Сказочные Вечеринки

Я сидел за столом и продолжал делать вид, что ем. Одно блюдо подавали за другим, а я практически не ощущал их вкусов, хотя все вокруг нахваливали повара. Ковыряясь вилкой, я незаметно раскрошил стерлядь на маленькие кусочки, а затем превратил её в какую-то пасту грязного белого цвета. Может, хорошо, что никто не заметил? Было бы неловко отвечать на вопрос «зачем?».
Со мной никто не начал разговаривать, поэтому я решил, что о моих приключениях в Москве известно. Если не всем, то части собравшихся точно. Тем, кто слишком воспитан или недостаточно любопытен, чтобы поднимать эту тему. Я прислушивался к беседам, но не пытался вставлять хотя бы слово. Моя душа будто бы находилась не здесь, а где-то в другом месте. У творческих людей так бывает.
Когда нас пригласили выйти на веранду и отведать там десерт, я выдохнул с облегчением. Мне надоело сидеть, хотелось пройтись и вдохнуть свежий воздух, наполненный ароматом роз и других цветов. Изобилие лета сочилось через край и я не мог не продекларировать:
– Благоухание цветов и сочных трав,
А за вершинами деревьев светит солнце,
Как упоительно! – промолвил тот, кто прав,
Кто широко раскрыл на улицу оконце.
И запустил в свой дом всю сладость летних дней,
И затопил сиянием раненую душу.
Чтоб стало вдруг светлее и теплей,
Даже когда покой уже нарушен.
Черпайте большой ложкой эликсир,
Что дарит простым смертным мать-природа.
Ведь тот не долог будет длиться пир,
Наступит осень. И так год за годом.
Я будто предчувствовал, что мы будем слушать Чайковского и его «Времена года».
Фонограф показался мне забавным инструментом. И, конечно, я с удовольствием слушал стихи, которые декларировали собравшиеся. Они были очень разными и многое мне рассказали.
Подходя к аппарату, я не мог не упомянуть о том, что это стихи моего сочинения. И вообще, все что хозяева и гости слышат, звучит впервые на публику. Наверное, я хотел этим добавить веса своим словам, а может быть, просто привлечь больше внимание к своей персоне. Признание важно любому поэту, но не все удостаиваются его при жизни.
– Посвящается Петербургу, где я прожил довольно долго. Я любил гулять по его улицам и бывать в доходных домах, а также особняках. Если я видел какой-то неизвестный, но интересный мне дом, часто придумывал историю о его хозяевах. Это помогало мне не терять вдохновения. А вот поэзия:
Люблю тебя, Петра творение,
Писал коллега. Нет, семья.
Слово «любовь» ушло в забвенье,
Но Петербургом болен я.
С его камнями под ногами,
Гранитной рамкой вдоль Невы
Тот плачет по стеклу слезами
И шепчет шелестом листвы.
Не растерял своей основы,
Душевных сил в нём на века,
Стоит он крепко, как в оковах,
За свет свободы до конца.
Фонограф воспроизвёл мои слова. Это показалось мне похожим, но всё равно несколько искусственным. Я слышал себя совершенно другим. Наверное, фонограф можно было бы назвать кривым зеркалом. Только люди могут правильно отражать нас. А техника все-таки искажает реальность. Любая. Даже самая новаторская.
Мы наслаждались мороженым, блинчиками и записями непревзойдённого Чайковского. Я словил себя на мысли, что боюсь встать с кем-то в пару и потанцевать. Будто предательство любимой женщины отбило всю охоту даже пробовать заинтересоваться кем-то другим. Я искал себе место, но как бы ни старался, пока не находил.

Беседка в саду

- Надеюсь, я вам не помешал? - Звегинцов поднялся в беседку. – Если мое присутствие неуместно, вам достаточно сказать, и я уйду.
- Нет-нет, что вы, - отозвалась Евдокия Ильинична, - я даже рада собеседнику.
- В таком случае позволю себе высказать крамольную мысль, - Звегинцов сел на ближайшую ко входу скамью. – Фонограф – штука занимательная и в виде эксперимента весьма любопытная, но качество записи настолько далеко от естественного звука, что даже у чревовещателей получается лучше имитировать голоса. По-моему, абсолютно у всех стихи в записи звучали так, что можно было лишь отличить женские голоса от мужских. Первые чуть повыше, вторые – пониже. Вот и вся разница. Так что ориентироваться на фонограф, определяя качество пения, идея заведомо провальная. Научный и технический прогресс не стоят на месте, вполне вероятно, что в будущем фонограф усовершенствуют, а пока это лишь забава, не более. Лично мне ваше пение понравилось, как и то, что вы единственная пошли не по проторенной дорожке – не испугались поступить нестандартно. Это качество дорогого стоит.

– Я на вас совершенно не в обиде, забавная вышла ситуация, – узнав, что повара Мещерских зовут мсье Жорж, Загряжский расхохотался в голос, но, оглянувшись на присутствующих, смех заглушил, чтобы не подумал кто вдруг, что он над чтецами смеется. Там как раз местный поэт очень странные стихи читал. Смысл в них был, но рифмы и ритм гуляли. Особенно последние – века-конца. Да и пафосу в виршах было без меры. Поручик, естественно, ничего не сказал – кто он таков, чтобы судить другого: каждый волен делать то, в чем он считает себя профи. Загряжский стихов не писал, ну, почти не писал, но законы стихосложения, всякие там ямбы, дактили, амфибрахии знал хорошо. А вот поэтессу, про которую сказала Элен, не знал вовсе – ни стихов ее, ни судьбы, которая, как сказала Елена Петровна, была печальной. «У всех поэтов судьба невеселая», – подумал Жорж, вслух же обронил:
– Понимаю.
Ему не нравилась грусть Элен, она же была явно моложе него, но вела себя так, словно старше и намного, и жизнь уже прошла, осталось сидеть дома на диване и ждать кончины.
Нет, она улыбалась, но это была какая-то грустная улыбка, улыбка много пережившего человека, несущего на сердце печаль и тайну.
– Будь вы мужчиной, сказал бы, что похожи на лорда Байрона, – заметил он. – Столь же печальны и отрешенны, словно не девица на выданье, а девицы сей тетушка престарелая. Конечно, все познается с опытом, но вам ли говорить о том? Вы, слава Богу, молоды, привлекательны, откуда такие упаднические настроения? Или это теперь мода такая среди молодых девиц? Давно ж я не был в свете, – улыбнулся он, переиначивая фразу из Пушкина. – Даже я и Звегинцов прочти более жизнеутверждающие стихи, чем дамы. Скажите, в чем причина вашей грусти? Может быть я ее развею, – договорил он, поняв, что был слишком темпераментным и мог ненароком обидеть девушку

Сад.Беседка

Спросив, не помешает ли он девушке, Звегинцов вошел в беседку и сел недалеко от Докки. Она же была даже рада собеседнику, надеясь, что разговор отвлечет и приведет в порядок ее сумбурные мысли. Так и получилось – Николай Александрович живо объяснил все достоинства. А главное, – недостатки фонографа, который оказался прибором, далеким от совершенства. Он также отметил, что пела Докки хорошо, и ему понравилось, что она, впрочем, сочла бы за обычную вежливость хорошо воспитанного человека, если бы не фраза:
– Вы единственная пошли не по проторенной дорожке – не испугались поступить нестандартно. Это качество дорогого стоит.
– Вы так считаете? – Докки посмотрела на собеседника. – На самом деле это не было вызовом, просто я не очень люблю стихи, а знаю наизусть и того менее, однако про нестандартность вы хорошо сказали. Теперь я так и буду называть причину моего неуспеха в Света, – она рассмеялась. – Не умею говорить о погоде и природе, а рукоделие претит мне до зубовного скрежета. – Графиня вздохнуло, и лицо ее на миг омрачилось воспоминанием. – Знаете, мне папА очень не хватает. И даже не потому, что он был единственным, кто любил меня абсолютно бескорыстно, просто за то, что я есть в его жизни. С его уходом я вынуждена буду сидеть дома и посещать только музыкальные вечера и балы. Кто позовет на охоту – это сугубо мужское развлечение – незамужнюю девицу? А я люблю скачки, этот азарт погони, я прекрасно стреляю, правда, животных стараюсь не убивать, но помехой уж точно не буду. Давеча вы мне воду наливали, я отца вспомнила и взгрустнула. Я именно по охоте грустила, по тому, что отныне для меня это недосягаемая роскошь, как и беседы о лошадях, собаках, механике. ПапА выписывал книги и журналы, которые я не выпишу сама себе – моветон. – Докки неожиданно прервала себя и отвернулась, поняв, что высказалась слишком эмоционально, что тоже было пресловутое pas comme il faut. – Спасибо, Николай Александрович, что выслушали.

- Так вот как я выгляжу в ваших глазах! – усмехнулась Елена Петровна и покачала головой. – Романтичная провинциальная барышня, льющая слезы над сентиментальными романами, а по воскресеньям навещающая своих многочисленных престарелых тетушек? – Она снова усмехнулась. - Впрочем, Георгий Александрович, вы недалеки от истины. Ах да, еще я пишу стихи в альбом и украшаю стены акварелями с изображением осенних пейзажей. Вот где подлинная грусть! А что до моей грусти, то можете не беспокоиться: ее природа такова, что ни вы, ни кто-либо другой не может развеять ее. Только я сама.
Елена умолкла. Молчал и князь. Разговор меж ними вышел довольно странный…
Тем временем опустились сумерки, гости разошлись кто куда. Елена поискала глазами отца, и вскоре увидела его идущего к ним.
- Вижу, Еленочка, ты тут в приятной компании, но не пора ли нам домой?- несколько наигранно спросил Петр Николаевич. – Коляска ждет.
- Пора, - коротко ответила Елена и обратилась к князю Загряжскому: – Доброй ночи, Георгий Александрович.
- До свидания, Елена Петровна. – Князь поклонился. – Петр Николаевич!
- Завтра свидимся, ваше сиятельство, - ответил Артемьев. – Доброй ночи!
Елена Петровна взяла папеньку под руку, и они зашагали по направлению к главной подъездной дороге.

Беседка в саду

- Да, я так считаю, - абсолютно серьезно ответил Звегинцов. – И причины вашего поступка не столь важны. Главное, вы способны сделать не то, что все от вас ожидают. Что же до вашего батюшки… - он на миг замялся, подбирая слова. – Во время обеда я невольно слышал вашу беседу с Еленой Петровной. Вы упомянули, что отвыкли от развлечений и не уверены, готовы ли вновь принимать в них участие. Я тогда подумал, что Илья Николаевич, как и всякий любящий отец, желал вам счастья, и вряд ли хотел бы, чтобы вы сидели в четырех стенах, ничем себя не радуя. Я не озвучил свои мысли за столом, дабы не печалить вас упоминанием об отце, но вы сами заговорили на эту тему.
Звегинцов всмотрелся в полумрак беседки, но не сумел толком разглядеть выражение лица собеседницы.
- Евдокия Ильинична, позволите ли задать вам один вопрос, ужасно неприличный и бестактный, как все прямые вопросы? Разумеется, отвечать на него вы не обязаны.

Беседка в саду

– Да, я так считаю, – ответил Звегинцов, и тон его был абсолютно серьезен. – И причины вашего поступка не столь важны. Главное, вы способны сделать не то, что все от вас ожидают.
–О да, это я умею – вести себя не так как надо и не оправдывать ожиданий, – усмехнулась Докки. Этот разговор становился все более интересным для нее.
– Что же до вашего батюшки… – Николай Александрович на секунду замолчал, словно обдумывая, как лучше выразиться. – Во время обеда я невольно слышал вашу беседу с Еленой Петровной. Вы упомянули, что отвыкли от развлечений и не уверены, готовы ли вновь принимать в них участие. Я тогда подумал, что Илья Николаевич, как и всякий любящий отец, желал вам счастья, и вряд ли хотел бы, чтобы вы сидели в четырех стенах, ничем себя не радуя. Я не озвучил свои мысли за столом, дабы не печалить вас упоминанием об отце, но вы сами заговорили на эту тему.
– Вы не совсем верно уловили суть нашего разговора, Николай Александрович. Я отвыкла от гостей и развлечений и поэтому не была готова к тому, что визит в Отрадное окажется столь долгим. Не знала, что Долли приготовила развлечения не на один день, потому у меня нет платья для бала и для пикника – только то, что на мне. И горничную я не взяла с собой, чтобы прическу сделать. И я уточнила у Элен, как поступить – остаться и послать слугу домой за одеждой, или уехать домой и утром вернуться. Артемьевы собираются ночевать дома. Я пока этот вопрос для себя не решила. – Докки вдруг почувствовал какое-то странное волнение и замолкла на полуслове. Было ощущение, что собеседник ее не слышит и думает о чем-то своем. Она убедилась в этом, когда Звегинцов спросил:
– Евдокия Ильинична, позволите ли задать вам один вопрос, ужасно неприличный и бестактный, как все прямые вопросы? Разумеется, отвечать на него вы не обязаны.
Докки немного помолчала, не зная, как реагировать на это заявление, потом сказала, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно и спокойно, хотя сама она почему-то вдруг очень взволновалась, заалела щеками и не знала, куда деть руки. Так было с ней всегда от волнения, хорошо хоть темнота скрывала предательский румянец.
– За время нашего общения я убедилась, что бестактности вы не скажете и ничего предосудительного не сделаете, потому спрашивайте. Я отвечу настолько откровенно, насколько смогу.

Фонограф оказался мудрёным устройством, но Нина Ивановна обращалась с ним умеючи, будто привычно ей было. Как рассказывать о нем начала, так глаза и заблестели, как у иных барышень, когда с кавалером беседуют.
Чудная она, ей-богу. Мужа бы ей такого же ученого, чтоб она ему про науку и механизмы, а он ей про эти… иксперименты, а потом наоборот. Да только в нашем уезде не встречались мне такие.

Я-то сперва не поверил, что эта шарманка может голос человечий повторять. Даже подумал, что внутри попугай обученный спрятан, видал такого однажды на ярмарке. Но где ж вы такого попугая возьмете, который сразу может стихи повторять, да ни разу на запнувшись! На всякий случай я незаметно перекрестился – наука наукой, но есть в этом странность: человека, скажем, нет, а голос его – есть, отдельно от тела, будто дух какой.

Но когда гости вдосталь стихов наговорили, Нина Ивановна орхестр запустить изволила, и такая музыка полилась, ну чисто ангелы на скрипочках играют. Захотелось еще раз перекреститься, уже от умиления, но сдержался.
Выходит, вскорости и музыканты не нужны будут – знай себе цилиндрики меняй с музыками и хошь танцуй, хошь пой.
Слушал бы и слушал, да только Прошка снова пихнул:
- Ступай чай накрывать на веранде!
Ну никакого почтения к искусству, дубина!

К вечеру потянуло с реки прохладой, часть гостей разъехались по домам, чтобы вернуться завтра. На небе высыпали крупные звезды.
В людской я летом не спал, душно там, храпят все. Мне милее был сеновал на конюшне. Я кинул в сено старый тулуп, упал сверху – не хуже чем на перине. В узкое окно под потолком светил месяц – молодой, тонкорогий, как завиток сосновой стружки. За перегородкой тихо фыркали лошади, где-то пел сверчок, вдали глухо брехал пес.
Я закрыл глаза.

- Браво, Доброслав, браво! Сразу видно того, кто дружит с рифмой - Долли горячо поддержала поэта Миролюбского, а после также аплодировала Докки, которая отважилась спеть и сделала это с блеском.
Значит, настало время музыки. Мещерская попросила Нину включить записи и веранда наполнилась чудесными пьесами и симфониями Чайковского. Долли поглядела на вечерний сад, вдохнула аромат жасмина.
- Интересно, какая завтра ожидается погода? Не будет ли дождя? - доносились до нее отзвуки чьего-то разговора.

- Это только высшим силам ведомо.
Аркадий так и не вернулся. А когда что-то происходило не так, как хотела Долли, она обычно совершала сумасбродные поступки.
- Так давайте у них и спросим - громко произнесла Мещерская - Устроим спиритический сеанс!
Чарская покачала головой и Долли усмехнулась.
- Ниночка со своим рациональным умом в подобные вещи не верит. Когда мы в Баден-Бадене попали к одному спириту...
- Который сам ногой стол и двигал - заметила Нина.
- Пусть так.
Долли уже освобождала один из небольших круглых столиков.
- Но сейчас же среди нас медиумов нет.
- Есть другой способ - она попросила слуг потушить лишние свечи, так что веранда оказалась в полумраке и расстелила на столике скатерть, на которой был начертаны буквы алфавита. Потом высыпала конфеты из одного фарфорового блюдца и перевернув его кверху донышком, поставила в центр стола.
- Ну, кто не боиться? Княжна Елизавета Дмитриевна, вы я знаю, из смелых барышень, не составите ли компанию? Ниночка и тебя, как скептика приглашаю.
- А цену на зерно закупочную так можно будет узнать? - усмехнулся Демидов.
Долли пожала плечами.
- Если духи будут благосклонны, Сергей Сергеевич.
Она подождала пока все желающие сядут за стол, образуя круг.
- Надобно. чтобы пальцы слегка блюдца касались - пояснила Мещерская - Я уже чувствую присутствие высших сил...
- А что спрашивать будем? Про погоду?
- Скучно - Долли стрельнула глазками - Давайте лучше узнаем...кто из гостей первым свяжет себя брачными узами...
С удивлением Мещерская отметила, что блюдце движется, оно меняло направление, но все-таки замерло возле вышитой на скатерти буквы Н.
- Ниночка?
Та покачала головой.
- А может это Николай Александрович? Или же "нет", потому что духи на твой вопрос отвечать отказываются. Самый разумный вариант.
Долли усмехнулась.
- Что еще будем спрашивать? Кто что хочет узнать у высших сил?
_________________

Не поговорить с человеком, который достоин разговора, значит потерять человека. А говорить с человеком, который разговора не достоин, — значит терять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слов. (Конфуций)

Продолжение вечера было более оживленным, чем я ожидала. Все новое и необычное интересно мне. Поэтому я всегда ищу любую имеющуюся информацию о новых изобретениях и патентах. «Вестник опытной физики и элементарной математики», «Горный журнал», «Технологический журнал» и прочие научные и художественные издания я выписываю уже несколько лет. К сожалению, всего я постичь не смогу, как и побывать на многих научных выставках, но тяга к знаниям было тем, что придавало жизни большей насыщенности. Как шахматы и китайский, будто немецкого и французского мне было недостаточно. Путешествия оставляли свой след в душе. Увидев величественные замки и познав красоту невероятно насыщенного звука органа Готфрида Зильбермана, вдохнув до болезненного холодный и разреженный воздух гор Тянь-Шаня, нельзя остаться прежним. Однако, как говорил Линь Юйтан - "Никто не осознаёт красоты путешествия, пока не приходит домой и не прикладывает голову на старую знакомую подушку". И я склонна с ним согласиться. Дома было... иначе, легче, порой беззаботнее. Возвращение к родным берегам, в данном случае, поместью, было лишь ступенькой на пути, но довольно замечательной. Не считая одного. Одного слишком разговорчивого субъекта.
- Не зря пришли! - радостно говорит Александра, которую я все же смогла отыскать после трапезы и перед демонстрацией фонографа. Читать стихи не для меня, а разговор о науке только Нина Ивановна, скорее всего, и поддержит. - Тут есть еда!
- Весьма неплохая, - поддерживает поручик. - Вот только выпить-то особо и нечего.
- Люсю покормили?
- Ага, и вовремя. Он собирался устроить покусание, - охотно верю. Покусание он любит.

Не зря я решила поддержать ее, не зря. Ihr Strahl in der Dunkelheit wird zu einem hellen Licht der Wissenschaft, wenn Sie es zulassen, dass er scheint, mein lieber Freund. Я уже взяла на себя финансовую сторону вопроса, полагаю, mein Herz будет рад, ведь с назначенной стипендией Нине Ивановне будет легче. За наукой будущее. И я более чем счастлива стать частичкой этого будущего. Что ж, пока вернемся от будушего к насущному.
- Итак, братец, - выловить паршивца было сложно, но кто ж тебе виноват, что ты вызвался сопроводить матушку и сестру домой. Оставалась у Мещерских только я, платьев и слуг мне вполне хватало, и ездить туда-сюда пока лучше не нужно. - Ты ничего не хочешь мне сказать?
Húdié shuāng dāo, он же меч-бабочка очень удобен, носить железный веер слишком... показательно.
- Молчишь? Что ж, в этот раз я тебя не сдам. Однако, - прокручиваю тонкий клинок в руке. - Я очень не люблю, когда в мою идеально выстроенную партию вмешиваются досадные неприятности. Ты чем хвастался хоть?
- Алебардой, - сдулся собравшийся уже возмущаться братец.
- Это называется yǎn yuè dāo, недалекий брат мой, - присаживаюсь на край кровати, глажу горюшко второе по непослушным светлым волосам. Владимир и Софья - брюнеты, в матушку пошли, мы же - в батюшку, хотя по словам родственников я женская версия дедушки, только без трости и сигары. - Я вас люблю, и тебя, хоть ты и балбес. Но только попробуй еще раз взболтнуть подобное...
- Да не буду я, не буду.
- И гуань дао не махай. Иди уже, экипаж скоро уезжает, - вздыхаю про себя, вот же дите иногда неразумное, батюшкин вспыльчивый характер в братце проявлялся иногда очень... ярко. Я более спокойная, и разозлить меня трудно. По-настоящему разозлить.
Остаться наедине со своими мыслями не дала Александра, вещавшая о спиритическом сеансе и блестящей, по ее мнению, идее. Вернулась я как раз вовремя, вопросы к духам уже начались.

Моя бровь слегка дернулась. После путешествий и храмов Тянь-Шаня я не особо стремлюсь в подобном участвовать, но признаю, после стихов это довольно... забавно. Действительно, на что еще можно гадать? Отклоняю в сторону веер и встречаюсь с сияющим взглядом Александры. Насколько я ее знаю, сейчас начнется настоящее веселье.

Отповедь была столь неожиданной, что Жорж не сразу нашел, что сказать, а когда он хотел было уже открыть рот и тоже высказать девице, что был понят ею вовсе неверно, и что в ней говорит гордыня, и прочее, подошел Артемьев старший.

И Элен тут же ухватилась за кинутую судьбой возможность не продолжать разговор.

– До свидания, Елена Петровна. – Князь поклонился. – Петр Николаевич! Мое почтение.

Елена Петровна взяла папеньку под руку, и они зашагали по направлению к главной подъездной дороге.
А Жорж так и остался стоять, глядя им вслед с дурацкой миной на лицо. «Что за черт, в самом деле! Хотел всего лишь показать девице, что скучающее выражение лица ей не пристало. Что она вовсе не глупа, бледна, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне» – процитировал он наизусть Пушкина, не особо уверенный, что был точен в тексте. Но Жорж был реально зол – на ситуацию, на Элен, на то, в каком свете она его самого выставила. И ведь умная же барышня. Зачем она хочет казаться глупее, чем есть? К чему эта дурацкая меланхолия? Ах. Замуж не вышла до возраста – так и что с того? Во-первых, она симпатична, во-вторых, умна, вполне еще может сделать партию – к чему этот байронизм и нелепое самокопание? Даже если там в анамнезе юношеская любовь и обман со стороны мужчины, на нем свет клином не сошелся, ей-Богу! Ладно, завтра приедет, поговорим. И я не дам ей сбежать от разговору, – подумал Загряжский, направляясь снова к центру террасы, где творилось что-то интересное – дамы решили пощекотать себе нервы на спиритическом сеансе. Он однажды присутствовал на таком – вызывали дух Нострадамуса, но там был медиум – он кричал, говорил какие-то глупости, нагнал страху на всю компанию. А тут просто тарелочка двигается, и вовсе не страшно.
Он подошел ближе, когда Долли объясняла, как действовать

Это предложение показалось Жоржу несколько …глупым, и он был уверен .что ничего узнать не удастся, но блюдце начало двигаться и застыло на букве Н.

Жорж решил, что это скорее нет или вообще случайность. И как скептик и практик на вопрос Долли
ответил:
– Давайте я рискну. Сегодня буду второй раз первопроходцем. – Он засмеялся. – Матримониальных планов не имею, и уж точно не потусторонние силы буду о женитьбе спрашивать. Про урожай там тоже вряд ли знают, – вспомнил Загряжский просьбу купца Демидова. – Давайте спросим, будет ли завтра дождь. Мне кажется, все это сродни святочным гаданиям – каждый верит в то, что хочет и видит – в данном случае читает – то, что желает.

Беседка в саду

Звегинцов слегка усмехнулся:
- Мне лестно ваше мнение, Евдокия Ильинична, но, боюсь, что сейчас я вас разочарую. Мой вопрос будет именно бестактным, но, как я уже и говорил, вы не обязаны отвечать. Я хотел узнать: отчего вы не замужем?
Он откинулся на спинку скамьи, глядя прямо на собеседницу.
- Прежде, чем вы обрушите на меня всю силу своего негодования, позвольте пояснить причины моего интереса. Вы сами упомянули, что провели шесть сезонов в Свете. Вы красивы и богаты. Любого из этих обстоятельств достаточно, чтобы вокруг вас вились толпы поклонников, а вкупе они неизбежно привели бы к огромному количеству самых выгодных предложений, даже окажись вы пустоголовой глупышкой. Но вы, ко всему прочему, и не глупы. Мне приходит в голову лишь одно объяснение данного феномена: вы сами не пожелали выходить замуж. Так отчего же?

Сад. Беседка

Докки ожидала разговора о чем угодно, только не о ее замужестве. Вопрос и в самом деле был ужасно бестактным

Впрочем, собеседник же предупредил ее об этом.
Первым порывом графини было вскочить и уйти. Будь она порывиста и юна, еще бы и пощечину мужчине залепила, но она таковой не была, да и Николай Александрович ничего предосудительного не сделал.
Он откинулся на спинку скамейки и смотрел на Докки, продолжая говорить про сезоны, предложения, еще о чем-то. Она уловила два момента. Его вопрос:

И то, как он смотрел на нее. Во взгляде Звегинцова не было вызова. Он не желал унизить или оскорбить Докки, не хотел он и посмеяться над ее неудачами в свете или над ней самой. Взгляд был какой-то ласковый и вопрошающий, словно Николай Александрович и в самом деле хотел понять то, что не понял даже отец, и это понимание было ему для чего-то нужно. Докки отвернулась, восстановила дыхание, пожалев, что в беседке нет воды или чего покрепче – ей бы сейчас не помешало, потом вспомнила, что у ее визави есть фляга, и, повернувшись снова лицом к собеседнику, постаралась улыбнуться.
– Николай Александрович, могу я попросить глоток воды? – спросила Докки, постаравшись, чтобы голос ее звучал спокойно, а когда Звегинцов удовлетворил ее просьбу, вернула ему стаканчик и заговорила:
– Вы сами частично ответили на свой вопрос, – она помолчала. – Впрочем, не совсем, потому я скажу, но не уверена, что вы примете мою позицию, поймете меня, потому что даже отец считал сие женской взбалмошностью. – Она снова на минуту затихла, стараясь успокоить руки, но когда не вышло, просто бросила это занятие и начала говорить. – Сначала, в первые сезоны, я была очарована светом, блеском свечей, танцами, все казалось сказкой, но в ней не хватало одного – любви прекрасного принца. – Докки усмехнулась. – За это время я общалась с такими же дебютантками с теми же мечтами, а после видела, как разбивались эти мечты – принцы оказывались вовсе не принцами, любовь – эфемерным чувством, которое исчезало сразу после венчания. Хорошо, иногда не сразу, – Докки показалось, что во взгляде Звегинцова промелькнул скепсис. – Но пары лет вполне хватит, особенно если сразу появлялся ребенок. – Она спокойно произнесла это, поскольку ханжой не была, да и в принципе пребывала в летах достаточных, чтобы охать и замирать при словах тягость, дети и считать эту тему табу, хотя в обществе тема была табуирована, особенно в разговорах с незамужними девицами холостых мужчин. Осознав этот момент, Докки поразилась тому, что она тут делает, и тому, что она рассказывает этому в сущности малознакомому мужчине то, что не осуждала даже с подругами. – И тогда мужчина живет как жил – в столице, с друзьями и… в общем, ведет прежний образ жизни. Если они живут в имении, он и тут имеет сугубо мужские развлечения – охоту, поездки к предводителю и все остальное, женщина же остается в лучшем случае в золотой клетке, это если муж богат и не играет, или не играет по-крупному. Князь Загряжский имение в карты выиграл. Я знакома с прежним хозяином «Веселого», он одинок и жутко азартен, а был бы он женат и с детьми? Полагаю, Георгию Александровичу хватило бы такта не лишать крова семью… но это только пример для понимания. А потом мне стало скучно и обидно. Все те, кто пытался ухаживать за мной, видели во мне смазливое дополнение к приданому, не более. Кто я, чем дышу, что мне нравится, их не интересовало. Даже поговорить о чем-то существенном, свойственном, как считается, мужскому уму, они не хотели или не считали нужным. Мужчинам удобнее считать, что девица – существо ума недалекого, а я не хотела ни слыть дурочкой, ни быть ею. Возможно, кто-то боится, что если девушка умна, она станет заправлять в доме, а мужчина будет подкаблучником, но это же совсем не так! – с чувством произнесла Докки. – Я понимаю, что, выходя замуж, женщина становится в подчиненном положении, но это совсем не значит, что ей станут говорить, как жить и что делать, при этом просто по принципу – я сказал, ты делаешь. Во всем и всегда можно найти разумный компромисс, стоит только захотеть. Но, как я успела заметить – мужчины считают иначе и ни на какие уступки не идут. Вот вы – отчего разошлись? – спросила Докки и ужаснулась своему вопросу. – Можете не отвечать, Николай Александрович. Извините, я не должна была спрашивать, – графиня стушевалась, но не могла опустить глаза, словно взгляд Звегинцова ее притягивал.

Беседка в саду

Задавая откровенно провокационный вопрос, Звегинцов был готов получить в качестве ответа любую, самую бурную реакцию: обморок, истерику, пощечину, оскорбленное негодование, обвинения во всех смертных грехах… Однако и здесь Евдокия Ильинична выбрала путь, мало соответствующий навязываемым обществом стандартам поведения. Она дала на прямой вопрос такой же прямой ответ.
Он внимательно слушал немного сбивчивую речь явно волнующейся девушки, и ему даже показалось, что Евдокия Ильинична и сама была рада в кои-то веки высказать свою точку зрения. Если Звегинцов все верно понял, суть сводилась к тому, что его собеседнице не повезло встретить любимого человека. Поначалу надеялась на брак по любви, а со временем пришла к выводу, что под крылом у любящего отца жить можно даже уютнее, чем с нелюбимым мужем в браке по расчету. И, пожалуй, Звегинцов склонен был с ней согласиться. По крайней мере, сам он точно предпочел бы, чтобы его дочь жила счастливо и беззаботно, и готов был сделать для этого все возможное. Готов ли будет сделать все возможное для Анюты человек, которого она когда-нибудь полюбит, уже более интересный вопрос.
Не менее интересный вопрос задала ему и Евдокия Ильинична, правда, сразу смешалась, хоть и старалась глаз не отводить, словно ничего необычного в их откровенной беседе не было.
- Вам не за что извиняться, - ободряюще улыбнулся он. – Вы любезно согласились ответить на мой вопрос и вправе рассчитывать на взаимную любезность. Ради дочери. Я добился расторжения брака ради дочери. Это была не единственная причина, но основная. Все остальное можно было решить при помощи тех самых «разумных компромиссов», о которых вы упомянули. К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос так же обстоятельно, как вы ответили на мой, но лишь потому, что ответ касается не только меня, но и третьих лиц.
Звегинцов поднялся со скамьи, шагнул к собеседнице и, чуть приподняв ее руку, коснулся губами пальцев.
- Благодарю вас за откровенность, Евдокия Ильинична. Полагаю, нам лучше вернуться к гостям, пока вас не принялись искать. Вас проводить на веранду или предпочтете, чтобы нас не видели вместе?

Сад. Беседка

На удивление Докки, Звегинцов не отмолчался, не намекнул девушке, что она лезет не в свое дело, не обиделся, как можно было бы ожидать, исходя из опыта общения графини с мужчинами, а ответил на вопрос.
Правда, ответ его вызвал у Докки еще больше вопросов. Она полагала Николая Александровича человеком умным, добрым, честным и верным. Раз дочь оставили с ним, значит, вероятно, именно супруга виновата в том, что произошло. Но что должна была сделать женщина, чтобы муж отобрал у нее ребенка и не хотел, чтобы девочка с ней общалась, мотивируя это ее интересами. Однозначно он любящий отец и хочет для дочки только лучшего. И он сам воспитывает Анну – Докки вдруг вспомнила имя девочки – а не выдал это на откуп строгой тетки, как это случилось с ней самой. И явно дочь эту любит. Так что такого страшного совершила его жена? – Докки снова взглянула на собеседника. – Наверняка он был хорошим мужем, и поговорить с ним вполне есть о чем. Видимо, случилось что-то из ряда вон выходящее, – подумала она, – раз он так поступил. Она сочувствовала, нет, не Звегинцову. Он сильный и справится, и раз поступил так, как поступил, значит, так дОлжно. Докки сочувствовала Анне. Она сама осталась без матери в 16 лет, и это было очень тяжело, особенно с теткой. Из задумчивости ее вывел Николай Александрович, который вдруг оказался рядом и поцеловал руку Докки.

– Гости слишком заняты, чтобы заметить мое исчезновение, и мы вполне можем вернуться вместе. Я даже буду вам благодарна, поскольку изрядно стемнело, а я неважно вижу в сумерки и была бы рада опереться о вашу руку. Что же до сплетен, я вам уже говорила, что не боюсь, да и не тот это дом, где будут сплетничать. – Она тоже встала, посмотрела на сгущающие сумерки и произнесла после раздумья. – Николай Александрович, а вас не затруднит проводить меня до коляски? Я все-таки решила ехать ночевать домой. Вернусь утром на пикник.