис протянула раскрытую ладонь:
– Отдай ключи. Убирайся из моей машины вон. Немедленно
– А иначе?
– Никаких «иначе». Вон! И всё. Слышишь?!
– Слышу. Но не уберусь. И ключей не отдам. И вообще, буду делать что захочу, а тебе придётся с этим мириться. Такова жестокая правда жизни, Фиалка. В этом мире грубость и сила всегда берут вверх над красотой и чувствами.
– Ты надо мной издеваешься?
– Посмотри-ка! Догадалась! Да, Фиалка, я над тобой издеваюсь. Нагло. А захочу, могу сделать кое-что и похуже. Изнасиловать. Или заставлю переспать с первым встречным. Или, например, раздеться и станцевать кан-кан на столике в семейной пиццерии. Ты будешь делать всё, что я захочу.
– Это отвратительно.
– Для тебя – несомненно.
– Ты ненормальный!
– Ну, я как бы предупреждал об этом.
– До меня дошло, что ты не обманывал. Я верю, что ты всесильный и омерзительный тип. Более того, я не сомневаюсь в этом ни секунды. Доволен? А теперь давай закончим на этом наше общение, и ты развлечёшься за чей-нибудь другой счёт?
– А тебе не стыдно сваливать на других неприятности?
– Не стыдно.
– Что так?
– А я вообще-то не такая уж и совестливая. Как раз наоборот, я бессовестная эгоистка, радеющая только за собственное благополучие.
– Ну, тогда ты должна понять меня, как эгоист – эгоиста. Меня не сильно волнуют твои желания, покуда у меня есть собственные. Но из нас двоих право голоса у меня, потому что я сильнее. Так что пристегнись и поехали.
– Не буду я пристёгиваться!
– Не хочешь, не пристёгивайся. В дорожном патруле пока не работаю, меня это особо не колышет. Да и штраф, если что, придёт на твою машину.
Машина, под управлением Энджела, резко сорвалась с места.
– Эй! Полегче!
Он только смеялся, перестраиваясь из одного ряда в другой таким образом, что со всех сторон визжали тормоза и неслись злые гудки.
– Какого черта ты творишь?! – кричала Ирис, хватаясь руками за переднюю панель. – Мы разобьёмся!
– Пристегнись, если боишься.
Его веселили опасность, риск, её страх.
А Ирис было нисколечко не весело.
– Сбавь скорость!
– Не люблю плестись, как беременная улитка. Для чего машине лошадиные силы, если не для того, чтобы их использовать?
На спидометре стрелка почти переползла за отметку 75 миль.
Ирис почти взмолилась:
– У моей машины лысая резина. На дороге гололедица. А я не кошка! У меня нет десяти жизней. Энджел, пожалуйста, сбавь скорость, я тебя прошу!
– Какая ты, оказывается, трусиха? – покачал он головой.
– Ты бы тоже трусил, если бы у тебя мозги не были затуманены алкоголем. Если нас остановит полиция, что я буду им говорить?
– Как вариант – помолчать, предоставив право голоса мне?
– Куда мы хоть едем?
– Сейчас увидишь.
Ирис смирилась с тем, что влиять на ситуацию не может и, откинувшись на спинку сиденья, постаралась немного расслабиться.
Сделать это было сложно. Потому что, хоть уходил от возможного столкновения Энджел виртуозно (реакция у него отменная), но пассажир рядом с таким водителем чувствовал себя смертником-камикадзе.
Со скоростью кометы пролетали за окном дома и мосты. Особенно жутко было в Офортском туннеле. С бешенной скоростью мелькали перед глазами бетонные перекрытия, мигающие лампочки, высокие бордюры.
Дорога вывела к ряду небоскрёбов. Ирис понятия не имела о том, что в Эллиндже вообще есть такие узкие высокие башни, с дерзким вызовом перстом упирающиеся прямо в небо.
Мотор стих.
– Ну что, принцесса? Как насчёт подняться повыше? Рискнёшь?
– У меня – что? Появился выбор?
– Ты можешь сделать это без моего маленького ментального воздействия, упростив нам обоим задачу.
– Зачем нам туда? Хочешь столкнуть меня вниз? Или сам спрыгнешь с моем присутствии?
Энджел рассмеялся, пожав плечами:
– Не решил ещё. Определюсь, пока будет подниматься. Пошли.
– Надеюсь, в твои садистские планы не входит подниматься на верхние этажи пешком?
– Такие подвиги даже мне не по плечу. Слишком лениво пятками ступеньки считать.
Ирис вздрогнула, ощутив прикосновение пальцев Энджела к своему локтю. Несколько секунд она смотрела на белое, прекрасное, как у ангела, лицо. И сердце падало вниз, как автомобиль, сорвавшийся с откоса.
Вниз – вниз – вниз
Безнадёжно вниз!
– Энджел, мне правда страшно.
Ирис обхватила себя руками.
– И холодно.
– Чего ты боишься? Смерти? Действительно веришь, что смогу столкнуть тебя вниз?
– Не знаю, чего от тебя ждать. Это-то и пугает.
– Боишься? Тогда убеди меня не подниматься вверх.
– Как? – недоумённо поглядела на Энджела Ирис.
– Придумай что-нибудь.
Взгляд его выразительно скользнул по её полным губам.
– Думаешь, я кинусь тебя целовать?! После всего, что услышала сегодня?!
– Выбирай – поцелуй или бездна?
– Ты шантажируешь меня?
– Я – игрок. Мне нравится играть всем, что имею и иногда даже и тем, чего у меня нет. Ну так что? Целоваться будем? Или к чёрту на рога полезем?
– К чёрту на рога полезем.
– Вот правильный ответ истинно добродетельной девы! Ну что ж? Пошли. У черта на рогах бывает очень эротично.
Консьерж поднял голову, покосившись на распахнувшуюся настежь входную дверь, но тут же уткнулся обратно в журнал с кроссвордами, будто ничего, кроме сквозняка, не увидел.
Никто из людей, находящихся в этот момент в вестибюле коридора не глядел в их сторону.
С учётом завораживающей внешности обоих факт необъяснимой ничем, кроме очередного ментального трюка.
Ирис потянулась было к кому-то из людей, справедливо полагая, что её прикосновение развеет морок, но Энджел перехватил её руку, подтвердив правильность её догадки – его воздействие можно разрушить или нейтрализовать.
– Ай-яй-яй! Даже и не думай.
С этими словами он толкнул её в зеркальное нутро не вовремя подоспевшего лифта.
– Энджел, не надо! – рванулась Ирис, попав в капкан его безжалостных рук и безнадёжно насмешливых глаз.
– Да ладно тебе, Фиалка?
– Не надо, Кинг! Ты уже достаточно меня проучил! Я же сразу сказала, что готова принести извинения? К чему всё это?
– Да что ты заладила одно и тоже? Не пытаюсь я тебя проучить! Никогда не испытывал тяги к преподавательской деятельности.
Двери лифта беззвучно разъехались, открывая длинный коридор гостиничного типа, с множеством квартир и ковровой дорожкой на полу.
Ирис нервно уцепилась за ручку в стене лифта.
– Я не пойду!
Энджел закатил глаза и, схватив за локоть, с лёгкостью выволок из лифта.
– Пусти меня! Куда ты меня тащишь?
– К себе гости.
– У тебя весьма странная манера приглашать гостей, – сообщила она.
Энджел силой затащил её в комнаты.
– Заходи, раздевайся. Будь как дома. Налить чего-нибудь?
– Кофе, – неожиданно успокоилась Ирис.
– Кофе у меня только по утрам. Для тех, кто согласился остаться на ночь. Что скажешь на счёт мартини?
– Я за рулём.
– Какие мы правильные! – с издёвкой протянул Энджел.
– Ну, вообще-то не всем везёт быть такими живучими, как ты. Если я врежусь во что-нибудь твердое, от меня останется одно мокрое место. Осознание этого простого факта мотивирует оставаться трезвым.
– Ну, не хочешь – как хочешь. А я выпью. За жизнь, интересную и разнообразную!
Квартира была роскошной, но не уютной. Словно павильон для съёмок. рассчитанной больше на чужой взгляд, чем на комфорт и удобство. Угнетала чёрно-белая гамма. Словно на шахматной доске стоишь в чёрно-белую клетку.
– Хай-тэк?
– Не нравится?
– Ну почему же? Стильно. Уборкой сам занимаешься? Или сестричка помогает?
– Вроде умная девушка, а так не смешно шутишь. Тебе повезло, что Сандра не слышит твоих предположений.
Энджел присел на низкий белый диван, пригласительным жестом похлопав рядом с собой.
«Я не собака», – хотелось зарычать в ответ Ирис.
Но она не стала искушать судьбу. Присела, но только в кресло, а не на диван.
Энджел сидел, развалившись как пресыщенный жизнью падишах перед наложницами. То ли лениво, то ли задумчиво вертя в длинной узкой ладони бокал с красным вином.
– Ну, что будем делать, Фиалка? Я могу попытаться тебя соблазнить. Или изнасиловать.
– А другие варианты есть?
Он поднял глаза, глядя снизу-вверх, как хищный зверь, готовящийся к прыжку:
– А какие ещё варианты могут быть между мужчиной и женщиной? Рано или поздно всё сводится к одному.
– Так банально?
– Зависит от процесса.
– Я не готова ни к какому процессу. Особенно – с тобой.
Ирис снова начала злиться.
– Ну, чего ты ждёшь? – насмешливо протянула она. – Давай, насилуй.
– А ты куда-то торопишься? Я ещё вино не допил.
– Игра затягивается. Мне становится скучно.
– Ты меня провоцируешь?
Он поднялся на ноги легко, одним движением.
Ирис тоже вскочила, попятившись, выставляя в защитном жесте руку:
– Не подходи ко мне!
Его пальцы, сомкнулись на пальцах Ирис.
Крутанув девушку, словно в танце, Энджел подтянул её к себе, обнимая со спины, прижимая.
– Как мелодраматично! Есть женщины, которые из всего готовы устроить трагедию или фарс. Почему-то в первый момент я подумал, что ты другая. Я вообще плохо разбираюсь в характере женщин. Одних – переоцениваю, других – наоборот, недооцениваю.
– А ты не пытался перестать вешать ценники? – огрызнулась Ирис.
– Все вешают ценники. Куда уж без них? Но тебе бояться нечего.
Горячие ладони Энджела скользнули по талии Ирис, вновь вертанув её на месте.
Теперь они стояли лицом к лицу.
Он склонил голову к плечу, глядя на неё задумчиво, словно взвешивая про себя что-то.
– Ты мне нравишься такая, какая есть. Со всей твоей злостью, самомнением и самоуверенностью. В тебе есть огонь. А для ночных мотыльков это так привлекательно.
У Ирис занялось дыхание, когда его руки крепко, почти до хруста в костях, сжались вокруг неё в кольцо. Ей было тесно и душно в этих объятиях, как кролику в сомкнувшемся кольцом теле удава. И в тоже время ей не хотелось, чтобы он её отпускал.
Тело наслаждалось его прикосновениями, едва уловимым запахом одеколона и теплом.
– Ты можешь противиться, если хочешь. Так будет даже интереснее. Ты всё равно будешь моей. И в глубине души, я знаю, ты этого хочешь.
Когда Ирис смотрела в глаза Энджелу, у неё возникало чувство, будто она стоит на краю пропасти, отчаянно балансируя из последних сил.
В глубине души зная, что всё-таки упадёт. Она постаралась спрятаться от того, что должно было вот-вот произойти, выставляя между собой и Энджелом хрупкую стену из ничего не значащих слов.
– Ты здесь живёшь? – поинтересовалась Ирис, стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежнее и естественнее.
В чёрно-белой цветовой гамме интерьера ей мерещились японские мотивы. Общий свет заменяло приглушённое сияние множества подсветок, создающих подчёркнуто-интимную атмосферу.
– Нет, живу я не здесь. Сюда захожу лишь изредка, когда нахожу в приятную компанию. Так и будешь стоять посреди комнаты столбом? Садись уже, расслабься.
– Можно мне содовой?
– Содовой нет. Только алкоголь. Зато на любой вкус.
– Ну, если только алкоголь?.. Тогда градусом что-нибудь поменьше, а на вкус – послаще.
– Ожидаемый выбор.
Сбросив пиджак, ослабив галстук и закатив рукава, Энджел подошёл к барной стойке, расположенной на возвышающемся над остальным уровнем пола, подиуме.
Взгляд Ирис задержался на твёрдых и узких запястьях, уверенно колдующих над шейкером. На них поблескивали дорогие часы, где цифры были отмечены сверкающими алмазами. Насколько она могла судить – настоящими.
– Будешь делать коктейль? – спросила она об очевидном.
– Дамы любят коктейли.
– Ты, гляжу, их большой знаток?
– Коктейли или дам имеешь в виду? Ответ, кстати, будет «да» в обоих случаях. Ты какую музыку любишь? – поинтересовался Энджел, не переставая колдовать над высокими фужерами.
– Любую. Лишь бы звучала не слишком громко и навязчиво.
Ирис принялась с любопытством озираться по сторонам. Её внимание привлёк огромный белый рояль.
– Ух ты? – подняв крышку, она пробежалась пальцами по косточкам клавиш.
Звук был объёмным, чувственным, ласкающий слух.
– Ты играешь?
– Иногда. Под настроение.
– Позволишь послушать?
– Да на здоровье. Когда настроение будет.
Перехватив её обиженный взгляд, Энджел рассмеялся.
– Сыграю, если хочешь. Мне не жалко.
– Никогда бы не подумала, что у тебя талант музыканта.
– Почему?
– Ну… ты как-то не ассоциируешься с музыкантами. Если только с рокерами-металлистами. А тут вдруг – рояль?..
На сей раз смех Энджела звучал более живо и искренне.
– Интересно, почему ты всё-таки отнесла меня к рокерам-металлистам? Что в моём внешнем виде вызвало подобную ассоциацию? Я люблю кашемировое пальто, классические костюмы-тройки с галстуками, мягкие свитера. Всё это естественно дополнить свечами и классическим ноктюрном? Разве нет?
Не переставая улыбаться, Энджел подхватил поднос с готовыми коктейлями откровенно жутковатого, ярко-голубого цвета, украшенные зонтиками в тон, и поставил его на крышку рояля.
– Ваш коктейль, дорогая!
– Он точно не опасен? Я не отравлюсь?
– Ну, пару других моих слушателей после него не умерли. Так что есть шанс на то, что и ты выживешь. Давай, Фиалка, бери, – вложил он изящную ножку бокала в тонкие пальчики Ирис. – И – брысь со стула. Займите место в зрительном ряду, леди.
Пальцы юноши легко пробежались по клавишам, разыгрываясь. Порхнули, как бабочки, от басов к высоким октавам и вернулись обратно.
– Ну-с? Что сыграть?
– Шопена осилишь?
– Это вызов? – тряхнул головой Энджел. – На самом деле – легко.
К полному изумлению Ирис уровень исполнения оказался вовсе не любительский, а вполне себе профессиональный. Музыка так и лилась из-под пальцев, звуки сплетались в мелодию из ярких фраз, по-шопеновски нежных.
– Здорово! – искренно восхитилась она. – А как насчёт Бетховена?
– Бетховен так Бетховен, – согласился Энджел и мощные аккорды Апоссианаты сотрясли комнату. – «Так судьба стучится в дверь», – с усмешкой прокомментировал он.
Мятеж, протест, ярость и отчаяние, то обрастающие надеждой, то теряющие её, заполняли пространство от пола до потолка.
Ирис слушала, почти не шелохнувшись. На самом деле она не была яростной поклонницей классики, но вполне готова была созреть для того, чтобы стать фанаткой Энджела Кинга.
– Здорово! А тяжёлый рок слабо?
– На рояле? – заразительно засмеялся Энджел. – Можно. Только звучать это будет уже не как рок, а как… даже и не знаю, что. С чем бы сравнить? Рафинированная стилизация из четырёх стилизованных аккордов – тоника, субдоминанта, доминанта – тоника.
– О! Я таких тонкостей не знаю. Ты самоучка? Или брал у кого-то уроки?
– Тайком бегал в музыкальную школу.
Ирис, представив картину в красках, усмехнулась.
– Что? – саркастично выгнул брось Энджел. – Я серьёзно. Мой папаша таких душевных тонкостей явно бы не одобрил. Рояли-скрипки-гитары? Это ведь не брутально! Так что приходилось лгать и изворачиваться. Придумывать, что иду по какому-нибудь порочному делу, а самому втихую заворачивать в затерянную на задворках города музыкалку. Правда, сольфеджио и хор даже для меня оказалось перебор… но в школе всё равно пару раз заставляли петь на какой-то там конкурс. Пока был маленький, получалось меня уломать.
Доиграв очередной пассаж, Энджел потянулся к своей порции с коктейлем.
– Ты так и не попробовала свой «Изумрудный Бриз»?
– Так это называется? И что намешено в этой немыслимой, режущей взгляд, зелени?
– Ликёр со вкусом дыни, коксовый ром, газировка, сок лайма и сахарный сироп. В итоге, как ты и просила, должна получиться сладенькая ерунда. Девчонки такое любят.
Ирис усмехнулась:
– Отлично одеваешься, классно дерёшься, готовишь вкусные коктейли и играешь на рояле. Впечатляющий список. Какие у тебя ещё скрытые таланты?
– Скрытых мало. Не отличаясь скромностью, поэтому люблю всё делать напоказ. С превеликой радостью готов продемонстрировать один из самых любимых моих талантов.
– Это какой же? – поинтересовалась Ирис, вертя в пальцах коктейльную рюмку.
– Я отличный любовник.
Не сдержавшись, Ирис прыснула.
– Ты это сам с собой в душе проверял?
Вылетело прежде, чем удалось прикусить язык.
По счастью, Энджел был не из тех, кто болезненно и серьёзно относится к собственной персоне.
– Случалось, – легкомысленно пожал плечами он. – Но редко. Обычно в этом нет нужды. От желающих составить компанию и так отбоя нет.
– Вижу, скромность в твой внушительный список талантов не попала?
– Не вместилась. Но мне и без неё не плохо. К тому же что такое скромность? В большинстве случаев скромность либо комплекс, либо лицемерие. И то, и другое непривлекательно.
– Самонадеянность и самодовольство, по-твоему, явно лучше?
– Адекватная самооценка в совокупности с чувством такта, по-моему, самое то.
– Ну и с чего ты взял, что можешь адекватно оценить свои таланты как любовника?
Энджел поглядел на неё в упор. Взгляд у него был насмешливый, ехидный и словно бы подначивающий.
«Слабо поговорить на эту тему?», – будто подталкивал в спину он.
«Не слабо», – светилось в фиолетовых глазах Ирис.
– Я работаю в борделе, киса, и мне за это платят хорошие деньги. Если бы я был в этом не хорош, это было бы вряд ли возможно, да?
Ирис недоверчиво уставилась в чёрные, без блеска, словно матовые, глаза. Лишь в самой их глубине мерцало отражение маленьких сияющих лампочек, отчего создавался эффект сияния.
– Откровенно говоря, я не знала этого. И… мне неприятно.
– Тебе до сих пор не рассказали? Ая-яй-яй! Как нехорошо-то получилось? Ну, ничего. Теперь-то в курсе. А ты и вправду шокирована?
– Как сказать? Такое чувство, будто я польстилась на яркую обертку и, не глядя, проглотила что-то очень нехорошее.
Злой огонёк, на мгновение промелькнувший во взгляде Энджела погас, как искорка на лету.
Он вновь ухмыльнулся:
– Ты злишься на меня? Приятно знать.
– Что приятного в том, когда на тебя злятся?
– Пороки людей, нам безразличных, обычно не задевают.
– Почему мне кажется, что ты просто нарочно меня провоцируешь, сгущая краски? – недоверчиво сощурилась Ирис.
– Потому что так думать тебе легче, – ответил Энджел. – Ты полагаешь, что я наговариваю на себя для того, чтобы привлечь твоё внимание? На самом деле я пытаюсь снять с себя ответственность.
– Не поняла…
– Когда ты придёшь и станешь меня упрекать в том, какой я нехороший, я смогу с чистой совестью сказать: «А я же тебя предупреждал».
– И что тебе это даст?
– Думаю, что даже у Люцифера иногда пробуждается совесть и ему нужно что-то отдать ей на съедение. И тогда такая вот показушная честность – самое оно. Ты выглядишь такой аппетитной и свежей, что отказать себе в реализации моего маленького каприза я не хочу. Но, в отличие от тебя, я наперёд знаю, что будет дальше. И от этого немного грустно.
– И что же, по-твоему, будет дальше?
Энджел улыбнулся обещающе, но в этом обещании была не столько нежность, сколько угроза.
– Я тебя съем, моя нежная красавица Фиалка. Мне, право, очень жаль. Но собственная прихоть дороже.
– А отравиться не боишься? – гневно сузила глаза Ирис.
– Фиалки не токсичные.
– Смотря с чем их приготовить.
– С чем не приготовь, сахарная моя, с моим метаболизмом всё не смертельно, – нагло усмехнулся Энджел.
– Я понимаю, что ты меня провоцируешь. Но вот не пойму – на что?
– Разве не очевидно? На грубость или глупость, конечно же. Сойдёт любой повод, лишь бы он позволил с тобой не церемониться.
Ирис внимательно вглядывалась ему в лицо, пытаясь понять, шутит или всерьёз. И если всерьёз, как следует вести себя дальше?
Странно, но ей совсем не было страшно. Какая-то часть неё не могла воспринимать Энджела Кинга как угрозу.
– Это обнадёживает.
– Что именно? – уточнил Энджел.
– То, что тебе для того, чтобы сорваться с цепи, всё-таки нужен повод.
– Ну я же не сумасшедший? – хмыкнул он. – Хотя, признаться, бывают моменты, когда сам начинаю в этом сомневаться.
– Скажи мне одно, но только честно, ладно?
– Ладно, – кивнул Энджел. – Что ты хочешь знать?
– Я тебе нравлюсь?
– В каком смысле?
– Эй, так не пойдёт! – возмутилась Ирис, в притворном раздражении легонько хлопнув Энджела по плечу, пользуясь поводом прикоснуться к нему. – Ты юлишь! В прямом смысле. В том самом, в котором мужчине нравятся женщины.
– Я не уверен, что мы говорим на одном языке, Фиалка. Моё «да», может весьма сильно отличаться от твоего.
Пришёл черёд Ирис приподнимать брови, выражая невысказанный вопрос.
– Понимаю, тебе не терпится поточить острые коготки твоей распускающейся необычной красоты. Но поверь, ты выбрала не того парня.
– Почему – не того? Мне стоит поверить слухам о том, будто девушки тебя не интересуют? В этом всё дело?
– Если бы меня не интересовали девушки, я бы тебя сюда не пригласил.
– Может, тебе не терпелось сыграть для меня Бетховена? – усмехнулась Ирис.
– Ну да, конечно, сугубо с этой целью. Девушки меня интересуют, Фиалка, но цена вопроса в том, что мой интерес весьма быстротечен. Я хорош там, где дело идёт о простом удовольствии. Но эмоции? С этим, признаюсь, у меня весьма серьёзные проблемы. А жизненный опыт отчего-то подсказывает, что ты из тех девушек, для которых романтика интереснее секса.
– Я из тех девушек, кого в первую очередь интересует не романтика или секс сами по себе, а парень.
– И отношения с ним?
– И отношения с ним.
– Вот именно об этом я и говорил.
– Хорошо. Потеряю свою девственность с кем-нибудь другим, как-нибудь в другой раз. Тебе нужна девушка на вечер без обязательств и, хотя я замуж, вроде как, пока тоже не рвусь, роль одноразовой шлюшки меня мало прельщает. Поэтому мне лучше уйти? – захлопала Ирис густыми, как у куклы, ресницами.
Энджел рассмеялся, сгребая её в охапку и подтягивая к себе:
– Помни, я пытался тебя предупредить…
– Ну, нет! – оттолкнула его от себя Ирис.
Ну, ладно. Не оттолкнула.
Сделала попытку.
– Даже и не пытайся снять с себя ответственность, чтобы потом тыкать меня носом, как котёнка в своё: «Я же тебе говорил?». Ты сказал – я услышала. И, для сведения, я тебе не навязывюсь!
– А вот этого я не говорил, – тряхнул головой Энджел. – Вот ведь чёрт! В кое то веки решил поступить правильно и подумать не о себе, а о других, и что в итоге? Я тебя обидел.
– Какое точное наблюдение!
– С радостью готов искупить свою вину.
Ирис в очередной раз подивилась тому, что за странная химия начинала твориться в её организме, стоило Энджелу Кингу приблизиться и уж, тем более, прикоснуться к ней, как сейчас?
Нет, тело её не предавало – оно было в сговоре с сердцем.
Мир разом вспыхивал, будто солнце начинало светить ярче. И свечи, и лампы. И вся она превращалась в оголённый искрящий провод.
Или лишалась кожи?
Каждый взгляд Энджела, движение его губ, рук, каждый его шаг чувствовался по-особенному тонко, западал в память.
И Ирис не то, чтобы не могла – не хотела сопротивляться всему этому. Словно душа её срасталась с устами и пила из его губ божественную благодать.
Если Энджел становился светом, то она была проводником, по которому этот свет бежал.
Ирис потом не могла бы описать действия, что совершал Энджел Кинг. Они были для неё неважны. Не сами его ласки, объятия и поцелуи имели значения – лишь то, что это был он.
Чтобы он не делал, Ирис наслаждалась уже одним – это был он.
Не имея возможности сравнивать, она по наивности считала, что блаженство, в которое она погрузилась, является естественным состоянием любого, предающегося любви.
Что целоваться до упоения так же естественно, как дышать.
А потом было так уютно лежать, растянувшись перед газовым камином, болтая в воздухе голыми пятками и рисуя на обнажённой груди только что обретённого любовника геометрические фигуры кончиком острого ноготка.
– Всегда считала, что восторги по поводу страсти несколько преувеличенны. Рада ошибиться. Это было приятно.
– Рад это слышать, – усмехнулся Энджел.
– А мне ты ничего приятного сказать не хочешь? – шутливо пихнула она его локтем.
– Вообще-то нет. Но, если ты настаиваешь?..
– Естественно, настаиваю. Я остро нуждаюсь в твоих комплиментах, как цветок в поливе.
– Хм-м, сомнительная аллегория. Ну, ладно. Точно настаиваешь?
– Настаиваю.
Энджел, потянувшись, ухватил за тёмную прядь ирис, пропуская её между пальцами.
– На ощупь как шёлк, – прошептал он, наклоняясь ближе. – Тёплый душистый шёлк. А твоя кожа гладкая, словно атлас. Ты похожа на благоухающий цветок.
Какое-то время они безотрывно глядели друг другу в глаза.
Ирис с досадой вынуждена была признать, что в чёрной матовой глубине зрачков Энджела она читать способна не больше, чем улавливать смысл в китайских иероглифах.
– Тут так тихо, – выдохнула она, лишь бы чем-то заполнить образовавшуюся пустоту.
Она перетекла из лежачего положение в сидячее, досадливо отбрасывая с лица упавшую прядь волос.
– Уже почти ночь. Мне нужно собираться.
– Зачем? – погладил её Энджел по спине, словно кошку.
– Мы же не может провести тут всю ночь? – с сомнением протянула она.
– Я бы с удовольствием провалялся не только ночь, но ещё и парочку часов с утра.
– А я не могу, – с улыбкой покачала головой Ирис. – Мама и Катрин станут волноваться.
– Позвони и скажи им, что занята.
Ирис покачала головой:
– Ты же понимаешь, что я не стремлюсь афишировать наши отношения?
– Ты намерена сделать из этого страшную тайну?
– Учитывая твою репутацию, это не должно тебя волновать.
– А как насчёт – обижать?
– И обижать тоже. Я не хочу привлекать к себе внимание, которое тенью следует за твоим именем. Не хочу волновать маму.
– Ты права, – к облегчению Ирис, Энджел ничего не стал усложнять. – Так действительно будет лучше. И тайна придаёт отношениям некий флёр, делая их вкуснее. Ну и, конечно же, для нас обоих, и в первую очередь для тебя, будет лучше, если наши имена нигде не станут связывать вместе.
Ирис даже немного огорчилась от того, что судя по всему Энджел не просто с удовольствием принял её предложение – он словно испытал облегчение.
– Энджел? – позвала она, наблюдая за тем как по кошачьи ловко он натягивает через голову тонкий свитер.
Он обернулся, одарив её внимательным взглядом.
– Я не знаю, что значит случившееся для тебя, но для меня это очень важно. И это не было случайностью. Это мой выбор. Мне нужен был только ты. Вне зависимости от того, что будет дальше и – будет ли вообще.
Лицо Энджела было серьёзным. Ирис даже немного растерялась, увидев, каким мрачным оно вдруг сделалось.
– Я, наверное, в свой черёд, тоже должен кое в чём признаться. Ирис, я с самого начала именно этого и боялся. Нам было хорошо вместе. Ты мне нравишься, правда. Ты красивая, умная. Секс с тобой он… он такой необычайно чистый, что ли? Но всё же не стоит предавать случившемуся слишком большого значения. Мне неприятно это говорить, но по большей части, мне, увы, всё равно с кем спать. Секс в большинстве случаем для меня либо работа или способ расслабиться.
Несколько секунд Ирис молча смотрела на него. Было до слёз обидно и больно. Но давать волю эмоциям значит, в данном случае, выставлять себя дурой. Чтобы не накалять градус конфликта, она решила свести всё к показному легкомыслию.
– Ах ты козёл, – беззлобно заявила Ирис, подходя к Энджелу и оплетая руками его шею, наклоняясь к его лицу, словно для поцелуя. – Наглый, беспринципный, похотливый – всё в превосходной степени. Самый запоминающийся из всего вашего козлиного племени. Ты мне ещё ответишь за свои слова!
Вопреки ожиданиям Ирис, Энджел не перехватил её легкомысленный тон.
Он вдруг положил ладонь на её шею, заставляя придвинуться ближе:
– Я рад, Фиалка, что стал первым козлом в твоей жизни. Как ни странно, сам себе удивляюсь, но отчего-то это не то, что заводит, но определённо имеет значение. Может быть, это иллюзия, но у меня такое впечатление, что ты действительно, по-настоящему, моя.
– Это не впечатление. Я готова подарить себя тебе, посвятить всю, без остатка. Вопрос в том, хватит ли у тебя силы принять мой подарок?
Ирис бросала вызов и с замиранием сердца ожидала, примет ли Энджел перчатку.
– Прежде, чем бросаться такими подарками, тебе следует лучше меня узнать.
– Я бы с удовольствием.
От его смеха, горького, издевательского, Ирис покоробило,
– Поверь, чем лучше ты меня узнаешь, тем меньше будешь получать удовольствия от моего общества.
Ирис ощутила себя уязвлённой. Будто навязывалась ему. Но ведь это не так. Она чувствует, что небезразлична Энджелу.
Почему же он так странно себя ведёт?
_________________

 » Глава 15. Альберт. Рухнувший мост

Можно больше не прятаться за газетой – обе мои красавицы удалились, одна разгневанней другой. Ну и ночка выдалась! От начала до конца чистый блеск.
А Катрин-то какова? Вот и не верь после этого в народную мудрость про чёрта в тихом омуте. Не знаю, можно ли полный своеобразия нрав моей невестушки назвать чертом, но то, что она не так проста, как кажется с первого взгляда, очевидно.
Правда, я и помыслить не мог, что Кэтти станет мужественно молчать о попытках Синтии её прикончить.
Я много о чём не мог помыслить – просто не хотелось, настолько неприятно, гадко и мерзко.
Что творится в голове у Синтии? Может, не смотря на внешнюю молодость, у неё всё-таки начался старческий маразм? Как ещё объяснить её веру в то, что я беспрекословно стану играть в дурацкие игры с ритуальными жертвоприношениями? Позволю ей убивать людей? А то ещё и сам начну танцы с бубном вокруг горы трупов?
Катрин тоже не уставала удивлять. Всё это время она знала обо мне куда больше, чем я мог вообразить.
Откуда, кстати? Сестрица разболтала? С неё станется. Хотя вряд ли. Синтия носится со своей загадочностью, как красавица с зеркальцем. Научилась бы ещё самовосхваляться поменьше, может быть и вытянула бы роль древней ведьмы, которую на себя взяла.
А может быть она уже и не играет? Я знал прежнюю Синтию, пусть и полную недостатков (а кто из Элленджайтов без греха?), но не убийцу.
Хотя… может быть, я и тогда её не знал?
Память услужливо напомнила о самой первой смерти в нашей семье, повлекшей за собой всё остальное. Была ли смерть Ирэн действительно самоубийством? Конечно, она была потрясена вскрывшейся правдой о своём обожаемом Ральфе, но всё же кузина была одной из нас, а Элленджайты так просто не сдаются.
«Ты же сдался? – гадко шепнул внутренний голос. – Почему она не могла?»
Я не сдался. Не слабость была причиной моему поступку. Я прыгнул под колёса железного состава не из трусости перед жизнью, а из желания причинить боль тем, кого любил. В той старой войне никто не брал пленных. Так что всё сейчас происходящее теперь можно рассматривать как заслуженный мной персональный ад.
С Ирэн же совсем другая история. Как только до моей дорогой Синтии дошло, что между кузиной и «нашим» с нею Ральфом не интрижка, а кое-что посерьёзней, бедняжка была обречена.
Если бы я тогда открыл глаза шире! Если бы только заставил себя увидеть то, что видеть не хотел, может быть, вся история закончилась бы иначе?
Впрочем, я и тогда кое-что видел. Просто не хотел вмешиваться.
Не желал допускать мысли о том, что Синтия не просто избалованна, испорчена и эгоистична, что она с каждым новым днём всё больше становится чудовищем. Пострашнее меня и Ральфа.
Мобильный издал сигнал вызова. Номер не определился. Но я и без того знал, кто звонит.
– Да, дорогая? – откликнулся я.
– Это ты кому? – мурлыкнул издевательский голос. – Неужели мне?
– Тебе, моя прелесть.
– Как ты почувствовал, что это я? – рассмеялась сестричка.
Голос её звучал, как мелодичный, но злой колокольчик.
– Сердцем.
– О! – протянула она, явно подтрунивая. – Как романтично! Помню, какое оно большое-больше…какое вместительное!
– Любимая, чему обязан? И, кстати, я не помню, чтобы оставлял тебе свой номер?
– Дорогой, я могу узнать всё, что пожелаю. Мир, что когда-то принадлежал Элленджайтам, теперь целиком мой.
– Это всё, что ты хотела сказать? Или есть ещё что-то?
– Не груби и не будь букой. Тебе всё равно не удастся меня разозлить. Я слишком ценю то, что ты снова вернулся в мою жизнь.
– Ну с чего ты взяла, что в твою? Я просто вернулся. Кто тебе сказал, что отныне командовать парадом будешь ты?
– Когда только успел таких слов нахвататься? – хихикнула Синтия.
Я почти видел, как она лежит на кровати, болтая босыми ногами в воздухе. Довольная, улыбающаяся, лучащаяся самодовольством.
– Где мы сегодня увидимся? – пропела она. – И во сколько?
– Сегодня – нигде. У меня другие планы.
– Что за планы такие, которые нельзя отодвинуть ради меня?
– Мне надоело жить в отеле, и я планирую съехать.
– Могу помочь устроиться на новом месте, братик.
– Не стоит, сестрёнка. У меня, твоими стараниями, есть замечательная невестушка. И дом этот я приобрёл спецом для неё…то есть для нас обоих, конечно. Так что твоя помощь будет лишней.
– Если передумаешь?..
– Если передумаю, твой номер у меня теперь тоже есть. Целую, любовь моя, – отключился я.
Синтия всегда ошибочно считала, что я принадлежу ей целиком и полностью. Мне нравилось думать, что я сам по себе. А кто действительно из нас прав? Да какая к чёрту разница!
Нет ничего хуже ситуации, когда в твоей жизни присутствует две женщины, каждая из которых претендует на пальму первенства. А я с завидной регулярностью и постоянством оказываюсь в такой вот луже. Всё время верчусь между двух огней, пытаясь примирить непримиримое – разные полюса, огонь и лёд, небо и землю.
Экран сотового вновь засветился, выдавая повторный вызов. Не имея ни малейшего желания снова пререкаться с Синтией, я оставил его без ответа. Расплатился за завтрак и покинул столовую Гранд Отеля.
Погода, насколько можно было судить, глядя в окно, отвратительная. Но сидеть дома категорически не хотелось. Избыток свободного времени не есть хорошо. Нужно будет придумать себе какое-нибудь постоянное занятие.
Может, пойти учиться?
В своё время я получил классическое образование. Теперь оно мало чего стоит. А руки так и чесались самому заняться бизнесом.
Кстати (или не кстати, но всё равно) после вчерашних упражнений драгоценной сестрички, продемонстрировавшей новые грани своих возросших ведьмовских и садистских талантов, но забывшей всё нивелировать, внутренности завязывались узлом от боли. Это начинало надоедать.
Обычно во время приступов боль бывала волнообразной – то увеличится резким спазмом, то стихнет. А тут на одной ноте, скучно, монотонно и – слишком сильно. Раздражает.
Уверен, вредная чертовка на самом деле ничего и не думала забывать. Наверное, рассчитывала, что подобный, как теперь говорят, бонус, обеспечит мою явку к ней в более ранние сроки. Забыла, сестрёнка, всё забыла! Такими трюками Элленджайтов не выучить.
Ту мои мысли плавно обратились к Кингам.
Подумать только, вся семья результат одного большого эксперимента, ставившего целью воскресить меня любимого при помощи магический чудес и генной инженерии! Наверное, глупышка Синтия надеялась, что люди из пробирки станут её послушными рабами? Существами, целью существования которых будет её блистательная персона.
Жизнь преподнесла очередное разочарование века. Судя по тому, чему мне пришлось стать свидетелем, Рэй Кинг вообще неуправляем. Следствие ли это его характера, происхождения или жизненных обстоятельств, не знаю. Но факт остаётся фактом.
Он опасен. С ним лучше не связываться. Отдавая приказ Линде прощупать прошлое этого человека, покопаться в его финансовом грязном белье я, кажется, погорячился. Такими вещами лучше заниматься без женщин. Слишком уж они хрупкие существа. Нужно будет завтра всё отменить.
Я не собирался дёргать тигра за усы. Не из страха Просто Кинг всё равно Элленджайт, а значит, имеет полное право на мою лояльность.
Вопрос только в том, что лояльность самого Кинга по отношению ко мне или близким мне людям просчитать невозможно. А значит, следует её гарантированно обеспечить.
Вспомнив разговор с Энджелом, я поморщился.
Кем же это нужно быть, чтобы так третировать собственных детей?
В нашей семье насилие никогда не было чем-то запредельным или невозможным. Случалось, и, чего греха-то таить, случалось часто. Физические наказания не то, чтобы были в широком ходу, но применялись. Однако мне неизвестны случаи, чтобы отец не просто избивал, а насиловал собственных детей. Или торговал ими, как шлюхами.
Ничто человеческое Элленджайтам не чуждо, а что может быть естественнее любви отца к собственному ребёнку?
Я вообще люблю разгадывать загадки. Особенно, если загадкой оказывается человек – это у нас фамильная черта. Правда, в основе наших интересов подчас лежат разные цели. Мне, например, нравится разрешать трудные задачи, пытаясь понять, что движет людьми, каковы их истинные цели и мотивы из чисто спортивного интереса. Синтия же не любит терять энергию просто так. Для неё изучить человека, понять его мотив, значит научиться им манипулировать. Ральфу нравилась ставить человека в крайне рискованные ситуации и наблюдать за тем, какие качества характера он начинает демонстрировать.
Почти всегда это не лучшие стороны человеческой натуры, увы.
Но так или иначе, Элленджайтам свойственно разгадывать, манипулировать, шантажировать, играть с людьми, с их жизнью и судьбой словно кошка с мышкой.
Кинг был загадкой. Ещё какой. Из тех, что даже моя драгоценная Синтия с её маниакальной верой в собственное бессмертие предпочитала обходить стороной.
Элленджайты вообще опасные существа, а превратившиеся в спятивших Кингов – вдвойне.
Ладно, к чёрту Кингов. Нужно заняться первоочередными делами. К таковым относится намеченный мной на сегодня переезд.
Понимая, что мой цветник сильно в восторг не придёт, я всё же решил поступить привычным для себя образом – упрямо поступить по-своему. Нанял прислугу, приказал ей собрать вещи и перевести их по новому адресу.
К приходу юных леди всем вещам полагалось улечься по полочкам.
Номера комнат в отеле я оставил за нами на неделю. Мало ли что?
Терпеть не могу, когда кто-то собирает вещи или убирается в моём присутствии. Горничным, полагаю, в этот момент надзиратель, стоящий над душой тоже не нужен. Кстати, одна из девушек оказалась прехорошенькой. Черноглазая, черноволосая, чем-то неуловимо напомнила мне одну француженку, с которой у меня в прошлом была короткая, но весьма приятная интрижка.
Ответив улыбкой и парой комплиментов на доставшиеся мне авансы, я всё-таки решил дальше обмена взглядами дела не заводить. Сейчас в моей жизни достаточно проблем из-за женщин, и, хотя идея найти третью, чтобы развеяться, казалась привлекательной, я не взялся за её реализацию. Как бы такое развеивание не обернулось боком.
В 19 веке прислуга хорошо знала своё место. Теперешние девушки понятия не имеют ни о почтении, не о приличии.
Я решил встретить Катрин после занятий. Встреча всё равно неизбежна, как и предстоящий брак. Не знаю, останемся ли мы с ней вместе или разведёмся, но отказаться от легата я точно не могу. В отличии от праведницы Катрин я не так великодушен.
Кроме того, для неё деньги это просто сумма, а для меня – наследие семьи. Частичка людей, которые вкладывались в создание империи. Дело не в жадности или скаредности. Я просто должен и – точка.
На дворе царила промозглая изморозь. Серым было все, даже самые яркие пятна. Осень! Пора гриппа, депрессии, смерти. Никогда не понимал поэтов, описывающих её как нечто радужное и золотое. Скука, маята. Хорошо ещё, у Элленджайтов насморк не приживается. Только хлюпающего носа ко всем прелестям жизни и не хватает.
Каша и гололедица на дорогах сделали своё дело. Неумелые или слишком торопливые водители успели столкнуться на малопроходимых участках дороги, создав заторы. В результате, добираясь до места, приходилось не столько ехать, сколько стоять, бессильно сжимая руками руль.
Со скуки, пытаясь отвлечься от монотонной, острой, изматывающей тело и сознание боли, я успел искурить в пробках почти всю пачку сигарет. Сунувшись за очередной, выругался с досады – оставалось три штуки.
Светофоры мигали разноцветными глазами, в тумане расплываясь светящимся зловещим облачком. Но по-своему в этой мороси было уютно. Живая она была, хоть и серая.
Привычная толкотня. Привычная суета. И то, и другое сонное от низкого давления.
Чтобы отвлечься, попытался включить радио. Там бодрыми голосами дикторы излагали факты и события, до которых мне лично не было никакого дела.
Никакого отвлечения, на самом деле. Одно раздражение.
И эта чертова боль! Стихнет она хотя бы на секунду?!
Наконец за поворотом, словно Летучий Голландец среди серых волн океана, из тумана выплыл медицинский институт. Тпру, лошадка. Цель достигнута.
«Я жду тебя внизу, – натыкал я СМС-ку. – Не задерживайся».
Может быть, не очень вежливо с моей стороны? Да без разницы. Мне нужно было оповестить о моём присутствии Катрин, чтобы мы элементарно не разминулись в этом тумане. Ещё невежливее будет, когда она притопает в полупустой номер Отеля.
Ответа я не получил.
Злится? Ну и чёрт с ней. Позлится – перестанет.
Наконец-то в дверях мелькнул знакомый силуэт. Времена меняются, но женщины остаются неизменными. Они всегда жертвуют удобством и логикой во имя красоты. Ведь видно же, что в драповом светлом пальто ей прохладно и зябко, а уж ходить по скользкому неровному асфальту на шпильке?..
Как обычно, выходила Катрин не одна, а в сопровождении улыбчивой подружки. Не уверен, кажется, это младшая сестрёнка Линды? Запамятовал имя, хоть убей.
Я где-то читал, что мужа всегда раздражают подружки жены. Вроде бы я ещё далеко не муж, но девочка, чьё имя не удержалось в памяти действительно сильно меня раздражала. Против неё лично я ничего не имел, моё раздражение относилось к разряду типа: «Бывают дни, когда я рад видеть вас, сударыня, но только этот день – не сегодня».
Подмигнув фарами, я поприветствовал Картин, заодно давая знать, что приехал.
Девушки остановились, о чём-то оживленно переговариваясь. Судя по жестам, Катрин пыталась уговорить на что-то подругу. Та, к моему удовольствию, с улыбкой отнекивалась.
Выйдя из машины, я шагнул им навстречу:
– Добрый день, красавицы!
– Добрый день, – кивнула Катрин. – Альберт, помоги мне уговорить эту упрямицу. У нас сейчас две машины и пешком домой в такую погоду я ни за что её не отпущу.
– Не говори глупостей, – засмеялась девушка. – Мне до остановки отсюда идти меньше, чем тебе до твоей хвалённой машины.
– Я не принимаю возражения, – отрезала Катрин.
– Тебя ждут, – всё ещё пыталась проявить деликатность девушка.
– Альберт, ты ведь не против, если я подвезу Мередит? – обернулась ко мне моя названная невестушка.
Оставалось только улыбаться и кивать. Ну что же я, садист какой, заставлять девушку ковылять на своих двоих да в такую погоду? Конечно, я согласен. Давай, Катрин, подвезём Мередит. Я, словно патрульно-постовой, поплетусь за вами в хвосте. Прелесть какая!
Вот одна из причин, по которой я всегда предпочитал убивать время со шлюхами. Последним ты никогда ничего не должен, кроме доллара. Ты не обязан вникать в их капризы, заботиться об их настроении.
Но Катрин не шлюха. Она невеста. Причём богатая. Причём все мои деньги у неё. Поэтому улыбаемся, как на вспышку фотокамеры и ласково соглашаемся следовать за Мередит, которую куда охотнее проводил бы в Тартарары.
– Катрин права. Не следует идти в такую погоду пешком. К тому же видеть твою дорогую сестру мне всегда очень приятно и, надеюсь, это взаимно.
Взгляд Катрин, внимательный и цепкий, задержался на моём лице. Она пыталась понять, что конкретно кроется за моим сарказмом.
– Ну, смелее, девушки – по машинам. Не стоит тут толпиться. Промочите ваши хорошенькие ножки и простудитесь.
Прямо от стоянки и всю дорогу мы плелись, хвост в хвост, еле-еле, в час по чайной ложке.
Я проклял всё, что можно и по батюшке, и по матушке. Да, в былые времена не было удобств чудо-техники, но и о такой вот радости мы тоже понятие не имели.
Миновав туннель, тусклый, похожий на длинную кишку проглотившего тебя чудовища, парочку перекрёстков, где мы простояли ещё добрых полчаса, въехали, наконец, на мост, перекинувшийся через пролив. И вот тут встали намертво.
Была пятница. Около половины пятого вечера. Автомобили стояли так тесно, что между ними было невозможно было даже пешком протолкнуться – бок в бок, бампер к бамперу.
Никогда не был подвержен фобиям, а тут вдруг сделалось не по себе. Причём настолько, что хотелось распахнуть дверцу, бросить машину и пешком прорываться к берегу.
Вытащив предпоследнюю сигарету, сжал её зубами и, чиркнув зажигалкой, я глубоко затянулся, стараясь напустить дым и отогнать панику. Что за хрень такая творится?
А потом пришло видение. Чёткое и ясное.
Я видел, как внизу, под нами, ломается одна из бетонных конструкций, увеличивая нагрузку на поддерживающие мост тросы. Не выдержав, перекручивается стальной канат и разлетаются звенья – один, другой, третий. Мост качается, как исполинские качели, кренится. Машинки, словно игрушечные, бьются.
Вырывается открытое пламя, перекидывается с одной машины на другую. Люди в панике мечутся в поисках пути к спасению.
Сигарета дотлела. Я тряхнул головой, отгоняя от себя пугающие картины.
Да что такое творится? Я делаюсь нервным, как нежная барышня.
Подумать только – видения? Кажется, откровения Синтии подействовали на меня сильнее, чем я думал.
Мы доехали уже до середины моста, когда бетон под колёсами начал медленно подрагивать, будто огромное испуганное животное.
Желание покинуть машину и быть рядом с Катрин и этой, не помню, как – Меридит, кажется? – стало непереносимым.
Где-то вдалеке раздались людские крики. Голоса были встревоженными, но паники в них пока не слышалось. Однако, не в силах больше оставаться на месте, я выскользнул из обманчиво безопасного нутра авто и шагнул на асфальт.
Не успела дверь за мной захлопнуться, как под ногами поднялась та самая большая волна из видения.
Время замедлилось.
Помню только ощущение, будто в груди застыл кусок льда. Нет, это был не страх. Вернее, то был страх, но не за себя.
Я понимал, что сейчас произойдёт нечто из ряда вон, как в тех страшных фильмах-катастрофах, где гибель людей идёт даже не на десятки, а на сотни.
Пятница. Вечер. На мосту настоящее столпотворение. Начнётся давка, мешанина из металла и людей.
Я почти бегом бросился к машине Катрин. В открывшемся окне белым пятном возникло напряжённое лицо:
– Что случилось?
– Выходите!
– Но…
– Выходите! Быстро! Без вопросов!
В туманном мраке раздался оглушительный, очень неприятный звук. Даже не знаю, с чём его сравнить? Будто стонало огромное животное. Впрочем, звук, издаваемый покорёженным металлом, ни с чем не спутаешь, даже если до этого никогда раньше не слышал ничего подобного. Тревожный, тоскливый, угрожающий. Совершенно нечеловеческий.
– Выходите же! – заорал я, теряя терпение.
Мужчина из соседней машины высунул голову в окно, тревожно поглядывая в нашу сторону.
– Эй, парень? Какие-то проблемы?
– Да. И очень крупные. Мост сейчас рухнет.
– Что?!
За его спинами я видел маячившие лица детей. Откуда бы он их не вёз, лучше бы ему было ехать домой другой дорогой. Ладно, мне нет дела до чужих. Своих бы вытащить.
Черт! Сколько же детей вместе с родителями могло застрять в этой чёртовой пробке?!
– Послушайте доброго совета, – обратился я к нему как можно спокойней. – Выбирайтесь из машины и идите в сторону ближайшего берега. Детей держите за руки. Не отпускайте их от себя ни на шаг.
– Откуда вы знаете? Откуда вы это знаете?
– Просто знаю. Хотите спасти детей? Так выбирайтесь из машины.
– Папа! Папа! –запричитала девочка за его спиной. – Что говорит красивый дядя? Я боюсь!
Не знаю, звук ли моего голоса, недавний скрип или что-то ещё, но мужчина, судя по выражению его лица, решился меня послушать.
– Ты с ума сошёл? – зашипела рассерженной кошкой Катрин.
Слава богу, из машины они обе с Мередит всё-таки вышли.
– Что ты вытворяешь? Зачем пугать детей?
– Через несколько минут всем здесь придётся испугаться. Лучше они получат шанс выжить испуганными.
Теперь и Мередит выглядела обеспокоенной.
– Я не понимаю, что происходит?
– Мост с минуту на минуту рухнет. Нужно убираться.
– Ты точно рехнулся! – вырвала у меня руку Катрин, глядя то ли с отвращением, то ли с жалостью.
Хреново быть Вещей Кассандрой. Моё знание могло спасти нам жизнь. Ещё как могло, но так всё эдак и растак! Как убедить людей предпринять отчаянную попытку спастись?
Из соседних автомобилей высовывались лица, бледные, встревоженные, сердитые. Все они приговорены. Что сделать? Как убедить приблизиться к черте, где спасение не гарантировано, но ближе, чем отсюда?
– Я из ФБР, – проговорил я, поднимая водительскую карточку и от всей души желая всем чтобы они видели удостоверение.
По крайней мере верили, что видят. Им большего и не нужно.
– Сохраняйте спокойствие. На мосту ожидается теракт.
– Да что ты несёшь?!
Мередит схватила Катрин за руку, вынуждая замолчать.
– Все выходите из машин и идите в сторону берега.
Тоскливый звук скрежещущего металла повторился, делая мои слова куда более весомыми.
К моему облегчению люди выбирались из автомобилей и направлялись в сторону более близкого берега.
– Что за каприз выставлять себя посмешищем? – фырчала Катрин, пока я тащил обеих девушек за собой. – Зачем весь этот фарс?
– Ты можешь помолчать хотя бы минуту? Бери пример со своей молчаливой подруги.
Мередит тихо засмеялась:
– В кои то веки меня назвали молчаливой. С ума сойти!
Мы не прошли и половины того отрезка, что отделял нас от спасительной черты, как мост принялся крениться к центру. Вернее, он и без того до этого провисал, но теперь это стало заметно невооружённым взглядом – ровная дорога превращалась в горку, по которой приходилось взбираться снизу-вверх.
Со всех сторон доносились возгласы – взволнованные, испуганные, гневные. Машины, оставленные хозяевами, медленно катились в сторону склона.
Пока ещё медленно.
Я почувствовал, как ледяные пальчики Катрин крепче сжали мою правую руку:
– Так ты это серьёзно насчёт теракта?
– Куда уж серьёзней?
– Но откуда ты…
– Я это вижу. Чувствую. Не знаю откуда, просто… просто это так.
– Но теракт? Откуда ты о нём знаешь?
Она меня теперь в подрывной деятельности подозревать станет?
– Катрин, людям нужно было как-то объяснить необходимость убраться отсюда. Я ляпнул первое, что пришло в голову.
Я судорожно пытался придумать, что нам делать. Судя по моим ощущениям, добраться до безопасного места мы не успеем.
Внизу, в ста футах под нами была ледяная вода. При ударе с такой высоты выплыть шансов у людей нет. Просто займётся дыхание и дальше кто угодно камнем пойдёт под воду, если только спасатели не будут ждать поблизости. А откуда им взяться?
Хотя, судя по мельтешению огней и звуку сирены кто-то уже спешил на помощь несчастным, застрявшим в воздушной ловушке.
Как я сам не догадался позвонить в 911? Правда, потом бы пришлось объясняться и оправдываться, но это могло бы спасти чью-то жизнь.
– Быстрее! Быстрее! – поторапливал я девушек.
Обеих-то мне точно не вытащить. Чтобы плыть и держаться на воде, нужна хотя бы одна свободная рука.
Мередит побежала первой, лавируя между машинами.
Ужасный звук раздался в третий раз.
«Как в театре, после третьего звонка», – промелькнула шальная мысль.
И начался ад.
Я… я правда не хочу это вспоминать.
Когда я видел картину мысленно, они ужасали. Но в реальности всё было ещё хуже. Огромное количество людей, пытаясь спастись, предпринимало отчаянные попытки спастись, изначально обречённые на поражение. Слово «трагедия» на глазах обрело подлинное значение.
Как всегда, как бывает в минуту Х все маски были сорваны. Кто-то спасался сам, готовый идти по трупам. Кто-то до последнего пытался спасти близких, протягивая руку помощи даже незнакомым людям. К слову сказать, последних, сохранявших человеческое лицо, было больше.
Люди сбивались в нечто маленьких стаек, пытаясь прорваться к спасению.
Вместе со всеми мы то бежали, то скользили, то пытались удержаться за металлические перила моста. В носу стоял запах гари.
Потом, когда металлические опоры рухнули, ветер засвистел в ушах и всё смыла вода.
Я изо всех сил старался не выпускать рук Мередит и Катрин. Прилагал все усилия к тому, чтобы не потерять сознание.
Нам повезло. Будь мы в роковой момент чуть ближе к берегу, разбились бы; чуть дальше – и, скорее всего, выплыть бы уже не удалось. А так нас подхватили спасательные шлюпки, курсирующие по воде.
Не могу вспомнить, кого из девушек подняли первой. Кажется, Мередит. Она, как и я, была в сознании и дрожала, как осиновый лист, когда полицейский набрасывал ей на плечи теплое одеяло.
На самом деле одеяло нисколько не согревало. Холод словно навечно поселился в каждой клеточке тела.
– Вы в порядке, сэр?
Я не сразу понял, что усатый полицейский обращается именно ко мне. В современных реалиях отвык быть «сэром».
– Вот, выпейте, полегче станет.
В закрытой пластикой чашке он протянул мне суррогат, который в здешнем Макдональдсе продают под видом кофе. Но суррогат – не суррогат, неважно. Главное то, что он был горячим.
Я сжал пластик в руках, не рискуя подносить ко рту. Если начну сейчас захлёбываться кровью меня точно с миром не отпустят – начнут лечить. И, боюсь, слишком много сюрпризов ждёт в моём организме современную медицину. Лучше не рисковать.
Катрин была бледная до синевы, и не приходила в себя, хотя я мог поклясться, никаких повреждений у неё не было.
Глядя снизу-вверх на остов того, что несколькими часами раньше было мостом, на отблески пламени, бросающие оранжевые всполохи по всему небу, на дробящееся отражение пожара в воде, я не мог не думать о бренности всего живого.
И о том, что совсем не знаю жизни.
Мы, Элленджайты, привыкли смотреть на людей свысока, как человек порой смотрит на собаку. Он может даже очень её любить, но при этом она всё равно остаётся для него всего лишь собакой – партнёрство, далёкое от равенства.
Сама хрупкость человеческой жизни впервые предстала передо мной в таком ракурсе. И мне этот ракурс не нравился.
Потому что я, такой весь из себя умный, красивый, богатый, сексуальный, аристократичный и многое другое в превосходной степени ничего, мать его, не мог сделать для того, чтобы спасти людей. В час Х я был перед лицом испытаний такой же овцой, хаотично мечущейся в поисках спасения, как и любой другой, в моём видении не такой красивый, умный и сексуальный.
Я был бессилен что-либо изменить. Трясущимися руками кое-как удалось выхватить у смерти всего лишь две жизни! А перед глазами мелькало столько лиц! Женщина в красной куртке, отчаянно кричавшая, что ей нужно домой, к дочке, что у них кроме друг друга никого нет. Муж и жена в летах, около шестидесяти лет, оба кругленькие, как поросята, но с добрыми лицами. Они не смогли протиснуться ближе к берегу через ряд машин. Им обоим было страшно. И по лицам видно, до какой степени хотели жить.
А отец с двумя детьми? Удалось ли ему спасти девочку со смешными косичками?
Я ничего не смог для них сделать. Почти ничего. Может быть моё предупреждение и дало какой-то шанс, но этого мало в игре с такими ставками.
– Эй, парнишка. Ты в порядке? – похлопал меня по плечу всё тот же полицейский с усами, что минутой раньше предлагал кофе.
– Похоже, у него шок, – предположила женщина в бело-синей униформе.
Наверное, врач? Или медсестра.
– Со мной не всё в порядке, но шока у меня нет, – отрезал я, всучив полицейскому обратно в руки бесполезный для меня кофе.
Я думал, мы выбрались из Ада, но на самом деле он поджидал нас и на берегу. Раненные – их было так много!
– Боже мой! – выдохнула Мередит, глядя расширившимися от ужаса глазами на добрую сотню людей, лежащих кто где – на носилках, подстилках, а кто-то и просто на голой земле.
Из реки поднимали новых пострадавших. Не всем повезло так, как нам: летящие вниз балки и автомобили дробили конечности, головы, вонзались в тела.
При виде молодой девушки, из бока которой торчала металлическая амбразура, я почувствовал, что меня сейчас вывернет на изнанку.
Сколько раз втыкали ножи в меня, сколько раз, бывало, я сам развлекался подобным образом с Ральфом, но… то было совсем другое. Не так.
Девушка была в сознании, кричала, что ей больно.
– Потерпите! – прикрикнула на неё молоденькая медсестра, по годам немногим старше Мередит или Катрин. –Лежите смирно! Вы меня слышите?!
Медсестра орала на раненную. Скорее всего не потому, что была бездушна. Ей самой было очень страшно.
Но девушка не могла лежать спокойно, потому что я даже отсюда чувствовал её боль.
– Я хочу жить. Не хочу умирать! Не хочуь! Пожалуйста! Помогите! Пожалуйста…
Я присел, опустившись рядом с ней на колено.
– Вы врач? Вы поможете?..
Голос её затихал, на губах пузырилась тёмная, густая, вязкая кровь. Становилось понятно, почему медперсонал обходил девушку стороной – спешили к тем, кого, по их мнению, ещё можно спасти, а в глаза смерти глядеть никому не хотелось.
– Вы ведь врач… вы врач? – судорожно хватала она меня за руки.
На щеках девушки лихорадочно горел румянец, глаза туманились.
– Я не врач.
– Я… я ещё не жила совсем… – всхлипывала девушка слабо. – У меня даже парня не было… я даже не целовалась ещё ни разу! Я… я к маме хочу… домой…
Слова делались едва различимыми.
Я видел, что душа её вот-вот покинет тело. Она и так держалась только желанием жить и страхом перед смертью.
– Вы… вы не поможете? Так больно! Так… хочется… жить…
– Я помогу. Только ничего не бойся. Считай, что это всего лишь сон. Ладно?
Девушка слабо кивнула.
Если выживет, и впрямь будет думать, что я явился ей в бреду.
Склонившись над её губами, я коснулся их так, как прикасаются при поцелуе.
Коротким ударив себя кулаком в область желудка заставил собственную кровь внутри моего тела подняться вверх, переливаясь из моего рта в её, будто разделяя собственную силу на две части, делясь с ней даром (или проклятием?), данным мне от рождения.
Боль, грызшая меня с самого утра, усилилась, будто зверь принялся терзать внутренности. Я застонал, не сумев сдержаться.
Девушка обмякла в моих руках, засыпая.
Кровь Элленджайтов это кровь Элленджайтов – волшебный целебный эликсир, заживляющий любые раны.
Рывком вытащив металл из бока девушки, я зажал рану рукой, одновременно пытаясь обезболить процесс.
Она слабо застонала, ресницы её задрожали.
От моей руки шло отчётливо видимое золотистое свечение, будто я прикрывал ладонью свечу.
Зверь жрал внутренности всё беспощаднее. Перед глазами плавали противные мелкие чёрные мошки. Зато девушка осталась жива. На месте рваной раны в её боку остался лишь порез, довольно глубокий, но внутренности восстановились и нормально функционировали – я это чувствовал.
Поднявшись на ноги, я понял, что меня штормит.
Я закашлялся, пытаясь отделаться от изнуряющей боли хоть на секунду, но каждый вздох не облегчал, а лишь усиливал ощущения.
Неприятное чувство, будто за мной наблюдают, заставило обернуться.
Катрин стояла рядом и глядела на меня. Не знаю, что она видела. И что из увиденного поняла.
– Ты в порядке?
Боюсь, голос мой звучал несколько грубее, чем мне того хотелось.
– Что ты делал? Что я сейчас видела? Кто из нас сошёл с ума – я или ты?
– Я спас девушке жизнь. Допускаю, что со стороны процесс смотрелся полным извращенцем.
Я сделал шаг навстречу к моей слишком правильной, слишком рациональной невесте.
– Не подходи ко мне! – испуганно отшатнулась Катрин, с ужасом глядя на мои руки.
До меня только сейчас дошло, что окровавленный прут я ещё так и не отпустил.
Я решил не фиксироваться на случившимся, переключить её внимание на другое%
– Катрин, это чертовски здорово, что ты пришла в себя. Ты же почти врач?
– Я не врач. Я ещё даже не интерн.
– Не врач, так медсестрой вполне сгодишься, – отмахнулся я. – Погляди, скольким людям вокруг нужна твоя помощь. Своё презрение выльешь на меня позже. Сейчас нам есть чем заняться.
Она понимающе и согласно кивнула.
– Дядя? Красивый дядя!
Девочка из машины? Живая? Слава богу!
– Привет, красавица, – подхватил я малышку на руки. – А где твой братик и папа?
– Не знаю. Папа пошёл искать братика.
– Вы его потеряли?
Девочка смотрела на меня круглыми глазёнками и молчала. Впрочем, ответ очевиден.
– Видишь ту тётю? – кивнул я на женщину полицейского. – Беги к ней. И не отходи от неё ни на минуту, ладно? Как только отыщу твоего папу или братишку, дам тебе знать.
– Обещаешь? – всхлипнула девочка.
– Даю слово.
Девочка послушно направилась к тёте, на которую я ей указал.
– Думаешь, её отец жив? – тихо спросила Катрин.
Я пожал плечами. Другого ответа у меня не было. Я Элленджайт, а не бог.
– Пойдём, посмотрим, кого ещё спасти, – потянул я Катрин за собой. – На пару-трое подвигов меня ещё хватит. Остальных будешь спасать сама.
Катрин и Мередит перевязывали раненных.
Я пытался путём наложения рук снять болевой синдром у пациентов с ожогами. Способ с кровью задействовать на виду у людей не решился. Да и силы потихоньку убывали.
Отдельно спасибо Синтии. Если бы не её вчерашние упражнения, я бы вырубился, наверное, значительно позже.
***
Когда я очнулся в больнице рядом была Катрин. Она сидела на табурете и невозмутимо читала книгу.
Солнечный свет больно ударил по глазам. Я попытался закрыться рукой, но не получилось. Она была всё равно что привязанная из-за дурацкой трубки, ведущей к капельнице.
– Эй! Это ещё что? – возмутился я.
– Глюкоза, – охотно пояснила Катрин, откладывая книгу. – У тебя была большая кровопотеря и общий упадок сил.
– Сами диагностировали, доктор? Или кто помог? – с сарказмом поинтересовался я.
– Я не доктор, – снова напомнила Катрин мне.
– Вот что, не доктор и пока ещё даже не интерн, отстегнуть эту ерунду сумеешь?
– Сумею. Но не стану. Тебе нужно лежать и поправляться.
– Я сам справлюсь. Глюкозы в трубках в этом процессе лишнее.
Рука Катрин легла на мою ладонь, прижимая её к кровати:
– Альберт, будь благоразумен.
– Я прекрасно могу поправиться в куда более уютно обставленной комнате. Зачем ты вообще позволила приволочить меня в больницу?
– Ну, на самом деле меня не особенно спрашивали.
– Тебе следует научиться командовать.
– Думаешь?
– Уверен. Я планирую завести большой штат прислуги. Так что тебе потребуется быть не только красивой, но и властной.
Попытавшись сесть, я обнаружил, что мне не особенно-то полегчало. Внутренний голодный зверь никуда не делся и продолжал с аппетитом терзать меня болью.
– Альберт? – изменилась в лице Катрин. – Что с тобой?
– А что не так?
Мой голос снова звучал почти грубо. Но пойди, проконтролируй себя, когда всё тело ломит при каждом движении так, будто тебя на ленточки маньяк порезал.
– Ты болен, – мягко сказала Катрин, будто разговаривала с ребёнком или душевнобольным. – Тебе нужно…
– Катрин! Мне не помогут витаминки. Так что не вижу смысла дольше здесь находиться. Кстати, а сколько времени я тут, по твоим словам, отдыхаю?
– Со вчерашнего вечера.
– Не так уж и долго. Вот ведь черт! Я планировал романтический вечер примирения, а вышла такая пакость. Ну ладно. Это исправимо.
– Ты действительно хочешь собраться и уехать из больницы? Альберт! Это же безумие! Ты не в том состоянии…
– Принеси мне одежду и… – взглянув ей в лицо, я невольно смягчился, – и не будем тратить впустую время.
Разобиженная и расстроенная (вот чем я её обидел и расстроил, а?!) она вышла из палаты. Надеюсь, что всё-таки за одеждой, а не за психиатром с большим шприцом снотворного и смирительной рубахой.
В светлой до дурноты палате было прохладно, спокойно и пахло лекарствами.
Нет, витаминки боль унять не смогут. Тут нужно средство посерьёзней. А стоит начать снова принимать наркотики, и я на шаг приближусь к себе из прошлого.
Теперь, наверное, их выбор куда разнообразнее? И эффект – интереснее?
Чёрт, неужели я всерьёз обдумывая этот вариант?!
Но как ни сильна у человека воля, рано или поздно он всё равно начинает искать облегчения своим мукам. А тут выбор – либо вернуться к Синтии с просьбой снять наведённую ею порчу, блин. Либо попытаться снять болевой синдром как-то иначе.
Синтию я точно просить ни о чём не стану. Не дождётся. Потерплю, покуда терпится. А когда станет невтерпёж… вот тогда и вернусь к варианту номер два.
– Вот твоя одежда.
Катрин аккуратно положила её на стул.
Она усиленно напускала на себя независимый, холодный вид, но обида так и проскальзывала через все её маски.
– Наверное, следует вызвать такси, – я решил делать вид, что ничего не замечаю. – Наши авто, как понимаю, теперь на дне залива?
– Хорошо. Я вызову.
– Можешь подождать меня внизу. Не обязательно подниматься по лестницам сто раз.
Я неторопливо натянул брюки, туфли и светлую водолазку (раз уж обожаемые мной белые рубашки с пышными рукавами остались в далёком прошлом, пришлось искать возможный аналог), уже собираясь застегнуть ремень, когда проворные, шаловливые женские ручки возбуждающе скользнули по ширинке, обнимая со спины.
– Помочь, милый?
Это совершенно точно не Кэтти. Не её амплуа.
– Вообще-то… сам справлюсь, – ответил я, поворачиваясь к Синтии лицом.
Она продолжала меня обнимать, глядя с провокационной, вызывающей улыбкой, одновременно полной обещания и издёвки –фирменная улыбка Синтии.
– Вообще-то ты, на самом деле, неважно справляешься. Я бы сделала это лучше.
– Очень может быть. Но на это у меня сейчас нет ни времени, ни настроения. Сестрёнка, не поверю, будто ты не заметила – меня ждёт моя невеста.
Остро наманикюренные ногти вонзились мне в шею, оставляя на неё алые царапины:
– Дерзишь? – ласково протянула Синтия. – Не боишься пожалеть?
– Нет. – сжав её руку я снял её с шеи.
Синтия теперь выглядела сердитой и расстроенной. Не поручусь, что обида её была искренней, а не напускной.
– Когда мы увидимся? – тряхнула она головой. – Нам нужно поговорить.
– Я позвоню.
– Когда?
– Завтра. А сейчас – уходи. Не хочу расстраивать Катрин.
– Вот как?! А как же на счёт меня? Мне можно расстраиватсья.
– А с какой стати?
– С какой стати?! Не успела я найти тебя, как ты едва снова не погиб! Ты за смертью по пятам бегаешь, что ли? Никак не оставишь свои суицидальные наклонности?
– Синтия, это случайность. На этот раз никаких преднамеренных глупостей я не делал и даже не собирался.
– Трудно поверить.
– На мосту было много людей. Следуя твоей логики, все они склонны к суициду? Иди и будь спокойна. Я буду жив и здоров.
– Ладно, – тряхнула она головой. – Будь, по-твоему. На сегодня я тебя отпускаю. Но завтра жду у себя.
Синтия ушла.
Царапины, оставленные ею, быстро затянулись. А саднящее неприятное чувство осталось.
_________________

Екатерина, большое спасибо за объемное продолжение!
___________________________________

Рада, что Вам это интересно
_________________

 » Глава 16. Катрин. Соперницы

Катрин была бы рада оказаться в любом месте где светло, где звучат людские голоса. В темноте всплывали картинки из недавнего прошлого: вода, отчаяние, кровь, смерть.
С тех пор как они приехали в Эллинж жизнь изменилась не в лучшую сторону. На поверхности всё выглядело гладко, но постоянное напряжение, предчувствие надвигающейся беды не оставляло её ни на минуту.
Беда эта была связана с Альбертом – всё было связано с Альбертом так же тесно, как жизнь с дыханием.
Его присутствие причиняло боль словно засевшая заноза. Но даже самой себе Катрин не желала признаваться, что больше всего страшится того момента, когда Альберт уйдёт.
А в том, что рано или поздно он уйдёт, она даже не сомневалась и потому изо всех сил пыталась бороться с тягой к красивому, странному, совсем не похожему на других людей, юноше.
Но можно ли не слушать музыку? Не вдыхать свежий воздух, напоённый запахом трав? Не подставлять лицо дующему ветерку? Не оборачиваться на резкий, как выстрел, звук?
Не влюбиться в Элленджайта, когда он рядом?
Есть вещи и явления, которые объективно вызывают определённую реакцию. И есть люди, на которых невозможно не реагировать.
Цветок поворачивается за солнцем потому, что это в его природе. Люди проникаются необычным и красивым, потому что такова их природа. Можно сколько угодно спорить с природной – нельзя её победить.
Холодный ветер студил шею, теребил волосы и норовил забраться под воротник. Катрин подняла его выше.
Свет от фонаря коротко мигнул. Фигура, сливающаяся до этого с тенью, отделилась от стены, двинувшись навстречу – тонкая женская фигура, затянутая в чёрное. Кожаные брюки, кожаная куртка, высокий конский хвост. Капризные губы, яркая помада, густо подведённые глаза. Катрин с трудом признала в этой девицу, похожей на ночную бабочку, свою мучительницу из склепа.
Госпожа Элленджайт…
– Привет, – остановилась Синтия в нескольких шагах, подчёркнуто-демонстративно разглядывая её.
Катрин не ответила.
Ей казалось, что при виде проклятой сестрички Альберта ей должно стать страшно. Это логично бояться того, кто непонятно каким чудом исхитрился пережить столетия и воззвать из праха брата, пролежавшего мёртвым добрую сотню лет.
Это нормально, испытывать страх перед существом столь упёртым, что его не останавливают никакие преграды и запреты. Кто, идя к цели, готов пройти даже по трупу собственной матери.
Но Катрин не испытывала страха. Она испытывала ненависть.
Это вульгарно одетая красотка, фальшивая от начала до конца, потому что ни в малейшей степени не была тем, кем выглядела, стояла между Альбертом. Если бы не эта светловолосая гадина, он был бы другим. В Альберте много хорошего. По-настоящему хорошего. Такого, что не часто встретишь в людях.
Но эта змея-искусительница делала всё, чтобы пробудить в нём всё самое темное.
Хуже того – ей это удавалось.
Нет, Катрин, конечно же, не была настолько наивна чтобы полагать, что Альберта, будто телка на верёвочке, можно повести куда-то против его воли. Но, не будь Синтии, не было бы и этой многолетней привязанности, этой извращённой любви, наполовину состоящей из дружбы, наполовину из общего прошлого и на треть из дикой, кровосмесительной, противоестественной похоти.
Если Альберта представить картиной – Синтия была пачкающей её грязью; если драгоценным камнем – затаённая трещиной, если цветком – шершнем.
Как ни глянь – змея! Ненавистная гадюка.
Пусть Альберт выбрал бы другую девушку, Катрин со временем, смогла бы с этим смириться. В конце концов, ей не привыкать уступать лавры другому – так уж сложилась жизнь, что на её долю всё чаще выпадала работа, а не праздник. Но знать, что, выбирая Синтию он выбирает тёмную сторону самого себя было не просто душевной раной – это походило на ожог.
Синтия его погубит.
Тот мягкий свет, что был в нём – она погасит его. Раз за разом будет пытаться превратить его в подобие самой себя: пустой, как могила и холодной, как мертвая царевна.
Если бы только ненависть могла убивать!
Но что ненависть для той, что пережила столетия?
– А ты живучая! – ухмыльнулась Синтия в лицо Катрин.
Глаза белокурой стервы были спокойны и темны, как омут. И так же холодны.
– Всё никак не сдохнешь?
Катрин глубже запустила руки в карманы. Хочет спровоцировать её на ответную грубость? Обломается – не дождётся.
– Ты ведь Альберта ждёшь? – сощурилась Синтия, сделавшись похожей на кошку, готовую вот-вот прыгнуть и придавить лапой мышь, с которой до этого только играла.
– Жду.
– О! Всё-таки умеешь говорить? А то я, грешным делом, начала думать, что ты немая.
Катрин передёрнула плечами:
– Я сделала ошибку, что вышла из больницы. Там ты, возможно, не посмела бы ко мне приставать.
– Приставать? – рассмеявшись, облизала кровавые губы Синтия. – Хотя... смотря какой смысл вкладывать в эти слова. Но ты права в одном, мам слишком много света. А я не хочу, чтобы Альберт видел нас вместе. Он, дурачок, привязался к тебе – мужчины любят беззащитных женщин. А Альберт, ты, наверное, заметила? Он такой рыцарь!
– Возможно, всё дело в том, что он благодарен мне за то, что я помогла ему выжить? Я не бросала его, как ты.
– Я его тоже не бросала. Мне просто было нужно, чтобы вы оказались рядом. Как бы иначе ты смогла в него влюбиться? Выйти за него замуж? Я не жадная, бери, пользуйся. Всё равно ты скоро сдохнешь. Исчезнишь, будто тебя никогда и не было.
– Альберт в курсе твоих планов?
– Признаться, он их не одобрил. Это для него свойственно – всё усложнять. Но пока я вынуждена с ним считаться – живи.
– Спасибо.
Синтия вздохнула:
– Альберт моё единственное слабое место. Вот так шестёрка и бьёт туза, а змея кусает собственный хвост. Любовь – это слабость, от которой не хватает сил отказаться, потому что в мире без слабостей сила теряет смысл.
– Мне не интересны твои чувства, Синтия. Я не собака, чтобы мне со скуки изливали душу.
– Я изливаю её тебе вовсе не со скуки. Я хочу, чтобы ты знала своё место. Не смей переходить мне дорогу. Альберт – мой! Он принадлежал мне до твоего рождения и станет принадлежать после твоей смерти.
– Если ты так сильно в этом уверена, что ж пользуешься каждой свободной секундой, чтобы лишний раз мне об этом сообщить?
– Встанешь у меня на пути, и я тебя уничтожу.
– Уже одно то, что ты всё это мне сейчас говоришь, способно внушить надежду.
Катрин говорила правду. Если до этого момента она планировала тихо отойти в сторону, то теперь её охватило неистовое желание бороться. Почему нет? Если бы не было шанса, соперница перед ней сейчас не стояла бы и не сыпала сквозь зубы угрозами.
– Надежду на что?
Синтия наступала агрессивно, но Катрин не была намерена ей уступать.
– Кто ты такая, чтобы мне мешать? Девочка, ты раскрываешь рот на кусок, который тебе никогда не проглотить.
– Откуда ты можешь это знать? Я, как и ты, Элленджайт. И пусть тебя не смущает мой обманчиво кроткий вид. Возможно, я не смогу до конца постоять за себя, но я, однозначно, буду пытаться.
– Прежде чем пытаться, нужно для начала определиться с целью, которую хочешь достичь. Готова ли ты всю жизнь быть второй? Или, может быть даже первой, но никогда – единственной? Всю жизнь делить того, кого любишь, со мной? А помимо меня, его постоянной тени, будут другие, вспыхивающие, словно звездочки, бабочки-однодневки. Альберт и сам-то едва запомнит их имена или лица. Но ты будешь знать – они были, они есть, они будут. И жить с этим знанием очень больно.
Синтия вздохнула, зябко поведя плечами. Ничего удивительного. Её эффектная куртка как-то не производила впечатления тёплой и комфортной. Для комфорта на ней было слишком много острых заклёпок.
– Я знаю, Катрин, у тебя нет причин меня слушать. Ты видишь во мне врага, но на самом деле я не хочу тебе зла. В моём отношении нет ничего личного – имею ввиду ту маленькую сцену в склепе. Просто я хотела получить Альберта, а ты была моим лотерейном билетом. Тебе удалось выжить? Отлично. Я не против. Но теперь для твоего же блага самое время отойти в сторону. Чтобы ты там себе не придумывала, ты не такая как мы – он и я. Жизнь с нами превратится для тебя в ад.
Катрин в упор посмотрела на эту пантеру, которая не пойми с какой радости решила прикинуться пушистой кошечкой.
Да за кого она её держит?! Неужели и впрямь думает, что можно купиться на сладенький сироп в её голоске? Фальшивая злобная стерва! Змея. Гадюка.
– Я не собираюсь жить с тобой. Я на порог тебя не пущу.
– Придётся. Не может же брат не знаться с родной сестрой? – издевательски засмеялась Синтия. – Увидимся, Катрин. Думаю, скорее, чем тебе бы хотелось.
Поспешное отступление Синтии объяснялось появлением Альберта.
Они почти столкнулись, обменявшись взглядами и довольным он явно не выглядел.
– Ты ещё здесь? Ты же обещала…
– Не нервничай, братец, я уже ухожу. И ничего плохого я твоей невесте не сделала, – мурлыкнула Синтия, посмеиваясь. – Правда, крошка?
Круто повернувшись на тонких высоких шпильках, Синтия Элленджайт направилась в сторону огромного, агрессивно сверкающего в отсвете фонарей, джипа.
Катрин так и подмывало толкнуть бесовку в спину. Но, естественно, она этого не сделала.
– Тебе нужно было бы подождать меня в больнице. Здесь слишком холодно, – передёрнул плечом Альберт, распахивая перед Катрин дверь в нутро автомобиля.
В салоне было не теплее. Пока мотор не прогреется, придётся терпеть.
– Далеко отсюда до отеля?
– Мы не поедим в отель.
– А куда поедем?
– Домой.
– Нет у меня дома, – буркнула Катрин, поглубже запуская руки в карманы куртки.
Альберт скользнул по ней взглядом:
– Есть. Ты просто пока ещё к нему не привыкла. Но он всё равно ждёт тебя.
– Я…
– Не спорь. Ещё утром я распорядился перевести наши вещи. В доме уже хозяйничает прислуга. Наверное, протопили комнаты и накрывают на стол?
– С трудом представляю, что смогу проглотить хоть кусочек.
Катрин чувствовала себя вымотанной и уставшей. Меньше всего ей хотелось выяснять отношения, ковырять болячки. Но, с другой стороны, если она не заговорит о Синтии сейчас, не обсудит то, что случилось, потом обсуждать проблему станет поздно, словно бы и ни к месту.
Альберт вёл машину так ровно и мягко, печка, наконец, нагрела воздух и тянуло в сон.
– Приехали, – вырвал Катрин из полудрёмы его тихий голос.
Дом во мраке походил на корабль. Светились окна на первом этаже. На втором в некоторых будто ловили его отсвет. Наверное, камин?
– Идём, – позвал Альберт.
Тепло охватило иззябшие руки, обнимая за плечи ласково и расслабляюще.
Альберт взял Катрин за руку и потянул за собой вглубь дома.
Она переступила порог большого особняка, не чувствуя к белокаменному исполину ни симпатии, ни отторжения. Сложно представить, что когда-нибудь может прийти время, и эти ступени, перила, эстампы на стенах могут стать ей родными.
Дом выглядел более жилым и обитаемым, чем в прошлый раз. Чувствовалось присутствие людей, но они были словно невидимки.
– Я распорядился, чтобы нас не ждали, – пояснил Альберт, прочитав вопрос в глазах Катрин.
– Когда успел?
– По телефону это недолго.
Он упал в одно из мягких светлых кресел, окруживших кофейный столик стройным рядом.
– Мне хотелось, чтобы этот вечер запомнился чем-то особенным. Правда говорят, с желаниями нужно поосторожнее. Обыденным день не назовёшь, это верна. Но я как-то иначе представлял себе его события. Ты так и будешь стоять? – откинув упрямую светлую прядь со лба, разражённое тряхнул головой Альберт.
– Боюсь, если сяду, встать уже не смогу. Усну прямо в гостиной.
– О чём вы говорили с Синтией?
Вопрос прозвучал с неожиданностью выстрела. И почти так же резко.
– Она тебе угрожала?
– Нет. Скорее давила на психику. Говорила, в общем, очевидные вещи…
– В чём же их очевидность?
– Ты собираешься поставить точку в ваших отношениях? – задала она прямой вопрос. – Я понимаю, после всего, через что мы прошли сегодня, говорить об этом не совсем уместно. Я и не настаиваю на немедленном ответе. Но я не хочу притворяться. Для меня вопрос принципиальный и он встанет ребром: либо я – либо она.
Синтия предполагает, что она вне конкуренции. Её легко понять. За ней прошлое, вы во многом похожи. А я даже не уверена, что мне вообще есть что тебе предложить. Кроме твоих денег, разумеется. Это всегда пригодится.
А вообще, если говорить на чистоту, мне непонятно, как такая умная Синтия допустила, чтобы наследницей оказалась не она?
–Сложно притворяться моложе чем ты есть из столетия в столетие. Это накладывает определённого рода ограничения. Так что Синтия здесь не причём. Ей просто приходится играть по чужим правилам.
Катрин поморщилась:
– Мне безразличны трудности Синтии. Если они и вызывают во мне что-то, то только злорадство. Если ты не заметил, твоя драгоценная сестрица мне не нравится, Альберт.
– Чего не отнять у неё, так это искусства внушать ненависть другим женщинам. Наверное, это особенность компенсирует талант внушать страсть мужчинам?
Катрин фыркнула:
– Это ты сейчас на место меня так поставил? Вроде как: «не завидуй, не ревнуй, не пытайся достичь недостижимого»? Отвечу на это просто – трудно проникнуться симпатией и сочувствием к человеку, знакомство с которым началось с его попытки тебя убить. Мне не нравится роль жертвы, что вы упрямо пытаетесь мне навязывать: Синтия с ненавистью, того хуже, с жалостью.
– Я не считаю тебя жертвой.
– А кем ты меня считаешь? – вскинулась она. – Кто мы? Что нас связывает? Необходимость? Обстоятельства? Какие обязательства мы имеем друг перед другом? Я согласилась стать твоей невестой с тем, чтобы в дальнейшем сделаться фиктивной женой. Если мы только друзья и ничего более, то я хочу услышать об этом от тебя здесь и сейчас. Я готова играть по любым правилам, но считаю, что заслуживаю хотя бы узнать их! Я требую честности, Альберт. Честности и уважения. Я имею на это право.
– Согласен, – кивнул Альберт.
– Тогда скажи мне, чего ты ждешь от нашего союза?
Альберт вздохнул:
– Для меня странно обсуждать такие вещи словно контракт. Как-то все это слишком прямо, по-деловому, в лоб.
– А для меня неприемлемо и мучительно теряться в догадках, мучиться подозрениями и переживаниями. Может быть это и не романтично? Я не сильна в романтике, в искусстве флирта и обольщения. Во всём том, что у твоей Синтии на сто очков вперёд.
– Оставь уже Синтию в покое, –поморщился Альберт.
– Это пусть она оставит меня в покое! –вскипела Катрин. – Я не искала её общества ни тогда, ни сейчас! Я не угрожала ей. Не переходила дорогу. Не говорила колкости. Не ко мне, а к ней следовало обратить эту фразу! Чему ты улыбаешься? – раздосадовано воскликнула Катрин.
– Ты закатываешь мне сейчас сцену ревности? Я правильно понимаю?
– А это смешно?
– Вот умница, даже отпираться не стала? Катрин, но для начала ты бы хоть поцеловалась со мной для приличия, что ли? А то предъявляешь права, избегая обязанностей.
– Прежде чем взять на себя обязанности, я хочу понять, какие права… – Катрин вдруг осеклась на полуслове, замолчав, понимая, что говорит совсем не то, что следует, а главное, вовсе не то, что чувствует.
Права? Обязанности? Её заботит не это.
– Альберт, я… я не хочу любить того, кто меня не любит – не полюбит никогда. Не хочу изводиться пустой ревностью, исходить злостью. У меня одно сердце, и я хочу подарить его тому, кому оно может принести если не счастье, так хотя бы радость и покой. Мне нужен мой дом. Мой! Не роскошный, не полный прислуги и дорогой мебели – просто место, где мне будет хорошо, даже если этот дом будет в одно маленькое окошечко, я буду там счастлива.
Синтия сегодня наговорила много ерунды, но одно она сказала совершенно правильно – я не сложный человек. У меня всё просто. Любить одно, увлекаться другим, хотеть чего-то третьего – мне это непонятно. Я хочу то, что я люблю. И отдам себя этому всю, без остатка. Не делясь на половинки, четвертушку и восьмушки.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Потому что хочу услышать от тебя в ответ правду. Любую – но правду! Хочу знать, кто я, что я для тебя – друг, средство, пустое место? Чем суровее и отрезвляющее это прозвучит, тем лучше! Я не хочу ложной надежды…
– Ты для меня не пустое место, Катрин. И не средство обогащения и выживания, это точно. Ты и сама это прекрасно знаешь. Я в это верю.
– Я не знаю.
– Так чувствуешь! – перебил ей Альберт, поднимаясь. – Не можешь не чувствовать, – сказал он, приближаясь. – Хочешь правды? Изволь. Не я возвожу между нами барьер. Не я боюсь любить. Не я кутаюсь в свое одиночество, как в плед. Это делаешь ты.
– Потому что не хочу, чтобы ты разбил мне сердце.
– Каким образом?
– Позволишь мне поверить, что мы можем быть вместе, а сам уйдёшь к своей Синтии! А если не уйдёшь, так будешь ходить к ней от меня, что ничуть не лучше – даже хуже!
– Представь, что я не позволю поверить тебе ни во что. Просто соберу сейчас вещи и уйду. Тебе будет лучше?
Катрин моргнула, уставившись на Альберта в недоумении. Пытаясь понять, насколько он серьёзно это сейчас говорит. Судя по выражению лица – вполне себе.
– Ты не можешь уйти
– Почему? Потому что мне так нужны твои деньги? А если ты ошибаешься? Если они не так уж много значат, как ты воображаешь? Хочешь знать, какое значение имеет для меня легат Элленджайтов?
Катрин кивнула.
– Для меня это семья – то, что от неё осталось. Когда-то Элленджайты были силой, с которой приходилось считаться. Вместе, ты и я, мы сможем это возродить. Ты сильная, ответственная, чистая. Ты станешь мне хорошей женой, прекрасной матерью нашим детям. Хранительница очага, хозяйка Кристалл-Холла. Никто другой не сможет тебя заменить. Ты – моё будущее. Ты то, чему я буду служить. Ради чего стану жить.
– Служить ты будешь мне, а страсть и огонь отнесёшь Синтии? Я останусь на свету, а на будет в тени? Её ты любишь, а меня всего лишь хочешь любить?
Он мотнул головой, словно отгоняя навязчивый видения:
– Катрин! Чего ты от меня хочешь?! Я не отрекусь от своей сестры!
– Так она и сказала!
– Но я не позволю Синтии отравлять тебе жизнь. Я не говорю, что наши… наши отношения будут продолжаться. Конечно, этого не может быть.
Голос Альберта звучал, как натянутая струна. Не фальшиво, но с каким-то надломом.
– Я просто не понимаю, что мне сделать, чтобы ты наконец услышала меня и поняла. Дай мне шанс – нам обоим. Если у нас ничего не получится ты всегда сможешь сделать то, что хочешь сделать сейчас – уйти.
Думаешь, ты проявляешь этим силу? Уйти всегда легче, чем остаться. Любить труднее, чем отталкивать или прощать. Да тебе меня прощать пока и не за что.
– Хочешь сказать, что с момента воскрешения держишь целибат? – насмешливо фыркнула Катрин, но её попытки скрыть ревность были довольно жалкими. И она сама это понимала.
– Если у меня и были любовники, я не считаю это изменой, ведь у нас с тобой в этом плане ничего не было. Ты всё время ставишь меня в положение, в котором я должен оправдываться в чём-то. По-твоему, это правильно?
Она медленно покачала головой.
– Дай нам обоим время, Кэтти. Просто дай нам время.
Альберт, обняв Катрин за плечи, привлёк её к себе и запечатлел на лбу почти отеческий поцелуй.
Нельзя сказать, что Катрин это порадовало.
_________________

 » Глава 17. Альберт. Самоубийцы попадают в ад

Мне понравилось просыпаться в собственном доме. Обожаю чувствовать себя хозяином.
Я был в настолько благостном настроении, что всерьёз начал верить, что наши отношения с любимой сестричкой способны держаться в принятых обществом рамках.
Я мечтал о том, как женись на Катрин, обзаведусь бизнес-центром для себя, медицинской клиникой – для неё, возьму в рамки и буду крепко в них держать Рэя Кинга и его не на шутку разгулявшегося уличную банду. Словом, в то утро я планировал восстановить былую Ангельскую империю.
Может быть даже удастся завести детей? Конечно, после полунаучного-полумистического воскрешения не факт что на такие подвиги я ещё способен. Но помечтать-то можно?
Вновь падал снег. На этот раз густыми и белыми хлопьями. Пока смотришь на такой из окна, мир, окутанный им, кажется уютным. Но колёса на дорогах превращают белизну в грязь и в мутные воду. Однако не стоит себя расстраивать просящимися с голову аллегориями. На душе впервые со дня (а уж если быть точным – с ночи) встречи с Синтией было спокойно.
– Доброго утра, – раздалось с порога.
В отеле Катрин обычно носила джинсы и свитера.
Сейчас на ней был очаровательный халатик тёмно-вишневого цвета. Мне казалось, что выглядит она в нём очаровательно. Её не портили даже тёмные круги, залегшие под глазами.
Тут ничего не поделаешь. Предыдущая ночь, увы, стала не самой приятной в нашей жизни.
– Доброго утра, – с искренней радостью улыбнулся я ей. – Как спалось на новом месте?
– Кошмары, – передёрнула она плечами. – Но после вчерашней ночи они нашли бы меня в любом месте. Интересно, как чувствует себя Мередит?
– Обещаю спросить.
– Ты едешь к Филтам? – нахмурилась Катрин.
– Мне нужно кое-что обсудить с Линдой.
– Может быть, мне поехать с тобой?
– Тебе лучше отдохнуть.
– Как в этом огромном доме выпить кофе? – благоразумно предпочла Катрин сменить тему.
– Два вариант: первый – можно пройти на кухню и приготовить его. Второй – позвонить прислуге и потребовать принести.
– То есть, каждый раз как я захочу кофе, я должна звать прислугу?
– Ты ничего никому здесь не должна. Это твой дом. И кроме меня (а в некоторых случаях и включая меня) все тут должны тебе. Делай всё, что захочешь. Ну так что? Пошли на кухню? – протянул я ей руку.
Дождался, пока маленькая ладошка оказалась в моей ладони и потянул собой.
Мы миновали коридор и вошли на кухню.
– Как мило! – восхитилась Катрин, обводя взглядом помещение с терракотовыми стенами и белоснежной мебелью.
– И вправду уютно. Кофе, чур, готовишь ты. Справишься?
– Если только с растворимым, – смущённо улыбнулась Катрин в ответ.
– Растворимый кофе – это не кофе вовсе. Ладно, присядь. Постараюсь справиться сам.
Катрин послушно села на стул с белыми подлокотниками, больше походящий на кресло.
Пока я готовил, она сидела, чинно сложив руки на коленях, словно пай-девочка. Солнце золотило её светлые волосы, они нимбом окружали её хорошенькую головку. В эти утренние часы Катрин была неотличимы похожа на тех, чьё имя мы носили – настоящий ангел.
Надеюсь, такой она и останется.
– Капучино? Или чёрный?
– Капучино. С сахаром. Ты поедешь к Линде после завтрака?
– Да. Нужно получить от неё кое-какие документы и сведения. Поговорим о деле.
– Что за дело?
Вот ведь неугомонная!
– Катрин, прошу тебя, не утруждай мой несчастный мозг необходимостью пересказать то, что ему придётся делать. Возня с бумагами и финансами скучнейшая вещь на свете. Правда, до той поры, пока не впадёшь в азарт и не перестанешь видеть в мире ничего кроме них. Буду надеяться, меня эта доля минует.
– Можешь не вдаваться в подробности. Только скажи, что эти твои дела с с бумагами никак не связаны с Рэем Кингом?
– Не могу я такого сказать. Потому что с ним они в первую очередь и связаны.
– Альберт!
Пальцы Катрин разжались. Серебряная ложечка с жалобным треньканьем упала на стол.
– Ты в своём уме?! Зачем подвергать Линду такому риску?!
– Риску? Какому риску?
– Как – какому риску?! Если то, что ты рассказал мне в прошлый раз правда, этот Кинг опасный безумец. Дорогих людей от такого следует держать подальше.
– Ну, не так уж мне эта хладнокровная юристка и дорога.
Лицо Катрин застыло. Вместо ангела передо мной сидела настоящая Снежная Королева.
– Пошутил, – тут же пошёл я на попятный.
Тем более, что это была правда.
– Не волнуйся. Не собираюсь я рисковать твоей драгоценной Линдой. Всё, что от неё потребуется, составить подробный отчёт о движении финансовых средств по некоторым счетам. Всё! Даже из офиса выходит не придётся.
– Обещаешь?
– Слово скаута.
– Вообще, знаешь, у тебя несмешные шутки.
– Ты формируешь во мне комплекс неполноценности.
– Тетя и Ирис приедут сегодня? – снова поменяла Катрин тему разговора.
– Предложи им этот вариант. Но если они решат остаться в отеле, я плакать точно не стану, – сказал я, поставив на стол опустевшую чашку.
Голова закружилась от новой вспышки резкой боли. Ею мой организм отозвался на попытку пополнить потраченный энергетический запас за счёт напитка с кофеином.
Но пусть болит себе на здоровье сколько угодно. Главное, что прогресс на лицо – я перестал изрыгать из себя фонтаны крови всякий раз, как проглатывал кусочек пищи. Там глядишь, и до нормального пищеварительного процесса дойду.
– С тобой всё в порядке? – озабоченно спросила Катрин, не спуская с мне глаз.
– А что не так?
Она нахмурилась.
– Что? – повторил я.
– Не знаю. Может быть я схожу с ума? Или у меня в глазах двоится? Но ощущение такое будто невидимая фея вдруг наложила на тебя макияж. Ты словно светишься.
– Понятно. Иногда так действительно бывает. Привыкай.
– Когда так бывает?
– Когда крылья растут, –засмеялся я, поднимаясь из-за стола. – Ладно, если я хочу успеть сделать всё, что запланировал, мне нужно бежать. А ты отдыхай. Поспи, развлекись.
– Мне станет скучно, – пожаловалась Катрин.
– Не станет. Пока только с домом познакомишься уже полдня пройдёт. А часам к трём я вернусь.
– Если задержишься, позвони, – попросила она. – Боюсь, мне будет здесь одиноко.
– Ты не одна. В доме прислуга. Но я позвоню, не вопрос.
Я покидал дом в отличном расположении духа. Всё было так по-человечески, по-настоящему, так хорошо.
Машина завелась с пол-оборота и, крутанув руль, я рванул с места.
Но до пункта назначения не добрался. Меня ждала встреча с Ливианом. Я столкнулся с ним на пороге магазина, куда заскочил за сигаретами.
Есть люди, с которыми приятнее общаться в полумраке и в наркотическом угаре. На свету их предпочтительней не встречать. Ливиан Сатклиф как раз из таких.
Стоило мне его увидеть и ощущение чистоты и правильности, наполнявшие душу с утра ушли сразу, как вода через пробоину.
Судя по выражению лица Ливиана, он был мне рад не больше, чем я ему. Но мы столкнулись нос к ному, так что притворяться не узнанными не было смысла.
– Привет, Альберт, – кивнул он сухо.
– Привет.
Взгляд у него был тяжёлый.
Руки Ливиан держал в карманах, глядя на меня с волчьим спокойствием. Ни дать, ни взять хищник в засаде. Может пропустить мимо, но всегда готов к драке.
Я уже было собрался пройти мимо, как из кармана Ливиана неловко выпали ампулы с морфином. Как назло, прямо мне под ноги. Я молча уставился на них, осмысливая происходящее.
– Подсматривать не хорошо, Альберт, – холодно протянул Ливиан, поднимая то, что уронил.
– Я не подсматривал. Но это не мешает мне задаваться вопросом, на какой срок потянет распродажа наркотиков в магазине?
– Не смешно.
Где-то я уже сегодня это слышал? Может с чувством юмора у меня действительно не так хорошо, как я думаю?
– Зачем тебе столько морфина? – поинтересовался я.
– Для личного пользования.
– Тут лошадиная доза даже для нас. Планируешь с кем-то делиться? С нашим любимцем Энджелом? В компанию не возьмёте? – зачем-то брякнул я.
Морфин мне и в самом деле не повредил бы. Боль совсем меня замучила.
Ливиан какое-то время смотрел мне прямо в глаза, а потом всё тем же ровным, спокойным, невыразительным голосом произнёс:
– У меня есть ещё один брат. Хочешь, познакомлю?
– Прежде чем скажу «да», хотелось бы уточнить, сколько же всего у твоего отца сыновей? Меня терзают смутное сомнение, что имя вам – легион?
– Что скажешь? Папочка не отличается сдержанностью темперамента и не считается с последствиями. При последнем подсчёте нас, вроде как, было трое: Энджел, я, Артур. Есть ещё Сандра, но её братом точно не назовёшь. Ну так что? Едешь со мной?
Мне бы отказаться, но любопытство и страсть ко всему новому взяли надо мной вверх.
– Еду. Расскажешь, почему об этом Артуре ты никогда раньше не упоминал?
– Откровенно говоря, мы не очень ладим. Я не горю желанием выставлять на общее обозрение моего брата. Артур впечатлительный и глупый дурак, – процедил Ливиан зло.
– Как-то не очень нежно ты о братике, – прокомментировал я полученную информацию. – Почему он впечатлительный-то?
– Тебе зачем?
– Ну, интересно. К тому же вдруг со своей равнодушной, эгоистичной точки зрения я смогу что-то дельное тебе присоветовать? Вдруг пригодится в налаживании отношений?
– Ты у нас эксперт по извращённой братской любви?
Не сдержавшись, я хохотнул, забрасывая руку на плечо Ливиану:
– Ты попал в яблочко почти не целясь, друг мой.
– Друг? –Ливиан бесцеремонно стряхнул с себя мою руку. – Ты всегда спишь с друзьями?
– Не всегда. Если секс со мной противоречит их религиозным или нравственным ценностям я, обычно, не настаиваю. К чему портить хорошие отношения из-за пустяков?
– С твоей железной логикой ведь и ведь не поспоришь.
– Ты, вроде как, собирался мне о братце что-то такое, клубничное рассказать?
– Угу, – угрюмо кивнул Ливина. – Ваниль в шоколаде.
– Заинтриговал. Я весь обратился вслух.
Ливиан улыбнулся:
– С тобой сложно говорить серьёзно.
Улыбка делала его сумрачное лицо красивым. Возможно потому, что смягчала резкие, хищные черты.
– Глупо доверять едва знакомому человеку сокровенные вещи.
– А ты попробуй, – предложил я. – К тому же ведь не смотря на «едва» знакомы-то мы очень близко. К тому же не пытайся убедить меня, что в жизни не делал глупостей* Одной больше, одной меньше? Уверен, это не самая роковая. Не хочешь говорить подробностей? Не надо. Можно сразу перейти к сути дела, минуя откровенности.
Я спросил Ливиана прямо:
– Твоему брату нужна моя кровь?
Маска окончательно слетела с лица Ливиана.
Большинство людей надевают маски чтобы скрыть свои слабости. У Ливиана была маска наоборот. Он притворялся более человечным, уязвимым и ранимым, чем являлся на самом деле. Под улыбками и притворной мягкостью таился каменный лик истукана. Даже не по себе от него как-то.
Перехватив мой взгляд, он поспешно вновь спрятался, как улитка в раковину – черты и взгляд мгновенно смягчились.
– Ты прав, – не стал отпираться он. – Я был бы благодарен за помощь, если ты согласишься её оказать.
– Я, конечно же, не откажу, но… ты сам ведь уже пробовал, да?
– Артуру нужно много крови. Моей ему уже не хватает.
– А твой отец? Энджел? Ты пойми правильно, я не отказываюсь – просто не понимаю.
– Попробую объяснить. Хотя всё непросто.
– В нашей семье никогда ничего не бывает просто.
– Ваша семья не имеет к нам никакого отношения.
– Вот тут ты ошибаешься. Под разными фамилиями, в разные времена мы все равно остаёмся самими собой. Я это теперь точно знаю. Но потрачено как-то слишком много слов. Давай уже короче? Выкладывай, что случилось с твоим братом.
К этому моменту нашего разговора мы сидели в дорогом, словно с рекламного ролика, автомобиле Ливиана.
Вещи многое могут рассказать о своём хозяине.
Автомобиль Ливиана был баснословно дорогим и хрустально чистым. Больше никакой информации в себе не содержал. Даже сказать, как долго он находится на службе у своего владельца не получится – выглядел так, словно вчера с конвейера сошёл. Никаких лишних вещей, украшений, предметов – ничего, что носило бы оттенок индивидуальности.
Безлико. Энергетика не чувствуется от слова «совсем».
– Прежде чем говорить об Артуре, задам тебе ещё один вопрос: что ты думаешь об Энджеле? – спросил Ливиан.
– Я должен о нём что-то думать?
Поймав ледяной взгляд Ливиана, я развёл руками.
– Ладно. Твоя игра – твои правила. Ну, что сказать об Энджеле? Со своей младшей сестрёнкой, будь у меня такая, я бы этого парня точно не стал знакомить. И от своей жены постарался бы держать его подальше. Словом, по моему мнению, Энджел соблазнителен, обольстителен и абсолютно бессовестен.
Ливиан криво усмехнулся:
– Будь у тебя младший брат, я бы его знакомить с Энджелом тоже не рекомендовал.
Дальнейших слов можно было бы уже не тратить. Ливиан сказал достаточно, чтобы всё понять. По крайней мере кое-какие догадки у меня уже складывались. Склонен полагать, что верные.
– Между твоими братьями интрижка? – не сдержавшись, фыркнул я, сам не знаю, презрительно или насмешливо. – Почему меня это не удивляет? Ваш отец не то, чтобы старался привить вам правильные нравственные ориентиры. Если он сам спит с вами, почему его должно напрягать, что между собой вы делаете абсолютно то же самое?
– А с чего ты взял, что моего отца это вообще хоть как-то напрягает? – удивился Ливиан. – Да не в малейшей степени. И напрягать вообще-то не может. О существовании Артура он не знает. Вернее, он не знает о том, что Артур его сын.
– Как так? – удивился я.
– Когда Артур родился, Виола уговорила Брэдли забрать ребёнка к себе, а отцу сказала, что тот родился мертвым.
– Рэй поверил в эту ересь?
– Почему ересь?
– У Элленджайтов дети, особенно мальчики, мертвыми не рождаются.
– Рэю на тот момент было плевать, кто у неё там родился, мальчик ли, девочка? Он периодически почти полностью теряет человеческий облик. Потом собирает себя по частям и становится… ну, почти (или сравнительно) нормальным. В хорошие периоды бывает весьма обаятельной личностью: умён, храбр, остроумен, красив, как бог. К нему легко проникнуться симпатией и даже куда более глубоким чувством.
Когда захочет, отец умеет держать своих демонов на поводке. Какое-то время. Но когда срывается, превращается в настоящее исчадие ада.
– Я видел.
– Ты ничего не видел, – с обречённостью и тоской проговорил Ливиан. – И дай бог тебе никогда этого не видеть, – тряхнул он головой, словно стараясь избавиться от мучительных воспоминаний.
– Ты рассказывал об Артуре.
– Да. Я помню. Ну так вот, Брэдли охотно взялся помочь Виоле. У него с Рэем тогда были хорошие отношения. Ну, настолько, насколько это вообще с Рэем возможно. Отец был ему обязан. Как позже выяснялось – обязан из-за меня.
– Как это? – удивился я.
– Рэй никогда не говорил мне, кто моя мать. Но знаю совершенно точно – это не Виола. И ещё знаю, что к ней он относился иначе, чем к матери остальных своих детей.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что, в отличие от Энджела, со мной отец никогда не спал.
Ну и ответ! Я даже растерялся, не зная, что сказать.
– Думаешь, что твоя мать настолько влиятельна, что Рэй боялся последствий их отношений?
Ливиан невесело рассмеялся:
– Боялся последствий? Это Рэй-то? Не уверен, что его в принципе возможно чем-то испугать. Нет. Он как-то говорил мне, что любил мою мать. Рассказывал, как, узнав о связи с его сестрой-близнецом, она отказалась от него. Не исключено, что он после этого её убил. С Рэя станется. Он же сумасшедший, – с тоской закончил он.
Повисла гнетущая тишина.
Голос Ливиана звучал так спокойно, будто ему не было дела до прошлого. Но сильно сомневаюсь, что это действительно так.
– Это твоя история. Но Виола-то с какой стати отдала своего ребёнка чужому человеку?
– Чужому, своему… да тут чёрт хромой лучше, чем родной отец. Она хотела защитить Артура и защищала, как могла.
– В чём заключалась защита?
– В том, что ребёнок не жил с Рэем. Брэдли выдавал его за своего кровного сына. Даже я узнал о том, что Артур – Кинг лишь после того, как… после того, как он выжил в условиях, в которых кроме нас выжить никто не бы мог.
– А что случилось?
– Он сбросился с крыши тридцатиэтажного дома.
Для меня тема самоубийств с недавних пор по понятным причинам больная тема.
Внезапно я открыл для себя, что при упоминании о суицидниках испытываю отвращение и гнев. Защитная реакция такая? Или, может быть, они для меня как вечный укор, напоминание о собственном неправильном решении?
Я дезертировал с поля боя, бросив всех, кого любил. И это имело последствия. За мою ошибку платили другие. Это омерзительно, до тошноты печально, непоправимо.
– Хорошо, что твой брат выжил.
Мой голос прозвучал холоднее, чем я того хотел.
– Ты так думаешь? А вот я вовсе не уверен. Наверное, я ужасный человек, но думаю, что было бы для всех лучше, если бы Артур добился своего.
– Он очень страдает?
– Судя по всему – да.
– Понимаю. Нет ничего хуже, чем наблюдать за болью любимого человека, не имея возможности помочь.
Ливиан усмехнулся, и его усмешка показалась мне воистину сатанинской.
– На самом деле есть кое-что хуже, Альберт. День за днём терпеть рядом присутствие человека, к которому не испытываешь ничего, кроме брезгливого презрения. Которого охотнее всего покинул бы навсегда, избегая с ним в дальнейшем всякого общения. Знать, что этот человек тоже не горит к тебе нежными чувствами, но быть прикованным к нему цепями долга. Хуже всего не иметь возможности разойтись.
Было такое чувство, будто температура всё время падала. Я поднял воротник пальто, машинально подув на пальцы.
– Я думал, ты любишь своего брата?
– Не люблю. Бывают даже такие моменты, когда я вполне понимаю Каина.
– Тогда почему ты не сбросишь эту ношу? Отдай Артура отцу. Или Энджелу.
– Энджелу? – прорычал Ливиан, так резко развернув машину, что мы лишь по какой-то счастливой случайности не врезались в столб.
Он посмотрел на меня так, будто видел на моём месте своего брата.
– С тех пор, как Артура парализовало, Энджел не навестил его ни разу! У него есть масса других, куда более увлекательных развлечений, чем сидеть с калекой, у которого хватило ума примешивать чувства туда, где им вовсе не место. Энджел ни разу не предложил мне свою помощь. Ни в чём. Как будто не имеет к случившемуся никакого отношения.
Я молчал. Что ж тут скажешь?
Заглушив мотор мы оба сидели и глядели перед собой, погружённые каждый в свои мысли.
Я думал о неизвестном мальчике.
Откровенно говоря, мне его было жаль. Полностью зависеть от такого человека как Ливиан… да от любого человека? Не сахар.
Древние суеверия правы. Все самоубийцы попадают в ад. Он может выглядеть по-разному. И даже со стороны адом вовсе не казаться. Но сути это не меняет.
Мой ад – Синтия.
Ад неизвестного мне Альберта – кто? Ливиан? Энджел?
Он что, действительно влюбился в эту черноглазую белокурую сволочь?
Как можно влюбиться в мужчину? При всём том, что в моём собственном прошлом мужчин было не мало, пусть и в разы меньше, чем женщин, я всё же никогда не понимал, какие эмоции можно испытывать к представителю одного с тобой пола?
Для меня это всегда было игрой. Борьбой характеров. Удовольствием.
Элленджайты любят нарушать запреты, шокировать, ходить по краю, бросать вызов.
Но – любовь?
Если бы я искренне влюбился в мужчину я бы тоже спрыгнул с крыши.
Жаль паренька. Искренне жаль.
– Ну что? Пошли? – глянул на меня Ливиан.
Мне ещё не приходилось бывать в местах, подобных этому. Всё вокруг было серое: дома, деревья, машины, люди, лица. Словно в мире не осталось красок. Дома высокие, этажей десять-двенадцать.
Куча покорёженного металла, зачем-то вкопанного в земле – я не сразу сообразил, что это жалкие останки детских аттракционов и качелей, перекрученных и переломанных чьей-то немилосердной рукой.
Предсказуемо и ожидаемо мы привлекли к себе внимание. На сей раз, правда, в глазах местного обывателя читался не любовный, а осуждающий интерес. Как будто окуклившиеся в платки и странные, естественно, серого или грязно-коричневого цвета, пальто, аборигенки заранее не одобряли всё, чего бы мы не сделали.
Мы ничего делать не стали. Просто пересекли грязный, воняющий кошачьей и, что ещё хуже, человеческой мочой, двор, и вошли в грязно-коричневую дверь.
Мир сузился до размеров, способных у нервного человека вызвать клаустрофобию. Стены надвинулись со всех сторон, словно желая раздавить нас.
Громыхая, как вскрытая консервная банка на палочке, лифт, оплёванный и грязный, распахнул перед нами мутное чрево и подкинул нас наверх, точно уж не скажу, на какой этаж, но точно, на один из верхних.
Наконец мы шагнули в квартиру. От серого мира нас отгородила серая дверь.
В квартире было немногим симпатичнее, чем на лестнице. Отсутствие женской руки заметно с порога – явно мужская берлога. Никаких рюшек или украшений, с помощью которых дамы выстраивают то, что представляет им уютом.
– Проходи, – швырнув куртку под зеркало на тумбочку, пригласил Ливиан.
Квартира была небольшая. По моим меркам, так и вовсе крохотная. Справа от двери маленькая кухонька, в которой и двое с трудом разойдутся; двери в санузлы, коридор не длиннее 10 футов, и две двери, одна напротив другой, ведущие в комнаты, длинные и прямоугольные. Стены тут будто надвигаются на окна. Своеобразная архитектоника.
А ещё – словно бы совсем нет света. Его тусклое подобие.
Ливиан прислонился плечом к шкафу, скрестив руки на груди мрачно взирал на распростёртое по постели тело.
– Артур, я привёл к тебе гостя.
Я с интересом, к которой с первых минут примешивалась невольная жалость, разглядывал младшего брата Ливиана.
Артура легко можно было бы принять за хорошенькую девушку. Фамильная хрупкость здесь усугублялась крайней худобой. Юноша выглядел почти бесплотным – ни дать, ни взять, сильфида. Ну, или в нашем случае, сильф?
Тонкие черты отличались изысканной правильностью. Серые глаза в длинных ресницах прозрачные и чистые, как родниковая вода или бриллианты. Светлые волосы платинового оттенка с лёгким голубоватым отливом без тени золота.
Прекрасный бескровный призрак.
При виде меня Артур встрепенулся, в глазах на миг промелькнула искра жизни. И тут же погасла, будто надежда, на миг вспыхнувшая в сердце так и не успела разгореться в пламя.
Ждали явно не меня.
– Гостя? Какое приятное разнообразие. С виду даже не похож на врача.
– Наверное потому, что я не врач, – подал голос я.
– К чему мне незнакомые гости, Ливиан? – подчёркнуто меня игнорируя, глядел на брата Артур.
Я не обиделся. В некоторых случаях природная обидчивость меня оставляет.
–Я могу попытаться тебе помочь, – сказала я.
По кукольному лицу Артура, словно судорога, проскользнуло выражение крайней скуки, граничащей с раздражением.
– И в чём будет заключаться твоя помощь? – индифферентным голосом поинтересовался он.
– Я поделюсь с тобой своей кровью.
Прозрачные, бриллиантового оттенка глаза обратились ко мне с выражением усталого терпения:
– Я настолько похож на вампира, что предполагается, будто чья-то кровь способна меня порадовать?
– Моя кровь не такая как у всех. В некоторых случаях она творит чудеса.
– В канун Нового года Санта-Клаус приносит детишкам подарки? – холодно блеснув глазами, язвительно процедил Артур.
Голос его звучал тускло, даже зло.
– А в Рождество чудеса повторяются словно серия сериала – для тех, кто пропустил в первый раз… только мне чудеса уже не помогут. Я бы предпочёл морфин.
– Почему не попробовать? Что ты теряешь? Хуже-то тебе уже вряд ли будет?
Он равнодушно скользнул по мне взглядом, пожимая плечами.
– Всегда может быть хуже. Но ты прав – почему не попробовать что-то новенькое? От всего старенького давно уже тошнит, – как лезвием резанул он взглядом по Ливиану.
Тот отлип о стены и направился к дверям:
– Развлекайтесь, мальчики. Я оставлю вас одних.
Скинув пальто, я нашёл, что в комнате довольно прохладно и зябко.
– Тебе не холодно? – поинтересовался я у Артура. – Можно было бы протопить и получше.
– Видимо, коммунальные службы так не думают. Им кажется, что температура оптимальная.
– Что такое «коммунальные службы»?
Артур удивлённо посмотрел на меня, но развивать тему не стал.
Мне она тоже не казалось интересной.
– Не возражаешь, если я присяду?
– Не возражаю, даже если приляжешь.
Взгляд у моего собеседника оставался равнодушным, почти мёртвым.
– Меня уже давно никто не обнимал. Раньше находилось много желающих, а теперь вот всё как-то больше предпочитают держаться на расстоянии. Все такие милосердные! И куда мне от вашего милосердия только деться? Ты вот, по лицу вижу, тоже сострадаешь? – губы Артура скривились зло, почти брезгливо. – К чему мне это?
– Я не собираюсь просто сострадать. Я хочу тебе помочь.
– Как?
– Уверен, Ливиан уже пытался сделать нечто похожее. Просто у него не получилось.
– Что заставляет тебя думать, будто у тебя получится?
– Делать что-то, пусть даже откровенную глупость лучше, чем не делать ничего.
– Делай, что хочешь, – равнодушно пожал плечами Артур, устало откидываясь на высокой горкой уложенные подушки.
Глаза его были равнодушны и неподвижны, словно у умирающего. Или у слепого.
Артур сдался. На самом деле сдался ещё до того, как его тело превратилось в темницу для его печальной души. Он не хотел бороться, не собирался этого делать.
Я в своё время насмотрелся на похожую картину. Ральф вёл себя так же. Он не хотел жить. Всех моих титанических усилий не хватило для того, чтобы заставить его желать нежеланное.
Не знаю – что, но что-то в Артуре меня зацепило. Взяло, как говорится, за живое, за душу.
Эта звенящая струна одним концом была закреплена за Ральфом, уходя за ним в темноту и в пустоту.
Я видел с безотчётным ужасом, что до этой самой бездны у Артура осталось всего несколько шагов. И со свойственной мне глупостью ринулся в битву с очередной мельницей.
– Подвинешься? – обратился я к нему.
– Нет.
– Не можешь или не хочешь? – уточнил я.
– Не могу – в первую очередь.
– Понятно.
Больше не задавая вопросов, я принялся расстёгивать на Артуре рубашку.
– О! Как многообещающе! – приподнял он бровь. – Но что-то мне подсказывает что всё будет целомудренно разочаровывающе?
– Тебя это огорчает?
– А не должно? Хотя оно, конечно, чувственные удовольствия не для калек. Будучи инвалидом это как никогда ясно понимаешь. Ты ведь не на столько добрый, правда?
Серые глаза смотрели колко, к насмешливому взгляду неприкрыто примешивался яд.
– Закрой глаза.
– Зачем? – искренне удивился Артур.
– Когда я гляжу в них, я отвлекаюсь.
Пожав плечами и насмешливо фыркнув для приличия, Артур подчинился, не тратя лишних слов.
С закрытыми глазами он выглядел ещё более ранимым и измученным.
Ещё до начала сеанса (или как назвать то, что у нас происходило?), я понимал, что ожидающие нас обоих ощущения будут не самые приятными. Что-то в хрупком, истощённом теле было поломано почти окончательно, это было видно даже без всякой науки или мистики.
Положив ладони Артуру на живот я, в свою очередь, закрыл глаза и сосредоточился.
Появилось привычное головокружение. Во рту явственно ощущался металлический привкус крови. В ушах зашумела кровь.
Потом резкая боль едва не заставила меня потерять сознание.
Моей главной задачей стало, во-первых, отделить ощущения Артура от собственных; во-вторых, понять, где локализуются его очаги боли. Дальше проанализировать и понять степень проблемы и, в итоге, как следствие, найти способы её решения.
Обычно у моих милых родственничков два крупных болевых очага. Первый, внизу, ближе к паховой области, связан чаще всего с нашей неразборчивой активной половой жизнью. Второй – в области желудка. Там находятся железы, вырабатывающие ферменты и гормоны, отвечающие за скорость регенерации тканей.
Принцип действия понять не сложно. Получив сигнал о повреждении тканей мозг даёт команду к выработке гормонов; гормоны устремляются к очагу поражения и ткани восстанавливают. Все токсины и шлаки снова собираются и возвращаются в область желудка.
Когда процесс завершается, случается то, что в нашей семье принято именовать приступом – вместе с фонтаном крови организм избавляется от всех отработанных продуктов.
Со стороны, естественно, это смотрится жутко. Поэтому, когда случаются приступы, никто из Элленджайтов не стремится оказаться в людных местах, на виду, в центре внимания.
В теле Артура не было острых очагов боли – всё его тело представляло собой сплошной её пожар. От позвоночника боль ветвилась, расходясь острыми лучами ко всем органам.
Боль не стихала и не увеличивалась – она была постоянной и невыносимой. И вместе с сердцем Артура моё сердце начало захлёбываться кровью.
Я отпрянул, с трудом выдерживая его насмешливый и одновременно уставший взгляд.
– Ты точно не хочешь попробовать со мной переспать и за одно почувствовать, какого это? Уверен, ощущения будут феерическими.
– Настолько, что тебе вряд ли удастся их пережить, – зло огрызнулся я.
– Не особо огорчусь если и так. Но я лишён возможности настаивать. Я вообще лишён каких-либо возможностей. Перебитый позвоночник, знаешь ли?..
– Когда принимаешь морфин, ты можешь двигаться?
– Что? – не понял Артур.
– Твой позвоночник давно восстановился, Артур. Ты не парализован.
Он посмотрел на меня, как на идиота. На мгновение на его лице даже промелькнуло нечто, похоже на обиду.
– Правда? Тогда я, наверное, просто ленюсь ходить? Это ведь так приятно, когда тебя в буквальном смысле слова носят на руках!
– Я серьёзно. Ты не парализован. Вернее, тебя парализует не отсутствие связи между нервными рецептарами.
Он всё ещё меня не понимал.
– Это делает боль, – пояснил я. – Ты живёшь с постоянным болевым шоком. Тут особенно не разбежишься.
На лице Артура отразилась смешенная игра чувств:
– То есть, если я сумею научиться терпеть то, что чувствую, способность ходить вернётся ко мне? – с надеждой спросил он.
– Теоретически так, – согласился я. – А вот практически научиться терпеть боль у тебя вряд ли получится. Пытаться её перешагнуть – неправильный путь.
– Есть другой? – раздался за моей спиной голос Ливиана.
И тут же лицо Артура, маска на котором вроде как начала таять, мгновенно замкнулось.
– Думаю, что есть, – постарался обнадёжить их я. – В организме Артура восстановился неправильный баланс.
Наткнувшись на одинаковый вопрос в глазах так не похожих друг на друга братьев, я с трудом подавил вздох:
– Как бы это попонятнее объяснить? В нём достаточно наших гормонов для того, чтобы поддерживать в тебе жизнь, но их явно не хватает для того, чтобы продолжился процесс исцеления.
– И что ты предлагаешь это решить?
– Если у человека не хватает своей крови, ему вливают донорскую.
– Мы это проходили.
– Значит, нужно попробовать ещё раз! – заявил я с уверенность, которой отнюдь не испытывал.
– Предлагаешь мне попробовать в качестве лекарства твою кровь?
Снова тень усмешки коснулась губ Артура.
– Именно.
– От хороших предложений грех отказываться. Если не исцелюсь, так хоть развлекусь?
Ливиан шевельнулся, скрещивая на груди руки:
– Особенно приятно осознавать, что развлечение будет весьма близким к твоим излюбленным.
Братья обменялись взглядами, невольно наводящими на мысль о Каине и Авеле. Братской любви в них было – ноль. Отсутствовал даже намёк на симпатию, не говоря уже о взаимопонимании.
– Ты можешь остаться и посмотреть, – сладким голосом пропел Артур. – Это твоё любимое развлечение.
Я едва сдержался, чтобы не поморщиться:
– Разберётесь с вашими взаимными претензиями позже, без меня. Ок?
– У нас нет к друг другу претензий, – отрезал Ливиан.
На этот раз тонкая усмешка Артура как бы говорила: «Вот видишь? С ним совершенно бесполезно спорить».
А кто бы собирался?
– Ну что, пациент? – присел я на край дивана рядом с Артуром. – Будем лечиться?
– Раз вы так решили, доктор.
Мне было не по себе. Когда мы обменивались кровью с родственниками или любовниками, всё чувствовалось и ощущалось иначе. Атмосфера – половина дела. Если бы я знал себе меньше, сказал бы, что чувствую себя скованно и неловко.
Чёрт! Да именно так я себя и чувствовал. Просто не хотел этого признавать.
Серые свет. Серая мебель. Похожий на серого ангела с переломанными крыльями мальчик с платиновыми волосами и глазами, где плескалась даже не грусть – спокойная безнадёжность отчаяния.
На мгновение я заколебался, стоит ли говорить всю правду до конца? Возможно, не зная, через что ему предстоит пройти, Артур перенесёт это легче? Поколебавшись несколько секунд, я принял решение за него. Так нам обоим будет легче.
– Что нужно сделать? – полюбопытствовал мой симпатичный пациент.
– Ничего, – заверил я его. – Я всё сделаю сам. А ты наслаждайся или терпи – уж как получится.
Он слабо вздрогнул, когда наши губы соприкоснулись. Поначалу это всегда похоже на поцелуй. Даже сердце бьётся от волнения быстрее.
Артур не вызывал во мне похоти – только щемящее чувство острой жалости. Я всегда это чувствуя, когда вижу перед собой что-то столь неоправданно искажённое.
Чтобы вызвать внутреннее кровотечение, необходимое для ритуала (или как ещё можно обозвать происходящее? В мою голову не сразу порой приходят необходимые нужные сравнения) пришлось с силой нажать в область желудка, посылая импульс энергии внутрь самого себя. Паршивые это вызывает ощущения. Особенно когда изначально чувствуешь себя далеко не хрустящим огурчиком с грядки.
Боль крутым кипятком прокатилась по позвоночнику, снизу-вверх, до самой макушки. Рот наполнился густой, вязкой кровью.
Артур снова слабо вздрогнул, принимая мой дар. Спустя несколько секунд его словно каменное тело расслабилось в моих руках. Кровь Элленджайтов туманит голову лучше вина, её воздействие слаще наркотика.
Для обыкновенных людей наша кровь несёт с собой удовольствие, исцеление, омоложение, увеличение потенции, сексуального возбуждения и ещё бог весть ещё какие чудеса в одном флаконе.
Что касается нас самих, то в здоровом состоянии мы друг с другом кровью делимся редко. А когда исцеляемся…
Тело Артура словно окаменело. Зрачки его глаз резко сузились до такой степени, что глаза стали казаться незрячими. Его резко скрутило в судороге боли и в следующую секунду кровь хлынула горлом чёрный фонтан.
Я ждал подобного эффекта. Для Ливиана это, по всей видимости, стало полной неожиданностью.
– Какого чёрта?! – рыкнул он. – Ты уверен, что ему лучше?
– Сейчас, конечно, нет. Ему станет лучше, когда организм освободится от токсинов, образовавшихся в процессе распада клеток.
– Чего?.. Мог хотя бы предупредить об этом? – брезгливо поморщился Ливиан. – Я быть хоть таз какой приготовил. Мне же теперь всё это вымывать!
Кровь Артура была не светлее нефти. И сворачивалась почти моментально. Приступ полностью его обессилел. Артур выглядел измученным и слабым.
Ещё одна особенность представителей нашего рода – кровь никогда не смотрится на нас так же отвратительно, как на других людях. И никогда не отдаёт запахом тлена. Наверное, из-за того, что по-своему составу отличается от человеческой?
Ливиан бесстрастно, как будто перед ним была кукла, отёр следы крови с лица, рук, груди брата.
Потом мы помогли Артуру поменять одежду и постель.
– А знаешь, ты ведь прав, – голос его звучал слабо, удивлённо и тихо. – Мне и вправду лучше.
– Так и должно быть. Наш организм устроен так, что обязательно должен освобождаться от отравляющих его веществ иначе отравит сам себя. Если приступ не возникает естественным путём, его необходимо вызывать искусственно.
– Как всё сложно, – вздохнул Артур, вытягиваясь на своём ложе.
Ресницы его дрожали, опускаясь. Он боролся со сном, неизбежным при такой кровопотере.
Полубессознательное состояние было для него сейчас благом. И я, и Ливиан это прекрасно понимали. Никто из нас не стал ему мешать. Мы оба тихо вышли из комнаты.
– Мне следует тебя поблагодарить.
Голос Ливиана звучал суше, чем, мне казалось, должен.
– Раз следует – благодари. Что тебе мешает?
– Ты злишься на меня? У тебя есть для этого повод?
– Мне кажется, что в том, что случилось с Артуром, вина не только Энджела.
Наши взгляды встретились.
Серые глаза Ливиана были злыми, взгляд –колючим, как у волка, не желающего пускать чужака на свою территорию.
Да, я знаю, я слишком часто сравниваю Сатклиффа с волком. Но что поделать? Он и вправду на него похож.
– Ладно. Мне пора, – отступил я.
– Спасибо, Альберт, – голос его смягчился.
Никто из нас не хотел ссоры. В конце концов, мы друг другу нравились и оба желали остаться в приятельских отношениях.
Но моя интуиция меня не обманывала никогда. А сейчас она прямо-таки кричала, что в отношениях Ливиана и Артура есть скрытое дно. Это дно любопытства во мне не вызывало. Просто то состояние, в котором оказался Артур, отравляло то впечатление, что я успел составить о Ливиане.
– Я зайду ещё. Неприятно это говорить, но скорее всего, сеанс придётся повторить.
– Думаю, Артур возражать не станет. Ты, похоже, ему понравился.
– Это проблема?
– Никаких проблем.
На том и расстались.
Всё тело болело. В глазах стояло облако тумана, которое то сгущалось, то немного рассеивалось.
Я мечтал добраться до дома и упасть в кровать.
Кстати, только добравшись до дома, я понял, что так и не добрался до Линды.
– Ты долго, – приветствовала меня Катрин.
– Правда? Успела соскучиться?
– Мередит звонила. Она сказала, что ты к ним не заходил.
Она – что? Отчитывать меня собралась? Или уличать в чём-то?
– Не заходил. Встретил по дороге Ливиана. Он предложил заехать к нему в гости. Знаешь, у него есть брат? Мы познакомились и неплохо провели время. Такой красивый мальчик.
Говоря это, я подходил всё ближе и ближе, пока не прижал Катрин к стенке, заключив её в клетку из собственных рук.
У моей сладкой блондиночки глаза расширились, а губы побелели, то ли от злости, то ли от страха. Катрин явно нервничала. Её страх доставлял мне в этот момент какое-то извращённое удовольствие.
Потом, когда такие настроения стихают, я почти всегда испытываю за своё поведение стыд. Но в момент, когда меня несёт, словно взбесившуюся лошадь, я своё поведение контролирую плохо. Лучше всего в такое время не попадаться мне под руку.
Но Катрин-то этого не знала. С ней-то до сих пор я всегда был хорошим мальчиком.
– Зачем ты говоришь мне это?
– Ты спросила, где я был. Я отвечаю.
– Мне не нравится твой ответ.
– Ладно. В следующий раз совру что-нибудь.
Пухлые, как у ребёнка, сочные губы, кривящиеся в обиде, дышащие теплом, были так близко, что я не удержался и накрыл их поцелуем.
_________________

 » Глава 18. В первый раз

Я чувствовал, как Катрин колеблется между решением оттолкнуть меня и чисто женским желанием подчиниться, дать волю чувствам, позволить себе быть слабой.
Она была хрупкой, как стебелёк цветка и какой-то… прохладной, что ли? Было в ней нечто, напоминающее колбу изо льда или чистого стекла. Кажущаяся на первый взгляд уязвимой и ранимой, на самом деле эта девушка была выносливой, прочной, обладала решительным и твёрдым характером.
Мне хотелось разнести к чертовой матери весь её железный самоконтроль. Заставить отбросить всё рациональное, как шелуху и посмотреть, что же получится в сухом остатке?
Катрин вырывалась, билась, напоминая обречённую бабочку, угодившую в липкую паутину паука. Я получал какое-то садистское удовольствие, не давая ей возможности выскользнуть из моих рук, уйти от моих настойчивых, жёстких губ. Это было нечто вроде игры. Своеобразные чувственные шахматы. Дикая охота, в которой жертва стремилась скрыться от собственных желаний, а я загонял её в самое их горнило, как гончие гонят волков на флажки.
Наверное, это можно назвать насилием? Очень часто в женских романах можно встретить сцены его описания. Женщинам нравится игры на грани. Нечто похожее на то, когда согласие сомнительно, когда её чувства начинают зависеть от тебя как будто бы даже больше, чем от неё самой.
Но вскоре я понял, что наше противостояние с Катрин грозит нешуточными баталиями. Не игра, а прямо-таки сражение. И, поняв это, разозлился. Да какого лешего милая дама так себя охраняет?!
– Что ты творишь?
Глаза Каролина сверкали от злости, а губы слегка припухли от поцелуев.
– Ты пьян?
– Трезв до тошноты. Это следует исправить, – резко отшатнувшись от моей недотроги, я пробежался взглядом вдоль полок бара, прикидывая, чем бы скрасить вечер.
– Как я понимаю, на твою компанию рассчитывать глупо? Случаем, сейчас не время для вечерней молитвы? Мне думается, ты неправильную стезю выбрала. Нужно было податься не в сестры милосердия, а в монашки, –жёстко бросил я.
– Какая муха тебя укусила? Ты ведёшь себя как…
– Как? – уточнил я, деловито вытаскивая пробку из бутылки шампанского.
– Как хам.
– Тебе не с чем сравнить. Моё поведение в данный момент, конечно же, не верх совершенства, но… хам?.. Фу! Как по-плебейски это звучит. Давай сойдёмся на том, что моё поведение дерзко и недостойно джентльмена? В вашем веке смешно вести себя как джентльмен. Может быть, всё-таки выпьешь со мной, красавица? Или уставом монастыря запрещено? Даже наверняка запрещено. А тебе определённо пойдёт монашеский клобук. Когда разведёмся, напомни сделать щедрое пожертвование…
Катрин вырвала у меня из пальцев бокал с Non-dosage и, сверкнув глазами, словно рассерженная кошка, уселась напротив, закинув одну стройную ножку на другую.
– Я протестантка. У нас монахинь нет. Ни о какой келье и речи быть не может.
– Значит смени веру. Уверен, пост, уединение и труд придутся как нельзя больше тебе по душе.
– У тебя есть причины так вести себя со мной?
Как же бесит её дурацкая привычка задавать вопросы, сбивающие с толку!
– Причины?..
– Да, причины, Альберт! Иногда я готова начать доверять тебя, но после таких выходок как сегодня?.. Ты притащил меня в пустой дом, оставил на весь день, шлялся бог весть где, не отвечая на звонки. Вернулся весь взъерошенный, какой-то дикий. Наговорил гадостей. Я уже помолчу о том, что вырвал мне клок волос и ободрал губы.
– Да. Об этом уж лучше помолчи, – согласно кивнул я, залпом опорожняя свой бокал. – Ты определённо ничего не понимаешь в страсти.
– Я понимаю, что такие страсти мне не нравятся.
Катрин сегодня решила взять на себя роль моего психотерапевта. По крайней мере интонации её голоса весьма напоминали одного знакомого из далёкого прошлого.
– Ты злишься лично на меня? Или просто спускаешь пар, накопившийся за день?
Хороший вопрос!
– Пожалуй и то, и другое, – честно ответил я. – И ещё, Катрин, мне не нужно сейчас понимание. Мне нужно сейчас кое-что другое. Более лёгкое.
Лицо её сделалось совсем холодным и отстранённым, будто она опустила невидимое забрало как рыцарский шлем.
– Тебе нужно. Ты – хочешь или ты не хочешь. Ты желаешь или не желаешь. Но за всем этим чётко прослеживается одно: тебе совершенно плевать на меня! Мои желание, мои стремления ничего для тебя не значат. Я недостойна даже того, чтобы просто со мной поговорить?
– Да всё что мы делаем, это только говорим, говорим и ещё раз – говорим!
– А чего ты ждал? Что я кинусь на тебя с поцелуями?
– Да! Что в моём желании сверхъестественного?
– Ты спишь со всеми подряд и удивляешься, что я стараюсь держать между нами дистанцию?
Я окинул её взглядом, не зная, смеяться или швырнуть бокал на пол со злости. Иногда женщины – такие женщины.
– А с чего ты взяла, что я сплю со всеми подряд?
– Ты этого и не скрываешь.
– Катрин, пара интрижек, случившихся у меня за несколько месяцев, даже не стоят обсуждения. Возможно, для тебя мои слова прозвучат открытием (хотя в ваш просвещённый век это просто умилительно, право слово!) но у мужчин (как и у женщин, ага!) есть определённого рода потребности. И время от времени их приходится удовлетворять.
– И ты решил, что удобнее всего было бы удовлетворять все потребности в одном месте?
В её глазах плескался вызов и всё тот же нордический холод. Катрин всё время упрямо выставляла между нами стену.
– Почему ты боишься меня? – спросил я.
– Я тебя не боюсь.
– Ладно, не меня – чувств ко мне. Ты ведь потому так рьяно обороняешься, что боишься ко мне привязаться?
– Я не хочу… – начала она и слова словно пристыли к губам, так и не сорвавшись.
Мои слова её окончательно заморозили.
– Не хочешь – чего? Влюбляться? – услужливо закончил я фразу.
– Именно так. Всё правильно. Я не хочу влюбляться. В тебя.
– Но это уже произошло.
В серых глазах моей прекрасной собеседницы сверкнула молния.
– Тебе это кажется забавным?
– Мне это кажется приятным. Ведь приятно, когда тебя любят. Правда?
– Не знаю. Меня никто никогда особенно сильно не любил.
Это брошенная как бы между прочим фраза отчего-то больно резанула мне по сердцу.
И накрыла состоянием дежа вю.
«Тебе легко говорить, золотой мальчик. Ты же у нас всеобщий любимчик! Чтобы мы не натворили, ты-то всегда чистенький! Для матери ты свет в окошке. Вся семья смотрит на тебя как на слегка запылившегося ангелочка. Даже Ральф любит тебя! Тебе никогда не понять таких как я – тех, кого никто никогда по-настоящему не любил!».
Из-за чего мы тогда с Синтией в очередной раз поссорились уже не помню. Мы всегда ссорились. Из-за чего-нибудь.
Но опять возникло чувство, будто жизнь, раз за разом, ставит меня в похожие ситуации, словно пытаясь заставить сдать экзамен. Заставляя понять то важное, что всякий раз ускользает.
– Твои родители – они умерли?
Я со стыдом вдруг понял, что интересуюсь ими впервые.
– Слава богу, живы. Просто им нет до меня дела. Впрочем, я удивлена, что они до сих пор не заявились. Деньги-то оба любят, – с горечью добавила Катрин. – А денег у меня теперь много. Почти как звезд на небе.
Образ Катрин, то ли маленькой домашней девочки, то ли почти бесплотного эльфа, запечатлелся в моей памяти навсегда.
Бывают такие картинки. Словно гравюра или снимок с ушедшей реальности. Иногда они ничего не значат. Так я помню колышущиеся на ветру деревья над головой. Воспоминание откуда-то из далёкого-далёкого детства.
А бывают картинки весьма значимые. Образы мамы, отца, дяди Винсента, кузины Стеллы, дядя Ричард и, конечно же, Ральфа и Синтии.
Теперь вот ещё и Катрин.
В своём лёгком одеянии, копной светлых, будто стеклянных волос. Сероглазая Снежная королева. Маленькая и одинокая, горделиво ищущая приют за ледяной стеной, где пытается спрятаться от ранящих привязанностей.
– Катрин? – тихо позвал я её. – Я хочу, чтобы ты знала: ты важна мне не только как наследница легата. Ты важна для меня сама по себе. Я не оставлю и не брошу тебя, чтобы не случилось.
– Ты меня жалеешь? – холодно уронила она.
Я медленно сел на полу у её ног, глядя в лицо снизу-вверх. Осторожно коснувшись ладоней, напряжённо лежавшей на её коленях.
– Разве это плохо?
– Жалость унизительна.
– Тогда назовём это сочувствием? И, я не знаю, как ты, но сам я никогда не сочувствую тем, кто для меня пустое место. Если с кем-то мы делим чувства напополам, это значит, что нас связывает нечто большее, чем мы порою готовы признать.
Посмотри на меня, Катрин. Я не самый хороший человек на планете… ладно, я по многим показателям вообще не хороший человек. Но я никогда не нарушал данного слова. Никогда не бросал тех, кого просил мне довериться. Я могу причинить тебе боль, я могу быть невыносимым – могу быть разным, но, чтобы не случилось, я никогда тебя не брошу, не оставлю и не предам.
Положив ладонь на её руку, я тихонько сжал хрупкие пальчики:
– Можешь мне верить. Позволь разрушить стену, что стоит между нами. Не возводи её. Она нам ни к чему.
Её ресницы трепетали, как крылья бабочки. А губы походили на лепестки цветка – зимнего цветка, такого как гвоздики или каллы.
Катрин дышала прерывисто и неглубоко, будто только что быстро бежала, но дыхание её постепенно успокаивалось. Тело расслаблялось, будто оттаивая в моих руках.
Я старался быть нежным, а не страстным, интуитивно чувствуя, что первое ей сейчас куда важнее второго. Это было несложно. Её хрупкость, лёгкость, пугливость будила во мне желание покровительствовать и защищать. Хотелось как можно медленнее, как можно бережнее ввести её в царство любви; постепенно, не торопясь, показать все пленительные закоулки этой страны.
Словно трепетная, пугливая лань, готовая в любую секунду встрепенуться и сорваться с места, она поначалу лишь терпела мои лёгкие прикосновения. Потом я почувствовал отклик в её девственном, не знающим ласкающих прикосновений, теле.
Девственницы – с ними всегда сложно. Стоит слегка поспешить, проявить лёгкую небрежность или грубость и можно испортить всю симфонию страсти.
Я старался не увлекаться, чутко следить за реакциями Катрин, при этом не оставаться партнёром, занятым лишь анализом – в любви нет ничего хуже.
Для того, чтобы костёр разгорелся и грел, необходимо, чтобы дрова в топку летели с обеих сторон. Держать баланс между страстью и разумом отлично помогала нежность, что она во мне будила.
Её короткие вздохи, похожие на всхлипы я сцеловывал с нежных губ, как нектар. Гладкая кожа на щеках, нежнее шёлка – на шее. Мягкая аккуратная грудь, словно просящаяся в ладонь – мои руки с наслаждением изучали её тело. Маленькую ямку на шее, изгиб позвоночника на пояснице, словно специально созданный для того, чтобы легла ладонь, прижимая невесомое тело к себе, удерживая его на весу в тот момент, когда голова со светлыми волосами откидывается назад, будто в танце.
Тонкие щиколотки. Узкие бёдра.
И средоточие женственности, похожее на бутон нераспустившегося цветка, тугое, упругое, тёплое.
Причинять кому-то боль всегда не особенно приятно, если ты не садист. Но в такую ночь словно платишь дань за право быть первым после богов, сотворивших женщину женщиной.
Первым – или последним, завершающим процесс их творения.
В серых глазах на этот раз читалось удивление. И огонёк, тот самый, который был сейчас мне так нужен. Её дрожащая рука неуверенно коснулась моего предплечья. От этого прикосновения по коже распространилось тепло.
Почувствовав, как губы Катрин приоткрылись, я немедленно воспользовался этим, углубляя поцелуй, расширяя рамки дозволенного.
Язык её был влажным и сладким.
Оставшиеся мысли развеяло прахом.
Почти рыча, я сжал в объятиях податливое тело.
Во мне словно бы и не осталось никаких других желаний, кроме одного – ворваться, проникнуть, подчинить, насладиться.
Желание впитать в себя все соки её женского лона.
Мой язык двигался в её рту так, как я сам хотел двигаться в ней – безумно, тесно, влажно, и глубоко, не встречая сопротивления.
Жар, волна за волной, прокатывался по телу. Сердце колотилось бешено.
Грудь Катрин тоже судорожно спускалась и поднималась.
Раз за разом я целовал её сладкие губы, одновременно поднимая её юбку и расстёгивая свои брюки. Мой член налился кровью до такой степени что делалось больно.
Я видел её смущение. Видел страх в её глазах. Растрёпанные светлые волосы беспорядочно падали на спину.
Катрин явно не понимала, как вести себя в подобной ситуации, но я чувствовал, что её тело откликается на мои прикосновения и мою страсть, несмотря на её напряжение.
Мои поцелуи перешли на плечи.
Потом осторожно, боясь спугнуть, смутить, оттолкнуть, я коснулся губами нежной девичьей груди. Сначала легко, потом сжимая сильнее.
Когда я со всей жадностью припал к ним губами, Катрин откинула голову, не сдержав стона.
Языком я принялся играть быстро твердеющим соском. Её возбуждение передавалось мне, заводило. Мои губы впивались в её грудь, в то время как пальцы осторожно исследовали внутреннюю часть девичьих бёдер. Завитки волос под влажными трусиками были мягкими и нежными.
Катрин протестующе застонала, пытаясь отстраниться, сжать бёдра. Но это не помешало мне нащупать упругий бугорок между мягких складок её лона.
Она замерла под этой смелой ласками, явно напуганная, смятённая новыми ощущения. Какое-то время казалось, что ничего не получится, но её учащённое прерывистое дыхание дало знать, что всё идёт, как надо.
Катрин задыхалась, выгибаясь, как кошка, пока мои пальцы двигались внутри неё всё быстрее. Я чувствовал, что она близка к разрядке. Она уже и не смогла бы остановить меня, даже если бы захотела.
Я понял, что Катрин кончила, когда она зажмурилась, замерев, наслаждаясь волнами оргазма.
Я впитывал её дрожь, предвкушая основное блюдо.
Мне всё труднее было сдерживать свою похоть. Напрягшийся, каменный член болезненно ныл, тело требовало разрядки.
Не отрывая взгляда от серых, потемневших глаз, я медленно, очень осторожно вошёл в неё.
Член обняла жаркая, до предела узкая, девичья плоть.
Мне хотелось двигаться быстрыми, резкими рывками, чтобы освободиться от скручивающей судороги желания, но приходилось медлить – Катрин нужно было привыкнуть к новым для неё ощущениям.
Обняв её за бёдра, я начал двигаться неспешно и размерено, стараясь не кончить сразу.
Она двигалась в одном со мной ритме, интуитивно подхватив его. У моей сладкой девочки определённо был дар любви. Клянусь, из неё выйдет чудесная ученица.
Её голос, её взгляд, её имя – всё для меня отныне будет ассоциироваться с прохладой.
Я чувствую Катрин словно тающие льдинки на языке. Прохлада её души диссонирует с её горячим телом.
Я чувствую, как по моей по спине катится солёный пот. Вижу слёзы на её глазах.
Сильнее…
Быстрее…
Голова идёт кругом.
Ещё чуть-чуть… и я кончаю, вздрагивая в ней, зажмуриваясь до рези в глазах, впиваясь пальцами в обивку дивана.
– Альберт…
Оглушённый и ослеплённый, падаю, роняя голову ей на грудь.
Мне так хорошо – слишком хорошо.
Против воли в воображении встаёт картинка.
Красивые блондин и блондинка стоят на пороге дома и целуются. Словно принц и принцесса они идеально подходят друг другу.
Только блондинка эта не Катрин – Синтия.
–Что случилось? – чутко отзывается Катрин на мгновенную перемену в моём настроении.
– Ничего, – вынужденно лгу, стараясь отвлечь улыбкой.
Мне самому тошно от этой полу-лжи. Я не хочу видеть образ сестры и чувствовать себя изменщиком вдвойне. Будто предаю сейчас и ту, и другую.
Мысль стучит в моей голове, разрывая сердце на части. Причиняет боль.
– Альберт, что-то не так? – приподнялась на локте Катрин, заглядывая мне в лицо.
– Не так? Да что ты? Всё просто чудесно!
И я не солгал.
На свете до неё была только одна женщина, способная удовлетворить меня до такой степени.
Раньше – была одна.
– Но что-то ведь…
– Тс-с! – приложив палец к её губам, я заставил Катрин умолкнуть. – Не говори ничего. Разговоры способны всё испортить.
В серых глазах промелькнул стальной отблеск. Я понял, что разговаривать всё-таки придётся и, если я не хочу, чтобы он повернул туда, где я буду чувствовать себя лживым мерзавцем, нужно самому брать инициативу в собственные руки.
– Мне было хорошо с тобой. Надеюсь, тебя твой первый опыт в любви не разочаровал?
Щёки Катрин заалели.
Вспомнив, как она извивалась подо мной я вновь ощутил прилив желания. С моими аппетитами одного раза мне было мало, но Катрин новичок в любви, так что аппетиты придётся умерить.
– Всегда считала, что все эти восторги в женских романах преувеличены. Но, откровенно говоря, действительность превзошла все мои ожидания, – со смущённой улыбкой проговорила она, прячась от моего взгляда за водопадом собственных волос, упавших ей на лицо.
– Только…
– Что «только»? – переспросил я, заправляя упавшую прядь за ухо, чтобы иметь возможность вновь видеть её хорошенькое личико.
– Только для меня неприемлемы отношения «просто секс». Я так не могу.
– А разве кто-то предлагает подобный формат? Я официально подтверждаю сделанное мной предложение руки и сердца. Мои намерения были самыми честными с первых дней, – со смехом напомнил я. – Сколько раз мне повторять о том, как много ты значишь для меня? И что сделать, чтобы ты, наконец, мне поверила?
Катрин смерила меня долгим, внимательным взглядом и я понял, что сейчас она заговорит именно о том, о чём я говорить всеми силами избегал.
– Я хочу, чтобы Синтия Элленджайт раз и навсегда исчезла из твоей жизни.
Что ответить?
Это было невозможно. Как невозможно отказаться от руки или ноги – части самого себя.
Но и объяснить Катрин почему так – тоже невозможно. Не поймёт. И винить её за это нельзя. Я бы тоже не понял.
– Раз и навсегда получится вряд ли. Даже если я захочу.
– Если захочешь?!
– Она не только была моей любовницей – она моя сестра. Единственное, что осталось от прошлой жизни. К тому же Синтия не согласится просто уйти. Это не от меня зависит.
– И что?! Ты хочешь, чтобы я смирилась с её присутствием в нашей жизни?
Я кивнул.
Я хотел именно этого. И вполне отдавал себе отчёт в том, что прошу слишком многого.
– Альберт, это невозможно, – сверкнув глазами, заявила Катрин, поднимаясь с дивана и потянувшись за одеждой.
– Я не прошу тебя закрывать глаза на нашу связь. Катрин, наши отношения с Синтией останутся в прошлом. Она может перестать быть моей любовницей, но не моей сестрой. Я не могу и не хочу ничего делать с последним фактом.
– Может быть, ты ещё и на свадьбу её пригласишь? – язвительно засмеялась Катрин.
– Ну, вообще-то, планировал.
Смех её резко оборвался.
Она смотрела на меня, как на странное, неизвестное науке, насекомое.
– Ты в своём уме? Я не могу определиться – ты по-викториански наивен? Или наглый сверх всякой меры?
– Вот поэтому я и просил тебя сегодня воздержаться от разговоров. После любви ссориться не лучшее дело.
– Секс.
– Что?..
– Какая уж любовь? Между нами был секс. И он был не плох, тут не поспоришь. Но пока между нами был хороший секс – и только! Ещё нам, хотя не нам – тебе, светит выгодный брак. Любовь же ко всему происходящему не имеет никакого отношения.
Ну вот. Снова – здорово.
– Опять ты за своё? – устало развёл я руками. – Чего ты добиваешься, я не пойму.
– Спокойной ночи, Альберт, – раздражённо сказала Катрин, направляя к лестнице.
– И тебе приятных снов, – бросил ей вдогонку.
И остался один.
За окном продолжал завывать ветер, создавая мрачную, тревожную атмосферу.
Глядя на догорающие угли в камине, сонно размышлял о неизбежности выбора.
Выбирать придётся. Синтия поставит меня перед точно таким же выбором. От этого не уйти.
Рядом с Катрин – будущее и жизнь. Рядом с Синтией – отжившее жутковатое прошлое и… смерть?
Но как оставить Синтию в созданном ею же самой аду? Она заплатила за моё воскрешение большую цену. Наверное, я обязан ей.
Я всегда чувствовал себя её должником. Словно её неудачи и грехи – это моя вина. Но – правда ли это?
В моём чувстве к Катрин все светло и понятно. Оно наполняет меня силой и желанием жить.
А Синтия?..
Ох уж эта Синтия!
И почему у человека только одно сердце? Хотя, если подумать, то и одного бывает больше, чем достаточно.
С другой, будь в моей груди их два, я каждой своей даме подарил бы по сердцу, и все были бы довольны.
_________________

Екатерина, большое спасибо за продолжение!
___________________________________

Пожалуйста.
_________________

Спасибо за творчество

Пожалуйста
_________________

 » Глава 19. Линда. Похищение

Линда с самого утра была не в духе.
В хорошем настроении она теперь вообще пребывала редко. Между бровей то и дело залегала тонкая, как молния, морщинка недовольства.
Всё складывалось вроде бы и неплохо, но, как известно, дьявол прячется в деталях. Это весьма ценное наблюдение судьба заставила её проверить на собственной шкуре.
С виду могло показаться (да по большей части так и было), что жизнь её благополучна как никогда раньше. Свалившаяся, словно ниоткуда, работа приносила такой доход, о котором полгода назад Линде невозможно было мечтать.
Полгода назад это выглядело бы для неё не просто достатком – это было настоящим богатством. Она вернула себе родительский дом. Обеспечила сестре обучение в самом престижном университете Эллинджа, освободив Мередит от необходимости зарабатывать деньги подработкой на ночных дежурствах в должности младшего интерна, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
Линда почти поднялась над той социальной ступенькой, на которой прежде удавалось балансировать с таким трудом, лишь бы не сорваться вниз.
У них с сестрой в личном пользовании с недавнего времени было уже две машины если и не класса «люкс», то уж не «эконом» точно.
Были наряды, пусть не от эксклюзивных кутюрье, но из дорогих бутиков. В шкафу Линды одних туфель сейчас наберётся с полсотню, а ведь почти всю свою жизнь она умела обходиться двумя на смену.
Даже в личной жизни наметился позитивный переход: мистер Калхаун решил, что из совместного дела может вырасти неплохой личный союз. Линда была с ним согласна, хотя и не спешила принимать его предложение.
Совершенно непонятно, откуда эта бесконечная тоска? Это предчувствие надвигающейся беды?
Линду не оставляло дурное чувство, будто она нанялась работать адвокатом у дьявола. Это как серый сон, пугающий без видимый причин. Ты знаешь, что опасность рядом, пытаешься вычислить, но вокруг всё тихо. Зверь сидит в засаде и не нападает. Он просто смотрит, но каждое мгновение ты чувствуешь его жестокий, насмешливый взгляд, упёршийся тебе в затылок.
Линда выяснила для себя одно – ей совсем не нравится работать на Элленджайтов. Ни на сумасшедшую белокурую суку из старого особняка, ни на Альберта Элленджайта с его сладкими улыбками, змеиным взглядом и острым, как лезвие, языком.
Причём Альберт ей не нравился больше Синтии. Та хотя бы была гадиной в открытую, не пыталась спрятать капающий яд в чашке с сиропом.
С первой встречи с белокурым падшим ангелочком в душе Линды начал звенеть тревожный звоночек, выстукивая азбукой Морзе: «Опасность! Опасность!».
Альберт Элленджайт до такой степени не нравился Линде, что та даже задалась вопросом – уж не испытывает ли она к нему неосознанного влечения?
Стопроцентно отрицать наличия эротического чувства к нему Линда не могла, но склонна была считать, что дело тут в другом. Привыкшая держать всё под контролем, никогда не доверявшая импульсивным действиями и спонтанным чувствам, она в присутствии Альберта Элленджайта ситуацию не контролировала.
В первую их встречу он произвёл впечатление жуткого шалопая, не разбирающегося в бизнесе, но любящего сорить деньгами. С обычной для себя быстротой и категоричностью Линда занесла парня в разряд Альфонсов и прожигателей жизни, всегда готовых поживиться за чужой счёт.
С одной стороны, она понимала Катрин, глупенькую девочку, запавшую на такого красавчика, явно умеющего обращаться с женщинами. Ведь сообразил, гадёныш, разыграть карту бедного-несчастного сиротки!
Расчёт в данной ситуации более, чем верный. На добросердечную Катрин ни одно ухаживание так легко не подействовало бы, как эта кажущаяся беспомощность.
Ну любят люди такого типа, как Кэтти, помогать всем, кому не попадя, без исключения! А Альберт Элленджайт был из тех кому помогать следовало бы в последнюю очередь.
И вот результат – его смазливая физиономия, которой самое место, в лучшем случае, на развороте какого-нибудь глянцевого журнала для девочек, (а можно и для мальчиков специфической ориентации), скоро будет владеть тут всем и уже норовил раздавать указания.
Да ладно, что там норовил? Впрямую указывал!
Линда так и не нашла способа убедить Катрин, насколько глупо и безумно доверять такому человеку, подпуская его к огромному состоянию.
Но дальше – хуже.
Узнав Альберта ближе, Линда поменяла о нём мнения. В худшую сторону.
За легкомысленными улыбками, яркими, как стеклярус, глазами, таился ум, схватывающий всё быстро, практически на лету.
Ум куда более глубокий, чем ожидаешь встретить у человека подобного типа. Ум изворотливый и опасный.
– И почему у тебя такое выражение лица, будто ты запихала в рот целый лимон, предварительно срезав с него шкурку, но забыв при присыпать сахаром? – раздался с лестницы жизнерадостный голосок Мередит.
– Ты в порядке? Лекарства уже принимала?
– Да, мамочка, – усмехнулась проказливая мартышка, на секунду ехидно прищуривая глаза. – Хотя, если уж на то пошло, в лекарствах и их пользе я разбираюсь получше тебя, так что… ты уже собралась на работу, как я вижу? Деловая встреча с Калхауном? – многозначительно фыркнула Мередит, дёрнув плечом. – Я бы на твоём месте блузку одела ярче, каблуки выбрала подлиннее. Да и помаду следовало бы взять на тон посветлее.
– Это деловая встреча.
– Ну а я о чём говорю. Конечно же, деловая. Но на ней ведь не запрещено выглядеть иначе, чем синий чулок? В моей работе вообще то и дело встречаешься с не очень приятными вещами, но это не повод выглядеть сухарём.
– Я встречаюсь не с Калхауном. Довольна?
– Нет. С кем ты встречаешься?
– С вашим драгоценным Альбертом, который чуть тебя не угробил. И у меня нет ни малейшего стимула натягивать на себя романтические блузки для встречи с ним.
– Да-а? – протянула Мередит, растекаясь по перилам над лестницей в позе позирующей фотомодели. – А что ж мы тогда так горячимся-то? Линда, успокой мои слабые нервы, скажи немедленно, что твоё праведное негодование проистекает не из… ну ты понимаешь? Катрин моя лучшая подруга и, насколько я знаю, она собирается замуж за того, кто уже вообразил себя нашим боссом. Если ты станешь из-за этого переживать, у меня может возникнуть конфликт интересов.
– Не мели чепухи. Этот мальчишка совершенно не в моём вкусе.
– Ну да. Так все говорят. Но это никому не мешает пускать слюни.
– Что за выражения? Я – что?!Не заслужила хотя бы видимость уважения?! И я… я не пускаю слюни. Я беспокоюсь.
– Из-за чего?
– Из-за всего. Ты едва не погибла. Калхаун возится с документами, напрямую связанными с мафией Кинга. Катрин совершенно сошла с ума и не просто намерена выйти замуж, а вздумала передать всё своё состояние…
– Его законному владельцу? Мне представляется это, с одной стороны – логичным, с другой – справедливым.
– Да с чего ты взяла, что этот ваш Альберт вообще Элленджайт?!
– У тебя есть сомнения? Почитай мамину книгу, возьми ножик и пойди проверь. Сомнений не останется.
– Ты ещё скажи, что веришь во весь этот бред с воскрешениями!
– Нет, в это я конечно не верю.
– Слава богу!
– Мне только кажется странным, что на портрете в Хрустальном доме с надписью: «Альберт Элленджайт» изображён некто, один в один похожий на нашего общего знакомого. Кое-как это можно объяснить фамильным сходством. Только почему-то ни с кем другим до таких мельчайших подробностей оно не прослеживается.
– Может быть ты и права. Может быть этот твой Альберт…
– Он не мой.
– … действительно один из Элленджайтов. Может быть Катрин совершает мега-разумный поступок, готовя пакет документов, чтобы передать своему неведомо откуда взявшемуся жениху всё движимое и недвижимое имущество. Но знаешь – что?..
– Что?
– Держись от них обоих подальше!
Лицо Мередит приняло ту упрямое, замкнутое выражение, которое (Линда по опыту это хорошо знала) послушания не предвещало.
– Чем тебе не угодила Катрин? Она же ангел. Что можно сказать про неё плохого?
– То, что она связалась с дьяволом! Из-за него ты чуть не погибла в прошлую пятницу!
– Ты с ума сошла?! Путаешь божий дар с яичницей. Да если уж на то пошло, это Катрин и Альберт чуть не погибли из-за меня, ведь если бы они не поехали меня подвести, не оказались бы на том мосту. А вот у меня без них шанс выжить был минимальный. Я знаю, Линда, тебя невозможно переубедить. Если ты решила повесить на Альберта всех собак, ты это сделаешь.
– Почему ты его защищаешь?
– Я никого не защищаю. Я лишь пытаюсь воззвать к твоему голосу разуму. Не знаю, что с ним приключилось? Ты обычно так себя не ведёшь.
Неожиданно Линда почувствовала себя как проколотый иголкой шарик. Сквозь маленькую невидимую дырочку гнев вытек весь, и внутри стало пусто.
Мередит, всегда чутко отзывающаяся на любую перемену настроения старшей сестры, не изменила своей привычки и сейчас. Она не сводила с Линды внимательного пытливого взгляда.
– Я не понимаю, что с тобой происходит? Почему ты злишься на Альберта? Он сделал что-то, чего я не знаю?
Линда села на кресло и покачала головой:
– Ничего он не сделал. Если не считать того, что поручил Калхауну разобраться с документами Рея Кинга.
– А кто такой Рэй Кинг?
– Мне страшно, Мередит.
– Страшно? Почему? Ты никогда прежде не верила предчувствиям?
– В ясновидение я и теперь не верю. Но иногда наш мозг успевает понять то, что мы сами не желаем осознавать. Может быть, не желая принять истину, мы задвигаем её в подсознание, и оттуда оно даёт о себе знать неясными страхами?
– Я не совсем тебя понимаю, но мне уже тоже делается не по себе. Но вернусь к своему вопросу: кто такой Рэй Кинг?
– Один из местных мафиози.
Бровь Мередит недоверчиво дёрнулась.
Линда предпочла это понять по- своему.
– Ладно. Вовсе не «один из». Рэй Кинг самая крупная акула, которая за последние пять лет сожрала в Эллиндже и его окрестностях всю рыбку поменьше. В его руках сосредоточены основные наркотрафики, бордели, торговля оружием – весь теневой бизнес.
– И ты полезла в это дерьмо?! – ужаснулась Мередит.
– Нет, конечно. Я не полезла. Я же не сумасшедшая!
Линда не то, чтобы врала. Если строго по форме, в дела Рэя Кинга она, конечно же, не лезла. Но по сути, внедряясь в финансовые потоки его тёмного капитала, отыскивая пути их распределения, способствуя созданию плотин, перекрывающих денежные потоки, парализуя и замораживая счета, перераспределяющая деньги в оффшорные зоны, она, конечно же, дёргала тигра за усы.
– Я жалею о том, что мы вернулись в Эллинж. Не могу отделаться от желания постоянно мыть руки. Хоть позолота тут даже не унитазах, она не в силах скрыть гниль, прущую из всех щелей.
– Линда, ты и меня порядком напугала. Никогда не припомню за тобой таких упаднических настроений. Тут есть два варианта.
Линда смерила младшую сестрёнку вопросительным взглядом.
– Либо всё и в самом деле плохо и нам пора собирать чемоданы. Либо…
– Либо?
– Тебе нужно найти кого-то потемпераментнее твоего зануды Калхауна. Кажется, он тебя плохо удовлетворяет.
– Мередит! – поперхнулась Линда, скорее смешком, чем возмущением. – Не смей так говорить о моём будущем муже!
– Ну, то что он твой будущий муж, не способно отменить того факта, что ужасная зануда, – закатила глаза Мередит. – Если всё-таки решишь последовать моему совету, постарайся сделать так, чтобы твоим новым предметом не сделался Альберт.
– Вот городуля! – кинула в сестрёнку подушкой Линда.
Потом поднялась, оправила юбку.
Лицо её снова приняло строгое, деловое выражение.
– Мне пора. Будь умницей. Сиди дома и принимай лекарства. Обещаешь?
Мередит кивнула, обнимая старшую сестру:
– Обещаю. Ты тоже будь осторожна. Не забывай, как сильно я люблю тебя. Не забывай ни на минуту.
– Не забуду.
– Ты меня кормила, поила. Ты мне мать заменила. И я теперь твоя зона ответственности. Так что – береги себя.
– Непременно.
Линда улыбалась так старательно что, казалось, улыбка прилипла к её губам намертво.
Даже после того, как она села за руль и завела машину, она всё ещё улыбалась.
Улица сменялась улицей, за очередным поворотом следовал новый. Мигали светофоры. Привычно гудела и бежала куда-то жизнь, суетливая, бестолковая, милая.
Линда припарковалась у паба, сверяя название на вывеске с названием на бумаге. Вроде бы всё сходилось.
Вид у заведения был презентабельный и неожиданно яркий на заснеженной улице. Ярко красный фасад горел, как огонёк.
Войдя внутрь, Линда заскользила взглядом вдоль кожаных диванов и мягких кресел, ровным строем окруживших круглые столики под красное дерево. В приглушённом, неярком свете ни одно лицо не бросалось в глаза.
Поскольку сама Линда понятия не имела, как будет выглядеть её предполагаемая собеседница, оставалось только выбрать свободный столик и присесть в надежде, что та найдёт её сама.
Ожидания не обманули.
Собеседница появилась почти сразу. Высокая, стройная, очень эффектная. И (подумайте только, какая неожиданность) блондинка! Настоящая кукла Барби с каскадом вьющихся в тщательно продуманном беспорядке локонов, спадающих на дорогое в своей простоте, платье.
– Линда Филт, – это прозвучало скорее как приветствие, чем как вопрос. – Ты не так сильно похожа на свою мать, как я воображала.
– С кем имею честь говорить?
– Мы встречались когда-то в прошлом. Тогда ты была маленькой девочкой. Впрочем, я ведь не так уж намного старше тебя. Мы обе выросли. И изменились.
Женщина опустилась на стул напротив, закидывая ногу на ногу. Ткань натянулась, обрисовывая изящное бедро.
– Я – Виола Кинг.
Линда ощутила, как по спине потянуло ледяным сквозняком.
Она подняла глаза и в упор уставилось на сладко-приторное в своей безупречной красивости лицо.
– Я получила письмо, в котором утверждалось, что его автор знает, что случилось с моими родителями.
– Так и есть. Я знаю, что случилось с твоими родителями.
– Вы знаете, кто их убил?!
– Знаю. Не возражаешь, если я закурю?
Линде было плевать.
Выудив из сумочки длинные сигареты, Виола щёлкнула золотой зажигалкой. Вверх заструился сизый сигаретный дым.
– Я пришла сюда потому, что… – начала Линда, но Виола перебила её.
– Я знаю, зачем ты пришла. На моей памяти ты не первая кошка, что гоняется за собственным хвостом. В большинстве случаев бессмысленное и бесполезное занятие. Уверена, у меня есть ответы на всё твои вопросы. Правда, получив их, ты вряд ли станешь счастливее, Линда Филт.
– Мой интерес понятен. Нет секрета в том, почему дочь интересует смерть отца и матери. Что тебя заставило отыскать меня, чтобы сказать правду?
– Ну, отыскать тебя не составляло большого труда. А причина, по которой я сделала это, тоже без заморочек – я хочу, чтобы Рэй Кинг сдох. Желательно в адских мучениях.
– Нельзя сказать, что ваши цели были гуманны. Хотя, чего только в жизни не бывает?
– Кое-чего не бывает. Я, например, никогда не получу желаемого. Рэя невозможно убить. Мне это известно, как никому другому. То, что другим страх и боль – ему лишь развлечение.
Линда наконец почувствовала приступ того самого раздражения, к которому была готова. Проблемы богатенькой дурочки, готовой мстить своему бывшему за измену или не купленную полюбившуюся обновку её волновали мало.
– Я назначила вам встречу потому, что вы связанны с Альбертом Элленджайтом, – проронила Виола. – Не трудно догадаться, что именно он планирует сделать. Но вы никогда не подберётесь к нашим счетам. Рэй далеко не дурак, обскакать его будет нелегко.
– Мне, откровенно говоря, нет дела до этих войн. Вы обещали рассказать мне о родителях?
Виола закатила густо подведённые глаза.
– Обещала.
– Вы назовёте имя убийцы?
– Назову. Но что ты станешь с ними делать? В суд их не отнесёшь. Да и доказательств у тебя нет.
– Я просто хочу знать! – вскипела Линда.
– Хочешь, так знай. Твоих родителей убил Кинг.
Взгляды женщин скрестились.
– Подумать только, какой неожиданный, в общем контексте разговора, поворот событий, – с горькой иронией процедила Линда.
– Это правда.
– Какой смысл Кингу было убивать моих родителей?! Для чего это ему понадобилось?! Он был в хороших отношениях с моим отцом…
– Твой отец был тут совершенно не при чём. Филт был один из немногих действительно хороших людей, которых я знала. И Рэй, по-своему, насколько это для него вообще возможно, уважал его. Дело было не в твоём отце, а в твоей матери.
– В маме?.. Быть не может!
– Твоя мать писала книгу об Элленджайтах. В своих эфемерных поисках она слишком глубоко копнула под Синтию, нашу теневую госпожу. Та приказала Рэю убрать её. А твой отец оказался просто случайным свидетелем. Его пришлось убить… за компанию.
– За компанию?!.
– Боюсь, что так, – без тени сочувствия проронила Виола. – Я не слишком вдавалась в подробности. Тогда у меня были несколько другие проблемы, – с насмешкой, полупрезрительно фыркнула блондинка.
Виола вдруг резко наклонилась вперёд, сжимая влажной ледяной рукой пальцы Линды.
Она зашептала лихорадочно, как в горячке:
– Я отдам тебе всё: коды, адреса, пароли! Всё, что поможет взломать систему и свалить Рэя. Больше того – я передам флэшку с документами, фотографиями, адресами связных и списком тех, кто умер по его вине. Все доказательства, каких у меня накопилось немало. Только пообещай, что вы сделаете это.
– Сделаем – что? – пересохшими губами спросила Линда.
– Уничтожите его! Сначала приведёте к краху с такой тщательностью выстроенную им империю. А потом – у бьёте его самого.
Линда смерила Виолу испытывающим взглядом, пытаясь проникнуть в замысел этой женщины, нисколько не внушающей её доверия.
– Какой смысл вам копать под того, от чьего благополучия зависит ваше собственное?
– Ты можешь мне верить. Нет человека, который бы желал его падения так же, как я. Я не сообщница Рэя Кинга– я его жертва. Знаю, что ты думаешь, Линда. Это написано на твоём лице. Но если бы ты только знала… да, я жалкая наркоманка и шлюха! Но даже у меня, у такой, какая я теперь, есть остатки... нет! Скорее даже не остатки – огрызки нормальных человеческих чувств. Но у Рэя их нет.
Рэй Кинг мой брат, мой близнец, отец моих детей. Отвратительно, правда? – смех Виолы был полон горького безумия и боли. – Ты видела его когда-нибудь?
Линда судорожно сглотнула комок, образовавшийся в горле и через силу ответила:
– Давно. Он тогда был почти ребёнком.
– Эта тварь никогда не была ребёнком! Он украл моё детство, украл детство моих детей! Красивый, как бог, умный, как дьявол, он хуже зверя, потому что даже зверь не способен изгаляться над своей плотью и кровью так, как делает это Рэй! Он развратил нашего сына ещё до того, как тот успел понять смысл самого понятия «разврат». Он продавал его, пытал, заставлял убивать и совращать других, шантажируя сестрой. Он заставил его спать даже со мной, угрожая иначе меня прирезать!
– Зачем? – удивлённо моргнула Линда.
Слишком немыслимым, невероятным, театральным казалось всё то, что говорила Виола.
– Он так развлекается. Это же так забавно, посмотреть, как в итоге люди начинают получать удовольствие от того, от чего их самих тошнит! Он сломал моего сына. Он превратил мою дочь в убийцу. Он обратил мою жизнь в ад. Каждую новую секунду я вынуждена жить в страхе перед тем, какая очередная фантазия посетит его больную голову? Я хочу от всего этого освободиться. Неважно, сдохнет ли он, наконец, или сядет в тюрьму. Пусть хоть без вести пропадёт – всё, что угодно, лишь бы больше никогда его не видеть! Возьмите это, мисс Филт и передайте тому, кому следует. Так мы обе отомстим за себя, каждая по-своему.
Между тонких красивых пальцев скользнула флэшка.
Секунду поколебавшись, Линда подняла руку, чтобы принять то, что ей предлагали.
– Не стоит этого делать, – раздался над ними глубокий, низкий насмешливый голос.
Линда медленно подняла глаза на высокого мужчину, нависшего над их столиком. Она успела отметить про себя, как резко побледнела Виола, будто была нарисована акварелью и на неё вдруг плеснули стаканом воды – краски как вымыло.
Линда помнила Рэя Кинга подростком. Он и тогда выделялся из толпы словно бриллиант среди булыжников.
Существует тип людей, очень красивых в молодости, но течение времени равняет их с толпой. К сожалению, Рэй Кинг к ним не относился. Пришлось нехотя отметить, что годы пошли ему лишь на пользу.
В высоком поджаром теле не было ни жиринки, ни перекаченных мускулов. Длинноногий, узкобёдрый, широкоплечий – мерзавец был отлично сложен. Лицо под стать фигуре – лепные скулы, полные губы, тонкий, с небольшой хищной горбинкой, нос. Ресницы длинные, пушистые, как у куклы, из-за них глаза казались чёрными. И лишь хорошенько приглядевшись, понимаешь, что чернота эта вытекает из густой, почти полуночной, синевы.
Густые, чёрные волосы слегка вились и, если бы не резинка, удерживающая их на затылке, наверное, спадали бы на плечи мягкими волнами, которых некоторые красавицы добиваются, платя баснословные суммы стилистам.
– Что ты здесь делаешь? – зашипела Виола.
– Соскучился по тебе, дорогая, – с улыбкой проговорил Рэй, отодвигая стул и небрежно опускаясь на него. – Всегда бывает не по себе, когда не знаю, куда очередная нелёгкая унесла твою легковесную особу.
Смеющиеся жёсткие глаза смотрели прямо, будто бросали вызов и подначивали его принять.
– Не устаёшь вонзать мне нож в спину, дорогая сестричка? И жизнь тебя ничему не учит? Не стану обсуждать моральную сторону вопроса. Понимаю, в нашей аморальной жизни это лишнее. Но тебе не приходило в голову, что печальным следствием предпринятой тобой авантюры может стать отсутствие денег, которые ты так любишь? Не на что будет покупать сумочки из крокодиловой кожи, бриллиантовые гарнитуры, стотысячную пару обуви? Я уже помолчу о героине, без которого твои мозги перестанут функционировать даже в той слабой степени, в какой это возможно сейчас?
Но я понимаю, во имя великой цели можно чем-то и пожертвовать. К тому же у тебя наверняка есть план «В», правда? План «В» есть всегда и, как правило, он так же всегда полный отстой. Именно этот маленький, но существенный фактик мешает ему стать планом «А».
Не нужно также быть особым умником, чтобы понять, в чём твой план «В» заключается? Конечно же, Энджел не только твой любовник, но и ещё и твой сын. И, конечно же, учитывая эти два фактора, он тебя не бросит. Будет продавать себя для тебя ничуть не хуже, чем делает это для меня. Количество сумочек и наркотиков подсократится, но не иссякнет полностью, что делает для тебя вариант более, чем приемлемым.
Мисс Филт, – с нарочитой предупредительностью развернулся в сторону Линды Рэй Кинг, – вас не утомляют наши маленькие семейные дрязги?
Предупредительная улыбка сменилось хищной ухмылкой:
– Надеюсь, что нет, потому что это только начало.
Линда выжидающе смотрела на него. Рэй не заставил долго ждать своей следующей реплики:
– Что вам тут наболтала моя дражайшая, в полном смысле этого слова, половина? Какую из её любимых страшных историй?
– Ту, в которой вы убиваете моих родителей.
Смех, пусть даже и злой, иссяк в глубине его глаз. На мгновение все черты заострились и Линде всерьёз начало казаться, что Рэй сейчас перекинется в зверя в прямом смысле этого слова. Ни у одного другого человека она никогда не наблюдала подобных метаморфоз.
– О! В этом месте я, наверное, должен смутиться, испытывая глубочайшие муки совести? Я преувеличу, если скажу, что был доволен тем, какой поворот приняли тогда дела. Но совесть меня не мучала. И теперь – не мучает.
На самом деле я вообще не испытываю удовольствия, когда приходится убивать людей. Особенно жаль тех, кто был ко мне лоялен, как твой отец.
Филт был неплохим парнем. Жаль, угораздило его влюбиться. Этим грешит большинство неплохих парней.
Вообще, заметил одну закономерность – плохие парни никогда не влюбляются. Они не готовы рисковать собой не при каких условиях и, к тому же, обычно до тошноты трусоваты, до смешного продажны.
А хорошие всегда влюбляются не в тех баб. Им как по кону достаются либо шлюхи, либо дуры. Второе, по-моему, даже хуже. Вот любопытно, мисс Филт, – пристроив локоть на стол, подперев рукой подбородок, протянул Рэй Кинг, – к какому типу вы отнесёте себя?
– Даже не знаю, что сказать, мистер Кинг, – с сарказмом протянула Линда, разводя руками. – Для шлюхи в моём послужном списке маловато мужчин, а дурой мешает признать себя самомнение.
Рэй ухмыльнулся снова:
– Вы не взяли флэшку.
– Не успела.
Рэй дёрнул бровью:
– А если бы успели, то взяли бы?
– Не исключено.
Рэй поморщился, будто услышал неверно взятую в пассаже ноту, а мелодия до сего момента казалась ему вполне сносной:
– Одной только фразой вы походя подтвердили все опасения и развеяли сомнения… если бы они у меня были. Я вот тут знаете о чём подумал?
– Я не телепат.
– Исходя из моей собственной теории, я ведь не просто неплохой – я замечательный человек. Ведь столько лет, несмотря на обилие других женщин, терплю около себя мою милую сестричку, которая и шлюха, и дура – в одном флаконе.
– Это ваши проблемы, мистер Кинг. А сейчас, вы если вы не против, я бы хотела…
– Я против, – вскинул глаза Рэй.
Линда замерла на полуслове и полу-движении, поняв, что красивый уход отменяется.
– Ты ещё не поняла, что из тебя хотели сделать подставного поросёнка? – протянул Рэй.
– Я думала, меня планируют использовать в другом качестве.
– Курьера, например? Ан нет. На самом деле эта флэшка не более, чем бутафория. Предполагалось, что пока мы будем следить за Виолой, встречающейся с тобой, кое-кто другой передаст Альберту подлинник. Так ведь, дорогая? – сощурившись, исподлобья смерил взглядом Виолу Кинг.
Линда заметила, как та вздрогнула.
– Вот уж кто бы мог подумать, что придёт время, когда ты станешь играть с Сиреной в одной команде? Что ты там говорила о риске при достижении целей, милая? – сверкнул он глазами.
И хотя Рэй улыбался, так и хотелось поёжиться от этой улыбки, спрятаться за что-нибудь.
– Риск – это замечательно, правда? Такая весёлая игра! Особенно, когда рискуешь чем угодно и кем угодно, но только не собой. Вот скажи, когда с этой девочки я шкуру живьём сдеру, тебя совесть мучить не будет?
– А тебя? – тяжело дыша спросила Виола.
– Что за глупый вопрос? – скривился Рэй. – Со мной-то всё ясно. Но ты же вроде как за белых и пушистых пытаешься играть?
– Подождите! – вмешалась Линда. – Что вы собираетесь со мной сделать?!
– Ну, нет, свежевать живьём я тебя конечно же не буду. Не целесообразно. Просто отдам моим ребятам, пусть развлекутся.
– Вы, конечно, шутите?
– Конечно, нет.
– Вы сидите и спокойно рассуждаете о том, как посмеете подвергнуть меня насилию?..
– А мне-то тут из-за чего нервничать?
И снова в синих полу-прищуренных глазах Рэя Линде мерещился вызов.
И снова поверить в то, что этот лощённый, красивый человек прямо посреди уютного, наполненного людьми кафе, всерьёз говорит о подобных вещах было сложно.
Линда рассмеялась. Немного деланно.
Рэй улыбнулся, не разжимая губ.
– Ладно. А что будет потом? Скормите меня вашим цепным псам, предварительно устроив расчленённку? Могу я, как лицо заинтересованное, полюбопытствовать, за что меня подвергнуть столь суровым санкциям? Я ведь провинилась только в том, что пришла на встречу с вашей… хм-м? Женой? Сестрой? Даже не знаю, как обозначить ваш странный, слава богу, не распространённый для практики, случай?
– В данном конкретном случае дело вообще не в тебе.
– Я вас не понимаю.
– Ты из тех, кого пригласили к праздничному столу, но лишь в качестве закуски. Альберт хотел объявить мне шах? Ты будешь моим ответным ему посланием.
– А не могли бы вы уладить свои дела как-нибудь без меня?
– Мне отчего-то кажется, что с тобой это будет короче и доходчивей. А интуиция меня никогда не подводит.
– И вы предполагаете, что я просто так позволю вам распоряжаться собой?
– Ну, не просто так, – протянул Рэй Кинг. – Определённо после небольшого волевого усилия с моей стороны. Но ты пойдёшь. Я я не предполагаю – я знаю это.
Взгляды Линды и Рэя встретились.
Голова наполнилась странным туманом. Дальнейшее происходило словно в каком-то странном забытьи. Навалилась сонливость. Линда словно пребывала в состоянии изменённого сознания.
Она помнила, как встала из-за стола, миновала ряд столиков и, поддерживаемая тихо посмеивающимся Рэем под руку, вышла из кафе.
На улице было прохладно и Рэй бережно накинул капюшон Линде на голову.
Случайные прохожие улыбались, возможно видя в парочке двух влюблённых голубков.
Очнулась Линда уже сидя в машине. Ухватившись за дверцу, чисто машинально потрясла её лишь затем, чтобы убедиться – двери заблокированы.
– Видите, мисс Филт, всё оказалось куда проще, чем вы думали? – сказал Кинг, заводя мотор.
Паники ещё не было, потому что в то, что всё на самом деле очень плохо, Линде верить не хотелось. Как учили психологи в университете и на стажировке, если тебя не насилуют и не убивают сразу же, у тебя есть время.
Нужно попытаться вступить с тем, кто может представлять угрозу, в контакт. Правило гласило: «Говори и как можно больше». Согласно этому правилу для потенциального агрессора жертва чаще всего должна оставаться безымянной. Чем больше он видит в тебе личность, тем больше шансов уйти живой. А уж невредимой – это как получится.
– Вы убедили меня в серьёзности ваших намерений, – процедила Линда.
Пока её поддерживал гнев, сохранять голову на плечах было легче.
– Может быть, теперь просто подвезёте меня до ближайшей остановки и забудем об инциденте?
Рэй хмыкнул:
– А вы мне начинаете нравится. Забавная девица. Но вынужден настаивать на своём предложении.
– И кто же вас к этому вынуждает?
– Не кто, а что, красатуля. Мои извращённые принципы.
– Но согласно вашим извращённым принципам, разве я не невинна? Я ведь даже в руки не взяла вашу чёртову флэшку!
– Я, кажется, уже брал на себя труд объяснять, что твоя невинность в любом аспекте не стоит выеденного яйца. То, что ты ни в чём не успела напакостить, безусловно, зачтётся. Я ведь не собираюсь тебя убивать?
Виола истерично, зло рассмеялась.
Линда повернула голову в её сторону:
– И вы ничего не скажите?! Не вмешаетесь?! Я же попала в эту нелепую ситуацию из-за вас!
– Не трудись взывать в Виоле. Во всем мире мою дорогую сестрицу интересуют три вещи: шмотки – наркотики – секс. Она спокойно стояла в сторонке, когда насиловали её собственного сына. Так станет ли она ради тебя рисковать? Кроме того, у нас с сестричкой предстоит свой разговор.
– Мне повезёт, если я не окажусь там же, где и вы, – холодно процедила Виола сквозь зубы.
– Вы не могли бы ехать чуть-чуть помедленнее и капельку аккуратнее? Я совершенно не тороплюсь ни на тот свет, ни туда, куда вы меня везёте, – рыкнула Линда, когда они каким-то чудом разошлись с мчавшимся навстречу лексусом.
Хотя, если по справедливости, это они неслись по чужой полосе.
Линда тут же пожалела о сделанном замечании. Расхохотавшись, почти как шкодливый мальчишка, Рэй прибавил скорость, бесшабашно и дерзко перестраиваясь из ряда в ряд.
Его только веселили и подстёгивали несущиеся вслед возмущённые гудки.
– Какого чёрта ты творишь?! – вырвалось у Линды, когда из-за них чуть не столкнулись лоб в лоб две машины. – Сбавь скорость, мать твою!
– Если у кого-то плохая реакция, это их проблемы, – пожал Рэй плечами. – А вот если ты ещё раз посмеешь мне указывать, да ещё и вспоминать мою матушку, это может плохо для тебя кончиться.
Наконец они затормозили. К удивлению Линды, у какой-то, судя по виду, промышленной зоны, заброшенной вот уже несколько лет.
Отовсюду торчали куски арматуры, металлические двери, запаянные намертво проходы, уводящие куда-то в глубь непроглядным тёмных дыр.
– Это что? Декорации к фильмам ужаса? – не смогла она удержаться от шпильки.
– Можно сказать и так, – снова подхватив Линду под руку, Рэй вытащил её из машины одним рывком, усмехнувшись в лицо мягко и нагло, как кот, намеревающийся сожрать пойманную им мышку. – Если только ты не любишь групповуху так же, как люблю её я.
Линда попыталась выдернуть руку, но он только крепче сжал пальцы.
– Идём, дорогая. Упираться бессмысленно.
– Зато приятно!
– Ну, каждый получает удовольствие доступным ему способом. Кто я такой, чтобы за это тебя осуждать?
– Отпустите меня, пожалуйста, – взмолилась Линда.
Она не особо верила в успех предприятия. Но попытаться всё равно стоило.
Внутри металлических ангаров было ненамного уютнее, а главное, ненамного теплее.
К удивлению Линды, они вошли в лифт. Тот начал медленно опускаться в шахту.
И вот тогда её стало по-настоящему страшно. Солнце, люди и жизнь оставались наверху, а тут словно живым в могилу опускаешься.
«Я хочу верить, что сплю и просто вижу страшный сон», – пронеслось в голове.
Спокойный и невозмутимый, будто идёт на работу в офис, с бумажками копаться, Рэй Кинг шагнул в длинный узкий коридор, с множеством металлических дверей.
– Что это такое? – не удержала вопроса Линда, с испуганным изумлением рассматривая подземный город.
– Мой дом. Как и полагается червям, мы живём под землёй. Ничуть не менее удобно, между прочим, даже комфортнее, чем в небоскрёбах. Если правильно всё обустроить, конечно.
– И вы, конечно же, всё обустроили правильно? – язвительно протянула она.
– Конечно, – хмыкнул Рэй.
Он толкнул одну из комнат, открывая взгляду Линды даже не комнату – судя по размерам, скорее, зал. Людей здесь было не меньше двух десятков, от лиц в глазах зарябило. А сердце сжалось испуганным воробушкам, когда все они разом притихли и принялись, словно школьники, подниматься с мест.
– Привет, ребята, – кивнул им Рэй. – Отдыхаете?
– Мы это заслужили, – не слишком уверенно захорохорился чернявый тип, судя по внешности, латинос. – Парни имеют права немного повеселиться после того ада, через который прошли ради тебя.
– Да я не против. Даже привёл вам красотку чтобы добавить в ваш скучный мальчишник немного перчика.
Линда едва не кинулась бежать со всех ног, куда глаза глядят. Удерживало только сознание, что бежать некуда. Со всех сторон стены, охрана, замки, вооруженные до зубов мужчины.
– На проститутку она не похожа.
– Наверное, потому, что не проститутка? – сощурился Рэй. – Она работает на нашего конкурента, и я хочу доставить ему, своего рода, предупреждение. Так что, развлекайтесь, ребята. «Всё включено», платить ни за что не придётся. Одно маленькое условие – что бы вы там не делали, девушка должна остаться живой.
Линда никогда и представить себе не могла подобного ужаса. В её отношениях к мужчинам всегда в приоритете были принципы равенства и взаимного уважения. Умная и сдержанная, они никогда не позволяла себе попасть в сомнительную ситуацию.
Лишь в этот раз всё пошло не так.
Линда чувствовала себя загнанной в нору лисицей, окружённой свирепыми псами. Всюду горящие похотью глаза, всюду глумливые улыбки, потные майки, липнущие к телу.
Самое неприятное, что в другой ситуации она сама могла бы счесть многих из окруживших её сейчас самцов очень даже ничего. Подтянутые, накаченные мачо знойного испанского типа. Но как не хорош волчара, лань, которой он вышел навстречу, знает только одно – это конец! Для неё не существует ничего, кроме осознания собственной боли и страданий. Все другие качества кроме острых клыков для приговорённой жертвы не имеет значения.
Единственным препятствием между ней и пускающими слюни хищниками был Рэй Кинг. И Линда бросилась к нему за защитой, чисто инстинктивно хватая за руку:
– Пожалуйста! Пожалуйста, нет! Не делайте этого. Я не переживу! Я не смогу!..
Рэй стряхнул её с себя, словно надоедливую букашку. Его лицо было словно каменным.
– Не мои проблемы.
– Пожалуйста! – упала Линда перед ним на колени, пытаясь удержать, не дать уйти. – Я сделаю всё, что угодно! Только не заставляйте меня пройти через это!
– Я Ну и что мы на меня смотрим?! – обернулся он к своим парням. – Уберите уже её от меня.
– Будь ты проклят! – заверещала Линда, чувствуя, как чужие липкие руки поднимают её с пола и тянут за собой, словно бесы в ад. – Мерзавец! Гад! Гореть тебе в аду! Тебе мало было убить моих родителей! Отнять детство, счастье, любовь!!! Тебе всего мало, ненасытная тварь! Ради пустой забавы ты отнимаешь последнее, что у меня осталось – чувство собственного достоинства. Если бы я могла, я бы собственными руками стёрла тебя в порошок!
Волосатые короткопалые пальцы одного мужика лапали её, другой мертвой хваткой глумливо удерживал, не давая возможности увернуться, уйти, отбиться.
– Лучше убей меня!!! – взвыла Линда. – Ты, чокнутый придурок!!! Если пришла в голову фантазия насиловать меня, сделай это сам, долбанный пидарас! Всё, что ты способен делать это стоять и смотреть, жалкое подобие мужчины! Импотент! Или единственная, у кого на тебя стоит, это твоя сучка-сестричка, такая же жалкая психопатка?!
В зале стало так тихо, что, наверное, было бы слышно, как пролетела муха.
Если бы муха тут, конечно, летала.
Медленно, угрожающе, как в замедленной съёмке, Рэй Кинг остановился на полпути, не дойдя до двери несколько шагов.
Развернулся, поглядев через плечо.
С белого лица, красивого по всем понятиям и канона, глядели жуткие глаза разъярённого монстра.
Так же вальяжно, как лев, уверенный в собственной силе и непобедимости, Рэй приблизился к всхлипывающей Линде.
«Сейчас он меня убьёт», – подумала Линда. – «Ну и пусть! Всё лучше, чем то, на что меня решили обречь».
Она вскинула голову, с вызовом глядя в ненавистное лицо.
– Что ты сказала? – тихо спросил он.
– Сказала: хочу, чтоб ты сдох! Как собака. Медленно и мучительно. Хочу, чтобы ты заплатил за всё, что сделал с моей семьёй.
Её трясло.
Линда понимала, что с рук ей её слова не спустят. Но чего ей ещё бояться?
– Нет, – покачал головой Рэй. – Ты не это сказала – совсем другое. Сомневаешься в моей способности оттрахать тебя, куколка?
Пальцы его клешнёй до боли сомкнулись на её подбородке:
– Думаешь, тебе придётся это по вкусу?
– Мне пришлось бы по вкусу другое.
– Правда в это веришь? – насмешливо хмыкнул Рэй. – Что у тебя хватит силёнок прикончить меня?
– Пороха бы, может, и хватило, – прорычала Линда. – Да жаль, ружья нет.
– А ружьё я тебе дам, – весело проговорил он, блестя сумасшедшими глазами. – Пит?..
– Да, сэр? – откликнулся один из Кинговских головорезов.
– Давай, одолжи-ка даме свой пистолет.
Линда с недоумением глядела на протянутое ей оружие, зажатое в белых длинных пальцах Рэя.
– Ну? Что медлишь? Вот он я, перед тобой. Стреляй. Если сможешь.
Линда ошарашено поглядела на протянутый ей пистолет, переводя взгляд с чёрного дула, вблизи кажущегося огромным, на смеющееся, жёсткое лицо Рэя Кинга.
– Ну? – картинно выгнул брови он. – Чего медлишь? Выглядишь так, будто пребываешь в замешательстве. О чём думать? Или, на самом деле, ты уже не так сильно уверена в том, что жаждешь моей смерти? Нет, ты её, конечно, жаждешь, но рассчитывая посмотреть из-за угла на чью-то работу, держа собственные ладошки чистенькими, не замаранными ни в чьей крови. В этом вы, женщины, похожи друг на друга. Предпочитаете таскать каштаны из огня чужими руками.
– Я не…
– Так докажи это! Возьми оружие и спусти курок.
Его голос и взгляд были откровенно провоцирующими. Она нервно выхватила протянутое ей оружие.
Линда не была уверенна в скрытых мотивах Кинга. Она даже не была уверена в том, что они, эти скрытые мотивы, вообще существуют.
– Аккуратней, мисс Филт. Курок взведён, пистолет может выстрелить. Если вы преждевременно снесёте себе башку, то испортите нам всё веселье. И не волнуйтесь вы так. Обращение с оружием требует хладнокровия. И ещё, если вы намерены застрелиться, тогда всё путём, но если хотите пристрелить меня, его следует держать иначе.
Линда трясущимися руками направила пистолетное дуло в сторону Рэя.
Её трясло одновременно и от пережитого только что страха и от переполняющей душу ярости. От того, с каким насмешливым любопытством вся компания наблюдала за разыгрываемым бесплатно развлечением.
– Отлично! Итак, мисс Филт, вы это сделали. Молодец. Ну а теперь постарайтесь прицелиться… хотя самому мне представляется с трудом, что можно промахнуться буквально с трёх шагов, но я видел, как некоторые всё же ухитрялись проделывать подобное.
Линду трясло всё сильнее. Дуло заметно отклонялось то вверх, то вниз.
Пистолет был крохотный. Он мог поместиться в сумочке у Линды. Но при этом тяжёлым. Ощущение, будто держишь в руке монолитный кусок стали.
– Спокойнее, мисс Филл, спокойнее. Руку держите ровнее. Можете прислонить её к стене, или к чему-то, что поможет держать упор. Так будет легче. И учтите, что как только вы нажмёте на гашетку, будет отдача. Постарайтесь при этом оружие не выронить.
Любопытно, что чисто машинально Линда проделала всё, что Кинг советовал.
– Теперь положите указательным палец вот на этот маленький рычажок и, не забывая держать дуло направленным на меня, плавно спускайте.
Линда расширенными глазами смотрела на стоявшего напротив Рэя Кинга, спокойным голосом инструктирующего, как лучше себя пристрелить.
Ситуация откровенно абсурдная.
Она понимала, что с ней играют. Возможно, пистолет вообще не заряжен?
– Вы что-то долго целитесь, мисс Филт, – скучающим голосом протянул её мучитель. – Это становится неинтересным. Вы вообще собираетесь стрелять?
«Нажми на курок. Сделай это».
Она была уверена, что сможет. Когда на одной чаше весов лежит твоя жизнь, на другой – чужая, долго думать о приоритетах не стоит.
Тёмные волосы Кинга рамкой обрамляли бледное лицо. На нём не было ни тени испуга – он не боялся. А не бояться он мог только в одном случае – если точно знал, что находится в безопасности.
Придя к такому выводу, Линда испытала облегчение. Это просто проверка. Пистолет либо не заряжен, либо заряжен холостыми.
Зажав пистолет обеими руками, она медленно опустила его вниз, в пол.
– И только-то! – разочарованно протянул Кинг. – В итоге – пустой салют.
– Вы не дали бы мне заряжено оружие. Неужели вы думаете, что я этого не понимаю?
– Не дал бы заряженного оружия? – Кинг казался искренне удивлённым. – Это ещё почему?
– Вы игрок. Но, сдаётся мне, в некоторых случаях вы не прочь смухлевать.
– Даже если допустить, что вы правы, тем более нет поводов колебаться. Стреляйся, мисс Филт. Стреляйте.
– И что мне это даст? – сощурилась Линда.
Кинг рассмеялся:
– Да, откровенно говоря, ничего. Вы правы: я мухлюю. Правда, не так, как думаете. Пистолет-то заряжен. Но даже если вы выпустите в меня всю обойму, вашу участь к лучшему это не изменит. Просто даст мне лишний раз возможность покрасоваться, демонстрируя себя, любимого, в полный рост.
Говоря это, Кинг приблизился вплотную. Пистолет в руке Линды перестал прыгать туда и сюда, потому что теперь его дуло упиралась Рэю в грудь.
Если точнее, в область солнечного сплетения.
– Вы хотели задеть моё самолюбие, упрекнув в мужской несостоятельности? Положим, вам это удалось. На это «слабо» ведутся все без исключения особи мужского пола, отвечая на вызов не одним, так другим способом, – в глазах Кинга плескалось злое веселье. – Я в любом случае теперь докажу вам, насколько я горяч и могуч. Но если вы в меня ещё и выстрелите, я сделаю это с нимбом мученика над головой. Так будет интересней, не находите?
Линда помотала головой:
– Для меня интересней всего будет тот вариант, в котором вы меня попросту отпустите.
– Нет уж, попалась, так попалась, бабочка. Ну, так что? Смиренно примешь участь жертвы? Или же, для начала, пусть и без толку, но побрыкаешься?
В глазах Рэя Кинга не было ничего, способного внушить Линде надежду.
Именно в этот момент она поняла, что он не шутит.
Секунда, другая.
В голове пронеслись мысли одна шальней другой. Что лучше? Групповое изнасилование? Или мгновенная смерть? Пытка, через которую придётся пройти, унижение и боль?
Или куда более достойная смерть?
Всё в Линде протестовало против принятого решения. Она сама с собой была не согласна, но колебаться не было времени. Второго шанса не будет.
Видимо, что- то в её лице промелькнуло такое, что заставило Рэя Кинга насторожиться. Реакция у него была быстрая, молниеносная, как у кобры.
Линда не успела поднести пистолет к своему виску. Рэй выбил пистолет из её руки.
Выстрел прозвучал оглушительно. Резко и едко запахло пороховой гарью.
Оглушённая, пребывая в лёгком шоке, Линда стояла и смотрела на исказившееся лицо Кинга.
Видимо, в её восприятии время текло чуть дольше, чем было на самом деле. Потому что для неё момент, когда она выстрелила и удар по лицу, последовавший за этим, разделялся томительно текучими секундами. А одно, скорее всего, сразу последовало за другим.
– Да уж! Женщины никогда не устают удивлять. Этого варианта я почему-то не учёл, мисс Филт. Один – ноль, в вашу пользу. Ваш выбор вам зачтётся. Приступим к десерту.
– Нет!!! – рванулась Линда, с тем же успехом, с каким бабочка бьётся о стекло.
– Отдай её мне, отец.
Линда готова была благословить вмешавшегося уже за одно то, что руки, деловито задравшие ей юбку, замерли на бёдрах.
Рэй медленно повернул голову на звук раздавшегося голоса. Заплаканная, затравленная Линда сделала то же самое.
– Ливиан? Что ты здесь делаешь?! – прорычал Рэй Кинг.
Высокий и стройный молодой человек стоял у металлической лестницы, по которой, судя по всему, спустился минутой ранее.
– Ты столько раз приглашал меня после нашей последней ссоры. Вот я и решил, наконец, зайти. А тут такое дело… Знаешь, я приму твоё предложение отец. Но с условием.
– Кто бы сомневался? – скривился Кинг, не выпуская Линду из своих рук. – Какое условие?
– Я хочу эту женщину для себя.
– Да неужели? Решил поиграть в спасателя?
– Каковы бы не были мои мотивы, моё условие – это она. Я сделаю то, что хочешь ты, но лишь после того как ты сделаешь то, что хочу я.
– Эта женщина нужна мне для другой цели.
– Тебе решать, какая из целей для тебя важнее, – невозмутимо отозвался Ливиан.
– Обе важны. Но если ты так настаиваешь, я тебе её отдам. Желание детей закон для родителей.
Ливиан скривился, как если бы у него внезапно и сильно заломил зуб.
– Но и желания родителей следует исполнять, – продолжил Рэй. – Мне нужно доставить с этой женщиной послание нашему сладкому Альберту Элленджайту. Послание это должно быть хорошо читаемым и недвусмысленным. Возьмёшься сделать это сам?
– Что именно?
– Изнасилуешь эту куколку для меня здесь и сейчас, в кругу товарищей? Или кишка тонка?
– Я давно подозревал, что у тебя крыша не то, что потекла и поехала. Тут уже до фундамента коррозия дошла. Я сделаю это. Так, как ты скажешь и так, как захочешь, Рэй.
– Серьёзно? Станешь насиловать плачущую женщину? – смеясь, проговорил Кинг. – А как же все прошлые разговоры о высоких материях, сын?
– Повторяю, я сделаю всё, что ты захочешь. Но я буду единственным. Никто другой, включая тебя самого, её и пальцем не коснётся.
– Всегда подозревал, что ты жадина, – засмеялся Кинг. – Что ж? Твоё предложение разумно. И вашим, и нашим, как говорится. По рукам. Можешь приступать.
Линда испуганно переводила взгляд с Рэя на Ливиана.
– Ты хочешь, чтобы я сделал это прямо здесь? – брезгливо поморщился Ливиан.
– Именно.
– Почему?
– Я тебе не доверяю, – ухмыльнулся Рэй. – Вдруг ты чего-то не доделаешь, а эта прыткая красотка станет потом всюду утверждать, что не только отец, но и сыночек слабы в проявлении мужской силы.
– Ты больной на всю голову.
– Правда, что ли? – продолжал зубоскалить Рэй.
Ситуация конечно же наметила тенденцию к лучшему. Один, в данном случае, куда лучше двух десятков, спору нет. Но когда тебя собираются прилюдно отыметь это тоже не фонтан.
«Просто сожми зубы и терпи», – приказала себе Линда. – «Выбора всё равно нет».
Скользнув по лицу Рэя ненавидящим взглядом, Линда на ватных ногах двинулась в указанную ей сторону. Ливиан тоже, судя по всему, восторга от предстоящего не испытывал. Это радовало.
– Надеюсь, ты не стыдлива? – тихо выдохнул он, беря Линду за руку и толкая к стене, закрывая от многочисленных любопытных, похотливых, насмешливых и просто безразличных взглядов.
– А если стыдлива? Что тогда?
– Тогда ничего, – кивком отбросил он упавшую на глаза чёлку.
Адреналин, кипевший в крови, ушёл. На смену ярости, гневу, истерике пришло странное, но в какой–то степени спасительное отупение.
Запас человеческой прочности столь велик, что остаётся только удивляться.
Ещё вчера, кто бы Линде рассказал о возможности такой, прямо сюрреалистичной, ситуации, она бы с уверенностью утверждала, что не вынесла бы ничего подобного. Такое унижение немыслимо. И переживать его, наверное, даже и не нужно.
Но когда судьба тебя ставит перед препятствием и не оставляет выбора, ты просто закрываешь глаза, смиряешься и плывешь по течению. Она исчерпала все бывшие в её запасе средства защиты. Если бы продолжила истерику дальше, не факт, что Рэй не решил бы вернуться к первоначальному варианту где «все–все–все с ней одной». Ливиан был лучшим из худшего.
Сжав зубы, Линда заставила себя стоять спокойно и не сопротивляться.
Она пыталась себя уговорить, что всё не так уж и плохо. Он не стар, не толст, в иной ситуации его легко было бы счесть привлекательным. Даже пахнет дорогим парфюмом.
В действиях Ливиана нет садисткой грубости, желания её унизить.
Весьма вероятно, он, как и сама Линда, просто делает то, что должен. И, в сложившейся ситуации, нужно отдать ему должное, делает со всей возможной в этой ситуации деликатностью.
Когда рука Ливиана, скользнув к Линде в трусики, попыталась немного приласкать её, она дёрнулась, зашипев рассерженной кошкой:
– Это лишнее!
– Предпочитаешь на сухую? – индифферентным голосом поинтересовался он.
– Заканчивай с этим поскорее!
– Нравится роль мученицы? – хмыкнул он, в то время как его пальцы со знанием, умело делали своё дело.
Никакого неземного удовольствия Линда, естественно, не получала. Обстановка не располагала. Но её неудобство и дискомфорт были большей частью духовного плана. Физически боли она не ощущала.
Ливиан был бережен и аккуратен, осторожен и при этом методичен, как машина. На счастье, или на беду, но проблем с его потенцией у них не возникло.
В жизни Линды до этого было всего двое мужчин. Ни с одним из них дело до оргазма так и не доходило. По сути, когда отношения достигали определённой стадии, Линда просто делала то, что считалось правильным – она притворялась, изображая отсутствующую разрядку и считала это нормальным.
Считается, что у зрелой особи должен быть секс? Он был. Кто возразит?
С её стороны страсть слиянию никогда не предшествовала. Скорее, в действие приходила схема: надо – значит надо. Решение принимал разум, а не тело или чувства.
Секс казался Линде чем-то смешным, даже досадным, но тем, что терпеть можно и даже нужно, если собираешься строить отношения с мужчиной.
Не чувствуя совершенно ничего ни на одной из стадий процесса, начиная от поцелуя и заканчивая фрикциями, Линда, естественно, не понимала, что заставляет людей к этому стремиться. Время, потраченное в постели с любовником, было для неё убитым временем, которое куда с большим успехом можно было бы разменять на что-то для себя полезное или хотя бы интересное: чтение книги, просмотр фильма, разговор, наконец.
Поэтому неожиданно приятные ощущения внизу живота застали Линду врасплох. Она никогда не верила в «тело предало её», да по большому счёту, тело её не придавало никогда: ни тогда, прежде, ни сейчас.
Ничего в ней не плавилось, не переполнялось эмоциями. Эмоций как раз вообще не было. Никаких. Линда чувствовала себя в этой сфере пустой, как выеденная скорлупа грецкого ореха.
От неё в процессе участвовало только тело.
Но самое странно, что ему-то, как раз, вроде как всё и нравилось. Её тело, в отличие от самой Линды, не имело ничего против совершенно незнакомого человека, кажется, моложе неё самой, чьего лица она толком даже не успела рассмотреть.
Возможно, мозг Линды так извращённо реагировал на дикую ситуацию, в которую она попала?
Возможно, перенасыщенный адреналином организм, всё-таки не до конца избавившийся от гормонов, выдал то, чего с ним ещё не случалось до сей поры ни разу – оргазм?
Но в любом случае всё это никак не походило ни на восторг, ни на радость. Это было мерзко, постыдно и гнусно. Линда предпочла бы сладкой судороге, скрутившей внутренности, острую. боль.
В этой ситуации боль стала бы её защитой, барьером, бронёй.
Сдавленные стоны Ливиана действовали на Линду как оголённый провод на нервы. Этот глубокий и тихий, как сдавленное рычание, стон был ей ненавистен.
Её от него тошнило.
И от себя – тоже.
Линде невыносимо неприятно было видеть его дикий и долгий взгляд, когда Ливиан поднял голову.
Омерзительно было слышать, как он дышит сквозь сжатые зубы.
А Ливиан, как назло, всё ещё прижимал её к себе, стискивая за плечи.
Чувствуя такую злость, на которую раньше считала себя попросту не способной, Линда тихо прошипела, как змея, которой придавили хвост:
– Пусти!
Ливиан подчинился.
Разжав пальцы, он отдёрнул от неё руки, будто обжёгся.
Линде казалось, что она слышит свой собственный плач со стороны. Такой же болезненные и горький, как удары её сердца.
Мыслей не было.
Мысли словно обратились в мёртвых птиц. Они усыпали сознание чёрными перьями. Внутри души как будто поработала мясорубка.
Линда не смогла заставить себя даже взглянуть в лицо человеку, который только что владел ею. Пусть и не по своей воле, может быть даже без желания сделать это.
Всё это не скрашивало ситуацию – оно делало её ещё более безнадёжной и гадкой.
Не хотелось ни видеть, ни жить, ни дышать.
Но это ничего. Она, как лисица, заползёт в свою нору, отлежится, залижет раны.
Она выживет.
Должна выжить, чтобы заставить заплатить эту тварь за то, что он с нею сделал.
Не Ливиана – Рэя Кинга.
Линда тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения, но вместо того, чтобы рассеяться оно, напротив, приобрело более навязчивые черты и сделалось ещё более жутким – за спиной Ливиана, бледный, похожий на призрак самого себя, стоял Альберт.
Заметив замешательство в её взгляде, Ливиан обернулся. Как раз вовремя, чтобы нарваться на кулак, со всего размаха, точно молот, ударившего ему в лицо.
– Какого?!. – грязно выругался Ливиан, инстинктивно хватаясь за разбитый нос.
– Ах ты тварь!
Но нанести удар ещё раз у Альберта не получилось. Подоспевший Рэй перехватил его руку и ловко скрутил парня, заведя её за спину.
– Тихо, тихо, милый! Для мальчика из хорошей семьи у тебя слишком горячий нрав и плохие манеры.
– Пусти меня, – холодно процедил Альберт.
Глаза его отливали зелёным кошачьим огнём.
– Конечно, пущу. К чему нам долгий и близкий контакт, если мы не планируем заняться ничем интересным? Но ты бьёшь не того парня. Ливиан тут играет за белых, спасает девицу, а ты ему тут витрину портишь…
– Спасает девицу? От чего же он её спасает таким странным экзотическим способом?!
– Ты будешь смеяться, но – от меня. От странных людей при невероятных обстоятельствах спасают самые неожиданные поступки.
– Ты опустишь мою руку или нет? – прорычал Альберт.
– Даже и не знаю. У тебя такая замечательная попка, что я уже начал подумывать, а не подбить ли тебя всё-таки на более тесный контакт? Ну да ладно. Сначала дело – потом удовольствие.
Рэй отступил на шаг, выпуская Альберта из медвежьего захвата.
Тот потёр руку и оглянулся на Линду:
– Ты не пострадала?
– Зная Ливиана, я бы скорее рискнул предположить, что твой адвокат получила удовольствие, – усмехнулся Ливиан. – Я вообще-то иначе всё задумывал, но в итоге так тоже получилось неплохо. В моей жизни уже встречался этот весьма странный тип женщин, что от оргазмов страдают больше, чем от разбитого носа. Где ты откопал эту фригидную бабу?
Альберт ответил лишь разгневанным взглядом.
– В общем, мысль моя проста. Если ты ещё раз посмеешь сунуть нос в мои дела (имеется в виду финансовая часть, а что касается личной, тут я тебе только рад), то на месте твоего адвоката окажется твоя невеста. И не факт, что белый рыцарь, вроде моего старшего сына, окажется рядом. Всё может пройти не так…чистенько. Надеюсь, ты усвоишь урок, сладкий, – протянул Рэй. – Ну а теперь, если тебе нечего сказать, забирай свою сучку. Валите отсюда оба.
_________________