Сказочные Вечеринки

Князь Загряжский был человеком наблюдательным – не зря много лет служил в военной разведке, да еще во время войны – от него не укрылось некоторое смущение капитана при упоминании фамилии Мещерских. Оно было мимолетным – князь Трубецкой хорошо умел держать лицо – и если бы не военная привычка Жоржа все подмечать – он бы ничего не заметил. Жоржу вообще было странно встретить Князя императорской крови, особу, близкую царскому дому, не в Светском салоне столицы, а на конной прогулке в провинции, обычно даже поместья этих особ располагались вблизи от Петербурга, ну, на худой конец, Москвы, но не в Энской губернии, право слово. С другой стороны, – так рассуждал Жорж. – Иногда хочется уединиться, сбежать отовсюду и ото всех, особенно с глаз матрон высшего света, которые так и норовят перемыть тебе кости. Тем более, если ты холост и богат».
Разговаривая о разных пустяках, о которых любят говорить мужчины , и это не погода и природа, как вы понимаете. Мужчины ехали еще какое-то время, когда показались кованые ворота усадьбы.
– Мы у цели, – заметил Трубецкой и первым проехал в ворота, которые были открыты, видимо, тут в самом деле ждали гостей.
Подъездная дорожка подвела к дому розового цвета с портиком, который держали четыре колонны – по две с каждого краю. Над ними окна второго этажа с балконом и мезонин. К дому вела балюстрада, около которой мужчины и спешились, сбросив поводья лошадей в руки подбежавшему конюху.
Пройдя по балюстраде, вошли в дом, сняли головные уборы и перчатки, отстегнули сабли. Слуга забрал все это и отнес в гардеробную.
По дому растекались запахи мастики от начищенного паркета, вкусных яств от готовящегося ужина, и Жорж понял, что основательно проголодался.
– А тут уютно, – заметил он вскользь. – Надо бы хозяев поприветствовать. Проводи, голубчик, – обратился Загряжский к стоявшему в ожидании распоряжений слуге.

Петровское-Звегинцово

- Да отчего же в секте, Николай! – женщина всплеснула руками. – Разве близость к земле, физический труд и отказ от мясной пищи противоречат учению Христа?
- Избавьте меня от подробностей быта вашей общины опрощенцев! Я не собираюсь подпоясывать рубаху веревкой, натягивать лапти и бродить за плугом, делая вид, будто занят великим делом. Это любому невежественному мужику по плечу.
- А следовало бы! Следовало бы быть ближе к природе и подлинным носителям русского духа! Между прочим, у себя в имении Лев Николаевич и вовсе ходит босиком.
- Кажется, несколько минут назад вы упрекали меня за то, что по собственному дому я хожу в халате, а босоногий граф Толстой вас, стало быть, не смущает?
- Не сравнивай себя с великим человеком, мыслителем…
Звегинцов прервал собеседницу:
- Да куда уж мне, я фривольных книжонок не пишу.
- Как… как… – от возмущения Анна Евгеньевна задохнулась и никак не могла выговорить фразу, беззвучно хватая ртом воздух.
- Да вот так. Представить боюсь, сколько дамочек, прочитавши историю о душевных терзаниях истеричной особы, испортившей жизнь вообще всем, кому смогла, возомнили себе, будто это и есть любовь. Радуйтесь, что я подобных иллюзий не питаю, потому сам разрубил гордиев узел, и вам не придется кидаться под поезд.
- Ты хам, Николай! Ты низкий, подлый человек! – женщина вскочила на ноги, ноздри ее раздувались от негодования, глаза горели праведным гневом.
Звегинцов же согласно кивнул:
- Хам. Подлец. Мерзавец. Негодяй. Вот только открыто с чужими женами живу почему-то не я.
- Не смей! Не смей говорить о Константине в таком тоне! Ты даже мизинца его не стоишь!
- Какое счастье! Иначе мне пришлось бы поступить в духе ваших обожаемых «подлинных носителей», которые у себя в деревнях предпочитают неверную жену прогонять обнаженной по центральной улице, при этом избивая ее кнутом. На этой пикантной ноте предлагаю закончить нашу душеспасительную беседу. Дальнейшее общение считаю бессмысленным. Аню я вам не отдам, а если вы еще раз позволите себе появиться в моих владениях, я, пожалуй, вспомню, что тоже обладаю какими-то зачатками русского духа, и прикажу бросить вас в компостную яму и засыпать перьями.
- Ты не посмеешь!
- Желаете проверить? – Звегинцов поднялся со стула и вальяжно заложил большие пальцы рук за пояс шлафрока.

По пути в «Отрадное»

Как только коляска отъехала от дома, Елена Петровна осторожно и будто бы случайно завела с отцом важный разговор.
– А что, папенька, есть ли у вас кто на примете на место управляющего? – спросила она.
– Ты о Задонском имении? – уточнил Петр Николаевич. – Нет, Еленочка, нет у меня такого человека. Пока нет. Там надобен надежный и ответственный работник. При умелом управлении угодья дают хороший доход. Вот покойный Федор Никитич из всего умел извлекать выгоду…
– И что же, – не унималась барышня, – никто не хочет быть управляющим?
– Хотят многие, да ни один не показался мне, – ответил Артемьев и пытливо взглянул на дочь. – Ты, Еленочка, почему интересуешься? Есть кто толковый на примете?
– Да я и сама не прочь, папенька, – усмехнулась Елена, не отводя взгляда. – Управлять имением.
– Вздор! – недовольно отмахнулся Петр Николаевич. – Женщина не может управлять имением!
– Отчего же нет? Разве вам не встречались умные образованные женщины? Ведущие дела наравне с мужчинами.
– Разумеется, встречались, – вынужден был признать Артемьев. – Но, видишь ли, душа моя, управляющий обычно имеет дело с необразованными грубыми мужиками. Подумай только, каково будет даме договариваться с ними! Нет, это решительно невозможно!
Петр Николаевич одернул рукав своего летнего чесучового костюма и откинулся на спинку сиденья. Лицо его пылало от возмущения, но Елена знала, что папенька при всей его вспыльчивости отходчив и незлопамятен. А потому стала делать вид, что любуется пейзажом. Хотя мысли ее были далеки от красот природы. Что ж, первая попытка не удалась, вынуждена была признать Елена, и от этого несколько пала духом.
Оставшийся путь отец и дочь молчали. Василий погнал лошадей быстрее, и совсем скоро перед глазами путников показался двухэтажный господский дом. Подъездная дорожка, усыпанная гравием, зашуршала под колесами экипажа. Василий крикнул тпру-у и остановил лошадей.
– Приехали-с, барин, барышня…
Петр Николаевич помог дочери сойти с коляски и они зашагали к крыльцу. В руке Елена держала бархатную дамскую сумочку и дорожный несессер – подарок для именинницы.
Долли нигде не было видно, а по дорожкам перед домом прогуливались гости Мещерских. Некоторых Елена Петровна знала, другие были ей незнакомы.

Имение "Аристово" 5 августа утро-день

Вот уже год прошел, как Докки живет в «Аристово» одна. Нет, все приличия соблюдены – с молодой графиней обитают две тетки и полный дом прислуги, но папеньки больше нет. Не с кем сыграть в вист, пусть и с болваном, не с кем порадоваться рождению щенков или тому, что кобыла Метелица наконец жеребая ходит и скоро разрешится, на охоту выехать тоже, вероятно, не получится, разве что соседи, по старой памяти позовут, но не обязательно, потому что моветон. Кому теперь понадобится ее умение метко стрелять, управляться с отцовской шашкой и лихо скакать на лошади?!
Эх, папенька, жить бы вам и жить, коли б не та полынья проклятая. Вот зачем вы бросились спасать коня? Он выжил, а себя вы не уберегли.
Докки встала из-за стола, задумавшись, чем бы себя занять, и решила, пока не очень жарко, искупаться в пруду. На любимом ею месте никого не было, потому девушка разделась, аккуратно сложив вещи в траву, и с удовольствием окунулась в прохладную воду и довольно долго плавала. Воду она тоже очень любила и была рада ездить с отцом в их имение в Крыму. Подумывала и в этом году туда отправиться, но теперь разве что в сентябре.
Наплававшись, Докки вылезла из пруда и, надев сорочку и платье на голое тело – благо до усадьбы было рукой подать, отправилась домой. Придя к себе, позвала горничную Алену помочь с платьем и прической, навестила тетушек.
С почтой принесли газету «Русское слово», которую Докки выписала по старой памяти, как при папеньке, и она ее с удовольствие прочитала. Так и время прошло – надо было собираться в гости: приглашение от Мещерских на именины Долли пришло еще третьего дня, и Докки даже съездила в уезд за подарком – купила для Дарьи Петровны набор гребней. Дядюшке ее в качестве презента решила выбрать щенка борзой из последнего помета, чем и озадачилась.
– Гришка, поди сюда, – крикнула Докки в открытое окно.
– Чего изволите, барышня? – на пороге комнаты появился русоволосый парень. Он переминался в дверях, пытаясь огладить руками непокорные кудри.
– Возьми корзину, пойдет, щенка для Павла Петровича Мещерского выберем. В гости к ним нынче еду, – Докки отложила газету и поднялась с оттоманки.
Когда выбор был сделан, графиня призадумалась – ехать верхом моветон, в карете – жарко.  Подумав, решила ехать в кабриолете и править сама, но потом сообразила, что держать корзину с щенком и править сложновато, и позвала все того же Гришку.
– Кабриолет подготовь, – распорядилась Докки. – Тетушки мигренью страдают. К Мещерским не поедут.
– Править сами будете, барышня? – спросил Гришка, – али вы щенка возьмете, а я вожжи?
– Пожалуй, щенка, – рассмеялась графиня. – Гришка воспитывался в имении с детства и приходился Докки молочным братом, но место свое знал и не зарывался.

- Рубль?! – я так и обомлел. Цельный рубль за сухой цветок?! Да где ж это видано? Ох и не знает деньгам счету ДарьПетровна!
Но! Кто мы такие, чтоб возражать?
Поэтому ежели вы изволите наблюдать чью-то задницу в кустах под окнами, так это я там ползаю, ищу цветок, что барышня обронили. А перед взором моим – огромадная клумба с розами, из которых засушить энтих бутонов можно хоть тыщу! А что… тыща бутонов, тыща рублей. А?!
Нашел!
Вот ты где… зараза… В ветках жасминовых застрял.
Я осторожно вытащил бутон с помятой ленточкой, сдул с него соринки и сунул за пазуху.
- Яшка! – меня снова окликнула Дуняша, высунувшись в распахнутое окно. – Дарья Петровна велела тебе ливрею найти, примерить надобно. Ступай в людскую, я туда принесу.

В людской, понятное дело, зеркал не водилось, но и без них было понятно, что костюмчик маловат. В смешные панталоны я еле влез, а камзол не сходился на груди.
- Это Прошкин, - виновато пояснила Дуняша. – Кто ж виноват, что ты такой лоб вымахал.
Ну, всё понятно! В Прошке весу как в ягненке!
- Слушай, Дунь, я в этом дышать не могу, не то что шевелиться как-то, - пожаловался я. – Даже вот присесть если, смотри…
Я резко присел и раздался треск. Мы испуганно переглянулись.
- Что там? Штаны порвались, да? – я завертелся, пытаясь заглянуть себе за спину.
Дуняша критически оглядела сзади.
- Руки, видать… режутся, - она прыснула со смеху. – Снимай давай, заштопаю вечером! И пойду поищу тебе другую ливрею.
Ливрея по размеру все же нашлась, да только всё одно неудобственно в ней было, не привык я к этим… камзолам! И платкам шейным, ими же удавиться можно! И как только господа в них ходят. Зато обшлага вышитые и пуговицы золоченые, красотища! Потянулся было открутить, получил от Дуняши по рукам.
- Не вздумай тут урону учинить! Казённая вещь!

В зеркало я себя увидал позже, когда проходил через большую залу. Увидел и не узнал сперва – ну что за красавец!
Я приосанился, разглядывая себя, щелчком пальцев убрал несуществующую пылинку с рукава. Не хуже какого-нить графа, да!
В коридоре натолкнулся на Прошку, бежавшего в гардеробную со шляпами в руках. Увидев меня в ливрее, он быстро сообразил что к чему.
- Там господа приехали, проводи в голубую гостиную и дай знать хозяйке, что гости прибыли, - бросил он на бегу.
Я вышел к входной двери и в самом деле нашел двух важных господ. Стоят, озираются. Пуговицы у них почти как у меня, точно говорю. Не к ним ли присмотреться ДарьПетровна просили?.. Для иксперименту.

Я выпятил грудь и взмахнул рукой в жесте, каким мужики сеют пшеницу.
- Пожалуйте за мной!

По дороге из Аристово в Отрадное, недалеко от Покровского-Звегинцово

Докки немного завидовала Долли Мещерской – ее самою воспитывали после смерти матери не те милые тетушки, что нынче проживали в поместье. Сестра графа Аристова Олимпиада Николаевна была строга с племянницей не в меру – что носить, делать, с кем танцевать, и даже что подавать на обед и в котором часу выходить на прогулку – все это регламентировалось тетушкой. За малейшую провинность Докки оставалась без сладкого, и даже граф Илья Николаевич не мог этого изменить. Если честно, сестры своей он немного побаивался.
В то же время, когда тетушка скончалась практически вслед за отцом, Докки почувствовала пустоту и в доме, и в сердце. Тетушки Аглая и Нина были добрыми, милыми, но Олимпиаду Николаевну заменить не могли. Докки неожиданно поняла, что скучает не только по отцу, но и по строгой тетке.
От мыслей о покойных родственниках Докки отвлекла Алена, пришедшая одеть и причесать барышню. Посмотрев на себя в зеркало, Евдокия Ильинична наряд и прическу одобрила.
Взяв подарок для Долли, она вышла в переднюю, где уже ждал верный Гришка с корзинкой.
– Едемте, барышня? Коляска готова, – поклонился он графине.
– Пожалуй, – откликнулась та, застегивая перчатки и надевая подходящую случаю шляпку. – Ты верх не поднимай, лучше зонтик возьму. – С этими словами Докки вышла на крыльцо, поддерживаемая Гришкой, аккуратно спустилась со ступенек и села в кабриолет. – Трогай.

Коляска медленно катилась по проселочной дороге, Докки даже немного вздремнула, когда неожиданно раздался крик, конь встал, как вкопанный, а кабриолет едва не перевернулся – одно колесо крепко засело в яму.
– Пацаненок мелкий дорогу перебегал, прямо нам под колеса, – оправдывался Гришка, уже соскочивший с коляски. – Я в сторону дернул, и вот… – он почесал в затылке, осматривая поломку. На обочине дороге, сунув палец в рот, стоял виновник происшествия – малыш лет трех-четырех. Большие глаза его были полны слез.
– Ты чей же такой? – Докки оперлась на руку Гришки и вышла из коляски. – Не бойся, – она присела на корточки, достала батистовый носовой платочек и отерла малышу слезы, которые все-таки покатились по грязным пухлым щечкам. – Домой-то сам дойдешь? – графиня пожалела, что не взяла с собой конфеты или печенья, и ей нечем было угостить ребенка.
– Дойду, балысня, – успокоившись, выговорил малец и в самом деле направился куда-то в сторону видневшейся невдалеке деревеньки.
– Вот и хорошо, – Докки поднялась в полный рост. – Что делать будем, Гришка?
– Надо бы за помощью сходить, имение Николая Александровича Звегинцова недалече.
– Мирового судьи? – переспросила графиня.
Гришка кивнул.
– Только как лучше сделать? Мне пойти, а вы тут побудете?
– Предлагаешь сделать наоборот? – рассмеялась Докки. – И воды мне принеси, пить хочется.

- Так что, есть смысл вложиться, Павел Павлович. За железной дорогой - будущее. Помяните мое слово, всю Россию дорогами да рельсами обложим. И риски тут минимальные, рисковое дело я бы вам не предложил, это я за собой оставляю.
Сергей Сергеевич беседовал в кабинете с генералом Мещерским и тот утвердительно закивал.
- Это хорошо, для нее ведь стараюсь, для Дашеньки. Своих детей бог не дал, зато племянницу вырастил. Все же ей отойдет и брата состояние и мое. А ты что же, Сергей Сергеевич, богатейший в империи человек, а все оперу поддерживаешь, да артисток - Мещерский многозначительно усмехнулся - А наследников нет.
- Наследие по себе надобно оставлять такое, чтобы всем польза была. Дурное дело - нехитрое, Сергей Сергеевич. Наследие - это места рабочие, труд на благо родины, это здания, фабрики, производство. Я всю Россию объездил от Сибири до Тавриды и дальше.
- Ой, хорош. И портрет твой в Галерее висит. Сам Репин рисовал.
- Так это в благодарность. У художников этих вечно денег нет, помогать приходится. Что ему, что Мише Врубелю.
Генерал затушил сигарету и посмотрел в окно.
- О, гости первые подъехали, пойду встречать.

Долли решила было сходить на задний двор, поднялась там какая-то суматоха, да прослышав, что к крыльцу подъехала коляска, раздумала. Есть дела поважнее - надобно гостей встречать.
Источая улыбки, Долли эффектно появилась в голубой гостиной.
Первым она увидела дядюшку, который о чем-то беседовал с незнакомым ей мужчиной.
- А вот и она! Долли, познакомься, князь Георгий Александрович Загряжский.
Мещерская кивнула.
- Добро пожаловать. Друзья моего дяди - мои друзья. Поэтому со своих именин я вас не отпущу, князь, так и знайте. Будьте моим гостем.
Она еще раз мило улыбнулась и тут же всплеснула руками.
- Леночка, моя дорогая! И вы, Петр Николаевич, проходите, присаживайтесь. Рада встрече. Что же нечасто у меня бываете, Леночка? Вот еще новую голубую гостиную не видели. Мебель я лично из Англии выписывала. Только Сергею Сергеевичу не говорите, он у нас предпочитает все русское и только русское.
Долли кивнула присутствующему в гостиной усмехнувшемуся Демидову.
- Как и наш государь-император, я отечественное поддерживаю.
Долли засмеялась и тут увидела входящего гостиную князя Трубецкого. Только хорошо знающие Мещерскую люди могли бы заметить, что на миг она потеряла самообладание. Что улыбка слезла с ее лица.
- Ваше высочество, - Долли присела в реверансе, возможно, даже слишком торжественном для этого случая, будто бы была представлена на официальном мероприятии царской фамилии.
Но натренированная годами улыбка вновь быстро вернулась на место.
- Боюсь, наше провинциальное общество, во главе с моей скромной персоной покажется вам скучным после Петербурга. Как там говорил Пушкин "А мы... ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно".
- Зачем вы приехали? - шепнула она так тихо, чтобы расслышать мог лишь Трубецкой.
- Вы сами пригласили меня. Долли, послушайте...
- Мы все друг другу уже сказали.
Мещерская решительно отошла в центр залы, слуги, тем временем, ставили блюда на длинный узкий стол.
- А к чаю есть фрукты в шоколаде, которые преподнес мне Сергей Сергеевич на именины. Я если съем больше, то стану толстая, как слон и никто меня любить не будет. Для барышень что же главное - тонкий стан, на него все смотрят, это потом уже до ума дело доходит. Хотя, это как повезет, как правило наружности бывает и достаточно, а ум свой нам скрывать приходится, дабы не обидеть никого часом. Угощайтесь, дорогие гости. Сласти от фабрики Абрикосова - мои любимые, надеюсь и вам понравятся.
- Барышня...
- Чего тебе Яшка? - Долли разыгрывала из себя чересчур радостную и дерзкую особу очень умело, а он отвлекал.
- Цветок вот нашел - тот вынул из-за пазухи засушенную розу.
- Не здесь же...- угрожающе зашептала Долли, молясь, чтобы князь Аркадий не увидел злосчастный засушенный цветок - Убери его с глаз моих!
- Так это...рубль обещали...
- Потом, все потом...на вот - Долли схватила со стола -... инжир в шоколаде.
И вновь нацепив улыбку, вернулась к развлечению гостей.
_________________

Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него. (Сунь-цзы "Искусство Войны")

Гости прибывали, и я порадовалась, что успела сбежать сюда, в зелень лабиринта. От нашей семьи гостей там предостаточно, отец хотел обсудить с Сергеем Сергеевичем железную дорогу, перспективу инвестиций в это я понимала, за подобным видом транспорта будущее - это очевидно. Развивать торговлю, развивать сообщение между странами, при таком проекте это не кажется больше несбыточным. Возможно, так я смогу когда-то вернуться к этим садам. Или столь на них похожим.
- Хватит павлинов распугивать, идите сюда. Если ты, конечно, не передумала и хочешь поулыбаться обо всем и ни о чем.
- Та в гробу я вида...
- Молчи, сглазишь!
- Молчу-молчу. Нет, мне и тут хорошо. Ветерок, природа, можно пощипать птичкам перья.
- Зачем? - достаю свернутый свиток, наша с братьями тайная переписка в детстве выглядела именно так.
Тогда мне было дозволено немного больше, чем сейчас. И несоизмеримо больше, чем вообще могло быть. Ответственность перед страной, родом, потомками и предками - для древних семей, уходящих корнями, в нашем случае, к великому князю литовскому Гедимину, незыблема. Очарование беззаботности в том, что она не предполагает тяжелых решений. Тяжелых, но необходимых.
- Вон они какие пушистые ходят. Не убудет от них, а мне для антуража надо.
- Когда в очередной раз ты перегнешь с эпатажем, помни о том, дщерь моя, что я тебя предупреждала.
- Не будь такой серьезной, хочешь перьями поделюсь?
- С Люсей поделись, он любит жевать все, что плохо лежит, особенно братцевы платки, - визгу было, когда он такой впопыхах надел и помчался на сердечную встречу. Возмущался неудавшийся кавалер из-за ограды, лошадка-то не только пинаться может, а и кусаться не хуже гончей. - И волосы, так что рядом не стой. На всякий случай.
- Тогда уж пардоньте, ваше будущее высочество, я на этом демоническом отродье больше не поеду, уж слишком он на усы шикарные мои засматривался. Я-то думал, завидует, а вот оно что.
- Обратно на нем еду я, - плетенное кресло слегка скрипнуло, покачиваясь. Качели я люблю с детства, на них можно почти что летать... - Читайте, - отдаю им пергамент.
- В поместье не должны.
- Не должны, - соглашаюсь. - Не на глазах столь влиятельных особ, как приближенных к Императорской семье. Но за "Отрадным" есть много прекрасных лесов, в них мой дядюшка Ольгерд охотиться любит.
- Идеальное место.
- Вынуждена согласиться, - ветер нес с собой запах хвои, сдобы, приторную сладость цветов и остроту специй.
Кажется, Мещерские пригласили Chef cuisinier из Франции, некоторые десерты, со взбитыми сливками, столь любимы за границей я видела. Тяжело искушение, но я должна быть сильнее его. Сейчас бы мне не помешала доставшаяся в наследство стальная воля, дедушка.
- Итак, давайте думать наш коварный план, - Александра потеряла руки, словно это не за ней ехали "гости, замеченные за сменой лошадей на ближайшем постоялом дворе".
Авантюра, как пить дать авантюра. Попрощаемся с Родиной так, чтобы было, что вспомнить, nicht wahr?

Пока Алексей беседовал с генералом Мещерским – именно беседовал, потому как мужчины с воинским званием не ноют – расторопный Прохор перетащил все барское добро из гостиницы в «Отрадное». Обжился, так сказать, в отведенной комнате, под окнами которой раскинулись астры и георгины, окружающие добротную крашеную скамейку. И наверняка ждал Воронцова, подготовив на смену дорожному комплекту одежду, подходящую для обеда в приличном обществе.
Из кабинета крестного Алексей попал в светлую гостиную, где повстречал сияющую солнцем повзрослевшую Долли. Больше не девчонку в укороченном розовом платьице с рюшами, прилипшую к кукольному домику, а молодую хозяйку усадьбы, где Воронцов не бывал много лет. В последний раз он приезжал еще подростком с отцом, нахваливавшим здешнюю охоту на тетерева. То, кажется, было в первой половине октября, сохранившись в памяти холодными рассветами и росой на косматой неопрятной траве. О батюшке Алексей старательно давно не вспоминал, но склонный к ностальгии генерал Мещерский и обстановка «Отрадного» располагали.
- Дарья Петровна, благодарю за гостеприимство, - Воронцов ответил приятной светской улыбкой и легко коснулся губами бархатной ручки, поданной хозяйкой дома. Воистину манерная представительница высшего света, а не ясный свет Дарьюшка, за которой, сбиваясь с ног, бегала немолодая нянька. – Признаться, иногда бывает вдохновение, делаю заметки в дневнике и окружаю их сюжетом.
Больше всего на свете дед Алексея не терпел бахвальства. Поэтому внук его не привык распространяться о творческих потугах и трубить о повестях, в Петербурге принятых в печать под псевдонимом. Не мог же сам Алексей Воронцов, потомок светлейшего князя, заниматься бумагомарательством вместо престижного воинского назначения, полученного с учетом всех заслуг предков перед царской семьей. Аванс, который, по словам деда, он не оправдал, пренебрег.
Юная Долли поспешила представить свою так называемую протеже, вероятнее всего компаньонку – как заключил Алексей – девицу робкую, как первый снег. Такую же белую кожей и неуловимую, выпустившую изо рта тихое «Нина Ивановна» и шмыгнувшую в свою комнату. Не к такому женскому обществу привык Воронцов в столице, но выбирать уже не приходилось. Следующим Долли представила купца Сергея Сергеевича Демидова, которому сладкоголосой пташкой пела дифирамбы. Алексей охотно перекинулся с купцом парой слов, отметив про себя, что о крупном землевладельце и промышленнике не слыхивал только ленивый, но свидеться с ним получалось не у каждого. Не успел по Петербургу пройти из уст театральных див слух о его приезде, как следом же появилась новость об отбытии в Тавриду.
Гостей ждали с минуты на минуту, поэтому Алексей отправился в свою комнату, чтобы подготовиться к вечеру. Суетливый Прохор раздобыл все необходимое, даже рюмку какой-то – судя по запаху и вкусу – рябиновой наливки, чтобы барин не печалился. Уж он-то, приставленный к Алексею не сосчитать сколько лет назад, знал, что все с долгами Воронцова как-нибудь образуется. Перемелется, будто между жерновами, и по ветру полетит пылью былых трагедий, так что нечего убиваться. А наливка славная, такая всегда к месту.
Алексей взглянул на суммы долговых расписок, бросил их на стол и опрокинул рюмку. Толкнул оконную раму и уселся на подоконник, вдыхая аромат цветов с клумбы. Где-то в саду щебетали птицы, мелодичное пение которых заглушал гнусавый Прошка, вместе с наливкой обогатившийся на кухне сплетнями. Он перечислял имена приглашенных, обещавшихся появиться вечером в «Отрадном», а Воронцов слушал вполуха, прикрыв глаза. Хорошо бы Прохор смекнул, что барин устал и оставил его в покое, одного. Голос вскоре умолк, хлопнула дверь – додумался, черт старый. Алексей вдохнул полной грудью и внезапно закашлялся, в легкие попал едкий горький дым.
- Простите, - он узнал голосок «снежной» протеже Долли, обществу людей предпочитавшей какие-то опыты. Химия, по которой у Воронцова долгое время красовался трояк, пока дед не заставил его все зимние каникулы просидеть над книгами с противным немецким профессором, ужасно коверкающим слова. Оценки эти занятия не особо улучшили, а вот праздные зимние деньки на рождественском катке были безвозвратно потеряны. – Не хотела доставить неудобств.
- Что ж вы, Нина Ивановна, ворожбой заняты посреди бела дня? – откашлявшись, Алексей в порыве любопытства перевесился через подоконник. Заметил горстки разнообразных ингредиентов, от мелких пылинок до вполне себе различимых песчинок и крохотных кристалликов. Картавый немец показывал какие-то диковинные фокусы, т.е. лабораторные опыты с элементами таблицы Менделеева, пока Воронцов обреченно смотрел в окно, где погожий день зазывал кататься по скрипучему снегу на санях, запряженных тройкой. – Готовите любовный эликсир? Хотя, наверное, нет… Это же сода?
Действительно, обществу живых людей Нина Ивановна предпочитала безмолвные кучки с порошками и колбочки. Впрочем, каждому свое, что Алексей знал по себе, ведь чувствовал себя более свободным с тех пор, как оставил военную службу. Он не осуждал, но находил ее выбор очень забавным и своеобразным. Все знакомые Воронцова мечтали о замужестве, детях, вечерах в роскошных будуарах, балах, личной модистке-француженке – потому как кто кроме лягушатников тонко чувствует шик эпохи? – и непременно, всенепременно знакомом ювелире из числа евреев, который таки превосходно разбирается в качестве драгоценных камней.
- Может, я могу помочь? – Алексей крутанулся на щедро залитом лаком дубовом подоконнике и приземлился в клумбу. Понасажают цветов своих где ни попадя. – Этот казус свалим на Прохора, он бывалый, придумает, что пьяный выпал из окна… Мой преподаватель каждый день жалел, что оставил фон Байера и переехал в Российскую империю ради денег. Никаких денег не стоит возиться с неучами, но уверен, вместе мы что-нибудь сообразим.

Петровское-Звегинцово

Проверять Анна Евгеньевна не пожелала.
Проводив бывшую супругу до дверей, Звегинцов остался стоять на крыльце, дабы удостовериться, что та благополучно уберется восвояси. Лишь когда тройка умчалась, он вернулся в дом.
У лестницы робко жалась нянька.
- Что же это, батюшко? – на глаза старушки навернулись слезы. – Что же это деется, родимый?
- Ничего, Прасковья, - Звегинцов ласково потрепал ее по плечу. – Ничего. Все образуется. Не переживай. Ты распорядись, чтобы малую гостиную привели в порядок. Там осколков много, пусть девушки поаккуратней, а я им пожалую по гостинчику за труды.
- Балуешь ты нас, батюшко, ох, балуешь, – Прасковья тут же забыла о печалях, разулыбалась, окрыленная осознанием своей нужности. Она, всю жизнь возившаяся с господскими детьми, в старости сама стала похожа на ребенка. Звегинцов не отправлял ее на покой лишь потому, что понимал: вдали от привычной суеты она быстро зачахнет, здесь же пожилая женщина бодрится и старается приносить пользу.
Перед отъездом Звегинцов вызвал к себе управляющего – обрусевшего немца - и передал ему два конверта.
- Юлий Францевич, здесь письменные распоряжения на случай, если моя бывшая жена вновь нагрянет сюда в мое отсутствие. В запечатанном конверте письмо к исправнику. Разумеется, если Анна Евгеньевна не появится, на что я весьма надеюсь, отправлять письмо не нужно.
- Понял вас, Николай Александрович. Еще будут какие-то распоряжения?
- Нет, благодарю вас, можете идти.
Поправив перед зеркалом булавку в галстуке, Звегинцов отправился к Мещерским.

Дорога к «Отрадному»

Звегинцов решил ехать верхом, чтобы при необходимости вернуться домой без лишних проволочек. Однако далеко он не уехал, практически за околицей обнаружив накренившийся кабриолет и тонкую женскую фигурку на обочине рядом с экипажем.
Подъехав ближе, Звегинцов узнал Евдокию Ильиничну – дочь графа Аристова. С графом они поддерживали добрососедские отношения, и Звегинцов был искренне опечален, когда Илья Николаевич в прошлую зиму скоропостижно скончался.
- Желаю здравствовать, Евдокия Ильинична! – Звегинцов вежливо коснулся шляпы. – Доброго дня, видимо, желать уже поздно, - он слегка улыбнулся, давая понять, что шутит. - Вы почему одна здесь?
- Добрый день, Николай Александрович! – ответная улыбка девушки была лучезарной. – А я не одна, я под охраной, - Евдокия Ильинична указала глазами на корзинку, из которой выглянул лобастый щенок.
- Вижу, охранник хоть куда, - Звегинцов спешился и внимательно осмотрел колесо застрявшего кабриолета.
- Вот, к Мещерским ехала, и такая неприятность. Гришку к вам отправила за помощью, а сама тут природой наслаждаюсь.
- Мы с вашим посланцем, видимо, разминулись. Он, вероятно, сразу в кузницу побежал.
- Наверное. Я, правда, еще водицы просила, жарко очень.
- С этим я могу вам помочь прямо сейчас, - Звегинцов немедленно вынул из седельной сумки плоскую серебряную фляжку. Ловко открутив закрывающую горлышко стопку и прятавшуюся под ней крышечку, он наполнил стопку прозрачной жидкостью и протянул девушке. – Прошу вас, Евдокия Ильинична! Не переживайте – вода. Охотничья привычка всегда иметь при себе запас воды.

Диалог с Евдокией Ильиничной согласован

В Отрадном

Именинница встретила их с папенькой милой улыбкой и оживленным щебетаньем. При упоминании Демидова, Елена невольно поискала его глазами и заметила, что он тоже здесь и смотрит в их сторону. Они обменялись поклонами и вежливыми улыбками.
Петр Николаевич хотел было поцеловать Дарье Петровне руку, да не успел – Мещерская уже упорхнула к другому гостю.
– Как похорошела Дарья Петровна! – глядя ей вслед, с искренним восхищением произнес Артемьев. – Ты не находишь, ma chere?
– Весьма похорошела, – согласилась Елена. – Не забывайте, papa, она еще и богата. Завидная невеста.
– Да-да, – пробормотал Петр Николаевич. – И женихи, как я погляжу, уже потянулись в Отрадное. Кхм… Ты не знаешь, кто это? – спросил он.
Елена Петровна бросила заинтересованный взгляд на высокого и статного мужчину, с которым в эту минуту говорила Долли. По выправке было видно, что он военный. А потому, как держит себя и ведет, стало ясно, что в светском обществе сей человек провел немало часов.
– Скорее всего, прибыл из Петербурга, знаком с генералом, а уж он пригласил его в имение, – предположила Елена, продолжая сжимать в руке подарок, который так и не успела вручить имениннице. – Надеюсь, Долли позже представит нас.
Наконец она отдала несессер слуге с наказом отнести подарок в комнату Дарьи Петровны.
– Ты не возражаешь, Еленочка, если я покину тебя ненадолго? Хочу с господином Демидовым обсудить одно дельце, – сказал Петр Николаевич и нежно сжал дочери руку.
– Разумеется, идите, papa, – улыбнулась Елена Петровна. – Вы вольны делать все, что вам угодно. И не беспокойтесь обо мне: уверяю вас, скучать мне не придется. Пойду, пройдусь, может, встречу кого из знакомых…

Все на той же дороге

Гришка убыл за подмогой и как в воду канул. Докки немного поскучала, прошлась по дороге, снова вернулась к кабриолету – посланца все не было. Девушка протянула руку к стоящей на скамье корзинке и потрепала за ухом щенка, который от этого завозился и смешно тявкнул. Послышался стук копыт. Докки подняла голову – кто-то ехал по дороге, но заходящее солнце давало разглядеть лишь силуэт.
Всадник подъехал ближе и оказался Николаем Александровичем Звегинцовым – соседом, приятелем отца, который утраивал шикарные охоты, да и сам приезжал на охоту к Аристовым.
Поздоровавшись, девушка улыбнулась, ей приятно было общество соседа, который сразу сообщил, что Гришка, вероятно, в кузню отправился, и предложил Докки воды, в которой та очень нуждалась – не надо было за завтраком кету соленую есть, но уж больно вкусна оказалась.
– Прошу вас, Евдокия Ильинична! Не переживайте – вода. Охотничья привычка всегда иметь при себе запас воды, – он протянул Докки стопку-крышку от охотничьей флажки.
Принимая воду, графиня чуть не расплескала ее – слегка задрожали пальцы, потому что перед глазами встала картинка, как отец вот так же откручивал крышку, наливал в стопку содержимое фляжки и давал ей. Это была, естественно, не вода, что сути не меняло.
– Благодарю вас, Николай Александрович, – Докки смогла взять себя в руки, выпить воду и вернуть стопку. – У папА быта такая же, он угощал меня на охотах. – И голос ее почти не дрожал. – Право, не знаю, что теперь делать – разве выпрячь лошадь и отправиться верхом, или все-таки есть шанс, что Гришка вот-вот вернется, и мы успеем к праздничному обеду? Вы ведь тоже на именины к Дарье Петровне?

Ливрейный слуга, при первом взгляде на которого становилось понятно, что ливрею сию он надел впервые в жизни, поклонившись

Проводил нас в гостиную, где уже гремел бас генерала Мещерского.
– Жорж, какими судьбами? Что ты в наших пенатах забыл? – радостно обнял он Загряжского.
– Да вот, имение Веселое в карты выиграл, посмотреть приехал, а на прогулке Его высочество встретил, – кивнул Жорж в сторону князя Трубецкого. – Он уже меня и позвал к вам. Ввиду относительной свободы нравов сельских и помятуя наше с вами близкое знакомство, решил я приглашение принять.
– И правильно сделали, mon cher, – обрадовался Павел Павлович, – пулечку непременно с вами распишем.
Жорж кивнул и хотел было сказать что-то еще, но тут к ним подошла племянница генерала, и тот представил ей Загряжского.

– Я очарован, мадемуазель, – Жорж наклонился поцеловать руку девушки. – Вы вряд ли вспомните меня, да и вас я бы не узнал теперь, настолько вы похорошели, – улыбнулся он.
– Тогда за вами танец, любой, по вашему выбору, – снова улыбнулся князь и отошел, чтобы дать возможность имениннице встретить еще гостей. Петра Николаевича Артемьева Жорж знал – многажды пересекались в Свете, да и девушка показалась поручику смутно знакомой. Он подождал, пока Трубецкой поздоровается и подойдет к нему в надежде найти буфетную и промочить горло, но он был явно занят разговором с хозяйкой дома, и, судя по всему, Загряжский все понял правильно – они давно знакомы и в ссоре. Мыслей своих вслух он, естественно, никому озвучивать не собирался, как и догадок. Намереваясь возобновить знакомство с Артемьевым, Жорж направился было к нему, но тот, поговорив о чем-то со спутницей, отошел.
Загряжский же, разогнавшись, был уже совсем рядом, и теперь повернуть в сторону было бы pas comme il faut, поэтому он подошел к девушке

Поклонился и представил себя сам:
– Добрый вечер, разрешите представиться, поручик Лейб-гвардии Финляндского полка Георгий Александрович Загряжский. Вы, как я полагаю, Елена Петровна? Папеньку вашего знавал в Свете. Возможно, и вас мне в столице представляли лет тому… – он замялся, понимая, что чуть не сказал бестактность, намекнув барышне на возраст. – Парочку, – исправился Жорж и улыбнулся, давая понять, что если и сморозил глупость, то вовсе не со зла.

- Вы ошиблись, поручик, я никогда не бывала в столице, - спокойно ответила Елена. – А потому нас не могли представить друг другу. – Заметив, что Загряжский несколько смущен своим промахом, она смягчилась и пояснила: - Вероятно, вы спутали меня с моей старшей сестрой, Натальей. Мы с ней действительно похожи. Она и в самом деле выезжала с папенькой в Петербурге в свет и в первый же сезон сделала прекрасную партию. Вышла замуж за дипломата. Впрочем, я думаю, вам это совершенно не интересно…
Они обменялась красноречивыми взглядами, которые означали, давайте забудем и начнем все сначала.
- Так значит, вы знакомы с моим отцом, Георгий Александрович? – Он кивнул, и она продолжила: - И с Мещерскими тоже знакомы? Видите ли, в уезде я знаю очень многих, поскольку папенька мой вот уж третий срок на должности предводителя дворянства. Я же иногда помогаю ему в качестве секретаря, бумаг очень много. Ну вот, я вам все о себе рассказала, - рассмеялась Елена вдруг. – Так ведут себя только провинциалки, верно?
Она пытливо посмотрела на поручика. Его красивое лицо не выражало сейчас ничего. "Сейчас откланяется, и отойдет", - подумала Елена. Ей отчего-то стало грустно.